Пустота говорит

Пролог

Ночь мягко укрыла город, оставив в нём только шёпот ветра и мерцание фонарей. В центре этой безмолвной тишины — старый парк, где время будто замирало, уступая место чему-то древнему и забытому. Здесь, среди шелеста листвы и дыхания земли, начиналась история, передающаяся в семье О'Дал из поколения в поколение.

Мари сидела на холодной чугунной скамье, прижав к себе тёмный плащ. Волосы её колыхались в ритме ветра, лицо было спокойно, но в глазах скрывалось ожидание. Она поёжилась и, не открывая рта, произнесла еле слышно:

— Кажется, будет дождь...

Это был не просто холод или предчувствие погоды — это было знание. Такое, которое нельзя объяснить. Она чувствовала, как воздух сгущается, как тени становятся плотнее. Всё вокруг будто затаило дыхание.

С детства Мари слышала эту историю — рассказ, который передавался не как тайна, но как нечто живое, настоящее. Однажды один из её предков сказал: «Это было на самом деле. Но с годами стало сказкой.» И в ту звёздную ночь сказка, наконец, показала своё настоящее лицо.

Бабушка всегда говорила:

— Если звёзды выстроятся особым образом, если деревья зашепчут твоё имя, а медальон на груди нагреется — ты поймёшь. Это будет знак. Тогда иди. Не бойся. Просто помни: ты — О'Дал.

Мари встала. Медальон под пальцами вибрировал, словно сердце в груди. Это был старинный амулет — круглый, с гравировкой в виде раскрытых крыльев. Когда-то он принадлежал её прабабке, которая исчезла в ту самую ночь, когда звёзды зажглись также ярко.

Тропинка вела вглубь парка, туда, где фонари давно погасли, где даже кошки не ходили по ночам. Но именно туда шла Мари. Её шаги были бесшумны, движения точны. Она знала: всё начинается здесь.

Сказка больше не спит.
И кровь О'Дал снова отзывается на зов.

Глава 1

Парк оказался куда глубже, чем она думала. Тропинка, петляющая между вековыми деревьями, вела туда, где уже не чувствовалось присутствия города. Лишь шелест листвы под ногами и мягкий свет луны, пробивающийся сквозь кроны, указывали путь.

Мари шла без колебаний. Каждый шаг отзывался в ней — как будто тело помнило дорогу, даже если разум терялся в поворотах. Она чувствовала нечто древнее под землёй. Забытое. Но не исчезнувшее.

Около старого дуба, чья кора была покрыта странными узорами, она остановилась. Сердце стучало чаще. Здесь начиналась граница. Между "тогда" и "сейчас". Между "сном" и "былью".

— Ты пришла, — раздался голос из тьмы. Спокойный. Тихий. Без угрозы. Без тепла.

Из тени вышел мужчина. Высокий, с чертами лица, словно вырезанными из мрамора. Волосы цвета пепла, глаза — тёмные, как сама ночь. Он не был незнакомцем. Мари узнала его. Хотя раньше никогда не видела.

— Ты... из сказки, — прошептала она.

— Я из памяти, — ответил он. — А значит, я реален.

Он подошёл ближе. Неуверенности в его движениях не было — как будто он делал это уже тысячу раз. Или знал каждое её движение заранее.

— Мари О’Дал. Твоё имя снова звучит в этих землях. Кровь взывает к памяти. Память зовёт истину.

— Что ты хочешь? — голос её дрогнул.

— Не я хочу, — он наклонил голову. — Мир хочет. Он рассыпается, и ты — его последняя связующая нить.

Она не поняла. Но и не спросила. Что-то в ней — глубоко внутри — уже знало ответ.

Мари сделала шаг вперёд.

— Тогда скажи, — прошептала она. — С чего всё началось?

Он посмотрел на неё долго. А затем ответил:

— С тебя.

Слова незнакомца эхом отдались в голове Мари. В глазах вспыхнул свет — и в следующее мгновение мир словно дрогнул. Она ощутила лёгкое головокружение, словно что-то внутри неё открылось.

В памяти всплыл образ, не принадлежащий ей. Образ женщины. Молодой, сильной, но уже уставшей. С глазами, в которых горела та же печаль, что и в зеркале, когда Мари смотрела на себя.

Лес был укутан влажным, молочным туманом. Сквозь него шла женщина с младенцем на руках. Девочка, едва научившаяся ходить, устало прижималась к плечу матери, дремала.

Её звали Мина.

Женщину — Леона О’Дал. Ей было чуть за тридцать, и её шаги были решительными. Хотя сердце разрывалось.

— Всё будет хорошо, малыш, — шептала Леона, целуя макушку дочери. — Прости, но мне нельзя иначе.

На краю леса стоял старый дом. Свет в окне. Там жила её младшая сестра — Эллен. Практичная, скептичная, но верная. Та, кто считал разговоры о «наследии рода О’Дал» фантазиями — до сегодняшнего дня.

Эллен открыла дверь ещё до того, как Леона постучала. Интуиция, или что-то другое — уже не имело значения.

— Леона?.. Чёрт, ты как привидение! — Эллен выхватила Мину из рук сестры. — Что происходит?

— Забери её, Эл. Прошу. Мне нельзя оставаться. Меня зовут. Как звали мать. Как звали бабушку до неё.

— Что ты несёшь? Ты… Ты пугаешь меня!

— Она твоя теперь.

её, как свою. Скажи, что я погибла, если так легче. Но никогда не позволяй ей искать меня.

Эллен смотрела на неё, дрожа.

— Леона, стой... хотя бы скажи, куда ты уходишь?

Леона слегка улыбнулась. Улыбкой человека, принявшего судьбу.

— Домой. В корни. В тьму.

И прежде чем Эллен успела схватить её за руку, Леона шагнула назад, в туман.

И исчезла.

Её не видели больше никогда. Только медальон с крыльями, найденный у подножия старого дуба через несколько дней, напоминал о ней.

Мари стояла у подножия старого дуба. В том самом месте, где, по семейным рассказам, исчезла Леона О’Дал. Её прабабушка. Женщина, о которой говорили шёпотом. Слишком рано пропавшая, оставившая после себя только загадку и медальон с крыльями.

— Мина была её дочерью, — проговорила Мари, будто подтверждая сама себе. — Моя бабушка.

Мужчина медленно кивнул.

— Но она не слышала зов. Ни она, ни та, что была после неё. Твоя мать.

