Рабы семьи Трок

I

Эта старая часть замка, даже пути к которой теперь все стараются обходить десятой дорогой. Правда, Лий понятия не имеет — что такого в ней, что надо не просто запереть, пусть бы даже и на руноставы, но и напрочь вычеркнуть из разговоров. И даже из памяти. Ведь ни мама, ни папа, ни бабушка не вспоминают об этой части замка. Вообще делают вид, будто бы её не существует! Сюда не ходят даже слуги, которые поддерживают и самые малоиспользуемые комнаты замка! Сюда… Лий знает из одного из подслушанных разговоров, что это место отрезано от магии.

Остановлено…

Странное и чем-то пугающее слово. Лий не знает — чем. Что такого в этом, что… Но то, как говорил об этом папа…

Она мотает головой, от чего волосы, собранные в простую уже порядком успевшую растрепаться косу, падают на лицо, полностью закрывая обзор. Лий раздражённо откидывает их назад, понимая, что спустя несколько минут те снова упадут на лицо. По-хорошему, следовало бы потратить немного времени и нормально переплести косу, но Лий слишком захвачена целью. И страхом того, что подслушала сегодня вечером… Ох, да! Лий прекрасно знает, что подслушивать неправильно! Но как, скажите, можно в этом доме узнать хоть что-то?! Если все считают, что в шестнадцать лет она должна думать только о том, как выйти замуж…

Лий протискивается через едва-едва приоткрывшуюся дверь, чувствуя при этом, как трещат нитки в швах наспех накинутого домашнего платья, явно зацепившегося за что-то… Надо будет припрятать его потом, чтобы никто не заметил… и подкупить Эттле чем-нибудь, чтобы та починила его и не растрепала всем…

Лий прикрывает двери и оглядывается.

К сожалению, ничего особенного в длинном пустом коридоре нет. Даже не темно, чтобы можно было нафантазировать что-нибудь страшное… как будто бы Лий хоть когда-то боялась темноты! Она медленным шагом идёт по цветному — это видно даже в лунном свете, падающем сквозь вытянутые окна — камню пола, отмечая, что в рисунке переплетены руны. Причём не традиционные для подобного — пусть ни в одном из домов тех, кто выжил после Ливня, и не доходили до подобного, ограничиваясь руноставами над дверями и окнами — комбинации из защиты и пожеланий процветания роду, а что-то вроде связок из атаки и чего-то, что Лий не понимает. Но оно и понятно — этому её не учили и учить явно не собираются… Лий тоскливо вздыхает. И почему мама и папа считают, будто бы она не способна к такой магии?! Вот бабушка…

Лий кидает взгляд в окно, отмечая, что на деревьях листва начала желтеть, и ускоряет шаг. Луна уже почти пересекла Воронью Скалу, которую отсюда видно только краем, и это значит, что осталось всего-то пара часов до того момента, когда начнут просыпаться слуги. И, если Лий хочет остаться незамеченной — а эйн Тэйе непременно доложит, если застукает Лий в неположенном месте! — то надо поторопиться.

По лестнице, ведущей, как помнится из рассказов бабушки, в старый ритуальный зал, отгороженный дополнительными линиями руноставов, Лий сбегает, перепрыгивая через ступеньки, радуясь, что платье не настолько длинное, чтобы запутаться в подоле… как хорошо, что этого не видят мама с папой! А также — подружки и Фирр. Лий краснеет, представив, насколько Фирр был бы шокирован тем, как она сейчас себя ведёт…

Ой, неважно! Не узнает он об этом! Никто не узнает. Она просто-напросто сейчас проведёт ритуал, про который не так давно вычитала, и всё станет прекрасно!

