Пусть простить меня невозможно
(Пусть меня осудят. Книга 3)
Ульяна Соболева
АННОТАЦИЯ
Боль от потери любви — это такое же болезненное ощущение, будто человека не стало совсем, но его не стало только для тебя. И самое страшное – понимать, что в этом моя вина, и он никогда не простит… и я себя не прощу за то, что его для меня больше нет.
От автора
Меня многие просили вставить бонус с 2 книги в эту часть, так как купили книгу без бонуса или покупали на другом ресурсе. Я услышала вас и добавила бонус в начало книги в виде писем Руслана. Те, кто читал бонус, могут листать до первой главы.
Все песни, добавленные в книгу важны лично для меня. Каждая глава была написана под эту музыку и эти слова, и я хотела поделиться своим вдохновением с вами. Может кто-то захочет читать эти главы под эту музыку.
ПРЕДИСЛОВИЕ
ПИСЬМА ИЗДАЛЕКА
Да, я не писал ей письма. Я их говорил про себя. Говорил с ней каждый день и каждую ночь. Вокруг грязь, дно, болото, а я о ней думаю и жить хочется дальше, только потому что она есть.
Не открывал её письма. Ни одного. Боялся сорвусь. А я решение принял. Самое верное и самое неэгоистичное за всю свою жизнь. С мясом отодрал и не хотел резать на живую незатянувшиеся шрамы. Взаперти много переосмысливаешь. Время думать есть. Слишком много времени. И у меня как посттравматический синдром: перед глазами дети на складе, взгляд Оксаны там, возле трупа Нади, и слова её, чтоб лучше умер и не возвращался к ним никогда. У меня эти кадры на перемотке. Только три и в одном и том же порядке. С осознанием, насколько она права, и пониманием, что мог их всех потерять.
Анализировал детали, и становилось ясно, что нам всем просто повезло. Один шанс на миллион. Все должно было кончиться катастрофически. Не знаю, кто там на небе или в дьявольской бездне решил иначе, но мы выжили. Возможно, для того, чтобы я понял, насколько они все дороги мне и на что я готов ради них. Что местоимение «Я» теперь на самом последнем месте, как ему и положено по алфавиту. Да и что значу я в сравнении с ними? Не позволю больше так. Никогда.
И яростно отсылал письмо обратно. Мысленно умолял больше не писать. На колени становился. Не пиши мне, родная, отпусти меня. Себя отпусти. Что ж ты рвешь меня письмами этими? Что ж ты меня надеждой проклятой не отпускаешь? Живи дальше, черт тебя раздери, живи, а мне дай сгнить здесь. Я ж ради вас… Не себе. Не мешай.
Иногда я её ненавидел. За вот эти регулярные пытки белыми конвертами, за то, что ломает, прогибает, не дает очерстветь, смириться. Держит так крепко, что я эти крючья чувствую до костей.
Да, я их вдыхал. Подносил к лицу и дышал ими и ненавидел. Дышал ее письмами. Глаза закрою, а там каждая картинка одна невыносимей другой, и выть хочется, порвать на клочки, до мелких обрывков, и тоже не могу.
Это как ей снова больно сделать. Ударить. Я предостаточно ее бил в последнее время. Я калечил нас обоих с маниакальной тщательностью. Отшвыривал ее от себя и рычал от боли из-за расстояния, знал, как ей больно. Чувствовал. Но так надо. Я обязан. Должен. Иначе потеряю. По-настоящему. Необратимо. Лучше потерять так, чем похоронить. Лучше знать, что она счастлива, жива, дышит, улыбается. Пусть не со мной. Да, пусть я сдохну сам от ревности, но она должна жить. И дети наши. Не прятаться всю жизнь, а именно жить. Ее бывший муж был бы им неплохим отцом. Бл***дь. Представлял, как Руся другого называет папой, и скрежетал зубами, руки в кулаки до хруста и головой о стены биться хочется. Детей ревнуешь, как и любимую женщину, с той же дикой болью и отчаянием от того, что обязан принять их новый выбор. Смотреть издалека, знать, что растут где-то, любят другого мужчину, раскрывают объятия, называют отцом.
Чувство собственничества равносильно помешательству. Словно душу свою подарил какому-то ублюдку, отдал в руки самое дорогое. Добровольно. Я придумывал их сам. Других мужиков. Самых разных. От водителя такси, до крутого мачо. Представлял, как Оксана улыбается кому-то, поправляя волосы за ухо. Как в кафе идет с ним (эфемерным без лица и возраста). Как домой приводит и манит взглядом. Теперь я точно знал, от чего люди сходят с ума. Никаких детских травм, никакого психологического надлома. Достаточно просто отдать свою женщину, развалить семью, чувствовать себя виноватым в том, что сделал их несчастными.
Отсылал письма обратно, скрипя зубами и придумывая их содержание по ночам, зажимая заточку в пальцах, готовый в любой момент к подлянке. Меня могли достать, где угодно, даже здесь. Несмотря на «крышу» от Ворона и уважение сокамерников. Смотрел в темноту под храп соседей по камере и придумывал её письма. Какими они могли быть. Что она пишет мне о себе? Может, ненавидит и проклинает. А, может, нашла другого или вернулась к мужу. Вот почему читать боялся. Думал пройдет пару месяцев – устанет писать. А она - регулярно, иногда несколько подряд. И я начал их ждать. Отсчитывать ими каждый день. От письма до письма. Иногда в руках каждую ночь держу, а потом обратно отправляю через месяц. Кто-то назовет это силой воли, а я называл трусостью.
- Кого ты там динамишь, Бешеный. Течет баба по тебе, а ты игноришь? Или гонять лысого больше прет, чем телку трахать?
Сокамерник скалится, кивая на письмо, а мне кажется, он эти буквы на конверте одним взглядом испачкать может, и уже хочется глаза выдрать, чтоб не марал.
- На хрен пошел, Дрын! Не суй нос, куда не просят – ноздри порву! Не нарывайся!
И заточку сильнее сжимаю, примеряя куда всадить так, чтоб больнее и мучительней сдох, а у него глаза бегать начинают. Знает, что способен. Да, и он не лох какой-то, но цеплять не хочет.
Кто поверит, я и сам не верю -
Толь на счастье, то ли на беду,
У меня семь пятниц на неделе
И тринадцать месяцев в году.
Моё небо - синее, в алмазах.
Что-то мне по-жизни принесет.
Я крещен, а может быт помазан,
В общем, я - счастливый, вот и все!
Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет уж 100.
Я - счастливый! Я - не вру! Так счастливым и уйду!
Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет на 100.
Я - счастливый! Я - не лгу! Так счастливым и уйду!
Кто-то знает, я и сам не знаю,
Где финал тот, где та полоса.
