"Пока не уснут мертвецы"

Глава 1

«Без срока давности»
Холодный свет ламп на потолке морга мигал, словно сердцебиение больного города. Анна стояла у металлического стола и смотрела на тело. Девочка лет семнадцати. Чистая, как будто только уснула. Только вот, по документам, она исчезла тринадцать лет назад.
— Судмед говорит: умерла двое суток назад, — проговорил патологоанатом, не отрывая взгляда от планшета. — Но ДНК уже подтвердила: это Кира Дубовская. Пропала в 2012-м. Тогда тебе самой едва за двадцать было. Помнишь дело?
— Помню, — Анна едва заметно кивнула. — Оно было у Литвинова. Потом закрыли. Без тела, без улик.
Пальцы дрожали, когда она тянулась к кулону у девочки на шее. Маленькое сердечко с вкраплением янтаря. Аня знала, что не стоит. Но рука уже коснулась холодного металла.
Вспышка.
Шум. Капли дождя. Деревянный пол под босыми ногами. Кто-то плачет — сдавленно, будто боится быть услышанным. Женский голос, тихий и жутко спокойный:

- Ты обещала. Их нельзя тревожить, если не принесла себя.
- Я .....не хотела....
- Поздно...

Зеркало. Искажённое лицо. Потом темнота — как хлопок по виску. Всё исчезает.
Анна выдохнула резко, отдёрнув руку.
— Всё в порядке? — Патологоанатом нахмурился.
— Да. Просто… голова закружилась, — соврала она.
В мыслях крутилась только одна фраза:
"Их нельзя тревожить, если не принесла себя".

Дома пахло подгоревшим тостом и клубничным вареньем. На кухне застала мужа — Игоря — за ноутбуком. Он даже не поднял головы, когда дверь хлопнула.
— Привет, — бросил он рассеянно. — Ты опять задержалась?
— Нашли девочку. Думали, пропала тринадцать лет назад. Оказалось — умерла только сейчас.
— Магия? — усмехнулся. — Или очередной косяк патологоанатома?
Аня не ответила. Сбросила пальто на спинку стула. Хотелось в душ. Хотелось молчания. Но, как обычно, с верхнего этажа донесся визг.
— Ма-ма-а-а! Тимка меня ударил! — кричала Маша, семилетняя дочь, с надрывом, как будто её душу вырвали.
Она поднялась на второй этаж. Тимур, старший, с кислой физиономией сидел у окна. В его глазах — злость, усталость. От школы, от Маши, от неё.
— Что случилось? — голос прозвучал резко.
— Она лезет в мои наушники. Я ей сказал не трогать. Она меня бьёт, потом орёт, что я виноват.
— Выключи звук, — раздражённо бросила она. — Идите ужинайте.
Дети спустились. Маше всё ещё хотелось всхлипывать, а Тимур просто молчал. Игорь не смотрел на них. Он давно перестал смотреть на Анну по-настоящему.
Она присела к столу, взяла ложку супа. Горячо. Живо. Здесь — семья. Жизнь. Но её мысли остались там — в морге. У девочки, которая не должна быть живой. У женщины в зеркале. У шёпота, который она не может забыть.

"Их нельзя тревожить, если не принесла себя..."

Аня встала.
— Мне нужно на чердак.
— Прямо сейчас? — удивлённо поднял брови Игорь.
— Да. Я… я ищу старый блокнот. Записи по делу.
На чердаке стоял резкий запах сухой бумаги и пыли. Среди коробок из-под детской одежды и старых книг она нашла маленькую деревянную шкатулку. Её никто не открывал лет десять.
Внутри — дневник её сестры.
Сестры, которую она потеряла в детстве.
Сестры, исчезновение которой так и не смогли объяснить.
И в первом развороте, ровным почерком:

"Иногда они приходят за тобой. Но не сразу. Сначала - во снах. Потом- в зеркалах"

Она выронила дневник.
С того самого дня, когда она впервые услышала голоса в чужих вещах, она знала: это когда-нибудь повторится.

