Пылающие сердца Авалона

*0*

Весна, год 1328 со дня Гибели Древа Мира.

— Это измена, — изрёк за спиной у Лиары высокомерный голос, привыкший, что само пространство обязано под него подстраиваться. Это была советница леди Сильверай, чья гордость, подобно удивительно живучему сорняку, цвела даже на выжженной почве её угасающей магии. Болезнь обдирала её дар, как карманный воришка. Но осанку и спесь оставила, сочтя их неподъёмным грузом.

— Не вам говорить об измене, госпожа Сильверай, — откликнулась Лиара, удостоив советницу коротким взглядом через плечо. И надо сказать, что в этом взгляде было нечто, от чего даже у леди Сильверай, видавшей виды, на мгновение перехватило дыхание.

В фигуре Лиары больше не было ни покорной осанки принцессы, ни невинно прижатых к груди рук, ни обречённо опущенной головы. Всё это куда-то испарилось, и теперь перед советницей вместо принцессы Авалона стояла незнакомая девушка, напоминавшая скорее закалённую сталь, нежели фарфор.

— Вы позволяете себе слишком много, дитя, — каждый слог советницы тонул в хрипе. — Ваш отец…

— Мой отец, — перебила Лиара, наконец поворачиваясь к советнице лицом, — предал меня.

Безжалостно укороченные некогда роскошные волосы, отливавшие таинственным свечением солнечного затмения — когда тьма ненадолго побеждает свет, чтобы подчеркнуть его ценность, — сейчас были собраны на макушке в некое подобие хвоста, явно давая понять, что отныне мысли хозяйки заняты куда более важными вещами, нежели укладка. И новая причёска больше не скрывала шрам рабской татуировки на шее.

— Вы забываете своё положение, — Сильверай сделала шаг вперёд, и её худая, длинная тень поползла по полу, пытаясь накрыть Лиару. — Без магии, без поддержки двора... ты ничто. Как и твоя мать, ты выполнишь свой долг и разделишь её участь.

— Прощайте, леди Сильверай. — В глазах принцессы, цвета хвои, читалась спокойная ясность, куда более пугающая, чем любая ярость. — Следующая наша встреча станет последней для вас. Если вы доживёте, конечно, до этой встречи.

Она позволила паузе повиснуть, давая старухе прочувствовать всю горечь этой оговорки. Морщины леди Сильверай, хранившие яды бесчисленных интриг, проявились яснее в свете факела.

— При любом раскладе, исход один: ни вам, ни королеве Эстель не править в Авалоне. Этот трон будет очищен от вашего гнилого влияния. Умирайте с этой мыслью, советница Сильверай. — Лиара сделала полшага навстречу, её сапог отчётливо прозвучал в гробовой тишине коридора. — Мне вас жаль.

— ЖАЛЬ? — голос советницы сорвался в визгливый, пронзительный вопль, от которого задрожали стёкла в высоких окнах коридора замка. — МЕНЯ? Дочь продажной шлюхи, которая вышла за короля только ради союза с её жалким бесполезным народом! Которая ползала на коленях и целовала мне сапоги, лишь бы продлить жалкую жизнь бесполезной дочери короля, не унаследовавшей магической силы!

Она плюнула на пол, слюна смешалась с пылью.

— Твоя мать была слабой, мокрой курицей! И я стёрла её в пыль! Стояла и слушала, как она хрипит, пока сгорала заживо! Её пепел пошёл на удобрение для королевских роз!

Сильверай, задыхаясь, выкрикивала одно чудовищное признание за другим. Её глаза налились кровью, а пальцы с силой впились в складки платья.

— И знаешь, почему её постигла такая участь? Потому что ОНА, как и ТЫ, посмела думать, что может быть ЧЕМ-ТО БОЛЬШИМ!