За которой лишь ворота Рая,
А за ними просто Небеса.
А пока все небо только в звездах.
Не во сне причем, а на яву.
Что скажу за жизнь свою я просто -
Я счастливый тем, что я живу.
Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет уж 100.
Я - счастливый! Я - не вру! Так счастливым и уйду!
Я - счастливый, как никто! Я счастливый лет на 100.
Я - счастливый! Я - не лгу! Так счастливым и уйду!
Григорий Лепс.
– Почему такая конспирация, Граф?
Остановился возле столика напротив Андрея Воронова. Я б его не узнал, если бы не назначенная через посредника встреча в дешевом кафе и произнесенный пароль, обговоренный в свое время еще с покойным Вороновым старшим. После нашей последней встречи прошло немало времени, и я думал, что этот пароль произнесен не будет никогда. Моя поездка в Болгарию подходила к концу, и я вот-вот должен был вернуться к Оксане. Предвкушал это возвращение и поглядывал на часы, пока мне не позвонили с закрытого номера на отечественную симку и не назвали три слова, которыми обменивались в свое время наши с Вороновым отцы. Адрес для встречи я получил в смс и понимал, что, если Граф прилетел ко мне в Болгарию, значит это что-то срочное и важное.
Без привычного элегантного костюма, в футболке, темных очках и бейсболке, Воронов, скорее, походил на обычного рабочего, если бы не часы «Ролекс», дорогие кожаные туфли и очки от известного бренда. Если учитывать, до каких высот он поднялся, то этой встречей можно было бы гордиться. Но для меня он был сыном друга моего отца и человеком, который в своё время помог спасти моих детей. Я был ему должен. Если бы не это обстоятельство, то предпочел бы не встречаться… Я обещал Оксане держаться от всего этого подальше. И держался.
– Здаров, Бешеный! – сжал мне руку, приобнял, хлопнув по спине. – А ты все в том же амплуа, я смотрю, – усмехнулся, осматривая мой прикид. Я снял «косуху», повесил на спинку плетеного стула, уселся и положил на столик пачку сигарет, сунул одну себе в рот, вторую протянул Графу. Тот не отказался. Мы прикурили от моей зажигалки.
– Дело одно есть к тебе. И надо, чтоб о деле этом никто не пронюхал. Поэтому конспирация.
– Твои часики стоят, как десять таких заведений вместе взятых. Конспирация так себе. И шкафы твои выглядывают из-за каждого угла. Вот-вот выпадут.
Я бросил взгляд на парня на заправке, смотрящего в нашу сторону, попивающего кока-колу, и на сидящего за соседним столом лысого типа с газеткой в руках.
– Если б меня пасли, то была б другая. А так для вида. Пока.
– Ясно. Так в чем проблема, Граф? Чем могу, так сказать?
– Ничего особенного. Долю свою хочу тебе подарить.
Я вздернул одну бровь и затянулся сигаретой, ожидая продолжения. Граф особой благотворительностью не славился.
– Ты у своей сестры Дарины теперь работаешь? Или соскучился?
Андрей усмехнулся, чуть приопустил очки.
– По нам соскучились одни нехорошие дяди, и мне надо, чтоб моя доля не принадлежала мне какое-то время, а принадлежала кому-то, кому я доверяю, кого фактически не существует, и кто заинтересован, чтоб фирма не ушла к плохим дядям.
– Это я понял. Думаешь, кто-то может слить фирму?
– Не исключено, что может. На нее всегда велась охота. Кто-то усиленно скупает акции через подставные лица. Это вполне может быть просто мелкая игра, а может быть крупная, начатая издалека.
– Неймется тварям?
– Неймется. А ты, я смотрю, окончательно не при делах?
– У меня теперь все дела законные.
Ответил я, и мы оба усмехнулись. Я уверен, что Воронов прекрасно знал обо мне все. Даже как называется марка, выпускающая туалетную бумагу у меня дома, не то, что дела, которыми я занимаюсь.
– Молодец. Сдержал слово. Уважаю. И как оно – честным трудом деньги заколачивать?
– Нормально оно, Андрей. Дергаться перестаешь от каждого шороха, за женщину свою трястись и за детей.
– Понимаю. Если бы я мог на хер имя сменить и свалить, я бы так и сделал, – и вдруг склонился ко мне, – не скучаешь по адреналинчику? Нет этого ощущения, что жизнь где-то за окном пробегает?
– Бывает. Потом на детей смотрю и понимаю, что жизнь совсем не за окном, а в моих руках, и они уже не по локоть в крови.
– Думаешь, отмылись? – то ли с сарказмом, то ли серьезно. И по хрен. Мне, бл*дь плевать – кто и что думает про мои руки. Но марать их заново я не собирался.
– Думаю, что пятна стало не видно невооруженным взглядом, и пока что этого достаточно. Документы с собой привез?
Андрей положил передо мной рюкзак, достал из него пластиковую папку.
– Вот все бумаги в оригинале и в копиях. Здесь так же фиктивный договор о купле-продаже. Там только подпись твою поставить надо и имя вставить. Спрячь так, чтоб сам найти не мог. Сам понимаешь… Если я маякну – подпишешь и проставишь.
Она! Скинет пальто,
Выпьет вина, чтобы согреться!
Она! Просто никто!
Но отчего, так бьется сердце?
Душа моя на замки закрыта,
От всех людей и на миллионы дней!
Душа моя к небесам пришита!
Ну, что я нашел в ней?
Она умеет делать мне любовь!
Может выпить без остатка мне всю кровь!
Может быть со мной холодной, как зима!
И опять сведет, сведет меня с ума!
Она! Знает мужчин
Я это все чувствую кожей!
Мы с ней, один на один
И отступать уже невозможно!
Душа моя на замки закрыта,
От всех людей и на миллионы дней!
Душа моя к небесам пришита!
Ну, что я нашел в ней?
Она умеет делать мне любовь!
Может выпить без остатка мне всю кровь!
Может быть со мной холодной, как зима!
И опять сведет, сведет меня с ума!
Григорий Лепс
Каждый его отъезд был для меня маленькой смертью. И чем больше времени мы проводили вместе, тем сложнее было каждый раз отпускать. Как будто отрывать с мясом. Сразу становилось пусто в доме, какая-то глухая тишина, и старые страхи лезут наружу с новой силой. Хотя я и обещала себе не вспоминать и не думать ни о чем, не возвращаться в прошлое. Но когда счастье настолько ослепительно, очень страшно терять. И каждый день расставания заставляет сомнения выползать наружу и нервировать.
Ничего не проходит бесследно. Да, мы прощаем, забываем, говорим себе, что все начато с чистого листа, но стоит ситуации быть хоть немного похожей на ту… из прошлого, как все сомнения возрождаются с новой силой и сводят с ума.
