Я уж грешным делом надеялась, что в Олимпе меня будет ждать Денис. Дура, или мечтательница? Хороший вопрос, между прочим. Правильный.
Впрочем, как-то особо расстраиваться не было сил. В дороге, несмотря на ночной выезд, я практически не спала. Зато спал Башкатов — и храпел, и заваливался на меня, и характерно, так это нагло по-мужски, растопыривал колени, а мне страсть как не хотелось прижиматься к его бедру своим.
Одним словом, с затёкшей спиной и шеей, измученную и злую, Зойка наконец высадила меня у Олимпа. И если бы случилось так, что Макс тупанул и забыл о том, что в четверг, начиная с полудня должен ждать меня здесь — я бы его загрызла. Но он был на месте, несмотря даже на то, что мы подъехали только к четырём вечера.
В моей машине неуловимо витало что-то такое... Не запах, нет. Присутствие. Баба. Не объяснить по каким признакам — на уровне интуиции. Да и Макс вёл себя нетипично. И тоже — не объяснить словами как именно. Первой реакцией было психануть и загрызть-таки его. Второй — «Да и хрен с ним. Успеется...»
Дома прямо с порога набрала Медка. Не ответил. Я немного постояла, прислушиваясь к хрипам своей подыхающей гордости... и набрала Боярскую. Она тоже не ответила. Забавно. А хотя, чего ожидала-то?
Когда было уже темно, но хрен его знает который час, потому что я к тому времени уже спала, меня разбудил звонок от Медка. Как добрались, как дела — дежурный набор «заботы» короче. Предисловие.
— Денис задержится, Люд.
А это уже ближе к теме.
— На сколько?
— Да хрен его знает, оно и так, видишь, не по плану всё.
— А ты откуда узнал?
— Так созваниваемся.
— М. Ладно. Давай.
Можно было бы, конечно, привет передать, или просьбу, чтобы Денис позвонил и мне... И я даже почти сказала это, но... Но.
Лежала потом, с перебитым сном, и думала — почему? Что не дало — гордость? И так получалось, что, как ни странно, да, она родимая. А впрочем, нет — ревность. А ещё — страх. Или вина?
Очутившись дома, в этих красивых стенах, под этими высокими фигурными потолками, искупавшись в режиме массажного душа и рухнув на широченную, удобную кровать, я вдруг ужаснулась. Потерять это всё из-за какой-то животной страсти, из-за не поддающегося контролю влечения и отрубившей мозг эйфории... Глупее не придумаешь. Хотя нет, есть и глупее — моя мелькнувшая в тот вечер мыль о том, что это любовь. И поцелуй этот... чё-ё-ёрт. Чёрт! Как можно было настолько сдуреть?
Нутро горело. Это был даже не страх, а ужас неотвратимости. Я вспоминала пьяного злого Дениса, который тычет мне в нос собранные в щепоть пальцы: «Ещё раз... хоть вот на столечко... И это будет однозначно считаться блядством» И себя, лопочущую: «Никогда, Денис, никогда...» Блин.
Сказать ему всё самой? Огорошить сходу, свалить всё на Зойку? На Лёшку свалить?
И вот тут начиналось самое противное — я не могла на Лёшку. Несмотря на то, что, попадись он мне сейчас, в рожу бы плюнула, к чёрту бы послала и... и... Не знаю, что сделала бы — грудь разрывало от ненависти, но мысль о том, чтобы натравить на него Дениса... Нет.
Дура ты, Кобыркова. Он тебя предал. В глаза смотрел, за руку держал. Такие слова красивые говорил. Правильные. Макдональдс, таблетка от головы... Разрезанная на животе, запачканная кровью футболка. Взгляд этот, когда я стояла под дулом... Тогда казалось — сдохнет за меня, не задумавшись ни на мгновенье. А потом...
И сбежал-то как трус, пока нас в гостинице не было. И даже словом за все эти дни не обмолвился что Башкатов приедет. Скотина.
А вот интересно, что бы он сделал, если бы я тогда сказала, что выбираю его?
