Разбитый мир

Глава 1

Радиоуправляемая игрушка с визгом носилась по чистому полу зала ожидания; ловко маневрировала между ногами, с легкостью объезжала чемоданы и пулей пролетала под рядами неудобных пластиковых сидений. Иногда она издавала пронзительный неприятный гудок, заставляя некоторых посетителей нервно оборачиваться. Следом за игрушкой, радостно улюлюкая и топая ногами, носился мальчуган лет пяти. В конце концов, машинка врезалась в тяжелые ботинки служителя аэропорта, и ребенок испуганно притих, прижавшись к сурового вида матери.

Элли устало отвела взгляд и вытянула затекшие ноги. Уже полчаса она старательно поджимала их всякий раз, когда игрушка проносилась рядом. Администратор что-то втолковывал мальчику, крепко держа в руках миниатюрную рычащую копию джипа. Наконец, игрушку выключили, и Элли вздохнула с облегчением.

 — У меня в детстве была такая же, — откликнулся парень рядом с ней, поднимая глаза от ноутбука.

 — И ты тоже доставал всех людей вокруг? — с улыбкой спросила Элли, наклоняясь к его щеке.

 — Бывало. Но обычно я терроризировал соседскую кошку, — парень позволил девушке поцеловать себя и тут же вновь сосредоточил свое внимание на компьютере.

 — Да ради всего святого, Джо! Отвлекись ненадолго, — девушка обиженно откинулась назад и скрестила руки на груди. — Мы же летим отдыхать!

 — Работать, — мужчина поправил очки и искоса взглянул на свою спутницу, — я лечу в командировку.

 — Но ведь ты не будешь сутками сидеть в этих жарких и унылых офисах? — Элли снова потянулась к нему и обвила руками его шею. — Мы будем сидеть на берегу моря, пить вино, и нам будут играть мужчины в сомбреро…

 — Это в Мексике.

 — Неважно, — ничуть не смутилась девушка, играя с отросшими волосами Джо. — Ты ведь не будешь весь день проводить за компьютером?

 — Я работаю, — парень поморщился, сбрасывая с себя ее руки, — прежде всего это командировка. Моя командировка. Хочешь об этом поговорить?

Элли скривилась, передразнивая парня, и решительно повернулась к нему спиной.В бизнес проектах Джо она понимала слишком мало, чтобы изображать даже дежурный интерес. К тому же, ее парень был отвратительным рассказчиком, нудным и чересчур увлекающимся. И эту поездку он бы прекрасно провел в компании графиков и презентаций; но все-таки в последний момент позвал Элли. И теперь старательно игнорировал все ее попытки завязать разговор. 

 — Тебе совсем на меня наплевать! Может, мне поехать обратно домой? — Элли попыталась изобразить досаду. — Удели мне хотя бы пять минут. Никуда твоя сделка не убежит.

 — Хорошо, что ты от меня хочешь? — Джо отставил ноутбук и с усилием потер виски.

 — Расскажи еще о том, что мы будем делать, когда ты закончишь объяснять свою экономическую магию этим инвесторам, — девушка лукаво улыбнулась, поправляя собранные в высокий хвост темные волосы.

Джо слабо улыбнулся в ответ, наблюдая за ее жестом. Они встречались уже полгода, но он до сих пор не мог привыкнуть к ее особой жизнерадостности, которая иногда, казалось, граничила с глупостью. Элли часто улыбалась, всегда смеялась над его даже самыми несмешными шутками и, как ребенок, с ошеломляющей готовностью предавалась радужным мечтам, как только выдавалась свободная минутка.
Поначалу Джо считал ее попросту безголовой и ветреной, и искренне удивлялся, как такая особа смогла доучиться до четвертого курса медицинской академии. Волей случая они виделись почти каждый день, и едва ли хотя бы одна их встреча не заканчивалась громким спором. Но шло время, и Джо был вынужден признать — Элли очаровала его. Своим обаянием, естественностью, умением слушать и при этом на удивление колким языком.
Даже сейчас, когда они были парой, девушка, раздражая, заставляла его лишь сильнее ощущать почти болезненную привязанность.

 — Что мы будем делать? — Джо повторил вопрос и поднял глаза к потолку. 

— Ты приедешь в отель, примешь душ, переоденешься в свое голубое бикини и отправишься прямиком на морской берег. Разложишь полотенце и часа два-три будешь подставлять свои прекрасные ножки жаркому испанскому солнцу.

Красиво говорить Джо умел только о цифрах.Словно сомневаясь в его словах, девушка выпрямила свои ноги в проход между креслами. Джо, заметив этот маневр, усмехнулся и по-хозяйски положил руку на ее колено.

 — Потом, когда ты покоришь море, ты отправишься по магазинам; я дам тебе свою кредитку, и ты сможешь выбрать все, что тебе захочется. Или обойдешь все музеи и выпьешь кофе в каждой кондитерской. Но есть одно правило. Ты помнишь?

 — Ага, ни в коем случае не звонить тебе, — девушка понуро опустила голову на плечо Джо. — Неужели ты должен в первый же день тащиться в офис этой компании?

 — Должен, — парень погладил ее по голове и звонко поцеловал в макушку, — но не переживай — я быстро улажу все дела, и никто нам не помешает. Ты должна извлечь как можно больше пользы из этой ситуации.

 — Например?

 — Например… очаровывай и покоряй, пока меня нет рядом, — Джо снова придвинул к себе ноутбук.

