Развод. Анне снова 20

Пролог

Тонкие пальцы потянули вниз ролеты на дверях небольшого магазинчика одежды. Протяжный, неприятный слуху звук смешался с унылыми гудками.

— Да, Ань? Срочное что-то? — раздалось в динамике смартфона.

Анна с шумом втянула ноздрями воздух. Треклятая вывеска, которую муж обещал починить вот уже вторую неделю, некстати попалась на глаза.

— Аня! — рявкнул Паша.

Соколовская только собралась было сказать, что сегодня закрылась пораньше и уже едет домой, как к недовольному голосу супруга примешался ещё один.

— Паха, ты был прав! Новенькая на тебя запала. Колись, как такому старикану, как ты, удалось заморочить Наденьке голову?

Анна узнала этот голос. Как не узнать, когда его обладатель тринадцать лет назад крестил их младшего сына — Макса? Кум, Виталий, коллега Паши явно нёс какую-то ерунду. Иначе и быть не могло. Анин Паша не такой.

— Э-э-э-э… Тебя стучать не учили?

— Даже так? Ничего себе, как у вас быстро всё развивается. Не боишься, что Анька тебе причиндалы во сне отрежет?

— Я здесь! Соколовский! — опомнившись, Аня сжала телефон враз побелевшими пальцами. — Паша, твою мать!

Но муж её не слышал. Он был увлечён разговором с другом, сочтя, что его вечно обо всём парящаяся и ничего не успевающая жена, как обычно, звонит из сумочки или кармана. Подобное случалось прежде. Но прежде Павел злился и тут же сбрасывал звонок. Иногда перезванивал, чтобы отчитать Аню за рассеянность и отрывы от работы. В этот раз всё было иначе.

— Не неси херню. А то ты не знаешь, как это бывает. Иногда полезно тряхнуть стариной. Вся привлекательность Наденьки в её юности. Это просто молодая и, главное, чужая девка. Мне давно не двадцать, чтобы за короткими юбками и стройными ножками бегать. Поплыла девка.

— Да и ты поплыл, я смотрю.

— Но-но, не настолько я ещё устал от семейной жизни, чтобы налево мотаться. Какой толк? Уложу её на лопатки и весь запал сойдёт на нет. А без запала мне и в спальне хватает. Флирт — это не измена.

Аня не могла поверить, что эти слова произносил её муж. Она сбросила звонок, чувствуя, как кровь прилила к вискам и зашумела в ушах. Ещё одно слово… Ещё одна фраза о какой-то Наденьке, об опостылевшей мужу семейной жизни и отсутствии запала в их спальне…

Швырнув сумку на землю, Аня села на ступеньки, ведущие к её магазинчику, и обхватила голову руками. Перед её глазами проносилась половина её жизни. Та, что была до первой беременности и замужества, сейчас казалась ей далёкой и нереальной.

Ей скоро исполнится сорок один год. С Пашей они вместе с её семнадцати лет. Большую часть жизни Аня не помнила себя без него. У них двое детей. Потрясающая, талантливая дочь — Полина. Их первенец. Выпорхнувший из гнезда в прошлом году. Заводила и проказник — Макс. Четырнадцатилетний подросток, ещё не возомнивший себя взрослым и не закрывшийся от родителей. Мальчик и девочка. Всё, как они с Пашей мечтали в далёком прошлом. Там, правда, мечты были о том, что первым непременно будет мальчик. Чтобы сын был старше, чтобы старший брат младшую сестрёнку ото всех защищал и стоял горой за неё. Но судьба распорядилась немного иначе. Что с этим поделать? Ничего. Жить и радоваться, казалось бы. Мечта ведь исполнилась. Чуть в другом порядке, но исполнилась, у них есть и дочь, и сын. Есть работа, стабильный заработок, неплохой доход, накопления, трёшка в хорошем районе, однушка, доставшаяся Паше в наследство от матери, дом за городом, дети… А любовь? А страсть? А то, что нельзя обнять и потрогать руками? То, что незримой нитью связывало прежде двоих влюблённых? Разве оно осталось?

Ритм современной жизни вносил свои коррективы и креативы в их брак и отношения. Было пережито вместе много радости и много горя. Было и легко, и тяжело. По-разному, в общем, было. Как у всех. Одна беременность, вторая, незаконченное высшее, два декрета, лишние килограммы, первые морщины, бесконечная готовка, уборка, стирка, воспитание и образование детей, забота о муже. Полюшка выросла. Очень быстро выросла, незаметно для материнского глаза, и превратилась в прекрасную и добрую девушку. Она старалась всегда помогать маме по дому, и с ней было чуточку проще всё успевать. Но вот Анина малышка уехала учиться, получать высшее образование, пожелав жить отдельно, поближе к институту, и должно было бы стать легче и проще, но нет. Материнское сердце было не на месте, а хлопот и забот за мужчинами в доме как будто бы и не убавилось.

Макс вот в лагерь уехал. Третьи сутки шли, как его не было дома. А толку?

Иногда, перед сном, Аня предавалась мечтам, что они с мужем проведут это лето по-особенному. Одни друг с другом. Освежат отношения, вспомнят, что они не только родители, но и супруги. И никто им не будет мешать. Не нужно будет со старшей готовиться к экзаменам, а младшего возить на тренировку и с тренировки. Не нужно будет готовить на всю семью и подолгу торчать у плиты. Аня, наконец-то, вспомнит, что такое свободное время и безделье. Сбросит с себя груз ответственности и засияет для своего мужа по-новому, ярче прежнего.

Она так и планировала. Вот прямо с сегодняшнего дня и планировала. Не готовить ничего на ужин, а заказать еду из ресторана. Любимые блюда её и Паши. Понежиться среди ароматной пены в ванне. Включить на всю квартиру любимую музыку и просто ждать любимого с работы. Не загнанной лошадью, не выжатым лимоном, не затроганной и затюканной детьми и их проблемами, а собой. Самой собой. Весёлой, лёгкой, не обременённой бытом и проблемами, отдохнувшей и свежей.

И кого она обманывала? Ничего это не изменит. Никогда у них с мужем ничего не будет так, как раньше, потому что раньше это были совсем другие Анька и Пашка. Потому что Анька грезила сценой, имела привлекательную внешность, упругую грудь, плоский живот, подтянутую задницу, какой-никакой, а актёрский талант, была душой компании и чуточку эгоистичной сучкой. А Пашка… а Пашка обещал ей золотые горы. Любить до гроба обещал. Звездой её сделать обещал. Обещал показать мир. Всегда любить и поддерживать. Клялся, что на другую никогда не посмотрит. Зарабатывать он мечтал хорошо и жить роскошно. И ведь ему тогда верилось. Верилось, потому что Пашка это говорил той Аньке, от которой у него башню срывало. На которую он не мог наглядеться. Это сейчас там какая-то Наденька Пашин рычаг поднимает флиртом и заигрываниями, а раньше Ане и стараться не нужно было — Паша всегда заводился с пол-оборота. Надышаться ей не мог. Молодой, горячий, привлекательный.

Глава 1

— Иван Иванович… — Паша топтался у входа в больницу, ожидая выхода жены и тёщи, и никак не мог внятно объяснить начальству, что за ЧП у него произошло. — Виталик представит наши наработки. Он в курсе всего.

— Какие наработки? В конце недели презентация. Я не пойму, тебе бабки не нужны?

Начальство Пашиных мук не понимало. Да и как их было понять, когда мужчина ничего не мог внятно объяснить? Он и себе не мог объяснить произошедшее с его женой.

Не говорить же руководству, что его жена чокнулась?

— Я не могу. У меня семейные обстоятельства. — Паша не решился очертить свою проблему, повесив на супругу ярлык чокнутой. — Виталик и презентацию проведёт, если понадобится.

В динамике сделалось тихо. Соколовский поморщился. Ему не нравился новый руководитель. Вот его отец был мировым мужиком, а пришедший ему на смену сыночек, не вызывал ни должного уважения, ни понимания. Паше не хотелось признавать, что дело было не столько в молодом боссе, сколько в нём самом. Его точила зависть, сжирали поедом мысли о том, что Иван моложе его на десять лет. Прежний начальник, тоже Иван, к слову, был Иванычем, и он и тени таких эмоций не вызывал, а вот его сын — другое дело. Как-то это было неправильно, что ему в сорок шесть нужно было слушаться тридцатишестилетнего сопляка и отчитываться перед ним. Из-за возраста и разгульного образа жизни руководства, разница в возрасте ощущалась поистине огромной. Они были словно из разных миров, хотя, казалось бы, десять лет после тридцати, не такой уж и большой отрыв.

— Что-то с детьми? — наконец, прозвучал вопрос от Ивана Ивановича. Он звучал вымучено и устало.

— С женой. Возникли непредвиденные и пока что непреодолимые обстоятельства.

— Паш, ну, ё-моё, у тебя только были выходные, и вот опять. Решите уже свои обстоятельства или разводитесь, к чертям собачьим. Три дня тебе на это. За проект отвечал ты, тебе его и представлять. Всё, слышать больше ничего не хочу.

Соколовский сжал смолкнувший телефон и грязно выругался.

Конечно, этот сопляк без жены и детей ничего не понимал. Вот Иваныч бы, настоящий Иваныч, а не его китайская копия, он бы понял! Без слов всё понял. Мировой был мужик. А этот недоносок…

— Павлуш, чего застыл? Хоть бы дверь для жены открыл!

Тёща… Любимая тёща. Вторая мама. Елена Александровна. Только она умела говорить с ним, как с куском дерьма, при этом ничего оскорбительного не говоря.

