Путешествие в тюрьму и обратно

Случай

Все мы зависим от случая. Одного единственного случая достаточно, чтобы всё уже не было как прежде, даже если вы не причастны к этому случаю. Он всё равно может вас настигнуть.

Истории принято начинать с самого начала, и, пожалуй, эта — не исключение.

Меня зовут Лиам, сейчас мне двадцать один. Я родился 13 сентября 1996 года в небольшом городке, больше похожем на село. Не думаю, что моё детство было чем-то особенным.

Как и все, я с утра до вечера бегал на улице, играя с местными ребятами. Когда стал старше — почти ничего не изменилось: те же люди, только интересы другие. Я легко находил общий язык с кем угодно, но никогда не зависел от общества. Мне было всё равно — в компании я или один. Я всегда находил, чем себя занять.

С самого детства у меня была богатая фантазия. Достаточно было сорвать лист с дерева и оторвать от него пару кусочков — и вот уже передо мной дракон. Думаю, все в детстве так делали. Просто с возрастом многие теряют эту способность — мечтать, представлять. Я же почему-то её не утратил.

Я отучился одиннадцать лет в школе. Как и многие, я не любил школу, но с грустью сожалею, что закончил её. После школы я не поступил в университет просто потому, что не хотел. Я сторонник идеи, что любую профессию можно освоить непосредственно, приступив к работе. Конечно, качество и исход работы определяют знания и опыт, но в целом есть работы, где это всё не так важно.

Летом, в восемнадцать лет, я устроился на завод — мы собирали большие детские игровые площадки. Работа была тяжёлой — и физически, и морально. Двенадцать часов на ногах, по два часа туда и обратно на общественном транспорте. Я приходил домой и не хотел ничего.

Моя жизнь тогда состояла только из сна и работы.

У меня не было выходных — мы работали всегда. Из-за такого графика я потерял счёт времени. Я не праздновал свой день рождения, потому что работал. Помню, как вышел на улицу и осознал, что уже осень. Красивая, прекрасная осень. Тогда, пожалуй, я впервые задумался о том, что не хочу так прожить жизнь, всегда работая и не видя света белого. Подумал… и пошёл на работу. Потому что "так надо".

Но, как это часто бывает, вмешался случай.

Однажды машина с деталями для сборки сломалась в пути — и нас неожиданно отпустили домой. Помню, как мужчины из бригады ворчали: "Лучше бы уж поработали, день впустую". А я понять не мог, как можно не радоваться такому подарку — выходному. Можно столько всего успеть. Хотя, скажу честно, я хотел только две вещи — отдохнуть и выспаться.

Я пришёл домой, поел, полежал. Осознал, что я понятия не имею, как проводить время, будучи уже взрослым. Будь я ребёнком, я бы пошёл гулять на улицу, взял бы в руку палку и начал бы представлять, что это меч. Но вот беда... Я уже взрослый, и так делать не могу. Или могу?

Я не хотел сидеть дома. Хотел идти — куда угодно, лишь бы не оставаться в четырёх стенах. Я и так в них провожу треть жизни. С этого всё и началось — моя любовь к прогулкам. Я вышел, чтобы остаться наедине с осенью и с мыслями. Ни дождь, ни грязь не могли испортить этот день. Это был первый за долгое время день, когда я делал то, что хотел. Пусть это и выглядело странно.

Я пошёл в поле. Не помню, сколько тогда прошёл и зачем. Но, когда вернулся домой, я был уставшим — физически. Но не морально — наоборот, будто стал легче.

Поел, принял душ и лёг спать. Утром снова была работа. Потому что "так надо".

Прошло немного времени. К началу зимы завод приостановил работу — заказов больше не было, часть сотрудников уволили. И меня тоже.

Почему-то я обрадовался. Мне всегда казалось, что мне не хватит смелости уйти самому. Я делал то, что мне говорили, даже если не хотел.

У меня были сбережения. Была причина, по которой меня сократили. Это означало, что я имел возможность наслаждаться свободным временем дома, занимаясь тем, чем хотел, до тех пор, пока не закончатся деньги или я не найду подходящую работу, которая мне понравится.

Я жил с мамой и младшим братом.

В целом, стоит упомянуть, что у меня их трое — три брата. Два старших и один младший. Старшие братья, включая меня, работали, а младший учился в университете. Старшие братья жили отдельно, у них была своя семья.

