Путь Владычицы: Дорога Тьмы

Промо

– А если, на самом деле, фрейи поедают своих детей, чтобы не страдать от разлуки с ними? И никакая тьма тут не причём?.. – Кайа, подперев голову рукой, наблюдала за спящим малышом. И вздохнула. В который раз за день, и сотый – за последнюю неделю.

Чем меньше шло материнской крови, тем тоскливей становилось на душе Кайи. Молчание няньки, в течение больше пяти месяцев справлявшейся с ролью утешительницы и вдруг будто бы уставшей повторять одно и то же, добавляло обречённости.

Кайа оплошала. Кайа родила малыша от недостойного… Но пресвятая тьма, какой же он милый! С первых минут, стоило няньке поднести его к замученной семнадцатилетней матери, та вцепилась в дитя и решительно заявила: не позволит его умертвить! Никому! Даже если родители будут настаивать!

Пусть живёт, как безымянная сирота. Пусть страдает, как простолюдин, – Кайа его не оставит! Пусть никогда у него не будет шанса получить свою тьму, зато он будет жив и, возможно, однажды под видом слуги окажется в королевских чертогах, будет рядом, как сводный брат Кайи – Горан, личный помощник отца. Если Горану повезло остаться в живых и отцовская тьма не поглотила новорожденного, значит, не всё так однозначно. И не исключено, что есть и другие, просто нянька притворилась, что знает только о Горане…

Нянька усмехалась. Пыталась убедить: стоит Кайе получить свою тьму, как все сердечные привязанности уступят место холодному разуму, и юная доннина ещё пожалеет, что поддалась жалости.

– Ты предлагаешь мне убить его?! – задрожала Кайа месяц назад, прижимая к себе малыша. – Или, может быть, тебе приказала моя мать это сделать?!

Но нянька покачала головой:

– Нет, моя доннина! За всю свою жизнь я не убила ни одного дитя, ни простолюдинского, ни тех, что рожали ваши матушка и сёстры здесь. Это делала за них тьма.

Кайа сглотнула страх:

– Как? – прошептала, чувствуя волну мороза на спине.

– Как – как… – нянька отвернулась, чтобы скрыть гримасу страха, – вырывалась и поедала. Я почти ничего не видела. Мне не дозволено присутствовать при великих всплесках…

Потом была долгая пауза, и Кайа впервые, за всю свою недолгую жизнь, сказала страшное:

– Я… не хочу… такой тьмы… Я. Не хочу. Есть. Собственных. Детей.

– С последним ваша матушка, помнится, особенно сильно мучилась. Ох, и проклинала всех мужчин тогда… Отродье ей изнутри выжгло всё чрево… Никому не пожелаешь такой участи. Таких сложных родов я и не припомню… Зато потом ваша матушка велела мне выйти, как обычно, и… Я вернулась, и на лице вашей матушки впервые за несколько месяцев расцвёл румянец. Вечером она уже смогла раскинуть крылья и улететь… А ваша старшая сестра, донна Марна…

Нянька спокойно рассказывала, убирая, сворачивая и сжигая в камине простыни – это надо было сделать в присутствии Кайи, чтобы та видела: её кровь никто не сможет использовать ни против самой Кайи, ни против всей семьи. Рассказывала, пока ей в спину не прилетела чашка:

– Замолчи, проклятая! – Кайа взорвалась. Если бы могла, ударила бы больнее! За разочарование, за страх, посеянный неторопливым нянькиным бормотанием.

Кайа ничего обо всём этом не знала. И нянька молчала четыре месяца, пока младшая дочь фрейев дохаживала свой срок вне стен дворца. Только нянькина радость и удивление от лёгкой беременности, хорошего аппетита выглядела подозрительной. Про выжженное чрево нянька не рассказывала, ждала, вдруг тьма снизойдёт на принцессу, и та сама всё почувствует.