 — Ты совсем не будешь ревновать? — Элли иронично посмотрела на него, проводя пальцем по подлокотнику кресла.

 — Совсем-совсем, — откликнулся Джо, — твой паспорт будет у меня, а в случае плохого поведения я скажу властям, что ты — незаконная эмигрантка.

 — Не посмеешь, — фыркнула девушка.

Парень загадочно улыбнулся, но даже на нее не посмотрел. Все его внимание снова принадлежало графикам презентации. Элли заглянула ему через плечо, с минуту честно попыталась разобраться в разноцветных диаграммах, но быстро сникла. Тряхнув волосами, она откинулась на пластиковую спинку, беззаботно помахивая ногой и разглядывая потолок терминала. Ее начало клонить в сон. 

Что ж, если для Джо это рабочая встреча, то для нее — заслуженные каникулы, еще и первые, на которых она куда-то летит самостоятельно. Семестр выдался сложным, изнурительным, и Элли уже потихоньку разочаровывалась в своем выборе. 

Глава 2

— Клади его сюда, — быстрым движением Элли поддела коротким кинжалом тесемки доспеха, и стальные пластины распались надвое, обнажая глубокую рваную рану.

 — Его укусили, — опережая вопрос, прорычал тролль, — много зверей, сильных.

 — Хорошо, я о нем… позабочусь, — девушка капнула тягучей жидкостью на рану и отскочила, коротко приказав троллю «держи его». 

Раненый забился в сильных руках товарища, бешено закричал и так же внезапно затих. Элли склонилась над ним и с усилием заставила себя вздохнуть: от запаха грязного, потного тела и крови, вперемешку с ядовитой слюной, кружилась голова и подташнивало. Рана глубокая — зверь порвал доспех и толстую кожу тролля, а затем вгрызся в ребра; маленький обломок кости Элли смогла вытащить, но общей картины это не изменило — солдат доживал свои последние минуты. В себя он так и не пришел, и девушка искренне этому радовалась. В академии им говорили, что для каждого смертельно больного пациента нужно находить свой подход: кого-то надо держать за руку и позволять плакать у себя на плече, а с кем-то лучше выпить пива и сходить на футбол. Как вести себя с умирающим троллем, Элли не знала. 

Она видела, как тролли в знак уважения обмениваются «братскими» ударами по плечу, видела, как они дерутся между собой в тавернах, слышала их разговоры, но она никогда не видела умирающего на руках его товарища… Нет, за последние четыре месяца Элли вдоволь насмотрелась на смерть, унижения и страдания. Но быть зрителем или жертвой это одно; сейчас она чувствовала себя едва ли не палачом, который объявляет, что нет смысла более пытаться что-то сделать — пациент умер; тем, кто лишает близких, родственников и друзей последней надежды; тем самым человеком в маске, который качает головой, понимающе кладет руку на плечо, а через полчаса готов смеяться над шуткой коллеги. 

Да, здесь и сейчас Элли могла бы примерить на себя эту роль, если бы хоть одной живой душе было дело до умирающего тролля. Дружба среди них не была распространенным явлением. 

Она с минуту простояла над холодеющим телом, а затем стон другого раненого заставил ее спешно отойти в другой угол наскоро установленной палатки. В их импровизированном лазарете было душно и сумрачно, витал резкий запах, словно кто-то пролил склянку… Впрочем, в традиционной медицине нет препарата со схожим запахом. Вытирая руки окровавленным полотнищем, девушка опустилась на колени перед человеком с очень бледной кожей, которая почти полностью сливалась с серыми бинтами на его теле.

 — Тебе надо попить, — Элли приподняла голову мужчины и поднесла к губам чашку с мутной жидкостью. Мужчина дернулся, отвернул голову и закашлялся. — Ты умрешь, если и дальше не будешь принимать мою помощь.

 — Иди к дьяволу, — шепотом бросил он, пробуя подняться с лежанки, — мне не нужна помощь от грязного отребья, рожд… — человек, не закончив, безвольно повалился обратно, издав громкий стон-всхлип.

Элли пожала плечами, отряхнула колени и вернулась к столу, на котором были разложены ее инструменты и лекарства. Полог был откинут и в этой части палатки было светло. Накрыв труп, девушка осторожно выглянула наружу: все тихо, не слышно ни звуков битвы, ни шума зверей; вязкая, неестественная тишина, как перед бурей. Даже кузнечики попрятались. И это на такой красивой поляне: ручеек, густая трава, вековые деревья с густой кроной и раскидистые заросли, кажется, малины. А еще одуванчики, целое море одуванчиков. Только здесь эти сорняки назывались совсем по-другому.

Девушка прислушалась, но битва проходила слишком далеко, и до нее не доходили даже самые тихие ее отголоски: ни звона мечей, ни боевых криков троллей, ни воя волкодлаков. Вспомнив про последних, Элли зябко повела плечами. Маги, демоны, оборотни — она никогда не верила в существование этой нечисти. В ее прежней жизни для них просто не было места: шумный город, освещенные неоновыми вывесками проспекты, машины, огромные электронные табло с рекламными роликами — разве можно поверить в существование демонов в месте, где иногда и ночь не наступает?

А здесь… День или ночь — дома и надежные каменные стены городов вовсе не гарантировали безопасность. От страшных животных (Элли до сих пор отказывалась считать их разумными) можно было спастись за крепкими воротами, но от злых духов… В последних Элли пришлось поверить.

