Путешествие на восток

Глава 1

За окнами падал и падал дождь. Лужи разлились через всю площадь, и впору было приказывать подать паланкин, чтобы пересечь выложенное гранитом пространство между Торговым Советом и Дворцом Правосудия. Серая большая туча стелилась над речными островами так низко, что казалось – вот шпиль обелиска пропорет ей сытый живот, и на площадь не каплями, как сейчас, а потоком прольется все, чем туча пообедала ночью над океаном. Весна – самое скверное время года в Столице. Во много раз нуднее и грязнее осени. Впрочем, за заботами время летит быстрее, чем за бездельем. За делом и осень проходит, и весна проходит, а так уж повелось, что императору в Тарген Тау Тарсис бездельничать некогда.

Не разглядев в тучах никакого просвета, государь отвернулся от плачущего десятый день неба и продолжил свое занятие. Правитель Таргена, тронное имя которого было Аджаннар, а родовое Джел, диктовал секретарю письмо к новоиспеченному наместнику большой саврской провинции Ияш. Два месяца назад в Ияше случились неприятности: несколько убийств, – в том числе высших имперских чиновников, – и мятеж, потребовавший вступления в провинцию отборных частей Правого Крыла Северной армии.

Причиной мятежа и убийств послужил саврский полководец Лой, взятый на службу прежним наместником Ияша. Лой получил приказ приструнить на границе кой-какие разбойничьи банды, которые просачивались в Савр-Шаддат через горы из княжества Внутренней Области, но саврский вояка заявил, что не позволит саврам вообще, и своим людям, в частности, проливать кровь ради паршивого величия прогнившей империи. Наместник велел казнить Лоя за неповиновение. Лой посчитал этот приказ несправедливым. Торжество справедливости он восстановил единственным известным ему, веками проверенным способом: убил наместника. Затем со своим войском он занял столицу провинции, город Ияш за рекой Ияш, и объявил себя князем.

В последующие три дня, пока в Ияш не подоспели правительственные войска, справедливость там успела восторжествовать еще дважды. Сначала, когда оскорбленный появлением конкурента, подлинный саврский князь прискакал в город с малым отрядом и убил Лоя, а потом – когда командиры Лоя посовещались между собой и убили саврского князя.

Теперь в Ияше сидел новый наместник, у савров был другой князь, угодный им и государю, а в Столице Тау Тарсис некоторые военные чиновники распрощались со своими должностями.

Нынешнее письмо как раз содержало предписание отвести обратно Правое Крыло и не преследовать бежавших в горы мятежников, которые, хотя и потеряли вождя, однако, во что бы то ни стало, желали идти поперек требований законов империи.

Заниматься письмом государю не хотелось. Он давно склонялся к мысли, что чем годами ссориться с Внутренней Областью, лучше один раз хорошо подраться. И сейчас удобное для того время. Но наместник и саврский князь торговались: дескать, весенняя война – первый урожай потерян, а на второй в савр-Шаддате не привыкли рассчитывать – все-таки север...

Государь махнул секретарю, чтоб тот собирал бумаги. Нет настроения. В Столице через два дня праздник. Зимний циферблат часов будут менять на летний. Начинается новый год. С докладом по подготовке приказано явиться старшему городскому советнику господину Вишу. Толстяк уже топчется в приемной, волнуется, потеет и скребет пухлыми пальчиками физиономию под непривычной ему придворной маской. Но до назначенного для него времени два деления на водяных часах...

Секретарь пошуршал бумагами в папке и исчез в тайной дверце за портьерой. Император Аджаннар остался один. Снял перед маленьким зеркалом накладное лицо – маску Справедливого Государя. Посмотрел на себя и надел ее обратно: ничего личного за маску выпускать нельзя, государственные дела требуют государственного подхода.

Плакал дождь. Плакало время в фиолетовых колбах часов. Не заставишь течь медленнее или быстрее. Если не знаешь для этого способ. Но торопить или искусственно задерживать события нехорошо. Все должно идти своим чередом. Советник Виш подождет. И без него дела наперекосяк.

Поглядывая на время в часах, государь перебрал оставленную секретарем стопочку доносов. Помечены они были как "тайная переписка". На стол их подкладывали регулярно, но государь читал только о том, что творится при дворе и в ближайшем окружении. Подобное бумагомарательство, поступавшее из провинций, давно не содержало в себе ничего нового. Вывод из этого можно было делать двоякий: либо в стране происходят вещи настолько ужасные, что корреспонденты страшатся о них сообщать; либо все отлично и в искусстве доноса просто настал кризис жанра.

Государь переложил бумажки. Вот, опять. Какая-то непоименованная сволочь из мелкой челяди распространяет слух, будто император видит во сне кошмары: кровавый дождь с ясного неба, бегающие по небу красные звезды, радугу, огнем нисходящую на землю... Плохо дело, между прочим. Из снов государя, если их правильно истолковать, можно узнать будущее страны. А что хорошего может ждать Тарген, если его государю снится всякая пакость?..

А еще хуже, что это все правда. Кроме самого содержания снов. Например, не так давно государю приснилось построение на пятой палубе "Тетратриона". Принимал полковник Эддингс. Он неспешно шагал вдоль шеренги замерших курсантов и вдруг, поравнявшись с Джелом, ткнул его пальцем в грудь и крикнул: "Так это ты здесь мутантов разводишь?!" Джел в страхе обернулся и посмотрел, куда указывает квадратный подбородок полковника. За прозрачными заслонками шлюзов дыбился желто-коричневый горб третьей планеты – Бенеруфа, в жиденькой атмосфере которого зарождался циклон.

Государь подскочил на постели и проснулся. Может быть, он и кричал, иначе откуда взялись слухи о кошмарах. За спиной не было никаких взлетных шлюзов. В окнах Ман Мирара Бенеруф мирно помаргивал над самым горизонтом слабенькой предрассветной звездочкой.

Сон, посетивший государя этой ночью, был еще ужаснее. Ему приснилось, что у мира Тай есть боевой флот, этот флот захватил его страну и за помощью пришлось обращаться все на те же Внешние Станции. А там никто не верил ни в удачу, ни в судьбу, ни в счастливое имя Джел. Государя арестовали там за дезертирство, сорвали и потоптали справедливую маску и посадили в карцер на сорок суток.

Глава 2

* * *

В сером домике по улице Златокузнецов государя ждали. Мгновенно распахнулась дверь. Из кухни выглядывали перепуганные домочадцы; хозяин, белее полотна, прилип к стене в коридоре и даже не сообразил поклониться. Его безжалостно оттеснили, а уж куда идти, государя провожать было не нужно -- весь пол в кровавых пятнах, ступай по следу, и не ошибешься. Государь перекинул маску через плечо и, торопясь, взбежал на второй этаж.

В лучшей комнате дома, душной, темной, с крошечным окошком, бестолково толпились сопровождавшие министра чиновники, телохранители, и несколько случившихся поблизости от места покушения полицейских начальников средней руки. Врач праздно сложил руки, всем своим видом показывая, что сделать ничего уже нельзя. А для двух монахов из соседнего монастыря Скорбящих время еще не настало.

"Квартал оцеплен, -- нашептывали государю на ухо. -- В домах обыски. Есть задержанные, но... велика вероятность, что ушел по крышам к каналу, а там -- или на лодке, или вплавь. Городская стража поднята по тревоге, приметы известны. Будем искать..."

Старенький ковер был затоптан грязными сапогами, зеркало перевернуто личиком к стене, чтоб не спугнуть душу, когда та станет отлетать. В маленьком садике под окном ржали и лягались от тесноты дюжины две лошадей. Хорошо знали, что им следует делать в этой неразберихе, только монахи. Рядом с ложем умирающего, на чистом, незапятнанном кровью полотенце, уже лежали ножницы: чем раньше с умершего срезать волосы, тем быстрей душа совьет себе из них веревочку и ей легче будет взобраться на Небеса.

Господин министр, правда, был еще жив, хотя и выглядел жутко. Вокруг глаз черно, лицо и руки желтые, ногти под запекшейся коркой крови -- с темно-лиловым отливом. О готовящемся покушении его предупреждали дня за три. Но он почему-то предупреждению не внял. Скорее всего -- потому, что оно было не первым, и даже не десятым по счету.

Здесь, на Монетном острове, его и подкараулил убийца: спрятался за вывешенными на балконе женскими юбками, а когда министр верхом проезжал по узкой улочке мимо, спрыгнул ему на плечи, полоснул волосяным лезвийцем по горлу, да и был таков. Охрана только пялилась, как злодей обезьяной взлетел с крупа лошади обратно на балкон, сиганул оттуда на крышу и исчез за трубой.

Впрочем, сделать дело не только быстро, но и хорошо, злоумышленнику помешал "ошейник придворного", который министр Энигор не снимал с шеи даже на время сна. Тонкий металлический воротник, обшитый тканью под цвет платья, предназначен был охранять своего хозяина от внезапно накинутой на шею удавки -- традиционного орудия для сведения счетов в темных переходах Царского Города. Против ножа или бритвы "ошейник" помогал хуже, но все-таки немного помог.

Государь прибыл на Монетный остров как раз вовремя: министр его открыл глаза, чтобы последний раз увидеть своего императора. Безошибочно почувствовав момент, один из монахов коротко глянул на государя и потянулся за ножницами.

"Принцу... -- прочитал по губам министра государь, -- написано... берегись дурака... а он... обманул... читал... величие и справедливость..."

