Книга (с красивой версткой, иллюстрациями и цветными форзацами) вышла на бумаге.
Купить можно в "Читай-город", "Book24", "OZON", "Вайлдберриз",
"Rugram-shop", "Буквоед".

_________________________________
— Отдаем девицу на откуп хозяину вулкана... — в который уж раз повторил жрец, а я тихонько вздохнула.
Поскорее бы все закончилось. Колени замерзли и болели — в них каменное крошево впилось, а злой горный ветер до костей прохватывал. Не помогал и пунцовевший рядом костер, словно без него хозяин вулкана не смог бы разобраться, что жертва ему предназначена.
Едкий дым, от костра идущий, щекотал горло, но я, хоть и едва с подступающим кашлем боролась, голову держала прямо. Знала, что на меня множество глаз обращено. Знала, что многие в моем мужестве свое черпают.
— Ишь ты, будто каменная, — шепнула тетушка Ирда, но получилось громко. На нее тут же зашикали.
— Прими же эту невинную деву! — продолжал надрывно взывать жрец, вторя горному ветру.
Тут я, не сдержавшись, невесело усмехнулась. Уж какой, а невинной-то после нескольких лет замужества я точно не была, но ведь хозяину вулкана все едино.
— И оставь в покое мирный народ Ильштара до следующей жатвы!
Слишком глубоко вдохнула холодный ветер и закашлялась. Горло острой болью обожгло, а в груди разлился тяжелый жар.
— Мелисса, выпей вот. — Лекарь Ульх тут как тут. Склонился надо мной, участливо в лицо глянул да склянку с зеленоватой микстурой в руки вложил. Сколько я ее выпила с начала своей болезни — не счесть...
Послушно поднесла к губам пахнущую травами жидкость и глотнула. Знакомый паточный вкус горло защекотал, тошнота вмиг подступила. Пришлось глубоко вдохнуть, чтоб унять ее.
— Благодарю, — кашлянула. Постеснялась сказать, что микстуры мне теперь не помогут.
— Возьми, — лекарь уж в руку вкладывал еще один бутылек, — поможет продержаться до... Сама ведь понимаешь, — виновато моргнул.
Кивнула, пузырек приняла и спрятала в карман плаща, чьи полы, будто крылья, на горном ветру хлопали. Вот бы улететь отсюда, стать свободной и легкой, как птица перелетная…
Качнула головой, дивясь собственным нелепым мыслям. Моя судьба предрешена. Сама ведь пойти к хозяину вулкана согласилась. Отныне я его невеста. Добровольная жертва. Залог спокойной жизни соплеменников.
Жрец в огонь еще один пучок трав подбросил, и пламя вверх взвилось, к темному небосводу, на котором щедрая рука матери-ночи разбросала россыпь ярких, далеких звезд.
— Ответь же, хозяин вулкана, примешь ли ты эту деву? По нраву ль тебе невеста? — вопрошал жрец, обходя костер кругом.
Замерла. А ну как откажется, что тогда?..
Стало так тихо, словно кто-то невидимый весь мир ладонью накрыл. А через миг пламя зашипело, протянуло ко мне свои огненные руки, обхватило все тело, но не обожгло, а будто жарким поцелуем одарило. А еще через миг схлынуло и погасло, как ничего и не было. Даже испугаться не успела. Помстилось, лицо чье-то увидела в огненных языках, да рассмотреть его толком не успела.
— Принял, принял! — из-за спины многоголосое и радостное неслось.
И было чему радоваться. Откупилось в этот раз наше селение от чудовища из-под горы.
— Встань же, дева, и ступай к хозяину вулкана! Будь ему покорной невестой! — велел жрец, вскидывая руки в направлении расселины, что черным изломом темнела в пяти шагах.
Жрец так и замер, указывая путь, хотя и без него ясно было, куда идти следует. Сколько девиц до меня прошли этой дорогой и сколько еще пройдут после…
Поднялась, обернулась и обвела взглядом белеющие в полумраке лица. Все они: соседи, друзья, знакомцы, те, с кем виделась каждый день, с кем росла и делилась радостями и горестями, кому караваи пекла да калачи продавала, — провожали меня. Был тут и из соседних селений люд. Кто-то вытирал слезы, кто-то испуганно озирался, а иные пришли из любопытства.
Девчушки к старшим жались. Пройдет время — и одна из них окажется на моем месте. Раз в пятилетие хозяин вулкана себе невесту требует из окрестных долин. В этот год нашего селения очередь подошла.
Сердце царапнула боль: не было среди провожающих Аланы, моей подруги любимой. Но тут же укорила себя. Алана от горя слегла и молила простить, что не сможет в последний путь меня проводить. Говорила, не в силах видеть, как к чудовищу добровольно ухожу. И хотя попрощались мы еще вчера, сейчас одно только присутствие подруги помогло бы унять дрожь в теле.
Матушка и батюшка Аланы чуть впереди остальных стояли. Деян, батюшка ее, староста селения, за плечи плачущую супругу обнимал. Поймал мой взгляд, решительно кивнул. Отчего-то именно это и придало нужные силы.
Запахнулась в плащ и больше не оглядывалась — что толку душу растравлять, — прошла к расселине. Сделала шаг, вошла в жаркое и темное нутро пещеры.
Только предназначенные невесты хозяина вулкана видели. А потому как ни одна не вернулась, никто и не ведал, как он выглядит, из уст в уста одни слухи передавались.
Сказывали, что хозяин вулкана хром и горбат. Но стоявший напротив статный молодец возвышался надо мной на добрых полторы головы, а развороту его плеч позавидовали бы заезжие силачи, что давали представление на главной площади в день ежегодной ярмарки.
Ходили слухи, что хозяин вулкана стар, безобразен и лыс. Но рассматривавший меня был молод, мужественен и красив, но особой красотой, мрачной. Про такого в моем селении сказали бы — лицо, будто из камня высечено. Рассыпавшиеся угольные волосы, с пробегавшими в них багряными искрами, укрывали могучие плечи моего жениха.
Говаривали также, что взгляд хозяина вулкана способен душу выжечь, но я видела лишь, как глаза его — темные, с алыми сполохами в глубине — внимательно «невесту» оглядывают. И стало мне так жарко, словно уже огненных объятий жениха вкусила.
Чтоб не думать о том, взгляд ниже опустила. Одет хозяин вулкана был хоть и просто, но добротно: рубаха из беленого полотна не могла скрыть перекатывающихся под кожей тугих мускулов. До этого дня мнилось, что Арвир, за которого подруга замуж собиралась, — обладатель самых крепких рук в восьми селениях, но теперь, хозяина вулкана увидев, поняла, что ошибалась.
На длинных ногах моего жениха плотно сидели штаны из мягкой оленьей кожи. И ежели б не проводил он все время в своей горе, решила б, что и верховой ездой не брезгует.