Из палатки снова раздался стон; нехотя девушка вернулась обратно, без всякого энтузиазма поднесла к пересохшим губам пленника плошку с водой и с легким злорадством наблюдала, как тот жадно пьет. На краю смерти уже неважно, от кого принимать помощь; можно и от «беглого отребья». Мужчина словно прочитал ее мысли: рот исказился в кривой усмешке, и он тихо заговорил, часто захлебываясь кашлем.

 — Не думай, что таким, как он… есть дело до таких… как ты, — он чуть прикрыл глаза, наблюдая за бесстрастным лицом девушки. — Пройдет не так много времени, и ты тоже разделишь мою участь… он будет пытать тебя… и муки твои будут в сто крат больше моих, ведь для меня он всегда был врагом.

 — Может быть и так, — Элли чуть склонила голову, поправляя выбившуюся из хвоста прядь темных волос, — а может быть и нет.

 — Некроманты всегда предают живых, — мужчина поморщился, прикасаясь к забинтованному торсу, — я знаю… я видел. Я был ребенком, когда казнили одного из них… Перед казнью он, рассказывая про свои злодеяния, смеялся. Он убивал детей и женщин… подчинял их тела своей воле или разрезал на мелкие кусочки. Он убил свою жену, хотя прожил с ней больше десяти лет. Она продавала полевые цветы на базарной площади… иногда плела венки и давала их нам… — мужчина зашелся в диком приступе кашля; на уголках губ выступили темные капли крови. — Он убьет тебя.

 — Может быть и так, — Элли опять пожала плечами, стирая кровь с его лица; половину его неразборчивой речи она не поняла. — Перед смертью люди часто ведут себя необычно. Тот бедняга обезумел от горя — ему пришлось убить свою жену, и теперь его публично обвинили в этом, не дав возможности оправдать себя. Я бы тоже смеялась. Правосудие в вашем мире однобокое. Ты тоже вот–вот умрешь: уже начал рассказывать мне про свое детство.

Глава 3

Они скакали всю ночь и утро, и когда конь остановился, Элли мешком соскользнула с его спины на землю, взметнув облако дорожной пыли. Постанывая и растирая затекшие ноги, она огляделась.

Они оказались на проселочной дороге; впереди, на самом горизонте виднелось поселение. Лес давно скрылся из виду, и Элли даже не предполагала в какую сторону ей двигаться — ни карты, никакого ориентира девушка не знала. Ночью, вопреки ее твердой уверенности в том, что они расшибутся о дерево, она задремала, а утром они уже мчались через ухоженные пшеничные поля. Позавтракав сухарями, которые нашлись на самом дне промокшей сумки, она расстегнула тяжелый черный плащ и неуверенно сделала несколько шагов к поселению; конь недовольно фыркнул, топнул копытом, но позволил повести себя под уздцы.

 — Наверное, ты тоже голоден, — с содроганием Элли прикоснулась к ледяной морде животного. — Но я понятия не имею, чем тебя кормить… Ты ведь мертвый.

Месс положил голову на ее плечо, протяжно выдохнул и попробовал на зуб капюшон плаща — от него пахло хозяином. Элли тоже чувствовала этот запах — сухой, душный, но совсем не резкий. Когда вечером начался ливень, Элли не задумывалась, чью вещь она накидывает на плечи. Теперь ей стало не по себе; тяжелая, темная ткань с тусклой вязью рун по краю, кованая застежка у горла и тусклый, то ли выцветший от старости, то ли просто едва заметный герб на груди; добавить к этому ее чересчур бледную кожу и глубокие тени под глазами, и Элли саму могли бы принять за некромантку. Если, конечно, такие существовали. 

Рядом с дорогой пробегал маленький ручеек, в котором Элли смогла набрать воды и умыться; спутанные ветром волосы девушка так и не смогла расчесать и просто накинула на них капюшон. До поселения было миль шесть, но холмистая местность скрадывала расстояние. Некоторое время девушка шла пешком, не желая снова садиться в опротивевшее седло; по правде говоря, она побаивалась огромного черного жеребца, и лишний раз старалась не подпускать его близко. Элли твердо убедилась, что животное плотоядное, когда конь, едва сдерживаемый поводом, направился к пасущимся на лугу коровам. Девушке стоило огромных усилий удержать его на дороге: в ход шли увещевания и угрозы, но спас дело маленький кусок холодной курицы.

Они прошли милю, когда Элли все же пришлось вскарабкаться на спину животному: впереди показалась человеческая фигура. Имея печальный опыт, девушка решила сразу оградить себя от лишних вопросов — низко надвинула на лицо капюшон, уверенно взяла в руки поводья и выпрямилась в седле. В таком положении езда верхом могла доставлять удовольствие только истинным ценителям такого способа передвижения — местным аристократам. Как раз за одного такого Элли и пыталась сойти.

Незнакомцем оказался вытянутый и худой мальчик лет десяти. Босые ноги, черные от дорожной грязи и пыли, выпущенная холщовая рубашка, короткие, обрезанные у колен штаны — мальчик был крестьянином. Поравнявшись с Элли, он сначала застыл, приоткрыв от удивления рот, и стоило девушке чуть повернуть голову, как тут же рухнул на колени; чересчур рьяно — при виде обычной знатной дворянки голову руками не закрывают и не трясутся от страха. 

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что произошло. Ее все-таки приняли за чисторожденную, а может быть, даже и за кого похуже. Как иначе объяснить, что мальчишка глотает дорожную пыль и мелко трясется от страха? Из такого положения нужно было извлекать пользу. На въезде в поселение у одинокого путника могут потребовать предъявить бумаги, которых у Элли, разумеется, не было; с мальчишкой, который почтительно будет идти впереди, это может и не потребоваться.