Рана на шее, прикрытая почерневшей тряпкой, булькнула, кир Энигор опустил веки и засипел.

- В этом государстве... -- услышал император Аджаннар, -- следует ввести налог на... глупость.

И все.

Государь опустился на колени. Трижды щелкнули ножницы монаха. Кто-то из свиты с бессердечным любопытством сунулся поближе, кто-то из впереди стоящих упал в обморок.

Государь надел маску. Принц в империи был только один -- его семнадцатилетний сын Ша. Он не был объявлен наследником. И упоминание принца Ша при подобных обстоятельствах государю понравиться не могло.

* * *

Джу был влюблен в певичку. И, как ни стыдно в том признаться, никак не мог открыть свою любовь. Ведь он не что-нибудь имел в виду. Он бы женился. Может быть.

Певичка была дорогая, с множеством почитателей, ревниво следивших за ее досугом. В конце концов, на взгляд Джу, она просто очень неплохо пела. Так, в этот раз, как и в прошлый -- пять дней назад, и как за пять дней до прошлого раза, едва покинув территорию казарм, он вывернул наизнанку казенный плащ и, отбросив ненужную теперь осторожность, бегом кинулся на улицу Желтых Фонарей, где в новом театре, выстроенном по государеву указу, давали в этот вечер музыкальное представление.

Рискуя лишиться свободного дня в конце декады, жалования месяца за два, а то и рекомендаций для поступления на солидную службу, Джу бежал смотреть на свою любовь.

Там-то его и поджидало первое разочарование: театр оказался заперт. К двери пришпилен был листок, оповещавший, что по распоряжению градоначальника представлений две декады не будет. И никакого объяснения причин.

Джу опечалился и попробовал проникнуть с черного хода. Но там порог сторожила страшная, словно ведьма, старуха. Она грелась над горшком с горячими углями и курила трубку с морской травой. Когда Джу деликатно пошуршал в кустах, старуха завопила: "Шляются тут всякие! Стражу позову!" -- и швырнула в него рыбные очистки.

Тогда Джу вынужден был признать, что его постигла неудача. Впрочем, грустил он недолго. Он совершил маневр в обход старухи, и отправился в другое хорошее место, известное ему в Столице -- в кабачок "Приходи вчера", что недалеко от Зеленного Рынка. Но не дошел двух кварталов, как заслышал, что на Гранитном острове бьет барабан. Вскоре на мосту появилась процессия: на площадь несли факелы и на белом муле ехал глашатай.

Джу остановился. В казармах новый государев указ оповестят завтра с утра. Если он важный. А неважным он быть не может, потому что почти ночь, и по ночам указов не оглашают, так как люди спят. Стало быть, случилось нечто необычное. Если отправиться за глашатаем на площадь -- есть риск нарваться на проверку документов, и откроется, что Джу из казарм удрал, не имея на то разрешения. Как-то так несправедливо получается -- если ты живешь в казармах и учишься в лицее Каменных Пристаней, то распорядок ты соблюдать обязан, а если ты учишься в лицее, но живешь в городе -- то все эти строгости писаны не про тебя...

Глава 3

* * *

Фай излагал факты, но с последовательности часто сбивался.

Он сумел приплести все. И то, что он не политик, он физик-теоретик который должен бы заниматься проблемами пространства-времени, а не внутрикомандными дрязгами, пусть волей судеб он и поставлен руководить миссией Нижних. И про то, что в этом мире, по-видимому, живут потомки поработителей, когда-то уничтоживших мир Тай. И про то, что у Верхних оказались совсем не те цели и планы, которые декларировались ими во время подготовки и перед отлетом экспедиции. И что не было договора пробовать в действии генераторы атмосферы, как вздумалось Верхним сейчас. Что не предполагалось больших проблем с перемещением генераторов на Тай – хотелось бы взять, конечно, побольше, чтоб дела поправились быстрее, но теперь получается, будто неимоверных трудов стоит выкопать хотя бы один. И что жалобы Верхних на всякие трудности более похожи на саботаж... И, наконец, собственно то, о чем опасался сказать Нэлю на "Золотом драконе" – что неплохо бы учинить расследование чисто технических моментов крушения первой экспедиции "Летучий Змей", поскольку мир этот, хоть и заселен неполноценными половинками потомков поработителей, но в сложившейся ситуации они добра и пользы Нижним могут принести куда больше, нежели родные по виду и по духу Верхние братья, у которых против Нижних целый заговор. Не хотят они вытаскивать на поверхность, и, тем паче, перемещать на мир Тай генераторы атмосферы. Они хотят запустить генераторы там, где те находятся сейчас, на Бенеруфе, и сделать планету для себя, а Нижних покинуть на Тай на произвол судьбы. В конце концов, технический и человеческий ресурс экспедиции на семьдесят пять процентов принадлежит Верхним, и против них на "Золотом драконе" не попрешь. Зато, если заняться секретами Та Билана, о которых у него, Фая, есть кое-какие достоверные сведения, Верхним неизвестные, то ситуацию можно будет переиграть в свою пользу. Особого выбора Нижним Верхние сейчас не предоставили, поэтому Фаю пришлось согласиться на изгнание с Бенеруфа. Но у него есть козырь в рукаве, и он надеется его использовать...

Нэль выслушал всю эту мешанину и задал только один вопрос:

– Ты мне это рассказываешь в расчете, что между мной и Лалом все порвано раз и навсегда?

Фай поджал губы.

– Я рассказываю это в расчете, что тебя обрадуют обстоятельства, при которых ты будешь диктовать условия Лалу, а не Лал тебе.

Нэль подумал о Лале. Что может случиться, чтобы Лал такое позволил? Конец света? И то вряд ли. Воодушевления Фая Нэль не понимал и не разделял.

– Фай, – сказал он, – а не получится так, что ты хочешь только прижать к ногтю Верхних, а Верхние хотят не просто сделать для себя Бенеруф, но еще и всего другого, много и сразу?

– Чего же еще они могут хотеть? – пожал плечами Фай.

– Ну, например, если мы начнем искать что-то здесь, они проследят за нами и просто воспользуются результатами наших трудов?

Фай косо посмотрел на Нэля и качнул головой:

– Ну так мое дело – помешать им за нами следить.

Повернулся и пошел к лагерю.

Нэль посмотрел на разрушенную башню. Жизнь его представляла из себя такое же жалкое зрелище. Полудохлые надежды съехали набекрень, как та корона, позолота с них давно пооблупилась, а дорожка заросла жесткой травой.

И тут Нэль заметил, что развеялась розовая дымка над морем, с высокого берега стал виден соседний островок, а там – крошечные кораблики с позолоченными солнцем парусами огибают его круглый бок и вереницей уходят за горизонт...

* * *

Они называли себя таю и появились в местной солнечной системе в конце прошлого летнего года, если считать по календарю Красной луны. Та Билан их долгое время не привлекал. Возможно, они боялись. Сто с лишним лет назад, когда Холодное Облако падало на планету, оно могло послать аварийное сообщение, верно называвшее причину крушения корабля.

О том, что у них нет с миром Тай мгновенной связи и все сообщения ползут туда со скоростью света, Джел понял сразу, как они здесь появились. Та Билан был второй планетой в системе. Корабль таю, почти равный по размерам Крепости, лег на орбиту третьей планеты, Бенеруфа.

Через некоторое время там же, на Бенеруфе, они развернули базу с ангарами, локационной станцией, посадочным полем для модулей. Устроились основательно.

В первую очередь Джел был пилот, и летные машины таю ему не понравились. Они были одни и те же для полетов в атмосфере и в безвоздушном пространстве и казались архичными и небезопасными. По виду это был черный треугольник, напоминающий океанского ската. Запустив свою шпионскую технику, Джел выяснил кое-какие их технические характеристики. Например, то, что пришельцы не пользуются генераторами силовых и гравитационных полей, а с той системой гравикомпенсации, что стоит в таком вот "черном скате" совершать посадку на атмосферную планету может лишь самоубийца. Тем не менее, таю справлялись, и только один на Бенеруфе разбился.

Незадолго до их высадки на третьей планете, Джел спрятал Крепость и все, что у него было заметного на орбите, и перевел все собственные системы связи в закрытый для таю сверхсветовой диапазон. Ему было любопытно. Он наблюдал.

На полное отсутствие интереса к Та Билану он, естественно, рассчитывал зря. Для начала таю запустили зонд, тот совершил облет второй планеты, переслал полученную информацию и самоуничтожился.

Второй заход был несколько смелее. К Та Билану направились два "черных ската" – один с пилотом, другой так. Они довольно долго находились на орбите, изучая поверхность. Потом беспилотный "скат" совершил посадку на высокогорном плато, но не очень удачно. Оставшийся на орбите подождал-подождал, да и улетел.

Джел делал вид, что его на Та Билане нет и ни о чем таком он знать не знает. В конце концов гости осмелели, приволокли на орбиту Та Билана целый исследовательский комплекс и устроили на Бенеруфе воздушный цирк. Джел сначала не понял, для чего, потом догадался: это же тренировочные полеты. И приготовился встретить десант.

Глава 4

* * *

Лет до четырнадцати принц Ша рос манерным тихим мальчиком, легко верящим всему, что ему говорят, и послушным. Его первый воспитатель, эргр Игвей, красноглазый слуга Единого, с детства внушал Ша мысль, что принцу необходимо благодарить Небо за то, что он родился не червем, не мухой и не пятнадцатым сыном нищего из портовых трущоб.

