Аня
– Какие же они у тебя славные, Олежек, – мурлычет моя свекровь Тамара Игоревна, не отрывая от внуков тяжелого, оценивающего взгляда. – Красивые детки. Только вот странно...
Холодок пробегает по моей спине. Я знаю этот ее тон. Сладкий, как мед, но с привкусом яда.
– Что странно, мам? – лениво спрашивает Олег, отправляя себе в рот кусок стейка, который только-только подали к столу.
– Да вот смотрю я на них... Темненькие оба. Кареглазые. У нас в роду, по твоей линии, все светлые, голубоглазые. И у Анечки нашей, – она переводит взгляд на меня, и ее губы растягиваются в улыбке, от которой хочется спрятаться, – родители тоже светленькие. Не находишь, странно?
И, как назло, в банкетном зале, который мы сняли, чтобы отпраздновать юбилей свекрови, устанавливается мертвенная тишина. Даже дети, которым поодаль накрыт отдельный стол и у которых есть своя игровая зона, замолкают. Я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица.
Это шутка. Жестокая, злая, но просто шутка.
– Тамара Игоревна, у меня вообще-то темно-зеленые глаза, как и у мамы. А моя бабушка вообще была брюнеткой с карими глазами, – я стараюсь, чтобы мой голос звучал легко и непринужденно.
Но она меня не слушает. Она смотрит только на сына.
– Я не об этом, – отмахивается она от меня ,как от назойливой мухи. – Я, сынок. о том, что ты – мужчина, глава семьи. Ты должен быть уверен. На сто процентов уверен, что воспитываешь своих детей. Тем более сейчас в эпоху инновационных технологий тест ДНК можно сделать за сутки. Думаю, если Анечке нечего скрывать, она только поддержит тебя.
Мир вокруг меня стремительно сужается. Унижение – горячее, вязкое – поднимается по горлу, грозя выплеснуться наружу слезами.
Я смотрю на Олега. Умоляю его. Скажи что-нибудь. Останови ее. Защити меня. Защити наших детей.
Но он молчит. Лишь ерзает на стуле, и на его лице появляется то самое выражение виноватого мальчика, которое я ненавижу больше всего на свете.
А я больше не буду молчать. Мой голос дрожит, но я заставляю себя говорить.
– В чем он должен быть уверен, Тамара Игоревна? Вы считаете, я могла родить их от кого-то другого?
И тут свекровь наносит удар. Контрольный. Прямо в сердце.
– Анечка, не надо так нервничать, – ее голос сочится фальшивым сочувствием. – Всякое в жизни бывает. К вам вон Андрей часто в гости захаживает. – Она кивает на пустующее место лучшего друга мужа, который вышел буквально минуту назад, чтобы ответить на звонок. – Он у нас тоже темненький. А дурное дело, как говорится, нехитрое.
Тишина взрывается. Для меня она звучит громче любого крика. Я смотрю на гостей и вижу любопытные, злорадные и даже сочувствующие, взгляды. Но я не вижу главного. Я не вижу глаз мужа.
Олег не смотрит на меня. Он смотрит в свою тарелку. Он. Ничего. Не. Делает.
Не встает. Не бьет кулаком по столу. Не говорит: "Мама, прекрати! Это моя жена и мои дети. Мне не нужен никакой ДНК тест. И я никому, даже тебе не позволю их оскорблять! "
Он молчит.
И в этой оглушительной тишине его предательства что-то внутри меня ломается. С сухим, леденящим душу треском. Все восемь лет. Все мои надежды. Вся моя любовь. Все рассыпается в прах.
Я встаю. Мои движения на удивление четкие. Расправляю плечи, поднимаю подбородок. До этого приклеенная улыбка стирается, и лицо превращается в жесткую маску.
– Спасибо, Тамара Игоревна, – я говорю ровно, без единой дрожащей ноты. – Спасибо за ваш праздник. Вы подарили мне самый ценный подарок – правду. – Я поворачиваюсь, иду к детскому столу. – Леночка, Павлик, солнышки мои. Мы уходим. Прощайтесь с детками.
– Мам, а можно еще чуть-чуть!