— Ну, здрава будь, невеста, — произнес хозяин вулкана, когда я, закончив рассматривать его, снова взгляд на непроницаемое лицо подняла.
Понравилась ему, нет — поди разбери.
— Здра... — начала было, но тут коварный кашель так скрутил, что едва на ногах устояла — не помогла микстура лекаря, совсем не помогла.
Кашель, хвала богам, быстро отпустил. Вздохнула, выпрямилась и в глаза хозяину вулкана глянула. Он даже не дернулся. Так и стоял изваянием, сложив руки на могучей груди.
— Никак заболела? — протянул чуть не насмешливо.
— На горном ветру просквозило, — с вызовом ответила, а руки в кулаки сжала, чтоб пальцы не дрожали.
Шаг — и хозяин вулкана совсем близко оказался, да настолько, что пришлось высоко голову вскинуть.
— Обманываешь, невеста. — Алые искры в глубине глаз опасно сверкнули. — Не боишься гнева хозяина вулкана?
— Не обманываю. И правда на ветру простыла, когда поздним вечером от подруги возвращалась. А ветер с горы этой прокля… — осеклась поспешно, вздохнула и продолжила смиренно: — С горы этой как раз и идет.
Хозяин вулкана головой покачал. Не поверил ни единому слову.
— Скажи-ка мне вот что: по доброй воле ко мне явилась?
— По доброй.
— Скажешь, что слез не лила, родных не звала, любимого не кликала? — Молчала. Тогда поторопил жених: — Не так разве было?
Сглотнула, припомнив, как четыре седьмицы назад, когда вулкан пробудился и стал в чистое небо темный дым выбрасывать, жребий стать невестой хозяина вулкана моей подруге выпал.
***
Помнила я затянутые черным шелком в знак траура окна дома подруги. Помнила несмолкаемый плач матушки ее и сведенные в раздумьях брови батюшки. Единственную любимую дочь должны были отдать несчастные родители на потеху чудовищу из-под горы. Да только все обернулось иначе.
И седьмицы не прошло, как неведомая хворь поселилась в моей груди, а кашель не только не отпускал, а лишь сильнее становился. Лекарь Ульх сначала микстуры смешивал, а потом только качал головой и вздыхал, ведь день ото дня чувствовала я себя все хуже и слабее. А одной ночью, пока с приступами кашля и разливавшейся в груди горячей болью боролась, приняла решение, о котором наутро любимой подруге и сообщила.
— Я твое место займу.
— Ты не можешь, Мелисса! — Видела, как дрожат ее губы.
Со дня жребия подруга от переживаний похудела, косточки ключиц так и торчали, будто птичьи. Лекарь только и успевал, что от моего дома до дома старосты ходить.
— Могу. Сама знаешь. Хозяину вулкана ведь все едино. Любая может по доброй воле к нему отправиться, главное, чтоб по возрасту подходила и не мужней была, — усмехнулась, — да вот только желающих никогда нет. Для того жребий и придуман.
— Погубит тебя хозяин вулкана!
— Я и так умираю, — тихо ответила, сжимая руки Аланы.
— Неправда!
— Лекарь вчера сказал. Да я и сама прошлой ночью дыхание Старухи-Смерти почуяла. А оно мне знакомо.
— Мелисса… Да как же ты спокойно говорить о таком можешь…
— Раз уж мне смерть на судьбе написана, так хоть умру с пользой — охраню любимых и дорогих моему сердцу. Дадут боги, доживу до обряда. А не дадут — и без их помощи справлюсь.
— Мелисса, нельзя так, неправильно это! Да ведь…
Крепче обхватила руки подруги и сжала, принуждая молчать.
— По мне слезы лить никто не станет. А у тебя и батюшка, и матушка, и жених есть. Ты жить должна. И будешь. Замуж выйдешь, своему Арвиру сыновей нарожаешь. Он ведь сам не свой со дня жребия ходит…
Поцелуй…
Закусила губу, растерявшись. Ну и что ж в том такого… Целовала ведь Торвина, супруга своего. Да только не смотрел на меня он так никогда, как смотрел сейчас хозяин вулкана — с затаенным ожиданием и тоской в глазах.
— Что, прошу много? — хмыкнул. — Но таков уговор. Часть обряда.
— Тебе надо, вот ты и целуй, — буркнула, чувствуя, как опять озноб тело охватывает. Только вот на этот раз и не от холода вовсе.
— Я-то поцелую, но о пощаде не моли. Слышала, верно, что поцелуй хозяина вулкана как лава жжет.
Посмотрела на него, поняла, что не шутит.
— Не надо, — поспешила отказаться. — Я… я сама.
Привстала на носочки, чтоб дотянуться, обхватила лицо хозяина вулкана ладонями. Подушечками пальцев провела по колючей щетине. Кожа у него оказалась горячей, а может, это меня лихорадило. И пахло от хозяина вулкана по-особому, тепло: ароматным дымом, тлеющими углями и смолой. Вдохнула поглубже — запахи уж больно знакомыми казались. А через миг поняла — да ведь на Ночи Костров точно такие ароматы в воздухе витали! И так легко стало, будто прямо сейчас на празднике у старшего костра оказалась.
Чуть дрогнули губы при воспоминании. Кто бы мог сказать, что рядом с хозяином вулкана о чем хорошем вспомню. А он даже и не дернулся, лишь не сводил с меня взгляда черных непроницаемых глаз с красными искрами в глубине. Не сделал попытки хоть как-то помочь, словно нарочно в каменное изваяние обратился.
Смутить решил? Не выйдет.
Закрыла глаза и, качнувшись навстречу, прижалась губами к его. Впервые целовала того, кого первый раз вижу. И молила только об одном: чтоб кашель проклятый в самый неподходящий миг не вернулся.
Но молила, выходит, зря. И мгновения не прошло, а хозяин вулкана обхватил мои запястья жаркими ладонями, отнял от лица, резко отвернул голову, прерывая поцелуй.
Открыла глаза, на него удивленно глянула. Неужто разозлила чем? Да только и поцелуем-то одарить толком не успела. Так, губами коснулась.
— Целуешь ты, невеста, так, будто в могиле я лежу, а не ты на ее краю стоишь, — зло бросил и, обойдя меня, зашагал к двери.
— А обряд когда? — растерянно спросила вслед.
— Что, не терпится супругой моей стать? — поинтересовался с горькой усмешкой, замирая на пороге.
— Опасаюсь, что не доживу, — не удержалась, чтоб не припомнить.
— Скажу, как время придет.
Понимала, что сейчас уйдет, и лихорадочно размышляла, о чем еще спросить. Только и додумалась:
— А имя-то хоть есть у тебя, хозяин?
— Редриком кличут, — бросил уходя.
— А меня...
— Знаю я твое имя, Лисса.