Пока Ша был мал и неопытен, с эргром Игвеем он во многом соглашался. Жизнь нищих из портовых трущоб воистину была ужасна. Ша возносил молитвы искренней благодарности Небу за то, что он принц, и подумывал даже, а не слишком ли хорошо ему живется, не отказаться ли добровольно от некоторых благ, и не поступить ли, например, в монастырь?

Когда Ша исполнилось четырнадцать лет, эргр Игвей заболел и вынужден был уехать из Таргена. Красноглазые не могут подолгу жить в краях с сильным солнцем – начинают слепнуть.

Ша очень тяжело переживал разлуку с любимым учителем, хотел ехать в Эн-Лэн-Лен с ним, но отец его, конечно же, не отпустил. Ведь Ша был единственным сыном императора. Государыня Яати, законная жена, мало того, что была старше государя на шесть лет, так еще и никак не могла произвести на свет наследника престола. Сначала, как нарочно, одну за другой нарожала пять девчонок. Потом подождала года четыре и родила одним разом еще двух. Обратились к астрологу, узнать, когда закончится такое бедствие. Астролог сказал, что дочерей должно появиться десять, прежде, чем родится мальчик. Узнав ответ, государь схватился за голову и отослал весь этот птичник на острова, к родителям жены.

Тем не менее, Ша наследником объявлен так и не был. Государь ждал кого-то еще. К кому будет больше доверия. Всю жизнь Ша ждал.

Впрочем, Ша от отца был далек и чего-нибудь особенно хорошего для себя ожидал мало, поскольку с царственным родителем знакомство свел лишь с вредной стороны отцовского характера. Все шло в пределах обычного. Отец Ша был железный человек. Он мог все. Он умел все. Он знал все, даже то, чего не знал. Ша и не пытался сделаться хоть в чем-то ему подобным, понимая, что это бесполезная затея. Со временем восхищение государевыми способностями стало уживаться в душе Ша с ревнивым раздражением: ну что еще ты выдумаешь, чтобы унизить мое самолюбие?

От Ша отец только требовал, требовал, требовал, – ничего больше.

"Не сиди криво на стуле, ты вырастешь государственным деятелем, что, будешь сидеть так перед иностранными послами?..

Не ешь с ножа, ты разрежешь себе рот до ушей...

Не смей даже близко подходить к рабыням. Рабыня родит тебе ублюдка, ты не будешь знать, что с ним делать – как я с тобой. Он окажется ни на что не способен – вроде тебя...

Учись писать красивым почерком – что это за каракули? Свои мысли ты складывать не умеешь, хотя бы перепиши чужие не коряво...

Прежде, чем приказывать, научись повиноваться...

Ох уж эти святоши. Как они меня раздражают...

Что ни делает дурак, все он делает не так..."

Ша был маленький – имел терпение все это сносить. Ша вырос – бесконечные попреки и придирки стали ему неприятны. Он попросту старался намеренно как можно реже попадаться отцу на глаза. У него началась собственная жизнь. Жизнь постороннего государю человека.

Лишь одно по-настоящему доброе дело сделал император для своего сына: определил ему в наставники господина тайного советника Дина.

Господин Дин на многое открыл принцу Ша глаза. Он научил Ша думать не о собственной ничтожности, а о собственном величии. Привил его мыслям государственный масштаб.

Тайный советник Дин казался эргру Игвею полной противоположностью. Невысокий, темноволосый и кареглазый, немного склонный к полноте, он, тем не менее, был весьма проворен. Дин редко говорил о добродетели, а чаще – о выгоде, да и вообще посоветоваться с ним можно было по любому вопросу – даже о тех вещах, которыми, как говорят, аптекарь не торгует. Когда Ша однажды робко заикнулся о приснившейся ему во сне девице, вне всякого сомнения – глубоко падшей грешнице, господин Дин только усмехнулся, а к вечеру притащил Ша целый ворох городской одежды и фальшивые документы. "Давай сходим, поищем твой сон", – предложил он. И что же? На Веселом Бережку грешница нашлась, точь в точь такая, как была во сне – молодая, красивая, с тигриными глазами и горячим телом.

При подобном воспитании от мыслей о монастыре Ша быстро излечился. Вместо книг о возвышенном он стал читать книги по военному искусству и управлению страной. Отец глянул как-то раз раз, как идут дела, и решил, что тайный советник Дин хорошо наставляет принца. На одно только он не обратил внимания: доверие и беспрекословное послушание отцу в принце Ша начал подтачивать жучок самомнения.

Господин Дин подтверждал, что жизнь нищих из портовых трущоб, вне сомнения, ужасна, но ведь человек создает свою жизнь собственными руками и собственным умом. Посмотрите на него, ничтожного Дина. Сын пирожника и, прямо скажем, не самого богатого из пирожников Столицы он выдержал экзамен в лицей Каменные Пристани, выучился, получил чин, деньги, влияние. И вот теперь он – государев тайный советник, особа, приближенная высочайшему присутствию, наставник единственного государева сына. Если захотеть, всего в этом мире можно добиться. Только приложи разум и трудись. Нельзя в жизни одно – живым на Небо влезть. Да и то еще проверки требует.

Тут-то Ша и начал задаваться вопросом: за что отец его не любит? Почему шпыняет постоянно? Чем плохо его, Ша, собственное разумение? Почему все, что он делает, скверно в государевых глазах? Потому, что Ша по нелепой по случайности – сын портовой девки и ему не суждено стать императором?.. Ведь нет другой причины.

Господин Дин всегда настоятельно подчеркивал, что для Ша он хочет быть другом. Не наставником, не учителем, а просто хорошим, добрым старшим другом. Ша это очень нравилось. Он прибегал к Дину днем и ночью со всеми своими делами и за всякими советами, даже после того, как ему исполнилось шестнадцать лет и его наставник официально получил отставку. Однажды Ша вздумал спросить у Дина:

Глава 5

* * *

Парадные ворота лицея Каменных Пристаней, которые отворяют только чтобы дать проезд ректору и пропустить праздничные или похоронные процессии, были распахнуты настежь. Занятия в первой половине дня отменили в честь праздника. Ко многим лицеистам в этот день издалека приехали родственники, и в аллейке перед казармой было достаточно шумно.

Джу гордо проследовал мимо потрошащих соблазнительно пахнущие корзины мамочек, обнимающихся друзей и братьев, чьей-то бегающей кругами и галдящей ребятни. Его путь лежал к главному учебному корпусу.

Праздник начинался погано. Поздравлять Джу никто не приехал. Печать для свободного пропуска через малые ворота ему в удостоверение так и не поставили, хотя он подал письменное прошение, в котором указал, что намерен снять комнату в городе. Вчера он упал с крыши в грязь, и одежда, постиранная вечером, к утру не просохла по швам. Джу шел и ежился от прикосновений к телу холодной мокрой ткани. В другой день он на такое и внимания бы не обратил, но в праздник, да еще без праздничного настроения в душе, это казалось особенно гадким.

А теперь его еще и вызывает господин инспектор Дита, видеть красную толстую рожу которого спозаранку Джу мечтал бы меньше всего в жизни. С Дитой их отношения складывались в основном так, что независимый Джу установленные учебные и казарменные правила нарушал – в последнее время даже не особенно скрываясь и с вызовом, – а инспектор за это его ловил и, как говорили в лицее, жучил.

До дня, когда Джу вывел инспектора из терпения и тот велел его пороть, Джу чувствовал собственную безнаказанность. Во-первых, он был круглым сиротой, а такие под защитой закона. Во-вторых, он не какая-нибудь деревенщина, он благородного происхождения, пусть и остался без наследства. В третьих – у него есть весьма прославленный и богатый дядя со скверным характером, обращаться к которому за заступничеством Джу никогда не явилось бы в голову, но кто, кроме самого Джу в этом может быть уверен?

Сейчас Джу испытывал приступ совестливости. Он догадывался, что в своих скандальных похождениях зарвался, каялся в том, и даже дал себе обещание не нахальничать впредь, а вести себя более осторожно и скрытно. Ведь он не бессовестный какой-нибудь человечишко, который не чувствует грани между "плохо" и "хорошо", и не бездумный раздолбай, которому на какие-то там грани глубоко наплевать. Ему просто казалось несправедливым, что некоторые лицеисты, равные Джу во всем, имеют долю свободы, а он, Джу, не может вне устава шагу ступить. Но когда независимая душа требует свободы – это одно, а когда при этом рискуешь собственным здоровьем – совершенно другое. Лучше слыть озорником, чем дураком.

Джу прошел через гулкий вестибюль учебного корпуса и поднялся на второй этаж, где между классом судебной медицины и собранным стараниями учеников музейчиком Каменных Пристаней помещался кабинет инспектора Диты. Осторожно стукнул медной ручкой в лакированную дверь, получил разрешение войти и скромно поклонился на пороге.

Господин Дита восседал в высоком кресле перед заваленным бумагами столом. Увидев Джу, инспектор кашлянул в кулак.

Джу бочком приблизился. Ему хотелось бы надеяться, что Дита извинится за порку – в честь праздника Джу мог бы расценить это как неплохой подарок.

Но инспектор Дита посмотрел на лицеиста прозрачными зеленоватыми глазами, подергал засаленный воротник, плотно давивший жирную шею, и произнес:

– Господин Иль – очень умный, добрый и необычный человек, Джуджелар. Тебе невероятно повезло, что он выбрал тебя в ученики. Должно быть, он возлагает на тебя большие надежды, раз связался с такой бестолочью, как ты, и еще всячески тебя выгораживает. Но, раз уж так случилось, постарайся, по крайней мере, его надежды оправдать. Не относись к собственному будущему так же небрежно, как ты привык относиться к настоящему. Не подводи оказывающих тебе доверие людей. Будь благоразумен, мальчик. Это в твоих же интересах.

И подкрепил свою проповедь красной карточкой и пропуском в город. Пребывая в состоянии легкого недоумения, Джу поблагодарил, поклонился и скорей покинул кабинет инспектора.

О том, что Иль не совсем обычный человек, Джу знал и без Диты. Однако в красной карточке было написано, что Джу причитается награда за поимку опасного злоумышленника, совершившего преступление против государя и государства. Никогда прежде в личном деле Джу не фигурировали подобные формулировки. Максимум, чего он в жизни достиг – под руководством Иля выследил нелегальных торговцев арданским красным золотом в порту. Делом о контрабанде Джу гордился гораздо больше, чем вчерашним почти случайным, смешным и глупым падением с крыши в лужу.

Но все же премия оставалась премией, и Джу бегом помчался в префектуру Первого округа, к которому относились речные острова, и где его поджидали денежки. Он опасался, что из-за праздника не застанет казначея на месте.

Оказалось – боялся зря. Четверть стражи спустя, странно поводя глазами и не веря собственному счастью, он стоял на крыльце префектуры, сжимая в ладонях несметное богатство – сорок один золотой лар. С эдакими деньгами пойти можно было куда угодно – хоть в ресторан "Царский Город", где обедают сами господа министры, хоть к дорогущим девкам на Веселый Бережок.

Джу благоговейно прижимал сверточек с деньгами к груди, когда кто-то хлопнул дверью префектуры и с размаху опустил ладонь Джу на плечо.

– Гляди-ка, тот самый смельчак, который кинулся за убийцей с крыши! – воскликнул высокий белозубый парень, во весь рот улыбаясь Джу.

Джу признал в нем одного из молодчиков, что во дворе крутили локти пойманному барсовым шнуром злодею. Хотел бы Джу знать, куда потом подевался его шнурок.

– Я Мур, младший помощник префекта Первого округа, – представился парень и продемонстрировал Джу такой же казенный сверточек с казначейской печатью. Он сказал: – Все это благодаря тебе. Первым делом куплю жене новый наряд на праздник. Совсем меня запилила – на мое жалование особенно не разгуляешься, а еще родителям надо помочь. – Мур ткнул большим пальцем на дверь префектуры. – Я служу здесь уже третий год. А ты?..

Глава 6

* * *

– Что у тебя с лицом? – спросил Фай, останавливаясь на пороге.

– Тебе какое дело, – огрызнулся Нэль. – За три дня, что меня не видел, ты даже не удосужился заглянуть, жив ли я вообще. А если б я отравился и умер?

– С чего бы вдруг? – Фай приподнял бровь.

Нэль сел на постель и бессильно уронил руки на колени.

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Я люблю его. Я так люблю его, что у меня все внутри болит.

Фай рывком задвинул дверь у себя за спиной.

-- Он его любит, видите ли... – тихо и ясно проговорил он. – Больно ему... – И вдруг закричал: – Это у меня все внутри болит, когда я смотрю на тебя, недоумка!

Знаю я и тебя, и твою любовь. Сколько раз это с тобой было? Три?.. Пять?.. Ты полюбишь любого, с кем переспишь. С глаз долой – из сердца вон, вот и вся твоя любовь!..

Нэль отвернулся к маленькому круглому окошку.

– Достаточно, Фай. Я обиделся.

– Извини уж, мне некогда вытирать тебе сопли! У меня вообще такое впечатление, что кого-то здесь здорово избаловали. Он ничего не делает, никому не помогает, ходит, куда хочет и где хочет. Он по три дня сидит, закрывшись, в то время, как другие спят по два часа в сутки, он игнорирует любые общественные и профессиональные обязанности... Тебе не кажется, Нэль, что это слишком? У нас там гости, Нэль. Военный корабль. Ты сейчас встанешь, умоешься, возьмешь свои словари, или что там у тебя вместо них, и пойдешь переводить. Понял меня?

– Не учи меня, что мне делать! – вякнул Нэль, подскочив со своего места. – Если б вы хоть немного доверяли друг другу... Это ты во всем виноват! Ты!..

За это он получил звонкую оплеуху, вытаращил глаза и сел обратно.

– А теперь заткнись и слушай, – с деланным спокойствием проговорил Фай. – Может быть, ты не понимаешь, в каком положении все мы оказались из-за твоего разлюбезного Лала? Я расскажу. Вопреки всем обещаниям нас бросили здесь без технического обеспечения, без энергетического ресурса, без пищи и без воды. Я знал, что Лал беспринципен, но не думал, что настолько. Он, вероятно, решил, что, раз мы родились на планете, то здесь не пропадем. Но этот остров не рассчитан на большое количество людей. Воду здесь надо опреснять, растительность скудная, а двадцать кроликов и четыре козы, что прыгают за деревней по холмам – для нас не прокорм...

Нэль сидел неподвижно, мертвым взглядом уставившись мимо Фая в стену.

– А ты куда смотрел, когда мы сюда спускались? – прошипел сквозь зубы он.

– Я смотрел чуть дальше своего носа, – ничуть не смутившись отвечал Фай. – Если бы "Золотой дракон" летел за двадцать световых лет за одними только генераторами атмосферы с Бенеруфа, мне нечего было бы делать на его борту. Я путешествовал сюда за другим. Я найду здесь оружие, которым две тысячи лет назад был выжжен наш мир. Я знаю, что оно здесь есть и знаю, что оно всегда готово работать.

– Ты бредишь, – прошептал Нэль. – Откуда можно знать такие вещи?

– Можно, Нэль. Можно. Корпорация Научно-Технического Развития и Торгово-Промышленный Союз воевали между собой, используя "быстрый свет" и "медленный свет". Здесь, на Та Билане, происходят спонтанные флюктуации мировых констант. Изменение скорости света – в том числе. Я не могу записать измененный сигнал, не могу подвергнуть его анализу и дешифровке. Но я подумаю, как это сделать, в самом ближайшем будущем. – Фай прищурился. – Может быть, здесь, как в нашем Нижнем мире, существует секта Хранителей – люди, которые имеют контроль над подобными вещами или хотя бы передают друг другу какие-то сведения о них. Но даже если этой организации здесь нет, я все равно знаю: то, за чем я летел – рядом. И после того, как я получу доступ к записям "Летучего Змея", я буду знать, где именно. А ты... иди и помогай. На берегу стоит горластый толстый грубиян и трясет какой-то разрисованной бумагой. Я его понимаю через два слова на третье. А еще с ним приплыла сотня солдат. Можно начать палить в них из бластеров, но это, во-первых, подорвет наш энергетический запас, а, во-вторых, испортит отношения с местными властями. Мне нужно, чтобы они перевезли нас на материк. Я предвидел, что нас надуют с транспортом с Бенеруфа, поэтому и выбрал для высадки остров на перекрестке морских путей. Ты должен пойти и объяснить этому горлопану, чего я хочу. После того, как умоешься. Пусть Лал тешится мыслью, что избавился от нас. У меня есть виды на здешнего императора. Я думаю, что мы сумеем быть ему полезны, а он, в свою очередь, окажется полезен нам. Иди работать, Нэль.

– Маленький Ли – тоже переводчик, – тихо сказал Нэль, впервые за всю беседу поднимая на Фая глаза.

Фай присел перед ним на корточки и взял его руки в свои.

– Неужели ты и правда думаешь, что мне все равно? – проговорил он. – Мне больно видеть, как ты страдаешь из-за этого ничтожества. Поверь мне, он того не стоит. Он предал тебя, предал всех нас, ни на секунду не задумавшись, что, возможно, обрекает нас на смерть. Ты говоришь о доверии, но как я мог доверять такому, как он?.. Ступай на берег, Нэль. Мне нужна твоя помощь.

-- Ну... Хорошо, – кивнул Нэль и осторожно высвободил ладони.

* * *

Господин тайный советник Дин фамильярно взял кира Ариксара Волка под локоть. Волк был вынужден ему это позволить.

– Вы понимаете, почему я попросил вас принять меня в саду? проговорил господин Дин, с улыбкой оглядываясь вокруг.

Был первый солнечный день в летнем году. Господин Дин с Волком шли по мраморной дорожке среди клумб, где из цветов были составлены различные узоры. По левую руку холм полого спускался к ручью, русло которого было превращено в бесконечную цепочку каскадов – водопадиков и маленьких заводей. Справа искусно подстриженные кусты изображали сказочных крылатых животных. Дворец Игулах, "Семь холмов", остался примерно в четверти лиги у них за спиной. Впереди лежал парк. Путаница дорожек уводила к беседкам и павильонам.

– Как говорят, в стенах есть мыши, у мышей есть уши... и лапки, чтобы настрочить донос, – продолжил свою речь тайный советник Дин. Это место слишком недавно принадлежит вам, чтоб можно было доверять его стенам. А, между тем, новости, которые я желал бы сообщить вам, носят весьма конфиденциальный характер.

Глава 7

* * *

Имение Игулах, "Семь холмов", находилось в пяти лигах от Столицы за северной заставой Иш по дороге на Курганы. Джу прошлым летом был недалеко оттуда на учениях, но он думал – эти земли принадлежат государю. Очевидно, он ошибся.