И не подумайте, что я сидел у мамы на шее. Я всегда давал ей деньги, и у нас была даже установлена определённая сумма, так называемая «такса». По негласному соглашению, я мог не работать, пока помогаю ей. Это было обоюдное решение. Мне так было спокойнее.

Когда я сидел дома и одновременно искал работу, думал о том, как выглядит взрослая жизнь. Помню, как был маленьким, всегда думал, что, когда стану взрослым, буду делать то, что захочу. Но вот я стал взрослым и понял, что ошибался. Впрочем, как и все в этом возрасте. Быть взрослым — это делать то, что нужно, несмотря ни на что.

Без работы мне было скучно.

Друзей — мало. С девушками — не сложилось. Я не знал, какая будет следующая работа и какой у неё будет график. А в плотный распорядок, где 12 часов работа и 8 — сон, трудно вставить что-то ещё.

Наверное, потому я даже не пробовал. Или, может, просто ищу себе оправдание.

Я много гулял. Каждый день. В любую погоду.

Иногда, очень редко, со мной ходил мой брат. Мы общались, сложно сказать о чём именно. Думаю, обо всём, что приходило на ум

Так прошёл первый месяц безработицы. Я спал, ел, гулял, мечтал. Думал.

Мы жили в двухэтажном доме, в квартире на втором этаже. Когда мы были маленькие и все жили под одной крышей, квартира казалась маленькой, не всегда удавалось найти тихое место. Но вот, спустя годы, нас здесь живёт трое: у каждого своя комната, у каждого свой тихий уголок.

Однажды мама вернулась с улицы, нахмурилась и сказала, что соседи недоумевают: куда это я всё время хожу. Впрочем, не только соседи — и дома никто толком не понимал, что я делаю в поле.

Представьте: вы один, идёте по полевой дороге среди бескрайних просторов. И вдруг начинают сыпаться вопросы:

Зима, которую я запомнил

Зима — пожалуй, моё любимое время года. Не знаю почему, но я люблю холод, снег и метель. Для меня она почти не отличалась от других времён года, разве что с прогулками возникали трудности. Но погода меня не останавливала. Пусть на улице мороз — двадцать градусов, я всё равно выходил гулять. Снегопад такой, что дальше пяти метров ничего не видно? Всё равно иду. Единственное, что могло меня остановить, — мокрая обувь.

Когда ботинки намокали постепенно, это было не страшно. У меня хороший иммунитет, я редко болею. Но если после долгой прогулки обувь не успевала высохнуть до следующего дня — тогда да, оставался дома. Не хотелось надевать мокрое.

Шестнадцатого январяя пошёл гулять. Погода была тёплая, снег шёл, но тут же таял. Дорогу в поле размыло, и я пошёл по траве вдоль неё. Обувь промокла почти сразу, но я продолжил путь. Этот день и следующий я запомню навсегда.

Вернувшись домой, я посмотрел на часы — было около трёх дня. Через час начнёт темнеть. Я успел вернуться засветло. Поставил обувь сушиться, сделал чай с лимоном и отправился в комнату отдыхать.

Вдруг вспомнил про собаку, которая жила рядом с гаражом. Её нужно было накормить. Я пошёл на кухню, приготовил еду, вышел — а её нет. Снова отвязалась и сбежала. Это бывало не в первый раз, поэтому я пошёл искать.

Примерно через час я её нашёл. Привязал, накормил и, как обычно, попросил не убегать. Конечно, она меня не послушала. Так прошёл мой день.

А вот семнадцатое январястало, наверное, самым ужасным — не для меня, а для незнакомых людей. Но горе, которое коснулось их, отозвалось и во мне.

Я не пошёл гулять: обувь не успела высохнуть. К тому же в ту ночь неожиданно отключили отопление. Я вышел во двор буквально на минутку — покормить собаку. Был в домашних тапках. И увидел вдали множество машин: скорая, полиция и какие-то без опознавательных знаков.

Я сразу начал переживать. Мы жили рядом с железной дорогой, и такая концентрация машин могла означать только аварию — или что-то похуже.

Я всегда боялся смерти. Мне трудно было справляться с её близостью, даже чужой. Поэтому я волновался. Покормив собаку, я вернулся домой и спросил у мамы, не знает ли она, что происходит. Она сказала, что нет.