Но Тьма осталась верной своим принципам – до двадцатилетия Кайи и не думала одарять её своими крыльями. Даже после того как младшая принцесса стала женщиной, а потом матерью, – тьма упрямо молчала. До совершеннолетия оставалось несколько месяцев, так что Кайа успеет вернуться домой, очиститься и подготовиться к принятию силы. А пока не время – кровь до сих пор пачкает нижнюю юбку. С кровью нельзя возвращаться – узнают о слабости Кайи быстро, тем более дома несколько насмешливых чужаков…

За этот месяц и нянька успокоилась. И даже подключилась к размышлениям о том, кому можно оставить малыша на воспитание и когда, под какой личиной Кайа сможет навещать его, а потом заберёт во дворец, наверх. Конечно, найти семью простолюдинов, которые почти никогда не брали приёмных детей, будет непросто…

Кайа не дала сыну имени – из-за страха перед пророчествами няньки. Пусть пока побудет просто малышом, а назвать-то его родная мать всегда успеет…

Дитя завозилось, хныкнуло, просыпаясь, и почти сразу нашло своими светлыми глазками лежащую рядом мать – и улыбнулось, перед тем как засунуть кулачок себе в рот. Проголодался, бедный! Кайа дёрнула завязку под грудью, приспустила ткань и потянула к себе розовощёкого мальчугана, причмокивающего в предвкушении материнского молока.

Она смотрела на него сверху вниз, а он будто чувствовал взгляд, ладошкой водил по груди, гладил. И дважды, когда молоко слишком щедрой струей заполняло его рот, он откидывался, переводя дух и откликаясь на долгий взгляд блестящих чёрных, как у всех фрейев, материнских глаз.

Наконец, малыш насытился, загулил, балуясь с соском, и Кайа приподняла его, чтобы пощекотать животик носом. Это был, наверное, самый смешливый малыш на всём пространстве Фрейнлайнда! Кайа никогда не слышала, чтобы малыши так заразительно хохотали. Впрочем, и его отец обладал отменным чувством юмора… Чем, наверное, и покорил неопытную дурочку, несовершеннолетнюю фрейю…

1. Две промашки мастера Оржана

Порыв воздуха раздул парусом занавески и прошёлся по приёмной террасе. Оржан Лотт, мастер над рабами, невольно повёл головой, подставляя лицо под ласкающий сквозняк, рука машинально оттянула горловину и опустилась – будь он у себя, давно бы снял кожаный дублет, под которым рубашка насквозь промокла от пота. Но на переодевание после прибытия корабля не было времени – оно ушло на разбор потасовки между новенькими рабами и бродарями[1].

На верхних этажах намного прохладнее, чем внизу, у раскалённой земли. Но даже после нескольких минут пребывания в холодных стенах тело по-прежнему хранит память об уличном зное – долог путь от пристани до замка и от ворот замка до проклятущей сотни ступеней сначала в него, потом – в королевскую башню с Сердцем Тьмы.

Фрейи делают вид, будто для гостей подъём на верхний уровень – всего лишь необходимое усилие. На самом деле, испытание лестницей придумано для того чтобы сбить спесь с высокомерных визитёров и вызвать у них туманящие разум жажду и одышку. Для своих, разумеется, подъёмника не стали делать, ведь главные жильцы верхних этажей – только фрейи, а у них есть крылья, которые позволяют королевской семье вообще не опускаться на грязную землю, а парить между посадочными террасами на разных этажах. К большому сожалению фрейлеров (тех, кого Тьма также отметила) крыльев им полагалось.

Существовал, правда, небольшой подъёмник из кухни наверх для доставки еды и сбора посуды, но кататься на нём дозволялось королевским отпрыскам и лишь когда они были несмышлёными бескрылыми детьми. Горан однажды на возмущение мастера Оржана, пыхтящего от нескончаемого подъема, ядовито предложил тому воспользоваться услугой кухни, и Оржан Лотт больше не жаловался, чтобы не провоцировать помощника его величества на другие шутки.

Король заметил машинальный жест уставшего посетителя и снисходительно улыбнулся:

– Мы не будем вас задерживать, Оржан-дан. Ваш доклад был исчерпывающим, как обычно. Хотите ли добавить нечто, требующее отдельного внимания?

Мастер задумался всего на мгновение и вежливо поклонился:

– Благодарю, ваше величество. Не могу отметить ничего особенного. Рабы отправлены на отдых, вечером смотр. Будут ли у вас особые пожелания, ваше величество?

– Никаких. Ты же знаешь, Оржан-дан, я давно пресытился. Тем более если нет «ничего особенного», – ирония в голосе короля заставила мастера над рабами тонко улыбнуться, но глаз он не поднял, продолжая смиренно стоять в ожидании мелких указаний.

Король пошуршал одеждой, вставая с трона, и спустился к стоящему у ступеней мастеру. Приблизившись, похлопал его по плечу:

– Лишь бы мои девочки были довольны. Им нужно набираться силы… Ступай, Оржан-дан, благодарю за службу, – король обернулся на помощника, что-то записывающего за высокой стойкой. – Горан, на сегодня аудиенции закрыты. Закончи с Оржан-даном, проследи за полной выплатой и можешь быть свободен до вечера. В восемь жду тебя.

