Путь Принятия Тени. Том 2

Часть 1. Дар и расплата. Глава 1. Бремя выбора

Том 1. Краткое напоминание

Трое, чьи судьбы сплелись в один клубок – адепт Линь Юй, даос Хань Фэн и изгой Сюэ Лэн – начали свой путь как враги, оказавшиеся в одном теле. Пройдя через боль, недоверие и вынужденное сотрудничество, они не только научились слышать друг друга, но и совершили первый ритуал разделения — Хань Фэн обрел новое тело.

Их хрупкий союз был скреплен магической Клятвой Дао-Сердца, превратившей их из соседей по несчастью в партнеров. Но эта победа имела свою цену. С уходом второй души Линь Юй, чье зрение было побочным эффектом их сосуществования, вновь погрузится во тьму.

Теперь трое изгоев, связанные обещаниями и выстраданной верностью, стоят на пороге новых испытаний, неся с собой бремя прошлого и нерешенную проблему – неотвратимую слепоту своего друга.

***

Пока они шли по Лесу Теней, прошло еще несколько циклов его неестественного дыхания. Стало отчетливо видно, что волны духовной энергии расходились от одного центра — то, что подпитывало эту агонию, находилось впереди.

Они шли в полной тишине, приглушенные гнетущей атмосферой. Изредка под ногами со стеклянным хрустом ломались колючие черные кустарники, стелившиеся по земле. На мелкой сухой пыли, похожей на пепел, оставались их следы, медленно заполняемые густым молочным туманом. На своем пути они пересекли ручей, неподвижный и черный — ни малейшего блика света, только абсолютная, светопоглощающая чернота. От воды исходил легкий запах озона и остывшего металла.

Именно в такой обстановке они и нашли его.

Цзюнь Ухэн сидел в неглубоком гроте, скорчившись, словно стараясь занять как можно меньше места. Он был безучастен ко всему, живое воплощение истощения. Когда они приблизились, он медленно поднял голову. Его глаза были пустыми, в них не было ни страха, ни любопытства — лишь всепоглощающая, бездонная усталость. Его губы едва дрогнули, выдохнув шепот, больше похожий на предсмертный хрип:

— Убейте меня...

И в этот самый момент Лес Теней сделал свой «вдох».

Воздух сгустился до состояния жидкого стекла, его стало невозможно вдыхать. Свет померк, будто кто-то задул единственную свечу во вселенной. Тени налились свинцовой тяжестью и поползли по земле, живые и враждебные.

Цзюнь Ухэн вдруг судорожно выгнулся в неестественной, сокрушающей позе, будто невидимый великан наступил ему на грудь. Раздался глухой хруст — то ли костей, то ли самой реальности. Его глаза закатились, оставив лишь белые, невидящие щели. Из его горла вырвался не крик, а низкочастотный стон, от которого задрожала земля и заныли зубы.

И начался мучительный, неконтролируемый «выдох».

Это была не энергетическая волна — это было разрушение самого пространства.

Для Хань Фэна это ощущалось как внезапный, леденящий душу сквозняк пустоты, заставляющий инстинктивно рвануться к мечу Пылающий Судья, но рука двигалась мучительно медленно, словно сквозь плотный сироп.

Для Линь Юя мир на мгновение провалился в абсолютную тишину, а затем его накрыло чувство чудовищного, невыразимого одиночества и тоски, вывернувшей душу наизнанку. Он физически почувствовал, как меркнет его собственная энергия, словно ее высасывают через тысячи невидимых игл.

Для Сюэ Лэна это было похоже на удар током и ослепительную вспышку одновременно. Его темная природа встрепенулась от узнавания родственной, но чудовищно искаженной силы. Он почувствовал не страх, а жадный, животный азарт и жгучую зависть. Такая сила... и она пропадает зря!

От волны искаженной праны камень под их ногами покрылся паутиной трещин и рассыпался в мелкий песок. Сам воздух застыл, горький и металлический на вкус.

