Ранняя влюблённость поздней любви

I/1

06.05.2013

Холодные порывы норда рисуют на её щеках румянец, а магнолия в волосах норовит выпасть и испачкаться в луже бензина. Ледяные пальцы-кости оттягивают белое кружево платья вниз, укрывая покрытую мурашками молочную кожу. Каблуками по сырому асфальту она выстукивает чёткий темп спешки и задыхается: клубы холодного воздуха забираются в дыхательные пути и оседают неприятной ношей.

В её глазах переливы неона, жгущие сетчатку: вывеска «The Grapes Pub» льёт свет вдоль Триппет-лэйн и пьянящей дымкой зазывает к себе, как мотыльков на пламя. Обожжённых мотыльков действительно оказалось много.

Девушка пробирается вдоль цветной толпы и чуть не оставляет себя между компанией бушующих подростков, успевших оставить свои отпечатки на белом фарфоре её бёдер. За попытку двинуться дальше положенного её тонкие запястья саднят от грубых хваток, а уши хрупко сыплются под ноги от нелестных речей. Волной возмущения её выбрасывает на берег крыльца, в сильные руки двух фейсконтрольщиков афроамериканской наружности.

— Грэг, Конти, — подмигивает она им и светит фальшью в улыбке — даёт знать, что их предупредили именно о ней.

Двери покорно отворяются перед девушкой с помощью двух чернокожих швейцаров, и тёплый уют маленького бара на переулке затаскивает её внутрь. Позади гудит недовольная молодежь.

Всё тот же бархат красных подушек, всё то же тёмное дерево начищенных столов и блестящая кожа двухместных диванчиков. В этом винограднике изменились лишь лица, поколения и причёски. Темы для разговоров остались те же.

Её красное Пино Нуар за барной стойкой приятно просвечивается на холодном освещении, а биение стрелки часов в конце зала отчётливо слышится в сознании — без четверти минуты до начала её конца ожиданий.

Двадцать метров разделяют её от сцены с музыкантами, от ласкающего слух инди-рока, нотами повисшего в воздухе, и от повзрослевшей, возмужавшей её первой любви.

Начинают с вопроса — «R U Mine?», продолжают ответом — «I Wanna Be Yours» и заканчивают липким от воспоминаний утверждением — «Baby, I’m Yours», разбавляя девочкой с образом мыслей из семидесятых, сигаретным дымом в глазах и руками между бёдер в комнате номер пятьсот пять.*

Чужие голоса сливаются в один и перебивают близкий ей — сердце уже не содрогается так сильно, не прыгает по грудной клетке, норовя выломать рёбра. Его чистый, без примеси хрипоты и нот фальши в зале баритон проскальзывает в концах куплетов, и она закрывает глаза. Статность, родные, но оттенённые возрастом черты лица, сломавшийся до неузнаваемости голос; блеск геля для укладки на волосах, джентльменские подтяжки и тонкие пальцы на любимых аккордах — это то, чего она желала видеть столько лет, но в реальности наелась этим за пару минут.

Она думала, что сможет быть счастливой без него. И искала альтернативу. Но нашла лишь пустую цитату иностранного поэта с крепкой истиной через её пережитое.

«Мы любим только раз, а после ищем лишь похожих».**

Так вот, не нашла.

В зале догорают последние эмоции после концерта и потухают вовсе, оказываясь охваченными нордом на улице. Кучка накиданных на вешалку осенних пальто пустеет, посетители голосисто обсуждают свои впечатления, а девушка неспешно глотает Пино Нуар и непрошенную слезу. Она разбавляет осадок горечи четвёртым бокалом и надумывает заказать пятый. Упиваться вином и виной — это то, чему она научилась за последнее время.

— Нина, знаешь, что они остаются в Шеффилде до завтрашнего полудня? — кричит бармен официантке и воровато оглядывает почти опустевший зал. — Как думаешь, Берни успел слить информацию об их ночлежке? — смеется он и чуть не роняет стакан. — Алекс попросил перекантоваться здесь до полуночи, потом они собирались вспомнить Шеффилд.

Бармен с золотистым «Джек» на белой футболке выходит из зала с подносом запачканных стаканов и приходит со смущением на лице и неловкостью во взгляде.

— Милая, мы сегодня закрываемся раньше обычного, закругляйся.