Мари нахмурилась.

— Почему?

— Бывает, что сила замирает. Ожидает подходящего носителя. Кто-то слишком боится, кто-то отказывается. Иногда кровь молчит целое поколение. Иногда — два.

Он подошёл ближе. Его взгляд был спокоен, но в нём мерцало что-то древнее.

— А потом рождается та, кто не может не слышать. И всё возвращается.

Мари провела рукой по медальону. Он пульсировал — почти живой.

— Я… чувствую это. В груди. В голове. В корнях. Будто я часть чего-то, что пробудилось.

— Ты и есть пробуждение, Мари О’Дал. Голос рода. Последний узел между забвением и памятью.

Тени вокруг задрожали. Лес стал… внимательным.

— Леона ушла, чтобы сдержать. Ты пришла, чтобы раскрыть.

— Но раскрыть что? — прошептала Мари.

Он не ответил сразу. Его глаза затуманились, словно он слышал что-то, чего не слышала она.

— Начнём с того, что осталось после неё. С того, что она не успела сказать. С места, где исчезла… и куда тебя привёл зов.

Мари медленно кивнула.
Она была готова.

Глава 2

— Я готова, — сказала Мари. Голос прозвучал тише ветра, но был твёрже стали.

Мужчина не улыбнулся, не кивнул. Он просто смотрел на неё — внимательно, будто в последний раз видел её такой, какой она была до.

Тишина между ними сгустилась, как воздух перед грозой.

— Подожди... — вдруг сказала она. — Ты так и не сказал, как тебя зовут.

Он слегка склонил голову, будто не понял вопроса. Или наоборот — понял слишком хорошо.

— У меня... никогда не было имени.

Мари нахмурилась.

— Как это — никогда?

Он посмотрел на неё спокойно, даже мягко — как на ребёнка, задавшего слишком взрослый вопрос.

— Имя — это якорь. Я же — только путь.

Он взмахнул рукой.

Старый дуб позади Мари задрожал, словно оживая. Из его мрачных, спутанных ветвей взметнулась стая ворон. С криками и шорохом чёрных крыльев они поднялись в небо, образуя над дубом живую, гудящую спираль.

Мари обернулась, и не успела выдохнуть — первая птица с острым клювом ударила её в плечо.

— Что?! — вскрикнула она, инстинктивно прикрывая голову руками.

Вороны закружили ближе. Они не бросались, как озверевшие, — в их движении было пугающее спокойствие, холодный ритуал. Один точно клюнул в запястье. Второй — в висок. Боль пронзала, как огонь, но не убивала. Всё происходило будто по сценарию, которому миллионы лет.

— Сделай что-нибудь! — закричала Мари, прижавшись к стволу дерева. — Они... они убьют меня!

Мужчина шагнул вперёд.
Вороны расступились. Воздух стал звенеть.

— Именно, — произнёс он спокойно.

Она замерла.

— Ты сказал, что я важна. Что это выбор. А теперь... смерть?!

— Смерть — не конец, — сказал он. — Это порог. Ты не можешь войти в другой мир живой. Но ты не умрёшь, как умирают другие. Ты пройдёшь через них.

— Через этих... птиц?! Почему?! — голос её дрожал. — Почему боль, кровь, страх? Почему так жестоко?

Он смотрел на неё, как на восход луны — спокойно и неотвратимо.

— Потому что настоящая смерть всегда через боль. Без неё ты не оторвёшься от себя.

Её ноги начали подкашиваться. Мир плавал, звуки становились резкими, карканье заглушало всё.

Вороны снова сомкнулись над ней. Клювы теперь касались не тела — души. Внутри всё раскалывалось, распадалось, исчезало. Всё человеческое, привычное — умирало.

И перед тем как провалиться в бездну, Мари услышала:

— Имени у меня не было. И не будет.
Но я жду тебя… по ту сторону.

Мир исчез.
И начался другой.

Когда тело Мари опустилось на землю, сжатое в клочья боли, душа отделилась.

Она всплыла — не вверх, не в небо, а внутрь. В глубину. Светящийся сгусток сознания, вибрирующий теплом и холодом одновременно. Это была она, но без тела. Без кожи, костей, плоти — только суть. Чистая и... испещрённая. Среди золотистого света на ней вспыхивали чёрные пятна — тени боли, сожалений, страхов.

И тут же — агония.

Не физическая, но намного хуже. Душа чувствовала всё: разрывающую тоску, боль, стыд, брошенность, одиночество. Всё то, от чего бежала всю жизнь, всё, что прятала под улыбками, под делами, под заботами — теперь пронзало её насквозь. Без защиты. Без маски.

И вместе с этой болью, картинками замелькали воспоминания.

Сначала — кролик. Маленький, пушистый, с бантом на шее. Элис — её мама — с такой радостью вручила ей его в день рождения. Он прыгал по ковру, грыз морковку, смешно сопел. Они смеялись. Беззаботно. Искренне.

Потом — первый школьный день. Новый рюкзак. Новые лица. Страх — но и любопытство. А в углу класcа — дрожь в воздухе. Как будто реальность на секунду вздёрнулась, словно вздохнула. Мари запомнила это ощущение — непонятное, но не её одной.

— Я не такая, как все... — подумала она в то утро, но никому не сказала.

Всплыла сцена, где Элис сидела на кухне и рассказывала дочери старую, почти смешную семейную сказку. Про женщину, исчезнувшую в звёздную ночь. Про древнюю силу, про зов. Мари тогда только хихикнула и сказала, что это звучит как фэнтези. Но её пальцы непроизвольно коснулись медальона...

Потом — первое свидание. Тёплый вечер. Прогулка. Неловкие слова. Первая по-настоящему настоящая влюблённость.

И дальше — университет. Работа в ателье. Игла в пальцах. Ткань в движении. Как шитьё делало её душу тише и сильнее одновременно. Нити уравновешивали внутреннюю вибрацию, упорядочивали хаос. Там, среди тканей, Мари чувствовала себя собой.

А ещё — травы. Лаванда, зверобой, тысячелистник, мята, корень валерианы. Знание, как смешать, как сушить, как заварить. Она никогда не болела. Знала, что и как помогает. Травы были больше, чем увлечение — они были языком, который её понимал.

Промелькнула несостоявшаяся свадьба. Слёзы. Кольцо, оставшееся в ящике. Жених, который ушёл за день до церемонии, оставив после себя не только предательство, но и уверенность: всё было не зря. Она должна была остаться собой. Не чей-то женой, а кем-то большим.

Потом — эта ночь. Лес. Медальон. Мужчина без имени. Вороны. Кровь. И слова, сказанные не голосом, а внутренним знанием:

> Ты не умрёшь, как другие. Ты пройдёшь через них.



И вот она — душа, трепещущая в пустоте, одинокая, искрящаяся и сломанная одновременно.

— Кто он… на самом деле? — промелькнул последний вопрос.

Кромешная тишина.
Ни света. Ни боли. Ни мыслей.
Только тишина.

…и вдруг:

— Слушай…
Чувствуй…
Думай…



Голос был женский.
Мелодичный. Тонкий, как серебряная нить. Пронзительный, но мягкий.
Он не приказывал — он направлял.

— Слушай окружающий мир…
Чувствуй своё сердце…
Думай, на чью сторону встать…



Мари хотела ответить. Но у души нет рта.

Только решение.

Вспышка.
Мириады искр.
Резкий толчок.
Возвращение.

Мари вдохнула — глубоко, резко, будто впервые в жизни. Глаза распахнулись. Мир был... другим.

Она обрела тело.

Глава 3

Мари вдохнула.
Медленно. С усилием. Лёгкие наполнились прохладным, влажным воздухом.

Открыла глаза.
И поняла — она жива. Но... не там.

Над ней — высокие, стройные деревья. Смешанный лес, где сосны переплетались с берёзами, дубами, молодыми липами. Где-то в стороне ровно потрескивал костёр. Над ним — триног с котелком, в котором что-то негромко покачивалось в кипящей воде.

Она лежала на меховой подстилке. Под пальцами — мягкая трава. Рядом — древнее, иссохшее бревно, покрытое мхом. Возле него валялись чьи-то вещи — грубая куртка из плотной ткани, ремень, нож в кожаных ножнах, моток бечёвки.

Мари медленно повернула голову.
Полевые цветы окружали поляну, как ковёр. Разнотравье. Синие колокольчики, маки, дикая ромашка. В небе — звёзды, незнакомые, слишком яркие. Далеко, чуть сбоку, журчала речка — ровно, спокойно, как детская колыбельная.

Ночной лес жил своей жизнью: кто-то пел, кто-то свистел, кто-то перелетал с ветки на ветку.

Мари с трудом приподнялась на локтях.
Её тело чувствовалось чужим, но целым. Ни ран, ни крови — только лёгкая дрожь, будто от холода… или от перерождения.

Шаги.

Глухие, тяжёлые. Слышно было, как кто-то пробирается по мягкому мху, наступая с весом. Послышался скрип под ногою старого корня, ветка хрустнула. Она замерла, вслушиваясь.

Медленно повернулась в сторону звука.

Из тени вышел мужчина. Высокий, с крепкой спиной. Не молодой — но не старый. Лицо скрывала тень капюшона, но борода, грубые перчатки, длинный нож у пояса говорили одно: охотник.

В одной руке он держал две туши кролей, в другой — ведёрко с водой, блестящей от отражения звёзд. Видимо, только что наполнил у реки.

Он остановился, глядя на Мари, не удивлённо, а скорее — как на предмет, нашедший своё место.

— О, очнулась, находка, — произнёс он низким голосом, с лёгкой хрипотцой.

Голос был простой. Земной. Уверенный. Без драмы, без вопросов.
Как будто он уже давно знал, что она появится.

Мари попыталась встать.
Тело отозвалось ватой, непослушанием — как будто оно было не совсем её. Суставы тянуло, дыхание было тяжёлым, пальцы дрожали. Даже движение шеи казалось странным, как у человека, только что выбравшегося из-под воды.

Охотник, не поворачивая головы, заметил её движение. Молча поднял руку, мягко, но уверенно жестом указал: останься. Не стоит сейчас.

Он проходил мимо, и Мари заметила, как лошадь — крепкая, грузная — шагала следом. Мужчина кивком указал ей в сторону дерева. Та, будто поняв с полуслова, послушно пошла и замерла у ствола, опустив голову.

Мужчина обошёл костёр. Не спеша.
Сел на бревно напротив неё, спиной к звёздам, лицом к ней. Молча. Как будто знал, что не надо торопиться словами.

Мари собралась что-то спросить — имя, где она, кто он — но он остановил её одним спокойным жестом ладони. Затем указал пальцем на котелок над огнём.
И она поняла: сначала — еда, потом — разговор.

Он достал деревянную тарелку, медленно, без суеты налил бульон. Аромат был густой, насыщенный — овощи, дикие коренья… и что-то мясное. Вероятно, один из кроликов.

Он протянул тарелку Мари.
Посмотрел прямо в глаза и впервые сказал чуть длиннее:

— Ты пока кушай. А я тебе кое-что расскажу. А потом, если захочешь — задашь вопросы.

Мари взяла посуду дрожащими руками. Бульон был обжигающе горячим, но в этот момент — нужным, как воздух. Она сделала осторожный глоток, а охотник откинулся немного назад, посмотрел в костёр. В его лице не было ничего особенного — грубые черты, усталость, спокойствие — но когда он заговорил, слова прозвучали знакомо.

— Жила-была женщина, — начал он, — в роду, где сказка была реальнее правды. Где кровь знала старые тропы, даже если разум от них отвернулся.

Мари замерла. Ложка застыла в воздухе.

— Каждый в её семье слышал историю… но никто не верил. Она одна — пошла следом за звёздами. Оставила ребёнка. И исчезла.

Охотник поднял глаза.
— И в ту ночь звёзды зажглись также ярко, как сегодня.

Это была та самая сказка.
Слово в слово. Интонации, дыхание, паузы — точно так же, как рассказывала мама, как рассказывала бабушка, как будто… эта история рассказывала сама себя.

Мари застыла.
Ложка в её руке дрожала, а в горле стоял горячий ком — не от еды, а от узнавания.

Он знал.
Он знал эту историю… так, как будто был там. Как будто видел её. Как будто всё это — не легенда, не шёпот памяти, а его собственное прошлое.

Охотник заметил её выражение. Не удивился. Не торопился. Просто продолжил, глядя на пляшущий в костре огонь:

— Моя семья… Мы — не хранители, нет. Мы просто те, кто время от времени находит... таких, как ты.

Он кивнул — почти с уважением.