— Мелисса! — погрозила закрывшейся двери кулаком и так бы и осталась стоять посреди покоев, ежели б Огневик не появился, принеся с собой запах яблоневых поленьев.
— Чем хозяина прогневала, девица? — тут же спросил. — Давнехонько его таким не видал.
— Поди угадай, что у твоего хозяина на уме, — передернула плечами.
— Теперь всю ночь внизу проведет, — охотно сообщил дух.
— Внизу?
Огневик отмахнулся.
— Пойдем. Покои твои покажу.
— Да неужто?
— Уж не думала ли, что с хозяином до обряда брачного в одной постели спать будешь? — хитро прищурился Огневик. Поманил огненной рукой, приказывая за собой идти.
— Даже и не мечтала, — кашлянув, отозвалась. Всем было ведомо, что супруга хозяина вулкана в его постели лишь одну-единственную ночь провести может.
Идти далеко и не пришлось — покои оказались напротив хозяйских. Ярко полыхал огонь в очаге, и полнилась комната запахом смолы. Его запахом.
С тоской обвела взглядом каменные стены, прикрытые вышитыми картинами. Какие закончены были, какие — только начаты.
— Работа невест хозяина, — пояснил Огневик. — Вышивали, пока… того-самого… — дух умолк, пока я кованое ложе с мягкой пуховой периной рассматривала. Снова заговорил, только когда створку двери по левую руку от камина распахнул: — А тут вот купальня. Плещись себе сколько угодно.
Глянула внутрь. Каменная ванна да камин. И больше ничего. Ни ведер, ни кадок.
— А воду в чем подогреть можно?
Огневик довольно ладоши потер и засмеялся. Снова показалось, будто затрещали поленья в очаге.
— Ничего греть не придется, девица. Покрутишь вот тут, — огненный палец на кованый цветок указал, — и будет тебе горячая водица, покрутишь здесь — вот тебе холодная.
— Как же так? — протянула изумленно, хотя дала себе обет ничему не удивляться.
— Сам хозяин все придумал и обустроил, а потом силы вулкана в нужное русло направил.
Прошлась по спаленке, отметила, что дерева здесь нет. Все убранство — столик с зеркалом, шкаф, кресло — кованное или из камня, но украшенное коваными вензелями. Оно и понятно — когда ж дерево с огнем дружны были. А вот постель застлана узорчатым покрывалом, прошитым золотой тесьмой, на окнах занавеси тяжелые, с кистями золотыми, а ноги в богатом ковре утопают. Неужто побаловать хозяин вулкана решил перед смертью?..
Проснувшись поутру, не осознала сперва, где нахожусь. А когда вспомнила, вздохнула, поняв, что еще жива. А раз жива — надо вставать.
Умылась, еще раз подивившись горячей воде, споро бегущей в каменную ванну, и подошла к шкафу. Распахнула створки, посмотрела на платья и пожала плечами. Да, красивые. Да, из богатых тканей. Да, стежочки такие мелкие, будто и не человек вовсе шил, а малый народец, феи из сказаний. Но все одно — не мои.
Подумала и надела свое платье. В нем сподручней было, к тому же оно о прошлой жизни напоминало и пахло домом. Из своих вещей, кроме платья, плаща и туфелек из мягкой кожи, больше и не было ничего. Входила в дом хозяина вулкана невеста без приданого. Не нужно оно ей было.
Нашла на столике гребень серебряный и причесала им волосы, заплела две косы, перехватила красными лентами, ворох которых в ящичке стола обнаружила. Выглянула в окно, да так и замерла.
Лучи Отца-Солнца, яркие, искристые, ликующие, робко над миром показывались. Намеренно ли хозяин вулкана эти покои своим невестам отдал, чтоб в последние дни свои хоть что-то радостное видели, или это я стараюсь в нем что человеческое отыскать?..
Полюбовавшись Отцом-Солнцем еще немного, вышла из покоев своих и на цыпочках прошла по коридору, боясь нарушить покой хозяина вулкана. Прислушалась и поняла, что стук, который перед сном слушала, стих. Поди угадай, что это было...
Прошла вчерашней дорогой, спустилась по нескольким пролетам каменных лестниц, дивясь пустоте жилища хозяина вулкана. И тихо же тут...
Толкнула дверь и вошла в пустую, притихшую и холодную кухоньку. Неужто рано явилась?
— Утро доброе, — кашлянув, позвала тихо, — есть тут кто?
Тишина была ответом.
— Огневик, здесь ты?
Снова тишина.
Вздохнув, растерянно осмотрелась. Огонь, как я уяснила, хозяин вулкана в своем жилище вовсе не гасит — от натопленной печи приятный жар шел. Проснувшись, я и камин в своих покоях обнаружила затопленным.
Стулья и стол на кухоньке каменные, да серебром окованные, а еще отполированные до блеска, будто зеркало. Смотри в отражение — и себя увидишь. Таких, поди, даже у купцов нет.
— Арвир бы себе непременно захотел, — пробормотала и тут же досадливо поморщилась. И что это я про Арвира вспомнила?..
Сев, немного подождала, не явится ли кто. Четверть часа сидела изваянием, слушая треск в печи, потом снова поднялась и кухоньку обошла. Не привыкла без дела сидеть.
Открыла шкафы, заглянула внутрь. Муки мешок, сахара кадка, масла горшок, яиц корзина, сыра головка, рыбы сырой бочка, мяса вяленого котел, молока крынка — все свежее. Это откуда же хозяин вулкана снедь берет?.. В селениях бы вмиг узнали, ежели б кто торговлю с чудовищем из-под горы вел.
Оглядев запасы, не нашла хлеба, а внутри уже голод заворочался, хотя два дня до этого ни крошки проглотить не могла. А дальше… дальше руки сами начали делать знакомую работу: замесила тесто, дала настояться, выложила караваем и в печь отправила. Пока по кухне сновала, почти позабыла, где нахожусь. Только и мыслей было, как бы хлеба свежего поскорее отведать.
— Мне бы листьев клена, чтоб на них выпечь, вот тогда бы ароматный хлеб получился, — вздохнула разочарованно, когда выпечкой потянуло. — Да где их тут взять… Огневика разве попросить…
— Это чем же здесь пахнет? — услышала громкое и, вздрогнув, выронила тряпицу, которой заслон прихватывала.
Обернулась — хозяин вулкана стоит в дверях, хмурится. Под глазами круги темные. Это отчего же? У меня такие после болезни появились, но он-то ведь здоровьем пышет. Или не спал всю ночь?..
— Хлеб вот пеку, — сказала просто. — Я ведь булочную держала, до того как… — осеклась, потом продолжила: — Отведаешь?
Вошел на кухню, медленным широким шагом обогнул стол. И хоть сам огромный, ступает легко, будто большой кот крадется.
— Огневик велел?
— Нет. Сама решила. Уж прости за самоуправство.