 — Встань, — она попыталась сказать как можно строже, но не грубо; вышло плохо — горло пересохло, и вместо слов до мальчика донесся низкий, почти злой, хрип. Конь, удивленно всхрапнув, переступил с ноги на ногу. — Ты проводишь меня до города.

Мальчик, не поднимая головы, еще ниже растянулся на земле, выражая полную покорность. Затем встал и робко потянулся к поводьям. Руки у мальчишки дрожали, а в глазах плескался страх. Элли было гадко: она знала, какой страх он испытывает.

 — Как тебя зовут? — спустя пару минут спросила она, пытаясь примириться с совестью.

 — Малвин-младший, госпожа, — робко ответил мальчик.

Разговор оборвался; строго говоря, им просто не о чем было говорить. Спрашивать у мальчика что-то более было бы неразумным — это могло вызвать подозрения. Но ехать в полном молчании было невыносимо тяжело.

 — Как называется твое поселение?

 — Старый схрон, госпожа.

 — Насколько оно большое?

 — Я не умею считать, госпожа, — мальчик испуганно вжал голову в плечи, — но отец говорил, что здесь живет несколько тысяч.

 — Кто наместник вашего города? — Элли старалась говорить отрывисто и властно, чтобы эти простые вопросы не вызывали у мальчика никаких сомнений. А еще — чтобы скрыть то и дело пробивающийся акцент. 

 — Эрко Высокий, госпожа.

Этого имени Элли не знала, и остаток длинного пути они двигались молча. Возделанные поля сменялись пастбищами, все чаще Элли могла разглядеть людей на них. До города оставалось полмили, когда дорога поднялась на небольшой холм; внизу раскинулся огромный рынок — десятки узких рядов, пыльные навесы и грубо сколоченные дощатые прилавки, телеги и клетки, наваленные в кучу мешки; в самом центре — эшафот, на котором в мирное время продавали рабов.

Здесь же они впервые встретили других путников — конный отряд городской стражи устроил небольшой привал на обочине. Мужчина в грязно-желтом плаще приветственно поднял руку и шагнул навстречу.

 — Малвин, ты быстро вернулся, — улыбка сошла с лица стражника, когда вслед за мальчиком появился всадник. — Приветствую вас.

Элли чуть склонила голову, натягивая поводья; конь встал, недобро глянув на наездника — все это время он шел самостоятельно, и если бы мальчишка хоть на секунду замешкался, животное бы раздавило его.

Глава 4

⁓⁓⁓

Пол клетки был устлан тонким слоем старой соломы, массивные стальные прутья с внутренней стороны были поцарапаны, а в одном месте отчетливо можно было разглядеть полукружия зубов — предыдущий пленник в отчаянии пытался прокусить решетку. 

Элли спиной прислонилась к жарким прутьям, безразлично наблюдая за проходящими мимо существами: орки, тролли, гоблины, какие-то косматые коренастые карлики со змеиной шершавой кожей; попадались и внешне совершенно обычные люди, но было их несравнимо меньше. Никому не было до Элли дела. 

Она просидела в этой клетке уже пятнадцать дней, и вот сегодня надежда ее покинула. Последнее, что помнила девушка — усатого испанца, который рассказывал про чудесный ресторанчик рядом с пляжем. Кажется, там подают восхитительный пирог из мяса омара. А очнулась она уже в клетке, абсолютно нагая и изнывающая от жажды и голода. 

Поначалу она перепугалась — что с ней сделали эти существа? Что собираются сделать? Ей было плохо: стройное, чуть тронутое загаром тело пестрило синяками и ссадинами, через левое предплечье тянулась глубокая рана, которую кто-то наскоро зашил неровными стежками; болела голова, перед глазами все плыло, а слух… Первый день девушка всерьез думала, что оглохла на правое ухо.

Элли не знала, что с ней случилось и где она. Она без сомнений отбросила мысль о сне или бредовых галлюцинациях — боль и голод были настоящими, а вонь места, в которое привезли ее клетку, была способна поднять из могилы мертвого.

 Ее тюремщик оказался коренастым, невысоким существом, с ног до головы закутанным в грязные плащи и балахоны. Элли лишь однажды увидела его лицо — безволосое, с шершавой кожей, покрытой отвратительными наростами — и твердо решила, что происходящее не может быть плодом ее воображения; на такое оно было попросту не способно. 

Но как бы отвратительно и непривычно это существо ни выглядело, оно все-таки заботилось о девушке: давало ей еду (внешне похожую на голубиный помет), позволяло пить почти чистую воду, а остатками протирать гноящуюся рану на руке, просовывало в клетку ведро, которым Элли первое время отказывалась пользоваться. Ее тюремщик не был грубым, а однажды и вовсе самостоятельно обмыл рану и намазал ее зеленоватой кашицей, и зуд и жжение тут же прекратились. В общем, он был не самым худшим работорговцем; людям и другим существам в клетках напротив приходилось хуже.

Чего нельзя было сказать о его то ли помощнике, то ли компаньоне. Им был высокий человек с красивым лицом и сильным телом. Он не носил ни балахонов, ни плаща, ни странных одеяний, которыми пестрила толпа; простая куртка, штаны с подвернутыми полами, небольшая полоска темной кожи на голове, которая сдерживала непокорную белобрысую шевелюру. В любой другой ситуации Элли бы отметила, что парень хорош собой. Вот только девушка сидела в клетке, и внешность окружающих людей волновала ее меньше всего. 