– Мам, а папа скоро приедет? – Руся залезла ко мне на колени и принялась трогать пальчиками нарезанную капусту.
– Скоро. Он ведь сказал тебе, что еще пару дней, и он уже будет дома.
Следом за Русей притопал Никита, дернул меня за юбку и протянул руки, чтоб взяла его. Хитрый маленький Бармалей всегда придумывал, как привлечь к себе внимание и отобрать его у старших. Поцеловала мягкую ароматную макушку и усадила на другое колено, отодвигая нож подальше.
Бросила взгляд на часы – скоро Ваня со школы приедет. Через пару дней, когда вернется Руслан, старший сын отправится в гости к своему отцу. На каникулах я отправляла его к Сергею. Таков был уговор. По крайней мере это устраивало нас всех, и ссоры с бывшим мужем уже давно прекратились. У нас получилось остаться друзьями… если это можно так назвать.
Входная дверь приоткрылась, и я поняла, что пришел Гриня, помощник Руслана. Привез продукты. Гриню я особо не любила. Он объявился в нашем доме где-то год назад. Мой муж привез его раненого к нам, я обрабатывала плечо после извлечения пули и искренне надеялась, что этот тип покинет наш дом, едва выздоровеет, но этого не произошло.
– Зачем он здесь? Ты говорил, что дороги назад нет? Тогда почему этот человек нашел тебя, и ты не выставил его за дверь?
– Гриня – мой старый друг. Нас многое связывает. И я несколько раз обязан ему жизнью.
– Такой же друг, как твой Серый? Откуда он этот Гриня, Руслан?
– Не важно, – посмотрел на меня колючим взглядом, тут же воздвигая между нами барьеры, останавливая меня, чтоб я не лезла дальше.
– Вы сидели вместе, да? Я видела татуировку!
– Оксана…, родная, – обнял, привлек к себе, – пойми, от прошлого трудно убежать, трудно навсегда вычеркнуть из своей жизни людей, которые тебе помогали. Да и нельзя. Долги надо возвращать. Я Гриню знаю давно, и да, так случилось, что мы вместе мотали срок. Я ему обязан. Он два раза принял вместо меня нож.
Я тихо охнула, чувствуя, как немеют от ужаса пальцы.
– Это страшное прошлое, Руслан. Разве для этого мы сменили документы, фамилии?
– Гриня останется здесь. Ему некуда идти, и он будет помогать мне во всех делах, а также отвечать за вашу безопасность, пока меня нет. Он лучший из всех, кого можно было взять на эту должность, поверь.
– Зэк в нашем доме?
Пальцы, нежно поглаживающие мои плечи, разжались, и брови мужа сошлись на переносице:
– Я тоже зэк, Оксана, никогда не забывай об этом!
– Прости, я не то хотела сказать… мне страшно. Я боюсь, что все повторится… пойми!
Взгляд смягчился, и Руслан привлек меня к себе.
– Не повторится… Давай больше не будем говорить об этом. Просто прими моего друга и все.
Я приняла, но он все равно мне не нравился. Мне казалось, он не воспринимает меня всерьез, этот худощавый тип с хитрыми узкими глазами, никогда не улыбающийся, с оспинами на щеках. Он относился ко мне вежливо и предупредительно, но я была уверена, что это лишь потому, что Рус для него авторитет. Если бы не мой муж, никакого уважения я бы к себе не дождалась. Даже больше, если я впаду в немилость, то этот хитрый шакал раздерет меня на части.
Гриня внес пакеты на кухню и поставил на стол.
– Здесь все, что вы написали по списку. Если что-то пропустил, поеду еще раз.
– Гринькаааа, – Руся слезла с моих колен и бросилась к шакалу, а меня передернуло. Мне не нравилось, что дети с ним тесно общаются. Я даже не знаю, за что он сидел. Нет, ну понятно, что точно не за преступление против детей… но все же.
Пришла смска от Руслана.
«Жди меня, даже не смей без меня что-то делать, поняла?»
Щеки вспыхнули. Я знала, что он имеет в виду. Вроде ничего такого не написал, а мне стало жарко. Как же хотелось после тяжелого дня зайти в душ, смыть с себя день без него и, закрыв глаза, под шум воды представлять, что он рядом.
Пробуждая ночь, улетают прочь
Капли с крыш
Грустью веет сон, жду тебя я в нем
Где ты спишь...
Кто укутал тебя? Кто целовал?
Кто дыхание твое жадно вдыхал?
Вырываясь от боли, безжалостно гибну
Вновь от страсти
Я хочу, чтоб ты знал -
Все отдам за тебя
Ради счастья...
Отдам, отдам, за тебя все!
Отдам, отдам
Отдам, отдам, за тебя все!
Отдам, отдам
Я к тебе прильну, я с ума сойду, счастья нет
Не это я - губ твоих коснусь
Напоследок, пусть, только знай
Никто не любил так, как я
Кто укутал тебя? Кто целовал?
Кто дыхание твое жадно вдыхал?
Вырываясь от боли, безжалостно гибну
от страсти
Я хочу, чтоб ты знал -
Все отдам за тебя
Мое счастье...
Отдам, отдам, за тебя все!
Отдам, отдам
Светлана Лобода
– Почему здесь завал с папками? Аля? Кажется, я вчера просила вас занести их мне в кабинет!
– Да-да, конечно!
Моя секретарша схватила папки, но я отобрала их у нее.
– Давайте вначале вы принесете мне кофе, а это я сама унесу. Вчера надо было все сложить, а не сейчас с утра в мыле бегать!
Я подняла всю стопку, придерживая ее подбородком, и понесла к своему кабинету, сумочка сползла с плеча и норовила свалиться мне в ноги. Через пару шагов именно так и произошло, я споткнулась, и все папки рассыпались, едва я толкнула дверь ногой.
Этот новенький выскочил как черт из табакерки, рухнул на колени папки собирать, все листы складывать.
– Доброе утро, Оксана Владимировна, а я как раз к вам шел новую программу установить. Вчера всю ночь работал над ней.
Он подавал мне бумаги с чертежами, а я складывала их по папкам.
– А что со старой не так?
– Она тормозит, с этим плагином будет намного лучше.
– Ну вам виднее, я для этого вас и наняла.
Он поднял все папки и отнес мне на стол. Водрузил на столешницу и расплылся в улыбке.
– Можно я займусь вашим ноутом?
– Да, конечно.
Отошла к окну и набрала Ваню.
– Малыш, привет. Как там Руся и Ник?
– Нормуль. Играются кубиками.
– У Руси температуры нет? Потрогай лобик?
– Бабушка уже двести раз трогала. Все хорошо, мам.