Девушка устало выдыхает, закладывает прядь волос за левое ухо и чувствует пальцами нежные лепестки цветка. Она крепко сжимает стекло бокала, разливает остатки вина по его стенкам и последним глотком выливает в себя содержимое. Поправляет всё то же белое кружево и заносит ногу с подножки барного стула на испачканный песком и напитками пол.

— Джек, мы до десяти и пойдём.

Свет в его глазах замирает мёртвой точкой, и он не двигается, не дышит. Губы как-то сами искривляются в полуусмешке, веки прикрываются в блаженности момента, а тело самовольно тянет вперёд. Он перебрасывает взгляд на увядающую магнолию, запутанную в её золотистых волосах, и улыбается: он слишком хорошо знает этот цветок и ту, которая вплетала его в волосы.

— Ви.

______________________________________________

*Названия песен британской группы «Arctic Monkeys» и вырванные из контекста строчки «Arabella», «Сigarette Smoke» и «505».
**Излюбленная сетью цитата Есенина.

II/1

16.09.2000

Вивьен Райс в эпицентре чужих сплетен. В её руках первый том высшей математики, спина через тонкий трикотаж царапается о неровную поверхность чьего-то локера, а вокруг мечутся подружки с обрывками умных мыслей.

— Никогда бы не подумала, что Саманта на такое пойдёт. Если в скором времени её любимая кофточка будет мала в талии, мы пойдём к профессору Чампману выбивать оценки за молчание. Я думаю, что между ними что-то было.

— А если Эдди узнает? Это же какой скандал будет!

— Если кто-то из преподавательского состава узнает, вот это скандал будет. Здесь на каждого повесят пояс верности.

Голоса старшеклассников смешиваются в один большой шум. Стук дверец металлических локеров остриём въедается в слух; крики, смех, плач — всё истошно давит на психику, вызывая желание скорого начала нежеланного урока.

— Звонок через минуту, Вивьен, пойдём, — её рука во власти рук подруг, тело волочится за ними в кабинет, а взгляд почему-то падает в дальний угол коридора, примечая малознакомую фигуру. Вивьен хмурит брови и щурится: лопатки, просвечивающиеся через футболку, тонкие пальцы, держащие потрёпанную тетрадь, и объёмные тёмно-коричневые волосы ей никого не напоминают. Оттого и становится интересно. Она ровняется с девушками и хочет задать вопрос, но долгожданная трель звонка отрезает эту мысль.

звёздочки

Райс немного задумчива. Этой задумчивостью веет от того самого парня, личность которого она так и не раскрыла. Он быстро водит простым карандашом по тетради, и Вивьен думает, что он растягивает на всю страницу банальные закорючки от пьянящей скукоты, если бы его лицо, сосредоточенное и отрешённое от внешнего мира, не говорило об обратном.

Одинокий, неровно вырванный листочек с началом конспекта — по всей видимости его тетрадь по химии — лежит на второй половине парты. Отросшие волосы, закрывающие половину лица, лезут парню в глаза, но его это не отвлекает — он внимателен только к тому, что его интересует, и девушке становится интересно то, к чему он так внимателен.

После звонка подруги уносят её сумку, пока девушка остаётся в кабинете с профессором Финстоком и нерешённым вопросом о вчерашнем тесте.

— Я догоню, — говорит она Джене и украдкой провожает объект её сегодняшних наблюдений.

Вивьен слышит хохот Хлои громкостью в два этажа и догоняет компанию. В столовой они усаживаются в самый центр — стол, именуемый источником сплетен, забронирован ими с самого первого дня. Райс обычно не вертит головой по сторонам, но её всё ещё распирает любопытство.

— Кто это? — вопрос без адресата; она не отводит взгляда от парня, чьё лицо, под весом грусти, было почти опущено в тарелку.

— Не знаю, — устало протирает глаза Брукс. — Говорят, что перевёлся в начале года.

— Он один? — Вивьен хмурит брови и ищет заинтересованность беседой в выражении лиц подруг, но не находит. Пауза натянутой струной неприятно дребезжит, отдавая неловкостью, и клянётся порваться, обращая на себя презрение близкого окружения. Райс уточняет: — В смысле, только один перевёлся?

— Какая разница? Он какой-то закрытый — у нас таких не любят.

Теперь Вивьен знает, как выглядят закрытые люди.