Они не успели ничего сделать. Они могли только ощутить на себе всю мощь этого выброса — слепой, безразличной и абсолютно разрушительной силы, которой был наделен несчастный человек в гроте. Это длилось вечность и мгновение одновременно. А когда волна прошла, они стояли среди еще более состаренного и разрушенного пейзажа, чем раньше, потрясенные до глубины души.

Цзюнь Ухэн лежал без сил, тихо рыдая в пыли.

Глядя на него, Линь Юй почувствовал боль этого несчастного, сломленного человека, как свою собственную. В попытке понять, какая рана исказила дар Цзюнь Ухэна, и хотя бы на миг облегчить его страдания, Линь Юй медленно подошел. Соблюдая дистанцию, он присел рядом и тихо, с бездонным участием, сказал:

— Я чувствую твою боль. Позволь мне попробовать ее унять.

Цзюнь Ухэн вздрогнул — он так давно не слышал доброго слова, и на секунду его глаза наполнились слезами и призрачной надеждой. Линь Юй, не обращая внимания ни на Хань Фэна, чья рука замерла на рукояти Пылающего Судьи, ни на язвительное, готовое взорваться любопытство Сюэ Лэна в глубине сознания, закрыл глаза. Он направил поток своей чистой, целительной энергии навстречу одиночеству Цзюнь Ухэна. Он не пытался сломить его дар, а лишь жаждал залатать клочок израненной души, даровав ей драгоценную передышку.

Но светлая прана Линь Юя, едва коснувшись океана горечи внутри Цзюнь Ухэна, не исцелила — она ошпарила. Эффект был точь-в-точь как если бы в чашу с концентрированной кислотой плеснули чистой воды. Боль и отчаяние, усиленные присутствием чужеродного света, рефлекторно, с яростью раненого зверя, выплеснулись наружу.

Раздался не стон, а короткий, горький выдох — будто у Цзюнь Ухэна вырвали клок души. Вокруг него на мгновение сгустился мрак, втянувший в себя последние проблески света, и воздух стал вязким, как деготь. Линь Юй побледнел и отшатнулся, словно от удара кинжалом в сердце, чувствуя, как черная боль жалит его изнутри.

Его попытка не просто не удалась — она усилила мучения Цзюнь Ухэна, грубо напомнив ему о том свете, которого он никогда не сможет коснуться. Линь Юй стоял, белый как снег, и беззвучно шептал одними губами, подводя горький итог:

— Я... я не могу. Его боль... она съедает все на своем пути. Она... живая.

Сюэ Лэн нетерпеливо оттеснил обессилевшего Линь Юя вглубь их общего сознания. С трудом сдерживая азартную дрожь, он мысленно бросил: «Хватит ерундой страдать! Дай-ка я посмотрю на этот уникальный механизм». Хань Фэн заметил, как глаза их общего тела вспыхнули холодным, хищным блеском, а Сюэ Лэн полностью погрузился в изучение феномена.

Глава 2. Цена нового начала

Из грота был виден лес. Зеленоватый свет, пробивавшийся сквозь кроны деревьев, постепенно померк. Теперь единственным источником освещения стали гигантские бледные грибы, растущие у подножия деревьев. Их шляпки мерцали призрачным фосфоресцирующим светом.

Стены грота тоже были усыпаны гроздьями мелких грибов, которые отбрасывали мертвенный свет на трех людей, находящихся здесь.

Цзюнь Ухэн тихо, но уверенно озвучил свое главное и неизменное условие:

— Я добровольно передам свой дар только при условии, что мой дар никогда не должен причинять вред людям. Нарушившего должна ждать участь хуже смерти.

— Клятва? Легко. Я и не собирался тратить силу на кого попало. Ни один невиновный не пострадает. — легко отозвался Сюэ Лэн, слегка почеркнув слово «невиновный». — Если он не будет напрямую угрожать мне. И тем, кто рядом со мной.

Услышав уточнение про «невиновных» в разговор резко вступил Хань Фэн:

— Доверить тебе это — безумие! Твои понятия о «виновности» слишком широки. Клятва должна включать условие: мы, Линь Юй и я, становимся твоими Смотрителями. Наше слово — закон в вопросах применения силы против невинных. Наш приказ остановиться — обязателен.

