Рассказы

МОЛИТВА

ОТ АВТОРА

Рассказ написан для конкурса, по условиям которого сюжет должен выстраиваться вокруг заданных рулеткой сюжетных ключей. Мне достались:

1. Городская сумасшедшая неопределенного возраста кормит окрестных кошек

2. Пруд в городском парке.

3. Бездомный щенок

4. Герой теряет важный документ

5. Старый кожаный кошелек

Когда начала писать, думала, ничего не получится, но в итоге родилась глубокая и немного грустная история, которая, я верю, тронет Вас за живое)

С уважением,

Эммануэль Ласт

Октябрь 2017

Ах, мой малыш,
Среди улиц, домов и крыш
Неприкаянно, чуть дыша,
Заплутала моя душа.
Ах, неспроста,
Так упрямо твердят уста.
Все пройдет, и весенней порой
Ты вернешься, мой сын, мой герой

Мне бы быть звездой,
Той, что над тобой.
Видеть, что ты рядом, и что живой.
Радоваться вместе рождению дня,
Хрупкую надежду в душе храня.
Если снова бой -
Вся моя любовь
Устремится первой, теряя кровь.
Мы уйдем от нашей с тобой войны
И моей невысказанной вины.

«Молитва», Л. Гурченко

Дети растут быстро.

Города – еще быстрее.

Оживленный когда-то парк заброшен, и большой пруд засыпан землей. Через пять лет его место займет скелет из стекла и бетона. Первый в череде многих.

Но ты еще помнишь широкие мостовые с массивными скамьями по краям и косяки кленовых листьев под ногами. Город дышит в лицо историей, которая прошла через всю твою жизнь, и от нее не отмахнуться. Как ребенок льнешь в объятия прошлого, ищешь в них былое счастье, которое потеряла в настоящем.

Воспоминания играют на внутренней стороне век.

И ты выбираешь жизнь с закрытыми глазами.

Лидия Михайловна завтракает на рассвете. За большим круглым столом, устланным скатертью с бахромой по краям, она съедает сваренное вкрутую яйцо, два ломтика хлеба с маслом и чай. Лидия Михайловна жует неторопливо, упавшие на тарелку крошки собирает смоченным слюной пальцем.

В шесть включается радио. Первые солнечные лучи проникают в просторную кухню, заливая светом трехметровые потолки. Комната наполняется музыкой, и Лидия Михайловна не без грусти узнает во вступлении Прощание Славянки. Она встает медленно, опираясь на стул, и убирает со стола. Высыпав на тряпку горсть соды, моет посуду. Крошек нет, но она все равно проходит полотенцем по столу.

В ее квартире четыре просторные комнаты, но жилая только одна, да и та больше похожа на выставочный зал в музее. Односпальная пружинная кровать с пирамидой подушек в изголовье аккуратно застелена покрывалом, на стене рядом выцветший гобелен. Напротив – старый платяной шкаф с пустой рамой без зеркала и стол у окна.

Лидия Михайловна наугад поправляет волосы и открывает шкаф. На единственной вешалке висит шинель. Две красные звезды на погонах горят огнем, отполированные до блеска. И хоть рукава на локтях поистерлись, а впереди нет ни одной пуговицы, она берет ее с гордостью человека, прошедшего войну. Надевает поверх старого платья и сводит лацканы вместе.

Когда-то давно, шинель была новой и пахла шерстью. Стройный ряд пуговиц, застегнутых без усилий, перехватывал армейский ремень со звездой на бляхе, а плечо оттягивала портупея. Но то время прошло. Ускользнуло сквозь пальцы, утащив за собой тонкую талию бойца Красной армии Лидии Михайловны Платоновой, а вместе с ней и уже ненужные пуговицы.

Ах, если бы только это!

Лидия Михайловна достает шапку-ушанку и, расправив на кулаке, надевает. В кривом треугольнике, оставшемся от зеркала, с минуту разглядывает золотую с красным звезду на отвороте, а потом расправляет плечи.

Она еще помнит дни без боли в спине и ноющих коленей, помнит счастливые ночи без сна и свободу дышать полной грудью. В зазеркалье ее мыслей и чувств рождаются и умирают воспоминания, и жизнь на обратной стороне век раскрывается новыми красками. Лидия Михайловна забирает с полки два маленьких красных флага и закрывает шкаф.

Пора занять свой пост.

Максим слышит смех за спиной, но не реагирует. Он сосредоточен на потоке машин перед собой. Смех повторяется, и, в раздражении махнув жезлом, Максим оборачивается.

Так и есть, она опять пришла.

- Можно сворачиваться, сегодня баба Маня за нас подежурит, - напарник срывается на смех, указывая на противоположную сторону перекрестка.

Максим не хочет смотреть, но и заставить себя отвернуться не может. Сумасшедшая пенсионерка, которую они между собой окрестили «баба Маня», с утра на боевом посту. В шинели и шапке-ушанке, несмотря на жару, с двумя регулировочными флагами в руках, она развлекает поток автомобилистов.