— Давным-давно, один из моих предков нашёл её. Женщину. В звёздную ночь, в глубине леса. Такая же история. Она лежала почти без сознания у реки. Так же, как ты.

Мари оторвала взгляд от тарелки, всё ещё не веря.

— Она осталась у нас… ненадолго. Сама не знала, как попала. Но с каждым днём становилась… иной. Не странной — нет. Просто как будто часть её уже ушла куда-то вперёд.

Он прищурился, будто вспоминал.

— Жила скромно. Лечила, помогала. Молчала много. Смотрела на небо. Через месяц — ушла. Без слов, без следов. Даже следопыт её не нашёл. Только следы босых ног, что обрывались у старой тропы.

Мари прошептала:

— Леона...

Он кивнул.

— Имя её не запомнилось. Только то, что она не умерла, а ушла. Потому что зов снова позвал.

Он посмотрел в сторону деревьев. Ветер слегка вздохнул в кронах.

— Деревня, где мы живём, стоит на границе двух миров. Не просто леса и реки, а Империи и Союза.

Теперь его голос стал тише, серьёзнее. Он будто боялся, что лес может подслушать.

— С севера — Империя. Там царят демоны. А правит ими не король, не лорд, а сама Пустота. Не существо — сущность. Не живое, но… очень реальное.

Он бросил в костёр ветку, и пламя вспыхнуло.

— А с юга — земли, где живут все: люди, эльфы, гномы, кирианцы, тенерийцы… сотни народов. И все, кто когда-либо бежал от Пустоты — прятались там.

Мари не моргала.
Мир, который она знала — исчез.

— Куда та женщина ушла — никто не ведал. Но никто и не спрашивал. Мы, охотники, не любопытствуем. Мы просто встречаем, помогаем… и провожаем.

Он снова посмотрел на неё, внимательно, почти ласково.

— Как ты, она пришла не случайно.
И ты тоже уйдёшь. Но не сразу.

Глава 4

Между мирами. Пустота

Он чувствовал её задолго до того, как она ступила на тропу к дубу.

Как тонкая трещина в стекле, её присутствие разрезало реальность. Она звала не словами, не мыслями — вибрацией. Человеческое тело её было ещё в том мире, но суть — уже начинала скользить по грани.

Он был там.
Не телом. Его тело здесь было невозможностью.
Он — энергия, абсолют, отсутствие всего.
Но он принял форму, как это делал редко.
Облик, собранный из снов, страхов, легенд. Облик, который когда-то назвали “человеком”, но на самом деле — это были отголоски разумов, слившихся с ним.

Он стоял у дуба.
Смотрел, как она приближается.
И когда Мари О'Дал вошла в круг лунного света, что-то внутри него дрогнуло.

Он знал, что это такое — дрожь.
Память чужого сердца.
Но здесь, в его вечности, даже такие эхо ощущались… остро.

Это не было желанием убивать.
Это было желание… защитить.

“Не её.”
“Не тронь её.”
“Обереги.”



Парадокс.
Он, Пустота, сущность забвения, вдруг испытывал нечто похожее на страх — не за себя, за неё.
Она ещё не принадлежала ему, но он уже чувствовал, что потерять её было бы ошибкой.

Он не вмешался.
Не мог.
В её мире он был лишь тенью, образом, плотным сном. Он мог говорить, указывать. Но не касаться.

Когда он взмахнул рукой — это не был приказ. Это был акт согласия.
Он позволил вороньей стае завершить начатое, потому что таков был ритуал. Простой, древний, как сама трещина между мирами.

Он отступил назад, когда первый клюв коснулся её кожи.

Ни один мускул на лице не дрогнул.
Но внутри…

“Она крикнула.”
“Она испугалась.”
“Она позвала меня.”



Слова, которые он сказал — "Я жду тебя по ту сторону" — были не приговором.
Они были обещанием.

Не "я заберу тебя", а "я приму тебя".

Он мог бы сделать всё быстрее. Забрать её, как забирал многих. Оборвать дыхание, разорвать сознание, вплести в себя.

Но он не торопился.

Пусть пройдёт путь.
Пусть сама выберет, как войти.
Пусть сама решит — на чью сторону встать.

Он будет ждать.
Без слов. Без формы.
Но если она позовёт, — он придёт.

Он не ушёл.
Он стоял у дуба — как тень без источника, как мысль вне времени — и наблюдал.

Её душа уже покинула тело. Распалась светом, ускользнула через щель между мирами, растворившись в том, что принадлежало ему… но ещё не совсем.
А тело — осталось.
Неподвижное. Остывающее.
Человеческое.

И вороны.
Ритуальные, безэмоциональные.
Служители Зова. Проводники между.
Они поедали её плоть — методично, с холодным рвением, как будто исполняли древнюю, неписаную клятву.

Он наблюдал.
Не отводя взгляда.
Не моргая. Не дыша.
Он не мог — он был вне жизни.

Но внутри него дрогнуло.

«Я не хочу больше это видеть.»



Мысль.
Не из тех, что исходят от безликой Пустоты.
Но его — личная, оторвавшаяся от глубин, где всё мёртво.

Он не знал, что именно это было: сожаление? страх? — но в тот миг, когда её крик растворился в небе, он почувствовал.
Не голод.
Не власть.
А желание… защитить.

Он не мог. Не здесь. Не в её мире.
Здесь он — тень, образ, фантом, сшитый из воспоминаний мёртвых.
Даже облик его был не его: наслоения воли тех, кто сгорел в нём.

Но всё же он стоял.
Он ждал, пока ритуал завершится правильно.

Каждая капля крови, каждая кость, каждый волос — должны были исчезнуть.
Связь между мирами не прощала щелей.
Если бы осталась хоть частица её тела — она не переродилась бы до конца.
И магия начала бы гнить.

И когда последняя капля впиталась в землю,
Когда вороны взметнулись стаей,
Закружили над дубом
И, сверкая чёрными крыльями, нырнули в его крону —
они стали листьями.

Не живыми.
Мёртвыми.
Жухлыми, ломкими, как плоть, забывшая весну.

Он проводил их взглядом.
А потом посмотрел на землю — на место, где только что было её тело.
Там была только пустота.

И это слово, его имя — вдруг стало ему чужим.

Он не успел отступить в безвременье,
как что-то появилось.

Из грани между потоками, в светлом всплеске энергии,
появилась она.