— А вы, полагаю, можете? — Лиара ностальгически обошла взглядом стены замка, которые когда-то были ей домом. — Ах нет, вам же не удалось привлечь внимание моего отца, поэтому вы подложили под него свою дочь. Отчаянные времена требуют отчаянных мер? Или только ваше отчаяние способно на такую неприкрытую наглость? Но отдам вам должное — вы добились своего. Власть в замке, как и король, в ваших руках. Но, как я и говорила раньше, совсем скоро всё это закончится.

На мгновение советница онемела, словно её хлестнули по лицу плетью из собственных страхов. Вся её ярость, всё кипение застыли в горле, смешавшись с невыносимым страхом. Страхом, что эта жалкая, никчемная принцесса может оказаться... права. Ведь все её попытки избавиться от Лиары за последние полгода оборачивались пшиком. Словно невидимая рука отводила смерть, словно сама Судьба, эта капризная стерва, взяла несчастную под своё нелепое покровительство. И от этого осознания леди Сильверай почувствовала ледяной ужас.

— Ты всего лишь мусор, который нужно вымести! Немедленно! И больше не останется преград для...

— Ты права, Рейва. Мусор следует вымести. Не следует ждать.

Зачем лук принцессе? Ровным счётом незачем. Принцессам положено украшать собой троны и быть разменной монетой на политическом поле. А вот той, кем стала Лиара, — охотницей на собственное прошлое и стражем собственного будущего, — он был нужен обязательно.

Щелчок. Свист. Приглушенный стук тела о пол.

Стрела угодила точно в цель. В сердце советницы Рейвы Сильверай. Первое убийство в жизни Лиары. Она не хотела марать руки. Советница уже умирала. Но слова о матери стали последней каплей. И Лиара не испытывала сожелания. Ни грамма.

Пока советница, с удивлением разглядывая торчащее из груди древко и издавала последние, клокочущие хрипы, Лиара подошла, поставила ногу на её тело для упора и вырвала стрелу с чавкающим звуком. Вытерла наконечник о синее платье умирающей, оставив на ткани алое пятно, и вернула в колчан.

— И с чего вы взяли, что во мне нет магии? — прошептала она, в последний раз взглянув в затухающие, полные невысказанного ужаса глаза советницы. — Это тоже одна из твоих ошибок, Рейва. И ты не ослышалась. Одна из.

Лиара покинула замок. Уже не как нелюбимая дочь и скомпрометированная принцесса. А как враг короны.

----------------------------------------------

Добро пожаловать в мир Авалона, дорогие читатели. Эта история — вызов для меня, поэтому я буду безгранично рада любой вашей поддержке♥ Для меня важно знать, что вы её читаете!

*1*

А теперь, на правах читателя, ничто не мешает нам проявить наглость и отмотать время на полгода назад. В конце концов, у каждой драмы есть закулисье, а у каждой дворцовой интриги — своё скромное начало.

Объединённое Королевство Авалон.

Остров Авалон. Озеро в застенках замка Тауэрмарш.

Осень, год 1327 со дня Гибели Древа Мира.

Лиара злилась. Бедное озеро уже минут десять страдало от пинков высокородной особы. Волны, кажется, даже начали собирать подписи за право переквалифицироваться в болото: туда обычно кто попало не суётся.

Принцесса шла вдоль берега, упрямо взбивая ногами отражения туч, которые подползали с юга и задумчиво переваливались одна через другую. Скоро начнётся гроза, но как бы Лиара ни боялась её, в замок возвращаться не торопилась.

Сегодня там всё решили за неё, не удостоив её даже формального вопроса: «что сама принцесса думает о замужестве?» И этот факт жёг изнутри куда сильнее, чем сама перспектива брака с незнакомцем.

Она пнула волну ещё раз — на всякий случай. Потому что иногда принцессы тоже имеют право на маленький, королевский бунт.

— Дариан. Оскар. Бризгорн. — Имя прозвучало с такой претенциозностью, будто принцесса объявила прибытие короля. — Звучит, как перечень бедствий.