– Вы покушали?
– Нееее, нам Руслан пиццу заказал.
– Ясно. Передай Руслану, что я его за это прибью.
– Я все слышу, ты на громкой связи!
Усмехнулась и выглянула в окно. Как же пахнет весной, и в воздухе витает запах счастья, любви и… желания жить. Дышать полной грудью. Несколько лет назад мне казалось, что жить дальше по-прежнему уже не получится… Без него. Когда думала, что его застрелили.
– Колу им не давай – это гадость.
– Мама, мы уже пьем вторую бутылку гадости, – расхохоталась Руся, и что-то на своем языке лепетал Никита.
– Царев! Это что за нарушения режима?
– Один раз можно. Я по ним соскучился. И по тебе… Ты когда приедешь? Я уже не могу… я не нажрался тобой.
Обернулась на новенького и прижала трубку к уху.
– Постараюсь быстрее.
– Оксана Владимировна, подойдите посмотреть… тут код…
– Кто там с тобой? – голос Руслана утратил игривые нотки. – Ты не одна?
– Это парень, айтишник. Он занимается программой на моем компьютере.
– Скажи ему, если будет пялиться на тебя, я вырву ему глаза.
– Руслан!
– Я не шучу!
Я знала, что не шутит. Сумасшедший ревнивец.
– Я знаю. Наберу тебя в перерыв, хорошо?
– Хорошо. Про глаза не забудь.
Усмехнулась и выключила звонок, и тут же вздрогнула – айтишник стоял позади меня с чашкой кофе.
– Вам принесли, пока вы говорили.
Забрала чашку и посмотрела на парня. Красивый, очень молодой. Наглый, борзый. Но что-то в нем мне все же не нравилось. Как будто не так что-то. Хотя я изучила его резюме, сама видела рекомендации.
– Игорь, давайте договоримся, если мне понадобится секретарша, я позову Алю. А вы займитесь вашей непосредственной работой.
– Конечно… я просто хотел…
– Вы должны хотеть только одного – делать свою работу как надо. Идите. Я потом посмотрю ваш плагин. Сейчас мне нужно сделать несколько глотков.
Я хотела поставить чашку на стол, но меня толкнули, и кофе разлилось мне на руку. Кипяток. Игорь тут же схватил меня за локоть.
– Простите, я случайно. Дайте посмотрю. Вы обожглись.
Схватил за руку и поднес к своему лицу. Я тут же выдернула ее.
– Игорь, идите к себе. Я справлюсь. Давайте. Займитесь работой.
Он вышел, а я принялась вытирать пятно от кофе с рукава мокрыми салфетками, подняла голову и увидела, как Аля и Софья Андреевна смотрят на меня, едва я подняла голову, они тут же разбрелись по своим местам.
Тряхнула головой и посмотрела на сотовый. Пришла смска от Руси с какими-то смайликами. Отправила ей в ответ рожицу и села за стол. Как же не хотелось работать. Хотелось к ним. Домой. Смотреть, как ОН ест свой завтрак, как пьет кофе, как выходит с детьми на улицу. Я тоже им не нажралась, как он сказал. Так грубо и так правильно.
***
Я уже собиралась домой, взяла сумочку, несколько эскизов на листах ватмана, но, когда спустилась на второй этаж, вспомнила, что забыла на столе права. Поднялась быстро по лестнице, чтобы не ждать лифт, и замерла, услышав женские голоса. Один – Али, а второй – Софьи Андреевны.
Черно-белые дома серых улиц, все, что сказано вчера зачеркнули.
Небо залито дождем - но неважно, так плывет по жизни мой корабль бумажный.
Черно-белая зима, не своди меня с ума.
Черно-белая зима словно серая стена.
Черно-белая зима снова между нами.
Время лечит, но тобой я болею, ночь рисует на снегу наши тени.
Пусть небесный дождь сожжет мои плечи, пусть с собою унесет былое в вечность.
Черно-белая зима, не своди меня с ума.
Черно-белая зима словно серая стена.
Черно-белая зима снова между нами.
Светлана Лобода
Просыпалась я очень болезненно. Мне казалось, что моя голова — это огромный камень. Тяжёлый, неподъемный. Настоящая глыба. А в ней происходит вулканическое извержение, и меня скручивает от тупой и ноющей боли. Последний раз я такое испытывала в глубокой юности, когда выпила очень много лишнего. С тех пор старалась не перебирать с алкоголем. Тошнота накатывала волнами, сжимая спазмами желудок.
Понимание, где я и что происходит, пока не пришло. Я с трудом разлепила опухшие и невыносимо тяжелые веки. Несколько секунд смотрела в потолок, пытаясь понять, почему он зеленого цвета, а не белого, как у нас дома.
Я голая, а значит, должна спать в своей постели. Где Руслан? Приподняла голову, моргая и щурясь, морщась от боли в висках.
– Аспиринчика, кошечка? – приторно сладкий голос послышался сбоку, и я от ужаса дернулась с такой силой, что застонала от адской пульсации в висках. Передо мной стоял Игорь в одном полотенце и протягивал мне стакан с шипучей жидкостью. Это была секунда ступора, а потом я, наверное, закричала. Выбила из его руки стакан. Стянула с постели покрывало, бросилась, спотыкаясь об раскиданную по полу одежду, и принялась стучать в дверь кулаками.
– Успокойтесь, Оксана Владимировна. Последнее, чего бы вы хотели, так это то, чтобы вас узнали в этом отеле.
– Отеле? – заорала я, тяжело дыша, буквально задыхаясь от паники. А Игорь потянулся и прошелся к окну. Приоткрыл шторы, всматриваясь в рассвет. Потом повернулся ко мне и закурил.
– А чего вы удивляетесь? Мы с вами ближе к полуночи приехали в этот отель, поднялись в номер и… я вас там-парам-парам-парам сладенько оттрахал.
Он сделал соответствующие движения бедрами и руками, вызывая во мне дрожь паники и жуткого отвращения.
– Заткнись! Ты лжешь! – я бросилась на него с кулаками, но подонок оттолкнул меня от себя с такой силой, что я упала на пол и проехалась на спине в сторону кровати.
– Не ори и не дергайся. Иначе сюда прибежит прислуга, и уже сегодня вечером твой муж размажет твои мозги по асфальту. Или когда он там возвращается из поездки?
Боже! Что происходит? Почему я здесь? Почему этот ублюдок в одном полотенце, и я совершенно голая? Я не могла с ним… Не моглаааааа... я сейчас сойду с ума. Лихорадочно пытаясь вспомнить, но разламывающаяся от боли голова не дает даже думать. От бессилия и ужаса хочется рыдать, и от страха я вся трясусь, как в лихорадке.