Паша с трудом справился с захлёстывающим разум раздражением. Сейчас было совсем не время ругаться с матерью его жены. Кто, если не Елена Александровна, спасёт его пятую точку от начальства-дегенерата?

Наступив на глотку собственным эмоциям и гордости, Соколовский открыл двери машины.

— Ты как, Анют?

Анна взглянула на него убийственным взглядом. Ничего за выходные не изменилось. Она и помнила, и не помнила его одновременно. Благо, кажется, позади остались припадки и истерики.

Жена ничего ему не ответила. Лишь поджала пересохшие губы и села на заднее сиденье.

Паша мысленно застонал.

Как, спрашивается, Аня вспомнит двадцать лет своей жизни за трое суток, отведённые боссом? За пятницу и выходные — прогресса ноль!

Внезапно Соколовский ощутил на своём плече руку тёщи. Женщина кивнула ему и послала ободряющий взгляд, немного сжав мужское плечо. Она была не из тех, кто рассыпался в красноречии, выражая свои чувства и отношение к чему-либо. Одного этого уже было достаточно, чтобы Паша понял, она, отчасти, на его стороне и посылает ему сигналы держаться и храбриться.

— Ты слышал, что врач говорил, дома ей будет лучше. Память вернётся быстрее, если она окунётся в привычную жизнь. Мы справимся, Павлуш. — прошептала пожилая женщина, садясь на сиденье к дочери.

Ей, в общем-то, больше не нужно было держаться и храбриться. Для матери самым важным было здоровье своего ребёнка, а с этим у Ани проблем практически не было. Несчастный случай, чуть не унёс жизнь её дочери. Если бы Елене Александровне пришлось выбирать, то какая-то там память, явно проиграла бы жизни Ани. Хотя, больное сердце чуть не остановилось, когда она услышала плач своей Анечки, чередующийся со страшными словами: «Мама? Мамочка… Когда же…? Как ты постарела, мамочка…».

Двадцать лет. Неужели их так просто вычеркнуть из жизни? Что это вообще за амнезия такая, человек старой закалки, просто не понимал. Не понимала не только родная мать, не понимал и Павел. С ним всякое случалось: и студенческие тусовки, и праздники, и корпоративы. Незначительные и кратковременные провалы в памяти случались под воздействием злоупотребления алкоголя, но не более.

Невольно, он даже начал сомневаться в словах врачей и собственной супруге. В его голове не укладывалось, как можно забыть два десятка лет своей жизни. Забыть детей, забыть его, забыть собственную жизнь.

В памяти Соколовского всплыла их встреча в вечер пятницы, когда он помчался в больницу.

— Паша? Паша?! Это угар какой-то? Что… Что с тобой стало? — его Анна смотрела на него, как на чужого, незнакомого человека. Даже безумный взгляд, сканирующий его лицо, выражал больше презрения, чем узнавания.

Не могла же Аня так искусно притворяться? Да и зачем ей это?

— Не молчите, будто мы на похоронах. — спустя пять минут езды от больницы, проговорила Аня. Она по-девчачьи закатила глаза и сложила на груди руки. — Мне этот траур вообще не в кассу. — всё больше шокировала мужа своим поведением стукнутся вывеской по голове Анна. — Мы где живём хоть? У твоей мамы?

В зеркале заднего вида встретились взгляды Соколовских. Пашу до костей пробрало. В глазах его жены было столько дерзости и вызова, разбавленных чистым упрямством, что он едва не пропустил нужный поворот.

Его Аня на него так никогда не смотрела!

— У нас давно своя квартира. — с шумом выдохнув, Паша попытался было освежить память жене. — Для большой семьи — большая квартира.

— Большой? — Аня презрительно сузила глаза. — Не говори мне, что мы живём с твоей мамой.

Глава 2

Старый?

Не будь рядом Елены Александровны, Паша бы Ане ответил! Он бы ей так ответил… А ещё бы показал, после того как ответил. Завёл бы домой, подвёл к зеркалу и показал, кто из них двоих здесь старый! Ещё бы и лицом натыкал, чтобы думала в следующий раз, прежде чем рот свой открывать.

«Терпение. Этот сдвиг по фазе пройдёт, а херовые впечатления у тёщи останутся». — взывал мысленно Соколовский к своему здравомыслию.

Старый он… Понимаешь ли…

Сдурела?

Да Павел два раза в неделю в тренажёрном зале почти по три часа потеет. Он обзавёлся хорошим барбером, благодаря которому выглядит привлекательнее и мужественнее, чем когда-либо! В его гардеробе полно брендов. Да у него ни одних семейных трусов ещё нет! С чего бы это ему быть старым?

Старый…

Оставшуюся часть пути пришлось проехать молча. В воздухе витало напряжение, разлитым бензином. Одно слово, как зажжённая спичка, сожгла бы дотла всех пассажиров новенького китайского авто. Но дома уже отмалчиваться было не с руки.