Не объясняя никому из присутствующих, куда он направляется и зачем, король прошагал к занавескам – случайно или нет, очередной порыв ветра раздвинул их, и Его величество, король фрейев Асвальд Второй, замер у края террасы. За мгновение до того как он нырнул в пустоту, за спиной короля взметнулись чёрные крылья, сотканные из тьмы, Асвальд воспарил и улетел по направлению к горам на востоке. К нему присоединились две похожих крылатых фигуры, и вскоре три уменьшающиеся тени исчезли за дымкой облаков.

– Его величество – неутомимый страж наших мирных судеб, – пробормотал мастер Оржан, разбавляя паузу, ибо Горан продолжал скрипеть пером. Король ежедневно делал обход, то есть, облёт Фрейнлайнда, а то и дважды – утром и перед заходом солнца. Но деньгами не распоряжался, за него это делали другие. Поэтому гость остался топтаться на месте. – Всё ли благополучно на границах?

– Вполне, – пробормотал Горан. К дописанному поставил печать, сложил бумаги и канцелярию в ящики под крышкой стойки, закрыл их на ключ и только потом обратился к взмокшему от жары посетителю.

Двадцатипятилетний фрелер и помощник короля, внешне напоминающий Асвальда – тёмными волосами, пристальным взглядом чёрных глаз, стройной фигурой и некоей неуловимой силой, исходящей от голоса, – спустился по ступеням к подножию. Оржан в который раз подумал, что Горан становится всё более похожим на дона Инграма, старшего сына короля.

Но чужие тайны, даже плохо спрятанные, не дело низшей касты, и даже фрейлерам, возвысившимся простолюдинам, не положено совать нос, куда не просили. Поэтому Оржан подавил подобострастие перед силой тьмы и добродушную улыбнулся, а затем, наконец, расстегнул пару верхних пуговиц, позволяя сквозняку охладить мокрую шею.

– Ну, а для меня, Оржан-дан, неужели для своего друга вы не привезли ничего стоящего? – помощник насмешливо наблюдал за гримасой облегчения. – Удивлён, что вы до сих пор не адаптировались к лету.

– Я привык в это время прохлаждаться на корабле… Проклятые карамалийцы! Тьма побрала бы их всех вместе взятых! Пока сюда плыли – драка за дракой, на пристани…

Горан сделал приглашающий жест следовать на выход, и двое направились к лестнице, не обращая внимания на замерших статуями охранников.

– Вы думаете, какой-нибудь карамалиец придётся мне по вкусу? Что же это за рабы, ради которых вы второй раз за полгода топите корабль? Так на вас и флота не напасёшься, – со смехом сказал Горан, обрывая ворчание мужчины, который умел напускать на себя свирепый вид и успокаивать рабов одним взглядом.

2. Карамалийцы

Введённая в заблуждение старшими сёстрами, Кайа после встречи с Гораном и мастером Оржаном ушла в свою комнату похныкать. Забралась на кровать и натянула на себя покрывало, представляя себя укутанной Тьмой Утешающей. Сопровождавшее девушку облачко тьмы забралось в приглашающую щель и прильнуло к тёплой груди.

– Клянусь, Аша, запомни! Как только я получу свою тьму, обещаю: они пожалеют, что потешались надо мной! – она попыталась было всплакнуть, но привычка к постоянным розыгрышам от сестёр сделала своё – ни слезинки не выдавилось, только пальцы в гневе сильнее сжали край покрывала.

Кайа ещё несколько минут просидела так, заочно проклиная обидчиков, устала и спрыгнула с кровати, приказывая тьме:

– Всё равно я их увижу первой! Аша, за мной!

Она стремительно покинула комнату, и от порыва дверного сквозняка колыхнулась ткань, закрывавшая большое, в полный рост, зеркало. Младшая восемнадцатилетняя дочь владыки Тьмы, ещё пока не имеющая крыльев и вынужденная перемещаться по дворцу собственными ножками, привычно легко сбежала по башенной лестнице к сети переходов, ведущих в разные служебные помещения и во двор. Нырнула в один из тёмных коридоров и вскоре замедлила шаг.

Ход вёл к этажу над темницей для королевских рабов. Те, что не представляли интереса для господ, содержались ближе к руднику – подальше от тонкого слуха Его величества, ибо там с непокорными обходились намного строже.