– Мамочка, пожалуйста!
– Нет, нам пора.
Дети начинают прощаться, а я все-таки жду, что Олег подойдет с извинениями. Как было уже ни раз, когда его мать позволяла себе свои «шуточки». Но сегодня она превзошла саму себя. Но и он, видимо, тоже.
Не глядя больше ни на кого, ни на ошарашенную свекровь, ни на оцепеневшего Олега, и уж тем более ни на гостей, которым по большому счету нет до нас никакого дела, я беру своих детей за руки и веду их к выходу.
– Ань, вы куда? – Я чуть не сбиваю с ног вышедшего из-за угла Андрея.
Хотя его собьешь, в отличие от мужа он ведет активный образ жизни, так что вполне себе скала. Его улыбка такая светлая и теплая, что мне на секунду становится больно и за него. Но он знаком с Олегом с детского сада, так что точно разберется с лучшим другом и его матерью без моей помощи.
– Для нас праздник закончился, - я вежливо улыбаюсь. – Нам пора.
- Дядь Андрей, а ты к нам приедешь, и мы будем кататься на великах? – хватает Павлик Андрея за руку.
– Да я тоже умею! - подхватывает Лена. – Будем?
– Конечно, будем! - уверенно заявляет Андрей. – Так вы куда? – он вновь смотрит на меня.
– Спроси у Олега. Нам пора. Извини.
Я опять беру детей за руки и спешу на выход, потому что слезы уже основательно подступили к горлу, а расплакаться перед Андреем, это последнее, что мне сейчас нужно.
Такси, которое я вызвала, пока собирались дети, уже ждет у входа, и я быстро пристегнув Павлика и Лену, усаживаюсь в машину сама.
– ПГТ Авдеевка? – уточняет водитель.
– Да, – киваю и понимаю, что моя жизнь и жизнь моих детей уже никогда не будет прежней.
Андрей
Я раздражённо завершаю рабочий звонок по вопросу, для решения которого вообще не требовалось мое участие. Приходится сделать глубокий вдох, чтобы вернуть на лицо подобающее случаю выражение, прежде чем вернуться за стол.
Выхожу из небольшого холла, где нашел тишину для разговора, и почти врезаюсь в Аню с детьми…
– Ань, вы куда?
Вопрос слетает с губ автоматически, потому что мой мозг в эту секунду отключается. Все раздражение, все мысли о работе, все посторонние звуки — все исчезает. Есть только она. В полуметре от меня.
Восемь чертовых лет.
Восемь лет я учу себя дышать рядом с ней ровно, говорить спокойно, улыбаться, как друг.
Восемь лет я смотрю на женщину, которая должна была стать моей, и вижу, как она принадлежит другому.
Моему лучшему другу.
Сейчас она так близко, что я чувствую тонкий, едва уловимый аромат ее духов — что-то свежее, с ноткой цитруса и горечи, запах, который я узнаю из тысячи. Этот дурман проникает в лёгкие и заставляет сердце колотиться на пределе возможного.
Я вижу растерянность в ее темно-зеленых глазах, которые сейчас кажутся почти черными от расширившихся зрачков. Вижу, как плотно сжаты ее губы, и понимаю, что вежливая улыбка, которую она мне дарит — всего лишь маска. Что-то случилось. Что-то серьезное.
– Для нас праздник закончился, - ее голос звучит ровно, но я слышу в нем явное напряжение. Я знаю, как она говорит, когда спокойна и счастлива. – Нам пора.
Мой взгляд невольно скользит по ее фигуре в элегантном платье, по изгибу шеи, по выбившейся из прически прядке светлых волос. И все мое существо заполняется первобытной, дикой нежностью и желанием защитить. Забрать себе, спрятать от всего мира, от того, что заставило ее глаза так потемнеть.
Я опускаю взгляд на детей. Её с Олегом детей. И искренне улыбаюсь, подтверждая нашу с ними договоренность провести время вместе. Они не напуганы и не расстроены. Так в чем же дело?
Я поднимаю глаза на Аню, повторяя вопрос.
– Спроси у Олега. Нам пора. Извини.