Лиара распустила волосы, и луна тут же приглушила их огненный оттенок до приличного янтаря. Затем она кокетливо присела в реверансе, выгнув кисти, как цапля на охоте.

Вздохнула.

Подол её простого зелёного платья — специально выбранного для побегов, чтобы не привлекать внимания (что, впрочем, было равносильно попытке спрятать метеорит в песочнице) — взметнулся, щедро обрызгав всё вокруг. А точнее, парочку несчастных жаб.

За ужином король объявил, что к ней направляется принц с самыми честными намерениями, и Лиаре выпала честь почтительно склонить голову. А какой ещё выбор был у принцессы великого рода Элдрианов, осмелившейся опозорить семью фактом рождения? Без магии!

И хотя формально она оставалась наследницей трона, все — включая её саму — понимали: король дожидался, когда её мачеха произведёт на свет настоящего наследника, который унаследует родовую Силу Покорения. А потому от Лиары следовало избавиться. Стремительно. И с максимальной выгодой.

«Интересно, — подумала она, — этот Бризгорн сильно удивится, когда узнает, что у меня веснушки на носу, второй палец на ноге длиннее первого, а волосы пушатся, стоит только намекнуть дождю?»

Тучи вдруг разошлись и луна расщедрилась на серебро, заливая озеро мягким светом. Принцесса, щурясь, наклонилась над водной гладью, чтобы разглядеть своё отражение. Гладь отозвалась покачиванием, будто пыталась подыграть и сделать её чуточку красивее.

— Ну-ну, — пробормотала она, скептически приподняв бровь. — Глаза у меня зелёные. Зе-лё-ё-ные. А не вот это... болотное месиво, что ты мне показываешь. Хотя художник на портрете вообще голубые нарисовал.

Она взъерошила волосы пальцами, и кудри непослушно встали дыбом. Затем выпрямилась, поджала губы и, вытянув спину, торжественно произнесла:

— Приятно познакомиться, Ваше Высочество. Надеюсь, я оправдала ваши ожидания.

Хихикнув, она снова посмотрела в озеро — теперь уже с сочувствием.

Вот бы показать себя такой, какая есть. Без приторного запаха пудры, без корсета, который лишал дыхания, без безжизненных завитков лент и жемчуга в волосах. С родинкой под ключицей и веснушками на носу, которые всегда забывали нарисовать. На портрете, где художник с явным вдохновением пририсовал ей изысканные скулы, кошачий разрез глаз и такую осиную талию, будто она с детства питалась только мечтами и лепестками роз, была совсем не она.

— А почему, собственно, это невозможно? — пропела Лиара, воспитанная на маминых сказках, где трава пахла не придворными интригами, а полынью, и дороги вели прямиком к приключениям, а не к брачным договорам.

В её реальности магия превратилась в инструмент власти. С её помощью семь островов объединённого королевства всё ещё держались вместе, а народу действительно жилось легче. И потому особенно обидно было быть обделённой на волшебную силу. По крайней мере, так думала Лиара, не зная, что магия уже давно не служила людям. Она служила тем, у кого была печать, трон и привычка называть подчинение порядком.

— А вдруг брак — это не кандалы, а дверь? — шепнула она озеру. — Может, в этой сделке найдётся лазейка для собственного пути? В маминых историях принцы всегда оказывались благородными, и несчастная принцесса, обречённая на вынужденный союз, влюблялась с первого взгляда и находила в этом своё счастье!

Мысль зазвучала так сладко, что почти показалась правдоподобной. Может, судьба действительно ведёт её по такому пути? Может, ей нужно пострадать, чтобы в конце обрести заслуженную награду?

Лиара снова исполнила реверанс, но на сей раз без театрального преувеличения. С такой элегантностью, которая течёт в крови, проявляется в плавном изгибе запястья и в точном угле наклона головы. Которой могли обладать только принцессы.

А затем она вдруг фыркнула и сама себе уточнила:

— Может, всё и возможно, но уж точно не с принцем, чьё имя звучит так, словно его прокашлял простуженный тролль. Бедолага.