За треть лара Джу нанял на постоялом дворе серую кобылку, одолжил у приятеля саврскую сбрую в серебряных бляхах и бархатный красный чепрак для нее, сам нарядился, как мог, и в таком виде прибыл в гости к дяде. Из вежливости он приехал заранее. Так учили в Лицее: по этикету низшим чиновникам и младшим членам семьи положено появляться чуть раньше назначенного срока, чтобы не отвлекать хозяев от приезжающих вовремя значимых персон. Сам Джу далек был от того, чтобы считать себя хоть сколько-нибудь значимой персоной. Тем удивительней показалось внимание, которое уделил ему дядя, кир Ариксар. Несмотря на то, что ожидался приезд государя, и по этой причине слуги бегали и суетились чрезвычайно, чтобы встретить Джу был выделен специальный человек.

Джу плохо знал своего знаменитого родственника. Кроме имени кира Ариксара и печати с белым волком, Джу известно было только то, что Волку, как старшему в семье, принадлежат три четверти земель в провинции Северная Агиллея. Мачеха Джу, кирэс Яана владела едва ли двадцатой частью от поместий Волка, и, тем не менее, ожидаемое после нее наследство представлялось Джу весьма и весьма значительным. Впрочем, наследники у Волка были свои, так что Джу не с чего было разевать рот на чужой пирог или считать деньги в дядином кармане. Но он даже близко не предполагал, что семья, к которой он, пусть номинально, но все ж принадлежит, настолько богата.

Джу был попросту ошеломлен. Личная гвардия на охране ворот, сотни талей ухоженной земли обнесены решетками с золочеными зубцами поверху, без счета слуг и рабов, дорожки в саду выложены розовой мраморной плиткой, белокаменный дворец на холме... Джу от удивления разве что рот не разинул, словно деревенщина какая.

Степенный человек – младший управляющий, как он себя назвал, – встретил Джу во внутреннем дворе и провел его галереей к широченной лестнице, застеленной парфенорскими коврами такой дивной красоты, что на них ступить было боязно. Однако слуги носились вверх и вниз без всяких опасений, и Джу, сделав вид, что безумная роскошь вокруг – дело для него обычное, и ему не привыкать, – последовал за провожатым на второй этаж к апартаментам кира Ариксара.

Волк стоял у окна шикарного кабинета рядом с каким-то дворцовым чиновником из тех скрытников, что значок ранга носят с обратной стороны воротника, словно сыщик Иль, – поди-ка, догадайся, кто перед тобой: помощник смотрителя кухни или начальник охраны Царского Города.

Волк был высок ростом, прям, как палка, и абсолютно сед – большая редкость среди таргов. А собеседник его и вовсе не был таргом. Во взглядах, которыми обменялись эти двое, когда он вошел, Джу смог прочесть весьма лестное для себя одобрение. В который раз Джу порадовался, что благодаря нежданно свалившимся деньгам он выглядит достойно.

Ему, с детства ненавидевшему всякие церемонности, пришлось исполнить традиционное приветствие старшего младшим и целовать Волку рукав, после чего официальную часть визита Волк разрешил считать завершенной.

– Я рад видеть в своем доме моего племянника, сына моего любимого брата кира Агиллера из Агиллеи, – сказал Волк. – Я вижу, Джуджелар, ты – разумный и воспитанный юноша. Очень жаль, что раньше мы не были знакомы. Но я надеюсь исправить это досадное упущение...

Джу стоял пред Волком, выпрямившись. Взгляд его скользил по затканным золотом бархатным занавесям, узорному паркету, золотым статуэткам, держащим решетку перед камином. На губах застыла вежливая полуулыбка, а праздничное настроение куда-то улетучилось. От всего увиденного Джу было неприятно. Не из зависти. Из какого-то другого чувства, больше похожего на обиду. Видать, не той ногой порог переступил.

Волк продолжил:

– Господин тайный советник Дин, – кивок в сторону дворцового чиновника, – помог мне отыскать тебя в Столице. Ты – единственный сын моего брата, а наша семья всегда была одним целым. Я с прискорбием узнал, что ты, как полный сирота, принят на государственное обеспечение. Я желаю исправить это положение, неподобающее для человека нашего рода. Я хочу тебя усыновить. Ты станешь моим младшим сыном и войдешь в клан Белого Волка.

Джу отвлекся от каминных статуэток и прямо взглянул Волку в глаза. "Где ты был, дядя Волк, – говорил он про себя, – когда меня пороли за то, что у меня не было трех лар заплатить в месяц за квартиру? Когда дети безродных торгашей, учившиеся со мной, смеялись над моей нищетой? Ты ел с золотого блюдечка, а у меня не было ничего своего, даже портянки да шнурок на штанах и те казенные..."

– Не гневайтесь на меня, сиятельный кир, – произнес он, – но я свято чту память моего отца, и для меня предательством было бы принять другое имя.

Волк, вопреки ожиданиям Джу, слабо улыбнулся в ответ.

– Твой отец... – он покачал головой. – Впрочем, как-нибудь в другой раз о нем. Ты учишься в лицее Каменных Пристаней?

Джу опять вежливо потупился:

– Да, кир Ариксар.

– И кем же ты надеешься стать по окончании? Отправиться ко двору?

– Нет, кир Ариксар. Я рассчитываю продвинуться по судейской линии.

Волк благосклонно кивнул.

– Весьма похвально видеть в молодом человеке столь продуманные и устоявшиеся планы на будущее. Что ж, не буду тебя задерживать. Пока еще до прибытия государя есть время, можешь погулять и поискать себе компанию.

Джу почтительно поклонился и стал отступать к дверям.

– Джуджелар, – сказал вдруг Волк.

Джу поднял голову.

– Ты похож на своего отца, мальчик, – кивнул Волк. – Очень похож.

Следующую половину стражи, остававшуюся до приезда государя, Джу посвятил изучению коллекции мраморных статуй. Не то, чтобы он был ценителем и знатоком искусства. Скорее, наоборот. Просто неожиданное предложение Волка и собственный дерзкий ответ, брякнутый без размышлений, ни с того, ни с сего, окончательно выбили Джу из колеи. Он и без того-то был не в своей тарелке, а здесь такие разговоры. Ему необходимо было успокоиться.

Глава 8

* * *

На следующий день Джу взял, да и не пошел в Лицей.

До обеда он проспал. А после лежал в садике под отцветающей грушей и думал о том, что половины денег как не бывало, а оставшиеся тоже рано или поздно кончатся. "Молодец, братец, – говорил он сам с собой. – Хватил шилом патоки. Что дальше? У Волка любой раб живет богаче тебя. А ты гроши считаешь..."

На душе у него было похмельно и кисло. Все же, по дороге в Игулах ему перебежал дорогу оборотень: Джу видел издали какую-то серую собаку или лисицу, махнувшую хвостом. Очень плохая примета.

Он высчитывал на пальцах: день его рождения, день смерти матери и отца, день коронации государя... Как жаль, что он не помнит себя в том возрасте. Ведь ко времени, когда он начал себя осознавать, спросить, что случилось с его родителями, уже было не у кого. Ни одного из его родственников, кроме не желавшей знать о нем семьи Волка, не осталось в живых. Сам он помнил только деда. Без лица, одну фигуру. Просто человека большого роста. Слова "мать" и "отец" вообще никогда не имели для него какого-то особого значения. Он знал, что они мертвы. Всегда знал.

Джу перевернулся на спину и закрыл лицо руками.

Что же делать теперь? Убить государя?.. Но Джу уже принес ему присягу. Всего два месяца назад, когда перешел на офицерский курс. К тому же, такое дело даже не бессмысленно. Оно просто невозможно. Государь – это не министр Энигор. Его охраняют как никого во вселенной. А если еще и Дин соврал? Джу вспомнил, какие глаза были у советника Дина при том разговоре: вишневые, сладкие, словно у льстивой собаки, того гляди мед по роже потечет... Мало ли, что один человек скажет другому. Каковы его мотивы? Каковы источники информации?.. То-то и оно.

Он завел ладони за голову и посмотрел в небо сквозь осыпанные белым цветом ветви. У соседей за плетеным забором хозяйская дочка звала кур. Летали пчелы. Чирикала невидимая птичка-голосок...

...Стены детского приюта при монастыре Молчальников всегда были покрыты плесенью, – даже летом, когда вода в отводке Рыбного канала пересыхала до мелкого грязного ручейка. Это потом, лет через семь или восемь начнут строительство дамб и шлюзов, поднимут воду в Обводном, гранитом оденут набережные, и Рыбный сделается судоходным. А пока воспитатель бьет розгой по грязным пальцам. Велено было ходить по берегу, а Джу хотел поймать водяного паука и испортил без того худые башмаки. Монастырь был небогат, а приют и вовсе нищий. Джу пять лет. Ему все лето придется ходить босиком...

...Какой-то человек тащит его за руку по широкой улице Столицы. Джу быстро перебирает ногами и усердно вертит головой по сторонам, отчего и спотыкается на каждом шагу, – ему не часто удается вырваться из заплесневелых приютских стен. На нем одежда с чужого плеча, рукава длинны, подол кафтанчика путается в ногах. Но толстый дядька, еще не инспектор, а всего лишь классный наставник Дита, не принимает Джу в свой класс: мал ростом, худ, бледен, – семь лет ему, вы говорите? Заморыш какой-то, не выдержит учебы, приводите в следующем году...