– Ты мне что-то подсыпал, тварь! Я это докажу, и от тебя не останется мокрого места. Ты понимаешь, что он сделает с тобой?
– В твоей крови уже ничего нет кроме алкоголя. А пьяная баба своей п***е не хозяйка. Твой мачо знает это лучше, чем ты. Я в этом уверен. А если я ему покажу кое-что… Возьми телефон.
Я смотрела на подонка с мокрыми прилизанными волосами, с чашкой дымящегося кофе в руках и не верила, что это на самом деле происходит со мной. Последнее, что я помнила – это корпоративная вечеринка в небольшом итальянском ресторанчике, который после десяти вечера превращался в ночной клуб. Я даже алкоголь не пила.
– Телефон возьми, я сказал.
Швырнул мне сумочку, и она больно ударила меня в грудь. Сотовый выпал на пол и проехался ко мне под колено. Десятки пропущенных от мамы и от Вани. Письма на мейле. Одно от этой мрази, стоящей передо мной и довольно улыбающейся своим смазливым мерзостным ртом. Похож на гиену, готовую к трапезе.
– Мейл открой. Не стесняйся.
Тяжело дыша, открыла и застонала вслух, как раненое животное. На первом же снимке мы с ублюдком сидим в обнимку, он лезет мне под юбку, а мое лицо спрятано у него на шее и моя рука на его ширинке.
– Эээто постановка!… Это подделка! Ничего этого не было! Я была почти мертвой, иначе я бы не позволила тебе даже дышать рядом со мной! – я буквально рыдала, не сразу получалось что-то сказать, и собственный голос звучал глухо и надорвано.
– Это прекрасная постановка. Талантливая и профессиональная. Тебе прислали всего лишь парочку фото. А у меня целые галереи. Вся история наших отношений.
– Каких отношений? Ты что несешь, сволочь? Я тебя…я тебя убью. Я тебя…
– Ничего ты не сделаешь. Дернешься – вся эта история ляжет на стол к твоему мужу. К Бешеному, да? Как думаешь, он поверит, что это постановка? У меня столько свидетелей нашей связи… даже он случайно увидел, как я тебя провожаю. Ревнивый, как мавр… как думаешь, он тебя задушит или закопает живьём?
И перед моими глазами пронеслись картинки, где проклятый ублюдок подает мне бумаги, и это видят женщины из офиса, как он приносит мне кофе, как нарочно провожает так, что Руслан нас увидел и приревновал. Каждый шаг был просчитан заранее.
Сердце заболело с такой силой, что я охнула и схватилась за грудь посередине.
– Представила, да? Что он с тобой сделает? Правильно – он тебя убьет. Думаю, с особой жестокостью.
Давясь слезами и пытаясь сделать хотя бы глоток воздуха, я смотрела на мразь и не понимала, как такое может происходить со мной и сейчас… Сейчас, когда я так счастлива.
В багровых тонах расцвела паранойя.
В соседней Вселенной случилась война.
Магнитное поле неравного боя
Смертельной волной приближается к нам.
Если взорвётся чёрное солнце,
Все в этой жизни перевернётся.
Привычный мир никогда не вернётся,
Он не вернётся.
В колокол бьёт, объявляя тревоги,
Печальный призрак нашей свободы.
Но не услышат и не помогут
Мёртвые Боги.
В бескрайней ночи источники света.
Мерцание звёзд – огоньки сигарет.
Последний парад начинают планеты,
И каждый получит счастливый билет.
Если взорвётся чёрное солнце,
Все в этой жизни перевернётся.
Привычный мир никогда не вернётся,
Он не вернётся.
В колокол бьёт, объявляя тревоги,
Печальный призрак нашей свободы.
Но не услышат и не помогут
Мёртвые Боги.
БИ2
Я подозревал, что все это будет иметь последствия, но не думал, что на меня выйдут настолько быстро. Ведь нужно было для начала вычислить и сложить дважды-два. Но кто-то очень хорошо пас Воронов и дышал им в затылок. И я ощущал себя гребанным пророком, потому что ждал этого подсознательно. Не может все быть настолько гладко… На фирму отца охотились с тех пор, как он ее создал и стал монополистом.
Поднялся с дивана и, зажимая сигарету зубами, вышел на балкон. Я все еще не мог поверить, что Зарецкий звонил мне лично. Более того, он знал кто я… то есть наша с Оксаной легенда была бессмысленной, и те, кто хотели, могли нас найти в любое время. Наивно было предполагать, что прошлое нас отпустит. Но моя девочка верила, а я предпочитал занимать выжидательную позицию. Мне нравилось видеть ее счастливой, и я боялся, да, боялся когда-нибудь увидеть в ее глазах сожаление и разочарование. Увидеть, что больше не любит меня.
– Мои источники сообщили мне, что у вас есть то, что нужно мне. Назовите вашу цену.
С места в карьер. Без предисловий и раскачек. Поздоровался и перешел к делу.
– А что именно вам нужно? Могу выслать любую программу сотрудничества. Вас интересуют поставки пластика или французских гобеленов?
– Я думал, что сын самого Царя достаточно умен, чтобы понимать – кто и зачем к нему обратился.
– Увы, где мне тягаться с Царем? Я – Бешеный. Чувак без крыши, принципов и сознательности. Так вам что именно нужно? А то я занятой человек.
И буквально услыхал, как на том конце провода восседающий на троне чиновник заскрежетал зубами.
– Несколько дней назад с вами встретились и передали вам нечто, имеющее для меня высокую ценность. Я готов купить это нечто за любую цену. Назовите ее, и все.
– Это вы про бельгийское нижнее белье? Я заказывал его для жены как раз на днях. Готов уступить… тем более столь важный человек. Но не уверен, что вам подойдет размер. У нее медиум, а у вас три икса эль.
– Сопляк! Прекращай паясничать! Ты прекрасно знаешь, что мне нужно! И я по-хорошему прошу продать. Не вынуждай отнимать так, чтоб ты пожалел о том, что родился.
– А ты попробуй отними!
И отключил звонок. Сукин сын. Как он вообще узнал обо мне? Как вычислил? И вместе с тем зарождающийся страх и злость. Неужели Граф не понимал, что все настолько серьезно? Позвонил своему человеку, тесно связанному с Воронами, чтобы тот объяснил мне по ситуации на сегодняшний день, что происходит вокруг семейства психов и какого хрена ими заинтересовался Зарецкий лично? Почему я уже сейчас имею дело с этим хитрожопым слизняком?! Что там происходит на самом деле? Ахмед не смог тягаться и подключил влиятельного подонка?
