"И я любил, и я изведал"

Новелла первая «Голоса скрипок». Глава 1.

Свежей, наполненной ароматом весной я был молод, свободен и одинок. Мир лежал на моей ладони, как сверкающий бриллиант, и я любовался его гранями, как величайшей драгоценностью. Передо мною стояла таинственная жизнь – полная радостей и страстей.

Город представлялся красочной картиной, детали которой открывались постепенно, во время пеших путешествий мимо старинных памятников и зданий, по паркам, шумящих ветрами и фонтанами, по скверам, наполненных ароматом цветов.

Позади были армия и университет. Я где-то числился, выполнял какую-то совершенно не важную для меня работу, проникаясь больше завораживающей красотой музыки и мудростью книг.

Иногда меня призывно манили афиши кинотеатров, и красочные фильмы погружали в свои дремотные грёзы.

Я радовался этому миру, но иногда откровенно скучал, ожидая когда закончится день и можно будет небрежно смахнуть его в прошлое. Это была тоска по Несбывшемуся, совсем как у Александра Грина.

Временами меня просили постучать на барабанах на какой-то танцплощадке. Днём я упоённо махал палочками, репетируя с ансамблем, а вечером играл, любуясь звёздами на синей ткани неба, поглядывая на танцующие пары.

Такими вот прохладными вечерами к нам, музыкантам, подходили девушки, и мы шли гулять к реке, наблюдая отблески огней на сапфирной воде, а затем одна из девушек оставалась у меня, и бархатная ночь укрывала нас своим одеялом. Спали мы на балконе, тепло укутавшись, и над нами сверкала звёздная картина неба.

***

В один из весенних дней я сидел за столиком на Вишнёвой улице, смакуя кофе с ликёром, любуясь пышной весной. Седой пианист играл импровизационный джаз, переходящий в Шопена, с растекающимися соло.

По ветру летели лепестки вишен. Пахло молодой травой и первыми цветами.

Неспешно листая журнал о кино, бросая рассеянные взгляды по сторонам, я увидел девушку, переходившую дорогу. Вернее, сначала увидел облачко схожее с лебедем, плывущее по лазурному небу.

А потом в мире воцарилась она. Она шла в белом платье, ветер обдувал её спину, колебля тёмные волосы, осыпая лепестками, будто весенним снегом. В её походке ощущалась пружинистая лёгкость.

Она несла книги, я и почему-то понял, что это тот счастливый случай, который бывает раз в жизни.

Я очень хотел, чтобы она оглянулась. Взойдя на тротуар, она сверкнула мимолётным взглядом коричневых глаз, и я тут же подхватился, механически положив смятую купюру на стол.

Я поспешил за ней, думая на ходу, какой бы найти удобный аргумент, чтобы познакомиться.

Она шагала по дорожке, выложенной камнем, среди сверкания гиацинтов. Платье её подрагивало и колыхалось. Я спешил за нею, улавливая его белый свет, и наблюдая, как в этом лилейном кипении вороньими крыльями полощутся волосы, как бёдра, будто волны, бушуют в белом океане, и просил судьбу ниспослать какой-то знак, который бы помог нам познакомиться.

Потом я внезапно потерял её. Она улетучилось будто то самое облачко, что было в небе при её явлении в мир.

Я стал оглядываться – мир медленно кружился.

Я стал искать её, я вглядывался в толпы прохожих, мерил шагами улицы, пробегал площади, забегал в магазины – её не было. Временами мне казалось, что я гоняюсь за призраком.

Грустный я вернулся домой. Лёжа на кровати я пробовал читать, включал магнитофон, но я не видел строк книги, музыка лилась мимо меня, не находя отклика в душе. Словно полудрёме промелькнула весна и наступило лето.

Чтобы совсем забыться я пристал на предложение друга спустится на каноэ по Ветлянке, пожить в лесу с палатками.

Было весело. Мы плыли по реке, в брызгах одолевали пороги, жгли костры и готовили вкусные обеды, купались и веселились, но где-то на дне сидела тоска по Несбывшемуся.

"Голоса скрипок". Глава 2.

В следующий раз я увидел её в северном городе, закованном в гранит и лёд. Нас пригласил питерский рок-клуб, и мы провели несколько зимних акустических сейшенов.

После одного из них мы немного поддали в уютном погребке. Усталость охватила меня и, распростившись с товарищами, я вышел в ночной мир.