…папа говорил сегодня, отослав Лий к себе, что в скором времени их семья потеряет своё положение среди выживших во время Ливня и окажется на грани гибели…

Лий сбрасывает на пол сумку и торопливо оббегает немаленький зал, расставляя вытащенные свечи по высшим точкам, из которых должен образоваться семиугольник. Звуки шагов и шороха платья отражаются от стен, переплетаясь между собой в сеть отзвуков, которая заставляет морщится. Хочется, чтобы все звуки стихли и не нарушали молчание зала. Лий аккуратно ставит последнюю свечу и окидывает взглядом то, что получилось, сверяясь с наспех зарисованной фигурой на порядком помявшихся листах бумаги. Это… старая магия, к которой редко кто прибегает. Говорят, даже во время Ливня никто не применял подобное. Хотя, учитывая, сколько в итоге погибло, может быть, что и зря. Только вот… Лий ещё раз неуверенно окидывает зал взглядом, заставляя себя вспомнить, всё ли она сейчас сделала… почему-то кажется, что не стоит этим заниматься, но…

Но не просто же так она сейчас находится в остановленном зале закрытой части поместья?! Не бросать же всё на полпути?

Лий прокалывает палец, выдавливая несколько капель крови в плашку с густым бесцветным маслом, от которого поднимается тяжёлый приторный запах роз. Потом снова обходит фигуру, рисуя маслом, смешанным с кровью руны рядом с каждой свечой.

Кажется, надо сделать что-то ещё…

Лий мотает головой, заправляет за ухо опять упавшие на глаза волосы, и встаёт на вершину фигуры, линии которой существуют только в воображении. Пока что. Она закрывает глаза, начиная тянуться к стихии. Боль от прикосновения, знакомая всем магам с тех пор, как прекратился Ливень, прошивает тело так, что хочется заорать в голос. И радует только то, что горло перехвачено спазмом.

Ну, и то, что здесь, так далеко от жилой части дома, всё равно никто ничего не услышит…

Стихия отзывается, обдавая горящее от боли тело холодом ветра. Лий кое-как на чистом упрямстве — потому что второй раз она точно на это не решится, а признавать неудачно не хочется совершенно! — удерживает силу, направляя её вдоль линий. Язычки пламени начинают плясать на невидимом ветру так, что Лий даже пугается, что свечи погаснут. Но те, несколько раз плеснув огнём в стороны, как ни странно, только сильно вытягиваются и продолжают гореть.

Лий опускается на колени и остатками масла, через которое пропускает Воздух, вытягивающий из неё самой всё тепло и, кажется, даже жизнь, вырисовывает перед собой связку рун. Руки дрожат, а перед глазами начинает всё расплываться… Лий с трудом подавляет панику, вспомнив, что о чём-то подобном говорилось в описании ритуала. Она заставляет себя собраться и направляет Воздух в сердцевину фигуры, концентрируясь на желании. На желании получить то, что спасёт их дом от гибели.

II

Лий оседает на пол, чувствуя слабость во всём теле. И боль от удара коленями о камень — стоило, наверное, как-то помедленнее… Она вздыхает. Того, что нет сил, конечно, следовало ожидать, но она надеялась, что…

— И что мне теперь со всем этим делать? — в пустоту спрашивает она, ещё раз окинув взглядом парочку в центре и чудовищ. Которые вертят головами и явно не понимают, где оказались. Ну, если у них, конечно, есть разум.

— А раньше подумать об этом было не с руки? — отвечает пустота участливым голосом, в котором даже не пытается спрятаться насмешка, бабушки. Лий подпрыгивает на месте и вскидывает голову вверх, едва не падая на спину, и встречается взглядом с бабушкой. Та, впрочем, коротко взглянув на Лий, сразу же отворачивается, задумчиво рассматривая фигуру в центре зала. Потом качает головой и негромко отдаёт приказ стоящему позади папе, который тут же отходит к лестнице, где, как только сейчас замечает Лий, стоят десяток стражей поместья. А… — Я поражаюсь иногда твоей наивности, Лий — качает головой бабушка, усаживаясь на предупредительно поставленное позади кресло с зелёной обивкой. Лий пытается вспомнить, находилось ли кресло здесь, или же его принесли слуги. Вроде бы в жилой части дома не было мебели с такими вычурными завитушками на подлокотниках… И зелёный тон бабушка не очень-то жалует, исключая Старшую гостиную… — Неужели ты думала, что в моём доме может случиться хоть что-то, чего я не знаю?