Куда идти, Кайа знала: полчаса назад, по дороге в отцовскую приёмную башню, встретились две служанки с одеждой, снятой с карамалийцев – в стирку. Значит, полезных рабов, по традиции, сначала помоют, натрут благовонными маслами, проведут внушение, как себя вести перед владыками тьмы, и только потом отведут в господские смотровые покои. Сёстры и брат слишком гордые, чтобы подглядывать за рабами, а Кайа, пока не пришло её время, ничего, как-нибудь переживёт сегодняшний позор, если о нём доложат матери.

Чтобы исполнить задуманное, пришлось вскарабкаться в вентиляционную шахту, соединённую с купальней. Кайа поморщилась от душно-влажного воздуха, поднимавшегося снизу, но прикусила губу и поползла по каменному узкому лабиринту до цели – решётки и улеглась возле неё. Отсюда, сверху, превосходно было видно всех карамалийцев и охранника, стоящего с дымящимся тьмой хлыстом у входа, а также троих фрейских слуг, подливавших пленникам в их большие бочки горячую воду и подносившие мыло и щётки.

На самом деле, картинка была так себе: много ли увидишь сверху? Двое рабов пару раз перебросились фразой на своём языке, но хлыст почти одновременно щёлкнул, касаясь неприкрытой части спин всех болтунов. Очевидно, это было больно, если судить по вздрогнувшим собеседникам, но поскольку последовала вторая и третья провокация, то можно было не сомневаться – рабы попались на редкость упрямые.

– Говорите на общем языке! – опять рявкнул слуга, двухметровый надсмотрщик.

– А скажи, любезный, что нас ждёт после омовения? – вдруг спросил карамалиец без косы, с мокрыми волнистыми прядями, ниспадающими на плечи неплохой (так виделось сверху) мужественной спины.

Этот карамалиец до сих пор молчал, предоставляя удовольствие получать удары двум своим соратникам – рыжему великану и тощему брюнету с косой. Но вот он заговорил, и Кайа поёжилась: мурашками покрылись руки – до чего был привлекателен голос раба, лица которого не было возможности рассмотреть!

– То же, что и других рабов! – осклабился надсмотрщик. – Ты помылся, раз уже болтаешь? Вылезай, значит!

– Благодарю, любезный дан, мне ещё немного осталось, – миролюбиво проворчал спокойный карамалиец, очевидно, подразнив своим послушанием тощего. Тот фыркнул короткое слово на карамалийском, и хлыст опять лизнул спину с двумя красными полосами.

Больше карамалийцы не произнесли и слова даже на своём языке. Кайа устала ждать интересного диалога, выползла из шахты и провела рукой по влажному платью. Клубок тьмы сразу бросился облизывать свою хозяйку, и платье быстро высохло. Затем принцесса, не отказываясь от своего первоначального намерения, свернула в очередной коридор, дошла до лестницы, спустилась на этаж, и снова знакомыми ходами вывернула к темнице.

У встретившейся служанки забрала стопку белья, шикнула с деловым видом, мол, сама отнесёт, и направилась к двум вооружённым охранникам у двери в подземелье. Те помедлили, таращась на гостью: приказа не пускать принцесс не поступало, да и сама младшая дочь Асвальда здесь редко появлялась. Кайа с высокомерным видом повторила разражённый свист, и перед ней мгновенно растворили двери.

Она, наконец, вошла в вожделенную комнату с рабами и растерялась настолько, что застыла, прижимая к себе стопку белья. Но не скопление повернувшихся к ней мужчин, обнажённых, с обёрнутыми вокруг бёдер простынями, стало причиной изумления – на побережье рыбаки, привыкшие к палящему соларису, часто мыли и чинили рыболовные сети, сняв с себя верхнюю одежду. Просто эти рабы... эти карамалицы...

Кайа осталась недвижима, даже когда один из НИХ направился к ней, и у дверей дёрнулся охранник с хлыстом. Если карамалийцы ТАКИЕ, то как выглядят их господа, малерийцы?!

– Забыла, за чем шла, красавица? – насмешливо, со знакомым лёгким чужеземным акцентом проговорил сероглазый брюнет, чьи волосы ещё не успели высохнуть и продолжали виться тонкими локонами до плеч, в самом деле, мужественных, какими они показались сверху.

Он протянул руки, чтобы забрать принесённую одежду, и Кайа отметила про себя его высокий рост – ему, как и Горану, она доставала до груди. Но Горан являлся фрейлером – простолюдином, в котором отозвалась тьма дальних предков, а значит, внешность была облагорожена. Этот же сероглазый темноволосый сверстник Горана – всего лишь карамалиец, при том мелкий по сравнению с рыжим красавцем. Только что стоял рядом с тем и, в свою очередь, оказался ниже на голову. И заметно стройнее...

3. Наказание для виновных

Разглядев принесённую одежду, карамалийцы выругались в сотый раз.

– Проклятые ящеры! – Олоф расстроено натягивал штаны, вернее, некое их подобие – белые тонкие шаровары со сборчатой вставкой, прикрывавшей перед и зад, ибо ткань нещадно просвечивала на свету. Хлыст достал и до него, и Олоф взбесился, кидаясь в сторону охранника. – Ах, ты, ублюдочный!..

Его перехватили свои, задержали, пытаясь успокоить. Охранник не дрогнул, только в глазах промелькнула лёгкая тень испуга, и снова высокомерное выражение разлилось на смуглом лице.

– Зато не жарко, – философски сказал Дыв, затягивая завязки на поясе. – Я думал, вообще голыми поведут… Э!

Хлыст огрел спину, оставляя очередной розовый след, и уже Дыв, единственный кто знал фрейский, обратился к охраннику:

– Дай мне их успокоить, болван! Или ты хочешь, чтобы мы здесь бунт устроили?

Охранник невозмутимо опустил хлыст и больше его не поднимал, ибо обещанный бунт, в самом деле, вполне мог состояться. Появившаяся новая служанка внесла небольшой сосуд, макнула туда рукой и показала пленным на себе, мол, надо натереться.

– Что за дрянь? – спросил Лаурис, принюхиваясь к мази и косясь на окаменевшего охранника. – Это целебная мазь или?..

Дыв перебросился парой фраз со служанкой и перевёл:

– Говорит, просто благовония, чтобы господам не внушить отвращение запахом. У них обоняние, как у … ящериц.

Рыжий Торвальд, на котором штаны, несмотря на их большой размер, смотрелись узко и несуразно, покачал головой, когда Олоф приблизился с ладонью, наполненной маслом. Тощий Янне тоже отказался:

– Пусть нюхают, твари, чем пахнет нормальный человек.

Остальные всё-таки натёрлись и помогли друг другу.

– Что дальше? – спросил Дыв у охранника.

Их вывели из темницы, на сей раз добавилось сопровождение: колонну заключили два стражника, ожидавшие снаружи темницы и тоже с хлыстами.

Миновали всего три пролёта по каменной лестнице, свернули за угол, и носы уловили запах еды. Кто-то выразил надежду, что, может быть, их хотя бы покормят перед смертью.

– Твое желание сбудется, – буркнул Дыв, как только пленников привели в небольшую комнату, снова без окон, с тремя длинными столами и скамейками рядом. На одном стояли плошки с дымящимся содержимым, лежал хлеб, деревянные ложки и два кувшина в окружении деревянных кружек.

Настроение немного улучшилось: последний раз, ещё на каравелле, вечером в клетку швырнули два чёрствых каравая, таких же чёрных, как и сами фрейские бродари, да соизволили просунуть черпак с застоявшейся водой. Пообещали, что кормёжка в следующий раз будет на континенте, – и слово сдержали. Прошло полдня: пока пришвартовались, пока по знойной улице под молчаливое глазение толпы провели во дворцовую темницу, там часа два томительного ожидания и, наконец, купание.

– Ничего, есть можно, – хмуро поковырялся Грегор в чашке. – Дыв, спроси, чьё мясо.

В каше, сытной, сваренной с пшеном, виднелись тёмные куски. Карамалийцы осторожно пробовали, показалось съедобным, – и замолчали, уткнулись в плошки. Мясо овцы оказалось слегка жестковатым, и это потребовало медленной работы челюстей. Только Олоф ковырялся, отодвигая мясо: зачатки друидской магии требовали больше растительной пищи, чем животной. У него забрали и поделили между желающими мясоедами.

Большая часть пленников, расслабившаяся от долгожданной пищи и сладковатого кваса, унеслась мысленно в проклятый день, когда боги посмеялись над карамалийцами, отвели глаза и лишили разума на какие-то минуты, чтобы потом повергнуть в позор наказания…

Идею принцев Ядрана и Давора, пожелавших увидеть Всемирье и набраться мудрости, поддержало много желающих – молодые карамалийцы и с десятка два малерийцев, явно засидевшихся на родине. Ни о каких попутных захватах территорий и провокациях в адрес фрейев речи не шло: принцы всего лишь собирались спуститься на юг, принести жертву на островах у Челюсти Бога и посмотреть, что там, дальше, на востоке, за фрейским и арнаахальским континентами, затем пересечь Океан Безвременья (на сколько хватит сил и провизии, чтобы ещё и вернуться).