В последние дни зимняя суровая красота скрыла наготу города. Грозные здания, великолепные фасады, памятники, похожие на костяные шахматные фигуры, тонкие стрелы улицы, острые обмороженные пальцы деревьев застыли в белых одеяниях. По мостам, перекинутым над льдистым зеркалом каналов, по белым площадям, мимо домов плыли, колыхались бледно-серые призраки.

Я шагал по дороге, снег шуршал подобно страницам книги, мимо плыли привидения, улыбчивые, похожие на людей, теплились в сером мареве фонари, и вдруг я застыл, так как понял, что увидел её. Вот она проплыла мимо, словно блоковская незнакомка. Я просто уловил её взгляд.

Я лихорадочно обернулся, стал искать её, пробегая глазами прохожих.

Я заметил тонкую фигурку в синем пальто и пошёл за ней. Мне мешал снег, который вдруг пошёл быстро и неистово. Он бил в глаза, они слезились, и пока я протирал их, я понял, что потерял её.

Я бросился к одному из мостов, так как она стояла на нём, но когда я взошёл на него – она пропала. Я решил найти её, мне казалось, что только с ней связано что-то настоящее в этой жизни.

Я кружил по слепым улицам города в вихре разразившейся метели, но нигде не мог отыскать.

Кое-как вырвавшись из воронки вьюги, я вернулся, снял в гостинице отяжелевшую одежду. Мои друзья уже крепко спали. За окном зачиналось сизое утро.

Мы вернулись домой, и я потерял покой. Друзья видели, что со мной что-то происходит, но, не добившись ответа, решили оставить меня в покое.

Я и нуждался в нём. Я посетил родительский дом, но и там я не нашёл долгожданного утешения. Мои знакомые девушки не узнавали меня – я стал молчалив и задумчив. Мне казалось, что я живу фальшивой жизнью, что настоящее – впереди.

В конце концов меня оставили одного. В один из апрельских дней сидел у окна и перелистывал сборник стихов. На окно тихо упали первые капли дождя, и моя душа почему-то потянулась на улицу. Я иногда любил побродить под задумчивыми дождевыми струями.

У подъезда меня укутала мелкая сетка воздушных капелек.

Раскрыв зонт, я зашагал под сплошной слитный шум, перерождающийся в длинные волны звуков. Дождь то усиливался, то утихал. Он нёс собой запах влаги, пыли и зелени. Его потоки мелодично звенели в сточных трубах. Струи стучали по асфальту тяжёлой дробью.

Я вошёл в парк, где капли шумели в листве. Какой-то мужчина, выгуливающий на поводке лохматого пса, морщился, глядя в серое небо. У скамейки мокла его прислонённая трость. Подняв воротник и надвинув на нос шляпу, гражданин зажал под мышкой трость и юркнул под листву каштана, потянув за собою пса.

Женщина с мальчиком бежали, охая, пытаясь спрятаться под одним зонтом.

Завидев остановившийся троллейбус с заплаканными окнами, вбежал в него с разгону, сворачивая хлюпающий зонт. Пассажиров было немного. Какая-то компания молодых людей шумно влезла в троллейбус и плюхнулась на сидения. Промокшие, они шутили и смеялись, отряхиваясь от дождевой воды.

Мелькнуло лицо девушки, снявшей башлык. Она была очень похожа на неё, на ту которую я искал. И всё-таки это была другая девушка. Она искристо улыбалась, а юноша рядом с нею вытирал капельки с её лица.

Они сошли на следующей остановке, а я устремил свой взгляд в окно. Что-то сжималось внутри меня.

Завеса дождя постепенно исчезла оставив промокший и вымытый дочиста мир.

Я набродился вволю и меня потянуло домой.

Квартирная хозяйка сообщила, что меня ждут. С удивлением я узнал о том, что она даже пригласила некоего джентльмена в мою комнату.

Я вошёл. В кресле у лампы с зелёным абажуром сидел неизвестный. Он отложил журнал и поднялся навстречу мне. Рядом на ковре лежал лохматый пёс.

Я изумлённо уставился на неожиданного гостя, постепенно узнавая его – этот был тот самый, кто выгуливал собаку в парке и прятался от дождя под листьями каштана.

- Мсье, простите меня за внезапное вторжение. Но Прасковья Фёдоровна была так любезна, что пригласила меня...

- Что вам нужно? – оборвал я его, раскрывая зонт для просушки.

- Я собственно по объявлению.

- А! – невольно вырвалось у меня. Я вспомнил, что действительно давал объявление в газету и продаже и указывал адрес, куда можно обратиться.

- Вспомнили, - слегка улыбнулся гость. – Я присяду.

У него было узкое смуглое лицо, окаймлённое небольшой бородкой.