Меня это не успокоило. Я никогда не интересовался такими вещами: не хотел видеть сбитую собаку или кошку. Мне всегда было жалко живое существо — любое. Я просто хотел, чтобы ничего не случилось. Чтобы машины приехали по ложному вызову. Чтобы это был просто шум, а не трагедия.

Я выглядел, наверное, тревожно. Пошёл умыться, заварил чай с лимоном, сел в своей комнате. Брат в то время был на учёбе.

Тишина немного успокаивала, но за окнами всё ещё слышались отголоски сирен. Они были как тени — слабые, но упорные, напоминали, что где-то совсем рядом случилось что-то ужасное.

И вот — машины заехали к нам во двор.

Я выглянул в окно — две полицейские машины. Сердце екнуло. Такое бывает только если что-то случилось с теми, кого ты знаешь. Полицейские вышли, разделились и пошли по подъездам. Мы жили на втором этаже, и до нас очередь дошла не сразу.

Раздался стук в дверь. Нет — удар. Глухой, тяжёлый, как будто в дверь бросились всем телом.

Мама замерла посреди комнаты. Посмотрела на меня — в её взгляде мелькнуло что-то острое: тревога, предчувствие.

— Кто это?.. — пробормотала она.

Но дверь уже открылась.

За порогом — двое. Первый — коренастый, с жёстким взглядом. Руки на поясе, возле кобуры. Второй — моложе, но не менее напряжённый. Пальцы стискивают рацию, как будто он вот-вот получит приказ.

— Здесь проживает Лиам?

— Здесь… А что случилось? — голос мамы дрогнул.

Они не ответили. Просто шагнули внутрь, оттеснив её плечом. Их взгляды скользнули по прихожей и остановились на мне.

Я стоял в конце коридора. Босой. В мятой футболке с выцветшим принтом и шортах.

— Руки за голову! На колени!

Я не успел даже подумать. Только почувствовал, как пол уходит из-под ног. Рухнул на холодный линолеум. Пальцы сцеплены за головой.

— Не двигайся!

Хотя я и не мог. Грубые руки вцепились в мои запястья, выкрутили за спину. Послышался хруст — то ли суставов, то ли самого времени. Затем — холод металла. Наручники.

— Ты подозреваешься в убийстве девушки, — сказал кто-то у самого уха.

И тут — облегчение.

Да, именно оно. Как удар под дых — неожиданное, глупое и страшное. Но настоящее. Потому что это ошибка. Очевидная, чудовищная ошибка.

— Это ошибка… — сказал я. Голос дрожал от страха, но в нём была уверенность.

— Все так говорят, — бросил один из них, поднимая меня на ноги.

Мама что-то бормотала. Её руки тянулись ко мне, как будто могли остановить всё это.

— Это ошибка… Этого не может быть… Мой сын не способен даже муху обидеть…

Но полицейские были непреклонны. С вешалки у входа они схватили первую попавшуюся куртку — к слову, даже не мою — и накинули мне на плечи. Это была весенняя куртка брата, которую он не носил: не по сезону. Я был в футболке, шортах, домашних тапках — и чужой куртке. Думаю, их это не особо смутило.

Меня вывели из дома как преступника. И когда я переступил порог, меня накрыло чувство унижения. На улице уже собрались соседи — вышли посмотреть, что происходит. Думаю, увиденного им хватило, чтобы сложить картинку. Простую, удобную, ложную — но, как им казалось, единственно верную.

Я запомнил их лица. Они смотрели на меня с недоверием, страхом, осуждением. Будто я действительно кого-то убил. В тот момент я понял, что даже в глазах тех, кого я знал всю жизнь, я стал тенью себя самого — обвинённым, чья вина предварительно была принята без слов.

Мы прожили в этом городке восемнадцать лет. Каждый день здоровались, перекидывались парой слов. Они знали меня с детства. И всё это перечеркнул один случай. Одно недоразумение.

Теперь, спустя годы, я понимаю: чтобы по-настоящему понять другого человека, нужны годы. А чтобы всё изменить — достаточно одного мгновения.

Ожидание

Камера находилась в подвале. Небольшое помещение — метров восемь на пять. Вдоль стен — две узкие койки, вырастающие прямо из бетона. Вид у них был унылый, почти унизительный. Я очень хотел спать, был измучен, но уснуть так и не смог. Всю ночь бродил туда-сюда по камере, думая, что будет дальше.

