Расколотые троны

Расколотые троны

Небо над Фуюки не просто почернело — оно истекало кровью. Алые трещины, подобные венам на теле мученика, пересекали тёмный свод, и из них сочился багровый, неземной свет. Город внизу был мёртв. Не разрушен в бою, но болен, поражён метастазами реальности. Разломы, словно незаживающие язвы, зияли на месте улиц и зданий, и воздух пах озоном, кровью и чем-то тошнотворно-сладким, как запах горящей души.

На вершине истерзанного небоскрёба, пронзённого шпилем из застывшей тьмы, стояла Рин Тосака. Ветер трепал её волосы, спутанные и тусклые, и играл порванными краями её одежды. Её руки, покрытые запёкшейся кровью и свежими порезами, дрожали над сложным кругом, начертанным на бетоне. Это был её последний ритуал. Не призыв, но мольба. Не заклинание, но предсмертная исповедь.

В центре круга лежал кулон. Расколотый.

— Широ…

Имя, что стало проклятием. Имя, что было синонимом надежды, а теперь — эпицентром конца. Рин закрыла глаза, и перед её внутренним взором встал тот день. День, когда стеклянный замок его идеалов не просто треснул, а взорвался мириадами острых осколков. День, когда Широ Эмия, герой справедливости, осознал, что его путь вымощен не спасением, а бесконечной бойней. Что для того, чтобы спасти всех, нужно уничтожить саму природу мира, который порождает страдание.

Его отчаяние было настолько чистым, настолько абсолютным, что Искажённый Грааль услышал его. И ответил.

Грааль не даровал ему силу. Он впитал его боль, как голодный демон впитывает миазмы отчаяния. Он принял его сломленный идеал как жертву и сделал его своим Аватаром. Широ Эмия, который хотел взвалить на себя все беды мира, стал живым воплощением этих бед. Не человеком, не Слугой. Он стал Разломом. Чёрной дырой в сердце реальности, что питалась болью и порождала новые метастазы.

— Прости меня, — прошептала Рин, и по её щеке скатилась одинокая слеза, оставляя светлую дорожку на покрытом копотью лице. — Я должна была увидеть. Я должна была остановить тебя раньше.

Но теперь было поздно. Единственное, что она могла сделать — это зажечь последнюю свечу в непроглядной тьме. Зажечь её собственной жизнью.

Она встала в центр круга, и магия в её венах — наследие сотен лет рода Тосака — вспыхнула в последний раз. Её тело начало светиться, распадаясь на частицы чистой праны. Это была жертва. Её собственная жизнь как катализатор для отчаянного чуда.

Её голос, срывающийся и слабый, разнёсся над мёртвым городом.

— Я взываю из пепла павшего мира…

Кровь из её ладоней хлынула на символы, и они вспыхнули ледяным огнём.

— Приди, Король, познавший тень собственного трона. Та, что приняла тьму, дабы править. Мне нужна твоя сталь, Артурия Пендрагон Альтер.

Её силы иссякали, но она продолжала, вкладывая в каждое слово остатки своей воли.

— Приди, Король Героев, познавший цену потери. Тот, кто заплатил за гордыню одиночеством и узрел конец человечества. Мне нужна твоя мудрость, Гильгамеш.

Символы засияли ярче, вытягивая из неё жизнь.

— Приди, Дитя Света, познавшее горечь нарушенной клятвы. Тот, кто выбрал долг, но не смог избежать судьбы. Мне нужен твой стержень, Кухулин.

Она уже едва стояла на ногах, её силуэт становился полупрозрачным.

— Приди, Ведьма, искавшая в предательстве спасения и нашедшая лишь пепел. Та, чьё сердце знает цену прощения. Мне нужна твоя магия, Медея.

Последняя капля крови упала на круг.

— И ты… Святая Дева. Та, чья вера оказалась сильнее пламени. Та, что знает — истинное чудо рождается не из силы, а из сострадания. Приди, Жанна д’Арк. Он… он нуждается в тебе больше всего.

Где-то внизу, в самом сердце искажённого храма Рюдо, Широ поднял голову. Его глаза, некогда цвета расплавленного янтаря, были теперь двумя бездонными колодцами пустоты. От его тела исходили волны тьмы, и сама реальность гнулась и трещала вокруг него. Он почувствовал их. Пять чужеродных огней, зажжённых в его умирающем мире.

— Идут, — прошелестел его голос, подобный скрежету тектонических плит. — Они всё-таки идут…

На вершине небоскрёба ритуал достиг своего пика. Рин Тосака улыбнулась, когда её тело окончательно рассыпалось золотистой пылью. Она успела увидеть, как пять столпов света ударили в землю в разных частях города. Пять душ, вырванных из своих реальностей. Пять героев, призванных не для победы, а для последней, отчаянной попытки спасти то, что уже было проклято.

Её последняя мысль была не о монстре, которым он стал.

Она думала о мальчике с неуклюжей улыбкой и несгибаемым духом. Мальчике, чья вера в добро могла бы спасти мир.

Но не спасла.

***

Артурия Пендрагон, в своей ипостаси Альтер, ощутила этот мир прежде, чем увидела. Воздух, густой и тяжёлый, словно пропитанный скорбью, царапал лёгкие. Она сделала вдох и почувствовала привкус пепла, отчаяния и остывшей магии. Секунду назад она стояла среди холодных руин своего Камелота, мира, где она стала тираном, чтобы навести порядок. Теперь же она оказалась на крыше разрушенной башни, под небом, которое плакало кровью.

«Этот мир — агония», — пронеслось в её мыслях.

Рядом с ней материализовались другие. Первым заговорил он. Золотые доспехи, испещрённые шрамами, не сияли — они впитывали больной свет, словно старое золото. В его рубиновых глазах не было былого высокомерия, лишь безмерная, вселенская усталость.

— Что за… скорбная обитель? — голос Гильгамеша был глух, лишён привычного металла. Он не спрашивал, он констатировал. — Кто посмел призвать меня в место, которое уже умерло?

— Нас призвали, — раздался тихий голос из-под глубокого капюшона. Медея стояла чуть поодаль, её фигура почти сливалась с тенями. — Ритуал был отчаянным. Сильным. Но я не чувствую Мастера. Лишь…

— Боль, — закончила за неё Жанна д’Арк. Она стояла прямо, её светлые доспехи казались неуместными в этой гниющей реальности. Знамя в её руке не трепетало — оно было неподвижно, словно ждало. Её взгляд был устремлён не на руины, а сквозь них, будто она видела страдания, застывшие в каждом камне. — Этот мир пропитан невыразимым страданием.