Большинство из собравшихся были опытными моряками, хотя бы раз побывавшими на Арнаахале, но вдруг всех захватил азартный дух путешествия, и решили: почему бы и нет? Восторгу юных кар-малирийцев тем более не было предела.

Подготовились за месяц. К пристани пришёл сам король Стефан Мудрый благословить старших сыновей. На отсутствие младшего, Исака, который поначалу больше всех бредил путешествием, но потом вдруг сник, тактично решили не обращать внимания. Все понимали: несмотря на радужность целей, в пути могло случиться всякое, а Кар-Малирии нужен наследник. Не вернутся старшие – младший поддержит отца.

Относительно Фрейлайнда наказ был наистрожайший: помнить о договорённостях, не провоцировать ящеров, не пересекать границу, установленную фрейями после победы над магами света, и вообще… Стефан Мудрый недаром так был назван подданными – будто предчувствовал несчастье…

Спустились к Челюсти Бога, жертву принесли, как полагалось, напоив древнего уснувшего Создателя кровью молодых ягнят, – и можно было плыть дальше. Но получил принц Ядран откровение и должен был провести в молитве на Роге Бога, одинокой крупной скале-острове, что примыкает к Челюстям, – столько времени, сколько потребуется для святого подвига. Может, то была шутка Создателя? Молился Ядран дня четыре, успела молодёжь заскучать, и вдруг спустился, сказал, что молитва принята, и можно плыть.

4. Кайа и луна

Дни полной луны для фрейев всегда были особенными: в это время дикие приносили свою жертву, а дети Асвальда Второго напитывались силой, и крылья распахивались всё увереннее. Но дело было не только в этом: наблюдать за другими – это одно, а когда тебя начинает глодать тревога, словно перед приближающейся опасностью…

На Кайю в последние месяцы приближение полной луны начинало действовать так же, как и на остальных, уже получивших Тьму. Хотелось куда-то бежать, ночи становились беспокойней, и хотелось съесть что-нибудь особенное – что именно, Кайа не знала. Матушка-королева заметила суетливость дочери и порадовала:

– Скоро Тьма призовёт тебя.

С тех пор Кайа не просто чувствовала приближение долгожданного подарка, а накручивала себя и надоедала окружающим, будто уже получила крылья, малюсенькие и невидимые никому. Наконец на её капризы обратил внимание Инграм, поинтересовался, что происходит, а узнав, пообещал взять с собой на Побережье, куда каждое полнолуние улетала молодёжь, обрётшая крылья. И Кайа была счастлива три ночи каждый месяц, когда перевоплощённый Играм уносил её на себе туда, где можно было полюбоваться лунной дорожкой, убегающей за чёрный горизонт океана.

Родители, однако, на полнолуние почти всегда оставались дома: с возрастом их сила становилась менее подверженной проклятию древнего бога. Длилось оно три-четыре ночи, и наблюдательная Кайя заметила, что в это время в тёмное время суток дворец будто замирал от некоего священного страха. Показалось, что даже слуги прятались.

Из любопытства восемь месяцев назад Кайа решила досконально изучить этот вопрос. Важно было найти нескольких фрейлеров, понаблюдать за их поведением. Действительно, Горан, часто по ночам работающий с документацией, два полнолуния подряд исчезал из дворца либо прятался в недоступном для Кайи месте. И остальные – учитель Вилфред, парочка офицеров, ответственных за охрану дворца, приближённые Его величества…

Сделав свои правильные выводы, Кайа возмутилась во время семейной вечерней трапезы:

– Если все исчезают, кто будет нас охранять?

Матушка улыбнулась:

– Не переживай, дитя. Тьма хоть и слаба в эти ночи, но её могущества хватит, чтобы защитить всех вас. Ваш отец не допустит приближения опасности.

– А это возможно? – с иронией спросил Играм, веривший в парализующий страх всего живого перед фрейями. Родители и сёстры засмеялись.

Подумав, Кайя сделала вывод: небесный Иль просто давал передышку простолюдинам, чтобы те смогли потом ревностней служить своим господам.

То было несколько месяцев назад, а это приближающееся полнолуние Кайя ждала в особом настроении – знала бы матушка, что её дочь собирается сделать!