И, подхватив подол платья, она покружилась, позволяя ветру запутаться в распущенных волосах. На миг в голове возник образ не чопорного незнакомца с лицом из официального портрета, а человека с тёплыми глазами и честным сердцем. Возможно, он тоже любит прогулки и ненавидит дворцовые интриги. Возможно, в его королевстве есть библиотеки, где книги пишут не только про семейные древа и военные походы.

Но в следующем повороте взгляд её зацепился за башни замка. Они вздымались в предгрозовое небо, словно каменные клыки.

*2*

Тюрьма Тауэрмарша.

Он дышал хрипло, горло саднило, губы треснули и кровили.

— Ненавижу, — сказал он, упирая лоб в сырой камень стены. — Всех их ненавижу.

Камера под фундаментом пахла плесенью, мокрой известью и смрадом стоячей мочи из деревянного ночного ведра. Низкий свод, мокрые швы каменной кладки, гнилая солома, тлевший светильник на овечьем сале в коридоре — всё это слипалось в густую, вязкую вонь. Он ударил лбом о стену — осторожно, чтобы не потерять сознание, но достаточно грубо, чтобы взбодриться — и отчётливо произнес, вырезая слова в воздухе:

— Голден Фарвелл. За предательство.

Удар.

— Роланд Вэскар. За казнь.

Удар.

— Рейва Сильверай. За план.

Удар.

— Гальберий Третий Элдриан. За приказ.

Стон.

Их лица с годами стирались в памяти, но имена жгли душу, как клеймо. И в этих проклятых словах была единственная сила, держащая его на обрыве в безумие.

— Я жив, — прошептал он, и был рад этому. — Я ещё жив.

Узник провёл опухшими руками по шву в кладке, где сушил крошки на дни, когда тюремщики забывали про еду. Дышал через нос, чтобы не закашляться. Во рту стоял вкус железа. В ушах шумела кровь, заглушая гомон ярмарки наверху.

Он прикрыл глаза, медленно повернулся и, переждав круговую муть, сел спиной к стене. Свежие раны отозвались при соприкосновении с камнем, но всё же эта поза казалась узнику безопаснее, чем лёжа лицом в пол.

— Казначей. Маршал. Советница. Король.

Он знал, что им не избежать наказания. Вопрос был только в том, когда, как и кто из них первый заплатит. Даже если его самого вздёрнут на рассвете. Город уже пил за его петлю.

— Живой? — голос прорвал тишину, принося с собой густой шлейф дешёвого рома и скисшей браги.

Скрипнула дверь, и капитан стражи втиснулся в проём: ремень набок, плащ в жирных пятнах, ключи звякнули на поясе. Он шагнул вперед, покачнулся и сунул коптящий факел к лицу узника. Тот мгновенно заслонил глаза от резкого света.

— Знаю, что жив, — хмыкнул капитан и ткнул факелом ближе, обжигая щёку теплом. — Не корчись. Сегодня с тобой еще нежно обошлись.

Нежно прошлись плетью по вспотевшей спине, пока кровь не взялась липкой коркой. А пожалели — если это можно назвать жалостью — лишь потому, что после допроса прошлой ночью он уже не мог произнести даже своего имени. Правда, не забыл имена четверых.

Стражник носком сапога поддел цепь, дёрнул — звенья рванули обе руки разом; кандалы потревожили раны за запястьях. Капитан посмотрел, как тот сглотнул боль, и ухмыльнулся:

— Тоже мне борец за свободу. Ты обычный убийца. И сдохнешь так же грязно и бесславно, как жил.

Узник посмотрел на капитана так, будто прикидывал, с какого удара тому раз и навсегда расхочется открывать рот, но лишь сильнее сжал зубы и промолчал.

— Да чтоб тебя… — капитан снова ткнул факелом в лицо, заставляя его отвести взгляд. — Шесть месяцев тут гниёшь — и всё туда же! Смотришь свысока, мразь, будто я у тебя на побегушках! Ещё раз так зыркнешь, и прикажу на хлеб и воду посадить, выродок!