От мысли об этом зажмурилась. Господи, спасибо, что не дал мне тогда и пикнуть! Задушил слезами и всё. И спасибо, что не дал условий для бо́льших глупостей, ведь я — стыдно подумать — я бы не удержалась! В тот вечер — не удержалась бы, вот правда, отдалась бы ему. Тогда ведь всё казалось таким... правильным. Как будто телега, потерявшая колею, вдруг снова попала в неё и сразу стало всё легко и просто. Н-да уж.
Какого чёрта, вообще? Что, ну что на меня нашло? Что я В НЁМ нашла?
Сама не помню как, залезла в сумку, достала фотки. Всматривалась в Лёшкино лицо и ничего не могла с собой поделать — под пластом ненависти чувствовала тепло. Да и ненависть ли? Скорее обида. Горькая, как полынь. Но виноват-то кто? Сама. Никто меня силком не заставлял. Увидела и потекла, как сучка. Не объяснить. Просто к чёрту его и всё! Выкинуть и забыть!
Собрала все семь фотографий стопочкой, собралась было порвать... И не смогла. Сунула обратно на дно сумки, в прореху между подкладкой и уплотнителем и рухнула в постель.
Подушка пахла Денисом, я обнимала её, представляя, как буду обнимать его самого, и понимала, что задачи главнее, чем всё исправить, у меня нет. Но совершенно не представляла, как это сделать. Кроме как довериться Зойке. А там — как пойдёт.
В пятницу, по дороге в общагу всё прислушивалась к себе — откуда это ощущение другой бабы в моей тачке? Чисто ведь, и запахов чужих нет, и всяких там волос на спинке кресла. Мистика какая-то. Или паранойя, что скорее. Даже забавно.
Макс расспрашивал о Москве, искренне поздравлял с победой. Но было в нём что-то, в его чрезмерно внимательно устремлённом на дорогу взгляде и беспокойно шарящих по рулю руках... Но я же не дура. Понятно, что пока меня не было, он развлекался. По полной. Интересно только кто она. Если Ленка, то это залёт, Макс. Это залёт! Русским языком перед отъездом предупредила, блин... У него любовь-морковь, а нам с Денисом всю контору попалит, идиот. Вот кстати интересно, любовь-морковь или так, сексы-кексы? Да и Ленка ли?
В общаге меня ожидал сюрприз в виде блюющей матери. А ещё, вроде и видела её не так давно, но сейчас вдруг бросилось в глаза, как сильно она осунулась, побледнела. Сначала встревожилась, что болеет, а потом вдруг дошло.
— Мам, ты беременная что ли?
— Да прям, скажешь тоже! — а сама не знает, куда глаза деть.
— М... — детский сад какой-то. — А предохраняетесь чем?
Она вспыхнула, начала было наезжать, что я совесть потеряла — матери такое говорить... Но обломалась об моё спокойствие. Смешная такая. А то я не знаю, от чего дети родятся, ага.
А вообще — капец, конечно. Вот в эту халупу с вечно занятым сортиром, с гнилыми полами и тараканами щекочущими по ночам ноги... Не завидую я ему. Или ей. Но блин... Ребёнок разве выбирает?
Глянула на мать как-то иначе. Не такая ведь и старая — тридцать четыре всего, той же Боярской тридцать три, но разница колоссальная. Во всём. И во внешности, и в здоровье. И в том, что мать в шестнадцать лет сбежала из дома, не желая делать аборт, а Боярская, при бабле и устроенной жизни сделала его по собственному желанию. Сколько ей было тогда, тридцать, тридцать один?
— Мам, а ты на учёт встала? Или что там, в таких случаях?
— Так рано ещё. Нужно чтобы недель шесть хотя бы было.
— А у тебя?
Она пожала плечами.
— В прошлом месяце ещё месячные шли.
— Может, тебе витаминчики какие-то?
— Да прям! Заходила я в аптеку, ага, пусть они сами их жрут, за такую цену! Скоро, вон, фрукты-овощи полным ходом пойдут. Толя сказал, этим летом кровь из носу, а надо комнату капитально отремонтировать. И батарею менять, и проводку, а это, сама понимаешь... Как на пороховой бочке сидим, ведь, Люд!
— Я сейчас вернусь, мам.
Просто сказать, что Макс офигел, когда я послала его за витаминами для беременных — это ни о чём. Ещё велела заехать на рынок, творога взять, сметаны домашней, масла. Яиц. Мяса. Может, мёд будет.