звёздочки

По пути на футбольное поле Стокбриджеской высшей школы Райс замирает. Она слышит нелестную речь, пропитанную грубым голосом Сандерсена, и поддакивающие фразочки его шайки. В руках у Билла дёргается тот самый — одинокий, задумчивый и с толстой непредметной тетрадкой.

— И что ты сделаешь, когда я на твоих глазах буду драть твою мамашу?

— Тогда сразу узнай, по какой статье садят за некрофилию.

Сандерсен останавливается. Его всегда прищуренное выражение лица каменеет. Он приподнимает левую густую бровь и неловко всматривается в жертву, которая продолжает биться в воздухе, будучи подвешенной одной крепкой рукой. Но Билл Сандерсен не стал бы страхом всей школы, если бы так легко отступал.

— Сандерсен, прекрати! — вырывается у Вивьен совершенно случайно, на рефлексах, и она понимает, что топтать газон на месте в молчании будет уже неуместно. Она гордо вздёргивает подбородок и приближается к отпетой шайке, стараясь не кривиться от вида больших, таких грубых и противных ей черт лица Билла. Без капли стеснения выпускает из пальцев парня кусок одежды, освобождая жертву.

На его удаление с поля главарь хмурится, недовольно поворачивается к девушке и пугает одним видом: расширенные ноздри выпускают рваные выдохи раз за разом, брови почти смыкаются на переносице, а пальцы парня неприятно хрустят у него за спиной.

— Ты ничего не перепутала, Райс? — намеренно пугающе, грозно и нахально задаёт вопрос он, стремительно приближаясь и нависая над трясущейся то ли от ветра, то ли от страха тростинкой правосудия. Она выводит на лице ехидную усмешку и выгибает спину навстречу Биллу.

— Я — нет, а вот Лия может узнать, что вместо презерватива ты натянул на свой член в ваших ролевых играх, когда на ней была маска.

Сандерсен широко раскрывает рот в немом удивлении и вглядывается долго и мучительно — Райс понимает, что здоровой она отсюда не выберется, но, вопреки ее главному страху, он поджимает губы, молча разворачивается и ретируется под сдерживаемый смех толпы его приспешников. Эта заучка знала все — начиная от квантовой физики и заканчивая позорными секретами Билла Сандерсена.

Вивьен довольна собой. Концы её улыбки можно завязывать на затылке, а глазами, блестящими от взлетевшего эго, можно поджигать леса. Она, предвкушая слова благодарности от спасённого, на поле его не застаёт.

— Пожалуйста. Конечно же пожалуйста, — саркастично кричит она вслед пустоте, и почему-то вырывается: — Патлатый.

II/2

— Ещё не следили за животом Саманты? Я каждый день пытаюсь его сфотографировать. Пока никаких изменений, — увлечённо рассказывает Хлоя, размахивая руками в жестикуляциях и извиняясь перед прохожими за свою неловкость. — Джена, ты следила за её рационом питания?

— Да, но ничего необычного: газировка и мятная жвачка.

— Труднее будет определить, эмбрион там или газы.

Пока смех подруг сотрясает воздух, Вивьен закатывает глаза: вчерашние шакалы, не закончив с жертвой, пришли догрызать кости. Братья Бенсоны, с хитрым прищуром и оскалом гиен, крепят лист на костлявую спину парня, чью фигуру она узнаёт в толпе слишком быстро.

Веселье рушится крахом, и усмешки шайки сменяются на беспокойно поднятые брови, когда Райс, нарочно громко топоча, приближается к парню и вкладывает в его ладонь сорванное со спины послание.

— Я знал, что они прилепили это, — абсолютно равнодушно, тем и обескураживающе произносит он, не подавая признаков эмоциональности. — Я подумал влиться в коллектив и стать частью стада этой школы, чтобы потешить их эго противодействием.

Он сминает лист и бросает его под ноги, быстро удаляясь из поля видимости. Вивьен думает, что его «спасибо» было слишком напыщенным. Она полагает, что больше помогать не будет, раз ему это не нужно.

Всегда пожалуйста, патлатый.

звёздочки

Девушка стучит в дверь: стекло от её грубых прикосновений неприятно дребезжит.

— Мистер Коллинз, можно? — произносит она и наполовину заглядывает внутрь кабинета.

В ожидаемо пустом помещении она не замечает учителя, привычно сидевшего на своём месте, но видит в отдалённом месте класса, на самой последней парте, человека, появления и действия которого вызывают у девушки смешанные чувства.