Если бы у узника оставались силы усмехнуться, он бы сделал это — уж слишком изящной казалась ирония этой «дополнительной» кары для того, кого и кормить забывали. Не говоря уже о приговоре.

Но несмотря на угрозы, капитан был почему-то абсолютно уверен: даже с петлёй на шее заключённый не сменит взгляда. Так и продолжить пялиться на него так, словно можно вытащить человеку кишки наружу, не пачкая рук.

Если бы у капитана стражи королевской темницы хватало ума признать, что бывают люди сильнее и умнее его, он, возможно, отдал бы дань уважения: хотя бы за то, как тот гордо цеплялся за жизнь.

Но ума не хватало. Поэтому он, крякнув и пошатываясь от выпивки, со всей силы наступил заключённому на ногу. Тот завыл, железо звякнуло, и на этом, по мнению капитана, он выполнил свой долг перед короной.

— До утра дотянешь. А там — воздухом подышишь напоследок.

Допросы многочисленных ночей не сравняться с приставаниями стражи. Детский лепет. Узник вспомнил, как его швыряли на камень и крепко стягивали сырыми ремнями. Как в рот ему грубо втыкали воронку. Как ледяная, затхлая вода безостановочно и насильно лилась внутрь.

Очень скоро желудок набухал до предела. Каждая новая порция жидкости могла разорвать его изнутри. Тело выгибалось в судорожной, нелепой дуге. И ровно в тот момент, когда смерть уже маячила в следующем глотке, поток иссякал. Но вместо этого обрушивались расчётливые, тяжёлые удары, чтобы выдавить воду и заставить его говорить сквозь хрип, желчь и рвоту. Он был жив, но это было самой жестокой милостью, которую мог даровать опытный палач.

— Господин капитан, вас там дожидаются, — донёсся угодливый голос снаружи. Вероятно, слуга.

— Кто?

— Девка из поварни.

— Девка, значит? — капитан грязно облизнулся и похлопал себя по выпирающему животу. — Иду!

Напоследок он ткнул узника носком сапога в голень, глухо лязгнул запором деревянной двери и исчез.

Тело заколотилось мелкой, неконтролируемой дрожью. Гулкая пульсация крови в черепе с трудом заглушала всё нарастающий и издевательски жизнерадостный гомон ярмарки. Каждый отдаленный крик, каждый звонкий голос словно тыкал в него насмешливым пальцем, напоминая о его скорой петле и о том, что всего за полгода он превратился из рыцаря в полутруп.

— Вино ставь сюда. Зачем добру пропадать, — с довольным хохотом донеслось из караулки. И впрямь, узнику вино ни к чему. Разожжёт свежие раны на губах и во рту.

— И окорок оставь. Мертвецу хлеба хватит до рассвета, — с каждой новой добычей голос капитана теплел и хлюпал, наливаясь слюнями. — Ладно, давай сюда: нечего таким рожам портить даме настроение.

— Там поди и радоваться дамам уже нечем, — буркнул слуга. Капитан одобрительно хрюкнул подхалиму.

*3*

— Ваше Величество, — произнес стражник у двери королевских покоев, вытянувшись по струнке. — Леди Женевьева Тренмор просит аудиенции.

Король не сразу отозвался. Он сидел за массивным письменным столом, окружённый ворохом пергаментов и царственным молчанием, словно сам воздух здесь подчинялся его воле. В эти покои не входили без особой надобности — не потому что не хотели, а потому что боялись. Любопытство и самонадеянность уже не раз карались со всей строгостью монаршей руки.

Но были исключения. Леди Женевьева, например.

— Пропустите, — наконец сказал он, не удостоив стражника взглядом. Его голос звучал сдержанно, но за этой сдержанностью пряталась безоговорочная власть, от которой обычно подгибались колени.