— Нужно что-то перекусить приготовить. — войдя в квартиру, Павел растерянно развёл руки в стороны. — Хорошо ещё было бы ванную принять. Ты как, Ань? Наверняка после больницы…

— Предлагаешь мне, мыть деда? — Аня буркнула себе это под нос, но муж услышал. — Господи, и это здесь мы живём?

Нерешительно переступив порог, Соколовская будто впервые вошла в их квартиру. В квартиру, где каждая мелочь была куплена ей, где каждая деталь интерьера была выбрана ей.

— Что ты сказала? — тщательно скрываемое раздражение рвалось наружу. Паша подошёл к жене, грозно глянул, играя желваками. — Повтори.

И это должно было Анну испугать?

— Что я такого сказала? Ты меня когда замуж зазывал, что обещал? Хоромы в два этажа! Свой дом, с бассейном и большой территорией. А это… Это что? Конура какая-то!

Соколовский отпрянул. Ему ведь не послышалось. Аня только что назвала его дедом, но вместо того, чтобы извиниться, прикладывала все усилия, чтобы вывести его из себя и задеть ещё больше.

— Ты за языком следи! Мы пахали на эту конуру годами!

— Мы? — у Ани серо-голубые глаза сделались большими-большими, огромными просто. С искренним изумлением и возмущением она сделала шаг к мужу, встав совсем рядом, и упёрла руки в боки. — То есть, мне не только с тобой работать пришлось? Мне прямо-таки пахать пришлось?

— Пахал я! — повышая голос, высказался Павел. — А ты или дома сидела, или в свой магазинчик бегала пару раз в неделю.

Короткая память была у опьянённого злостью и обидой мужа. Не помнил он, сколько раз за эти годы сидел без работы, сколько всего по дому делала Аня, сколько банок с закрутками привозила тёща, как подкидывала им денег, как Аня сама работала в магазине продавцом, беря на работу их младшего сына. Впрочем, у Ани вообще никакой памяти не было, так что счёт был, как ни крути, всё равно за Пашей.

— Фигово пахал, если только на этот скворечник смог заработать!

Казалось бы, препираться с Соколовским у Ани не было возможностей, ввиду отсутствия памяти и возможности перепроверять за мужем каждое слово, но, как и в далёкой молодости, на каждое его слово у неё находилось десять в ответ.

— Дети… Дети, не надо. — выглядевшая потерянной и расстроенной Елена Александровна, не знала, куда от стыда деться. Она всецело была на стороне дочери, казалось бы, но и Павлика очень хорошо понимала. Сама с Анькой намучилась в те годы. Характер у неё был непростым. Подростковый бунт до самих родов никак из Анны не желал выходить. — Я как же… У меня же собаки. Я думала, хоть сегодня домой попаду. Наварю каши им про запас, а там Томка, соседка, забежит да покормит… А вы…? Вы почему ругаетесь? Ладно ты, — женщина махнула рукой на зятя, — Но ты же, Ань, — качая головой, обратилась к дочери, — Ты же его так любила. Все нервы мне вытрепала. Сколько я ночей не спала, всё ждала тебя домой. Спать не ложилась, пока вы там не нагуляетесь. А как ты к нему по ночам через окно убегала? Думаешь, я не помню, не видела? Анют, я прошу тебя…

Женщина не договорила. Поняла, в одно руководство всё ноющее в груди не собрать. Одним советом не поможешь.

— Ма, ты это… Не сердись, лады? — Аня потянулась к матери, обняла её крепко, вдыхая родной, чуть изменившийся запах, и пообещала. — Я постараюсь ни с кем не ссориться и вести себя хорошо. Не переживай, тебе не будет за меня стыдно. Но и ты меня пойми, мамулечка… Я любила Пашку… А это… — Ане огромных усилий стоило не отпустить очередную шпильку в адрес престарелого, по её мнению, мужа. — Это прям Павел! Постарайся меня понять. Нам просто нужно время. Всем. Не переживай так, прошу тебя, ма. Поезжай к себе, займись своими делами, и так от меня не отходила эти дни, а завтра, если захочешь, приезжай опять. Я буду здесь. Жива и здорова. Да и кто знает, может, мой муж перестанет быть старым пердуном, из него не нужно будет по слову клещами вытаскивать? Он перестанет ворчать, бурчать и жаловаться, и мы сможем нормально поговорить. В конце концов, нам нужно будет поговорить. Много о чём. Долго. И, думаю, нудно. Но это нужно будет сделать. А при тебе… Я немного стесняюсь, мам. Ты не обижайся только. Отдохни, займись своими делами. У нас всё будет хорошо. Не поубиваем же мы друг друга?

В пойманном взгляде жены Паша отыскал множество противоречий. Косой и недовольный взгляд явно сулил расправу и нёс в себе что-то ещё.