Честно — я растерялась. Чувствовала, что должна что-то делать, а что, не понимала. Знала только, что на мне теперь большая ответственность за маму и за... Брат, сестра? Вообще не важно. Главное, чтобы всё нормально.
Когда, при виде пакетов с продуктами, мама резко отвернулась, думая, что я не замечу слёзы, мне жутко захотелось её обнять, но я так и не смогла сделать первый шаг. Наверное, ничто не проходит бесследно. Можно вырасти, всё понять, всё простить, наладить общение, но шнур от утюга и потоки брани, бьющей хлеще, чем ивовый прут — прямо по открытой детской душе, никуда не денешь. Впрочем, и мама тоже не рискнула ко мне подойти, хотя я видела — хочет.
Так может, не в ней дело, а во мне? Ссучиваюсь понемногу, м?
— Ты какая-то другая из Москвы вернулась.
— Какая другая?
Макс, не отрывая взгляда от дороги, дёрнул плечом.
— Не знаю. Другая.
— Да зазвездилась я, Макс, дураку же понятно. Не бери в голову.
Мотнул головой:
— Нет. Не в этом дело. Какая-то ты...
— Скурвилась?
Снова пожал плечом:
— Или надорвалась.
— Или? То есть вариант «скурвилась» ты тоже допускаешь? Спасибо, дорогой. Кстати, как там Ленка? — спросила специально в лоб, не спуская с него глаз. — Виделись?
Макс прикусил губу, сдерживая улыбку.
— Поня-я-ятно... Надеюсь, ты не катал её в этой тачке? Ма-а-акс? Ну-ка посмотри на меня...
Он глянул — мельком, под предлогом наблюдения за светофором.
— Нет, конечно, Люд. Я ж не дебил. Ты же понятно тогда сказала.
— Останови.
— Не понял?
— Останови!
Тормознул на какой-то остановке, включил аварийки.
— Что случилось-то?
Я не ответила. Молча вылезла и тут же забралась на заднее сиденье. Включила свет, поползла ладонью по кожаной обивке, заглядывая в щели, в пепельницы на дверцах и под коврики. Если и было что, то точно на заднем. Помнила я, как жарил меня здесь Денис, чего уж там. Удобно. Даже очень. Макс как смог развернулся ко мне:
— Что ищешь?
— Улики, Макс, улики...
— Пфф! Я тебе честно скажу: тачка к твоему приезду из мойки, так что зря ищешь.
А я и сама видела, что она из мойки, а иначе, кому бы пришло в голову так тщательно стирать пятно от обломившегося и случайно размазанного стерженька косметического карандаша, которое я поставила незадолго до отъезда?
Вернулась вперёд, откинула зеркальце, заглянула под сиденье, под коврик... Макс молча наблюдал. Интересно, ему хотелось ржать? Лично мне — уже да. Понятно же, что дура. Когда добралась до бардачка, Макс не выдержал, фыркнул.
— Люд, ну это уже...
И в этот момент я нашла. Блин, Лена, твою мать! Так нагло, так демонстративно и лично мне, прям как с пометкой «лично в руки». Перстень. Тот самый, что когда-то подарил ей Камар. Он лежал в уголке, под барсеткой Макса, под какими-то бумажками Дениса.
Торжествуя, я подняла его, держа за дужку кольца.
— И всё-таки ты дебил, Макс!
Он не понимал. Он охренел.
— Мало того, что ты нагло мне брешешь и не выполняешь элементарных указаний, так ты ещё не вынимаешь документы, когда оставляешь тачку в мойке?
Он молча смотрел.
— Как тебе верить теперь?! Ты придурок, ты хоть понимаешь, что было бы, если бы его нашёл Денис? — я сорвалась и, захлёбываясь злостью, замолотила его ладонью по плечу. — Ты хоть понимаешь, что было бы тогда, сука! Макс, блин... — отбив ладонь до противного гудения, так и стоя наполовину на улице, упёрлась руками в своё сиденье, опустила голову, выдыхая... — Ни хера ты не понимаешь, Макс! А ведь это настоящая подстава с твоей стороны!