Он не отозвался на её голос, продолжая сидеть с опущенной вниз головой и завешиваясь волосами, словно за занавесками, прячась от всего мира. Он по-прежнему скрёб карандашом по тетради, вероятно, еле поспевая за мыслями: Вивьен готова поспорить, что почерк неразборчив и понятен одному ему. Своего рода язык, существующий только при одном носителе.

— Если ты не заметил, звонок был двадцать минут назад.

— Я здесь не по своей воле, — отвечает он лишь после того, как заканчивает размашисто писать.

— Проблемы с физикой?

— Типа того.

Райс вскидывает брови и недовольно кивает. Хай Грин, по сей день столь любимый ею и затмевающий хмурыми тучами капризный Лондон, никогда не принимал таких показушно закрытых и откровенно равнодушных людей.

Её пальцы игриво перебираются по столу и прыгают через карандаш; прекращают двигаться на листе, где слово «тест» заполняет половину формата.

— Ты листок с заданием забыл взять, — вопросительно-утверждающе говорит ему, ловя себя на сомнении, что у этого парня было в планировочном ежедневнике: «кабинет тридцать восемь, два сорок дня и тупые отмазки вроде умирающей кошки или забытой покормить бабушки», но не написание позавчерашнего теста.

— Не забыл. Просто не взял.

Райс потрясена его ответом не меньше, чем он её тупым и имеющим риторический смысл вопросом. Нить экстраверсии натянута и вот-вот порвётся.

— Не боишься, что тебя могут оставить на каникулы?

Сквозное молчание, заставившее её вздрогнуть, обвивает последнюю попытку дружелюбия и ломает её на части: Вивьен, запихивая последние солнечные лучи своего характера, почему-то закрывает их за молнией в широком, тянущемся до пола кармане.

За пару секунд до трёх дня кисть его руки обездвиживается, взгляд перемещается на часы над дверью и он, парализовав все мимические мышцы, уходит, волоча сумку по полу. Вивьен непонятно: где найти обогреватель, чтобы исправить эту чёртову холодность? Такого обогревателя в просторах Хай Грина не было, потому что никто в нём не нуждался.

Лист со словом «тест» сотого с чем-то шрифта и фамилией, подчёркнутой линией солнечного света, пустует на столе. Райс, вопреки буре в её ещё неостывшей душе не может это так оставить: она делает пару осторожных шагов в сторону и контролирует горизонтальное положение ручки входной двери.

Карандаш почти ломается под её желанием-нежеланием помогать парню. Она надеется увидеть просвечивающий тёмную футболку свет в его грудной клетке и бьёт себя по лбу за такие мысли. Вивьен выбрасывает карандаш из рук, резко и очень заметно, когда дверная ручка, характерно скрипя, поворачивается, а на пороге появляется профессор Коллинз, заспанный и с чашкой дымяще-горячего американо.

— Райс? — недоумевающе-испуганно произносит он, застыв в проходе. Девушка, предвкушая ругань за увиденное, виновато поджимает губы. — О да, я совсем про вас забыл! Прошу простить, — машет он рукой и наступает на лужу пролитого кофе, не заметив — или не хотя замечать. Ставит чашку на листок с только что решённым девушкой тестом и копается на полках преподавательского стеллажа с бумагами. — Вы долго меня ждёте? В прочем, не важно. Раздайте это ученикам. Задания должны быть сделаны до завтра. О, и передайте привет Брайли: если я его не увижу завтра на своих занятиях, то буду ежедневно видеть на осенних каникулах и лично забирать его на велосипеде по утрам.

— Хорошо, передам, — говорит она, смешивая слова с тяжёлыми шагами. Ручка двери скрипуче дёргается, и девушка оборачивается на голос мистера Коллинза.

— А это что? — с интересом спрашивает он, рассматривая прилипший ко дну чашки листок.

— Это тест парня. Которого вы оставили после занятий.

— Ах да, Тёрнер, — смущённо говорит он и потирает затылок. — Мне стоит приобрести таблетки для памяти.

Вивьен формирует из губ подобие улыбки и уходит. Отмечает, что день сегодня выдался любопытным, и теперь она уж точно знает, что подарить мистеру Коллинзу на День учителя.

звёздочки

— Нужно дописать то сочинение. У меня и так два долга по литературе, если я не сдам их до следующей недели, Несси меня убьёт.