Дверь издала вежливый скрип. Леди Женевьева вплыла в покои с грацией лебедя и самоуверенностью фрегата, возвращающегося с удачного рейда. На ней — платье цвета расплавленного золота, мерцающее при каждом шаге; плечи — белы, как первый снег, а корсет — дерзок ровно настолько, чтобы смущать пажей и развлекать придворных, не нарушая приличий. Улыбка на губах была утонченной, а в глазах плясал живой огонек: чуть насмешливый, чуть опасный, но уж точно не случайный.

— Ваше Величество, — пропела она, низко приседая в реверансе. — Мой король…

Уголки её губ приподнялись, а голос звучал так, будто она ласкала им не уши, а что-то более чувствительное.

— Позвольте осведомиться, как прошел визит в Даберволь?

Правитель молча отвернулся от беспокойного вопроса юной распорядительницы, ведь ей, хранящей хозяйство, знать этого было ни к чему.

Король поднялся с кресла и подошел к окну. Женевьева оставалась спокойна. Терпение было её старой подругой, а искусство напоминать о себе — излюбленным оружием.

— Мой повелитель, я скучала по вам невыносимо, — ненавязчиво обронила она, но лёгкая обида была показана намеренно. — До того, что бедная моя служанка чуть не отравилась моими жалобами.

Король обернулся к ней.

— Что тревожит Вас, Ваше Величество? — в почти чёрных глазах леди вспыхнула опасная, но игривая искра.

Во дворце, где приличия считались старше королевской династии и куда занудливее, от леди требовали четырёх простых чудес: быть прекрасной лицом, усердной в хозяйстве, плодовитой в чадородии и покорной мужу. Леди Женевьева выглядела идеальной иллюстрацией к своду этих утомительных заповедей, кроме одного: родить она не успела. Муж скончался не успев дойти до брачного ложе. Какая незадача.

Впрочем, король догадывался, что под мирной красотой скрывался гибкий ум. Иначе как объяснить, что без всякой магии и в столь нежном возрасте она стала распорядительницей и подобралась к трону на расстояние его постели?

Но истинная мудрость её была в том, как она этим умом обходилась: умела спрятать в нужный момент.

— Моя прелестная леди, твоя нежная забота не чужда мне, — взгляд его был строгим, но в голосе прозвучала искренность, которую он редко показывал — Тем не менее, бремя короны и суровый долг не позволяют мне забыть, что завтра мне предстоит вершить решение, от которого зависит покой всего королевства.

Он подошел, взял её за руку, коснулся губами запястья. Потом — родинки у крыла носа. Женевьева затаила дыхание. Её губы прошлись по его лицу, по скулам, по вискам, словно она пыталась стереть с него и следы короны, и морщины.

— Мой король, позвольте мне подарить вам не просто утешение, а счастье… то, что живет дальше поцелуев и обещаний. Позвольте нашим сердцам соединиться, чтобы однажды в этом дворце зазвучал еще один голос, такой же властный, как ваш… но юный.

Леди Женевьева нежно коснулась лица короля, притянула его ближе, прижавшись лбом к его лбу. Серебро его волос сплелось с её золотыми прядями. В этот миг всё их притворство, всё обоюдное лицемерие слилось в единую ноту — опасно-красивую, изысканно-расчетливую. Глаза короля вспыхнули светом луны. Он прошептал что-то едва слышно — и свечи в покоях погасли одна за другой, оставив двоих влюблённых в полное распоряжение ночи.

Но в дверь покоев настойчиво постучали.

Король и Женевьева не отреагировали. В их мире сейчас не было места посторонним. Но стук повторился — громче, упрямее.

Король выругался сквозь зубы и гневно отпрянул от леди. Одним резким жестом он зажёг свечи, свет которых только усилил ярость, пульсирующую на его лице.

— Войдите! — рявкнул он так, что стены вздрогнули, а магия уже готовилась смести того, кто осмелился нарушить покой короля в столь поздний час.