Сюэ Лэн буквально физически ощутил, как в его душе закипает ликующий, черный восторг. Идеально. Они сами предложили надеть на себя поводок. Глупец-праведник, так жаждущий контроля, даже не понял, что это я его к этому подтолкнул.

Он резко вскинул голову, и на его лице — их лице — расцвела гримаса подлинного, некогда привычного бешенства.

— Чтобы вы на меня намордник надели? Ни за что!

После недолгого притворного раздумья он добавил:

— Хорошо, допустим. Но только при одном условии! Вы даете клятву — твердую клятву! — не бросать и не изгонять меня, пока мой дар не будет обуздан. Если вы отвернетесь от меня — разделите мою судьбу. И еще одно: вы не вмешиваетесь в мои методы выживания и борьбы с реальными угрозами. Таков мой ультиматум!

В глубине их общего сознания оценив хитрость Сюэ Лэна, Линь Юй едва заметно улыбнулся, и его улыбка осталась невидимой для Сюэ Лэна.

В обсуждение мягко вступил Линь Юй:

— Это разумно. Это даст тебе опору, Сюэ Лэн, а нам — уверенность. — и, чтобы сгладить острые углы возникшего напряжения, Линь Юй дополнил. — Но мы должны клясться не из страха, а из ответственности. Мы помогаем тебе нести это бремя, а ты позволяешь нам помочь. Это договор, а не тюремный надзор.

Линь Юй почувствовал, как по их общей связи от Сюэ Лэна донесся короткий, обжигающий импульс чего-то похожего на удовлетворение. А от Хань Фэна — волну тяжелой, но твердой решимости. Он стоял между ними, как живой мост, и впервые этот мост казался не хрупким канатом над пропастью, а каменной кладкой.

Линь Юй с твердой уверенностью обратился ко всем:

— Это не убийство и не вечное заточение. Это единственный шанс для души Цзюнь Ухэна обрести покой, не разбившись на осколки. Мы спасаем его душу.

Хань Фэн замер на мгновение, его взгляд был устремлен внутрь себя, будто взвешивая на невидимых весах душу Сюэ Лэна и свою готовность нести этот крест. Воздух сгустился.

— ...Принимаю, — его голос прозвучал с той самой стальной простотой, что защищала справедливость и помогала укреплять стены Монастыря Белых Снегов. — Я стану твоим Смотрителем. Но знай: мой долг — не только контролировать. Он — и в том, чтобы остановить. Если ты сорвешься... я исполню его до конца.

— Пусть сам Лес Теней станет свидетелем нашей клятвы и скрепит ее. — тихо, но четко произнес Цзюнь Ухэн. Его собственный голос звучал как скрежет камня, освобожденного после векового заточения.

Воздух в гроте словно застыл, превратившись в густое желе. Давление Леса Теней стало почти осязаемым — казалось, древний дух этого места прильнул к стенам пещеры, жадно ловя каждое слово. Грибы, освещавшие пространство своим призрачным светом, внезапно погасли, погрузив все в почти абсолютную тьму. На мгновение время, казалось, остановилось, а затем тусклые огоньки вновь робко замерцали, будто не решаясь нарушить повисшее напряжение. Лес Теней словно затаил дыхание, ожидая дальнейшего развития событий.

По жесту Сюэ Лэна, он, в одном теле с Линь Юем, Хань Фэн и Цзюнь Ухэн — провели лезвием по ладони. Капли крови, густые и почти черные в этом свете, упали на каменный пол грота, и капля крови Линь Юя, едва коснувшись камня, раздвоилась — словно отражая две души, делящие один сосуд. Одна из них был подобен капле лавы, а вторая — как чистый свет.

Кровь не растекалась, а собралась в четыре темных зеркала, отражающих призрачное свечение грибов.

Сюэ Лэн начал первым, его голос был резким, как удар стали о камень. Он говорил свои условия, и с каждым словом его кровь на камне начинала подергиваться инеем: «...силу не на невинных... слушаться Смотрителей...». На этих словах Сюэ Лэн мысленно усмехнулся: «А потом объясню, что был прав именно я».