Она мягко освобождает меня от детских ручек и, даже не попрощавшись, ведет детей к выходу.
Не двигаюсь с места, позволяя ей уйти. Не потому, что мне все равно. А потому, что я слишком хорошо ее знаю. Каждую улыбку, каждое движение глаз и изгиб губ. И сейчас я вижу не просто женщину, которая спешит домой, потому что пора заниматься детьми. Я вижу боль и обиду. Но на что?
Проводив ее взглядом до самого крыльца, где она уверенно открывает дверь ожидающего их такси, помогает детям сесть, пристегивает и проверяет ремни, я, повинуясь инстинкту, который сильнее меня, достаю из кармана телефон. Секунда, чтобы поймать в фокус номерной знак машины, и тихий щелчок затвора камеры фиксирует его в памяти устройства. На всякий случай. Чтобы знать. Чтобы хотя бы частично контролировать ситуацию, в которой пора разобраться немедленно!
Такси трогается и уезжает.
Я убираю телефон в карман и, не теряя ни секунды, быстрым, жестким шагом направляюсь обратно в банкетный зал.
Мое появление расползается от входа тишиной, как круги по воде. Один за другим гости поворачивают головы. И смотрят. Прямо на меня.
На секунду мелькает мысль: думали, что это вернулась Аня?
Но нет, если бы они ждали ее, в их глазах было бы удивление, смешанное с облегчением или любопытством. А сейчас я – мишень.
Чувствую, как десятки взглядов впиваются в меня, сканируют, оценивают, выносят приговор. Мужчины смотрят с откровенной враждебностью, будто я только что пометил их территорию. Во взглядах женщин — гремучая смесь из снисходительного презрения и... нездорового, хищного интереса. Это совсем не то дружелюбное внимание и восхищение, которое было десять минут назад, до того как я вышел ответить на этот чертов звонок. Всего несколько минут, и я из друга семьи превратился во врага. Что, черт возьми, здесь произошло?
Не обращая внимания на перешептывания, я иду вперед. Моя цель — Олег. И он — единственный, кто не смотрит на меня.
Когда до него остаётся несколько шагов, Тамара Игоревна, до этого сидевшая с каменным лицом, буквально подрывается со своего места. Ее движение резкое, как дичи, заметившей опасность. Она хватает Олега за руку, впиваясь пальцами в рукав его пиджака.
– Олежек, дорогой, что же мы сидим? Самое время для танцев! – громко заявляет она и делает властный жест в сторону диджея. – Музыку!
И музыка взрывается. Громкий, пошловатый танцевальный бит заполняет все пространство. Несколько пар послушно поднимаются со своих мест. А Тамара Игоревна уже тащит сына в центр зала, ловко отрезая его от меня.
Я останавливаюсь. Набирающее обороты раздражение сменяется трезвым расчетом. Я не могу ждать. Терять время сейчас — непозволительная роскошь. В бизнесе промедление равносильно поражению, и сейчас это правило работает как никогда. Мне нужна информация, причем немедленно и без искажений.
Я обвожу взглядом зал. Большинство гостей либо танцуют, либо сбились в группки, оживленно что-то обсуждая. Они все — участники этого спектакля, их версии будут окрашены эмоциями, сплетнями, личными симпатиями. Мне нужен незаинтересованный наблюдатель.
И я его нахожу.
На противоположной стороне стола сидит девчонка лет пятнадцати. Троюродная племянница Олега. Кажется, Ира. Она весь вечер не поднимала головы от телефона, и скука на ее юном лице была видна невооруженным глазом. Для детского стола она уже слишком взрослая, а со взрослыми ей откровенно тоскливо. Идеальный свидетель.
Я делаю вид, что хочу занять свое место, но прохожу мимо и останавливаюсь рядом с Ирой.
Она медленно поднимает на меня глаза. В них нет ни удивления, ни смущения. Только спокойная, деловая оценка. Она знает, зачем я подошел.
– Десять ка рублей, и я сброшу вам видео прямо сейчас, – произносит она тихим, но уверенным голосом, ничуть не смущаясь.
Я невольно ухмыляюсь. Подрастающее поколение.