Наступило утро. Поспать так и не удалось. Меня снова повели в комнату для допроса. Ждать следователя пришлось долго. Время тянулось бесконечно. По ощущениям — не меньше четырёх часов.

Забегая вперёд, скажу: в то время полиция опрашивала всех — соседей, моих родных. Ходили по местам, где я бывал, искали орудие убийства. Так ничего и не нашли.Соседи рассказали все, что знали, и даже больше, выдумывая на ходу разные истории, например, что меня уволили с работы, потому что я неуравновешенный, или что я с кем-то там подрался.

Мама с братом говорили правду. Наши показания совпадали. Все переживали, старались помочь, но почти ничего не могли сделать. Им сказали: «Задержан до выяснения. Если не виновен — отпустим». Не думаю, что их это сильно успокоило.

Я в этот момент дождался обеда. Впервые мне предложили что-то поесть, и пусть это была уличная еда, купленная через дорогу в магазине. Я был этому рад, хотя голода и не испытывал, я все же поел.

Вскоре в комнату вошёл следователь. На этот раз — с толстой папкой и диктофоном. Он снял куртку, повесил её на спинку стула и, словно с удовольствием, начал раскладывать бумаги на столе — будто это подарки к Новому году.

Включив диктофон, он начал:

— Где ты был семнадцатого января?

— Дома.

— Почему не пошёл гулять? Что, знал, что тебя там ждёт?

— Нет. Просто обувь не успела высохнуть.

— Что ты такого делал, чтобы намочить её? И чтобы она не высохла за двенадцать часов?

— Гулял. Снег таял, было сыро. И, кажется, ночью отключили отопление.

— Как удобно… Мы проверим. Поспрашиваем, может, кто подтвердит. А пока займёмся твоим телефоном и компьютером. Вдруг найдём что-то интересное. Ничего не вспомнил? — он приподнял брови.

— Вспомнил… Я забыл почистить историю, — пошутил я. Но он не улыбнулся.

— Может, ты переписывался с жертвой?

— Нет. Я бы точно запомнил.

— Ладно, посмотрим.

Он уже собирался уходить, когда я спросил:

— Можно мне увидеться с семьёй?

— Не сейчас. Сначала мы закончим. — Его голос стал неожиданно мягким. Я даже подумал — может, он мне поверил?

Меня снова вернули в камеру. Остаток дня прошёл в тревожном ожидании. Перед сном меня снова накормили и принесли обувь — но на этот раз наоборот: слишком маленькую.

Я — парень высокий, метр восемьдесят пять, не особо спортивного телосложения. Тёмные волосы, зелёные глаза и, как говорит мама, милая улыбка.

Наступило утро. Новый день. Новый шанс, что этот кошмар закончится. Я проснулся уставшим. Койка была неудобной, маленькой — скорее доска, чем кровать. Подушки не было, одеяла тоже. Я то и дело с неё соскальзывал. Ночная смена в участке не особенно старалась сохранить тишину.

Как и прежде, меня отвели в комнату для допроса. Дали еду. Я поел и стал ждать следователя. Надежда всё ещё была. Я ждал, как, думаю, на моём месте ждал бы любой.

Ожидание затянулось. Я даже задремал — положив руки и голову на стол.

Проснулся от резкого шума. Следователь вошёл громко, будто в гневе.

— Не помешал? — усмехнулся он.

— Нет. Я вас ждал, — протёр глаза я.

— Мы проверили твой телефон и компьютер. Ничего. Ни звонков, ни сообщений. Очевидно, ты использовал другой телефон. Или подчистил всё.

— Или… я ничего не делал. Ни с кем не переписывался. И это всё ошибка!

— Ты вроде не глупый. Скажи, зачем тебе всё это? Ты не смог принять отказ?

— Какой отказ? Что я сделал? Где мой адвокат? Почему меня держат здесь без причины?! — почти сорвался я.

— А я не знаю, где твой адвокат, — с издевкой сказал он. — Если не можешь оплатить — государство предоставит. Скажи, и тебе найдут.

— Мне надо поговорить с мамой. Узнать, что делать.

— Позже. Как только мы закончим. Сейчас ты — единственный подозреваемый. Больше никого. Родственники убитой говорят, что в её жизни появился кто-то новый. Последние два месяца она часто уходила куда-то. А тебя как раз тогда уволили. Её нашли недалеко от твоего дома, рядом с теми местами, где ты обычно гуляешь. Там же — следы. Совпадение?