Морозный узор, словно ледяная паутина, медленно расползался по одной из двух капель крови — той самой, что образовалась из сущности Линь Юя и хранила в себе след души Сюэ Лэна. Ледяные кристаллы оплетали каплю замысловатой сетью, сковывая ее движение, но не в силах погасить внутренний огонь. Сквозь прозрачную, застывшую пленку морозного плена продолжала пульсировать багровым светом заключенная в ней энергия — яркая, живая, неукротимая, словно сердце, бьющееся под защитой ребер.

В сознании Сюэ Лэна слова клятвы впечатались как ледяные руны. Он чувствовал, как привычный, яростный огонь его души сжимается в кулак, обретая четкую, сдерживаемую форму. Это было мучительно и... интересно. Новая головоломка.

Хань Фэн вступил следом. Его клятва быть Смотрителем прозвучала как приговор, который он вынес сам себе. — «...контролировать... остановить... мой долг...»

Капля крови претерпела другую метаморфозу — она трансформировалась в крохотный, но неимоверно тяжелый булыжник. С глухим стуком он вдавился в камень, и от места удара во все стороны побежали тонкие трещины, словно паутина на стекле.

Часть 2. Своя стая. Глава 3. Первая ночь

Давление Леса Теней сменилось привычным током духовной энергии спокойного места. После перемещения тишина оказалась оглушительной. Линь Юй стоял, невидящим взглядом уставившись в пустоту, но ум его был ясен, как отполированный горный хрусталь. К нему пришло осознание, непреложное и тяжелое: Цзюнь Ухэн не просто страдал. Он избрал страдание. Он отыскал точку, где его личная боль резонировала со стоном всего мира, и устроил в ней тюрьму собственного изготовления. И самое ужасное заключалось в том, что Линь Юй почти понимал этот выбор...

— Знаешь, в чем была его главная ошибка? — резко, будто рубя тишину ножом, прозвучал голос Сюэ Лэна. Он не смотрел ни на кого, вслушиваясь в новые, странные ощущения в чужом теле. — Он решил, что заслуживает быть наказанным. А из наказания никогда не рождается сила. Рождается только труп. Мне... такой исход не подходит.

Хань Фэн промолчал, сжав зубы до боли. Судьба Цзюнь Ухэна, доведшего долг до самоуничтожения, болезненным эхом отзывалась в его собственной душе, сплетаясь с неизбывной виной за Монастырь Белых Снегов. Эти воспоминания ворошили рану, причиняя почти физическую тошноту. В словах Сюэ Лэна, отточенных и ядовитых, как лезвие с ядом, звучала горькая правда. Ее неприкрытый цинизм вызывал у Хань Фэна глухое отвращение, но он, как честный человек, не мог не признать: логика была безупречной. И от этого осознания внутри него словно медленно поворачивался тяжелый булыжник.

После перемещения их выбросило на окраину озерного края. Пахло влажным ветром и илом, а где-то совсем близко угадывалась граница владений Ордена Цветущего Лотоса.

— Пахнет болотом и бедой, — тут же процедил Сюэ Лэн. — Давайте проваливать, пока нас не вынюхали. Линь Юй, ножи тебе без надобности. Я забираю.

Они не стали спорить. Целый день ушел на то, чтобы углубиться в дикие, ничейные земли. Местность пошла холмистая, поросшая густым кустарником. Для лагеря они выбрали вершину одного из взгорий. Оттуда открывалась панорама, от которой перехватывало дух: цепь холмов, уходящая к горизонту, словно волны застывшего моря. Внизу, словно серебряная лента, извивалась спокойная река, рисуя на земле замысловатые узоры и петли. Там, где течение реки морщил ветер, на поверхности воды играли солнечные блики.

Хань Фэн, глядя на это, почувствовал, как в горле встает ком. Эта красота была еще одним немым укором — он видел ее за двоих.

Внезапную тишину разрезал голос Сюэ Лэна, обращенный к Линь Юю.