После прибытия карамалийцев Солвег внезапно развернула оба крыла как следует, да и Улва стала заметно сильнее. Кайа спросила матушку, потребуется ли седьмая Ночь Взросления для Солвег, надеясь на отрицательный ответ. Ведь если бы необходимости в этом не было бы, значит, настала бы очередь Кайи. Но матушка огорчила: Солвег всё-таки пройдёт свой последний обряд, чтобы закрепить тьму в крыльях. Видя, что младшая расстроилась, королева успокоила: в этом году будет три сильного Иля, в приближающееся полнолуние проведут обряд для двух старших дочерей, а в следующий раз – для Кайи, даже если Тьма не призовёт её к этому времени. Оставалось подождать каких-то четыре месяца. Ждать их было невыносимо, и Кайя решила пойти на маленькую хитрость.

Пока старшие будут прятаться по своим комнатам или улетят к Побережью остужать крылья, Кайя проберётся в темницу, чтобы лично убедиться в том, что происходит.

За прошлую шалость матушка, как водится, отругала: во-первых, пленные могли представлять опасность для принцессы, во-вторых, она появилась перед ними в неподобающем фрейе виде. Напоследок Кайе было строго-настрого наказано не приближаться к рабам без сопровождения родственников. А потом её на смотр рабов так приодели в официальное тяжёлое платье и обвешали нитями символического белого и чёрного жемчуга, что девушка больше думала о том, как чешется спина под платьем или потеет кожа под украшением, чем следила за происходящим.

Рабов одели в обычную посконную одежду, вернее, только штаны, и теперь можно было безбоязненно любоваться светлыми ладно сложенными телами, которые выглядели не хуже, чем Инграм после обретённой тьмы. Кайя впервые присутствовала на официальном смотре, который не провели, как обычно, во дворе темницы, а заставили карамалийцев подняться в тронный зал, к Сердцу Тьмы. Инграм позже объяснил, что причина крылась не столько в солидных статусах пленных, сколько в намерении кар-малерийского принца Ядрана выплатить контрибуцию и забрать на родину соотечественников. Впрочем, Инграм считал, что стоило бы всё-таки не нарушать традиций обращения с рабами.

В процессе представлений выяснилось, что рыжий, на самом деле, – настоящий малериец, и Кайя разочарованно подпрыгнула: где же знаменитая белая коса?!

– Потому что он маг огня, дурочка, это же очевидно! – съязвила Марна, сидевшая рядом.

Родители тем временем совещались. Желание сира Торвальда защитить неразумных сыновей ценой своей чести было оценено Его величеством, но и он, будучи родителем, не смог преступить долга крови. Да, рыжий Торвальд сын Эллов, был первым светлым магом на Фрейлайнде за последние пять лет. Асвальд, некогда одержавший победу над кар-малерийцами и напившийся их магии на несколько поколений вперёд, отбил охоту у зарвавшихся магов приближаться к Тёмному Континенту. Потому что Тьма всегда сильнее света!

5. Рыжий Торвальд

А потом её осенило. Это же был идеальный повод завести себе раба-карамалийца! Пусть бы таскался за нею, как Аша, еду приносил... И заодно рассказывал истории, которые Кайа обожала слушать от учителя Вилфреда... Учитель! И Кайа настояла на усиленных занятиях карамалийским наречием. Она по-прежнему приходила ночевать в названную своей башенку, а днём уединялась на террасе, чтобы зубрить слишком мягкий для фрейев незнакомый язык.

Так прошла неделя и вторая от появления загадочных кар-малерийцев, но главное – однажды сюда обязательно пожалуют их принцы, и вот тогда-то Кайа сможет удивить не только гостей своим беглым карамалийским, но и отца, и сестёр. Инграм будет приятно удивлён, и тогда-то даже Марна не посмеет назвать младшую сестру глупой!

Худо-бедно, изучение карамалийского продвигалось, родные уже были в курсе, и отец, видя рвение дочери, за ужином повторявшей название столовых приборов и блюд на чужом языке, похвалил способности Кайи. Она с напускным хладнокровием спросила разрешения немного попрактиковаться с кем-нибудь из рабов, ибо произношение учителя Вилфреда было далеко от идеального, – и Его величество переглянулся с матушкой.

– Мы подумаем, Кайа, – пообещал он и, конечно же, забыл об этом пустяке.