Аня сидела в машине, держа дневник сестры на коленях. Листья желтели за окном, город шумел, спешил, но для неё всё стало приглушённым. Словно её выбросили из времени.

"Иногда они приходят за тобой. Но не сразу. Сначала - во снах. Потом - в зеркалах".

На той же странице — рисунок. Кривой круг с треугольником внутри. На первый взгляд — детская каракуля. Но Аня видела этот символ сегодня на теле девочки. Маленький шрам под ключицей. Почти незаметный. Но идентичный.
Случайность? Или знак?
Она набрала номер своей коллеги, оперативницы Лизы:
— Ты ещё в отделе?
— Ага. У тела девочки нашёлся след от шрама. Похоже на… ну, не знаю. Алхимия? Символика?
— Скинь фото. И пробей всё, что найдёшь по таким знакам. И… Лиз. Поищи архивное дело — "исчезновение Аделины Воскресенской, 1999 год". Там тоже был странный рисунок в её блокноте. Это моя сестра.
Лиза помолчала.
— Ты уверена, что хочешь в это лезть?
— Уверена, — ответила Анна и почувствовала, как всё внутри стянулось. Страх, возбуждение, предчувствие. Всё вместе.
Тем временем — в архиве
Лиза провела пальцами по стопкам старых дел. Сигаретный запах, глухая тишина. Архив, где воздух не менялся десятилетиями.
Внутри дела — пожелтевшие фото. Девочка, светлые волосы, синие глаза. И — один отчёт: вещи Аделины найдены в подвале заброшенного дома в Коломенском. Зеркало разбито. Никаких следов крови. Закрыто как "предположенное утопление". Родителей заставили подписать отказ от повторного рассмотрения.
Лиза подняла голову и посмотрела на зеркало, что стояло в углу архива. Старая рама. Мутное стекло.
На мгновение ей показалось, что там — две её тени.

Поздно ночью дома, листая старые страницы, Анна находит ещё один фрагмент:

"Они живут по ту сторону. Мы для них — свечи. Нас зажигают, греются, и гасят. Я спрятала сердце, чтобы они не нашли меня."

— Сердце… — Анна вспомнила янтарный кулон на девочке. — Может быть, в этом был смысл?
Она схватила сумку, ключи — и поехала в морг.

Морг, 02:13
Тело девочки всё ещё в холодильнике. Анна аккуратно достаёт его, глядя на кулон. Она снимает его, открывает защёлку — внутри тончайший свиток. Старый, с символами, написанными каким-то растительным чернилом.
Она вглядывается — и с каждой секундой буквы начинают… шевелиться.
Из угла раздаётся тихий стук. Затем ещё один. Изнутри закрытого холодильника. Анна замирает.
Один из ящиков сам по себе выдвигается на несколько сантиметров.
Внутри никого.
Но на стенке — отпечаток руки изнутри.

Глава 2

На часах было 3:27, когда Анна вернулась домой. Тихо открыла дверь, поставила сумку. В доме было темно. Но свет в спальне горел.
Игорь сидел на кровати, скрестив руки. В его взгляде — не злость, не страх. Усталость.
— Ты даже не позвонила, — сказал он хрипло.
— Не хотела будить. Ты же всегда спишь.
— Да? А сегодня не спал. Видишь? — Он встал. — Где ты была?
— В морге. Нашла вещь. Кулон. Он… там был свиток. С символами.
— Стоп. — Он подошёл ближе. — Послушай, Аня. Я уже не знаю, с кем ты разговариваешь. Ты пропадаешь. Ты не здесь. Не с детьми. Не со мной. У тебя голоса в головах и девочки, исчезнувшие тринадцать лет назад. Это ненормально.
Она сжала губы.
— Знаешь, что ненормально? Что ты ни разу не спросил, как я сплю. Что ты не заметил, что Тимур перестал есть. Что Маша рисует женщин с пустыми глазами. Ненормально — что я среди ночи стою с телом ребёнка, который умер два дня назад, а пропал тринадцать лет назад. И никто не реагирует.
Игорь сжал кулаки.
— Я пытался быть рядом. Понимаешь? Я тянул. Работал. Дом, кредиты, школа. А ты? Ты живёшь в своих тенях. В своих исчезновениях. Сколько лет прошло с Аделиной? Двадцать шесть?
Анна подошла ближе, почти в упор.
— Это не прошло. Оно дышит мне в спину. Ты не знаешь, что это — слышать голос, видеть лицо в зеркале и не понимать, где ты — в реальности или в воспоминании. Ты не жил с призраком. А я — да.
Он отвёл взгляд. Сел обратно на край кровати.
— Я больше не знаю, как с тобой говорить.
— Тогда слушай. — Анна опустилась на колени рядом с ним. — Всё, что сейчас происходит, связано с моей сестрой. С тем, что не закончилось. Я не знаю, куда это заведёт. Но я должна идти до конца. Или мы все сгорим. По одному.
Пауза. Только их дыхание.
— А дети? — тихо спросил он. — С ними что будет?
— Если я не остановлю это… их не будет.
В этот момент с верхнего этажа раздаётся визг.
Анна вскакивает. Бежит наверх. Маша — стоит посреди комнаты. Лицо белое, глаза в слезах.
— Он там… — шепчет она. — В зеркале. Он… сказал, что меня уже видели.
Анна медленно поворачивается. В зеркале никого.
Но на стекле… изнутри… проступает отпечаток ладони. Детской.

«Фрагменты дела»
Утро. Серая промозглая среда. Анна вошла в отделение в тишине — как в храм после трагедии. Вокруг мелькали сотрудники, кто-то пил кофе, кто-то сканировал отчёты. Её шаги казались слишком громкими.
Начальник, полковник Артём Савчук, сидел за стеклянной перегородкой. Когда она вошла — он даже не поднял глаз.
— Опять ты? — пробормотал он и отложил папку. — Третья ночь без сна?
— Наверное, да. — Она села, не дожидаясь приглашения. — У нас нет никакой версии. И улики начинают говорить странное.
Он поднял бровь:
— Улики не говорят. Это твои предположения.
— У нас нет следов насилия. Нет улик проникновения. Ни камер, ни свидетелей. Но тело девочки лежало в доме, где никто не жил 13 лет. Там, где пропала моя сестра.
Савчук снял очки. Вздохнул. Посмотрел на Анну с болью и тревогой, смешанными с раздражением.
— Аня. Ты хороший специалист. Но ты срываешься. Ты хочешь натянуть всё под свою личную трагедию. Так нельзя. Тебе бы отдохнуть.
— Не могу. Потому что это дело необычное. Потому что у девочки под ключицей символ. Тот же, что и в дневнике Аделины. Потому что в кулоне — свиток с нераспознанным письмом.
Савчук замолчал. Потёр подбородок.
— Ладно. Только между нами. — Он достал другой файл. — Судмед дал странный вывод: клетки девочки... деградировали неравномерно. Часть тканей — как у взрослой женщины. Вроде как тело... «обновлялось», а часть — будто замерла во времени.
Анна вскинула брови.
— Как в янтаре.
— Ещё кое-что. — Он достал фото. — След от кулона. Внутреннее ожоговое кольцо. Как будто кулон — не просто украшение. Печать?
Он подался вперёд, понизил голос:
— Ты знаешь, я не верю в чёртову эзотерику. Но был один человек. Профессор. Отдел мистических практик при закрытом отделе МВД. На пенсии. Занимался «аномалиями восприятия». Когда-то консультировал по делу пропавших детей в Пскове. Дело замяли, но он утверждал, что дети "возвращаются", но уже не те...
Анна стиснула кулаки:
— Дайте мне его адрес.
Савчук поколебался, потом написал на клочке бумаги.
— Но Аня... если узнаю, что ты снова залезла в морг ночью или что с ребёнком твоим что-то случится из-за этого — я тебя отстраняю. Поняла?
— Да, поняла, — тихо ответила она.
И вышла, крепко сжимая записку. Адрес — улица Звенигородская, 9. Квартира 42. Имя: Виталий Исаевич Мельников.
В коридоре она краем глаза увидела отражение в стекле. И замерла.
Рядом с ней стояла девочка.
С янтарными глазами.
Но когда она повернулась — там никого не было.

Квартира 42 на Звенигородской оказалась в старом доме, где лестница скрипела, как будто жаловалась на каждый шаг. Аня позвонила. Раз, два… На третий — замок щёлкнул, и дверь открылась едва заметно.
— Вы Мельников? — спросила она, показывая удостоверение.
— Поздно пришли, — хрипло сказал мужчина. — Или слишком рано. Всё зависит от того, что ищете.
Он был худой, в халате, с глазами цвета выцветшей бумаги. Его голос — скрип двери в заколдованной библиотеке. Он впустил её без лишних слов.
Квартира была похожа на архив. Книги, фотографии, карты. В углу — шкаф с запечатанными коробками, на которых стояли метки: “Случай Псков-89”, “Код Янтаря”, “Возвращённые. Не открывать.”
— Девочка. Нашли её в доме, где исчезла сестра. Та же улица. Тот же возраст. Ни одной улики. В кулоне — символ. И… — Анна достала фотографию. — Вот.
Мельников взглянул, побледнел.
— Этот знак не просто метка. Это ключ. Я его видел… у всех Возвращённых.
— Кто это?
Он откинулся на спинку кресла и долго молчал. Потом заговорил тихо, будто боялся, что кто-то услышит:
— Это дети, пропавшие без следа. По всей стране. Но иногда они... возвращаются. Через годы. В том же возрасте. Без памяти. Или с чужой. С телами, что не стареют. Я считал это случайностью. Пока один не начал рисовать символ. Тот же, что у тебя на фото. Потом — случай в Пскове. Потом Тверь. И Киев. Но всё ведёт сюда — Киевская линия. Кольцо Янтаря.
Анна смотрела, не мигая.
— Что это?
— Это не культ. Не секта. Это... как сеть. Место, где прорываются переходы. Как будто кто-то из другого слоя реальности выдёргивает детей. Оставляет свои метки. Иногда — возвращает. Но возвращённые не те.
Он достал из папки старую полароидную фотографию. На ней была девочка лет восьми. Янтарные глаза. Тот же кулон. Тот же взгляд. Подпись: "Аделина. 1998."
Анна побледнела. Вскочила.
— Это... она.
— Я знал, что вы придёте. Видел тебя на фото с сестрой. Ты тоже "связана". Ты — якорь. Ты осталась, а она — нет. Но теперь… они вернулись за тобой.
Он вынул из коробки запись — на старую кассету.
— Это запись сеанса с мальчиком из Калуги. Он говорил голосом девочки. По имени Аделина.
Анна вставила кассету. Скрип. Шипение. И вдруг —
— Аня?.. Аня, не смотри в зеркало… там не я…
Профессор резко встал:
— Уходи. Уже поздно. Если ты задержишься, тебя засекут. Их интересуют те, кто помнит. А ты — уже видела отражение. Всё. Назад пути нет.
— Кто они?
Он глянул в окно.
— Я называю их Янтарными. Сущности. Собиратели памяти. Хранители образа. Но они не боги. И не люди.
На выходе Анна обернулась. В окне квартиры мелькнул силуэт девочки.
Она не знала, чья это была тень.
Но глаза — были её собственными.

Дома было тихо. В детской — мягкий свет ночника. Тимур сидел за компьютером. Маша спала, обняв игрушку. В кухне — запах остывшего супа и тишина.
Анна поставила сумку, потерла виски. Устала до дрожи.
Он ждал её на кухне.
— Где ты была?
Голос мужа был ровный, но напряжённый. Он сидел, скрестив руки.
На столе — две чашки чая, не тронутые. Пауза.
— На встрече. По делу.
— Опять? Анна, это уже не просто работа. Это мания.
Она устало села напротив.
— Ты не знаешь, что я узнала сегодня.
— Мне не нужно. Я знаю, что ты бегаешь за тенями. Ты не спишь, не ешь, ребёнка не видишь. Ты всё глубже в этом болоте.
— Это не болото. Это дело связано с Аделиной. С моей сестрой. И, возможно, с Машей.
Он резко встал.
— Не трогай Машу! Она ребёнок. Она не твоя замена прошлому. Не твоя вина. Не твой способ искупить...
— Я видела фото девочки с янтарными глазами. Такой же кулон, как у Маши в рисунке. Это не совпадение.
— Ты слышишь себя? — Он подошёл ближе. — Это безумие, Аня. Тебе нужна не работа, а помощь.
— Мне нужна правда.
— А мне нужна жена, а не одержимая детектив с призраками в голове.
Они замолчали.
Анна встала. Тихо:
— Я пойду к Маше.
— Подожди.
Он хотел взять её за руку, но она уже ушла.
В детской было тихо. Маша спала, но на столе лежал свежий рисунок.
Анна подошла.
На бумаге — лес, полночь, старый дом.
В окне — девочка с янтарными глазами.
И надпись, корявыми детскими буквами:
"МАМА, ОНА СКАЗАЛА, ЧТО СКОРО ТЫ ПРОЙДЁШЬ ОБРАТНО."

Анна сидела на краю кровати, уставившись в пол. На кухне звенела ложка о чашку — Тимур наливал себе чай.
Муж ещё спал. Или делал вид.
Тимур вошёл тихо.
На нём была футболка с потёртым рисунком, волосы чуть растрёпаны. Взрослый взгляд — слишком взрослый для его возраста.
— Мам.
— Привет. Ты уже проснулся?
— Да. Я не спал.
Анна посмотрела на него — тени под глазами, настороженное лицо.
— Что-то случилось?
Он сел рядом. Немного помолчал. Потом, глядя в окно:
— Я слышу, как вы ссоритесь. Даже когда не кричите.
— Тимур…
— Не надо говорить, что всё в порядке. Я не маленький. Папа злится. Ты не дома, даже когда здесь. А Маша стала странная. Она шепчет во сне. Ты этого не слышишь?
Анна вдохнула, но не знала, что сказать.
— А ещё я заметил, — продолжил он, — что когда ты долго смотришь в зеркало — в глазах у тебя как будто… другие мысли. Как будто ты кого-то ждёшь.
Она молчала. Он обернулся к ней, серьезно:
— Мам, если ты нас защищаешь — скажи. Если всё совсем плохо — скажи. Но не делай вид, что мы не чувствуем.
Анна ощутила, как в груди сдавило. Её сын — не просто подросток. Он связан с ней глубже. Возможно, как и она когда-то — он чувствует то, что нельзя объяснить словами.
— Я защищаю вас, Тим. Но, может быть, теперь ты должен знать правду.
Про Аделину. Про старый дом. И про то, что иногда — прошлое возвращается не само. Его кто-то приводит.
Тимур сжал кулаки.
— Тогда скажи, что мне делать. Если это и мой бой — я не отступлю. Я не маленький, мама.
Она посмотрела на него.
И впервые за долгое время — увидела союзника.

Глава 3

На столе лежали фотографии:
— девушка с выжженными зрачками,
— детский рисунок с зеркальным кругом,
— кусок ожерелья, расплавленный по краям.
Анна водила пальцем по снимку. Всё начинало складываться — медленно, угрожающе.
— Анна Олеговна? — В кабинет заглянул помощник. — Вас к начальнику.
Кабинет начальника был как всегда — пахнущий кофе, окна закрыты, воздух напряжён.
Анна вошла и застыла, увидев незнакомца у окна.
— Знакомьтесь. Майор Владислав Чернов. Отдел особых случаев. С сегодняшнего дня работает с вами.
Мужчина повернулся. Высокий, в серой куртке поверх формы, с внимательным, цепким взглядом. На виске — шрам, будто молния пересекла кожу. Говорил резко, но не грубо.
— Мне передали ваше дело. Девочка в зеркале. Тени. Психотронные рисунки. Звучит как бред. Но уже два трупа и один ребёнок в глубокой фазе сна. Так что я здесь.
Анна сухо кивнула:
— Я не ищу объяснений, Чернов. Я ищу связи.
— Тогда начнём с улики, — он положил на стол файл. — В доме первой жертвы нашли странный предмет. Керамический фрагмент, древний символ. Аналог — в архивах экспедиции 1986 года. Древнее зеркало. Ручной работы. Было найдено в районе вашего… детства, Анна Олеговна.
Анна застыла.
— Откуда у вас это?
— Я копал. И, похоже, копать нужно глубже, чем уголовный кодекс. Я не верю в демонов. Но я верю в людей, которые используют страх, веру и символы, чтобы убивать.
Он пристально посмотрел на неё.
— Вы что-то не договариваете. Я вижу это. И если вы хотите, чтобы я вам доверял — скажите, чем это дело касается лично вас.
Анна отвела взгляд.
— Всё, чем я была. Всё, чем я стала. Всё, чего я боюсь.

«Что под землёй не должно было быть найдено»
Машина шла по старой трассе. Леса становились всё гуще, туман поднимался с сырой земли.
Чернов вёл молча. Потом, не глядя:
— Вы правда верите, что это... нечто? Что это не просто изуродованный маньяк и психоз?
Анна смотрела в окно.
— Я верю в следы. И в то, что они ведут глубже, чем наша логика.
— Вам кто-то уже говорил, что это не доведёт до добра?
— Каждый день. Даже зеркало в ванной.
Он усмехнулся. Но быстро посерьёзнел.
— Вас не трясёт от этих рисунков?
— Трясёт. Но я видела хуже. У нас в деле был мальчик. Он рисовал себя в гробу за месяц до того, как его нашли. У него был тот же знак, что и на ожерелье.
Майор нахмурился.
— Этот знак — не просто мистический. Это было на артефакте из раскопок. И — внимание — один из участников экспедиции пропал без вести, а двое позже умерли. Причём один повесился прямо перед зеркалом, написав на стене: «Я больше не отражаюсь».
Анна стиснула пальцы. Сердце сжалось.
— Этот мужчина... как его звали?
Чернов пролистал файл.
— Профессор Пётр Алексеевич Савин.
Машина резко съехала с дороги. Анна остановила её.
— Это был мой преподаватель в детстве. Он приходил к нам в школу. Учил, что «время — это круг, не линия». Я помню его глаза.
— И? — Чернов внимательно смотрел.
— Он один раз заглянул в старое зеркало в нашем интернате. А потом его больше не видели.
Они вышли на холодный воздух. Впереди, за высоким бурьяном, возвышались деревянные балки и заросшие колодцы — место раскопок. Всё давно заброшено, но воздух был… неправильный. Давящий. Тихий.
Анна шагнула внутрь бывшего лагеря археологов, и в этот момент раздался резкий звонок. Экран высветил: Тимур.
Она ответила мгновенно:
— Тим?
На том конце — тяжёлое дыхание. Потом тихо:
— Мама… Маша снова встала во сне. Она смотрела в зеркало. Оно треснуло. И она сказала, что ты — уже не здесь. Что ты внутри круга.
Анна застыла. Позади, из-под земли, донёсся глухой скрип.
Чернов вытащил фонарь.
— Что это было?
Анна, сжав телефон:
— Это не звук. Это память, которая возвращается.

