В самолёте пахло кофе, цитрусовыми духами и предвкушением отпуска. Саша села у окна, наслаждаясь видом на асфальт, дрожащий от жары. Билет, который она сейчас держала в руках, ещё вчера казался таким же реальным, как радуга из единорогов.
Конкурс местного радио был абсурдным: нужно было назвать все песни о море, прозвучавшие за последний час. Но удача, которой обычно у Саши не было даже на донышке чашки с кофе, неожиданно улыбнулась ей, как продавец мороженого в жаркий день.
— Добрый день, соседка! — раздался до боли знакомый голос.
Она медленно повернула голову и поняла, что судьба, кажется, смеётся над ней прямо сейчас.
Кирилл Волков — тот самый, который в школе называл её «железной улыбкой» из-за брекетов, смотрел на неё с чуть виноватой улыбкой, словно тоже понял, что ситуация пахнет жареным.
— Кирилл Волков, — с излишней серьёзностью представился он.
— Знаю, — кисло отозвалась она. — Я же с тобой училась.
— Вот чёрт! — он хлопнул себя по лбу и театрально вздохнул. — И я снова облажался. Ты, наверное, помнишь, как я запомнился тебе в школе...
— Брекеты — это, конечно, на всю жизнь, — саркастично перебила его Саша. — Особенно если каждый день об этом напоминать.
Кирилл покраснел, впервые потеряв самоуверенность.
— Я был глупый подросток, пытавшийся произвести впечатление на девчонок шутками.
Саша нахмурилась, но любопытство оказалось сильнее.
— Получилось?
— Нет, — вздохнул Кирилл. — Особенно с той, что сидела за третьей партой у окна и закатывала глаза, когда я шутил.
Саша невольно улыбнулась, вспомнив те времена.
— Мне казалось, я делаю это незаметно.
Кирилл наклонился ближе, заговорщицки прошептал:
— Если честно, у тебя получалось хуже, чем ты думаешь.
Она рассмеялась, и напряжение между ними начало растворяться, словно сахар в холодном лимонаде.
— Как думаешь, этот отпуск нас помирит или добьёт окончательно? — спросил Кирилл, улыбаясь уже искренне и открыто.
Саша посмотрела на него, пытаясь скрыть радость и смущение:
— Давай для начала переживём перелёт, а там посмотрим.
— По рукам, — он протянул ладонь, и пальцы Саши чуть дрогнули, когда она ответила на рукопожатие.
Корфу встретил их запахом лаванды, жареных каштанов и чем-то ещё — возможно, это плавился асфальт под шинами трансфера.
Всё шло идеально. Солнце светило, чемодан ехал, не переворачиваясь, Саша сделала селфи с местным котом, который выглядел, как будто тоже приехал сюда отдохнуть от московской суеты. До тех пор, пока она не услышала знакомый голос у ресепшн:
— Простите, как это — «двухместное размещение»? Я бронировал один номер для одного... себя! — голос звучал возмущённо и обречённо одновременно.
Саша замерла. Потому что голос был слишком знакомым. И слишком раздражающе уверенным.
— Кирилл? — спросила она, подойдя ближе, как человек, который только что увидел таракана в своём мороженом.
— Нет-ну-это-что-ж-вообще… — протянул он, увидев её. — Ты тоже в «Вилла Эсперанца»?
— Похоже на то, — медленно ответила Саша. — Надеюсь, у тебя не 207 номер?
— Господи. — Он упёрся руками в стойку, будто хотел отодвинуть судьбу. — Это какой-то туроператорский заговор. Или карма за то, что я списывал у тебя по биологии.
— Ты списывал у меня? — она вскинула брови. — А я думала, ты просто дразнился, чтобы быть оригинальным.
— И то, и другое. Я многозадачен.
— Простите, — вмешалась девушка с бейджем Bianca, Reception, — у нас действительно сбой в системе. Но отелей поблизости нет, всё забронировано. И других номеров у нас тоже нет. Один. Большой. Кровать. Окно с видом. Всё как вы просили.
— Мы ничего не просили, — хором сказали они.