Неужели Воронов проиграл выборы, как говорилось в СМИ? И лишился поддержки правительства? И мы снова вернулись к поставкам, которые не дают покоя преступным группировкам годами. У Графа есть козыри, и я в этом более чем уверен. Один из них – это фальсификация с личной смертью. И Зарецкий, мразь, снова вернулся в свое кресло… И судя по всему еще более окрепший и обросший бицепсами. Я думал, после Ахмеда уже ничто и никто не может угрожать этому пернатому семейству маньяков. Иногда казалось, что они все забыли… Но это обманчивое впечатление. Такое забыть невозможно. Здесь не только война… здесь страшные потери… В их последнюю встречу я видел в глубине его глаз. Видел затаившуюся там боль и тоску. И мне она была знакома.
Мы оба успешно прятали свои страдания и тоску по отцам за лицемерными улыбками и желанием жить дальше, как будто ничего не случилось. Граф изменился. Он и не был плюшевым зайцем, но сейчас стал более жестоким, циничным и опасным. И если когда-то раздумывал, в отличие от своего брата, и ценил человеческую жизнь, то сейчас я видел, что он готов идти сам по головам. И я бы не хотел перейти ему дорогу…
Только я не ожидал, что Воронов меня подставит в полном смысле этого слова. Я был уверен, что о дарственной никто не знает. Поэтому согласился. Иначе не стал бы ему помогать. Мне есть, что терять, вашу мать!
Стоял с прикрытыми веками и лихорадочно думал… Мне надо либо избавиться от бумаг, либо стоять до последнего и быть готовым к последствиям. Или…или есть еще один вариант. Обезопасить себя и свою семью. Заставить Зарецкого оставить их в покое. И последний вариант… он казался мне более чем реальным. Но… этот вариант мог разрушить мой брак.
Затушил сигарету и направился в спальню. К черту все мысли… нырнуть в тёплую постель и ощутить аромат своей жены. Обо всем остальном подумаю завтра. Распахнул дверь и неслышно прошел вглубь спальни. Воздух наполнен ее запахом, ароматом ее тела и волос. С наслаждением вдохнул его полной грудью. Посмотрел на силуэт под одеялом, на выглядывающее шелковое плечико и разметавшиеся по подушке волосы. Наклонился и впился в плечо зубами, заставляя ее открыть глаза. Взмах ресниц, и у меня уже болезненно тесно в штанах. Эта женщина сведет меня с ума.
То хочу, то не хочу
Кажется, что это игрой
Ты преднамеренно сводишь с ума
Но в тебе паника чувств
Тянут на грех, минус и плюс
Не понимая, что хочешь сама
Ты настоящая женщина
Больше добавить мне нечего
Нежная, глупая, грешная
И с ангельским лицом
Ты настоящая женщина
И от судьбы обеспеченной
Рвёшься и рвёшься доверчиво
В сказку с плохим концом
Что в тебе дразнит меня
То, что в любви, как и в войне
Ты отдаёшься до самого дна
Но тебя надо бы знать
Ты разобьёшь много сердец
И вот тогда наступает конец
Ты настоящая женщина
Больше добавить мне нечего
Нежная, глупая, грешная
И с ангельским лицом
Ты настоящая женщина
И от судьбы обеспеченной
Рвёшься и рвёшься доверчиво
В сказку с плохим концом
Григорий Лепс
Я был зол, как три тысячи чертей, как говорил мой отец. Шваркнул дверью кабинета и свалился на диван, прикрывая лицо сложенными вместе руками. Как назло, бл*дь! Рвется, где тонко. Ублюдок этот звонил, и с Оксаной какая-то херня непонятная.
Да уж, Андрей подложил мне свинью. И звонить ему сейчас совсем не вариант. За нами наверняка следят люди этого скота. Взлетел высоко, мать его, особо не подберешься. Грязная и хитрая мразь. Отец еще давно говорил держаться от него подальше. И меня рвет на куски от ощущения злости и ощущения, что в грязь мне придется влезть самому. Я искал иные пути, искал лазейки и понимал, что их не найти. Их попросту нет, а я растерял все свои связи, и поднимать их совсем не вариант. Не для того я увез свою семью в другой город, сменил все документы и биографию нам всем, чтобы сейчас возвращаться назад.
Но с Андреем поговорить надо и предупредить его о происках Зарецкого… Хотя он мог и сам об этом прекрасно знать. Но тогда почему не предупредил меня?
Черт! И с Оксаной что-то творится. Это переломный период в браке? Или реально устала? Меня, и правда, нет дома. И ей могло надоесть. Бл*дь, но я же не могу разорваться! Она хотела, чтоб я ушел от прошлого и зарабатывал на жизнь честным путем, так сказать – я это и делаю. Делаю прекрасно настолько, что она ни в чем не нуждается и ее фирма так, хобби. Она вполне могла бы и не работать. Или она хочет, чтоб я у нее под юбкой сидел круглосуточно? Бред! Впервые от нее такие дикие претензии. Быт, мать его! Я только расслабился, только решил насладиться нашим счастьем.
И даже этого не получилось… особенно перед тем, что я задумал. Но и иных нет. Я должен подобраться к Зарецкому настолько близко, чтоб тот перестал представлять опасность для моей семьи.
Я бы мог, конечно, встретиться с самим Зарецким, но это ничего не даст, да и козырей у меня нет. Знал бы, где упаду, соломки б постелил.
Вышел на балкон и набрал номер, который для меня достали определенные люди. Не хотелось… но пришлось. Сунуться к дьяволу в самую пасть. Говорят, иногда это работает.
– Снежана Альбертовна… Мы с вами не знакомы, но я осмелился достать ваш личный номер.
– Наглееец. Ох, наглец. Не знакомы, говоришь? Царские замашки и царская обходительность. Руслан Царев?
– Он самый. Польщен, что меня узнали по голосу.
– У меня прекрасная память на лица и голоса. Особенно, если они принадлежат таким обаятельным и молодым наглецам. Чем обязана сыну самого Царя? Кстати, нарциссы были прекрасны.
– Хотел бы встретиться, и кое-что обсудить по бизнесу.
– Даже так? Не думала, что наш бизнес имеет хоть что-то общее. Или я ошибаюсь?
– Бизнес может и нет...
Усмехнулась, и я словно наяву увидел ее розово-перламутровые губы. Настолько накачанные, что казалось их разорвет.
– Хорошо. Я освобожусь через час и буду находиться в районе Охотничьего двора. Знаешь, где это?
– Знаю.
– Через час там. Я пью белое полусухое.
– И любите нарциссы.
– Даже если взял инфу с интернета — приятно.
Снежана… Родная сестра Зарецкого. Успешная бизнесвумен. Отношения с братом весьма сложные, но и имеет на него влияние. Ей около пятидесяти, но современная пластическая хирургия творит чудеса. И я не дал бы ей больше тридцати пяти. Свои модные бутики, косметические салоны, линия духов и огромная корпорация, которая приносит доход и Зарецкому. Но взрослая девочка не так проста… есть и другой бизнес, которым они с братцем занимаются. Я подстроил нашу встречу на выставке в Вене. Именно туда я летал на несколько дней. Мне надо было пробить почву… клюнет ли Снежана на меня или нет. Есть ли смысл идти на контакт. Если она всецело на стороне братца, то смысла идти с ней на сближение нет. Она мое предложение не примет.
Я провел свое расследование и вспомнил все рассказы отца об этой женщине и ее отношениях с братом. Оказывается, я был довольно внимательным слушателем и не упустил из вида, что тот обожает сестру, и в то же время та имеет на него влияние, а так же постоянно соперничает в бизнесе. И у меня было для нее весьма интересное предложение. Андрею придется мне подыграть и принять в этом фарсе участие. Зарецкого надо закрутить в паутину. Немного подрубить ноги этому пауку. И Снежана должна мне в этом помочь… особенно после того, как я ей покажу нечто весьма интересное…
Перед тем как уйти из дома, я подошел к спальне и дернул ручку – закрыто изнутри. Ударил по ней кулаком так, что дрогнули стены, и быстро спустился по лестнице. К Охотничьему двору поехал сам. Надеюсь, и ее не будут пасти папарацци. Сейчас огласка ни к чему.
Снегом замело, снегом замело,
Белой простыней упало.
Замерзает кровь, мы свою любовь
Не удержали, что с нею стало!
Под снегом навсегда все наши слова -
Те, что друг другу не сказали.
Не придёт весна, не для нас она,
Ведь мы любовь так глупо потеряли.
Припев: Под снегом, что падает, ты знаешь сам -
Под снегом, [покровом | под кровом] белым быть и нам.
Под снегом оставили свою любовь.
Под снегом, средь белых улиц и домов.
Что нужно мне теперь, что же мне теперь? -
Ждать весны, а может лета.
Открываю дверь - нет тебя за ней.
Что же это? - нет ответа.
Снегом замело все наши пути.
Обними, хоть на прощание.
Замерзаю я, замерзаем мы.
Любить и помнить - обещай мне!
Светлана Лобода
– Ответь, – приподняла голову, но он нажал на «отбой» и спрятал сотовый в карман, закрывая от меня имя звонившего пальцами нарочно. А я лихорадочно цеплялась за его куртку, прижималась к нему всем телом. Надышаться, надурманиться им, налюбить его, как в последний раз. Я с ума сходила от ощущения, что вот–вот все рухнет. Вот-вот я его потеряю. Ведь я на крючке, и это вопрос времени, когда я рухну в пропасть. Точнее, этого времени у меня ничтожно мало. Я вот-вот должна поднести огонь к фитилю и сжечь себя заживо. Ради всех нас.
Мне угрожали семьей, угрожали всем самым дорогим, что у меня есть… и я думала о выходе из этого кошмара и видела лишь один. Самый жуткий и губительный для меня. Вряд ли я смогу жить дальше. Только существовать… только выживать. Но как же это невыносимо трудно – отталкивать его, рыть между нами могилу, чтобы столкнуть туда нашу любовь и закопать ее живьем. Больно вдруг понять, что я больше не защищена, я вне своих стен, я одна, голая снаружи под снегом и дождем, и мне нельзя идти обратно в дом… мне надо бежать из него и все разрушить собственными руками.
Но можно мне хотя бы немножко… чуть-чуть насладиться моим любимым мальчиком перед тем, как… И я уже на самой грани, у самой бездны. Как же это жестоко осознавать, что у нас ничего не выйдет, и я не смогу быть с ним до самого конца… не смогу любить его вечно, как мечтала. И злилась. Я безумно на него злилась. Он виноват… его вина, его проклятые криминальные игры, в которые он снова влез за моей спиной и скрывает от меня.
А потом эти фото с ней… не одно и не два. И я смотрю на них расширенными от неверия глазами, видя, как в полумраке ресторана он сидит с красивой женщиной брюнеткой. Жгучая, страстная, яркая… не младше меня, но гораздо шикарнее и… богаче естественно. Руслан обнимает ее за талию, и проклятые папарацци выловили самые пикантные кадры. Подносит зажигалку, и она держит его за руку, смотрят друг на друга, и нога женщины касается щиколотки Руслана, и я даже представила себе, как она поднимется вверх… И на последней фото он усмехается своей умопомрачительной улыбочкой юного и всегда готового к совокуплению жеребца. И я прекрасно знаю эту проклятую улыбку, чтобы не ощутить жгучую боль в груди и сухость во рту.
Отшвырнула сотовый и закрыла лицо руками…. Не знаю, зачем зашла в соцсети, зачем открыла эту ленту новостей. Никогда ведь не захожу, а сейчас словно само провидение толкало меня к одному единственному решению…
А он в это время, когда меня раздирает на части, флиртует с какой-то женщиной, сказав мне, что у него важные дела. Впервые за эти годы я опять увидела его с другой, и оказалось, что мне не просто больно, а дико больно. К этому никогда не привыкнуть, и недоверие… оно, как хроническая болезнь, затаилось внутри и готово вылезти наружу при малейшем подозрении. Вылезти и захлестнуть черной волной адской ревности. И кажется, что предательство – оно повсюду… оно вспыхивает вокруг нас обоих. Оно сжирает пальцы наших ног и скоро поползет вверх, чтобы нас уничтожить. Но я бы все же пыталась верить… я бы гнала эту черную тоску, я бы ее сжигала своей любовью огненной… Но разве это не повод. Тот самый нужный мне повод рыть могилу глубже и усерднее.
Сообщение на сотовый пришло, когда я была в офисе.
«Ты не забыла, что за тобой должок? Не расслабляйся».
Вздрогнула, вспоминая мелкие буквы в окошке мессенджера. Сукиии. Нееет. Вы не сможете меня заставить. Вам меня не поймать. У вас ничего не выйдет!
– Это…это она? – кивнула на сотовый.
– Кто она, Оксана?
– Та женщина?
И момент очарования испарился. Растворился в раскаленном воздухе. В глазах Руслана вспыхнула злость, а я поняла, что налюбиться уже не выйдет… пошел обратный отсчет, и если не сейчас, то потом будет поздно.
– Она звонит тебе на личный сотовый?
– У тебя паранойя, Оксана!
Отбросил мои руки, отвернулся лицом к бурлящей внизу моста реке.
– Скажи, ты нарочно это устраиваешь? Или это какая-то разновидность мазохизма? Только что обнимала и через секунду та же песня! Тебе не хватает остроты ощущений?