Подвал бывшего археологического лагеря был сырым, пах плесенью и древней пылью.
Фонарь Чернова выхватывал из темноты разбитые ящики, железные балки и… узор на стене. Круг. Символ, который они уже видели в деле.
Анна медленно приблизилась.
— Это он. Тот же, что был на теле жертвы.
Но здесь он больше. И кажется… впаян в камень.
Чернов присел, провёл пальцами по рельефу. Металл был тёплый, будто живой. Рядом лежал предмет — кусок керамики, чуть выгнутый, с отблеском серебра.
Анна дотронулась — и вздрогнула.
В голове будто щёлкнул выключатель. Голоса. Обрывки фраз. Маша, зеркало, отражение, ты уже внутри…
Чернов схватил её за плечо:
— Всё в порядке?
— Нет. Я слышала её. Машу. Она сказала, что я — «внутри круга».
А зеркало… Оно треснуло.
Майор выпрямился, резко:
— Мы уходим. Немедленно. Это не просто улики — это вход. Кто-то или что-то использует символ, чтобы… возвращаться.
На обратном пути Анна не могла успокоиться. Телефон не отвечал.
Когда они прибыли к дому, улица была темна. В окне её квартиры — только отражение. Окно будто зеркалило всё вокруг, не пуская свет внутрь.
Она вбежала по лестнице. Дверь открыта.
На полу — круг. Нарисованный мелом. Внутри — Маша, сидящая в тени. Вокруг зеркала, расставленные на полу.
Тимур стоял у стены, испуганный.
— Она… не слушается. Сказала, что тебя надо удержать в отражении.
Анна села на колени, медленно приближаясь к дочери.
— Маша… это я. Ты знаешь меня.
Та подняла голову. Глаза девочки были мутны, зрачки — расширены.
— Ты — отражение. Настоящая мама ещё внутри. Ты пришла, чтобы заменить её.
Чернов вошёл за спиной:
— Что за чёрт… Это похоже на ритуал замещения. Кто-то оттуда хочет войти сюда — через ребёнка.
Анна срывающимся голосом:
— Нет. Не кто-то. Это я сама. Часть меня осталась в зеркале. Тогда. В детстве. В интернате.

Маша продолжала сидеть в круге. Она водила пальцем по пыли на зеркале. Линии складывались в знаки. Имена.
Анна медленно подошла:
— Кто тебя этому учит, Машенька? Кто показывает, как рисовать круги?

Девочка шевельнула губами, как будто повторяя за кем-то:

— Тот, кто знает, как выйти. Кто хочет, чтобы ты вернулась. Он говорит мне, что ты не та. Он помнит тебя маленькой. Он был там… в зеркале. С тобой.

Чернов замер.
— Это… не ребёнок говорит. Это внедрение. Как будто кто-то ретранслирует слова через неё.

Маша подняла голову.

— Его зовут Отец Савин. Он говорит, вы предали круг. И не закрыли его.

Анна застыла. Лицо побледнело.

— Савин мёртв.

— Нет, — прошептала Маша. — Он отражается. Он не может выйти, пока ты не вернёшься туда. Пока ты не откроешь зеркало снова.

Чернов шагнул в круг, нарушив его.

— Достаточно. Мы берём девочку на обследование. Это… психоактивное внедрение. Возможно, кто-то вживую имитирует голос. Через старые гипнозы, якоря, не знаю что.

Но как только он коснулся Маши — зеркала загудели. Один лопнул. Другой потемнел, и в глубине промелькнул силуэт мужчины — длинная фигура, в чёрной мантии, с пустыми глазницами и символом круга на лбу.
Он улыбался.

Маша закричала.
— Не трогай! Он накажет! Он смотрит через нас!

Зеркала рассыпались. Чернов отшатнулся.

Анна стиснула зубы.

— Савин не погиб. Он застрял. И теперь он ищет выход — через Машу. Через меня. Он был первым, кто вошёл в круг. А я… вторая.