— Слушай, — повернулся Кирилл к Саше. — Ну не на улицу же мне идти? Или тебе?
— А может, подумаем о кастинге на реалити-шоу? — предложила она. — «Соседи поневоле. Тропический ад». Я — саркастичная журналистка, ты — типичный мужчина с рюкзаком и убеждённостью, что носки — это одежда на все случаи.
— У тебя всегда такой острый язык? Или ты специально тренировалась к этому дню?
— Ты меня вдохновляешь.
— Ну… давай договоримся сразу. Я не храплю. А ты?
— Только если мне снится, как бывшие просят вернуться.
Секунда тишины. Потом они оба рассмеялись. Уже не от злости. От абсурдности происходящего.
— Ладно. По рукам, сосед. Но если ты поставишь свой чемодан в центр комнаты — я натяну верёвку и поделим территорию.
— Договорились. Я на южной стороне. Там, где розетка.
Саша закатила глаза и взяла ключ.
Номер оказался в точности таким, каким должен быть номер в романтическом романе, написанном по пьяни: одна большая кровать, балкон с видом на цветущую бугенвиллию и ванная с раковиной, в которой можно умыться только по очереди.
— Это выглядит... интимно, — заметил Кирилл, оглядываясь. — Может, поищем койку на пляже? Я слышал, там есть гамак.
— Только если я тебя в него завяжу, — отрезала Саша и кинула свою сумку на край кровати. — Левая сторона моя. Она энергетически более стабильная.
— Хорошо. Я человек гибкий. Главное — кондиционер работает.
Они оба повернулись к нему. Машина древняя, пульт с кнопками, стёртыми от времени. В углу — мигающий красный глаз.
— Он работает… — сказал Кирилл с сомнением.
***
Когда вещи были распиханы по углам, территорию кровати обозначили невидимой чертой, а кондиционер наконец начал дышать хоть чем-то прохладным, Саша заныла:
— Я голодна. И немного зла. Значит, пора кормить зверя.
— Учту, — сказал Кирилл, натягивая свежую рубашку. — Ты хочешь есть до того, как начнёшь кричать на персонал или после?
— В идеале — во время. Но давай начнём с салата.
Они вышли из номера, притворяясь, что идут на обычный ужин, как цивилизованные взрослые люди, которые случайно оказались в одном номере, но не собираются убивать друг друга чайной ложкой за право спать у розетки.
Дверь в столовую распахнулась, как в мыльной опере.
На пороге стояла женщина в лимонном платье, с закрученными в узел волосами, серьгами величиной с крышки от кастрюль и взглядом, которым можно было гладить котов или устраивать допрос без слов.
— А вот и наши голубки! — провозгласила она. — Комната 207. Я чувствую, вы уже нашли общий язык… или хотя бы разделили одеяло.
Саша замерла. Кирилл кашлянул.
— Простите, вы?.. — попыталась взять ситуацию в руки Саша.
— Я — синьора Лукреция. Хозяйка этой виллы, амбассадор любви и гурман страсти, — театрально поклонилась женщина. — А ещё готовлю лучшую лазанью на острове. Кстати, сегодня вы её пробуете. За мой счёт.
Кирилл сделал шаг вперёд, опасаясь, что их сейчас увенчают лавровыми венками и объявят семьёй года.
— Вообще-то мы не…
— Ещё не, — с заговорщицкой улыбкой перебила Лукреция. — О, я всё вижу. У вас идеальный баланс: у неё острый язык, у тебя вечное чувство вины. Это химия. Я знаю. У меня три бывших мужа, и один из них итальянец. Он тоже думал, что не влюбится.
Саша поспешно села за ближайший столик, пока её не понесли в алтарь.
— Спасибо… синьора. Нам правда… очень… нравится ваш… интерьер.
— И ваши серьги, — добавил Кирилл, потому что мозг сдался.
— Мило, — просияла хозяйка. — Пора приступать к еде. Я вам принесла особенный соус. Он вызывает признания. Или гастрит. Зависит от судьбы.
Она удалилась, оставив за собой шлейф лаванды, базилика и легкой угрозы.