— Ваше Величество… принцесса пропала, — выдохнул слуга, склонив голову так, будто уже мысленно стоял у собственной могилы. — Служанка Её Высочества вернулась предложить дополнительное одеяло… а постель оказалась пуста.

Он одарил леди Женевьева косым, выразительным взглядом, недвусмысленно давая понять: ей бы лучше уйти, разговор слишком щекотлив. Но леди Женевьева всё так же стояла рядом воплощением царственной прелести, хотя никакого формального отношения к династии не имела. На её безупречном лице проступило раздражение: сбежавшая девчонка умудрилась не только испортить настроение монарха, но и, вполне возможно, сорвать столь удачный вечер, который мог бы в будущем завершиться рождением еще одного из рода Элдрианов.

Дочь короля пусть и считалась недостойной наследницей, всё еще оставалась первой в очереди и тенью висела над всеми амбициями леди Тренмор. А теперь еще и королева с округлившимся животом твердила не умолкая: будет мальчик. Мальчик!

Женевьева не могла позволить себе больше ждать.

— Несносная девчонка, — бросил король, и в голосе его трудно было разобрать, что раздражало сильнее: очередной побег дочери или то, что его отвлекли из-за такой «мелочи».

— Вы знаете, что делать, — отмахнулся король.

В этот раз наказание он хотел выбрать особое. Нечто такое, что раз и навсегда вытравило бы из Лиары её детские мечты, глупые фантазии и стремление к свободе.

*4*

⚠️ Предупреждение: глава содержит насилие, угрозы и унижение. Будьте осторожны, если подобные темы вам тяжело читать.

---------------------------------------------

Из ночной мглы перед ней вышли два всадника. От них шёл запах дешёвого бордельного парфюма и такого густого алкогольного «амбре», что им можно было бы не только свалить быка, но и поднять его обратно вместо вонючего дыма нагретой соли аммония (*).

Лиара судорожно сглотнула. Определить в этих субъектах «псов» маршала Вэскара было задачей проще, чем отличить кирпич от булыжника. Их выдавала уникальная аура, которая состояла из ощутимого носом пота, видимой на лицах злобы и отмеченное опытом полное отсутствие мозгов.

Впрочем, мозги им и не требовались. Одно расточительство! Их жизнь была проста и незамысловата: получили приказ — выполняют. Думать вредно, думать долго, думать, по их мнению, вообще не входило в профессиональные обязанности.

А раз эти двое оказались здесь, значит, явно по её душу. Приятного в этом мало, но… Несмотря на то, что побеги всегда казались Лиаре прекрасным способом развлечься, в какой-то момент она всё таки вспоминала, что бегать ночью по лесу — затея достаточно опасная. А потому возвращаться в сопровождении будет спокойнее.

— Нашлась наша беглянка, — просипел один, изучая её мелкими, заплывшими, тонущими в мясистых щеках, глазками. — И ведь в каком виде. Совсем замурзанное Высочество.

— Господа, — выдавила Лиара, приседая в реверансе с грацией, отточенной годами под палочным присмотром гувернанток. Но привычка порой хуже порока. Далеко не все люди заслуживают вежливости. Некоторые достойны строгого взгляда, ставящего на место. Того самого, которым Лиара, к сожалению, владела плохо. — Очень благородно с вашей стороны проводить меня.

Лошади медленно двигались вокруг неё, как два коршуна на ленивой охоте, вынуждая Лиару вертеться, чтобы не потерять всадников из виду. На третьем круге у неё закружилась голова, мир слегка подтаял по краям, а почва под ногами приобрела тревожную текучесть.

— Благородно? Ха! — досадно воскликнул второй, который для баланса к первому был толщим с острыми чертами лица. — Нам из-за тебя, юная госпожа, пришлось покинуть общество прелестной мадам Жозефины. У неё, понимаешь ли, возникла… неотложная потребность в мужском внимании. А у нас — в её. И всё это было так… гармонично!