...Казарма, спальни младших классов, двенадцатый номер. В лицей вернули беглеца. Состоится показательная порка на плацу. Домашние мальчики скучают без маминых пирогов и без ласки. Муштра, зубрежка, розги, оплеухи, лишение обеда, назидательное стояние на коленях в горохе или битых черепках – за плохое поведение и невыученные уроки не вдохновляют их на подвиги терпения и учения. Время от времени кто-нибудь из них решается бежать. Обычно его ловят, под конвоем привозят назад, примерно наказывают, и, как зверька в клетку, выпускают обратно в классы. Бледнея, с дрожью в голосе, домашние собрались и обсуждают, что беглец отчаянный, двукратный, стало быть, цензор не снизит наказания, и пороть будет не свой брат лицеист, а солдат из прислуги, Вуша-хлебопек. Джу недавно раздобыл себе числительницу, показывающую дни и месяцы на три года назад и на два вперед. Выменял ее на стеклянный шарик. Он забавляется с этой игрушкой, краем уха ловит разговор и искренне недоумевает: куда и зачем отсюда бежать? Ведь здесь кормят, здесь тепло и есть крыша над головой. Печали и страхи домашних ему незнакомы и малопонятны...

Потом в Каменных Пристанях произойдут перемены. Будет переставлено начальство, сменится кодекс правил для поведения и учения. К правоведению, энленско-таргской грамматике и воспитательной муштре прибавятся математика, история, риторика, основы философии и этики, классическая литература, стихосложение... Преобразования, государевым повелением случившиеся в лицее и, следовательно, в жизни Джу, называются "реформа государственного образования". Словом, пороть станут меньше, кормить лучше, дисциплины преподавать другие и по-иному, а взятки брать больше, и исключать из лицея вдесятеро чаще, чем прежде.

И, если бы у Джу не было заступника и покровителя, полетел бы он, крутя хвостом, еще со средних классов общего курса и не учился бы сейчас на офицерском. Потому что именно там и тогда у него вдруг прорезался характер.

Впрочем, сейчас для Джу это почти не имело значения. Каким бы ни был пройденный им путь, он остался позади, за плечами. Причина недовольства крылась в другом: весь мир был устроен неправильно – такая штука. Богатство дано ослам, величие – собакам, а он, Джу, выходит, создан, чтобы жизнь созерцать. И не в том даже дело, верить словам советника Дина, или не верить. А просто жизнь эта – препоганая история, которая неудачно началась и как-нибудь неудачно закончится, вот и все.

Джу думал: может, взять сейчас оставшиеся двадцать монет и махнуть с ними на Веселый Бережок? Может, сразу жить легче станет? Все равно, за квартиру уплачено вперед. Как ни экономь, а нищета прочней богатства...

Он протянул руку, чтобы поймать кружащийся в воздухе белый лепесток, летящий на него, и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он не заметил, откуда появился Иль и как подошел. Ладонь сыщика остановилась у Джу над лицом, лепесток оказался у Иля в кулаке, а сам кулак некоторое время держался у Джу перед носом.

Глава 9

* * *

По поручению капитана "Звезды морей" молодой помощник штурмана Танай учил Нэля правилам обращения с людьми и жизни вообще: как пользоваться календарем, как сосчитать свой возраст по месяцам Красной Луны, как разменять монету, как торговаться на базаре, чтоб не обманули, где в Столице раздобыть хорошие книги, как выбрать вкусный хлеб, как правильно составить жалобу в префектуру, чем кормить почтовых голубей, и всякому другому. Уроки проводились за умеренную плату, с которой капитан снимал себе процент, а что касается Таная, то он болтал бы и даром – и все равно о чем. Ему это было только в удовольствие.

Нэль потом пересказывал все услышанное от Таная своим, но чем меньше дней оставалось до прибытия "Звезды морей" в Столицу, тем он ходил к Танаю неохотнее.

Дело было в том, что Танай любил не только рассказывать известное. Танай оказался любопытен до нового.

– В одном ларе шестнадцать больших медяков, – говорил он, – медяк соответствует мерке хлеба, мерка хлеба весит один сур, из одной мерки получается шестнадцать лепешек. А вот, к примеру, ты, Нэль, мальчик или девочка?

Нэль смотрел на Таная серьезно:

– Это зачем тебе, Танай?

– Если интересно, я расскажу, где в Столице можно поразвлечься. Только нужно знать, что именно ты хочешь, – хитро прищурившись, отвечал моряк. – Я не могу разобраться среди вас. Один и тот же человек может казаться мне день женщиной, а на другой день мужчиной. Ну, та, которая ходит с пузом – определенно, баба... – Он имел в виду Сая, который в этих сумасшедших условиях отважился завести ребенка. – А остальные кто?

Зеленые глаза Таная смотрели весело и с вызовом. Он знал, что хорош собой и, не скрываясь, этим пользовался. Нэль прозрачно улыбнулся.

Быть откровенным в таком щекотливом вопросе, как непохожесть таю на других людей, Фай не велел.

– Вы живете по-своему, мы – по-своему, – сказал Нэль. – Среди нас не принято различий.

Танай поставил локти на бочку, заменявшую ему письменный стол, подпер щеку рукой и призадумался.

– Какой же в этом смысл? Это довольно глупо с вашей стороны, – рассудил он.

– Почему? – удивился Нэль.

– Ну, а если бы я хотел подкатить к тебе, чтобы нам вместе провести вечер? Довольно обидно будет, если ты окажешься парнем. Ведь мне-то нравятся девушки.

Нэль покачал головой:

– По-моему, мы и так проводим вместе много времени. Если ты днем задаешь мне лишние вопросы, что же будет вечером?

В дерзких глазах Таная блеснул бесовский огонек.

– А ты приди сюда когда стемнеет – узнаешь.

– Танай, ты говорил о мерке хлеба весом в один сур, – напомнил Нэль.

– Да-да. Так, деньги произошли из сбора хлебного налога, и до сих пор кое-где рассчитываются хлебом, а не деньгами. Если поехать на Белый Север за Ренн и Кадм, к Борею... А может быть, Нэль, ты, все-таки, придешь? Я буду ждать...

У них была крошечная каютка; все, что в ней помещалось – постель, в которой они спали втроем: Фай, Нэль и Маленький Ли. Поспешив покинуть Таная, Нэль убежал туда, захлопнул дверь и повалился на матрас.

Фай с Маленьким Ли где-то пропадали. Каютка освещалась половиной иллюминатора, вторая часть которого приходилась на отделенную временной переборкой кладовку. Нэль полежал немного без движения, слушая, как плюхает где-то вода – то ли за бортом, то ли в трюме. Потом со вздохом встал на колени, дотянулся до иллюминатора и отцепил защелку, впустив в нагретую солнцем душную каютку свежий морской ветер. Разговоры Таная все время были у него на уме. И разговоры Фая о том, что "ты полюбишь любого, с кем переспишь", тоже.

Когда остаешься один, поневоле начинаешь задумываться о своей судьбе и своей жизни. А Фаю легко говорить, думал Нэль. У него есть Маленький Ли, с которым они спят в обнимку, ссорятся, мирятся, занимаются любовью, когда думают, что Нэль их не видит и не слышит, и все у них как обычно, то есть, хорошо. А что есть у Нэля? Семейная клятва далекого, как мир Тай, человека?.. Ведь Лал даже ревновать не умеет. Что ему какой-то Нэль. Вытер о него ноги и пошел дальше.

Это в самом начале разлуки Нэлю никого не хотелось видеть. Он был разбит на части: телесная оболочка здесь, а разум и чувства далеко за бездонным мраком. Тогда он решил, что без любви все настолько плохо, что спать можно даже одному. А теперь от одиночества ему стало страшно. Жаль было впустую проходящей жизни. И к Фаю, обнимающему Маленького Ли, он испытывал не неприязнь и не злость, как Фай мог бы того заслуживать, а черную, жгучую, тяжелую зависть.

"Это так несправедливо – то, что со мной случилось", – в тысячный раз сказал себе Нэль, накрылся с головой одеялом и уснул.

Разбудили его шепот и возня под боком. Небо за иллюминатором было черное, луны не видать. Кто-то из двоих в темноте фыркнул и рассмеялся.

– Послушайте, вы мне надоели! Совести у вас нету! – громко объявил Нэль, выполз из-под одеяла и стал шарить по двери в поисках запора.

– Нэль, ты куда? – спросил Фай.

– Пойду проветрюсь, – отвечал Нэль сердито. – Не вас же слушать.

Маленький Ли хихикнул.

– Поосторожней там, в темноте, – напутствовал Фай вслед закрывающейся двери, и Нэль еще слышал слова Ли, сказанные Фаю:

– Пусть, пусть погуляет. Осточертело при свидетелях.

Нэль хорошо понимал, куда идет. Это был безумный поступок, но, если его глупое настроение выльется в слезах, вряд ли будет лучше.

Дорогу Нэль знал хорошо.

Танай был красив. Танай был молод и силен. Танай болтун, но не дурак, и знает, про что болтать можно, а про что нельзя. Танай обещал его ждать и...

С предпоследней ступеньки Нэль попал прямиком к моряку в объятья.

– Я ждал тебя, я знал, что ты придешь, – горячо прошептал Танай, и Нэль почувствовал его ладони у себя на груди. – Девочка моя, я догадался правильно!

Нэль попробовал его отодвинуть, слегка придержать развитие событий.

– Погоди, Танай, не спеши, – проговорил он, уворачиваясь от поцелуев. Но останавливать Таная было бессмысленно. Он уже припечатался губами к яремной впадинке у Нэля на шее, лизнул ему ключицу и левую грудь. Нэлю стало щекотно. – Да подожди же ты...