Соколовский не хотел, но вынужден был поддержать Анну в её предложении, выставить Елену Александровну за дверь. Ему это было выгодно. В конце концов, у него есть три дня выходных. Уж один день без помощи тёщи он как-то с собственной женой должен справиться. А справиться нужно. Двинутая вообще за языком не следила и хамила направо и налево. Он такого терпеть не собирался.

…но всё пошло наперекосяк, как только за тёщей закрылась дверь.

— Ты забыл, кто тебе в будку свет провёл? — горя праведным гневом, налетела на Пашу жена. Один удар обрушивался за другим на его грудь. — Ты какого чёрта меня перед матерью позоришь?! Ты как со мной разговариваешь, а?! Не смей! Никогда не смей больше со мной так общаться!

Глава 3

С ней невозможно было разговаривать. Но нужно было. Паша прекрасно это понимал. Без диалога, объяснений и рассказов этот кошмар мог затянуться на удручающе долгое время. Но и нервы ведь не железные. Это какую колоссальную выдержку нужно иметь, чтобы на упрёки жены адекватно реагировать?

— Ты мне сейчас предъявляешь за то, что было двадцать с лишним лет назад, Аня. — собрав остатки выдержки, Павел отпустили руки жены и отступил. — Ты даже не представляешь, как это тупо выглядит и как безумно звучит. Какая собака? Ты с детьми не всегда справлялась, а это лохматый, огромный и слюнявый монстр.

— Я? — Аня усмехнулась.

— Собака. — Соколовский с чего-то решил, что жена посчитала, будто бы он её назвал лохматым монстром.

— Нет. С детьми не справлялась я?

Осознав, что сказал лишнее, мужчина сжал переносицу и рвано выдохнул:

— Мне надо остыть. Я схожу в душ, а ты пока… Не знаю. Осмотрись.

О, Аня осмотрелась.

Пока сбежавший с поля боя муж был в ванной комнате, она обошла квартиру. Заглянула в каждый угол, за каждую дверь и, отыскав кухню, устало уселась за стол.

Голова раскалывалась невероятно. Такая одновременно знакомая и незнакомая жизнь будто все силы из неё вытягивала. И главное, желания что-либо вспоминать не было никакого. Вот просто никакого. Не хотелось даже стараться, прикладывать усилия и напрягаться. На интуитивном уровне она чувствовала, что жила ту жизнь, о которой наперебой рассказывали мама с Пашей, но подсознание… Подсознание нет-нет, а посылало фантастические сигналы в мозг.

Может, её просто забросило в будущее? Путешествия во времени, чем не разумное объяснение? Сейчас она посмотрит, что там в этом будущем, и вернётся назад. Туда, где Паша был добрый и ласковый, где он уважительно и сдержанно общался с её мамой, где не повышал на неё голос и не говорил с таким презрением. Где не было этого пугающего лица в отражении зеркала. Нет, в будущем она очень даже ничего. Не так страшен чёрт, как его малюют. Пока что хороший уход и макияж способны были спасти плачевную ситуацию, но тактильные ощущения… Мамочки, какими же они неприятными были. Это не её кожа — какая-то мягкая, неприятная на ощупь, тянущаяся маской какой-то. Не её острые скулы. Не её будто бы впалые глаза. Не её три волосины на голове. Не её тело. Обиднее всего было за грудь и живот. В общем-то, ввиду худощавости, на фигуру жаловаться не то чтобы было разумным, а вот её состояние… Кожа на животе мягкая, тянется. Ещё и этот уродский шрам от кесарева сечения. Он образовывал странный, небольшой мешочек на, в общем-то, плоском животе. Почти как у дяди Гены, который всегда ходил в гараж, затягивая ремень на штанах так, что пузо над ним по-уродски свисало вечно. А она не дядя Гена! Она девушка, женщина…

Это печально. Всё было печальным, куда бы Анна ни старалась переключить своё внимание.

Обрывки воспоминаний заплясали перед глазами, норовя атаковать мозг и пробраться к подсознанию. В них не было никакого смысла — дежавю, мельтешащее в голове, но не достигающее цели. На интуитивном уровне всё и так было понятно. Ощущение, что её забросило в будущее, таяло с каждым днём, и это пора было признать. Память взывала к ней всё чаще.

Заслышав звуки приближающихся шагов, Анна вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. Войдя, Паша застал жену, сидящую за пустым столом, недовольную, нахмуренную и надувшую губы. Надувшую губы — в прямом смысле. И если в её восемнадцать, даже двадцать, его это забавляло и умиляло, то вид надутой сорокалетней женщины возмущал.

— Я думал, ты ревизию хотя бы по холодильнику организуешь. — игнорируя цепкий взгляд, Павел прошёл вглубь кухни, включил электрический чайник и направился к холодильнику. — Меня дома почти не было эти дни. Здесь, кажется, кто-то сдох.

