Раскольник Судьбы

Глава первая.

I

1824 год, Магдебурд.

Королевство Пруссия. Берлин, наверное, один из прекраснейших городов, который мне дозволено было замечать. Влиятельных личностей здесь кличут юнкерами – обычно тех людей, кто имел при себе огромное коли-чество земли. Мы отправились в Пруссию, королевство, мой дядя жил в Берлине. Моя же семья приходилась ему родственниками по крови, несмотря на то, что сама моя мать – француженка. Но отец мой – плоть и кровь моего дяди, братья, которым пришлось на время разлучиться друг с другом. Господин Мануэль не видал отца моего все шестнадцать лет с моего рождения, по всей видимости теперь его милость будет встречать батюшку с распростертыми объятиями. Магдебург нам был пристанищем на срок, пока не лежит путь наш к Берлину. Миссис Гвиет Франклинсон обещала выделить несколько комнат для ночлега, благо эта великодушная дама согла-силась принять нас еще на двое суток. Отец пообещал заплатить ей около семи сотен гульденов; эта дама не была столь жадной в выборе комнат, как предыдущие леди, кото-рые встречались по пути.

Ехать в Берлин, по словам кучера, оставалось один день, но лошади в плохую погоду всегда упрямились, приходилось кормить этих сорванцов каждый час! Если в мире суще-ствуют такие лошади, что не требуют частого кормления, отцу непременно стоит ими заку-питься, – лошадей никогда не бывает много.
Карета продолжала свой путь сквозь ожив-ленные улицы Магдебурга, проезжать было целым испытанием, мисс Алоиза, дорогая сестра, спорила с матерью. Я удивляюсь поступкам своей сестры в некоторые дни, эта девушка готова была выбежать из кареты и идти прямо пешком до Берлина! Босыми ногами! Представьте только! Она же леди, родственница, племянница господина Мануэ-ля Де’Бартона! Над манерами сестры нужно еще работать и работать.
Маленькой леди исполнилось только пять лун от роду. Возможно, я была такой же стропти-вой в ее годы, но, как говаривала моя леди-мать Жизель Де’Бартон, в отличие от Алоизы, в своем детстве я увлекалась книгами. С самых трех лет нянька Ниллан учила меня немецкому говору, но английский язык также входил в предметы моего учения.

Множество книг отправлял дядя, но такие события происходили редко. Дай боже, раз в два года одна из вестей пребудет от конного почтальона.
Лошади остановились на половине пути после выезда из Кетена, легкий ветер ласкал мои волосы; отворить окна для проветривания, дабы освежить воздух в карете, разрешалось ненадолго. Но даже такого маленького коли-чества времени было достаточно, чтобы насладиться этими приятными ласками ветра.
– Мисс Франклинсон! – оклик матери заста-вил меня повернуть голову и отвести взор от красивых видов после людных улиц Кетена. – Я приношу глубочайшие извинения, что мы заставили вас ждать. – Мать вышла из кареты со всей грацией белоснежного лебедя. Ее волосы, закрученные на висках в особой аристократической прическе, омолодили ее на несколько лет. Они лежат, как спящие бараш-ки из сказки, – теплые и живые. Они шепчут о балах, о трепете свечного света и о взглядах, украдкой брошенных из-за кружевного веера. Это невидимый акцент, который говорит громче любой диадемы: он говорит о нежной силе, о романтике, скрытой в деталях, о том, что истинная красота всегда чуть-чуть несо-вершенна и оттого – бесконечно прекрасна. По моим критериям, мать красива вечно, несмотря на цифры возраста.
– Леди Де’Бартон, не стоит извиняться, – мисс Франклинсон поцеловала мать в щеку, сперва правую, а после оставила поцелуй на левой; их губы коснулись щек друг друга в еле прикасаемом жесте, сложенные бантом. – Ваш муж посылал мне письма о приезде, ваше опоздание нисколько не повлияло на цену и мое расположение духа. – Обе дамы тихонько издали звук, похожий на хихиканье. – Прой-демте, и дочь свою возьмите, да ту, что в карете сидит. Благодарю. Вас четверо. Сэр Новелин, прошу. – Легким жестом рук мисс Франклинскон отступила, впуская первым делом отца. Мать поманила меня ладонью, прося подойти; Алоиза стояла по правую сторону от нее. С глухим стуком массивная дверца кареты откинулась, выпустив наружу все клубы дорожной пыли, смешанные с ароматом дамских духов. Кучер замер в почтительной неподвижности, а подбежавший слуга в ливрее ловко отщелкнул скобу и отступил на шаг, готовый помочь.