«Какая отвратительная подробность», — скривилась Лиара и отступила на шаг.

— А теперь вот, таскаемся ночью по лесу, — хрюкнул толстый, всем видом демонстрируя трагедию отрыва от личных удовольствий. Затем он сполз с лошади и подошёл вплотную к Лиаре. Не выдержав напора исходившего аромата, она резко отвернулась.

— Да неужто я настолько противен высокородной леди, что она на меня поглядеть не может? — сипло прошипел он, натягивая на себя жалобный вид. Его грубые, липкие пальцы впились ей в подбородок и силой развернули голову, заставляя смотреть в его покрытое сальным блеском лицо. — Приказ, конечно, приказ, но кто, скажи на милость, будет возмещать нам моральный ущерб и упущенную выгоду? Маршал? Король? Ха-ха. Нет уж, милочка. Счёт выставим тебе.

Именно в этот момент Лиара, воспитанная на рыцарских романах, где злодеи хотя бы обладали элементарными манерами, поняла, что счёт, который он собирался предъявить, будет взиматься не монетой.

— Убери от меня свои грязные лапы! — выдохнула она, сбивая противные пальцы со своего лица.

— Ты посмотри! — толстый с притворным восхищением обернулся к тощему, который тоже спрыгнул с лошади, но приближаться не торопился. — Какая она чистюля, оказывается!

— Мой отец…

— Твой отец, дорогуша, велел тебя пришить, — отрубил тощий, чья физиономия напоминала голодную крысу. — Так что ему точно всё равно, в каком виде мы тебя доставим. Лишь бы мёртвую.

— Приказа доставлять не было, — важно уточнил толстый.

— Всю — не было, — согласился тощий, обнажая жёлтые зубы в ухмылке, которой позавидовала бы гиена. — Но часть в качестве подтверждения выполненной работы — необходима. Знаю я этих магов. Потом скажут, что нету доказательств, и не заплатят. Помяни моё слово. Голову там или кисть придётся отрезать и притащить с собой.

— Вы пьяную горячку словили? — Лиара сделала шаг назад, и её пятка наткнулась на корень. Она потеряла равновесие и тяжело рухнула на землю. Воздух с силой вырвался из легких. В панике она отползла назад, пока спина не упёрлась в шершавый ствол дерева. Цепляясь за кору, она смогла подняться на ноги, чувствуя спиной единственную опору в этом внезапно враждебном мире. — Понимаете с кем говорите и чем это для вас обернётся?

— Ваше Высочество, у меня важный вопрос, — толстый продолжил напирать. Его шишечный железный шлем, украшенный грязным коричневым мехом, блеснул в лунном свете. — Правда ли, что у знатных дам под всеми этими шелками и кружевами кожа такая же нежная, как у новорождённых поросят? Мой товарищ, — он мотнул головой в сторону тощего, тот молча наблюдал, сложив руки на груди, — бредит, будто на ощупь она, как замша. А я вот считаю...

Он выхватил из ножен короткий зазубренный кинжал.

— ...что всё таки поросята. Что скажете на сей счёт, ваша светлость?

Холодное лезвие коснулось её шеи. Лиара застыла. Мысли, ещё секунду назад ясные и гневные, превратились в хаотичный вихрь. Нетнетнетнет.

— Ты должна быть благодарна, поросёнок, — его гнилое дыхание обожгло её лицо. — Перед смертью узнаешь, что такое близость с настоящим мужчиной. Испытаешь истинное блаженство.

Из груди Лиары вырвался короткий, сдавленный стон — звук загнанного зверя, у которого отняли право даже на отчаянный вопль. Глаза застыли, не в силах оторваться от его отвратительного самодовольного лица, запоминая каждую пору, каждую чёрную точку на его коже.

Всё, что происходило сейчас, было настолько нелепо, что Лиара на секунду всерьёз задумалась: а не навернулась ли она где-то по пути и не лежит ли сейчас в кустах без сознания?