Полнолуние настало вовремя. Инграм проговорился, утомлённый настырным приставанием младшей сестрицы: Рыжий Торвальд по-прежнему упорствовал, не желал делиться магией света с Марной; на него нацепили оковы Тьмы Охраняющей, та не давала магу сбрасывать излишки своего ресурса, что доставляло ему особые неудобства. Вошедшая в азарт Марна еженощно истязала раба, получая удовольствие от его мук, но не получая самого желанного – его магии.

Малериец не поддался Марне! Ох, от этой новости радость защекотала живот изнутри, и Кайа долго потом улыбалась полдня, кусая губы, чтобы не выдать предвкушение от намечающегося приключения. В отличие от раба Дыва, готового прислуживать Солвег, ворчливой с рождения, огненный малериец не сдался! Как говорил отец, свою силу надо лелеять, а чужую, врага, – уважать, ибо это позволит тебе лучше подготовиться к встрече.

Настала долгожданная полночь, Инграм улетел, несколько озадаченный желаним Кайи выспаться, на террасе у родителей приглушили факелы, и Кайа, привыкнув гулять в темноте по дворцовым закуткам, отправилась сначала на кухню, убеждая Ашу помочь усыпить охранника в темнице, а потом – в сам подвал.

Охранник, которому внезапно принесли холодный раф и разрешили расслабиться (“Хозяева все в отлучке, во дворце спокойно, наслаждайся, друг!” – голосом начальника охраны внушила Аша свирепому фрейлеру), проворчал что-то своё, по-солдатски умилительное от подарка, осушил бутылку и ещё некоторое время устраивался поудобнее, а потом, наконец, захрапел.

Кайа подобралась к нему, стащила связку ключей и через минуту была за решёткой, преграждавшей путь всем любопытным, – к пленным. Пришлось повозиться с ключами, прежде чем нашёлся нужный, и принцесса, не заботясь о безопасности, скользнула внутрь каменного жилища рыжего малерийца. Инграм говорил, что того вдобавок приковали цепью к стене после его непокорства, поэтому переживать раньше времени Кайа не стала.

В узилище царила густая, вязкая ночь. Глаза Кайи, конечно, в темноте видели прекрасно, но здесь, на самом деле, было слишком... Она чихнула: застоявшийся воздух показался удушлив, ощутимо пахло мужским немытым телом. Поэтому она вернулась с факелом из коридора, оставила дверь открытой для свежего воздушного потока, воткнула факел в держатель и приблизилась к стене, где неподвижно лежало большое тело.

Малериец странно дышал, тяжело, словно каждый вздох давался ему мучительно.

– Эй! Раб! – позвала его Кайа, пока не осмеливаясь подойти ближе.

Малериец не ответил, страшная музыка его дыхания не прервалась. Кайа осторожно вытянула руку, и Аша взвилась над головой, готовая в случае атаки защитить неразумную хозяйку, но палец ткнулся в спину, и реакции не последовало. Кайа, осмелев, ступила ближе, снова потыкала пальцем в лежащего – и вдруг ощутила, насколько он горячий.

Раб пребывал в некоем забытьи, травился своей магией, заточённой в теле и не имеющей выхода. Это была пытка Марны, так рассказывал Инграм. Да, малериец был рабом, пусть даже слишком красивым для фрейской принцессы, но отчего стало жаль его? Может быть, потому что Кайа втайне ненавидела Марну и тысячу раз дала себе слово отплатить достойно за словесные унижения?

Кайа погладила прохладной рукой горячую сухую и несколько шершавую спину. Карамалиец вдруг что-то пробормотал. Видимая безопасность расслабила гостью: ведь она давно мечтала потрогать настоящего малерийца, его косу...

А той не было! Короткие рыжие волосы сзади неровно подчёркивали белизну шеи. Значит, Марна вдобавок ещё и косу пленному отрезала!

– Пить! – повторил малериец, уткнувшись лицом в стену.

И Кайа растерялась.

Некоторое время в ней боролось два противоречивых желания: эгоистичное – потрогать всего раба, рассмотреть, пока он не в состоянии причинить ей вред, и противоположное – помочь ему, из одного чувства восхищения этой светлой идеальной громадой мышц безо всякой магии, просто потому что его боги благословили.

До сих пор понимание сути чуда находилось на границе вещей само собой разумеющихся: магия Тьмы, рождённая вместе со Всемирьем, давалась всем фрейям в совершеннолетнем возрасте и без исключений, никогда не отнималась, как то происходило с хрупкой магией света, ради сохранности которой малерийцы жертвовали многим.