Анна ничего не говорила. Она наблюдала за мужем взглядом стервятника, отмечая и подмечая для себя незначительные детали в его поведении.

«Она реально в обиженку решила играть?» — по-своему истолковал молчание супруги Паша.

— Всё? Претензии и вопросы закончились? — достав овощи и колбасу из холодильника, мужчина положил их на стол.

— Закончились. — буркнула Аня.

— Что так? Всё, память вернулась?

— Дай бог, чтоб она и не возвращалась.

Паша замер на полушаге к дверце с отсеком для яиц и оглянулся, неверяще уставившись на жену.

— Что ты несёшь?

Это правда нужно было объяснять? Неужели ему было непонятно?

— Что есть, то и несу.

— Это твоя жизнь, Аня. Ты обязательно всё вспомнишь.

«И всё будет как раньше. Поскорее бы.» — продолжил мысленно Соколовский.

И он свято в это верил. Верил, что возврат к прошлому возможен без последствий. Верил, что всё можно откатить и забыть эти три дня как страшный сон. Верил пропорционально своему заблуждению.

— У нас прекрасные дети. — проговорил Паша, вернувшись к холодильнику. — Ты точно захочешь вспомнить, как они росли, как менялись. — он решил, что по краю лучше не ходить и чаще говорить обо всём хорошем, что было в их жизни. — Они такие разные, Анют. До невозможности просто.

— И за этих детей, надо полагать, я сполна расплатилась. — Анна хмыкнула.

— В смысле?

— В прямом. Думаешь, ты один постарел?

— Я не постарел!

— Ну, конечно. — Аня фыркнула в очередной раз. — У тебя вся рожа в морщинах. Ты волосы красишь. Мочалку какую-то на лице отрастил. Очень странно ты за собой ухаживаешь. Раньше брился перед каждой нашей встречей, чтобы меня щетиной не колоть. А сейчас что? Как с этим целоваться?

Паша осёкся, осознав, что пробелы в памяти жены распространяются дальше, чем их семья.

— Сейчас так модно, Анют. Многие носят бороды. Барбершопы открываются один за другим.

— Кто открывается?

— Парикмахерские. Мужские салоны красоты. Там и волосы, и бороды в порядок приводят. Это мода.

— Фиговая, значит, мода. Ты выглядишь как дед с этой бородой. Так бы и сказал, что тебе бриться лень каждый день.

Глава 4

Паша сунул в рот кусок подгоревшей яичницы с колбасой и прислушался к звукам дома. Он сам себе объявил обеденный перерыв от жены и разговоров с ней.

Было тихо. Подозрительно тихо.

Последний раз он видел Аню в их спальне, когда искал свой разрывающийся телефон. Собственно, это и стало причиной чуть подпорченного обеда. Много времени ушло на его поиски. Ещё бы немного и всё бы сгорело совсем, пришлось бы что-то заказывать и ждать.

Анна не принимала участия в поисковой операции супруга. Она подолгу рассматривала несколько фотографий в фоторамках и медленно перебирала содержимое столика для макияжа. Паша не злился, он счёл это хорошим знаком. Возможно, это пойдёт на пользу её голове. Она быстрее вспомнит их жизнь. Вспомнит, что она не цаца-королева, а жена и мать.

Прожевав пищу, Паша крикнул:

— Анют, иди поедим.

Ответа не последовало.

Голодовку решила объявить, что ли?

Нужно было проверить, как бы ещё чего с ней не случилось.

Только Павел вышел из кухни, как раздался звонок в дверь. Перелив дверного звонка заставил вздрогнуть и напрячься.

«Не дай бог, Полька!» — застыло в мыслях у отца, решившего скрывать от дочери всё произошедшее с её матерью.

В общем-то, он и Максиму вчера ничего не сказал, говоря с ним по телефону. Он искренне не хотел волновать детей.

Сын из лагеря вряд ли бы вернулся нежданно-негаданно, а вот дочь заявиться могла. Здесь ехать было всего ничего.

Тревога отступила, стоило Паше заглянуть в глазок.

Он тихо ругнулся себе под нос и открыл дверь.

— Вот только тебя мне сейчас не хватало. — недовольно промямлил он.

— Чего это? — Виталий, сверкнув белозубой улыбкой, результатом баснословно вознаграждённого труда стоматолога, невозмутимо переступил порог. — Я здесь на них своё обеденное время трачу, а они вот так кума встречают? — взмахнув букетом цветов и потрясая коробкой с тортом, Виталик принялся без рук стаскивать обувь. — Анька где?

— Где-то. — буркнул Паша.

— Улучшений нет?

— Ухудшения есть. Деградация. Полная. — понизив голос до шёпота, признался Соколовский. — Проходи в кухню, я позову Аню.

— И документы не забудь, которые ты в пятницу прихватил. — Виталик чётко обозначил, что он здесь не только как кум, но и как Пашин коллега.

Павел кивнул и отправился за женой.