Кто-то сигналит протяжно, когда женщина выходит на полосу движения, и Максим хмурится.

ET EGO TE

ОТ АВТОРА

Рассказ написан в феврале 2009, то есть, без малого, 12 лет назад, но я все равно считаю его одним из лучших и в плане языка, и в плане сюжета) Надеюсь, Вам он тоже понравится)

С уважением,

Эммануэль Ласт

…Не плачь, я боли не боюсь – ее там нет.

Я больше, может, не вернусь, а может

Я с тобой останусь…

Останусь пеплом на губах,

Останусь пламенем в глазах,

В твоих руках дыханием ветра.

Останусь снегом на щеке,

Останусь светом вдалеке

Я для тебя останусь Светом…

Город 312 «Останусь»

Et ego te ( лат.) – И я тебя

Все истории любви начинаются одинаково.

Так он сказал мне тогда, коротко кивнув, будто встряхивая старую копилку с воспоминаниями.

Все истории любви начинаются одинаково… и наша началась так.

Тогда я не хотела его слушать. Я просто не была готова его услышать. Для женщины, прожившей жизнь с одним мужчиной, отдавшей ему эту жизнь, признания такого рода были сродни удару в спину. Звучит тривиально, как можно подумать, но это то, что я ощутила тогда. Меня предали.

Думаю, он просто почувствовал что-то. Кого-то? Я не знаю. Только это что-то стало толчком к признанию, перевернувшему мой мир. Возможно, я бы никогда не узнала о ней, о них… о Боже, иногда я думаю, что он жил с этим всю жизнь и молчал! И тогда жалею, что моя память не так избирательна, как у других людей моего возраста.

Сейчас, спустя год после его кончины, я все еще пытаюсь его понять. Не простить, нет, я простила его еще до того, как он закончил вспоминать. Но я пытаюсь осмыслить то, о чем он рассказал.

Я все еще верю, что моя любовь к нему поможет принять его любовь к ней.

I

68 символов для русского языка. 167 для английского.

Она всегда писала смс на латинице. Даже если ее сообщение состояло из одного короткого «нет». Или такого же короткого «да». Хотя «да» все-таки встречалось гораздо реже, чем «нет».

Она не была врединой или помешанной. Она была собой. Любила засиживаться в интернете допоздна, покупать самой себе тюльпаны, и гулять с ними по городу. Она любила общественные мероприятия, митинги и агитации – большие скопления людей, их энергию и силу. Любила теряться в них, знакомясь без труда, слушая с интересом их претензии и проблемы и наравне со всеми выкрикивая агитационные слоганы так, как если бы сама в них верила.

В ее сумке можно было найти все, что угодно. Если хорошенько покопаться. С год или около того там на условиях ПМЖ уверенно обосновался старенький Nikon со съемным объективом и пачка фотопленки, которой всегда не хватало.

Фотоаппарат был раритетом, до этого принадлежавшим ее отцу. Она любила Nikon как воспоминание о нем, любила старый запах его корпуса и мелкие трещинки на кольцах объектива. И ей нравилось возиться с пленкой, нравилось слушать жужжание колесиков, сматывающих ее обратно в барабан после каждого 36 кадра. И, конечно же, нравилось фотографировать. Пожилую пару на скамейке с переплетенными, покрытыми морщинками, руками, слепую дворняжку с выводком щенков в подвале ее дома или солнечные блики в листьях деревьев – все то, что вызвало в ней отклик эмоции.

Но еще большее удовольствие ей доставляло самой проявлять фотографии. В ванной, за закрытой дверью, как учил ее отец – из раствора в раствор, немного терпения, а потом на прищепку, и сушить, как белье после стирки.

За все время у нее набралось порядка двадцати альбомов. Но она считала, что это ерунда. Потому что хотела собрать действительно выдающуюся коллекцию. Она хотела выставляться и будить в людях те же эмоции, что они будили в ней.

Я видел их все. Все до единого.

Потом, гораздо позже, их увидели и другие. Как она и хотела. Более пятнадцати выставок за шесть лет. Мне хотелось думать, что это доставило бы ей удовольствие. И если бы она могла, то сказала мне спасибо, как всегда чуть заметно вытянув «а».

Она была настоящая. Живая. Особенная, если угодно.

И я любил ее за это.

Но это чувство пришло не сразу. Не было всполохов на небе, знамений и замирания сердца при первом взгляде. Если быть честным до конца, она не была тем типом девушек, которые мне нравились. Слишком высокая, слишком худая, слишком активная, слишком кудрявая… слишком… слишком… слишком… но именно эти «слишком», как мне думалась потом, и сыграли определяющую роль.

Она была другая. Без жеманностей, уловок и кокетства. Прямая и непреклонная в своих желаниях, она никогда не отступала от задуманного. И, о, да, могла с легкостью отменить наше свидание, если находилось что-то слишком важное, чтобы откладывать на потом. И все же она меня любила. Своим, особенным слишком сложным сердцем. И я знал это так же точно, как то, что по утрам она никогда не завтракала.

