- Запомни, моя девочка, моя милая Адель, жизнь яркая, хоть в ней и бывают тусклые и темные цвета; в ней бывает весело, хоть и встречается на пути страх; в ней бывает любовь, хоть и она может перерасти в ненависть; в ней бывают добрые люди, хоть они потом могут стать врагами, но ты должна быть открыта. Адель, - бабушка закашлялась, а датчики на приборной панели громко запищали. Я уже поднялась, чтобы позвать врача, но бабушка держала меня крепко, что удивительно в ее состоянии, - девочка моя, пообещай, что не будешь долго горевать, не будешь бояться открыться, не будешь слушать чужих слов, а только свое сердце. Радуйся, улыбайся, путешествуй, живи, Адель! Обязательно исполни свою мечту детскую! И когда будешь стоять у океана, брось монетку и передай мне привет.
Рука еще сильнее сжала мою руку, бабушка сделала глубокий вдох, датчики продолжали пищать. В палату забежали врачи, родители, дяди, тети, братья и сестры. А я все также держала Бабушкину руку и ждала, что она еще расскажет мне, что мне стоит сделать, чтобы не чувствовать себя в своей семье изгоем.
Бабушка Еления Гансовна Шульц была родом из Амалиенау, красочного исторического района Калининграда. Ее семья была старейшей семьей в тогдашнем Кенигсберге. Прадед был то ли судья, то ли старостой района, а прабабушка держала пекарскую лавку. И лавка эта до сих пор стоит, сдается теперь в аренду. На ней несколько лет висит яркая неоновая вывеска «Тату-салон «Черный дракон». Бабушка бы так и жила бы в Амалиенау, если бы не простой русский офицер Василий Георгиевич Рубцов, который приехал на свадьбу к сослуживцу, а уехал уже со своей свадьбы в Забайкальский край с молодой офицерской женой.
Бабушка с дедушкой меняли дислокации, боролись с демографической проблемой нашей страны и сильно любили друг друга.
Дедушки не стало в 2012 году. В теплый осенний вечер. Ранения, контузии и следы осколков ослабляли его здоровье с каждым годом все сильнее и сильнее. Деда не стало, и бабушки будто тоже… Тоска и горе были ее лучшими подругами в течение нескольких лет. Родителям, как и остальным родственникам, было не до нее, потому что «в своих семьях тоже куча проблем», а я вот не смогла отказаться от бабушки Елении.
Я ходила к ней каждый день, иногда готовила ей макароны с сосисками и бутерброды, потому как в 13 лет мало что умела готовить. Потом правда в газетном киоске нашла пару маленьких журналов с рецептами и начала уже готовить что-то поинтереснее и посытнее. Помню, как пыталась готовить котлеты, но на кухне стоял такой дым и запах, что у бабушки вся депрессия и тоска улетучились, и она, стоя рядом со мной, учила лепить и жарить котлеты.
Изо дня в день, из месяца в месяц я была рядом с бабушкой, нашла возле нее тихое пристанище и место спокойствия.
С родителями у меня сложные отношения. Они оба - общественные деятели, поэтому репутация для них всегда была на первом месте. Оценки, внешность, спортивные или творческие достижения, предрешенное будущее дипломата - все то, что было в плане у родителей с самого моего детства. А я это сильно не любила и не хотела. Я мечтала о путешествиях, хотела поступить на «Туризм».
- Это что шутка такая, Адель? - сказала мама, сидя за столом, во время ежевечернего ужина. Спина была у нее прямая, руки крепко держали столовые приборы, линия рта жесткая. Всегда думала, что она кинется на меня и загрызет.
- Действительно, дорогая, какой туризм? Дипломатия тебе откроет больше, чем простой туризм, - отец во время неприятных разговоров превращался в ехидну, которая заставлял думать о твоей никчемности и тупости.
Спорить с ними было тяжело, они всегда умели продавить. А я всегда умела продавливаться сильнее и стараться быть незаметнее в своей семье. Поэтому, сбежать к тоскующей бабушке, было для меня спасательным кругом.