Первым делом на откинутую подножку сту-пила моя нога в пухлой атласной туфельке; в следующий момент за ней появилась рука в обтягивающей лайковой перчатке, которая легла на протянутую руку слуги с доверием и одновременно с чувством собственного пре-восходства. Мать всегда наставляла мне, какой должна быть походка истинной леди. Еле видный румянец украшал мои щеки, также можно добавить смущение; несмотря на место, я должна по-прежнему выглядеть грациозно, не опуская взгляд вниз и держа голову прямо, высоко поднятой.
– Не стоит здесь стесняться, юная леди, – мило улыбнулась мадам Франклинсон. – Вы еще не доехали до королевства, мужчин вы успеете увидеть по приезду, а пока пройдемте. – Несмотря на эти льстивые слова, которые говорила мадам только из-за присутствия отца, послушать, быть может, стоило? Я должна держать голову высоко поднятой, но в этом-то маленьком домишке, зачем?
– Я желаю попробовать новые пирожные, здесь пахнет пирожными! – Слова сестры в этом моменте пробудили во мне вспышку гнева до той степени, что мне хотелось дать ей пощечину.
Милостивый Господь, как можно так непри-лично выражаться даже при мадам Фран-клинсон? Мы ее гости, а Алоиза смеет произ-носить вопросы, касающиеся только лишь еды? Какая невоспитанность. Нужно попро-сить отца предоставить сестре другую няню, Желавье уж больно нежна с маленькой леди. Такими темпами она вырастет только дикар-кой! Почему так трудно брать пример со старшей сестры? Детский разум еще слишком глуп и мал, чтобы обращать внимание на другие вещи кроме пирожных и кукол.
– Непременно попробуете, миледи! Но поз-вольте сопроводить вашу семью в комнаты, негоже гостей сразу на кухню отводить.
– Негоже, – согласилась Алоиза.
– Сколько здесь комнат, позвольте поинтере-соваться? – последовал мой вопрос; этот дом и вправду был большим, гораздо более при-влекательным, чем его описывал отец.
– Около одиннадцати, миледи, – мать и отца сопроводили двое других слуг мадам Фран-клинсон. После этого она сказала следовать за ней; в этом доме можно было заблудиться, насколько думала я, быть может, и вовсе не удастся найти родительские покои без помо-щи мадам Франклинсон. – Прошу. – Указала мадам Франклинсон, пуская меня в помеще-ние; двери отворились с легким скрипом, тут их было двое. – Позволите отвести леди Алоизу в ее комнаты? Если возникнут вопро-сы, спуститесь вниз по правой лестнице кори-дора и пройдите налево после спуска; госте-вая комната не имеет больших размеров, но не заметить ее невозможно, уж поверьте мне, вы не первые гости в моем-то доме! – махнула рукой мадам.
– Разумеется, – я коротко кивнула, давая свое разрешение сопроводить сестру в покои.
Двери мадам Франклинсон закрыла после себя, оставляя меня наедине с собой и холод-ными стенами дома. Мои шаги раздавались вместе с постукиваниями туфель тихим, еле различимым для слуха эхом. На балконе стояли цветы, их было несколько; насколько было понятно моему разуму, сие – украше-ние. Суккуленты были посажены в нескольких горшках; служанка в доме моего отца расска-зывала, что они накапливают влагу в листьях и стеблях, поэтому легко выдерживают за-сушливый период.
Воздух, на удивление, был весьма чист, не-смотря на недалекое расстояние от Магдебур-га. Его улицы были оживленными; в некие моменты я даже понимала сестру, – выдер-жать столько времени было чем-то недосягае-мым для некоторых людей. Еще два часа, и, возможно, я сама сняла туфли и побежала вперед сквозь толпу, но нам обоим осуще-ствить эту идею запретила мать.
– Прошу прощения, миледи! – запыхавшаяся служанка без стука ворвалась в мои покои, заставив меня вздрогнуть от неожиданного прибытия. – Мадам Франклинсон приказала поменять ваше постельное; я пришла бы раньше, несомненно, простите… – ее волне-ние не смог распознать только дурак.
– Все в порядке…?
– Эльвира, миледи, зовите меня Эльвира. Но вы могли бы не спрашивать имени, мы – слуги, не нуждаемся в высшем уважении, – мягко отозвалась Эльвира; ее руки ловко стягивали старое постельное белье, которое уже покрылось пыльным ковром. Здесь давно никто не ночевал…
– У вас красивое имя, – легкая улыбка трону-ла мои губы; общение с людьми ее сорта не было для меня редкостью. Но я любила начи-нать беседы со слугами; Алоиза же только ругалась с бедными девушками и мужчинами, принося только больше хлопот. – Благосло-венная, милостивая женщина.