— Сама, выходит, — протянул.
— Смотрю — хлеба у вас нет, а какое ж начало дня без свежего хлеба… — объяснила отрывисто, сжимая в руках полотенце, которое заместо передника повязала, чтоб платье не запачкать. Отчего-то кухонька показалась совсем крошечной, будто хозяин вулкана все свободное место собою занял.
А он меня выслушал и сильнее прежнего нахмурился.
— Ты, невеста, к обряду должна готовиться, а для готовки здесь Огневик есть. — «Невеста» произносил чуть не насмешливо.
— И как мне к нему готовиться, подскажи? — прищурилась я. — Платья примерять или гобелены вышивать? Не все стены в твоем чертоге еще ими завешаны?
— А хоть бы и вышивать, — сказал, опершись ладонями о стол. Вчера не приметила, а сегодня увидела, что руки у него загрубевшие, будто работает тяжело. Да и рубаха в мокрых пятнах пота липнет к телу, обрисовывает рисунок мускулов на широкой груди и впалом животе…
— Не обучена, — пожала плечами, с трудом отрывая взгляд от представшего глазам зрелища.
Черная бровь хозяина вулкана поползла вверх, будто услышанному не поверил.
— Туточки вот у нас западный зал, Рубиновым зовется. Видишь, девица, колонны, что свод удерживают, красным сверкают?
— Вижу, — отозвалась равнодушно.
Огневик говорил и говорил, а у меня от бесконечных залов уже в глазах рябило. Сама виновата. Думала, дух мне интересное что покажет, но он оказался хитрее — водил по пустым чертогам хозяина вулкана, где и убранства не было никакого.
— Рубиновые они и есть, оттого и зал так зовется. Раньше-то вместе с невестами, первыми красавицами селений, сундук рубинов давали, да прошли те времена. Потом люд смекнул, что и без каменьев драгоценных хозяин вулкана жертву примет. — Огневик задумался на несколько мгновений. — А после и с красавицами туго стало. Откупаются хворыми да умирающими. А хозяин, того-самого…
Я уши навострила, но Огневик опомнился будто и поспешно о другом залопотал.
— А там вон, видишь, — махнул огненной рукой в дальний конец зала, где на возвышении кресло из черного камня стояло, — трон хозяина вулкана. Раньше-то здесь с невестами он в первый раз встречался.
— Отчего ж теперь в покои сразу к себе зовет? — поинтересовалась насмешливо, рассматривая выточенные из черного непроницаемого камня крылья, что за троном раскинулись. То ли драконьи, то ли еще какого чудища из сказаний — не разберешь.
— Ты, девица, не дерзи. Особливо хозяину вулкана, — погрозил Огневик ярким трескучим пальцем, но на вопрос так и не ответил. — Дальше ступай. Там вон у нас Янтарный зал на очереди, потом Коралловый, затем и до Гранатового доберемся.
Мысленно вздохнув, произнесла, ни на что уж особо не надеясь:
— А можно ли как выйти отсюда? Отца-Солнца бы увидеть…
Огневик замер, почесал голову, рассыпав сноп искр.
— Отчего ж нельзя, можно. Сразу бы и сказала, что на воздух свежий хочешь. А я тут ей про залы да рубины… — бубнил Огневик, пока я резвой козой чуть не скакала за ним через бесконечный Рубиновый зал.
Совестно стало. Кабы бы не дух, сидела б одна в своих покоях, от тоски задыхаясь. Хозяину вулкана-то я только для обряда и нужна.
— Ты, Огневик, на меня обиду не таи. Я все запомнила, что ты сказывал. Только вот не привыкла в четырех стенах сидеть, пусть и рубиновых, да и Отца-Солнце хочется повидать, ведь...
«…может статься, завтра его уже не увижу», — едва вслух не сказала, да вовремя губы сжала.
— Теплое оно. И ласковое, — закончила все же.
— Ну так любуйся, того не жалко. — Огневик распахнул тяжелые двери, которые я и не приметила, так были надежно спрятаны в толще камня.
Дунуло в лицо свежим ветром, запахло — неужто цветами? — чем-то ярким, радостным, знакомым до мурашек. Вышла — и глазам своим не поверила. С трех сторон окруженный каменными стенами, яблоневый садик раскинулся. Деревья, одетые в бело-розовый наряд, словно раскрасневшаяся невеста, качали на ветру узловатыми ветвями, роняли нежные лепестки на тропку, посыпанную темным каменным крошевом. Шумно гудели пчелы. Яркие полосатые тельца так и сновали меж пышными цветочными шапками.
Прижав руки к груди, смотрела и наглядеться не могла на волшебное видение.
— Откуда же здесь такое чудо взялось? — закружилась под зелеными кронами стройных яблонек в цвету, раскинув руки. Юбка платья ноги облепила, мешая двигаться, но мне было все едино.
— Была тут одна девица, — нехотя ответил Огневик, — она и устроила. На закаты уж очень смотреть любила. Говорила, будто напитывается ими, силу они ей дают. Да похоже, так оно и было, ведь девица-то крепка оказалась…
Замерла, стараясь отдышаться.
— Крепка, говоришь? Неужто после обряда выжила? — спросила шепотом.
Огневик метнул на меня острый взгляд и умолк.
— Разболтался я не по делу. Возвращаться надо, не ровен час простудишься, девица. Ветер-то горный коварен.
— Да откуда ж ветру здесь взяться, стены кругом, — отмахнулась от слов духа и дальше по тропке каменной пошла. — А там что, в конце тропинки этой?
— А ничего тамочки интересного для тебя нету, — загородил мне дух путь и замахал руками, словно мельница ветряная. — Ты хотела на свежем воздухе посидеть, так и сиди. И скамья вон для этого дела есть, — Огневик указал рукой под одну из яблонь.
Бросила еще один взгляд на тропку и кивнула.
Прошла, куда Огневик указывал, устроилась на каменной скамье, нагретой за день лучами Отца-Солнца, вскинула голову, подставила лицо его ярким рукам. Они ласковыми прикосновениями-поцелуями касались щек, губ, лба и носа. И сладко-сладко пахло яблоневым цветом.
— Отчего же хозяин вулкана кому-то и садик позволил устроить, а меня с кухни прогнал? — протянула задумчиво.
— Была тут одна девица… — донеслось будто нехотя.
Замерла, боясь пошевелиться. А ну как передумает рассказывать?
— Слез пролила столько, что впору ими все долины затопить. Молила хозяина позволить ей букеты из трав и цветов собирать, чтоб о прошлой жизни не печалиться. А он и согласился. Какой в цветах-то злой умысел может быть? Сказала она, какие цветы ей нужны, хозяин мне велел их достать. А среди цветов-то смертоносные оказались, девица возьми и сделай яд. Для себя и хозяина. В день обряда, дурная, сама выпила да ему предложила. Хотела от чудища из-под горы будущих невест избавить, да только ведь… — Огневик махнул рукой, посылая сноп искр. — Да только хозяину никакой яд вреда причинить не может, огонь-то все выжжет, а вот обряд едва завершить успели, пока девица того-самого… — Огневик умолк, но и без того ясно было, чем дело закончилось.