— Да вы знаете, случайность на то, пожалуй, и случайность, что она почти нелепа, редка и невообразима.

— Я не верю в случайности... Может, пройдет время, и кто-то скажет, что видел тебя с ней? Может, ты что-то вспомнишь, когда поймешь, что деваться тебе некуда? Кто знает, что дальше будет... посмотрим.

— А может, вы просто тратите время впустую, а настоящий убийца всё ещё на свободе? На что вы тогда будете смотреть? На следующий труп?

Честно говоря, в тот момент меня всё так раздражало, что я будто стал смелее. Или, может, просто мне стало всё равно.

Следователь убрал с лица свою ухмылку и вышел. Едва прикрыв за собой дверь, он сказал сержанту у входа отвести меня в камеру. Но сначала — разрешить один звонок. Меня отвели в небольшой кабинет, где стоял стационарный телефон. Сержант сказал, что у меня есть пять минут.

Я позвонил маме и рассказал ей всё, что пережил за эти два дня. Спросил, знает ли она кого-то, кто мог бы быть моим адвокатом. Она ответила, что нет. И что денег у нас, к сожалению, тоже нет. Но пообещала, что найдёт способ, что-нибудь придумает. Я попытался её успокоить. Сказал, что мне обязаны предоставить государственного защитника. Попросил не волноваться.

Положив трубку, я сразу спросил у сержанта, как получить такого адвоката. Он объяснил, что нужно заполнить заявление. Я так и сделал — в тот же день написал прошение о предоставлении государственного защитника.

После этого меня перевели в камеру общего содержания. Перед сном меня накормили. Я уже привык к одиночеству, но этой ночью всё изменилось. Поздно вечером в камеру буквально забросили какого-то мужчину. Ему было около тридцати пяти. Одет он был неплохо, но лицо и руки — в ссадинах. Я понял: спать этой ночью не получится. Сел в уголке и просто ждал.

Шанс, которого нет

К этому моменту я уже знал всех по именам в полицейском участке — даже сержанта, который разрешал мне принимать душ, когда никого нет. Его звали Фил. Хороший парень. Два года как окончил училище, пришёл сюда работать, чтобы защищать людей. Сам он был не из богатой семьи, невысокого роста, с виду — «добрый малый».

Каждую третью ночную смену мы немного болтали, иногда даже играли в карты через прутья камеры. Разговоры у нас были нейтральные: ни о работе, ни об убийстве — скорее о погоде, новостях, о том, как устроен этот мир. В общем, о великом.

Меня всё так же водили к следователю, где я снова и снова отвечал на одни и те же вопросы:

«Где был?»

«Что делал?»

«Откуда знаешь?»

«Сознайся!»

«Если поможешь — можно будет рассчитывать на УДО».

А я каждый раз отвечал одно и то же:

— Я не виноват. Ничего не делал.

Мне не верили.

Однажды утром я проснулся и увидел перед собой двоих полицейских и следователя.

— Поедем на место убийства, — сказал он. — Может, ты там что-то вспомнишь.

Мы вышли на улицу. Впервые за десять дней я увидел мир: ни стены, ни решётки — людей, машины, свет. Люди были одеты не в форму. Чистый воздух. Тёплое зимнее солнце. Я будто забыл, что всё это существует. Меня посадили в машину, и мы поехали туда, где нашли девушку.

Пока мы ехали, я разглядывал всё, как ребёнок на аттракционе. Но поездка оказалась короткой — мы прибыли очень быстро. Когда я вышел из машины, всё показалось таким знакомым.

Раньше я не замечал, насколько здесь красиво. Это же было просто поле, просто деревья, просто снег. Я проходил тут почти каждый день. Но в этот раз каждый не упавший листок с дерева, каждая травинка, выглядывающая из-под снега, казались такими прекрасными. Всё было так знакомо, но в то же время — новым...

— Да, здесь я обычно гулял, — начал я.

Следователь переглянулся с полицейскими и спросил:

— Сам?

— Да, иногда с братом. Но сейчас у него учёба, и мы не можем гулять вместе днём. А вечером уже темно.

— И всё? Ничего больше?

— Да. Повторяю в сотый раз: я невиновен. Я не убивал девушку.