Вот только вид мерно посапывающей и спящей жены в корне изменил всю ситуацию.

Удовольствие от представшей картины было почти физическим. В больнице было так же. После приёма лекарств Аня становилась молчаливее, мягче и всегда засыпала, а Паша в это время мог наконец-то выдохнуть и закрыть какие-то рабочие вопросы.

Соколовский взял со стола папку с документами и тихо, на цыпочках, боясь потревожить сон жены, вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну? Где вы там пропали? Молодость решили вспомнить? — встретил Пашу друг, ковыряющийся вилкой в его обеде. Подлец выбирал из яичницы колбасу и тут же отправлял её в рот, быстро жуя.

— Вырубилась Анька. Держи бумаги. — со вздохом, полным облегчения, произнёс Паша. — Какая молодость?

Отобрав у кума свою тарелку, Соколовский махнул рукой в сторону плиты, где стояла сковородка с яичницей. Виталик отрицательно покачал головой.

— Да не, если Анька спит, я лучше вечером заеду. После работы.

Паше отчего-то слова друга не понравились.

— Зашибись, а я? Анька, Анька… Может, у меня спросишь, как мои дела и моё самочувствие?

— Прости, дружище. Как твои дела и твоё самочувствие?

Выклянчил, выпросил.

Поморщившись, Паша неопределённого махнул рукой:

— Если этот пиздец сегодня-завтра не закончится, я сам двинусь. Я и забыл, какой сукой Аня была раньше. Её же терпеть невозможно! У меня уже у самого мозги кипят.

— Что ты хочешь сказать? — Виталик нахмурился.

— Тебе просто нужно её увидеть и услышать, Витах. Ты так не поймёшь. Это вообще не Аня! Это её ухудшенная старая версия. Это какая-то неправильная амнезия. Она, не то что не помнит последние двадцать лет своей жизни, она, сука, помнит всё, что было двадцать с лишним лет назад. В деталях. В подробностях. Это не амнезия — это какая-то подмена личности, я хер его знает. У меня терпение на исходе.

Друг ничуть не проникся его словами. Он почти процитировал слова Пашиной тёщи:

— Тю, нашёл проблему. Это же были ваши лучшие годы. Ты у мамки её гулять отпрашивал, вы бесконечно лобзались и сношались, как кролики. Тебе фортануло.

— Ты чё несёшь? — Паша аж побледнел, не встретив понимания. — Фортануло?

Виталик растерянно крякнул и хмыкнул:

— Не так сказал, прости. Конечно, хреново, что с Анькой произошёл такой несчастный случай. Но кто не мечтает в наши годы окунуться в прошлое, в свою молодость, вспомнить, каково это всё тогда было? Это покруче любой ролевухи будет. Ты представь. Мы пашем и пашем, как кони, потом приходим домой, а там Анька и Сашка, тоже отпахавшие половину дня на работах, а потом дома суетящиеся. Какая романтика? Какая лёгкость? Мы ужинаем. Наши мозги заняты проблемами, деньгами, детьми, домом, списком дел перед сном, списком дел на завтра… — Виталика аж передёрнуло. — Взрослая жизнь — скучная и сложная штука. Захочешь расслабиться, хер тебе. Потому что баба всё равно будет думать о записи на ноготочки, о стиральной машинке, глажке, подделке ребёнку в садик. И получается херня на выходе. Я не сдаюсь пока, но чувствую уже на грани. — из друга лезло больше откровений о его личном, чем о ситуации в семье Соколовских. — И это нормально. Мы же взрослые. Мы должны брать ответственность, решать дела, подстраиваться под обстоятельства, но, сука, так тошно иногда. И что ты с этим сделаешь? Ничего. Так эта жизнь устроена. А у тебя под боком жена, которая считает, что ей двадцать. Какие проблемы у неё были в двадцать? Где с тобой потрахаться?

Паша начинал понимать, что имел в виду его друг. Он сам себя порой ловил на мысли, насколько пресной и монотонной стала их семейная жизнь с Аней. Он принимал это, понимая, что у долгих лет совместной жизни есть свои последствия. Понимая, что после двух родов и вскармливания двоих детей, его жена не та холёная кошечка, иногда выпускающая коготки. Они менялись внешне и внутренне. И было бы неплохо, если бы дела обстояли так, как считал Витаха. Это бы точно всколыхнуло их отношения. Но реалии были таковы, что Анька поймала звезду какую-то, включила неприступную королеву, истеричку и то и дело называла его старым, всячески давая понять, что он её не привлекает, что он ей не интересен как мужчина.

Глава 5

До самого вечера Аня провалялась в постели. Обида душила. Она иногда порывалась разреветься и удариться в истерику, но на смену одному воспоминанию приходило другое, и истерика понемногу откладывалась.