Женщина, сотканная из света и силы.
Не существо — символ.
Обречённая быть стороной равновесия.
Она шла легко, в платье, сотканном из тумана и золы,
Глаза её сияли — не добром, но ясностью.
Слишком ясной для этого мира.

Она посмотрела на него.

Он смотрел на неё.

И тишина между ними сказала больше, чем могли бы слова.

> Началось.
Отсчёт пошёл.
Мари перешла.



С этим ритуалом волна сдвинулась.
Магия завибрировала.
Мир снова дрогнул, как тогда, когда исчезла Леона.

Тот раз был ошибкой.
Никто не проследил.
Никто не завершил ритуал.

И из-за этого
— началась трещина.

Империя обвинила Союз.
Союз — Империю.
Никто не нашёл Леону.
Все искали противника, не осознавая: виновата сама магия, оставленная без равновесия.

Теперь всё повторялось.
Но на этот раз Пустота следил лично.
На этот раз он будет рядом.
С каждой искрой. С каждым выбором.

Потому что Мари — последняя.

Глава 5

Утро коснулось её лица, как прощение.
Тёплый, мягкий свет солнца скользнул по векам, щекнул щёку, заставил Мари приподняться с меховой подстилки и прикрыться рукой.

Небо ещё хранило остатки звёзд, как отпечатки снов.
На горизонте клубились розовые и золотые облака, обрамляя этот мир новым началом.

Теперь она видела больше.

Они были на краю леса.
Тот лес, что ночью казался безграничным, теперь обрывался резко, словно кто-то разрезал его ножом, и начиналась поляна.
На ней — знакомые травы, которые Мари заметила ещё в темноте. Теперь же она различала их форму, цвет, даже влажность стеблей. У неё внутри мелькнуло: их можно будет использовать.

Но за поляной — другое.

Мари задержала дыхание, когда увидела горы.
Они возвышались величественно, как древние хранители, их пики утопали в тёмном, зловещем тумане. В них было что-то чуждое. Нарушающее.

— Империя, — догадалась она.

С противоположной стороны, за рекой, на утреннем свете возвышалась крепость.
Сначала казалось, что она совсем близко — можно дойти за час.
Но чем дольше Мари смотрела, тем больше понимала — это обман зрения.

Белоснежные стены, голубые пики, уходящие в небо.
Слишком идеальная форма. Слишком ровные тени.
— Союз, — догадалась она.

Она вздохнула.
Глубоко, с лёгкой тоской.
Слишком много, чтобы понять за одно утро.
Но достаточно, чтобы осознать: она на границе.

И это уже не сказка.

Позади, у потухшего костра, охотник заканчивал сборы.
Он шёл точно, слаженно. Его движения были почти военные.
Проверил артефакты, собрал остатки пищи, прикрепил трофеи.
Подошёл к ней. Без лишних слов, просто поднял и водрузил на коня.

Без "ты готова?",
Без "можешь ехать?".

Мари удивилась.
Вчера он был спокойным, тёплым, терпеливым.
Теперь же — деловой, холодный, будто что-то сломалось.

Она нахмурилась. Смотрела на него исподлобья, пока он вёл лошадь за поводья.

Он чувствовал её взгляд.
Но не оборачивался.

— Ничего личного. Я и так задержался в лесу, — сказал он глухо.

А потом начал бурчать себе под нос:

— ...отчитаться перед старейшиной... находка... как обычно... объясняй им...
— ...снова документы... пусть решают... моя работа — довести...

Мари больше не слушала.
Слова рассыпались в шуме ветра и дыхании лошади.

Она просто сидела.
Смотрела на этот новый мир.

Он не казался ей абсолютно чужим.
Здесь были деревья. Травы. Свет. Камни.
Но всё же — всё было иначе.

И самое главное — она была уже не той.
Словно граница прошла внутри неё самой.

Мужчина уже поднялся по ступеням, когда заметил, что Мари всё ещё стоит там, где он её оставил. Он остановился, обернулся через плечо и молча посмотрел ей в глаза.

В этом взгляде было не раздражение, не усталость — упрёк, прямой и твёрдый, как сталь.

— Тебе особое приглашение нужно? — холодно бросил он, не повышая голоса.

Мари вздрогнула, будто вынырнула из тумана.
Не дожидаясь повторного замечания, она торопливо пошла за ним, почти вприпрыжку, чтобы догнать.

Нет, это не охотник. Ни капли.
Даже в мыслях звать его так — неправильно.



Слишком собранный. Слишком контролирующий.
Словно часть системы, которую она пока не понимала.

И только теперь, поднимаясь за ним по каменным ступеням, Мари осознала:
он не представился.
И она — тоже.

Мы просто шли, как два безымянных кусочка чужого мира.



Они вошли в здание.
Холодный, высокий зал с деревянными колоннами, что держали второй этаж, встречал приглушённой тишиной, запахом смолы и чего-то древнего.

Она не знала, чего ожидать.
Но не этого.

С противоположного конца зала навстречу им вышел молодой человек.
Первое впечатление — лёгкий, почти воздушный силуэт, тонкий, мягкий.
Но чем ближе он подходил, тем яснее становилось: в нём была сила. И возраст, скрытый в осанке и движении.

Острые кончики ушей чуть-чуть выглядывали из-под волос — эльф.

Глаза Мари распахнулись, невольно.
Не от страха. От восхищения.
Она никогда не видела эльфов. Только в рассказах, в "сказке", которую передавали в семье. И теперь — вот он. Настоящий.

Его лицо было спокойным, почти нежным, но взгляд — внимательный, холодный, пронизывающий.
Длинные волосы, уходящие в тугую косу, отливали зеленоватым отливом, будто отражая цвет леса. В волосы были вплетены тёмно-зелёные ленты, расшитые золотом, тонким узором, который едва заметно мерцал при каждом шаге.

Одет он был просто: белый камзол, прямой, без лишних деталей, без украшений.
Но эта простота только подчёркивала его статус.

Он остановился в нескольких шагах от них.
Посмотрел сперва на мужчину, что привёл Мари, а потом — на неё.
И Мари вдруг почувствовала, что её словно читают.
Словно смотрят не на лицо, а в глубь мыслей.

Она сжала губы, почувствовав, как кровь приливает к щекам.

Эльф осматривал её внимательно.
Не грубо, не с интересом — тщательно, как мастер осматривает редкий артефакт.
Он задержал взгляд на её лице, особенно на глазах, и Мари почувствовала, как у неё защипало в груди.