— Мне страшно представить, что будет на завтрак, — прошептала Саша. — Омлет в форме сердечек?
— Или кофе с молочной пенкой в виде наших инициалов.
— Серьёзно, — сказала она чуть мягче, — я думала, всё будет хуже. Я имею в виду — ты. Мы.
Он посмотрел на неё внимательно, без шутки.
— Я тоже.
Молчание между ними вдруг стало не неловким, а каким-то лёгким. Как вечерний ветер с моря — тёплым, почти близким.
Саша чуть прищурилась, подняла бокал:
— Тогда тост.
— За что?
— За то, что иногда даже самая глупая путёвка может привести к… не самой глупой компании.
Кирилл поднял свой бокал, их стекло звякнуло мягко и просто.
Он наклонился ближе:
Будильник Саши не прозвонил. Потому что она его не ставила. Кто, в здравом уме, ставит будильник в отпуске?
Проснулась она от запаха: свежий хлеб, кофе и… ментол? Она приоткрыла один глаз. Потом второй. Потом увидела Кирилла — босой, растрёпанный, в шортах и с чашкой кофе в руке. И — о, боги — полотенце у него было наброшено на плечо, как у античного героя, только без меча, но с зубной щёткой.
— Ты встал раньше меня, — прохрипела Саша, прижимая подушку к груди.
— Это был акт самосохранения. Я слышал, как ты ночью разговаривала во сне. На греческом. По-моему, ты грозилась кого-то «обжарить в оливковом масле».
— Всё ещё звучит как завтрак.
— Между прочим, я приготовил кофе. Один тебе, один мне. Но только если я первый в ванную.
Саша резко села:
— Это шантаж.
— Это — дипломатия.
Она вскочила. Он рванул к двери. Они столкнулись в проёме ванной, застряли плечами, заорали, запутались в полотенцах, смеялись и ругались, пока Кирилл, наконец, не сдался:
— Ладно! Только не душ. Я сдамся, но не промокну.
— В следующий раз, Волков, я не буду такой милой.
— Ты думаешь, ты сейчас милая?
Саша захлопнула дверь с таким выражением лица, будто собиралась остаться жить в ванной.
Позже, на веранде, под шум цикад и звон ложек, они завтракали. На столе стоял багет, сливочное масло и огромное количество чего-то, напоминающего греческий йогурт.
— Ты уверен, что это йогурт? — спросила Саша, наклоняясь к пиале.
— А если нет — то это будет приключение. Всё как ты любишь.
— Я люблю стабильность и правильно маркированные продукты.
— Ты выросла.
Она приподняла бровь:
— А ты постригся.
— Хочешь потрогать?
— Только если ты первый испробуешь йогурт.
Он смело зачерпнул ложку и закрыл глаза.
— Ну? — Саша наклонилась ближе.
— Ммм… На вкус как… лето. С оттенком страха.
— То есть как мы с тобой.
Они рассмеялись, и Кирилл вдруг накрыл её руку своей. Просто. Легко. Но кожа у неё вспыхнула, как если бы кофе внезапно стал горячим до ожога.
Он убрал руку быстро, почти извиняясь. А Саша почему-то пожалела.
***
Пляж оказался как с открытки: ослепительно бирюзовая вода, белый песок, сиеста под пальмами, и Саша в купальнике, который она купила по скидке, потому что “всё равно никого знать не буду”. А теперь, вот, знала.
Кирилл вышел из воды, стряхивая капли, как реклама загара: загорелый, с морской солью в волосах, и с довольным лицом человека, который только что победил волну.
— Ты всё? Или ждёшь, пока температура воды снизится до 23,5?
— Я — женщина. Я захожу в воду красиво. А не как дельфин с судорогой.
— Могу помочь, — подмигнул он и сделал шаг.
— Волков. Даже не вздумай.
Он шагнул ближе.
— Я предупреждала!
Она вскрикнула, когда он схватил её за талию и поднял — легко, с силой и весельем.
— Кирилл! Поставь меня! Я в белом купальнике!
— Идеальный момент!
Он побежал с ней в воду, они захохотали, захлебнулись, выплыли, и солнце казалось ярче, а соль на губах — слаще. Она оказалась в его объятиях, лицо впритык. Дыхание горячее, чем средиземноморское лето.