— Слышь, ты не видишь, но не расстраивайся. Я тебе все как есть расскажу. Сидим мы на макушке мира... а вокруг эти холмы — будто короткой шерстью покрыты. Но зеленой. Аж глаза режет.

Сердце Хань Фэна сжалось от ярости. Эта шутовская болтовня показалась ему святотатством. Он уже готов был резко одернуть Сюэ Лэна, но взгляд его упал на Линь Юя. И он замер.

На губах слепого даоса таилась легчайшая тень улыбки. Не горькой и не прощающей, а... понимающей. Словно он слышал за грубыми словами не насмешку, а неуклюжую, отчаянную попытку подарить ему этот недоступный вид.

Пальцы Сюэ Лэна, грубые и неловкие в этой новой коже, развязали пространственный мешочек, который висел на поясе Линь Юя. Оттуда он извлек знакомую белую полоску ткани. Еще одну. И еще. Аккуратно, будто священные реликвии, они лежали в его ладони. И тогда Хань Фэн, наблюдавший за тем, как эта повязка ложится на глаза Линь Юя, впервые задумался: а он, случайно, не хранил их все эти годы? На всякий случай. На тот случай, который он, Сюэ Лэн, собирался создать ценою всего и всех.

Мысль ударила не в голову, а под дых, застыв в легких. Внезапно, с леденящей ясностью, обрывки памяти сложились в чудовищную картину. Годы. Долгие, мучительные годы, пока его собственное тело было темницей, а воля — пленницей, Сюэ Лэн не останавливался ни на миг. Он, как одержимый, рылся в древних свитках, ставил кощунственные опыты, искал ключ к воскрешению любой ценой. Эта безумная, всепоглощающая одержимость... она была тем чудовищем, что перемололо в пыль целый город, чтобы из этой пыли слепить призрачный шанс. Каждый житель Города Туманов, каждый мужчина, женщина, ребенок... их смерть была не просто жестокостью. Она была побочным продуктом, строительным материалом для этой невозможной мечты. И сейчас, глядя на эту белую повязку — символ слепоты и прощения, — Хань Фэн видел за ней горы трупов, на которых вырос их новый, уродливый шанс.

Теперь Хань Фэн понимал. Понимал до дрожи в коленях, до горького привкуса желчи во рту. Он измерил всю бездну этой одержимости, и ее масштабы заставляли сердце сжиматься от леденящего ужаса. Эта сила не отступит. Она будет цепляться за Линь Юя с упорством стихийного бедствия, сметая на своем пути все — знакомых, незнакомцев, целые города — лишь бы не потерять свой единственный свет.

И перед ним, как единственный возможный путь, встал чудовищный, немыслимый вывод. Он не может уничтожить эту одержимость, не уничтожив их обоих. Значит... значит, ему предстоит самое сложное в его жизни. Он должен попытаться стать тем, кто направит эту разрушительную реку в иное русло. Не дать ей смыть Линь Юя, а заставить ее... питать его жизнь. Если, — и Хань Фэн с горечью осознавал тщетность этого «если», — если такое вообще возможно.

Линь Юй сидел на мягком мху, ощущая его податливую упругость под коленями. Лес вокруг него жил своей тихой жизнью, но сейчас в эту музыку природы вплетались новые звуки — отчетливый треск ломающихся веток, который постепенно перерастал в уютное потрескивание костра.

Теплый воздух, пропитанный запахом дыма, ласково коснулся его лица, и слепой даос невольно улыбнулся. После леденящего хаоса Леса Теней это тепло казалось почти чудом. Где-то рядом, совсем близко, Сюэ Лэн возился с костром, и Линь Юй мог почти видеть, как пляшут в воздухе искры, уносимые вечерним ветерком. Он поймал себя на мысли, что слушает эти звуки с жадным облегчением.

Под руками ощущалась бархатистая поверхность мха, а пальцы ног чувствовали прохладу земли. От разгоревшегося костра разливалось тепло, такое родное и уютное. Духовная энергия этого леса струилась вокруг спокойными, здоровыми потоками, и каждая его частица пела тихую песнь жизни. Разительно непохожую на пронзительный, искаженный стон Леса Теней, который резал душу, как стекло.