У второго тюремщика был скверный характер: он щипал ее на потеху себе или редким зрителям, бил стальным прутом по решетке, когда Элли задремывала, опрокидывал тарелку со скудным пайком, вынуждая девушку соскребать остатки с пола — большая часть жидкой кашицы утекала сквозь большие щели между досками; плевал в воду, дергал за волосы и за ошейник, заставлял плакать и кричать — в общем, на девятый день Элли мысленно поклялась, что однажды она отомстит. Если ее продадут в рабство — она непременно сбежит, найдет этого ублюдка, когда он будет спать в луже собственной рвоты, и перережет ему горло. 

Девушка сама испугалась такой клятвы — как у нее могла возникнуть мысль убить человека? Но очень скоро все сомнения пропали: для нее он не человек. Так же, как и она для него — двуногое животное, которое можно выгодно продать.

Заканчивалась вторая неделя. Рабы в соседних клетках успели смениться два, а то и три раза; белобрысый тюремщик становился все злее и появлялся гораздо реже. По грустной морде первого, Элли поняла, что дела идут совсем плохо — никого не интересовала голая хрупкая девица с копной спутанных темных волос. В этом месте, по всей видимости, стандарты красоты разительно отличались от привычных ей — во многом благодаря этому она достаточно быстро смогла прийти в себя; покупатели окидывали девушку взглядом, подолгу смотрели на правое предплечье, на худые ноги и тонкие пальцы рук, пожимали плечами и уходили.

 — Спасибо, — Элли взяла протянутую миску и, зажмурившись, поднесла к губам. При одном только взгляде на это варево ее мутило, однако на вкус оно было вполне сносным, а главное — сытным.

 — De çarë të bj me ju? — существо устало потерло лоб и тяжело вздохнуло. — Nëese jo shitha da të ju merhr në minierat. Por rruga deri ate do të kushtotrej më shumo se ju androne.

 — Не понимаю, — девушка помотала головой, показывая на свои губы.

 — De nga ku rahta off? — он повторил жест, и Элли с трудом сдержала истеричный смешок. Каждый их разговор начинался с этого жеста, и, кажется, теперь он стал обозначать приветствие.

 — Элли Новак, — без всякого энтузиазма она ткнула себя в грудь, а затем показала на мужчину. — А ты?

 — Ju jeni ende nahr rob, nuk ka asnef pronar ur do kishte dhine ermine, — тюремщик закатил красноватые глаза и отвернулся, продолжая бурчать себе под нос.

В красивых добрых сказках жители, узнав, что к ним попал пришелец, с радостью освобождают его из плена, обучают языку и показывают достопримечательности. Реальность оказалась иной — всем было наплевать откуда Элли родом и никто не собирался ей помогать. 

Первое время она еще пыталась втолковать зевакам, что она не местная: изображала самолет, падала на пол клетки и закрывала голову руками, словно на нее напал дикий зверь, легкими движениями рук обрисовывала высокие здания, а однажды, когда заинтересованный слушатель протянул ей кусочек мела, нарисовала солнечную систему. Ничего из этого не имело успеха. Разве что многие решили, что девушка сумасшедшая. А сумасшедшие рабы — еще более неходовой товар, чем слабые. 

Глава 5

— Ты правда возьмешь меня с собой? — от возбуждения Элли едва не свалилась с кровати.

 — Правда, — Джо поправил сбившееся одеяло и ласково погладил ее по плечу, — ты заслужила этот отдых.

 — Это будет потрясающе! — Элли приподнялась на локтях и со смехом поцеловала парня. — Постой… а почему ты раньше не сказал?

 — Я надеялся, что эта новость придаст тебе новых сил, — он прижал смеющуюся девушку к груди.

 — Ах ты…

***

Шум драки заставил Элли сонно встрепенуться. Морщась от кислого привкуса дрянного пива, девушка протерла глаза. Она сидела в самом дальнем и темном углу общей залы, надежно укрытая от посторонних глаз каменной аркой и древним, почти развалившимся буфетом. Чуть сдвинувшись, Элли смогла наблюдать за разворачивающейся в середине зала потасовкой: сначала тролль и кварг пили на спор, а затем один из них, допив очередную кружку, победно разбил ее о голову товарища. В общем-то, для таверн подобные драки не были редкостью. Хорошая драка обеспечивала зевак, которые в свою очередь заказывали выпивку и щедро сорили деньгами, делая ставки на участников. Но сейчас Элли бы отдала все золотые, серебряные и медные монеты, которые позвякивали в кармане плаща, лишь бы в таверне воцарилась гробовая тишина.

Питейное заведение, оно же и постоялый двор, носило гордое название «Тридорожье». Местная легенда гласила, что каждое шестнадцатое число четного месяца сюда заявляется один из демонов дорог, заказывает кружку темного, шлепает по заднице самую лучшую официантку, а потом на целую ночь пиво в таверне становится особенно крепким и вкусным. Табличка (воистину огромная) с этой «легендой» была первым, на что натыкался посетитель заходя в зал. Натыкался, озадаченно чесал затылок, вспоминал, какое сегодня число, и устремлялся к свободному столику, предвкушая отведать якобы заговоренного пива. Стоит ли говорить, что цифры на табличке легко менялись, но никто никогда не обращал внимания и не задумывался, почему это «придорожный демон» захаживает сюда каждый день.