— Хозяин, я ж, того-самого... на миг только и отлучился…
— С тобой позже поговорю, — мрачно бросил хозяин вулкана Огневику, потом взгляд полыхающий на меня перевел. Сердце зашлось от страха, ухнуло к пяткам.
— Это я виновата, — покаянно произнесла, жалея, что из-за меня хозяин вулкана на Огневика гневаться станет. — На меня и сердись.
Только он и ответом не удостоил. Ахнула от неожиданности, когда его пальцы сомкнулись на предплечье, обжигая кожу даже сквозь ткань платья. Почти потащил меня по тропинке и дальше, в свой чертог огненный. И вырваться не было никакой возможности, хоть и пыталась.
— Хозяин, да ведь это ж... того-самого… — пытался заступиться Огневик, семеня следом.
— Прочь, — хоть и ответил просто, а в голосе такая сталь, что боязно стало. Оглянулась, но Огневик лишь руками виновато развел.
— Убивать ведешь? Так уж лучше на обряд! — Испугалась не на шутку. Что ж за невеста под тем камнем надгробным, из-за которой так жених мой рассердился?
Хозяин вулкана и не подумал ответить. Шел и шел коридорами, тащил меня, будто куклу тряпичную. Сердце к самому горлу подскочило и теперь там тревожно трепыхалось. А ну как из-за моего любопытства все селение накажет? Никогда ж себе того не прощу.
— Я не со зла! — дернулась, чтоб высвободиться. — Все одно ведь никому не скажу о Весте этой. Тайна со мной в могилу уйдет!
Замер хозяин вулкана, дернул за руку, к себе привлекая.
— Не смей ее имя произносить, — сказал тихо и зло. — Никогда.
И хотя от страха сама не своя была, видела, что он этой Вестой словно одержим. Из глубины глаз боль так и сквозила. Неужто дрогнуло сердце хозяина вулкана к одной из своих пленниц? Неужто и чудовищу из-под горы ведомо что-то светлое?
Но развеял тотчас мои домыслы, с силой тряхнув меня.
— Уяснила?
Прищурилась, вскинула голову выше и произнесла:
— Хоть ты и хозяин вулкана, а сердце у тебя ледяное!
— А я иного и не говорил, — был ответ, а после вновь повел по коридорам, будто провинившееся дитя.
До того страху сама на себя нагнала, что не сразу и осознала — втолкнул меня хозяин вулкана в мои же покои, отпустил. Встал напротив, придавливая к месту взглядом, пока растирала онемевшую руку.
— По чертогу моему ходить не смей, — угрожающе тихо произнес. — Огневика вопросами не изводи. Не для того ты здесь.
— И что же мне делать? — вышло жалобно, и сама на себя рассердилась за то. Нахмурилась и сказала твердо: — Проведи обряд. Не мучай еще больше. Ни меня, ни себя.
Вздрогнул после моих слов. Или помстилось?
Дрогнули губы, а потом с них слетело:
— Завтра.
Только еще один взгляд на меня кинул и, развернувшись, вышел.
Чувствуя, как в груди жар разливается, трясущимися руками взяла со стола бутылек с микстурой и сделала щедрый глоток. Надеялась, полегчает, но не тут-то было — будто внутри что лопнуло, и кашель такой сильный напал, что пришлось ухватиться за спинку кровати, чтоб не упасть.
***
— Завтра. К обряду все подготовь, — велел Огневику, который уж за дверью крутился. И чего он так к девице этой прикипел?..
Сжав руки в кулаки, пронесся мимо шарахнувшегося в сторону духа и направился туда, где каждый свой день заканчивал. Туда, где камень могильный. Туда, откуда невесту свою нынешнюю прогнал.
Только приблизившись к могиле, смог вдохнуть спокойно. Внутри будто что разжалось. Хоть совсем отсюда не уходи, а ложись рядом. Да только не поможет. Пытался уже.
— Веста... — произнес так тихо, что и ветер не услышал бы.
Коснулся холодного камня, закрыл глаза, да и стоял так, пока вся злость не вышла. И сам не мог теперь объяснить, отчего столь сильно на девицу разозлился. То ли оттого, что место его тайное нашла, то ли оттого, что Весту ему напомнила.
Да не Веста это. Хоть и похожа девица, вот только у Весты глаза пусть и голубые были, но кроткие, беззащитные. А у Лиссы сияют, будто небо в безоблачный день, — прозрачные, искристые, ясные. А в глубине их — непокорность, бесстрашие и вызов. Ему, хозяину вулкана, которого все окрестные долины боятся. Еще и с обрядом торопит, подумать только!
Раздраженно дернул плечом, глядя на могильный камень. Злился потому, что судьба ее одна ждет — смерть и забвение. Не останется после нее ничего. Погаснут ясные глаза, закроются навек. И жертву ее забудут, как забыли тех, других. Ту, другую.
Не в силах оставаться у могилы, широким шагом вернулся в свой огненный чертог, набросил на плечи темный плащ с глубоким капюшоном, кошель с монетами в карман сунул, внизу, в конюшне, вскочил на коня и спустился в долину, в селение Ильштар, откуда девица родом.
В селении праздник шел второй день. Надрывали струны инструментов уличные запевалы, взрослые драли глотки не тише, распевая песни, а ребятня, которой родители позволили до ночи не спать, так и сновала вокруг, норовя под копыта Редрикова коня попасть.
А хозяин вулкана лишь мрачно смотрел на веселый люд, заполонивший улицы. Радовались в селении тому, как удачно от чудовища из-под горы откупились. Ближайшие пять лет окрестные долины могут спокойно спать.
Огневик в покои девицы ступил в тот самый миг, когда та на колени упала. Тело ее от кашля сотрясалось так сильно, что, казалось, силы последние из нее выходят.
— Давай, давай, девица, того-самого, до ложа твоего дойти помогу, — засуетился дух, помогая кашляющей Мелиссе подняться.
— А ты и не горячий вовсе, — прошептала лихорадочно, опершись на его плечо. Огневик протрещал что-то неразборчиво. — Прости, Огневик. Из-за меня теперь хозяин вулкана и на тебя злиться станет.
— Глупости все это. Глупости, — отмахнулся дух, когда девица на постель опустилась. Дышала хрипло, с присвистом.
— Этот приступ тяжелый будет, — выдохнула. — Два таких за прошлую седьмицу перенесла, лекарь со мной обе ночи рядом сидел, боялся, что Старуха-Смерть заберет.
— Сюда она не сунется, — пообещал дух, кому-то невидимому кулаком грозя. — Не пущу!
— Подай мне микстуру, Огневик, — дрожащий палец указал на столик около постели. — Мне... лекарь... дал... — все, что успела отрывисто сказать, перед тем как снова закашляться.
Огневик схватил бутылек, протянул девице. Взяла его и сделала щедрый глоток.
«Только бы до обряда дожить, только б дожить…» — пробормотала, перед тем как зайтись кашлем. Огневик едва успел бутылек подхватить и бережно на место вернуть, чтоб драгоценный настой не расплескать.
Раскраснелась девица, откинулась на подушки и дышала тяжко. Волосы потное лицо облепили, будто черными росчерками по холсту белому кто провел.
Огневик не на шутку перепугался. Много он невест перевидал. И сейчас понял, что плохо дело.
Побежал за хозяином, только того и след простыл. Огневик знал, что тот, когда охота возникает, в селения у подножия вулкана спускается. Дух много чего знал, да помалкивал. Его дело маленькое — он хозяину вулкана прислуживать приставлен.
Вернулся к девице, сел рядом — знал, что с тем, кто уже на краю находится, рядом надо быть — и принялся ждать.
***
— Хозяин, явились наконец! — Огневик искристым шаром вкатился в покои хозяина вулкана, даже не постучав.
— Случилось что? — Уже спросив, Редрик и сам осознал, что случилось. Огневик почем зря никогда не паниковал. А сейчас искры от него так и сыпались. Такое бывало только от большого волнения.
— Невеста ваша! Того-самого… совсем плоха.
Ничего больше не объясняя, дух припустил в покои напротив, Редрик за ним последовал, сам себе не смея признаться, что сердце тревожно застучало.
В жарко натопленной комнате, в постели металась в бреду Лисса. Волосы спутались, платье к телу прилипло, на щеках румянец чахоточный. Редрик ближе подошел и понял, что хоть глаза у девицы открыты, а смотрит мимо, его не видит.
Шевелились красные губы — да ведь кровь на них! — и Редрик наклонился, чтоб услышать:
«Только бы до обряда дожить, только б дожить…»
— Давно такая? — спросил Огневика.
— Да вот как вы одну-то ее оставили, так в бреду и мечется, — укорил дух. Редрик даже бровь вздернул. — Что делать-то, хозяин? Не ровен час... того-самого...
Но Редрик не слушал. Увидел на столике у кровати ополовиненный бутылек.
— Ты принес?
— Нет. Девицы это. Говорит, лекарь с собой дал, — пояснил Огневик.
Хозяин вулкана бутылек в руки взял, повертел его, пробку открутил, понюхал, нахмурился, а после одним верным движением — Огневик и охнуть не успел — забросил бутылек в камин. Ярко полыхнуло пламя, слизнув подношение.
— С ней будь, — велел удивленному духу.
Не слушая, что там Огневик вслед трещит, прошел в яблоневый сад. Луна ярко светила, будто помогая, потому без труда отыскал белые, уже закрытые на ночь головки ромашек у дальней стены. Хмурился, срывая цветы.
Голос знакомый в самые уши будто шептал, откуда-то издалека, из запрятанного вглубь памяти прошлого: «Пей-пей, касатик. Ромашка завсегда помогает, моя мамка так говаривала, а уж она-то знала, травница была умелая. И от боли головной этот чудо-цветок, и от бессонницы, и от ожогов, и от кашля… Вот выпьешь отвар и тебе легче станет… Пей-пей…».
Когда набрал достаточно, прошел на кухоньку, загремел котелками. Нашел подходящий, зачерпнул воды из бочки, покрошил цветы ромашки в котелок и поставил в печь. Закипал он уж больно медленно, и Редрик в нетерпении пальцами пошевелил, посылая огненный луч. Варево в котелке вмиг закипело. Разнесся по кухоньке ароматный травяной запах.
— Туточки ложки у меня хранятся, — услышал голос Огневика, который уже крутился около и протягивал деревянную ложку. — Хорошо еще будет меду добавить, хозяин. Люди говорят, полезен он.
— Я же тебе велел с девицей сидеть, — буркнул Редрик.
— Так ведь я помочь хотел, хозяин, — не обиделся Огневик. Достал из кладовой деревянный горшочек, зачерпнул густого прошлогоднего меда и добавил в котелок.
Вернулись в покои. Девица без движения лежала. Рука, в которой Редрик котелок держал, дернулась. Подошел ближе, увидел, что еще дышит. Грудь тихонько и редко, но вздымалась.
— Сегодня. — Голос хозяина вулкана будто плеткой огненной стегнул.
Я у окна стояла, любовалась поднимающимся над миром Отцом-Солнцем. Обернулась и устремила взгляд на жениха своего. Стоял, скрестив руки. Глаза из-под сдвинутых к переносице черных бровей так и мерцали красным.
С приступа моего три дня прошло. За все это время хозяина вулкана не видела и у Огневика про него не спрашивала. Знала только, что обряд он отложил, пока чуть лучше себя не почувствую. И хотя кашель никуда не делся, приступов больше не было. Отвар я пила исправно.
— Сегодня, так сегодня, — пожала плечами, хотя внутри все сжалось. Хоть и ждала часа смерти, все ж подготовиться к такому невозможно.
— Будь готова, как звезды взойдут.
Вскинула голову, кивнула. Хозяин вулкана, получив ответ, уходить собрался.
Сейчас или никогда.
— Только вот…
— Ну? — поторопил.
— Последнее желание у меня есть, — сделала шаг к нему.
— Да неужто?
— Идущему на смерть полагается. — Метнула из-под ресниц взгляд на хозяина вулкана, но он так и стоял, скрестив руки на груди, и смотрел равнодушно. Ежели и был удивлен, виду не подал.
— И что за желание? — спросил без интереса.
— Не хочу на обряд как на смерть идти, — решительно тряхнула головой.
— Праздника требуешь? — вскинул бровь.
Набрала в грудь воздуха и выпалила:
— Свадьба ведь. А на ней слезы лить не принято. И я не стану.
— Так у тебя ж не первая, — напомнил едва ль не ехидно.
— У тебя тоже, — не осталась в долгу.
Усмехнулся хозяин вулкана.
— От меня-то что хочешь?
— Позволь мне… — прикусила губу, сомневаясь, просить ли. Потом, решившись, вскинула голову и сказала: — Позволь мне стол свадебный собрать.
— Гостей-то из селения звать? — спросил едко. — Гусляров, может?
Поежилась, уже уверенная, что откажет.
— Ты да я. Приготовлю все, как полагается. Угостить тебя хочу за… за спасение, — последние слова едва выдавила. Под колючим взглядом жениха своего поспешила добавить: — Не отравлю, не бойся.
— Огневику язык бы укоротить, — произнес едва слышно, потом покачал головой, повел плечами. — А что за радость-то, невеста? Не лучше ли поскорее со всем разобраться?