В течение пяти лет, я, практически, жила с бабушкой. В гимназию бежала от нее, на гимнастику - от нее, в музыкальную школу - тоже от нее. А после бежала к ней и мы готовили по моим маленьким журналам новые блюда. Бабушка даже полку выделила в библиотеке для моих журналов.
Вроде мелочь, а у меня ощущение было, что меня она видит и принимает.
Зачисление на первый курс в МГИМО на «Дипломатическую и консульскую службу» я встретила в слезах и панической атакой.
- Господи, дети, - взмахнула бабушка руками, - что же Вы делаете? Что ж Вы ребенку не даете самой выбрать профессию, свою судьбу?
- Мама, - прикрикнул папа, - перестань. Дипломатия - это возможность. Это статус. Это совершенно другая жизнь.
- Конечно, другая жизнь, но не ее! Как ты не понимаешь, Роберт? Тебя отец не этому учил! - бабушка обмахивала себя причудливым японским веером и краснела от гнева.
- Конечно, не этому. Я с детства был сыт по горло переездами и нищетой. Мы вечно с братьями донашивали вещи друг за другом. Дрались, если кто-то что-то порвал или потерял. Ты этого ей хочешь?
- Ах, - бабушка всплеснула руками и медленно осела на кожаный диван, который стоил в нашей большой квартире почти как поддерженная машина. Диван, на котором я сидела от силы пару раз, потому что однажды пролила чай и была наказана: неделю учить Шекспира на английском языке.
Ругались они все очень долго, а я смотрела в окна соседних домов, от которых теплом и семейным уютом веяло за несколько километров.
Смирившись со своей участью, я продолжила свою учебу. Пыталась найти друзей, но меня не замечали, поэтому в кино я ходила с бабушкой, в новые кафе - с бабушкой, танцевали под дедушкины пластинки, вечерами, - с бабушкой. Вальс, кадриль и мазурка были нашими любимыми танцами в любой вечер субботы. Мы надевали красивые платья и яркие туфли, включали пластинки и кружились по комнате громко хохоча от такого мимолетного и общего счастья. А каждый вечер воскресенья мы пили мятный чай с пирожками или пироженками.
А потом бабушка заболела… Тоска по дедушке, даже спустя десять лет, не отпустила ее, а решила забрать. Стоя, возле ее могилы я думала: ну почему же так происходит? Почему человек, который был для тебя островком безопасности - ушел? Почему единственный человек, который не считал тебя невидимым и изгоем - умер? Это же нечестно? Где же справедливость?
***
День вручения моего диплома я проводила в нотариальной конторе со всеми своими родственниками. Мое изумрудное длинное платье с разрезом на бедре и брендовые туфли на высоком каблуке, выбранные мамой, были как плевок в душу бабушки и в остатки моей души.
- Начинаем оглашение завещание Рубцовой Е.Г., - начал нотариус, вскрывая запечатанный конверт, - я, Рубцова Еления Гансовна, проживающая в городе Москва настоящим завещанием делаю следующее распоряжение: все мое имущество…
Голос нотариуса я слышала будто через толщу воды, суть доходила до меня медленно. Рядом ворчал папа, впереди ворчал дядя Леонид…
Бабушка Еления оставила всем небольшие суммы денег в банковских ячейках, но мне еще дополнительно досталась ее квартира и конверт с письмом, который я судорожно сжимала.
- Как нечестно получается, - начал дядя Леня, - этой и квартира, и деньги. А нам только деньги?
- А ты как думал? Вы хоть раз ее навестили нормально после смерти отца, - вступился папа, сильно выпятив грудь вперед, - а вот мы каждый день. Адель у нее жила практически, была ее любимицей… все честно, братик, все честно.
- Вы давайте еще подеритесь за имущество, чтобы нашим родителям стало стыдно за нас, - сказал дядя Боря, самый тихий и скромный из братьев.
- Пап, можно я пойду, у меня выпускной же, - тихо сказала я папе, чувствуя как нетерпение разрывает меня изнутри.
- Конечно, моя гордость, моя отличница, - папа неуклюже гладил меня по голове и смотрел на дядю Леню с нескрываем ехидством и высокомерием.