Он хмыкнул. Не громко — скорее в себя, и повернулся к сопровождающему.

— Отчёт о прошедшей ночи оставишь у меня на столе, Гилберт, — произнёс эльф ровно, даже немного отстранённо.

Тон был безэмоционален, но вес его был железный.

Гилберт.
Имя теперь стало живым. Не просто безликость в плаще.
Мари невольно посмотрела на него — и встретилась с его взглядом.

Он смотрел иначе, чем вчера.
Холодно. Жёстко.
Будто всё произошедшее в лесу — лишь эпизод.

Мари стушевалась, опустила глаза.
Разница была разительной.
Вчера — тёплый голос, осторожные движения, защита.
Сегодня — военная выправка, короткие команды, молчание.

Это была роль.
Нужная, чтобы она не испугалась.

Эльф перевёл взгляд обратно на неё.

Мари почувствовала, как что-то толкает её изнутри — нужно говорить, нужно представиться.

Она сделала шаг вперёд и чуть склонила голову.

— Мари, — сказала она. — Мари О'Дал. Я… я пришла из…

Но он мягко поднял ладонь, и её слова оборвались.

— Имени достаточно. Остальное… мы знаем, — ответил он, всё тем же спокойным, почти вкрадчивым голосом.

У неё пошёл холодок по спине.

Они уже знали.
О ней.
О том, откуда она.
О том, что она — из другого мира.

А сколько ещё они знают?



Эльф не стал ничего объяснять.
Лишь коротко кивнул — на этом всё.

— Регистрация пройдёт без твоего участия. Документы подготовим сами.

Он обернулся и позвал жестом одного из своих помощников — молодого эльфа с короткими серебристыми волосами и серьёзным выражением лица.
Тот шагнул вперёд, поклонился старейшине, затем посмотрел на Мари:

— Следуйте за мной, госпожа.

Госпожа?.. — удивилась она про себя.



Они вышли из зала через боковой проход.
Дорога к дому заняла около десяти минут.

Они прошли по мощёной дорожке вдоль крепостных стен.
Чем дальше, тем тише становилось. Гул форпоста сменялся лесным шёпотом, щебетом птиц, ароматом хвои.
И наконец они вышли в лесопарк, почти у самой границы стены.

Там, среди деревьев, стоял дом.

Двухэтажный, каменный, с узкими окнами, фасад которого выглядел… новым.
Словно его кто-то только что обновил.

Мари замедлила шаг.

Гилберт же говорил, что никто ничего не трогал…



— Снаружи его защищали охранные чары, — спокойно прокомментировал эльф-помощник, уловив её мысль. — Они сохраняют облик и структуру.

Как было в день исчезновения Леоны.



Он не добавил ни слова.

Дверь открылась без ключа.
Помощник остановился у порога.

— Дом принадлежит вам.
Его никто не посещал с тех пор.
Если понадобится помощь или материалы — обратитесь к охране сектора 7, они подчиняются старейшине.

Он поклонился…
…и исчез в зелени, растворившись как тень в ветвях.

Мари осталась одна.

Перед дверью.

Перед прошлым.

Перед своим началом.

Глава 6

Когда Мари переступила порог, дом вдохнул.

Она не услышала этого, не ощутила явно, но что-то во внутреннем пространстве изменилось.
Тишина стала настороженной, будто сама обитель затаила дыхание, всматриваясь в незнакомку.

В тот же миг медальон у неё на груди вздрогнул.
Сначала едва заметно — словно внутри дрогнула капля воды.
Затем он нагревался, пульсировал, будто живое сердце.
В груди у Мари начинало вибрировать, поднимая внутреннюю тревогу, но не страх — зов.

Невидимая нить, тонкая, но неумолимая, потянула её вперёд.
Она шагнула внутрь.

Дом встретил её пылью и тенью.
Слои времени лежали на мебели, полу, стенах. Паутина свисала с углов.
Шкафы, полные пробирок, в которых когда-то были отвары, теперь хранили лишь осколки сухих стеклянных оболочек.

Возле окон — подвешенные ветви трав, высохшие, выцветшие.
От них осталась лишь память.

Мари шла медленно, ничего не касаясь, как будто боялась разбудить сон.

На лестнице доски стонали под её шагами.
Дом запоминал её шаги.
Он узнавал.

На втором этаже — тёмный коридор, комната с зеркалом, обвитым паутиной, спальня, в которой всё давно покрыто тенью…
Но нить вела дальше.

Чердачная дверь.
Закрытая. Запылённая. Холодная.

Мари потянула за ручку — заперта.
Никак не поддавалась.

И вдруг — вспышка жара на груди.

Медальон сам сорвался с цепочки, взвился и ударился в дверь, с глухим металлическим звуком.
Раздался щелчок, будто вскрик.
Дверь отворилась сама собой.

Медальон скатился внутрь, покатился по скрипящим доскам и остановился…
…у старого сундука.

Тот выглядел как часть дома. Древний, с потемневшими металлическими скобами.
Он будто ждал.

Щелчок.
Замок открылся сам собой.

Мари присела и приподняла крышку.

Внутри — хаос вещей, напоминания о жизни:
разбитые стеклянные склянки, старые украшения, обрывки пергамента, маленькие травяные мешочки, книги, перевязанные золотыми нитями.
И — ещё один медальон.

Точно такой же.

Она подняла свой с пола — и положила их рядом.

В следующее мгновение — притяжение.
Они сами соединились, будто воссоединили части души.

Теперь на медальоне было больше, чем крылья:
Белоснежные, почти прозрачные крылья обвивали чёрный сгусток — пульсирующий, живой, как тень, заключённая в свет.

Мари не успела испугаться.

Всё тело налилось свинцом, как перед потерей сознания, но вместе с этим её пронзил огонь.
Не снаружи — внутри.
Вены запылали, дыхание сорвалось, сердце застучало…
…и всё погрузилось в тьму.


---

…Воспоминание

Она видела дом — таким, каким он был.

Живым.

Светлый, наполненный запахами, дыханием, голосами.
И в центре — Леона.

В спешке, она прятала медальон в сундук, пальцы дрожали, губы шептали заклинание.
Окна дребезжали, словно дом плакал.
Доски пола стонали, как от боли.

— Прости меня… — шептала Леона, сквозь слёзы, — Прости, что оставляю тебя одного… Сохрани… До её возвращения…

Она положила ладони на пол, и дом вздохнул.