— А ты знаешь, где нашли её тело?

— Нет. Откуда мне знать?

— Пойдём, покажу.

Мы прошли всего несколько шагов. Следователь указал на место:

— Вот здесь. А вот, — он показал на следы, — здесь были твои следы. Больше — никого.

Он достал сигарету, закурил и продолжил:

— Думаю, всё было так. Вы шли вместе. Она хотела тебя бросить. А ты, не сдержавшись, схватил её за шею, не рассчитал силу — и задушил. Потом испугался, бросил тело и сбежал. Здесь редко кто ходит — ты это знал.

— Отличная дедукция. Только я её не знал. И вы так и не объяснили, как мы вообще связаны. Раньше говорили, что есть орудие убийства, а теперь оказалось, что её задушили. Но у меня нет ни царапин, ни ссадин. Выходит, она не сопротивлялась? Просто стояла и ждала?

— Кто говорил про орудие? Это ты себе выдумал. Чтобы нас запутать.

Я правда не помню, кто и когда мне сказал про орудие убийства, и говорил ли вообще. Из-за постоянного стресса мои мысли начали путаться, и я перестал отличать, где мои мысли, а где реальность. Я изо всех сил пытался вспомнить момент, когда начал думать, что бедную девушку убили чем-то, но увы, так и не вспомнил. Мы стояли рядом с местом, где нашли девушку. Так близко к смерти я еще не был. Я был сильно напуган и встревожен.

— Ты бы сильно упростил нам всем жизнь, если бы сознался. Как я уже сказал раньше, я все же думаю, что это была случайность, приступ агрессии. Если я прав, ты, возможно, мог бы получить меньший срок, сознавшись и рассказав всё как есть.

— Вы не поверите, но, отпустив меня или хотя бы поверив мне, вы бы тоже упростили нам жизнь.

На улице было холодно, дул сильный ветер. Все, кроме меня, были одеты хорошо, а я — в ту же кофту на голое тело и штаны. Мне становилось холодно. Наверное, к этому была следующая фраза следователя.

— Тогда постоим, — усмехнулся следователь. — Вдруг ты что-то вспомнишь.

Они больше не задавали вопросов. Просто ходили по кругу. То ли искали что-то, то ли просто ждали, пока я замёрзну. И, знаешь, на холоде думалось лучше.

Я вдруг понял: а ведь я мог бы помочь. Не как полицейский — как человек, который тут вырос, ходил этими тропами тысячи раз. Я же знаю это место. Вдруг что-то замечу?

Оглядываясь по сторонам, я замечал всё то же, что и всегда: облетевшая осенняя листва, клочья снега в тени деревьев, промёрзшая земля. Дорога выглядела привычно, и поле рядом тоже казалось обычным — если не считать тракторных следов, словно кто-то недавно вспахивал его.

Меня сбивало с толку большое количество следов, оставленных всеми теми людьми, что были задействованы в этом деле. Чуда не произошло — я ничего не увидел, не смог помочь делу.

Через полчаса полицейские намекнули, что пора. Конец смены.

Стало темнеть. Я попросил заехать домой, взять тёплые вещи. Но мою просьбу проигнорировали. Меня посадили туда же, откуда забрали утром. Я снова оказался в своей камере.

Новый день, но так похож на все предыдущие. Всё так же мне никто не верит, и я всё так же здесь, в камере.

Как себе помочь? Что можно сделать? Я не знал. Меня охватило беспокойство. Я злился. Почему так? Почему именно я? Но это всё — риторика. Я был слишком глуп, чтобы ответить.

Следующая неделя шла точно так же. Тысяча тех же самых вопросов. Те же ответы. Всё повторялось. Это был замкнутый круг.

Однажды, сидя в комнате для допроса, я вдруг понял, что не помню, какой сегодня день недели. Десятый день я тут? Или сотый?

Пару раз я видел братьев. Через решётку.

Я так привык к распорядку, что просыпался за десять минут до утренней смены. Без часов. Просто знал. Чувствовал. Ждал у выхода, когда меня поведут на допрос.

Но один день оказался другим.

Я сидел в той же комнате и ждал следователя. Вместо него вошёл адвокат. Молодой. Даже скорее парень. Лет двадцать пять, может чуть больше. Высокий. В сером костюме — на размер больше, чем нужно. В его глазах было что-то тревожное. Будто это его первое дело.