Распорядившись, чтобы Мессу в кормушку вывалили килограмм сырого мяса, Элли уселась в углу, низко надвинув капюшон на глаза.

 В таверне было полно разношерстного народу: тролли, кварги, болло, люди и гномы. Последние проводили девушку недобрым взглядом и зашушукались. Договор не запрещал чисторожденным заходить в подобные места; строго говоря, Договор вообще ничего не запрещал, а наоборот — давал неограниченную власть. Но нужно иметь серьезную причину, чтобы вот так запросто заявиться в подобное место. Не потому, что это было опасно; потому что для чисторожденных тут было слишком грязно и просто. 

Впрочем, на Элли обратили внимание только гномы, а о ненависти гномов к людям ходили небылицы.

Первую кружку девушка осушила едва ли не залпом и тут же потребовала вторую. Она не была ценителем этого напитка, но день, проведенный на жаре, измотал ее, и сейчас, больше всего на свете, она хотела пить. Вторую кружку девушка пила медленными глотками, пристально оглядывая зал и посетителей. Ничего подозрительного, никто не обратил на нее никакого особого внимания, что еще больше утвердило ее в мысли — некромант жив. Если бы его убили, эту новость смаковал бы весь город, а девушке не позволили бы и шагу ступить в одежде с его знаком. Второе, более весомое доказательство стояло на заднем дворе и уплетало сырую крольчатину. 

Некроманты могли подчинять своей воле мертвые тела и даже вдыхать в них искру жизни, но они вновь превращались в разлагающиеся, холодные и полные червяков трупы, стоило только их создателю самому протянуть ноги.

Значит, он жив. А это в свою очередь вовсе не упрощало положение девушки; долго притворяться у нее не получится — рано или поздно ее пригласят на прием к наместнику, или она столкнется с настоящим чисторожденным. И никакие наигранные манеры и речь не спасут ее от виселицы. Или ей отрубят голову. А может быть, и скормят какой-нибудь нечисти. Чисторожденные народ изобретательный — они найдут способ сделать ее смерть мучительной и зрелищной. 

Ух, как же Элли ненавидела этих ублюдков. Высокомерные, лживые, жестокие, с какой бы радостью она собрала их всех на один эшафот и устроила аукцион. Она бы смеялась, глядя, как они с ужасом слышат, что их забирают на рудники. Элли сонно дернулась, сделала глоток и прикрыла глаза. А еще лучше — сдать в публичный дом…

***

Болло долго беседовал с купившим ее человеком. Элли стояла тут же рядом, теребя край темного суконного платья, которое ей велели надеть. Ошейник тянул ее к земле, она никак не могла стоять ровно и все время переступала с ноги на ногу. Помост опустел, и толпа на площади стремительно редела. Группу невольников, за которых не было предложено денег, повела прочь стража; поравнявшись с девушкой, некоторые рабы начинали ругаться, плевать в ее сторону, а другие плакать. Элли догадывалась — ей повезло, причем крупно повезло.

Наконец Болло торжественно вручил покупателю цепь, ободряюще хлопнул Элли по плечу и удалился. Толстячок и девушка с минуту смотрели друг на друга: мужчина ткнул себя в грудь и произнес «Ормак», а затем, прежде чем Элли успела вторить его примеру, указал на нее со словами «Гента».

 — Элли, — девушка покачала головой и хлопнула себя по груди, — меня зовут Элли Новак.

Мужчина хохотнул, добавил несколько слов, и жестом приказал следовать за ним. Миновав длинные ряды, поплутав по пыльным, уже опустевшим улочкам, они вышли к большой повозке, груженной мешками и людьми. Рабов было немного: одна человеческая женщина, и еще три — представительницы других рас; на Элли они смотрели с глубочайшим отвращением, и девушка была рада, когда толстячок жестом приказал ей сесть рядом с ним на козлы.

Всю дорогу Ормак говорил с ней, прикрикивал на недовольных невольниц, сердито щелкая кнутом над спинами усталых лошадей; они ехали по разбитой дороге, и повозка то и дело подскакивала, не позволяя Элли разжать пальцы, которые она в страхе сомкнула на небольшом деревянном бруске, служившим перилами.

Глава 6

Подавальщица смахнула с подноса на стол кружку и поспешила удалиться, боясь столкнуться с тяжелым взглядом девушки. Увлекшись воспоминанием, Элли не заметила, как прикончила уже седьмой стакан. 

Время перевалило за полночь, и одежда на разносчицах стала заметно откровенней. Иногда посетители распускали руки, и тут же были вынуждены платить за свои секундные слабости звонкие монетки; если это не происходило добровольно — в зал выходило несколько крепких вышибал и деньги добывались силой. В общем-то, это была нормальная практика для таких мест.

Элли сама прожила в подобном почти два месяца. Правда не в качестве официантки или, что еще хуже, шлюхи. Нет, для этой работы она не годилась, совсем не годилась. Ормак признался, что там, на помосте, Элли выглядела настолько жалко, что он не задумывался, сколько она стоит и для чего ему может сгодиться. Но девушка честно отработала потраченные на нее деньги: освоившись, она смогла заменить дорогостоящего лекаря. Лечить, в основном, нужно было простуду, синяки, больные зубы да вправлять носы. Существовали ли в этом мире венерические заболевания Элли не знала, и тактично не спрашивала, дабы не навлечь на себя отвратительную работу.
Обязанности лекаря давались ей на удивление легко. Пусть знаний было мало, но срабатывала интуиция, и девицы в борделе иногда нелестно поговаривали, что без магии тут точно не обошлось. 