Магия прошла по стенам, по дверям, по каждому гвоздю.
Всё погрузилось в серость, безвременье, молчание.

Леона поднялась.
Последний взгляд.

— Дождись. Она придёт.

С этими словами вихрь сорвал её с места, и она исчезла, будто растворилась во времени.


---

…Настоящее

Мари очнулась на холодных досках чердака.
Медальон покоился в её руке, теперь единый, цельный, пульсирующий.

А дом…

Дом впервые за десятилетия выдохнул.

Мари открыла глаза.

И сразу же поняла — что-то изменилось.
Мир вокруг был всё тот же… но очищен от времени.

Пыль исчезала прямо у неё на глазах, будто её выдувал невидимый ветер.
Серые, облупленные стены покрывались волнами свежей краски, будто кисть художника проносилась по ним, следуя за её дыханием.
Окна — ещё недавно мутные, покрытые вековым налётом, — стали кристально прозрачными, и сквозь них проникал чистый, свежий воздух, наполненный ароматом сосны, трав, утреннего леса.

Мари встала, всё ещё крепко сжимая медальон в ладони.

Она не ощущала страха.
Только невероятное, непередаваемое ощущение тепла.
Не телесного — душевного.

С каждым её шагом по скрипучим доскам дом оживал.
Будто очнулся от долгого сна.
Но никто не приветствовал её словами.

Духа-хранителя не было.

Дом был сам себе душой.



Когда-то, Леона вложила в него сознание.
Не человеческое. Не говорящую личность.
Но присутствие, способное откликаться на эмоции.

Скрипы половиц звучали теперь иначе — не жалобно, а мягко, даже чуть задорно.
Ветер в щелях больше не завывал, а пел — будто тихую утреннюю песню.
Дом принял её.

Она спустилась с чердака — теперь уже не в руинах, а в старом, но ухоженном пространстве.

На втором этаже Мари подошла к зеркалу, которое заметила при первом осмотре.
Вчера на это не было времени — зов вёл наверх, в глубину её судьбы.
А теперь… она могла увидеть себя.

Рама зеркала — простая, но заботливо сделанная.
Каждая линия, каждый изгиб — дело любящего мастера.
Возможно, когда-то плотник делал её для Леоны.

Она взглянула в стекло.
И увидела… себя, но не себя.

Смуглая кожа, словно после долгих недель под солнцем.
Чёрные волосы, длинные, мягкие, чуть вьющиеся, будто напитанные лесной влагой.
Лицо стало другим — не чужим, но как будто очищенным от городской спешки, от напряжения, от масок.

Лишь глаза остались прежними.
Ярко-бирюзовые. Пронзительные. Человеческие.

Мари протянула руку к зеркалу, будто проверяя — правда ли это?

В этот момент — скрип.

Резкий.
Живой.
Словно чей-то шаг.

Мари замерла.

В доме не должно было быть никого, кроме неё.

Скрип повторился.
Окна дребезжали, как будто нервно.
Ветер зашептал, но не в лесу — внутри.
Он прошёлся по комнате, задел волосы Мари, и легонько толкнул её в спину.

— Н-да… — пробормотала она. — Привыкать к этому я буду долго.

Дом звал.
Он хотел показать себя. Рассказать без слов.
Он знал — она голодна.



Сквозняк повёл её вниз.
Мягкий, уверенный. Почти игривый.

На первом этаже, в гостиной — накрытый стол.
Ничего вычурного: тарелка горячей каши с травами, ломоть хлеба, глиняная кружка с дымящимся отваром.
Но всё — свежее, тёплое, приготовленное не руками, а намерением.

Мари стояла на пороге комнаты, не веря глазам.
Губы её задрожали.
Она не заплакала, но было близко.

— Спасибо, — тихо сказала она в пустоту, — дом.

И он тихо вздохнул, будто улыбнулся старыми стенами.

Глава 7

Мари медленно подошла к столу в гостиной.

Она словно боялась спугнуть волшебство, что всё ещё висело в воздухе, как утренний туман.
Пальцы её легко скользили по мебели, по гладким изгибам лакированного стола, по обивке стульев, такая мягкая, будто только что перетянута.

Дом отозвался.

Тихий, довольный скрип, почти как мурчание довольного кота.
Легкая вибрация прошла по полу, как будто он расправил плечи, услышав прикосновение новой хозяйки.

Мари села, вдохнула аромат еды.
Тёплый пар от каши, пряные ноты трав, что она точно могла бы назвать по памяти.
Желудок предательски заурчал.

Она улыбнулась, искренне, как не улыбалась уже давно.
— Спасибо, — тихо, едва слышно, сказала она.

И начала есть.

Это было не просто питание — это был акт принятия.
Дом заботился.
Она принимала заботу.


---

Когда она закончила, в дверь постучали.

Дом сразу же отозвался —
резкий скрип, недовольный вздох, но всё же — открыл.

На пороге стоял помощник старейшины.
Тот самый эльф, что провожал её сюда.

Мари напряглась.
Она до сих пор не знала, можно ли им доверять.
И как вообще работают правила этого мира.

Эльф сделал шаг, чтобы войти.
Но пол под его ногой грозно скрипнул...
…и проломился.

Эльф застрял по бедро, издав нечто среднее между стоном и вскриком.

Дом разразился хохотом.

По стенам пробежал дребезг посуды, пол завибрировал, ветерок пробежал по комнате, поиграл с прядями волос Мари, будто шепча:

«Ты здесь в безопасности. Мы рядом.»



Мари расслабилась, от души улыбнулась.
— Дом… — прошептала она, и, не сдержавшись, пошла помогать эльфу.

— Прости, — сказала она, протягивая руку. — Я ещё не всё успела отремонтировать…

— Да бросьте, — фыркнул эльф, принимая помощь. — Я уже три дня пытаюсь передать тебе письмо от старейшины. Каждый раз что-то мешало подойти… И вот снова.

— Три дня? — переспросила Мари, ошарашенно.

Она-то думала — сутки максимум, проведённые без сознания после соединения медальонов.
Но дом, похоже, оберегал её отдых, отрезая внешнее вторжение.

В стене тихо скрипнуло, как будто довольный зевок,
а сквознячок мягко толкнул девушку в бок.

Мари погладила стену, благодарно.
— Всё поняла. Спасибо тебе, — прошептала она.

— Ну... — эльф вздохнул. — Моя задача выполнена. Письмо у тебя. Я пошёл.