И он вновь уселся в моё любимое кресло. Я снял куртку, принёс из коридора стул и сел рядом.

- Итак, вам нужна тарелка хай – хет для барабанов?

- Нет, мсье - ответил он, - я пришёл за старинной книгой.

- Книгой? – удивился я. – А разве в объявлении было что-то о книге?

- Конечно, - сдержанно улыбнулся он. – Вы вероятно забыли, мсье.

Новелла вторая. "Загадочный дом Эмиля". Глава 1.

Я заметил её на скамейке - она листала книгу. Подняла лицо ко мне - у неё дрогнули красивые линии бровей над серо-голубыми глазами.

Она чуть улыбнулась. Черты её лица были некрупны и приятны, кожа чуть загоревшая, русые волосы казались на солнце золотистыми. Её гибкая и тонкая фигура была выражением свободы и покоя, а руки, листавшие книгу, исполнены дивной и изящной жизни.

Она подала мне знак – это была книга, которую я недавно прочёл, и в которой были волшебные слова:

«И сошлись две души, и нельзя их было разъять, и пошли они вместе по свету, и дороги стелились перед ними, разворачиваясь старинными свитками, и деревья представлялись домами, и скалы - замками, где они могли сидеть у огня, и говорить друг с другом, и никто не мог им помешать».

Да, это был сборник рассказов Карела Гейсека - своеобразных стихотворений в прозе!

Я помню, что заговорил с нею об этом писателе, и она вспыхнула, покраснев до кончиков ушей и ответила, что тоже его любит. Я спросил о других книгах, она показала, они были все разные – и новые, лёгкие, и более старинные, тяжёлые фолианты. Так нити связались в узелок, и нас стало двое в этом мире. Звали её Агнией, что означает чистая.

Мы с ней говорили, не замечая ничего вокруг. Улыбка её была неиссякаемой силы. Она словно вобрала красоту мира. И этот мир кружился, пролетал мимо в нескольких шагах в нашем волшебном круге. Агния буквально жила в мире книг, потому, что работала в книжном магазине. У неё была чудесная манера во время разговора чуть поднимать маленький подбородок, отчего остренький носик немного возносился вверх, что придавало ей какую-то гордость, чувство достоинства и бесстрашие.

Но вот Агния сказала что её ждёт один человек, и что она обязана пойти к нему. На мои не слишком церемонные вопросы о нём она отвечала, что это человек уже в возрасте, и он болен.

Я попросился пойти к ней, и она не могла мне отказать, так как не сводила с меня глаз, и мы духовно уже были одно целое.

И мы пошли, и таким образом я познакомился с Эмилем. Это был дядя Агнии.

- Он мне как отец, - как-то сказала Агния. – Я ведь, можно сказать, почти сирота. Папа мой ушёл в мир иной когда я была девочкой, а мама, оперная певица, эмигрировала... А я хотела жить и учиться именно здесь. Так в стране и осталась. Дядя Эмиль и заменил мне отца.

В юности Эмиль Григорьевич Львов был полярным исследователем, затем всю жизнь занимался наукой и преподавал в институте, где училась Агния. Жил он одиноко: детей у него не было, а жена его умерла год назад. Сейчас он страдал от болезни суставов, что практически приковало его к дому, как цепями, но он не сдавался.

Это был худощавый человек с выразительными чертами удлиненного лица, со спадавшей набок чёлкой седых волос. Бороду он брил, оставляя лишь тоненькую щёточку усов. Говорил он негромким, чуть хрипловатым голосом.

Слушая его, ловишь интонацию каждой фразы, будто музыку.

Помню он критически осмотрел принесённые книги, хвалил и Гейсека, хотя ворчливо заметил: «Писать умеет, но не знает о чём писать». Я кивнул, хотя внутренне с Эмилем Григорьевичем не согласился.

"Загадочный дом Эмиля". Глава 2.

В те волшебные дни во мне крепла уверенность, что жизнь начинается сызнова, с новой чистой страницы.

Мы были молоды и обитали в прекрасном городе, где разноцветные дома с покатыми черепичными крышами светились на солнце, где по дорогам, выложенным камнем, бежали светлые дождевые ручьи, где на деревьях, расцветавших весной и увядавших осенью, сидели радостные птицы, где из окон слышалась музыка отличных пластинок, где крутили кино, захватывающее дух, где на концертах оркестры играли Моцарта и Вивальди, где жили и радовались жизни вместе с нами тысячи людей.

Но скоро наша жизнь переменилась и в неё вошло нечто особенное.