Через месяц усиленных занятий девушка уже могла изъясняться на новом для нее языке, а через полтора — достаточно свободно говорить и кое-как писать. 

Место, в котором она жила, оказалось борделем. Иногда Элли с ужасом представляла себе, что было бы, если бы ее внешность каким-то непостижимым образом не вызывала бы у местных жителей такое необъяснимое отвращение. Ормак категорично отказывался объяснять, в чем кроются причины такого поведения, и Элли невольно сравнивала себя с другими женщинами в заведении. А все это дурацкое стремление нравиться всем без исключения!

Для подобных размышлений у Элли почти не оставалось времени: ее не жалели, нагружая черной работой и заставляя отрабатывать свой хлеб. Прибирать верхние комнаты, стирать белье, стелить постели, мыть полы и посуду — под вечер девушка совершенно выбивалась из сил, кое-как добираясь до своей койки. В город ее не выпускали, да она и сама не горела желанием лишний раз попадаться кому-нибудь на глаза.

Ночью она долго не могла уснуть — сначала мешал гомон соседей за стеной, а потом — кошмары. Последние с каждым днем притуплялись, и на исходе третьего месяца пропали вовсе. Рутина поглотила ее, и иногда она уже и не вспоминала, что раньше жизнь была совсем другой. 

С каждым прожитым днем меркли воспоминания о старом доме, о семье, о друзьях и Джо; бесследно таяли образы высоких небоскребов и шумных городов. Очень скоро Элли стало казаться, что ничего этого не было — просто что-то случилось, и она потеряла память, нет никакого другого мира, а язык, на котором она разговаривает сама с собой — всего лишь плод ее воображения. Если бы Элли было позволено покидать пределы заведения, то совсем скоро от Элли Новак не осталось бы и следа, и ее место заняла бы Гента — девушка-прислуга в публичном доме.

… Очередная, наполненная до краев кружка звонко стукнулась днищем о столешницу, и разносчица потребовала заплатить. Элли кинула на стол несколько серебряных монет, жестом показывая, что вопрос о деньгах излишен, и вообще не стоит того, чтобы ее беспокоить. Вышло недостаточно властно, потому что поклон, который отвесила подавальщица, был слишком небрежным. 

Чисторожденных в подобных местах не любили, да они сюда и не захаживали. Но всегда есть исключение.

 ⁓⁓⁓

…Элли приложила ухо к замочной скважине, убедилась, что из-за красивой, деревянной двери не доносится никаких звуков и вошла в комнату, держа в руках стопку свежего белья. Время клонилось к обеду, и в доме стояла приятная тишина — новых посетителей еще не было, а работницы отдыхали в своих комнатах. Именно в это время Элли перестилала постели, убирала учиненный за ночь и утро беспорядок; иногда ей приходилось ждать, когда комната освободится, и в эти моменты Элли с ужасом смотрела на свою новую жизнь. Но потом ее впускали внутрь, и сознание услужливо переставало думать, делая из Элли живой автомат.

Вот и сейчас девушка успела выйти на середину комнаты, когда человек у окна обернулся и смерил ее холодным взглядом. Мужчина был выше ее на целую голову, крепкий, кожа чуть смуглая, длинные волосы непокорно выбивались и падали на высокий лоб; лицо, покрытое легкой щетиной, исказилось в досадной гримасе — человек явно не ждал, что его побеспокоят столь быстро. Губы изогнулись в вымученной улыбке, и он отошел от окна, стягивая с рук темные перчатки.

 — Не ожидал, что так скоро, — он расстегнул куртку и ворот рубашки. — Может быть мне кажется, но я заказывал другую.

Элли стояла, низко опустив голову, держа в руках постельное белье, и боролась со смешанными чувствами: развернуться и уйти или же попытаться объяснить, что она всего лишь служанка? 

Разговаривать Элли совершенно не хотелось, поэтому она просто покачала головой и уже собиралась уйти, но мужчина властно поднял руку.

 — Посмотри-ка на меня, — его ледяной тон заставил ее содрогнуться и подчиниться. Впрочем, ему же хуже — сейчас он, так же как и все, испытает то самое чувство отвращения и испортит себе оплаченный час.

Девушка тряхнула головой, отбрасывая выбившиеся пряди с лица, и равнодушно посмотрела на мужчину. Тот несколько секунд продолжал расстегивать на себе рубашку, но потом вдруг остановился. С лица сползла фальшивая улыбка, а голубые глаза превратились в две смертельно опасные льдинки. Месяца два назад Элли бы перепугалась, разревелась и бросилась бежать, но сегодня она равнодушно приняла подобные эмоции. Благо в борделе она уже повидала и убийства, и жестокие драки, и какие-то магические ритуалы.

Глава 7

Утром Элли с трудом заставила себя спуститься в зал; всю ночь девушка провела в бреду, так толком и не сомкнув глаз. Сначала ей мерещилось, что возле ее двери слишком часто проходят люди, и она невольно сжимала в руках небольшой кинжал, готовясь к самому худшему — драться Элли так и не научилась (да ее и не учили), и поэтому существовал весьма серьезный шанс того, что в пылу битвы она скорее заколет саму себя. Девушка не питала больших иллюзий, имея за плечами печальный опыт: в прошлый раз ее попытка «помахать» холодным оружием закончилась разбитым носом, многочасовой пыткой и долгими днями унижения. 

