Путь сквозь раскаяние

Путь сквозь раскаяние

АКТ I: СКРЕЩЕНИЕ ТРОП
Глава 1. Чужой грех
Самый страшный грех — не причинить боль, а заставить полюбить ее

Дым костра из соседней хижины вползал в окно струйкой сизого пара. Эймон сидел у стола, не двигаясь, застывшей глыбой в полумраке своей комнатушки. Он давно отвык от тепла живого огня. В его очаге лежали холодные угли — пепел напоминал ему о том, чего нельзя забывать.

Тишину прорезал крик.

Не яростный, не боевой. А сдавленный, животный, полный такого ужаса, от которого стынет кровь. Крик из той самой хижины.

Эймон сжал кулаки. Ногти впились в загрубевшую кожу ладоней, оставляя красные полумесяцы. «Не лезь, — шептал внутренний голос, голос Каина, призрачно усмехавшийся в его памяти. — Это не твое дело, Судья. У каждого своя расплата».

Но он уже встал. Ноги сами понесли его к двери, будто на старую, знакомую пытку.

Дверь в соседний дом была распахнута настежь. Внутри, на корточках, сидел Матиас, дровосек, могучий и добродушный мужчина, что еще утром делился с Эймоном хлебом. Теперь он смотрел в пустоту расширенными зрачками, полными слез, и беззвучно шептал, обнимая себя за плечи, будто пытаясь удержать рассыпающееся на части тело.

— Нет... нет, прости... я не хотел... — его плечи вздрагивали.

Жена Матиаса, Лина, металась по горнице, лицо ее было бледным от страха.
— С ним творится неладное! — бросила она Эймону, не в силах оторвать глаз от мужа. — С утра как подменили!

Эймон знал, что творилось. Он чувствовал это — тягучую, липкую волну чужой вины, что исходила от дровосека и окутывала его самого, словно удушливый смрад. Это был знакомый, ненавистный груз. Его дар, его проклятие, которое он считал угасшим, возвращалось. Оно проснулось и жадно впивалось в рану на душе этого человека.

«Что ты натворил, Матиас? — с тоской подумал Эймон. — Украл? Предал? Убил?»

И тут его взгляд упал на пол, в угол горницы. Там лежала разбитая глиняная кукла. Простая, грубой работы, с двумя точками-глазками. Игрушка.

И все встало на свои места. Не убийство. Не предательство. Маленькая, детская трагедия. Сломанная игрушка дочери. Но для Матиаса, для его честной, прямой души, это было преступление. Он обещал починить, не сдержал слово. И теперь его совесть, разбуженная и усиленная проклятием Эймона, превратила эту мелочь в кошмар.

Эймон сделал шаг вперед. Боль, исходившая от Матиаса, ударила в виски горячим гвоздем. В воздухе запахло дымом и паленой плотью — призрачный аромат его собственного прошлого.

— Матиас, — его голос прозвучал хрипло, будто он и правда давно не говорил. — Это всего лишь кукла.

Дровосек медленно повернул к нему голову. В его глазах не было узнавания. Была только паника дикого зверя, загнанного в угол его же собственными мыслями.
— Она плакала... — просипел Матиас. — Слышишь? Она плачет!

Эймон слышал. Не плач ребенка. А тихий, нарастающий шепот. Шепот его проклятия. Он поднял руку, жестом пытаясь успокоить, остановить лавину. Но было поздно.

Матиас вскрикнул, заткнул уши и, отшвырнув невидимые путы, ринулся прочь из дома, в ночь, с криком: «Отстаньте от меня!»

Лина бросилась за ним с рыданием.

Эймон остался стоять посреди чужой горячки, в тишине, нарушаемой лишь треском дров в печи. Он глубоко вздохнул, пытаясь вытеснить из легких привкус чужого отчаяния. Он снова стал орудием чужой совести. Снова принес боль.

Он вышел на улицу. Холодный воздух не принес облегчения. И тут он увидел ее.

На краю деревни, у старого колодца, стояла фигура в сером плаще с глубоким капюшоном. Невысокая, хрупкая. Незнакомка. Она смотрела прямо на него. И хотя ее лица не было видно, Эймон почувствовал исходящую от нее волну такого же одиночества и обреченности, какое он носил в себе сам.

А позади, из тени сарая, вышел другой человек. Высокий, поджарый, с длинным свертком за спиной, в котором угадывалась коса. На его лице играла спокойная, хищная улыбка. Это был Каин.

Он медленно провел пальцем по горлу в универсальном жесте угрозы, а потом указал на незнакомку.

Каин ленивым движением швырнул в сторону незнакомки небольшой предмет. Свинцовый шарик, описав в воздухе короткую дугу, звонко ударился о камень у ее ног. Девушка, не успев даже ахнуть, рухнула на землю, будто подкошенная, ее тело обмякло в безжизненной позе.

Эймон бросился к ней, и с каждым шагом черты человека в тени становились все отчетливее. Холодные серые глаза с вертикальными зрачками, знакомый шрам на шее, вечная усмешка, вмерзшая в уголки губ. Каин. Призрак из самого темного угла его прошлого.

— Ну надо же, — голос Каина прозвучал сладко и ядовито, словно мед с примесью стрихнина. — Сам Судья. Не ожидал встретить тебя в такой богоспасаемой дыре.

Эймон, уже склонившись над бесчувственной девушкой, резко поднял на него взгляд. В его изумрудных глазах вспыхнул огонь, но голос остался глухим и ровным.
— Не называй меня так. Я оставил это прошлое в пепле костров, которые ты же и разжигал.

— Оставил? — Каин фыркнул, и его беззубая улыбка стала еще шире. — Мило. И что ты с ней сделаешь, бывший инквизитор? Помилуешь?

Эймон с силой сжал кулаки, но его голос остался тихим и опасным.
— Что ты с ней сделал?

— Успокойся, моралист. Всего лишь «Шепот Морфея». Паралич на пару часов. Не смертельно, — он сделал пару неспешных шагов вперед, разглядывая Эймона как диковинный экспонат. — Она мне нужна живой и... говорящей.

Эймон на мгновение замер, его взгляд скользнул по темным окнам ближайших домов. Деревня уже проснулась от криков Матиаса, скоро сюда сбегутся люди. Еще один скандал, еще одно проклятие, проявленное на виду у всех.
— Ладно, — резко выдохнул он, с ненавистью глядя на Каина. — Тащи ее и следуй за мной. В моей конуре будет безопаснее. Здесь не место для наших старых разборок.

Спустя пару часов девушка очнулась. Ее веки дрогнули, затем медленно открылись. Взгляд, еще мутный от действия яда, скользнул по низким почерневшим балкам потолка, по грубой деревянной столешнице, на которой она лежала, и наконец уперся в двух мужчин, стоявших друг напротив друга, как два противоположных полюса. В ее зеленых глазах плеснулась не паника, а настороженное, хилое любопытство.