— Не я несколько дней ждала да обряд откладывала.
Прищурился. Желваки на скулах так и заходили. Пламя в камине вспыхнуло, гневу своего хозяина отвечая.
— От полумертвой мало бы толку в брачную ночь было. Селению своему и любимой подруге так бы точно не помогла. — Слова про подругу так произнес, что, будь здесь Алана, слезами б от страха залилась.
Жар расплескался по щекам и груди. Сделала два шага вперед, встала близко-близко, чувствуя аромат смолы и тлеющих угольев, глядя, как вздымается широкая грудь хозяина вулкана.
Хотела ладони на его руки положить, но смутилась, в последний миг отдернула.
— Тогда и возьми, что должен. Здесь. Сейчас. Чтоб разом покончить.
— Не тебе, невеста, указывать, когда обряду свершиться, — покачал головой и с места не сдвинулся.
— Или… — вздохнула, набирала в грудь воздуха да и выпалила: — Или я тебе не по нраву пришлась? Ждешь, когда звезды взойдут, только б не видеть? — Сжала руки в кулаки и смотрела в глаза жениха. Прикусила губу, чтоб не дрожала. Сама не поняла, как слова с языка сорвались, и уже жалела. Дуреха. Надо ж такое брякнуть! А главное — кому!
Ничто не выдало мыслей и чувств хозяина вулкана. Только красные искры на дне черных глаз так и скакали, водили свой огненный хоровод, жгли мою кожу, проникали в самую кровь, распаляли, дразнили, чтоб выжечь и досуха выпить.
Поняла, что так и ночью сегодняшней будет, и внутри все сжалось. Вынесу ли?.. Но назад не отошла. Сглотнула лишь, чтоб пересохшее горло смочить.
Жених мой будто и не слушал вовсе. Протянул вдруг руку, коснулся щеки жаркими пальцами, закинул выскочившую из косы прядь мне за ухо. Стояла, боясь не то что пошевелиться, а вдохнуть чуть глубже.
— Стряпай, ежели охота такая есть, но к назначенному часу будь готова, — произнес хрипло, а потом резко руку убрал, развернулся и зашагал прочь.
— Буду, — выдохнула ему вслед.
Едва жених вышел, какое-то время стояла, не в силах поверить, что уже сегодня все свершится. Сердце будто лапа когтистая сжала.
Сегодня.
Прижала руки к груди, не в силах принять и поверить. Потом тряхнула головой, обвязала косу вокруг головы, чтоб не мешала, и спустилась на кухоньку, где уже вовсю Огневик хозяйничал.
— Ты, девица, встаешь больно рано, — укорил дух, громыхая котелками. Но укорил без злобы. — Я еще и готовить не начинал.
— Огневик, позволь мне сегодня на твоей кухне похозяйничать.
— Неужто позабыла, чем в прошлый раз все обернулось? — удивился тот.
Скрывая удивление, протянула руку к шкатулке. Осторожно дотронулась кончиками пальцев до крышки — она теплой оказалась.
— Не бойся, не обожжет, — проворчал хозяин вулкана.
Метнула на него взгляд искоса, а потом все же откинула крышку и едва не ахнула. На ложе из алого бархата серьги и ожерелье лежали, каких никогда не видывала и не носила. Крупные рубины в золотой оправе походили на искры в глазах хозяина вулкана, а цепь ожерелья тонко была выкована, будто кружево.
Осторожно коснулась самого крупного рубина в ожерелье, провела кончиком пальца по граням. Долго не могла ничего вымолвить, перехватило горло, а все слова будто украл кто.
— Не по нраву пришлись? — услышала.
— Прекрасней украшений не видела, — подняла взгляд на хозяина вулкана. — Неужто из-за моря?
— Сам сделал, — отозвался нехотя.
— Сам?.. — удивилась. — Даже у Арвира в лавке таких нет, а у него там диковинок из золота и серебра много. Да только в сравнении с этими как поделки детские выглядят.
Хозяин вулкана дрогнул уголками губ.
— Что ж не наденешь, раз по нраву пришлись?
— Да ведь сгинут... В Огне Изначальном... Жалко красоту такую губить.
— Ей не себя, а безделушки жалко, — покачал головой.
Усмехнулась. А ведь и правда.
Достала серьги из шкатулки, взвесила на руке, дивясь тяжести украшений. Да таких серег и у супруги самого старосты не было.
Под внимательным взглядом жениха вдела серьги, тряхнула головой так, чтоб затанцевали в свете свечей.
— Ну как? К лицу мне?
Не ответил хозяин вулкана. Все смотрел и смотрел, да так пристально, что щеки запекло. Чтоб смущение скрыть, взяла в руки ожерелье и замешкалась. Протянул руку жених. Взглянула на него, прикусила губу, но вложила в ладонь украшение. Поднялся, обошел меня, встал позади, убрал волосы с шеи, мимолетно дотронувшись пальцами. Вздрогнула. А ожерелье уже обвило шею, улеглось на груди. Веса его и вовсе не чувствовала. А хозяин вулкана все стоял позади.
Чувствовала, как опять к щекам жар прилил, и только и проговорила:
— Благодарю за подарок, жених.
Хозяин вулкана все так же молча вернулся на свое место и лишь кивнул в ответ. Налил нам еще вина, а себе пирога яблочного кусок взял. Жевал и все с меня взгляда не сводил. А я прятала глаза в своем кубке с вином, на которое налегала последние две четверти часа.
— Первая свадьба, поди, веселей была, — сказал вдруг, отряхивая руки после пирога.
Отставила опустевший кубок, посмотрела на жениха своего.
— Торжества и вовсе не было.
— Отчего же? — откинулся на стуле и ждал ответа.
— Правда интересно?
— Не хочешь говорить — дело твое, — пожал плечами. Ткань рубахи натянулась, того и гляди по швам разойдется.
— Я Торвина, супруга своего, с детства знала. Мы оба сироты, в одном сиротском доме воспитывались. Меня-то, когда десять сравнялось, староста на кухню к себе в дом взял прислуживать, а Торвину меньше повезло. Когда семнадцать сравнялось, он свободу желанную получил. И сразу меня нашел. Сам-то он гончарному делу обучился, подмастерьем пошел в мастерскую в селении. Говорил, как монет скопим, поженимся. А потом нянюшка умерла, у которой я стряпать выучилась, и оставила мне шкатулку с монетами серебряными. На те монеты я лавку под булочную выкупила, а уж после мы с Торвином сошлись, да, подумав, решили без торжества обойтись. Вдвоем с ним на обрядовом холме клятвы брачные друг другу принесли под ликом Отца-Солнца да после…
— Люб он тебе был? — перебил хозяин вулкана.
Вечерний легкий ветерок не охладил вспыхнувших щек. На стол, кружась, падали бело-розовые яблоневые лепестки.