На выпускной я не поехала, если честно, я туда даже не планировала идти, родители все равно проверять бы не стали. Я ехала в Бабушкину квартиру, крепко прижимая к груди Бабушкино письмо в конверте. Мне кажется, оно даже пахло ее любимыми духами «Жадор».
Квартира встретила тишиной, спокойствием и немного грустью.
Руки тряслись, когда я разрывала конверт, в глазах стояла пелена слез, я ждала какого-то знака от этого письма.
«Дорогая моя Адель, моя милая тихая девочка.
Мне жаль, что я сейчас не могу тебя утешить, подбодрить, обнять и погладить по твоей доброй головушке…
Хочу тебе сказать, моя девочка, что ты была единственным ярким лучом света в мире, где не было моего Вясечки, моего любимого русского офицера. Я так жду встречи с ним.
Но не могу оставить тебя, моя тихая крошка, без защиты. Хочу, чтобы ты жила. Жила так, как хочется твоему сердцу, твоей душе и твоей красивой фантазии. Помнишь, как мы смотрели «Секс в большом городе»? Ты краснела, бледнела и сказала, что хотела бы побывать в Нью-Йорке. А потом мы еще посмотрели «Дневник принцессы» и ты сказала, что хотела бы побывать в Сан-Франциско. А потом еще неделю рисовала плакат с картой, куда бы ты поехала и чтобы ты там делала. Она лежит в серванте, наверху. И каждый день ты рассказывала, как хотела бы показать интересные места другим людям. И это прекрасно, моя дорогая девочка. Я хочу подарить тебе эту возможность.
Квартиру я оставляю тебя в надежде, что ты ее продашь (твоей отмашки ждет наша соседка тетя Лариса). Не держись за нее как за память. Я и дедушка Вася всегда будем в твоем сердце. Деньги потрать на путешествие по Америке или на учебу. А когда вернешься, если решишь вернуться, то лавка моей семьи Шульц в Амалиенау твоя. О ней никто не помнит и никто ее знает особо. Ты можешь там открыть свое агентство, угощать вкусным кофе и чаем с твоим фирменным шоколадным печеньем. Или продолжать сдавать ее и получать деньги, которые позволят тебе спокойно жить в новом месте.
Тебе останется только сделать документы, купить билеты, собрать быстро чемодан и лететь навстречу приключениям, моя любимая девочка Адель!
Улыбайся, радуйся, наслаждайся и живи! Я люблю тебя!
Твоя бабушка Еления».
Я не заглушала свои рыдания, пусть все слышат и знают, что я есть. Что я до сих пор горюю и скучаю по ней.
- Адель, - в квартиру зашла тетя Лариса, - милая девочка, ну что ты, что ты? - она медленно гладила меня, мягко обнимая. Я на мгновение представила, что это бабуля.
- Как же мне плохо без нее, - рыдала и рыдала, сидя в своем красивом изумрудном платье, которое было воплощением той жизни, которой я никогда не хотела.
- Адель, я, конечно, понимаю, что сейчас не вовремя, но тебе стоит поторопиться с решением насчет квартиры. У меня есть покупатель.
- Я…, - до меня только сейчас дошла суть бабушкиного письма. Она хотела подарить мне возможность увидеть мир, воплотить свою детскую мечту, - я… даже не знаю… тут столько воспоминаний…
- Я понимаю, милая, конечно, - она начала подниматься, а я ухватилась за ее руку, как за спасательный круг.
- Тетя Лариса, давайте продадим квартиру. Пожалуйста, - слезы продолжали бежать по моему лицу, оставляя следы на дорогом платье, а я чувствовала внутри какое-то новое чувство.
- Давай, тогда я договариваюсь с покупателем на завтра? - соседка достала телефон из кармана, быстро набирая сообщение.
- Да, это будет идеально. Завтра.
Вечером, включив любимую дедушкину пластинку, под которую мы с бабушкой вальсировали, я рассматривала свою детскую карту Америки. Фоткала каждый штат по отдельности, чтобы были видны геометки. Записывала в блокнот адреса и названия. Собирала дорогие сердцу вещи, с которыми не хотела расставаться ни за что.