– Вы заставляете меня краснеть, миледи, – хихикнула Эльвира, откладывая перьевую подушку на ближайший стул. – Комплименты для слуг в этом доме – такая большая ред-кость.
– Я не слышала, – отозвалась я в удивлении. – В доме моего отца общение со служанками для меня не редкость.
– Это место… доходный дом покойного мужа мадам Франклинсон, Эрно Франклинсона; он ушел от нас в иной мир в возрасте тридцати трех, – насчет резкой смены темы на печаль-ную я заставила себя сдержать слова в устах. В моменте я заметила, как глаза Эльвиры приобрели стеклянный облик. – Прошу про-стить меня, миледи, эта потеря оставила след в сердце каждого из нас в этом доме! – запла-кала служанка, и слезы ее капали на каменный пол, сперва по коже щек. Мое настроение, по правде говоря, ухудшилось; видеть даже простую служанку в слезах давалось нелегко. Это оставило тяжелую рану в моем сердце.
– А… мадам Франклинсон? – имела смелость спросить я. Эта женщина не была похожа на печальную вдову; мать говорила, что мадам недавно исполнилось сорок четыре года. Столько лет провести без любимого человека и вовсе не скучать по первой любви… если у мадам она была первой.
– Ах, мадам! – залилась еще больше горьки-ми слезами Эльвира. – Вы не представляете, какова была ее тоска, как она печалилась по сэру! – Тихие шаги моих туфель вновь напол-нили покои; осторожно подойдя, я аккуратно положила теплую ладонь на плечо служанки.
– Бедная леди… умоляю, успокойтесь, я не знакома лицом к лицу с сэром Франклинсо-ном, но уверена, что он был и вправду хоро-шим человеком… прекратите лить водопады слез… – мягко говаривала я и нежными при-косновениями кожи руки касалась плеча поверх ткани. Кровь в моем сердце начала сочиться лишь больше после короткого, но горького рассказа Эльвиры. За таких людей у меня появляется чувство глубокого сожале-ния.
– Простите меня, прошу простите, миледи. Мои капли слез сами не сменят вам постель-ное белье, – горько вздохнула Эльвира, отступив и продолжив свою работу, что приказала выполнить мадам Франклинсон. С моих уст чуть было не слетели слова «ваша хозяйка не выглядит печальной вдовой»; это могло быть воспринято как оскорбление покойного сэра Франклинсона и его живой леди-жены, теперь хозяйки этого доходного дома.
Ткань постели была невыносимо мягкой, холодной и чуждой. Она не помнила формы тела, не хранила его тепла. Каждая складка ложилась идеально, выутюженно-безучастно, как саван на еще остывшем теле. Пальцы Эльвиры, только что смявшие грубую хол-стину старого тюфяка, теперь бережно, с почти религиозным трепетом, разглаживали эту новую, ослепительно белую простыню. До приезда в это поместье я не знала о существо-вании рода Франклинсон; быть может… он слишком мал, чтобы возносить себя на пике известности?
Ткань легла бесшумно, как падает снег на могильную плиту.
– Благодарю, – со вздохом, подобным шепоту лесного ветра, произнесла я.
– Не стоит благодарности, миледи. – Я виде-ла, как Эльвира до сих пор редкими касания-ми стерала оставшиеся слезы с щек. Ее глаза легко покраснели от пережитых эмоций за недавнее время. Вскоре девушка поклонилась и покинула мои покои, неслышно закрывая двери после себя.
Вечера в доходном доме проходили весьма быстро, я бы даже сказала с наибольшей скоростью, чем в нашем поместье. Мадам Франклинсон предоставила моей семье все для комфортного проживания; сестра Алоиза была довольна, по радостному лицу при виде клубничных пирожных и сладкого чая с травами это понять давалось не трудно. Благо книг в этом доме было достаточно, выделена даже отдельная библиотека. Если бы не один из слуг мисс хозяйки, то, возможно, я и вовсе не смогла бы найти это место в столь боль-шом доме. Разные коридоры имели одинако-вый облик, запутаться здесь просто.
На заднем дворе доходного дома располагал-ся сад. Этот сад был не просто кусочком природы, а тихим заговором против всей той суеты и дыма. Воздух здесь был более густой и сладкий с легким, еле заметным ароматом старых трав, что доносился из окон кухонно-го помещения. Яблоня, склонившая усталые ветви, роняла на траву бледно-розовые ле-пестки, похожие на обрывки чужих писем. В нашем поместье у отца я любила проводить время на природе, сидя под большим дере-вом.