— А… Я просто… — Лий внутренне морщится от того, насколько жалко это звучит. Если подобный тон услышит мама… а где она, кстати?.. Лий ёжится, искренне надеясь, что мама не в курсе этого всего. И… — Я хотела помочь, и…

— Похвальное стремление, милая, но я разочарована. Вероятно, я слишком потакала твоим капризам, раз ты выросла настолько… Не зря Гери постоянно мне высказывает. — Бабушка печально вздыхает, поправляя чёрное кружево на рукаве немного старомодного платья.

— Я не… — То есть, то, что мама запрещает едва ли не всё на свете, это превращение в тепличный цветок?! Лий прикусывает губу, чтобы не задать этот вопрос вслух.

— Прежде, чем начинать колдовать, особенно теперь, когда любое прикосновение к стихиям вызывает боль и потерю сил и времени, следует точно продумать, что и как ты делаешь. И зачем. И, быть может, в процессе выяснится, что магия и вовсе не нужна… — Бабушка вздыхает и прикрывает глаза, как делает всегда, когда пытается не наговорить чего-то, что по её мнению может быть лишним. — Что именно ты хотела получить этим ритуалом?

— А разве ты не… — Лий не успевает договорить, услышав быстрый уверенный перестук каблуков. И съёживается. Так ходит только мама. И Тэйе — старшая над прислугой. Лий скашивает глаза и обречённо понимает, что угадала. Мама в сопровождении Тэйе стремительным шагом, от которого юбки путаются в ногах, спускается по лестнице, лавируя между стражниками, по одному перетаскивающими чудовищ, рассматривать которых Лий не хочется совершенно, из сдерживающих сфер. К центру фигуры они пока что не притрагиваются. Лий задумывается, что именно собираются теперь делать с чудовищами, но быстро переводит внимание на приближающуюся маму. Самое время куда-нибудь спрятаться. Желательно — навсегда.

— И почему я узнаю про всё последней? — ледяным тоном начинает мама, остановившись на выверенном расстоянии в три шага от бабушки. Которая меланхолично пожимает плечами и едва ли не игнорирует её. — Мама?!

— Потому, что ты слишком ярко реагируешь на подобное, — всё же снисходит до ответа бабушка, чуть меняя позу, из-за чего юбки с ввинчивающимся в мозг шуршанием скользят по полу. Лий прослеживает оставшуюся за ними полосу чистого от пыли камня, отмечает, кстати, что с появлением большого количества людей эхо в зале совершенно пропало, что довольно-таки странно, и старается не привлекать к себе внимание. Что явно вообще не получается.

— Лий! Марш к себе и не смей выходить из комнаты, пока я не разрешу, — бросает мама, даже не повернув к ней головы. Лий медленно поднимается, чувствуя, что мышцы готовы сейчас превратиться в вошедшее в моду в Долине желе, но бабушка движением руки её останавливает. — Мама?

— Не считаешь ли ты, Гери, что Лий может спокойно уйти после того, что натворила? — мягко интересуется бабушка. И вот теперь Лий чувствует, как по спине пробегает холодок. Если всё, что можно ждать от мамы — изоляция и наказание в виде помощи прислуге, то вот бабушка в этом плане гораздо… изобретательнее. Хотя и доходит до подобного гораздо реже.

Мама фыркает и резко отворачивается. А потом и вовсе направляется к руководящему стражами папе. Лий даже не пытается понять, что именно она ему говорит, но по тому, как виновато улыбается папа, может предположить, что ничего хорошего. И вряд ли стоит вообще это слышать. Но… она переводит взгляд на бабушку и застывшую ледяной статуей Тэйе, которая несмотря на поздний… или ранний?.. час одета, как и всегда, безупречно. Моль бледная! Вот, наверняка же это именно она и раcсказала! Проследила за ней и рассказала! И вот что теперь ожидать?

