"Крылья пепла"

"Крылья пепла"

Глава 1: "Бесконечность до времени".

В начале...

Не было ни времени, чтобы измерить вечность. Не было пустоты, ибо пустота — это место, ожидающее заполнения. Не было даже тьмы или света — лишь безмолвная, непостижимая полнота, что пребывала вне имени, вне формы, вне границ. Это был Он. Тот, Кто не рожден и не имеет конца. Тот, в Чьей сути пылала бесконечность, как огонь без дыма, как мысль без слов. Он не нуждался в звездах, чтобы сиять, в ветре, чтобы дышать, в земле, чтобы быть опорой. Он был. Просто был — вне «до» и «после», вне «здесь» и «там».

Но в Нём родилось желание — не нужда, но дар. Желание, подобное песне, что рвется из тишины, но еще не обрела звука. Он обратил взор в бездну, сущего, туда, где не было даже бездны, и произнес:

— Да будет.…И тогда из Его воли, как дыхание из уст, родилось слово. Не звук, не буквы — сама суть бытия, пронзившая небытие. Там, где не существовало пространства, раскрылись бездны океанов, еще не наполненных водой. Там, где не было времени, зазвучал ритм грядущих веков. Он отделил свет от тьмы — не потому, что тьма была злом, но чтобы танец теней и сияния рассказал историю жизни.

Она не была тьмой. Тьма — это когда есть что-то, что может поглотить свет, но здесь не было ни света, ни поглощения. Это была Пустота. Не холодная и не горячая, не жестокая и не добрая. Просто… Ничто. Бездонная, безвременная, беззвучная. В ней не было даже эха, потому что эху нужны стены, а здесь не было стен. Только бесконечность, застывшая в немом вопросе.

Но однажды — если слово «однажды» может существовать там, где нет времени — в Пустоте родился Звук. Не грохот, не шепот, а вибрация, пронизывающая саму ткань не-существования. Он рос, как дрожь под кожей вселенной, и наконец, обрел голос:

— Я есмь.

Эти слова не звучали на каком-либо языке. Они были понятием, вспышкой смысла в океане бессмыслицы. И Пустота содрогнулась. Не от страха, а от осознания: теперь есть Тот, Кто Называет.

Он не имел формы. Не был старцем на облаке, сияющим духом или пламенем. Он был Волей, разорвавшей пелену небытия. Его мысли текли, как реки без русла, и там, где они касались Пустоты, рождалось нечто новое.

Первым стал Свет.

Он возник не как вспышка, а как дрожащая капля золота, повисшая в не-пространстве. Свет не освещал — он был освещением. В его мерцании отражалось лицо Творца, которого никто не мог увидеть. Пустота отпрянула, словно живая, и впервые обрела границы: теперь было «здесь» и «там», «внутри» и «снаружи». Свет пульсировал, расширяясь, и в его ритме зарождалось время.

— Ты — начало, — произнес Бог, и голос Его был похож на гул далеких созвездий.

— Но не конец.

Свет заколебался, и из его сияния полились нити — тонкие, как паутина. Они сплетались в узоры, превращаясь в то, что позже назовут «законами мироздания». Гравитация, материя, энергия.… Но тогда это было просто Игра. Бог касался нитей, и они пели, рождая мелодии, которые позже станут звездами.

Пустота сопротивлялась. Она сжималась вокруг Света, пытаясь вернуть былую целостность, но Воля была сильнее.

— Ты больше не властна, — сказал Бог, и Его слова стали стеной между Ничто и зарождающимся Бытием. — Здесь будет жизнь. Здесь будет… Больше, чем я.

Свет дрогнул, будто испугавшись. Он тянулся к Творцу, как дитя к матери, но Бог отстранился:

— Ты не Мое отражение. Ты — дверь.

И тогда Свет разорвался.

Миллиарды искр рассыпались по Пустоте, каждая — семя будущей галактики. В их танце уже угадывались спирали туманностей, танец планет, дыхание черных дыр. Бог наблюдал, и впервые в Нем возникло нечто, что позже люди назовут одиночеством.

Он протянул руку — не руку, а намерение — и подхватил одну из искр. Та замерла, превратившись в зеркало, в котором отражалось все, чего еще не было: леса, океаны, смех, слезы, крылья ангелов и пепел падших звезд.

— Скоро, — прошептал Бог, и Пустота в последний раз вздохнула, прежде чем стать Вселенной.

Глава 2: Песнь Творения.

Время родилось не тиканьем часов, а вздохом — глубоким, словно сама Пустота пыталась вдохнуть жизнь в свои мертвые легкие. Бог стоял на границе между Светом и Ничем, и Его тень, которой не могло быть, тянулась через бездну, как мост из теней. Он поднял руку, и пространство содрогнулось.

— Да будет разделение, — прозвучало не голосом, а треском рвущейся материи.

Свет, до этого единый и слепящий, раскололся. Одни лучи стали твердыми, как алмаз, и устремились ввысь, превращаясь в звёзды. Другие — тягучими и тяжёлыми, оседая вниз чёрным пеплом. Так родились День и Ночь. Но Бог не остановился. Он провел пальцем по линии горизонта, которой не существовало, и из разреза хлынула вода. Не вода — сама идея течения, свободы, бесконечного пути. Она заполнила провалы между светом и тьмой, закручиваясь в воронки, которые позже назовут галактиками.

Пустота застонала. Она цеплялась за творение когтями из антиматерии, пытаясь вернуть хаос. Но Бог уже пел. Его песня не имела слов — это был гул планет, рокот рождающихся солнц, свист ветра, которому негде дуть. От каждого звука рождались миры: