Разрушая Настю

1

Общий гул разговоров, смех и звон бокалов сливались в один сплошной, давящий гул. Настя отсекала его, концентрируясь на другом — на ритмичном, почти медитативном лязге ножей и вилок. Глухой звук, когда сталь входит в мясо, резкий скрежет о край тарелки. Она следила за этими звуками, мысленно выстраивая из них барьер между собой и остальным миром.

Любой ценой — не вслушиваться в слова. Не встречаться ни с чьим взглядом. Она изучала узор на своей тарелке, считала складки на скатерти, лишь бы не видеть, что происходит вокруг.

— Кирилл, а ты уже определился с вузом? — раздался голос Валерии. — Настя, кстати, совсем недавно решила — будет поступать на экономиста. Мы все так рады за неё!

Игнат молча резал мясо, не глядя на дочь. Его равнодушие было привычнее этой показной вовлечённости.

— Экономика? — отец Кирилла одобрительно кивнул. — Рациональный выбор. Практично. Мой как раз на финансовый менеджмент метит — вам с Настей будет о чём поговорить.

Повинуясь невольному импульсу, Настя подняла глаза и тут же встретилась взглядом с Кириллом, сидевшим напротив. Он смотрел на неё с холодным, самодовольным интересом, уголки губ чуть приподняты. Именно с таким выражением он обычно наблюдал, как она пытается оттереть с парты выведенное его рукой слово «шлюха». Теперь этот взгляд скользил по ней здесь, за семейным столом, и от этого становилось втрое страшнее. Она опустила глаза, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Ее пальцы сами собой сжали край салфетки так, что побелели костяшки.

— Кстати, — Валерия повернулась к Кириллу, — а вы с Настей часто видитесь? Вот сейчас, на каникулах, пересекаетесь?

Кирилл медленно отпил из бокала. Его пауза была рассчитанной.

— На каникулах? — он усмехнулся, проводя пальцем по краю бокала. — Честно говоря, нет. Хотя я пару раз звал её сходить куда-нибудь. — Он посмотрел на Настю с притворной теплотой, в которой читалось превосходство. — Но она обычно отказывается. Говорит, что занята.

Его тон был лёгким, но каждый чувствовал скрытый укор: она — нелюдимая, а он — душа компании, который снизошёл до приглашения.

— Настенька, — вмешалась Валерия сладким, но настойчивым голосом, —нельзя же всё время сидеть в четырёх стенах. Кирилл проявляет такое участие! Тебе стоит ценить это.

Все взгляды снова были прикованы к Насте. Она чувствовала, как горит лицо. Любой её ответ был проигрышным.

— Я... просто была занята, — тихо выдавила она, ненавидя себя за эту слабость и за эту ложь.

Кирилл удовлетворённо кивнул, его взгляд скользнул по её дрожащим пальцам. В его глазах вспыхнуло торжество. Он снова доказал своё превосходство.

— Знаете, — отец Кирилла задумчиво покачал бокалом, — общие профессиональные интересы — прекрасная основа для прочных отношений. Особенно когда семьи столь близки.

Игнат медленно отложил нож и вилку. Впервые за весь вечер он внимательно посмотрел на дочь, затем перевёл взгляд на Кирилла. Его губы тронуло нечто, отдалённо напоминающее удовлетворение. Он коротко кивнул.

Этот кивок был страшнее любых слов.

Валерия изящно подняла бокал:

—Я хочу предложить тост за наших замечательных детей. Особенно радостно видеть, как Кирилл и Настя находят общие интересы. Думаю, это начало прекрасного будущего.

Все потянулись к бокалам. Настя замедлила движение, чувствуя, как за столом воцаряется напряженная тишина. Ее пальцы медленно обхватили ножку бокала, подчиняясь невидимому давлению. Когда хрусталь встретился в воздухе, ее бокал легонько коснулся остальных — беззвучно, без участия в этом празднике.

После тоста разговор продолжился, но напряжение не спадало. Настя сидела, уставившись в почти полный бокал перед собой, чувствуя, как вино оставляет горькое послевкусие на языке. Она ловила обрывки фраз об общих планах, о перспективах, о том, как здорово, когда дети продолжают дело родителей. Каждое слово будто вбивало гвоздь в крышку её гроба.

Прошло еще минут десять — десять вечных минут, в течение которых она пыталась улыбаться в ответ на реплики, кивать, делать вид, что всё в порядке. Но ком в горле рос, а салфетка на коленях была уже почти разорвана в клочья.

— Простите, — наконец бессильно выдохнула она, отодвигая стул, — я... я неважно себя чувствую.

— Конечно, — Валерия кивнула с деланным участием. — Отдохни, если нужно.

Настя вышла в коридор, притворив за собой дверь в столовую. Дерево глухо стукнуло о косяк, отсекая звуки голосов и звон бокалов. Но тяжесть их взглядов, особенно довольный, пристальный взгляд Кирилла, будто прожигал ей спину даже сквозь стену.

Она проиграла. И все за столом прекрасно это понимали.

Прямо перед ней лестница вела на второй этаж, в её комнату — подальше от всего этого. Она схватилась за перила, сделав первый шаг вверх, к спасению.

Дверь в спальню закрылась с тихим щелчком. Настя прислонилась к ней спиной, словно дерево могло принять тяжесть, давившую на плечи.

Пряди светлых волн выбились из пучка. Она просто провела ладонью по лицу, смазывая остатки дневного макияжа.

Она двинулась к умывальнику. Её движения были медленными, отрешёнными. Пальцы нашли в волосах шпильки, одна за другой, и пучок рассыпался. Белокурые волосы тяжелой волной упали на плечи.

Вода была прохладной. Она намылила руки и начала смывать с лица всё: и косметику, и ощущение чужих взглядов, и прилипчивую улыбку, которую сохраняла весь вечер.

Пальцы с коротко подстриженными ногтями провели по мокрой коже. Она вытерла лицо полотенцем, и кожа под ним оказалась чистой, бледной, без привычного слоя косметики.

Капли воды закапали на платье. Потом она принялась расстёгивать застёжку. Ткань мягко соскользнула на пол. Она достала из комода пижаму — просторные штаны и футболку с выцветшим принтом. Ткань была мягкой, выстиранной до предельной мягкости, и пахла стиральным порошком и чем-то ещё — безопасностью.

Темнота комнаты не принесла успокоения. Под закрытыми веками снова всплывали картины ужина: самодовольная улыбка Кирилла, одобрительный кивок отца, сладковатый голос Валерии, произносящей тост за их «общее будущее».