— Ты сошла с ума, — выдохнула Саша.
— Тебе идёт, — прошептал он.
И на секунду — только на одну — никто не пошутил. Просто тишина, вода, солнце и двое, у которых вдруг стало чуть больше общего, чем номер и кондиционер.
А вдалеке, на веранде, синьора Лукреция, прищурившись, сделала глоток розового вина.
— Молодцы, дети. Продолжайте.
После пляжа они разошлись — по договорённости: каждый нуждался в личной сушке, косметическом восстановлении и «пяти минутах тишины без присутствия второго человека в радиусе метра». Это было по-взрослому. Это было правильно. Это длилось сорок минут.
К шести Кирилл уже стоял внизу, в белой рубашке с закатанными рукавами и багетом под мышкой (не спрашивайте), и смотрел на балкон.
— А ты чего так долго собираешься? — крикнул он.
Саша высунулась, как Рапунцель, только с заколкой-крабом и без принца.
— Я женщина. Ты видел, что делает морская соль с волосами? Это целая война. Мы в стадии перемирия.
— Я сдался ещё на этапе солнцезащитного крема.
— Ну вот и не жалуйся. Будешь блистать на фоне моей укрощённой гривы.
Она спустилась через десять минут — лёгкое платье, открытые плечи, волосы наконец-то не пытались атаковать чужую территорию, и на лице была та самая полуулыбка, которую Кирилл помнил со школы: как будто она знала над тобой какую-то правду, но пока не собиралась ею делиться.
— Готова? — спросил он.
— Всегда. Особенно к багету.
Они шли по узким улочкам, где запах жасмина перемешивался с ароматами жареных морепродуктов, а старички у кафе улыбались им так, будто уже знали, что они — пара. Или хотя бы достойные кандидаты на фотосессию «влюблённые в закате».
— Я тут подумал, — сказал Кирилл, — мы, вообще-то, неплохо ладим. Как для случайных соседей.
— Не обольщайся. Возможно, я просто терплю тебя ради кондиционера.
— А я ради твоего шампуня. У тебя ванная пахнет лучше, чем весь этот город.
— Это не шампунь. Это мой внутренний свет.
— Ах да, как я мог забыть.
Они засмеялись, свернули во дворик, где старый фонарь освещал каменные скамейки и кусты роз, как из открыточной вселенной.
Саша села, сняла сандалии и поджала ноги.
— Можно будет остаться здесь? На чуть-чуть?
— Конечно. У меня багет. Он универсален.
Молчали. Слушали. Кто-то неподалёку играл на гитаре, пел что-то на греческом — нежное, сонное, будто мир дышал медленно и только для них.
— Кирилл, — тихо сказала она, — а почему ты тогда... в школе... всегда так?
— Так — это как?
— Ну, дразнился. Брекеты, ботаничка, «миcс списки» — помнишь?
Он покачал головой и выдохнул.
— Да. Помню. И если честно — потому что не знал, как иначе обратить на себя твоё внимание. Я был идиотом. Ты была… яркая. Весёлая. Смешная. Умная. А я был школьный клоун с потребностью чувствовать себя нужным.
Она посмотрела на него удивлённо.
— Значит, ты не ненавидел мои брекеты?
— Я, чёрт возьми, ждал, когда ты улыбнёшься. Потому что, когда ты это делала, всё остальное было неважно.
Саша замерла. В груди потеплело, будто туда налили горячего чая. Или что-то посерьёзнее.
— Почему ты не сказал раньше?
— Потому что я был глуп. А потом — стало поздно.
Она медленно потянулась к его руке. Он сжал её.
— Ну, — прошептала она, — ты немного нагоняешь.
— Стараюсь.
— У тебя хорошо выходит.
— У тебя тоже.
Они замолчали. Но уже не потому что не знали, что сказать. А потому что всё было сказано. И фонари над головой вдруг стали теплее. И гитара — ближе. И воздух — как электричество.
И всё, что оставалось, — это не разрушить.
Но пока — всё было только лучше.