— Значит, ты решила помочь? — ласково улыбается бабушка, выуживая из ридикюля небольшую обтянутую чёрной кожей книгу, один вид которой вызывает желание одновременно сбежать подальше и узнать, что именно книжка скрывает. — Хорошо. Поможешь. Для начала с завтрашнего дня ты переходишь на углублённое изучение магии. Зря я в своё время пошла на поводу у Гери в этом вопросе… Пусть даже перспектив брака и достаточно заманчива.

— Я…

Договорить она не успевает. Потому что парочка в центре фигуры приходит в себя. Лий с интересом, слегка подпорченным перспективой брака, который, конечно, не факт, что будет, но тем не менее… наблюдает за тем, как девушка недоумённо вертит головой, морщится, прикладывая руку к вискам. Парень же кое-как поднимается на ноги и тут же падает. И что-то говорит девушке на непонятном Лий языке. Она поднимает взгляд на бабушку, но та тоже явно не понимает, что именно говорит парень. Девушка же отвечает резко и как-то… неприязненно, что ли?

III

Кожа на ладонях сморщилась от долгого контакта с водой. Но по крайней мере теперь хоть ногти не пугают забившейся под них грязью. Инга ополаскивает кипятком очередную тарелку, передавая её Эттле, которую в очередной раз сослали на кухню за какую-то провинность. Свою или своей непосредственной хозяйки — той самой девчонки, из-за которой Инга и этот придурок оказались здесь — которая явно неспособна не ввязаться во что-то… Эттле, поминутно сдувая с глаз тёмную чёлку, протирает тарелку полотенцем и укладывает в стопку с остальными, постепенно растущую справа от неё.

Инга между делом думает, что умереть в одном мире только для того, чтобы в другом стать посудомойкой — так себе судьба. Можно было бы и что-то получше… Ох конечно, Инга не собирается всю оставшуюся жизнь провести в качестве прислуги! Вовсе нет. Но пока что приходится терпеть вот это всё. Просто для того, чтобы выглядеть в глазах окружающих человеком, которому можно доверять.

…Ну, не то, чтобы она планирует их предавать… Для этого надо бы знать хотя бы приблизительный расклад сил, а не только то, что можно вытянуть из рассказов прислуги, которой — в силу малообразованности — верить получается только в том, что касается самых простых вещей.

Но хотя бы что-то Инга узнала.

Например — про то, что десять лет тому назад на этот мир обрушился Ливень. С большой буквы. Чем именно он был — Эттле, чья комнатка находится рядом с той, что отвели Инге, не смогла объяснить. Как и остальные служанки. А старшая — та самая бледная, едва ли не бесцветная, женщина, что сопровождала хозяек поместья — до подобных разговоров и вовсе не снисходит. Так что приходится выстраивать пока ещё находящийся в зачаточной стадии план на том, что есть. Это, конечно, дико бесит, но сделать Инга всё равно пока что ничего не может…

Ливень. Который длился пять лет. И за это время смыл, ну, либо просто затопил большую часть мира. Города, деревни и, само собой, их жителей. Сколько именно погибло — никто не возьмётся подсчитывать. Тем более, что сейчас — спустя пять лет после окончания Ливня — выжившие едва-едва начинают приходить в себя…

А кроме того — Ливень что-то сделал с магией, и теперь ей пользоваться то ли нельзя, то ли опасно, то ли и то, и другое.

Инга хмыкает последней мысли, отскребая от чугунной сковороды успевший застыть жир. Вот нормального моющего средства сюда не хватает! Она заливает сковороду кипятком и оставляет её в покое, решая пока что заняться большой кастрюлей. Хотя один только взгляд на остатки каши на дне заставляет желудок сжаться от отвращения.