А всё началось с того, что одним летним днём Эмиль попросил наведаться к его дому, находившемуся в лесу.

И вот мы, сделав свои дела и отдав последние долги, покинули город, как нам казалось тогда на пару дней. Нам, городским жителям в те годы не очень нравилась такая вот «дикая» жизнь. Но вышло так, что мы полюбили этот дом и при первом же удобном случае брали отпуск и ехали к нему.

Я расскажу лишь о нескольких днях, проведённых в нём.

Сначала нас долго везла потрёпанная электричка. Она миновала железнодорожный мост, пригородные застройки, похожие на кубики, и вырвалась на загородные просторы. Мы сидели с Агнией в обнимку, отлично чувствуя друг друга. Так человек чувствует тепло котёнка, спрятав его на груди. Напротив примостилась компания из двух мужчин и женщины. Седоватый человек с орлиным носом перебирал струны гитары, подкручивая колки, а затем долго пел Окуджаву, Высоцкого и Галича.

Агния растормошила меня, когда сладкая дрёма охватила тело.

Мы вышли на маленькой заброшенной остановке, от которой только и осталась еле видимая бетонная плита, часть поржавевшей металлической ограды да покосившийся деревянный щит с расписанием поездов.

Всё вокруг заросло давно некошеной травой, одуванчиками и ромашками. Вьющаяся, едва заметная тропинка вела в синеющий неподалёку лес.

Шелестя травой с бриллиантовыми капельками росы, мы побрели к сосновому мелколесью, заросшему лиловыми колокольчиками, тёмно-зелёным вереском, изумрудным можжевельником и древними папоротниками.

С голубого неба лились ясные потоки лучей. Стволы сосен отбрасывали мягкое золото света.

Агния несла своё тело с чувственной повадкой. Её светлое платье подрагивало и колыхалось. Вот девушка остановилась и подобрала сломанную бурей остроиглую ветку. Она пахла жёлтой смолой, липкой на ощупь. От её горечи першило в горле.

Через просеку, украшенную розовым иван-чаем, мы попали в более густой лиственный лес. Здесь царствовали юркие и быстрые птицы, прыгая по веткам, распевая свои арии.

Дом Эмиля стоял на обрывистом берегу реки в зарослях орешника, жимолости и шиповника. Это место было похоже на небольшой заглохший сад.

Дом был обласкан светом и выстроен из камней. Его железная крыша и щели уже подёрнулись мхом. По сосне, росшей у порога, стремительно бежала рыжая белка.

Мы остановились и посмотрели вниз. Если по глинистому пологому берегу спуститься, то можно достичь тёмно-синей реки, поросшей осокой. Если глянуть вдоль берега, то слева можно было увидеть сваленное бурей дерево. Его увядшие зелёные листья полоскались в воде.

Противоположный берег реки был пологим, песчаным, густо заросшим деревьями и кустарником.

Мы с некоторыми трудами отперли проржавевший замок и проникли в дом, в котором царствовали пыль, пауки и мыши.

Агния сразу предложила взяться за наведение порядка, и мы, набрав воды, вооружившись вениками и тряпками, принялись за дело.

Уже через полтора часа дом засверкал, в нём стало уютно и свежо.

На столе в комнате, выходившей на реку, Агния постелила белоснежную скатерть и в чернофигурной греческой вазе разместила букет цветов. Комната посвежела и озарилась.

Здесь же был погасший чёрный камин и некоторая часть книг – хорошая подборка поэзии и прозы самых разных времён.

Стены другой комнаты хранили замечательные картины, репродукции мастеров, любимые Эмилем с молодых лет, а также отдельные подлинники – подарки друзей – художников.

Третья комната состояла из полярных карт с точками и пунктирами экспедиций, различных морских приборов и диковинок. На полках застыли суровые и сухие тома: здесь были морские книги и карты, старинная лоция, справочники по полярным морям, навигации и судам северного края. На столике стоял глобус и старинный чернильный прибор. Это была комната Эмиля, когда-то служившая ему кабинетом.

Кроме этих трёх комнат в доме была кухня, коморки, погреб, разные складские помещения.

Я снял со стены старинную фотографию в рамке, на которой Эмиль Григорьевич был изображён в морской форме.

- Здорово! – вырвалось у меня.

- Понравился? – улыбнулась Агния. – О, мой дядя в молодости был красавцем!

- Да он и сейчас очень даже ничего.

- Ну да, вот только болеет.

- Слушай, а почему у него имя такое необычное? Эмиль... Кажется, римское...

Агния улыбнулась и охотно объяснила: