"Солнце в бокале"

"Солнце в бокале"

"Солнце в бокале"

Оглавление

Глава 1: Осколки прошлого. 3

Глава 2: Первый луч. 11

Глава 3: Тени прошлого. 22

Глава 4: Утро после бури. 30

Глава 5: Солнце в бокале. 33

Глава 1: Осколки прошлого.

Минск пробуждался медленно, нехотя, как человек, тянущийся к первому утреннему лучу сквозь сон. Воздух был прозрачным и чуть зябким, наполненным той особой свежестью, которая бывает только в предрассветные часы – когда ночь уже отступила, но день еще не вступил в свои права.

Над крышами домов висела легкая, золотистая дымка, будто сам город кутался в шелковую вуаль. Фонари еще горели, но их свет уже бледнел, сдаваясь под натиском восходящего солнца. Проспект Независимости, широкий и величавый, тянулся вдаль, почти пустынный в этот час. Лишь изредка по нему проплывала машина, фарой разрезая утренний полумрак.

И вдруг – звон. Чистый, металлический, будто капель. Это трамвай, ярко-красный, как спелая вишня, покачиваясь на рельсах, вынырнул из-за поворота. Его звонок разлетелся по спящим улицам, заставляя редких прохожих обернуться. Он шел неторопливо, словно знал, что утро только начинается, и спешить некуда. Воздух за ним колыхался, смешивая запах металла, масла и той самой утренней свежести, что пахнет росой и чуть-чуть – бензином.

Где-то в высоте, над крышами сталинских домов с их тяжелой лепниной и высокими окнами, пролетела стая голубей. Их крылья мелькнули на фоне светлеющего неба – серые тени на перламутровом фоне. А внизу, в сквере, уже шелестели листьями деревья, будто перешептываясь о том, каким будет этот день.

Минск. Он был разным – шумным днем, ярким вечером, таинственным ночью. Но в эти минуты, на рассвете, он казался особенно прекрасным. Тихим. Оживающим. Готовым, начать все сначала.

В самом сердце города, где время будто замедляет свой бег, стоял тот самый дом – молчаливый свидетель эпох. Его фасад, украшенный замысловатой лепниной, хранил следы былого величия: гипсовые розетки, потускневшие от времени, строгие пилястры, уходящие ввысь, резные карнизы, на которых уже много лет подряд весной селились воробьи.

Окна квартиры – высокие, почти до самого потолка, с деревянными рамами, чуть потемневшими от старости, – пропускали внутрь первые лучи солнца. Они ложились на паркет длинными золотистыми полосами, высвечивая в воздухе медленно кружащиеся пылинки.

И вдруг – резкий, назойливый звук, разорвавший утреннюю тишину. Будильник. Обычный пластиковый будильник с зеленоватым циферблатом, казавшийся чужеродным среди этой старинной роскоши. Его трель, резкая и бесцеремонная, отражалась от высоких потолков, усиливаясь многократно, будто не один механизм звонил, а целый хор.

Звук бежал по квартире, цепляясь за тяжелые портьеры, слегка шевелящиеся от сквозняка, отражался от массивного дубового комода с потертыми уголками, терялся в дверном проеме, ведущем в соседнюю комнату – ту, где когда-то стоял письменный стол, а теперь пылились сложенные в углу коробки.

Но дом, казалось, лишь снисходительно терпел эту современную дерзость. Он знал, что скоро все стихнет – будильник выключат, и в комнате снова воцарится тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц да воркованием голубей за окном. Он стоял здесь десятилетиями. Он умел ждать.

Алина еще не открывала глаз, но уже чувствовала - что-то не так. Ее тело потянулось в привычном утреннем ритуале, мышцы приятно напряглись после сна, а рука, теплая от пододеяльного тепла, бессознательно потянулась вправо - к тому месту, где всегда был он.

Пальцы встретили только холодную простыню.

Она замерла, все еще не решаясь открыть глаза, будто надеясь, что это сон. Кончики пальцев скользнули по хрустящему льняному полотну, нащупывая вмятину от подушки, которая больше не использовалась. Простыня была гладкой, нетронутой, холодной - совсем не такой, как раньше, когда утро начиналось с теплого мужского плеча под ее ладонью.

Веки дрогнули. Алина медленно открыла глаза. Справа - пустота. Только смятая подушка, на которой не осталось ни впадины от головы, ни знакомого запаха его шампуня. Луч солнца, пробивавшийся сквозь щель в шторах, золотил пустое пространство, подчеркивая отсутствие.

Она задержала дыхание, слушая тишину. Ни его ровного дыхания, ни привычного шороха, когда он переворачивался во сне, ни глухого стука сердца, которое она так любила слушать, прижав ухо к его груди. Только тиканье часов на стене и далекие звуки просыпающегося города за окном.

Рука все еще лежала на холодной простыне, пальцы слегка сжали ткань, будто пытаясь удержать то, чего уже не было. Алина закрыла глаза снова, на мгновение, представив, что он просто встал раньше - может быть, в туалете или на кухне. Но глухая тишина квартиры не оставляла иллюзий.

Она глубоко вдохнула, ощущая, как воздух наполняет легкие, как сердце бьется ровно и одиноко в груди. Еще один день. Первый из многих, когда просыпаться придется одной.

Босые ступни коснулись прохладного паркета, но через мгновение дерево отдало накопленное за ночь тепло - ровное, уютное, живое. Алина встала, и пол слегка заскрипел под ее весом, будто приветствуя ее пробуждение. Она сделала несколько шагов, и каждый отдавался тихим эхом в пустой квартире, словно дом вздыхал вместе с ней.