Глава 10

* * *

Джу закинул ногу на ногу и раскрыл подборку ночных новостей, с которыми ему по обязанностям положено было ознакомиться.

– Когда мы нормально жить начнем? – поинтересовался у своего коллеги Аглара младший дознаватель Шан. Из экономии они с Агларом снимали одну на двоих квартиру. – Какие-нибудь деньги остались после вчерашнего?

– Э... – Аглар кашлянул и почесал в затылке. – Не знаю.

Шан погрозил Аглару пальцем.

– Не верю, господин Аглар! – заявил он мерзким голосом, которым вел допросы.

– Не знаю, – повторил Аглар. – Не ори, и так башка трещит. И куда ты, кстати, вчера подевался, когда ночь настала?

Шан наморщил лоб.

– Какая ночь? Середина вечерней стражи всего-то. И никуда я не девался. Я на камушке сидел и винцо попивал.

– Темно – значит, ночь. Мошенник. Ты еще спрашиваешь меня, где деньги. Кто вчера был пьянее: я или ты?

– Господин Аглар, первоначально деньги были в вашем кармане.

– Ну так их нет там сейчас. Спокойнее тебе от этого стало?

Шан призадумался.

– Увы, – сказал он. – Брошу пить. Но не сегодня. Джу, дружочек, окажи последнюю услугу страждущему сослуживцу. Одолжи до аванса два медячка. А лучше пять.

Джу поднял голову от листков с новостями.

– Так мне же еще не платили ничего, – попробовал отказаться он.

– Эх, всему тебя учить надо. Мараш мне в долг не дает. Принципиально. А если ты спросишь – тебе даст. Только не говори, что для меня.

– Вылетишь ты со службы, – мрачно изрек Аглар.– Посмотри: вот я на работе не пью. Хотя, видит Небо, мне не легче твоего.

– Так у тебя и родственников нет в Управлении.

– У Чибя родственники были, и что? Гуляет по улице за пьянство и строптивый характер.

Джу аккуратно сложил листочки в конторку и пошел, куда ему велели – к старшему секретарю префектуры Кармарашу занимать два медяка. Вышел за дверь, так, чтоб Шан его не видел, вынул денежку из собственного кармана, посмотрел на нее и задумался о жизни. Шана он начал слегка презирать, едва лишь увидел. Шан был ищейка, каких мало, с собачьим нюхом и с устроенной специально для сыскной работы головой, но жил он неправильно: пил не по средствам.

Начальство на службе пока не объявлялось – ни префекта (как здесь говорили, "со свитой"), ни инспекторов, ни интенданта. В Столичном Управлении, как слышал Джу краем уха, с утра было назначено большое совещание. Что-то там случится, или случилось. Но Джу волновался по этому поводу мало, ему хватало забот. Осведомитель сообщал, что на старых складах при суконной фабрике по ночам происходит какое-то шевеление, подкопан забор, и двое человек видели неподалеку от того района некого мерзавца по кличке Помогай, за поимку которого назначено вознаграждение. Промышлять охотой на знаменитых преступников, будучи в стажерах, рассчитывать, конечно, нельзя. Если награда достанется, ее положит в карман либо его наставник Аглар, либо старший инспектор участка, либо даже сам префект. Но от благодарности начальства зависит два месяца Джу ходить в стажерах, или год.

Джу решил быть добрым сегодня. За вчерашний день в его личной жизни случилось несколько серьезных событий. Соседская дочка, когда он немного покрепче, чем обычно, притиснул ее к плетню в огороде, с глупыми словами: "То, что ты хочешь – это не любовь", – укусила Джу за палец, а ведь представлялась такой сговорчивой. Потом Джу пошел с Агларом в храм к Неспящим, и, пока Аглар гостил в ризнице, принимая у слуг Единого какую-то жалобу и прилагающееся к ней вознаграждение, Джу успел выслушать целую проповедь о возвращении к человеку добра, которое тот творит.

От этого на Джу нахлынули воспоминания детства. Мысль о том, что прежде, чем что-то получить, нужно что-то отдать, засела у него в голове. "Может быть, потому мне не очень везет, что я никому не помогаю, – думал Джу. – Если разобраться, я отношусь к каждому человеку так, будто он пустое место. Наверное, это нехорошо. Попробую смотреть на людей иначе. За что я презираю Шана? Ведь Шан, в сущности, несчастный человек. Пьет не потому, что у него есть деньги, а потому, что не может остановиться, и без вина ему плохо. Дойду-ка я до лавки и принесу ему кувшинчик. Может быть, и мне кто-то окажет нежданную услугу..."

Подобным образом размышляя, Джу вышел из здания префектуры, наисксь пересек площадь и спустился в подвальчик, где Шан обычно закупался дешевым вином.

Когда Джу возвращался обратно, у коновязи уже стояла курьерская лошадь, ее он издали узнал по чепраку.

С кувшином необходимо было идти в обход Мараша. Шану еще простили бы явление через парадный вход с сосудом вина в обнимку. Стажеру Джуджелару пришлось пробираться через задние ворота и казармы. На вопрос привратника: "Чего несешь?" Джу кратко отвечал: "Известно, чего", -- и был пропущен без дополнительных выяснений. Поди узнай, кому кувшин предназначается, может, самому префекту. Да и не по чину солдатам интересоваться. Раз свой человек несет, значит, нужно так. А вот Мараш из принципа сунул бы нос в кувшинчик, и завернул бы Джу обратно, подав куда полагается соответствующее донесение.

В проходную комнату для младших чинов поднабрался народ: помощники инспекторов со второго этажа, секретари, сыскные старшины. Даже кислая физиономия Мараша маячила в дверях напротив.

Бумагу, привезенную курьером, вслух читал Аглар:

– "Господин посол неизвестно какой – тут не сказано – державы прибывает к нам сегодня примерно во вторую дневную стражу. Это важное политическое событие для нашей страны. Нельзя оставить без внимания... так... Это я где-то видел раньше, мы такое уже читали. Ага, вот. Корабль "Звезда морей". Войску Порядка и Справедливости Портового округа предписывается обеспечить порядок и спокойствие в порту, поименованному войску Приречного округа – следить за порядком на территории округа по пути следования посольства в усадьбу Большой Улей и вокруг поименованной усадьбы..."

– В соглядатаях стоять, – сказал Шан. – Не-на-ви-жу. Городская стража им, спрашивается, на что? Нашли себе службу эскорта...

Глава 11

* * *

Часть дела Джу вынес за пределы префектуры в обед, когда подобревший от стаканчика вина Аглар разрешил ему ненадолго отлучиться домой. Другую часть он, исхитрившись, снова разместил за голенищами сапог и под одеждой. Джу как раз вернулся на свое место и сел ждать отсутствующих по каким-то причинам старших товарищей, когда порог проходной комнаты переступил сам господин префект, в "свиту" которого где-то позади затесался и Аглар в том числе.

Джу, пока без особого интереса листавший помогаевы показания по афере с фальшивым золотом, встал и поклонился, придержав за пазухой остаток краденых бумаг.

Господин префект слегка кивнул в ответ.

– Так где вы хотите повесить светильники? – вопросил он интенданта.

Интендант пустился в объяснения. Префект слушал его некоторое время, изображая на лице крайнее внимание к подробностям рационального освещения рабочих мест сотрудников среднего следственного звена. Потом Джу вдруг поймал на себе его задумчивый взгляд.

– А что, господин Аглар, – внезапно прервал свою хозяйственную деятельность префект, – как справляется ваш новый помощник? Какие он делает успехи?

– Он... э-э... он весьма добросовестен, – растерялся Аглар, врасплох застигнутый резкой сменой начальственного внимания.

– Добросовестен? – префект критически приподнял бровь. – Ну что ж... Пусть продолжает в том же духе. Очень мило с его стороны. Быть может, получит за добросовестность награду на Небесах. – Тут господин префект значительно посмотрел на Джу: – Только запомните, господин Джуджелар: добросовестным способен быть любой болван. В них наша префектура недостатка никогда не испытывала. Зато в гениальных мастерах сыска недостаток у нас велик. – Господин префект выдержал паузу и добавил: – Я буду рад, если ваше образование в Каменных Пристанях продолжится. Соберите документы и доучитесь хотя бы заочно. Ваше общественное положение и ваши способности позволяют вам это сделать.

С этими словами Третий префект важно кивнул сопровождающим, прошествовал через помещение и исчез за предупредительно распахнутыми для него Марашем другими дверьми.

Аглар остался. Он вытер манжетом мгновенно вспотевший лоб и поманил Джу рукой.

– Бросай бумажки, вечером прочтем. Пойдем отсюда. Посольство пора встречать.

* * *

Столицу Нэль видел не впервые. Он познакомился с этим городом еще будучи на Бенеруфе. Он знал названия улиц, границы префектур, острова, мосты, дворцы и каналы. Просто раньше Столица появлялась перед ним без долговременного ожидания, все происходило намного проще – в виде карты или небольших видеофрагментов. Сейчас взгляд на нее получил перспективу.

Первыми показались маяки. Потом, на самом берегу залива, город-спутник, Порт-Тарген, – портовые склады и прибрежные кварталы, с расстояния в несколько морских лиг похожие на нагромождение желтоватых и белых кубиков. Наконец, как и полагается здесь красавице – позволяя рассмотреть себя не сразу, – в месте, куда, соединенная с заливом системой шлюзов, уходила сеть судоходных каналов, появилась сама Столица, административный и торговый центр империи Тарген Тау Тарсис.