СЕРДЦЕ

ОТ АВТОРА

Всем, когда-либо сгоравшим от неразделенной любви, посвящается...

С уважением,

Эммануэль Ласт

Январь 2007г

Представьте на мгновение мир,

в котором нет места воображению.

Мир, буквальный во всех своих проявлениях.

И задайтесь вопросом –

смогли бы Вы стать в нем счастливым?

Для нее все всегда было проще простого. Наверное, потому что она никогда не задумывалась над тем, что делала. Никогда не задавалась вопросом, а что было бы, поступи она иначе. Никогда не изводила себя сомнениями. Просто потому что воображение было ей чуждо. Как и домыслы с беспокойством, которые оно рождало. Безраздумное, мгновенное принятие решений – вот ее кредо, вне зависимости оттого, что по этому поводу думали другие.

Собственного говоря, его появление в ее жизни ничего в этом механизме не поменяло. Вопрос о том, «а стоит ли вообще?» перед ней даже не стоял. Она просто, без раздумий отдала ему свое сердце, оставив в груди пустую тишину. Сердце, которое, несмотря на всю рациональность ее натуры, было теплым, любящим, бьющимся в такт его прикосновений.

Он никогда не думал, что ему будет нужен кто-то, подобный ей. Что он вообще когда-нибудь будет рядом с ней. Это казалось более чем нерациональным, но ее сердце в его руках говорило об обратном. Она просто не оставила ему времени на раздумья – хотя ему хватило бы доли секунды – и поставила перед фактом. И он принял решение, так же просто, не задумываясь о последствиях, как она. В конце концов, с этим можно было жить. Все просто – ты мне, я тебе – и его сердце из груди перекочевало в ее руки.

Где-то там, глубоко в своих мыслях, он обрадовался, что смог так удачно избавиться от этой глупой, беспокойной части себя, которой он никогда не мог угодить. Пусть теперь она живет с его сложным сердцем. Что до ее собственного, то он уже знал, что с ним проблем не будет.

Она не оставляла его ни на минуту, подолгу держала в руках, любовалась им перед сном, прижимала к пустующей груди и была абсолютно счастлива. Она не сожалела о том, что не могла заменить свое сердце его сердцем. Ей было достаточно того, что оно было рядом, что она засыпала с ним и просыпалась так же, рядом. Она любила его и дорожила им во много раз сильнее, чем своим собственным сердцем, даже, несмотря на то, что оно было еле теплым и не замирало от ее прикосновений. Можно ли назвать это слепотой? Довольствованием тем, что есть? Самообманом? Или просто отсутствием воображения, которое заставляет требовать большего? Ей было все равно. Потому что сейчас оно принадлежало ей.

Эта маленькая горячая штучка, которую она называла своим сердцем, очень забавляла его. Почти все время он носил его в нагрудном кармане – теплый, ритмично подрагивающий комочек. Но стоило ему дотронуться до него, как ее сердце становилось обжигающе горячим, его биение учащалось и еще долго не могло вернуться к прежнему почти неощутимому беспокойному ритму. Да, иметь такое сердце было определенно лучше, чем свое собственное. Да и карман оно совсем не тянуло.

Почему?

П_О_Ч_Е_М_У?

Она не оставила его в руках?

Не положила в нагрудный карман блузки?

Почему она положила его в сумочку?

ПОЧЕМУ?

Вопрос, который впервые терзал ее мозг, разрывал его на части… сожалением, ужасом и страхом. Чуждые эмоции, чуждые размышления – как это могло случиться? Как она допустила это? У нее не было ответа. Впервые не было решения. Но были последствия, яркие образы последствия того, что произошло.

Она потеряла его сердце. Потому что не смогла догнать вора. Вора, что украл ее сумочку. Сумочку, в которую она его положила.

Мысли. Хоровод мыслей. Что ему сказать? Как ему сказать? И… что он ответит? Она пыталась заставить себя продумать будущую ситуацию, сама не замечая того, что ломает свои принципы. Но у нее ничего не получилось. Потому что ее миру и людям, в нем живущим, было чуждо воображение. И ей ничего не оставалось, как только поступить так, как она привыкла.

Он был в ярости. Первая, самая яркая эмоция, самое разумное решение – разозлиться. Потому что это логично. И потому, что она этого ждет. Он кричал, а она молчала. Плакала и молчала, от осознания собственной беспомощности и вины. Вины, которую он провоцировал. Да, слушала все это и молчала.

Выговорившись, он ушел. И она даже не попросила назад свое сердце, понимая, что заслужила все до единого слова.

А он, захлопывая за собой дверь, вздыхал с облегчением оттого, что она забыла попросить свое сердце назад. Потому что сам уже не помнил, куда его положил.

Зато ОНО помнило, задыхаясь пылью среди старых книг и газет на одной из дальних полок его спальни.