Если девушке все же удавалось задремать, то ее мучали бредовые сновидения: она убегала от волкодлаков, но ее ловили, сажали в клетку или закрывали в самом темном углу темницы; даже во сне Элли чувствовала, как по ее телу ползают мокрицы, под ногами скребутся мыши, а пауки валятся ей на голову и бегают в волосах; или ее бросали на центральную площадь, заковывали в цепи и ставили на колени, заставляя слушать речь наместника; приговаривали к страшному наказанию и когда Элли смотрела на палача — им оказывался хохочущий во все горло некромант.

Зал таверны был пуст; хозяин встретил ее низким поклоном и отправился на кухню. В столь ранний час прятаться было не от кого, и Элли уселась рядом со стойкой, намереваясь, как только представится возможность, узнать какие-либо новости. Она долго не решалась заговорить с добродушным трактирщиком, который всячески старался ей угодить и даже подал к еде два, некогда белых, полотенца.

Прежде чем Элли смогла придумать повод к подробным и обстоятельным расспросам, в заведение, отряхивая с грязного плаща капли дождя, вошел вертлявый, шумный юнец. Обменявшись теплым приветствием с хозяином, паренек устроился неподалеку от Элли и тут же принялся болтать без умолку, попивая темное пиво.

Мальчишка оказался гонцом, и только-только вернулся из дворца наместника, где ему, за скорость и полтора дня беспрерывной скачки, дали целых две золотые монеты и треть суммы он намеревался оставить в этом гостеприимном и любимом заведении. Хозяин, поглаживая пышные усы, осведомился, что же заставило его мчаться с такой поспешностью и что за новости могут стоить так дорого. Юнец широко улыбнулся и доверительно, на всю таверну, рассказал все, что знал; Элли прошиб холодный пот и она, с ужасом, смотрела на рассказчика, не в силах отвести взгляда.

…Ночью, два дня назад, на южную заставу напали. Напала не нечисть, не безумные разбойники, а чисторожденный злой маг. С отрядом воинственных троллей он пробивался к Провалу, но бравые солдаты Ордена смогли повергнуть врага и не пустить на темные земли. Наемники были убиты, а их предводитель был захвачен в плен. К утру следующего дня его должны были доставить в Схрон, где это отродье злых духов будет томиться в заговоренной клетке в ожидании суда. Кстати, судить кудесника будут такие же чисторожденные. Мол, мужик нарушил Договор, а они такого не терпят.

Мальчишка то и дело поглядывал на Элли, которая стремительно бледнела и пыталась унять дрожь в коленях. Уж не подумал ли он, что она будет тем самым судьей? Девушка попыталась доесть завтрак, но еда комом застревала в горле и еще чуть-чуть и Элли готова была расплакаться. 

Хуже уже быть не могло — через неделю, может быть и раньше, единственного человека, который верил ей, верил в ее историю и готов был если не помочь, то прихватить с собой на ту сторону, казнят с особой жестокостью. Сначала его будут пытать; Орден обязательно будет пытаться вызнать причину, побудившую некроманта наплевать на все правила. Что он им скажет? Почему-то Элли была уверена, что ее личность недолго сохранит тайну, но никто не будет за ней охотиться — рано или поздно она снова попадет либо на невольничий рынок, либо на тот же самый эшафот, на котором казнят некроманта. Другого варианта просто не существовало. 

Ну а что ей делать сейчас? Долго она не сможет притворяться, а если попытается остаться, то ее слишком скоро выведут на чистую воду. Местные обычаи она знает лишь условно, поверхностно. Да даже толком до конца не понимает, чем чисторожденные от обычных людей отличаются!..

Бежать? Но куда?… 

Элли с полной, горькой уверенностью могла сказать, что она абсолютно свободна, но эта свобода не принесла никакого облегчения.

Одна, впервые за долгое время она осталось по-настоящему одна; прямо сейчас она могла уехать на все четыре стороны и попытаться… и попытаться «что»? Примириться с судьбой, забыть про то, что существует другой, несравнимо лучший мир? Обосноваться в уединении где-нибудь далеко-далеко, прожить остаток жизни опасаясь, что за ней придут, и умереть с горьким привкусом разочарования? Нет, не сейчас, когда она готова была бороться до последнего за свое право вернуться домой.

Мальчишка сказал, что некроманта привезут сюда завтра утром. Вероятнее всего это сделают на рассвете, дабы избежать толпы ненужных зевак. Значит, у Элли есть день, чтобы придумать, как вызволить ее спутника из тюрьмы. 

***

Стражник отворил перед ней массивную дверь с небольшим окошечком, предупредив, что пленник «опасен, как дикий зверь». Элли кивнула, поощрила такое проявление заботы мелкой монеткой и жестом приказала всем выйти вон. До последнего момента все шло по ее плану; ей удалось обвести стражу вокруг пальца, проникнуть в темницу раньше, чем судьям, и пронести под полой плаща кое-какие вещи.

Ее и раньше принимали за чисторожденную, так почему бы осознанно не примерить эту роль? Не сказать, что это было слишком тяжело. Потребовалось высокомерно молчать, коротко и грубо отдавать приказы да нацепить некромантский плащ. 

Элли подняла ярко пылающий факел над головой, и неровный свет выхватил грубые каменные стены, ряды пустующих цепей вдоль них, какие-то жутковатые приспособления для пыток; где-то мерно капала вода. Девушка медленно спустилась по трем ступенькам вниз и настороженно замерла — во мраке ей почудился какой-то блеск и движение. Еще несколько шагов, и свет отразился от стальных прутьев клетки.