— Еще как люб! — начала горячиться. И как такое спрашивать посмел!
— Из-за того замуж больше не пошла?
— Не звали, — ответила язвительно.
— Врешь, невеста. — Налил себе вина. Сделал глоток, а потом снова замер, на мне взгляд остановив. — Врешь.
— С чего решил так?
— Такие, как ты, мужними должны быть, — только и сказал. Я все ждала, что продолжит. И продолжил, но не то, что хотела услышать: — Да и ко мне б тогда не попала.
— Что уж теперь о том говорить…
— Какая хворь твоего Торвина унесла?
— Лихорадка, — ответила, сглотнув колкий ком в горле. — Восемь лет назад в селении бушевала. Стариков много Старуха-Смерть тогда прибрала… и не только стариков.
Припомнила, сколько слез пролила в ту зиму. И тогда же поклялась, что уж лучше совсем никого не любить, и на сердце замок повесить, чем такую боль хоть еще раз испытать. Прав был хозяин вулкана: были женихи, да только сама всех отвадила. Усмехнулась мысленно. Отвадила, чтоб хозяину вулкана супругой стать.
Устремила на него взгляд, размышляя, чем бы в ответ кольнуть, за то, что мою рану бередить начал.
— Ну а у тебя?
Выпустил обмякшее тело из объятий, бросил последний взгляд на девицу. На лице безмятежность, словно не в жертву Изначальному Огню принесена, а заснула. И хоть щеки раскраснелись, и по ним веселые отсветы огоньков прыгают, будто солнечные зайчики, знал, что скоро румянец уйдет, сменится восковой бледностью.
Протянул руку, хотел девицы коснуться в последний раз, погладить по белевшему в свете огня плечу, но, нахмурившись, в последний миг передумал. Поднялся, натянул рубаху и штаны, всунул ноги в сапоги и поднялся по ступеням, чувствуя спиной, как смыкается пламя, заключая в кольцо ложе с лежавшей на нем девицей.
Стоял, глядя в переливы Изначального Огня, впитывал их взглядом. Пламя не скалилось, а кинжалы пламени уже не били столь неистово, как в начале обряда. Сейчас не рвались вверх, норовя выплеснуть свою нескончаемую злобу на весь род людской, а торжественно плясали, извивались, змеились, празднуя еще одну победу, предвкушали свою жертву, что сейчас бездыханная лежала там, внизу.
Получил подношение Изначальный Огонь и чудовище из-под горы. Следующие пять лет могут долины спать спокойно. А все благодаря ей, той, что по доброй воле пришла сюда…
Ощутил, как на кончиках пальцев пламя зарождается, чувствуя настрой хозяина вулкана. Сжал кулаки, приказывая силе затихнуть. Что толку против огня с огнем идти…
Поморщился, когда кожу на предплечье зажгло. С чего бы это? Никогда такого после свершенного обряда не случалось раньше.
Сдвинул рукав, посмотрел на метку. Красные полосы на руках исчезли, словно метка втянула их, а вот саму ее будто изнутри огнем подсветило. Так и сияла что новогодний фонарик, которые в селениях каждую зиму зажигают. Но сейчас был даже благодарен за то. Боль от мыслей о девице избавляла, отвлекала, не давала думать.
Почувствовал, как в горле саднит, сглотнул. Хотелось кричать до рваной сухости в горле, хоть и знал, что толку от того не будет. Не мог больше оставаться здесь, в этом зале. Хватает и того, что раз в пять лет сюда спускается. В могильник этот.
Вскинул ладони, взвился Изначальный Огонь, с радостью забирая подношение. Повернулся хозяин вулкана и стремительным шагом покинул зал.
На ступенях, ведущих в обрядовый зал, стоял Огневик.
Нахмурился, ведь никогда себе дух не позволял сюда спускаться.
— Хозяин, того-самого… — робко забормотал, потом осекся и уставился угольками глаз выжидательно.
— Кончено, — бросил Огневику, сжимая кулаки, не позволяя пламени взять верх и ослушаться.
Обошел поникшего духа, обозвав про себя глупцом. А он-то на что надеется? Сидит в этой горе уж столько веков, а все туда же…
Прошел в конюшню, вскочил на нетерпеливо переминавшегося коня и поехал в селение. Не в то, откуда девица родом, в соседнее. Только самая крепкая медовуха могла растопить лед, что внутри все сковал. Холодный ночной ветер жалил лицо, а метка, будто насмехаясь, продолжала жечь пуще прежнего.
Селение, куда путь держал, раскинулось у моря, поэтому и чужакам там не удивлялись. В порту нашел трактир, где день и ночь гостей потчевали, и приказал медовухи подать.
Первый кувшин, второй, третий…
Время шло, медовуха текла, кувшинов на столе все больше становилось, но тоска не унималась, и лед внутри не таял. А тут еще дочь трактирщика перед ним пятый или шестой кувшин поставила, блеснув браслетом из голубых бусин.
Совсем как… совсем как глаза девицы…
Вспомнил ее приоткрытые коралловые губы, округлые плечи и белую грудь, вспомнил, как доверчиво на него смотрела своими ясными глазами, как обнимала его и поцелуями одаривала. За все время, что в горе этой провел, не встречал таких, чтоб смотрели на него без страха. Не как на чудовище из-под горы, а… будто он один из них.
Нет.
К чему думать о том, что давно забыть следует.
Грохнул по столу кулаком, напугав пьяного моряка, что под лавку от неожиданности свалился.
Допил медовуху, вытер рот ладонью и, бросив горсть монет на стол, вышел из трактира. Утро еще только цвет набирало.
Привычно кинул взгляд на гору, омываемую медным светом восхода, — она изо всех селений видна была, возвышалась над ними, точно напоминая о себе. Не вился больше тягучий черный дым, пачкая небо. Затихла проклятая.
Не хотелось возвращаться. Хотелось до бесчувствия напиться, но внутренний жар и такого не позволил. Выжег весь хмель, будто и не пил вовсе. И деваться некуда, кроме как обратно.
Прошел в темную конюшню, поманил своего коня. Тот в плечо ткнулся, фыркнул. Редрик потрепал верного друга по шее.
— А я ей и говорю: ежели слезы и дальше лить будешь, невестушка, не посмотрю на всю твою красу, уйду. — В конюшню двое вошли, ведя в поводу своих животин.
— Я жених хоть куда, а вот кислые девицы никому не по нраву, даже пускай они старостам дочерьми приходятся. Вон, говорю ей, Мелиссу вспомни: до последнего девка улыбалась, хоть и на смерть шла. А ты все ж таки под венец собираешься.
Имя царапнуло слух. Замер хозяин вулкана, прислушался, делая вид, что упряжь поправляет. А уж что упряжи на его коне отродясь не было, в темноте конюшни поди разбери.