Для Та Билана город был огромен. Вместе с Портом он насчитывал более миллиона жителей. За зимний год, что за Столицей велось наблюдение, Порт посетило около пяти тысяч различных судов, да и сейчас в гавани было тесновато. Корабли швартовались у причалов вплотную, борт к борту.

Парусник "Звезда морей" некоторое время провел на внешнем рейде, ожидая разрешения войти в порт. Потом прошел горловину бухты и медленно двинулся по узкой полоске воды, не занятой другими судами, к причалу, указанному ему при помощи зеркальных сигналов. С попутным ветром он прибыл в Столицу немного раньше намеченного срока.

На палубе, окаченной забортной водой и надраенной до блеска, выстроились все пассажиры "Звезды". Ради представительности и хотя бы внешнего соответствия их экспедиции статусу посольства, Фай распорядился всем быть в летной форме, с регалиями и знаками отличия, у кого какие есть. Весь путь до Столицы между таргским черно-серебряным флагом и зелено-золотым вымпелом арданского генерал-губернатора красовался желтый флаг Нижнего Мира Тай.

Фай поднялся на носовую надстройку парусника и наблюдал за прибытием в Столицу. Кажется, он волновался.

Что же касается Нэля, то тот почти не чувствовал торжественности момента. Все происходило, словно во сне, и как будто не с ним. Состояние это Нэлю стало уже привычным. Все равно, как если бы он снова отсматривал снятые спутником величественные строения, прослушивал записи чьей-то речи или следил за мельтешением нечетких тел и лиц на экране. Самого его здесь не было. Даже Танай разбудил его лишь на несколько минут – совсем краткое время, недостаточное, чтобы опомниться.

Между высшими руководителями этой страны велась оживленная переписка посредством крылатых посланников, а "Звезда морей", хоть и не делала остановок в пути, тем не менее, сообщалась с берегом при помощи кодированных сигналов зеркалом или огнем всякий раз, как попадала в пределы видимости порта. Значит, об их ожидаемом прибытии давно должно быть известно и императору, и всем властям города. Фай даже говорил, что им подготовлена специальная встреча. Говорил с некоторым сомнением, потому что не знал пока, что это для них означает, хорошо это или плохо.

Нэля тронули сзади за плечо. За спиной у него стоял Танай.

– Я хотел поговорить с тобой на прощание, – сказал он. – Давай отойдем в сторону.

Понятие "в сторону" на полной пассажиров и матросов палубе парусника, совершающего маневры, было весьма относительно. Оно означало отойти от одной группы людей и смешаться с другим. Нэль с Танаем так и сделали.

Взгляд Таная, обычно открытый и исполненный дерзости и веселья, на этот раз обращен был Нэлю под ноги. В руках Танай смущенно вертел кисточку своей черной, как смоль, косы. В общем, выглядел и вел себя помощник штурмана необычно.

Глава 12

* * *

Случай был упущен. Советник Дин не пожелал разговаривать с Джу. Разумеется, он заметил, что Джу стоит у ограды недалеко от ворот. Но никаких вопросов Джу ему задать не успел. В ответ на приветствие Дин проговорил только: "А, здравствуйте, господин Джуджелар. Прекрасная сегодня погода, не так ли?" – посмотрел куда-то мимо Джу и пустил лошадь в галоп. Поскакал в сторону порта.

Лицо у господина Дина было при этом такое, будто его стукнули пыльным мешком из-за угла. Джу отнес это на счет чрезмерной занятости господина советника. Должно быть, ему и в самом деле вздумалось подойти невовремя.

– Ну что, поговорил? – спросил Аглар, наблюдавший обмен любезностями.

– Поговорил, – кивнул Джу.

– Успокоился?

– Да.

– Вот и славно.

Они вернулись к пруду, и господин Аглар полез на старые шаткие мостки, чтобы почистить следы мела с одежды: заглядывая в сад усадьбы через свежепобеленную ограду он нечаянно испачкался. К Джу Аглар подошел, помахивая полой кафтана, на которой расплывалось мокрое пятно. Снаружи побольше, на подкладке меньше.

И тут на Джу снизошло просветление. Он догадался, в каком порядке разложит перепутанные страницы.

Когда дело его родителей хранилось в свитке, деревянная катушка, на которую была намотана бумага, некоторое время лежала возле влажной стены. Несмотря на то, что у подобных свитков имелась лубяная обертка, неважные условия хранения нанесли документу непоправимый вред. Возможно, оттого и отсутствовало начало в деле, что первые несколько витков бумаги попросту сгнили. Однако чем ближе к центру свитка, тем меньше и незаметнее должны были становиться следы порчи. По размерам коричневых пятен на листах можно было попытаться определить, где начало протоколов, а где их окончание.

– Вы так и будете тут сидеть, пока посольство не приедет? – поинтересовался Джу.

– А что бы ты хотел?

– Сходить на суконные склады. Это здесь, недалеко. Я ведь вам сейчас не нужен?.. Архат Помогай промышлял раньше поддельным золотом. Он, правда, в тот раз попался со слитками, но новенький фальшивый пятиларовик уже декады полторы лежит у префекта на столе...

– Я и сам думал об этом, – вдруг воодушевился Аглар. Конечно, он врал. Аглар не посылал бы за делами Архата, если бы помнил их наизусть. Дознаватель посидел еще немного молча, и решил: – Знаешь что, Джу, побудь-ка ты здесь за меня. Сдается мне, ты прав, и на суконных складах есть что поискать. А с этим почетным караулом мы только упускаем зря время.

Идея нежданно пришлась Аглару по вкусу. Джу, правда, рассчитывал, что Аглар отпустит на свободу его. Ни на какие склады он идти не собирался. Просто очень хотелось немедленно начать разбирать страницы, и он не мог уже терпеть. Но и так, как получилось, тоже было неплохо. На самом деле никаких разумных выводов из предыдущего дела Архата Помогая Джу сделать не успел, да и прочитал совсем немного. Просто брякнул первое, что пришло в голову. Благо мысль выглядела правдоподобно.

Джу с нетерпением смотрел в спину Аглара, пока тот не скрылся за поворотом Песочной. Троих из младших соглядатаев господин Аглар захватил с собой. Джу немедленно извлек из-за пазухи свои листки, рассеял их в траве и начал сортировку. Прибытие посольства не сильно отвлекло его от этого занятия. Он только посмотрел, справляется ли со своими обязанностями городская стража. Пока посланники сгружали в пыль двора какие-то железные шкафы, все было спокойно. Скрипя колесами, одна за другой выехали за ворота Большого Улья пустые подводы. Убрался прочь толстенный дядька в сопровождении своих людишек. Солнце опускалось в кроны деревьев за прудами, и, когда в усадьбе не осталось никого из городских, а только приезжие, решетчатые кованые створки сомкнулись накрепко, отгораживая жизнь Столицы от жизни посольства. На ворота в несколько витков была наложена цепь с замком, а по верху беленой ограды чужеземцы протянули какую-то проволоку.

Аглар и не думал возвращаться. А рабочий день заканчивался. Джу решил, что может взять на себя ответственность, свистнул агларовых людей и они отправились назад в префектуру докладывать о выполненном задании.

* * *

Вечером господин Дин поехал не в Ман Мирар, где у него были покои, а в свой особняк в городе. Там его ждала важная посылка и письмо. В лубяном плетеном коробе сидели три красногрудых голубя из небольшого городка Ашьин в двухстах пятидесять лигах от Столицы. До Ашьина почтовый голубь летит полторы стражи. А всаднику, чтобы преодолеть это расстояние, нужно ехать двое суток с переменой лошадей. Из Ашьина другой голубь летит в Ван-Вадум, из Ван-Вадума в Эрем, из Эрема в Гадассу, из Гадассы в Ияш, а из Ияша в Эш. Итого, с учетом, что ночью голубь спит, за двое суток конный курьер будет всего лишь в Ашьине, а крылатый – в самом Эше. Что же касается Северной армии, то делая на марше по пятьдесят пять лиг ежедневно, как это записано в уставе кавалерийских войск, она дойдет из Гадассы до Ияша только через пять суток, из Ияша в Эш еще через семь – по горной дороге, если не встретит препятствий в пути. А ведь при помощи небольшой пучеглазой птички с охряной грудкой и сильными крыльями препятствия для армии так просто устроить...

Дин просунул палец сквозь дырочку в коробе и пощекотал горлышко одному из голубей. Птица испуганно гукнула и посторонилась от непрошеной ласки. Дин накрыл короб платком и отдал его слуге, велев следить за почтарями пуще, чем за незамужней дочерью.

Письмо, которое, закончив с голубями, вскрыл Дин, было от Волка. Волк писал из Эгироссы, что кир Аксагор ничего не имеет против женитьбы императора на таргской женщине, но только в том случае, если ею не будет его дочь. Насчет всего остального, сообщал Волк, он встретил среди таргов согласие и единомыслие. Многие из них готовы повторить то, что сделали однажды. Для этого кое-кто из них вернется в Столицу, а другие, если и не приедут сами, то пришлют помощь.

Из-за того, что в дело посвящено уже большое количество людей, следовало завершить его как можно скорее. И упрямство кира Аксагора было тут совершенно не с руки. Где еще взять невесту, чтоб подходила государю и по происхождению, и, главное, по всем политическим раскладкам, Дин не знал. Он подумал: "Ну что я зацепился за эту свадьбу? Разве нет других способов выманить государя из Ман Мирара?" Посчитал чуток другие возможные способы, ни одного более верного не нашел и обеспокоился.