Развод. Анатомия предательства

Глава 1. Трещина

Ритмичное пиканье кардиомонитора врезалось в моё сознание, пока я пыталась сфокусировать взгляд на экране компьютера. Тридцать шестой час дежурства. Мои пальцы скользили по клавиатуре, заполняя электронную карту последнего пациента. Бесконечные строчки уже сливались перед глазами в одну сплошную широкую, серую полосу. Два инфаркта за сутки. Одна клиническая смерть. Пять консультаций из приемного. Небесная канцелярия будто решила свести статистику к идеальному среднему по отделению, и в результате вместо размеренного дежурства получилось цунами.

— Доктор Громова, пациент в третьей палате снова просит обезболивающее, — голос Лены, нашей медсестры, выдернул меня из полудрёмы.

Я взглянула на часы — 08:17. Сорок три минуты до конца смены. Сорок три бесконечные минуты. Желудок сжался в спазме, к горлу подкатила тошнота. За сутки я успела выпить только один стаканчик больничного кофе, больше похожего на тёплую воду с привкусом старых тапочек, и съесть половину засохшего бутерброда с сомнительной колбасой.

— Сейчас подойду, — кивнула я, сохраняя отчёт и с трудом поднимаясь из-за стола. — Как там новенький в пятой? Жив ещё?

— Стабилен. Жалуется на боли за грудиной при движении, но ЭКГ без отрицательной динамики, — Лена устало прислонилась к дверному косяку.

Я направилась в палаты. Сначала третья, потом проверить пятую, и только после этого можно завершить писанину и сдавать дежурство Виталию Павловичу. Перед глазами плавали чёрные точки, но я шла по коридору с прямой спиной. "Доктор всегда должен выглядеть спокойным" — одно из первых правил, которое вдолбили в нас ещё в интернатуре.

В третьей палате лежал семидесятилетний Степан Аркадьевич, поступивший вчера с инфарктом задней стенки. Стандартное введение тромболитиков прошло успешно, но болевой синдром был ярко выражен.

— Степан Аркадьевич, как себя чувствуете? — спросила я, подходя к его кровати.

— Дочка, умираю, — простонал он, сжимая уголок одеяла пожелтевшими от никотина пальцами. — Сердце жжёт и давит, как будто трактор на груди.

Я проверила его ЭКГ на мониторе — без отрицательной динамики, но естественно, что болит. Инфаркт не зря называют маленькой смертью.

— Сейчас станет легче, — сказала я, делая отметку в карте и кивая Лене, чтобы вводила назначенный анальгетик. — На шкале от одного до десяти, насколько сильная боль?

— Все десять, дочка. Как тебя зовут-то? А то кричу "доктор", а толком и не знаю.

— Мария Андреевна, — улыбнулась я, автоматически поправляя капельницу.

— У моего сына жена тоже Мария, — его глаза чуть прояснились, когда лекарство начало действовать. — Хорошая девка, работящая. Не то что эти современные...

Я кивала, слушая его вполуха, пока проверяла давление и пульс. Всегда удивлялась, как быстро пациенты, особенно пожилые, начинают воспринимать тебя почти как родственника. Наверное, в этом есть что-то глубоко архаичное — доверять свою жизнь другому человеку и в благодарность пытаться установить с ним связь.

— …а муж-то твой где работает? — вдруг услышала я окончание фразы.

— Дизайнер интерьеров, своя мастерская, — ответила я автоматически.

— О, начальник значит! — оживился Степан Аркадьевич. — Повезло тебе, дочка. Хотя такой красивой грех не повезти.

Я улыбнулась, не разрушая его иллюзий. Если бы он знал, сколько раз я подрабатывала на двух, а то и трёх работах, чтобы Валентин мог развивать свой бизнес. Сколько ночных дежурств взяла, чтобы оплатить первый и последний взнос за аренду его мастерской. Сколько подарков от меня заказчики Валентина получили, чтобы появились первые положительные отзывы. Моя зарплата кардиолога долгое время была единственным стабильным источником дохода в семье.

Но сейчас всё изменилось. Мастерская Валентина процветала, а наша семья наконец-то позволила себе приобрести подержанную "Тойоту" для меня и поменять старый диван в гостиной на новый, удобный.

— Вы правы, мне повезло, — сказала я вслух. — Через час медсестра снова проверит ваше состояние. Если боль усилится, сразу жмите кнопку вызова.