Неподалеку от дерева росли цветы, это были лилии или же другой вид растения. Но тем не менее приносил немало удовольствия при чтении книги от Виктора Гюго «Ган Ислан-дец».
Земля была утоптана, протоптаны узкие тропинки. Этот сад не был идиллией: он был местом труда и редкого отдыха, маленьким частным миром, где сосуществовали красота и необходимость, создавая особую, пронзи-тельную атмосферу уединения всего в сорока милях от центра Магдебурга.
– Позволите налить вам нового чая, мисс? Этот содержит в себе редкие травы, я наслы-шан, что вы любите светлые оттенки розово-го; быть может, для прочтения этот чай вам будет к самому месту? – задался вопросом слуга Бьер Фенли. В одной из своих рук он держал небольшой поднос, на котором поко-илась чашка с чаем, разрисованная редкими цветами в добавок с узорами и лепестками.
– Прошу, – короткого кивка было достаточ-но, чтобы слуга понял ответ о согласии.
Книга затянула меня в свой мир довольно быстро; по моим расчетам, прошло только два часа, но стоило мне задать вопрос у слуги Фенли, как из его уст послышался ответ почти сразу же.
– Около восьми, миледи, – его голос звучал нежно; за такое количество времени слуга не отходил от меня. Мадам-хозяйка приказала юному парню составить мне компанию. Если говорить коротко – «развлечь». Но из всего, что пришло в голову юному слуге, было пока что только чаепитие.
– У хозяйки есть еще книги помимо этой, мисс, – мои раздумья прервал Бьер. – Если позволите сопроводить вас в библиотеку…
– В этом нет нужды, – мягкая улыбка украси-ла мои губы, словно закат украшал светлое голубое небо, как картина, написанная ху-дожником масляными красками. – Если вы устали, можете идти, – усталость на лице Бьера была замечена мной сразу после пер-вой фразы. – Я не намерена удерживать вас тут для своих прихотей.
– Вовсе нет, мисс… – вежливо отказался Бьер. – Это мое поручение.
– Будь я на вашем месте, то, возможно, про-клинала свою хозяйку за такие жестокие приказы.
– Не вижу в этом ничего жестокого.
– Нет, видите, – твердости в этот раз избежать не удалось, все манеры, которые были мною выучены наизусть в поместье отца, мое созна-ние забыло за несколько секунд. – Не стоит тратить свое время на меня, вы можете посвя-тить остаток дня отдыху. Я настаиваю, Бьер. – С позволения молодого юноши я называла его по имени; фамилия для него воспринима-лась как сущее оскорбление.
– Как вам угодно, миледи, – легкое раздра-жение послышалось в его тоне, но я закрыла на это глаза. Мадам Франклинсон, возможно, станет ругать Бьера за неподчинение ее при-казу, но сейчас, под конец дня, я горела жела-нием побыть наедине с самой собой. При-стальные взгляды парня большую часть времени отвлекали меня от книги, поэтому в основном я просто смотрела в текст, не читая, а лишь ожидая, когда Фенли отведет взор на другой объект, нежели мое лицо. Но такое счастливое событие не происходило даже спустя два часа. В тот момент раздражение постепенно возрастало у меня, а левая ладонь невольно сжалась в кулак, лежа на маленьком столике.
Книга закрылась почти сразу после ухода слуги Бьера; моя правая ладонь потянулась к виску, дабы потереть. Мой разум слишком устал за этот день, чтобы мыслить ясно, а глаза утомились от стольких часов непрерыв-ного взора на один и тот же текст книги. Страницы переворачивались лишь иногда и только для вида заинтересованного чтения.
Уход Бьера показался мне облегчением, снятием тяжести с моей нежной, как бархатная ткань бального платья, души.
Мое тело поднялось с кресла-качалки; ноги опустились на траву, голые ступни сразу ощутили легкое прикосновение земли к коже. Частое время, что в поместье отца, что в этом доходном доме, во время чтения мои ноги находились босыми. Тяжесть маленькой туфельки присутствовала весь день, за исклю-чением часов отдыха во время чтения.
Платье с небольшим оттенком пурпурного украшало мое тело; кружева на рукавах придавали элегантность и утонченный вид всему образу. Украшения я подбирала под цвет своего платья, поэтому на шее висело ожерелье с белоснежными бусинами, посре-дине – один большой цветок. При свете солн-ца он блестел; этот подарок от двоюродного брата и вправду был божественным.
Я вновь вошла в дом, направляясь по кори-дорам, и вскоре поднимаясь по лестнице в свои покои.