Гадость. Вот недаром она на Земле вообще старалась обходиться тем, что не требует долгого стояния у плиты и перемывания горы посуды потом! Тем более — такого мерзкого, как эта каша… она и на вкус-то была не очень, кстати говоря.

Чтобы хоть как-то отогнать от себя мысли, вполне себе способные привести к… нехорошему… Инга продолжает прокручивать в голове то, что удалось в перерывах между работой — бесконечной работой! — от Эттле. Которая, к счастью, та ещё болтушка. Инге даже немного неловко из-за того, что она вот так вот пользуется чужой наивностью… Она бросает исподтишка взгляд на темноволосую высокую девушку, которая старше нынешнего тела Инга лет на пять… Ладно, Инга же всё равно не делает ничего плохого? Только расспрашивает. И всё. Ещё бы было больше времени на разговоры, половина из которых, к сожалению, уходит на ненужные Инге сплетни! Увы, поговорить удаётся либо во время таких вот моментов, когда рядом нет никого постороннего, либо перед сном. Но к вечеру всё, о чём Инга способна думать, это лечь поскорее и провалиться в сон. Она поджимает губы, злясь на то, что за прошедшие десять дней ничего вообще не сделала для того, чтобы изменить положение хотя бы в пределах этого поместья!

Ох, не надо об этом. А то она и так уже ловит себя на том, что трёт кастрюлю с такой силой, что странно, как в той до сих пор не появилось дыры. Да ещё и Эттле смотрит удивлённо… Инга виновато улыбается, стараясь, чтобы это выглядело максимально наивно, и продолжает отмывать оставшуюся от ужина хозяев посуду.

Значит. Ливень завершился, магия изменилась. Выжившие пытаются восстановить свою прежнюю жизнь.

Инга сильно сомневается в том, что у них это получится. Как правило, к прошлому нет возврата. Как бы этого кому-либо ни хотелось.

Девчонка… внучка хозяйки поместья… решила вмешаться, и в результате они с придурком-Царёвым оказались здесь. И вот тут уже и непонятно — на кого злиться сильнее — на глупую девчонку, которая слишком маленькая, чтобы уметь просчитывать последствия от своих глупостей, или на идиота, за последние десять дней ухитрившегося семь раз подраться, заработать четвёртое по счёту наказание в местном варианте карцера… Инга не помнит, как это тут называется, да и не хочет помнить… но так и не приобрёл ни капли дополнительных мозгов! И плевать бы на него — в конце концов, в прежнем мире человеку был третий десяток — но из-за его выходок рушатся даже самые намётки хорошей репутации Инги! Ведь мало того, что они появились тут вместе, так магия… магия, при мысли о которой разбирает злость и зависть… магия посчитала их братом и сестрой! Само собой, что теперь, после всего, что этот придурок успел натворить, и на неё саму смотрят косо. Как же это бесит!

Травануть его, что ли, чем-нибудь?..

А где яд брать?

Инга споласкивает кастрюлю и принимается за достаточно уже отмокшую сковороду. Ну, она надеется, что та действительно успела достаточно отмокнуть. Потому что иначе Инга не знает, как будет отдирать пригоревший и застывший жир.

Магия…

А как заманчиво это звучит! При том, что Инга никогда не мечтала о подобном. Но… было бы прекрасно иметь возможность колдовать. Учитывая то, что магов в мире после Ливня мало, это было бы неплохим активом. Вряд ли кто-то из выживших отказался бы от личного мага!

Ха! Можно подумать, что избавляться от одного рабства, влезая в другое — дельная мысль! Плевать, конечно, на сам факт рабства… всё же Инга не настолько помешана на свободе, чтобы предпочесть её возможности жить в безопасности с крышей над головой. Но попасть в зависимость в условиях, когда вообще не очень-то понятны правила игры? Пусть подобные глупости совершает Царёв! У него как раз на подобное интеллекта и хватит.