Новенький в пятой тоже был стабилен. Молодой парень, двадцать восемь лет, с подозрением на миокардит после гриппа. Симптоматика классическая: лихорадка, слабость, боли в груди. Сказал, что ему уже легче, но я всё равно отправила его анализы на дополнительную проверку. Слишком много случаев дилатационной кардиомиопатии после, казалось бы, безобидных вирусных инфекций.

К тому моменту, как я закончила с пациентами и документацией, было уже 09:03, и Виталий Павлович нетерпеливо ждал в ординаторской.

— Громова, ты опять засиделась, — проворчал он, принимая у меня папки с историями болезней.

— Прости, Виталий, — вздохнула я. — Степан Аркадьевич из третьей снова жаловался на боли.

— Всё с ним ясно, обычное постинфарктное состояние. Дуй домой, на тебе лица нет.

Я кивнула, почувствовав, как усталость наваливается всей тяжестью. Тридцать шесть часов без нормального сна и еды. В мои тридцать три ещё можно было такое выдержать, но восстановление занимало всё больше времени.

Мысли о доме обрушились на меня, когда я вышла за пределы больничного комплекса. Надо забрать лекарства для бабушки Вали из аптеки — назначенные лечащим врачом аблетки закончились два дня назад, а она сама не дойдёт с её больными ногами. Нужно купить молоко и хлеб. Егор, наверное, уже в школе. Валя обещал отвезти его, несмотря на утреннюю встречу с заказчиком. И ещё позвонить в ЖЭК насчёт протечки в ванной — вчера муж снова жаловался, что не успевает решить все бытовые вопросы.

Глава 2. В глаза и вслух

Я проснулась от звука захлопнувшейся входной двери. Часы показывали 18:30 — проспала почти шесть часов вместо запланированных трёх. Голова была тяжелой, будто наполненной свинцом, а во рту пересохло.

— Маша? — голос Валентина раздался из прихожей. — Ты дома?

Отвечать не хотелось. Хотелось натянуть одеяло на голову и проспать ещё сутки, а лучше — неделю. Проснуться и обнаружить, что всё это было лишь дурным сном. Что нет никакой женщины из соседнего подъезда. Что мой муж, с которым мы прожили девять лет, не целует украдкой другую, пока я спасаю чьи-то жизни на бесконечном дежурстве.

— Маша? — его шаги приближались к спальне.

Я села на кровати и включила ночник. Странное оцепенение охватило меня. Я чувствовала себя актрисой в пьесе, где все уже знают финал, кроме главной героини. Может быть, соседи давно всё видели и обсуждали? Может, кто-то из общих знакомых уже шептался за моей спиной? От этих мыслей к горлу подкатила тошнота.

Дверь открылась, и Валентин вошёл в спальню. Мой муж. Отец моего ребёнка. Человек, с которым я планировала состариться. Он выглядел уставшим — морщинки вокруг глаз, которые я всегда находила такими обаятельными, сейчас казались глубже обычного. Он держал в руках коробку конфет — мои любимые трюфели из кондитерской на углу.

— Привет, — он улыбнулся неуверенно. — Я получил твоё сообщение. Что случилось?

Я смотрела на него и не узнавала. Знакомое до последней чёрточки лицо вдруг стало лицом незнакомца. Человека, способного на предательство. На двойную жизнь. На ложь.

— Я видела тебя сегодня утром, — сказала я спокойно. — У детской площадки. С женщиной и ребёнком.

Его улыбка дрогнула, но не исчезла. Вместо этого она стала какой-то механической, застывшей.

— А, это… — начал он, и я услышала, как в его голове прокручиваются возможные оправдания. — Это Кира, она клиентка мастерской. Мы делали проект её квартиры в прошлом году, и она…

— Не надо, — я подняла руку, останавливая поток его слов. — Не оскорбляй меня ложью, хватит. Я видела, как ты её обнимал. Как целовал. Это были вовсе не деловые объятия.

Он замолчал. Медленно опустил коробку конфет на прикроватную тумбочку и сел на край кровати. Не рядом со мной — на самый край, сохраняя дистанцию.

— Как давно? — спросила я, глядя не на него, а на нашу семейную фотографию на стене. Егор улыбается, демонстрируя отсутствие передних молочных зубов. Муж обнимает меня за плечи. Я счастливо смеюсь, откинув голову назад. Это было два года назад, в парке аттракционов.

Валентин вздохнул.

— Два года, — он сказал это так тихо, что я едва расслышала.

Два года. Я прикрыла глаза, чувствуя, как к ним подступают слёзы. Нет, я не буду плакать. Только не сейчас.

— Она живёт в соседнем подъезде, — это был не вопрос, а утверждение.

— Да. Кира переехала сюда… после того, как мы познакомились. Это было случайное совпадение. Квартира освободилась, а район хороший, близко к…

— К тебе, — закончила я за него. — Близко к тебе.

Он кивнул, не глядя на меня.

— У неё есть ребёнок, — продолжила я. — Мальчик? Девочка?

— Мальчик. Миша. Ему семь.

Почти ровесник нашего Егора. Могли ли они его зачать до того, как решили окончательно сойтись?

— Это твой ребёнок? — выдавила я.

— Нет! — он даже вздрогнул. — Нет, конечно. Он от предыдущего брака Киры.

Я закрыла глаза. Хоть что-то. Хоть какая-то крошечная милость судьбы.

— Ты любишь её? — это был самый страшный вопрос. Тот, от ответа на который зависело всё.

Валентин долго молчал. Я слышала его дыхание, чувствовала запах его одеколона — того самого, что подарила ему на прошлый день рождения.

— Да, — наконец сказал он. — Я люблю её, Маша.

И в этот момент что-то внутри меня окончательно надломилось. Всё это время, где-то в глубине души, я надеялась на банальный, пошлый ответ. На "это ничего не значит, просто интрижка", на "я запутался, но люблю только тебя". Я бы простила, я бы попыталась забыть, я бы боролась за наш брак. Но его тихое, твёрдое "да" захлопнуло эту дверь с оглушительным звуком.

— Почему? — этот вопрос вырвался сам собой. — Почему ты не ушёл к ней, если любишь?

Он пожал плечами, и этот обыденный жест в такой момент показался мне верхом цинизма.

— Сначала было сложно. Ты работала круглыми сутками, Егор только пошёл в школу, твоя бабушка болела. Я не хотел всё усложнять, думал, может, пройдёт. Потом… я просто не знал, как сказать. Откладывал разговор день за днём.

"Пока я сама всё не увидела," — мысленно закончила я. Вот оно что. Не любовь ко мне, не забота о сыне — просто трусость и удобство. Было удобно иметь надёжный тыл в лице жены-врача и захватывающий роман с эффектной любовницей. Две жизни по цене одной.

— А как же Егор? — спросила я, чувствуя, как внутри поднимается холодная ярость. — Ты думал о сыне, когда заводил свой роман?

— Я всегда думаю о сыне! — в его голосе наконец прорезались эмоции. — Я люблю его больше всего на свете!

Глава 3. Холодный воздух

Утро после ухода Валентина встретило меня тупой головной болью и ощущением нереальности происходящего. Я лежала в нашей, а теперь уже моей постели и смотрела в потолок. Снаружи барабанил ноябрьский дождь, стекал по стеклу тонкими ручейками, размывая очертания соседних домов. Среди них был тот самый подъезд. Та самая квартира, где сейчас, вероятно, проснулся мой муж. В чужой постели. С чужой женщиной.

Странно, но я больше не плакала. Внутри образовалась пустота, словно кто-то выключил все эмоции разом. Я чувствовала себя наблюдателем в собственной жизни, женщиной, которой изменил муж и которая теперь должна как-то жить дальше.

Телефон на прикроватной тумбочке завибрировал. Сообщение от Вали: "Как Егор? Я могу приехать сегодня, поговорить с ним?"

Я отложила телефон, не ответив. Сын еще спал в своей комнате, вчера я разрешила ему лечь позже обычного: мы смотрели мультфильм, а потом он показывал мне свою новую книгу про динозавров. Я старалась вести себя как обычно, улыбалась, задавала вопросы, но внутри всё сжималось от мысли, что скоро придется объяснять ему, почему папа не вернется домой.

Заставив себя встать с кровати, побрела на кухню и включила кофеварку. Сегодня я взяла отгул на работе, благо после суточного дежурства это было несложно. Нужно было решить, что делать дальше. Куда идти. С кем говорить.

Кофеварка тихо шипела, наполняя кухню знакомым, терпким ароматом. Сколько раз мы с Валентином пили кофе вместе за этим столом? Обсуждали планы на день, решали бытовые вопросы, смеялись над шутками Егора. Теперь всё это исчезло. Осталась только оболочка, пустая декорация: квартира, мебель, посуда. А суть, сердцевина семьи, то, что делало нас нами — всё это разрушилось в один момент.

Телефон снова завибрировал. На этот раз звонила Наташка, моя давняя подруга и коллега из больницы.

— Привет, ты как? — бодро спросила она. — Анна Сергеевна сказала, что ты взяла отгул.

— Да, я… — голос внезапно сорвался, и я поняла, что не могу произнести ни слова.

— Маш? Что случилось? Ты заболела?

— Валентин ушел, — выдавила я наконец. — К другой женщине. Вчера.

На том конце линии повисла тишина. Потом Наташка выдохнула:

— Твою мать... Маша, я сейчас приеду.

— Не надо, — торопливо сказала я. — Сын дома. Я не хочу, чтобы он видел... Не сейчас.

— Хорошо, — она помолчала. — Тогда вечером? Заберем Егора на прогулку.

— Да, но...

— Никаких "но". Я заеду за вами в половине восьмого или чуточку позже. Маш, ты не одна, слышишь? Мы справимся.

Я кивнула, хотя она не могла этого видеть, и только потом выдавила:

— Хорошо. Созвонимся.

После разговора с Наташей что-то во мне словно сдвинулось с мертвой точки. Я открыла ноутбук и начала искать информацию о бракоразводных процессах, о разделе имущества, об опеке над детьми. Читала юридические статьи, форумы женщин, прошедших через развод, сохранила контакты адвокатов, специализирующихся на семейном праве.

Чем больше я читала, тем яснее становилась картина. Да, с юридической точки зрения, я находилась в более выгодном положении — квартира была записана на меня, у меня была стабильная работа, а последние два года все счета, включая коммунальные, были оформлены на мое имя. Но было и то, что заставляло меня холодеть от страха — мастерская Валентина.

Когда семь лет назад он решил открыть свое дело, мы оба вложили в него всё, что имели. Я взяла дополнительный кредит, продала доставшиеся от бабушки золотые украшения, работала на трех работах, чтобы содержать семью, пока бизнес не встанет на ноги. Но документально все было оформлено на Валентина: так было удобнее с налоговой, так было проще с кредитами для ИП. Я даже не задумывалась об этом тогда. Зачем? Мы же семья. Мы вместе.

Теперь его бизнес процветал. Мастерская расширилась до студии дизайна интерьеров с пятью сотрудниками. У них были постоянные клиенты, регулярные заказы, растущая репутация. А я формально не имела к этому никакого отношения. Меня как будто вычеркнули из уравнения, хотя без моей поддержки и финансового вклада не было бы ни мастерской, ни успешной карьеры Валентина.

Егор проснулся около десяти. Я услышала, как он шлепает босыми ногами по коридору.

— Мама? — он заглянул на кухню, взъерошенный и теплый со сна. — А почему ты дома?

— У меня сегодня выходной, — улыбнулась я, откладывая ноутбук. — Будешь завтракать?

— А папа еще не вернулся из командировки? — спросил он, забираясь на свой стул.

Я замерла на секунду, собираясь с силами.

— Нет, милый. Папе придется задержаться там на некоторое время.

— А он позвонит сегодня? — Егор с надеждой посмотрел на меня.

— Обязательно, — соврала я, выкладывая на тарелку омлет. — Он очень скучает по тебе, – добавила, стараясь удержать тоску в голосе. Выдохнула, отбросив сейчас ненужные мысли, и шутливо нахмурилась: – милый мой, а ты зубки почистил, личико умыл?

– Не-а, - разулыбался сынок, – не охота!

– А ну-ка! - и сорвалась с места, чтобы поймать его и затискать…

Глава 4. Диагноз: развод

Поставить диагноз бывает сложно. Иногда симптомы указывают на одно заболевание, а лабораторные анализы — на другое. Иногда пациент недоговаривает, скрывает важные детали своей истории. А иногда всё очевидно с первого взгляда, и нужно лишь найти в себе силы сказать это вслух.

Диагноз моей семейной жизни был поставлен: терминальная стадия, лечению не поддаётся.

Утро после встречи с адвокатом я встретила с новым чувством — не смирения, нет. Скорее, с осознанием неизбежности предстоящего пути. Так больной, получив неутешительный диагноз, переходит от отрицания к принятию и начинает планировать оставшееся время.

Следуя советам Алексея Рыжова, я принялась за поиски документов, которые могли бы подтвердить моё участие в развитии мастерской Валентина. В старой коробке из-под обуви нашлись банковские выписки за те годы — я всегда была педантична в финансовых вопросах. Письма от банка с одобрением кредита, который мы брали на моё имя. Выписки с карты, показывающие снятия крупных сумм в период становления бизнеса.

Но самой ценной находкой оказался старый ежедневник. Я забыла о его существовании — маленькая записная книжка в кожаном переплёте, подарок Валентина на мой двадцать шестой день рождения. Проект мастерской тогда только начинался, и я записывала все расходы, все вложения, все маленькие победы.

"12 марта: отдала Вале 50 000 на оборудование". "18 апреля: ещё 30 000 на аренду. Мамины серьги пришлось продать". "5 июня: первый клиент! Валя так счастлив. Говорит, это начало нашего общего успеха".

Наш общий успех.

Ну да, как же! Я горько усмехнулась. В те дни мы действительно верили, что строим общее будущее. Что мастерская - это наш совместный проект, наш путь к благополучию. Что моя зарплата врача - временная жертва, пока бизнес не встанет на ноги.

Телефонный звонок прервал мои размышления. На экране высветилось имя начальницы — Анна Сергеевна.

— Маша, привет? — её голос звучал обеспокоенно. — Как там твои дела?

— Да никак, — я невесело усмехнулась. — Наташа вам уже наверняка рассказала, что мой муж ушёл к другой женщине. И теперь мы разводимся.

Странно, но произнести это вслух оказалось легче, чем я думала. Словно проговаривание диагноза делало его более реальным, но и менее страшным.

— Мне очень жаль, — искренне сказала Анна Сергеевна. — Вот решила тебе позвонить, а то sms это как-то несерьёзно. Если нужна будет помощь, любая, только скажи.

— Спасибо, — я была тронута её участием. — Пока справляюсь. Но есть один вопрос… профессиональный.

— Слушаю, — в её голосе появились деловые нотки.

— Помните, вы говорили, что в отделении диагностики ищут кардиолога на постоянную ставку? Я бы хотела рассмотреть эту возможность. Меньше ночных дежурств, более стабильный график… Сейчас это было бы кстати.

Анна Сергеевна помолчала секунду.

— Ты уверена? Ты же всегда говорила, что любишь острые состояния, адреналин неотложки. Ну и, будем откровенны, денег там платят куда больше.

— Ситуация изменилась, — просто ответила я. — Теперь моя главная задача — обеспечить стабильность для сына. Быть рядом, когда я ему нужна.

— Я поговорю с Михаилом Петровичем, — пообещала она. — Думаю, он будет рад заполучить такого специалиста, как ты. Позвоню тебе завтра с результатом.

После разговора с Анной Сергеевной я почувствовала странное облегчение. Словно первый камень в фундаменте новой жизни был уже заложен. Жизни, которую я выстраивала по своим правилам, под свои потребности и потребности сына. Без оглядки на Валю, на его расписание, на его приоритеты.

Егор должен был вернуться из школы через час. Я решила приготовить его любимые макароны с сыром - простое, но вкусное блюдо, которое всегда поднимало ему настроение. Работа руками успокаивала, давала возможность не думать о пугающем будущем, о предстоящих схватках за имущество, о том, как всё это скажется на сыне.

Звонок в дверь раздался, когда я заканчивала с соусом. Странно, Егор не мог вернуться так рано. Может, бабушка решила заглянуть?

Открыв дверь, я замерла. На пороге стояла она — та самая женщина, которую я видела с Валентином у детской площадки. Кира. Живое воплощение краха моей семьи.

Она была красивой, этого нельзя было отрицать. Высокая, стройная, с выразительными зелёными глазами и копной каштановых локонов. Одета со вкусом в дорогое пальто, изящные сапоги на каблуке. Моложе меня, наверное, года на три-четыре, но сейчас эта разница казалась огромной.

— Нам нужно поговорить, — сказала она без предисловий. Голос был тот же, что и по телефону — низкий, с хрипотцой. — Можно войти?

Я молча отступила, пропуская её в квартиру. Странно, но я не чувствовала ненависти. Только бесконечную усталость и отрешённость, словно наблюдала происходящее со стороны.

Кира огляделась, явно оценивая обстановку. Её взгляд задержался на фотографиях — Валентин с Егором на плечах, мы втроём на море, наше свадебное фото.

— Уютно, — сказала она с непонятной интонацией. — Не то чтобы современно, но уютно.

— Чем обязана визиту? — я скрестила руки на груди, не предлагая ей сесть.