Он развернулся, и с характерным бубнением недовольства начал спускаться по тропинке, пиная по пути камешки.
— …этот дом — помесь дикого леса и упрямого духа… нечистый на…

Корень тонкой лианы вырос прямо из-под земли, точно под его сапогом.
Эльф споткнулся, взмахнул руками…
…и упал пятой точкой в пыль.

Мари не выдержала.
Заливистый, живой смех вырвался из груди, такой же свежий, как и воздух в доме.

Дом ответил вибрацией пола, скрипом мебели, торжествующим поскрипыванием ставен, будто тоже смеялся.

И в этот момент Мари поняла:
Она дома.
На самом деле — впервые за всю жизнь.

Дверь мягко захлопнулась за спиной Мари, словно дом не хотел выпускать тепло наружу.
В руках у неё был конверт, всё ещё кажущийся чужим, тревожно немым.

Она прошла к дивану у камина. Тот сразу вспыхнул пламенем, наполнив комнату уютом и лёгким ароматом сухих трав.

Мари осмотрела конверт.

Ни имени, ни печати, ни герба.
Только гладкий восковой оттиск красного цвета, без символов — чистая, пустая печать.

Сомнение кольнуло.

"Это слишком странно. Слишком точно направлено на меня."



Она вскрыла конверт.

Внутри — письмо.
Короткое, вежливое, тревожное:

"Вас приглашают на индивидуальную проверку способностей.
Место: Зал Наблюдений при форпосте.
Время согласуется по прибытии.
Просьба явиться лично."



Она перечитала.
Дважды.
Трижды.

И замерла.

Текст был на её родном языке.

Ошибки в падежах. Привычные конструкции — слегка искажённые.
Но всё понятно.

Мари похолодела.

"Кто в этом мире знает мой язык?
Или... кто потратил время, чтобы его выучить?"



Она опустила взгляд на сам конверт.
В нём было что-то… странное.
Словно магия, тонкая, неуловимая, плотно вплетена в бумагу.

В этот момент дом отозвался — рядом на столике появилось магическое стекло: выпуклое, с закруглёнными краями.
Мари взяла его, не раздумывая.
Поднесла к письму — ничего.
А вот конверт вспыхнул знаками, едва она посмотрела на него сквозь линзу.

Незнакомые, закрученные письмена.
Мягкие изгибы, остроконечные завитки. И ни одного знакомого символа.

Мари нахмурилась.

"Я неграмотна.
В этом мире я — неграмотна."
"Даже прочитать не могу…"



Чувство беспомощности накрыло волной.
Но не надолго.

Дом реагировал.
Он не заговорил. Но вложенная Леоной магия сработала.
На столе начал проступать пергамент, будто ткань вырастала из древесины.

Неровный, угловатый почерк, но понятный.
Слова были её родными.


---

Получатель: Мари О’Дал
Отправитель: Советник старейшины форпоста Граница
Печать: (герб: две пересекающиеся стрелы над каменными воротами в скале)


---

Мари выдохнула.
Теперь она знала, что письмо подлинное.
И что не одна.

— Спасибо, — тихо прошептала она дому.

Дом отозвался мягким скрипом, как кошка, трущаяся о ноги.

В камине весело треснуло полено.

Она всё ещё здесь — в новом мире, среди магии, но уже не чужая.

Оставив письмо и конверт на столе, Мари медленно подошла к стеллажу, затянутому пылью и паутиной.

Пальцы пробежались по корешкам книг — шершавым, гладким, потрескавшимся от времени.
Некоторые тома были аккуратно подписаны её родным языком.

Она вытащила одну из книг — "Сборник лечебных трав северных лесов".
Аккуратный, округлый почерк.
Это точно писала Леона.

Следом шли заметки о зельях, настойках, свойствах коры деревьев, рецепты мазей — часть из них были иллюстрированы от руки.

"Она действительно писала это для меня…"
Или — для кого-то из нас.



В глубине души Мари чувствовала: Леона не могла точно знать, кто именно придёт.
Но она была уверена, что кто-то из её крови однажды окажется здесь.

Она вернулась к столу, взяла призму, и стала водить ею по корешкам книг, написанных на местном языке.

Одна из них откликнулась — проступили символы, сияющие тонкой белой вязью.
Она вытащила том.

"История мира Хаэртис. Происхождение. Рассы. Равновесие."

"Навигация по чужому миру. Леона, ты действительно обо всём подумала…"



Мари устроилась в кресле у камина, открыла первую страницу, и стала читать.
Поначалу текст казался непроходимым, но призма, как и прежде, помогала.
Некоторые фразы будто "проявлялись" — то ли под действием магии дома, то ли по воле вложенного заклинания самой Леоны.

История была противоречивой и пугающей.
О магии, ставшей истощаемым ресурсом.
О разломах, которые начали рождаться в мире.
О двух сторонах — Союзе рас и Империи пустоты, когда-то единых, а теперь — смертельно враждующих.

Поначалу между ними были люди, короли, правители, но потом…
Власть захватили Сущности.

В Империи — Пустота, в Союзе — Свет.

У Мари пересохло в горле.

Она вспомнила того мужчину, у которого не было имени, но был голос, как шепот беззвучия, и взгляд, который не мог принадлежать человеку.

Реальность слабо задрожала.

Дом тревожно завибрировал, половицы скрипнули угрожающе, шторы вздрагивали.
Мари подняла глаза от книги.

В воздухе… что-то изменилось.
Будто пространство разрезали насквозь.

Из невидимого шва вышла Тьма.
Она не падала, она стекала — как жидкий дым, как шелестящий мрак.

Мари не испугалась.
Сердце сжалось, но что-то внутри неё знало — она уже видела это прежде.

Она потянулась к туману.
Пальцы — медленно, будто во сне.

Мрак отпрянул.
Он не тронул её, словно боялся прикосновения.
Затем он затянулся обратно в разлом — и всё исчезло.

Будто ничего и не было.
Никакой тьмы. Никакой трещины. Ни малейшего следа.

Дом заворчал, протяжно и сердито.
Сквозняк резко метнулся по комнатам, будто собирался выплеснуть недовольство наружу.

Мари обвела комнату глазами.

— Я в порядке… — шепнула она дому, — Он не навредил.

Но сама не могла объяснить, почему пришёл, почему ушёл, и почему её не тронул.

Она снова посмотрела на раскрытую книгу.

"Пустота…"
"Это был он."