Резко повернулся ко мне, а я сделала шаг назад, чувствуя, как болезненно сжимается сердце от понимания, что он прав. Да, я разрушаю, любимый. Ты все верно чувствуешь.
– Что мне сделать? Послать весь бизнес на хер и заняться только тобой? Черт, меня бесит, что я не могу понять, что происходит с тобой?
Как же мне хотелось схватить его за руки, зарыться лицом в его грудь, сжать шею руками и забыть обо всем, как о страшном сне. Хотелось впиться губами в его поджатые губы, раздвинуть их языком, прильнуть к нему всем телом.
Сказал на прощание – «нет», глаза прошептали – «может».
Ты загляни в душу себе, пойми…
Что для тебя моя душа и моё сердце для тебя.
Что я живу, я верю, я жду, потому, что люблю.
Слепая тоска несет измученный крик надежды.
Сердце болит, сердце не врет, молчит.
Ведь для тебя моя душа и моё сердце для тебя.
Что я живу, я верю, я жду, потому, что люблю.
Я буду тебя спасать, я буду грустить с тобой.
Дай лишь понять, как удержать тебя, постой…
Ведь для тебя моя душа и моё сердце для тебя.
Что я живу, я верю, я жду, потому, что люблю.
Дай лишь понять, как удержать тебя, постой…
Ведь для тебя моя душа и моё сердце для тебя.
Что я живу, я верю, я жду, потому, что лю...
Моя душа и моё сердце для тебя.
Что я живу, я верю, я жду, потому, что люблю.
Светлана Лобода
У меня не было слез. Только решимость и ощущение, что на это дно я полечу не одна. Прихвачу с собой этого тупого подонка, который решил, что сможет дергать меня, как марионетку, за ниточки, но он не учел одного – я не стану играть. Я выхожу из игры. И сейчас мне пока не болит… потом будет болеть. Потом будет так болеть, что я взвою, перегрызу себе вены зубами и изломаю ногти в мясо. Но не сейчас. Я решилась, и мне не оставили выбора.
Оделась, как на свидание. Причёсанная, накрашенная, с распущенными волосами, в узком платье с глубоким декольте, в туфлях на высоком каблуке. Я приехала к Игорю домой. Маячок в моей машине четко высветит адрес, если меня будут искать. А если и нет, навигатор запомнит куда ездила, а нанятый мною анонимно фотограф запечатлеет все нужные мне кадры.
Игорь жил в новом районе в модном новострое. Квартира на последнем этаже. Можно сказать, пентхаус. Шикарный вход, высокая блестящая лестница, консьерж. Меня впустил сам Игорь. Его голос был бодрым, веселым. Он наверняка ожидает за эти документы хорошую оплату. Я поднялась в зеркальном лифте и подошла к лакированной двери бежевого цвета. Несколько раз нажала на кнопку звонка. Сердце дернулось в каком-то безумном и таком позднем сожалении, в яростном желании сбежать прямо сейчас, вернуться в теплую постель к Руслану, как будто ничего и не было. Спрятать голову в песок, как страус. Дверь приоткрылась, и Игорь выглянул из-за цепочки, окинул меня любопытным взглядом, вздернул одну аккуратную бровь и открыл дверь.
– Ни хрена се! – присвистнул, и когда я прошла мимо него, чуть виляя бедрами, посмотрел мне вслед. – Вот так визит, и вот так видон.
Я поставила сумочку на тумбочку и повернулась к подонку, стоящему передо мной в спортивных штанах, без футболки. Довольно худосочный, без мускулов, с тонкими предплечьями и чуть впалой грудью. Со словом «спорт» мальчик, видимо, незнаком от слова «сафсем». Но все сторицей окупает его ум, харизма и очень смазливое лицо. В офисе в одежде он мне казался крупнее.
– Ты что пришла меня соблазнять?
– А если и так?
Мне нужно потянуть время. Нужно разговорить его, нужно… Судорожно сжала одну руку в кулак. Надо взять себя в руки и завершить начатое. Руслан во многое может не поверить. Особенно после того ужасного случая с Воронами, когда девочку из их клана подставили так, что вся семья от нее чуть не отреклась, а муж окончательно сошел с ума и практически убил несчастную. Мы тогда обсуждали с Русланом… говорили об этом. И он сказал, что, возможно, и сам бы поверил. Что слишком много улик, слишком много совпадений… но теперь любое видео и любые фото можно подделать. Только собственные глаза никогда не лгут и уши. Иногда они могут лгать, любимый… иногда они могут так лгать, что нам с тобой захочется сдохнуть.
– Принесла документы?
– Принесла.
– Так давай сюда.
– Ты торопишься?
Снова осмотрел меня и зацепился взглядом за мои ноги, долго смотрел, внимательно, пока в глазах не появился маслянистый блеск.
– Черт… беру свои слова обратно. У тебя оху*нные ноги, охрененная задница, и, бл*, не поверишь, но у меня встал.
Меня даже слегка затошнило. Захотелось засадить ему носком туфли по «вставшему», но вместо этого я соблазнительно улыбнулась.
– Кофе угостишь? Я к тебе ночью сбежала.
– А что муж…, – приблизился ко мне, – грозный и злой… или как там его – Бешеный. Он спит или уехал?
– Уехал…
– Да? – Игорь подошел вплотную и заглянул в мое декольте, очертил его указательным пальцем.
– А муж не пошел за пивОм ца-ца, а муж за дверью стоял… динозаврская песенка. Моя тетка ее напевала в бигудях*1(разговорное) и засаленном халате на кухне. Мы тогда в коммуналке жили. Жрать ни хера, кроме макарон, а пить только воду или ее самогон.
Продолжает трогать мое декольте пальцами. Лучше б тебя в детстве твоя тетка удавила.
– И здесь…, – сжал мою грудь ладонью, – и здесь тоже все охрененно, понимаю твоего благоверного. Мне б тоже крышу снесло. Иногда бывают такие переспелки уууух!
– Давай вначале кофе? Или ты во всем тороплив и скор?
Улыбка пропала, и у него щеки покраснели. Задело. А возможно, и по больному ударило.
– Кофе так кофе. Просто ты… я из-за тебя кое-кого отправил.
– И правильно сделал. Затем тебе кое-кто, если здесь я.
Бросила взгляд на часы. Действие снотворного будет быстрым. Минут двадцать от силы, потом мой муж проснется от головной боли и увидит, что меня нет. Спустится в кабинет… там на столе отпечатанные на принтере фото. Примерно минут десять, чтобы обнаружить по маячку, где я нахожусь, и еще полчаса на то, чтобы сюда приехать. У меня около сорока минут от момента, как он уснул. И сейчас надо сдерживать сукиного сына, чтоб не набросился на меня. А он может. Вижу по глазам и чувствую по запаху спиртного.