Это ведь уже было. Она уже слышала разговор мужа с Виталиком. Это не дежавю, не размытое воспоминание — это было совсем-совсем недавно. И она это помнила. Но хотела ли она в этом признаваться? Стоило ли этим делиться с мужем?

Паша, проникнувшись словами друга, включил режим ожидающего соблазнения. Он немного убрался на кухне, заказал любимые Анины роллы, фрукты, шоколад и бутылку её любимого вина. Где-то внутри сидел зыбкий страх, что жена соврала ему, что она слышала их с Виталиком разговор, но он не поглощал разум. Хоть новая версия Анны, хоть устаревшая, а ему бы такой такой скандал прилетел от жены, что и представлять не стоило. Паша был уверен в этом, оттого и занялся приготовлениями к ужину, попутно отчитываясь каждый час названивающей тёще.

— Ань? — встретив доставку, Паша снова вошёл в спальню. — Не спишь?

Аня не спала.

— Не сплю. — со странной задумчивостью и протяжённостью в голосе отозвалась она.

— Давай поужинаем? Я твои любимые роллы заказал. И вино. Посидим, спокойно пообщаемся…

В многострадальной голове тут же замельтешили воспоминания, а в ушах зазвучали слова Колесникова.

Неужели Паша решил её соблазнять? Испробовать, так сказать, безмозглую и эгоистичную реплику супруги в кровати, по наставлению друга?

— Хорошо. Дай мне пять минут. — без особого энтузиазма согласилась она.

Пять минут пролетели быстро. Скоро Анна вошла в кухню, умытая и перевязавшая хвост.

— Прошу к столу, моя любовь. — Павел точно решил менять тактику. Он галантно отодвинул для неё стул, после чего вручил букет цветов, и поцеловал жену в щёку. — Это тебе.

Такая она, эта романтика на общей кухне.

Аня вдохнула запах цветов и тут же передала их мужу:

— В воду поставь.

Паша был несколько разочарован. Обычно Аня таким мелочам, как цветы и новые духи, радовалась, сияя, как солнышко, и прыгая, как молодая козочка.

Но то ли Соколовскому ещё предстояло.

Жена не оценила не только букет, не выказав должной благодарности, она и на сеты роллов смотрела с каким-то хищным прищуром.

— Вина?

Аня кивнула.

Паша наполнил их бокалы и приготовился было произнести тост, который подглядел в интернете, но Соколовская не позволила ему произнести и слова.

— Я не люблю запечённые роллы. Они, хоть убей, воняют и раскрываются для меня жареной мойвой. Почему ты решил, что это мои любимые роллы?

Паша напрягся. Он молча открыл второй сет, поменьше, и медленно выдохнул.

— Калифорнии нет. — невозмутимо проговорила Аня, пригубив вино из бокала.

— Цветы тебе не угодили, роллы не угодили… Постарайся понять, Анют, тяжело не тебе одной. Мне тоже сложно. Ты могла бы быть немного благодарнее и мягче.

— То есть, удобнее?

Новый выдох слетел с губ Соколовского.

— То есть, адекватнее.

Анна улыбнулась и кивнула:

— Ладно, надо признать, что с вином ты не облажался.

— Спасибо.

Поморщившись, Павел отпил вина, и, наконец, его озарило:

— Постой-ка… Ты помнишь, какие любишь роллы и вино? В нашей юности я тебя так не баловал, Аня. Да и не было такого культа суши, роллов. А запечённые роллы… Разве это не какое-то ноу-хау?

— Выходит, помню. — пожав плечами, Анна открыла свои бамбуковые палочки и невозмутимо принялась есть.

— Так, подожди… Я не понял. Помнишь или нет?

— Наверное, помню.

— Что это значит? Ты просто из вредности всё засрала? У меня, в отличие, от тебя проблем с памятью нет. Ты всегда заказывала запечённые роллы.

— Потому что ты их любишь и дети их любят. Себе я заказывала всегда отдельно Филадельфию и Калифорнию.

— Ты помнишь! — обвинительно воскликнул Паша.

— Ну-у, получается. — жуя, протянула жена.

Соколовский залпом осушил бокал и испытывающе уставился на невозмутимо ужинающую Аню:

— Память вернулась, а ты мне ничего не сказала?

— Я не думаю, что такие мелочи можно считать, как существенный прогресс. Что-то вспоминается, жужжит в голове, но не прям всё.

— Почему ты не сказала? Почему не поговорила со мной об этом? Разве это мелочи? Разве это неважно? У нас за плечами столько лет совместной жизни. Кто, если не я, может помочь тебе всё вспомнить? Ты должна была поговорить со мной, рассказать. Мы бы одно это воспоминание, как за ниточку, потянули и, может, ты бы ещё что-то вспомнила.

Пашину важность до основания разрушила одна фраза:

— Потому что я не чувствую тебя близким. — и мужское самолюбие добила следующая. — Потому что ты мне не нравишься.

— Что значит, не чувствуешь? Ты моя жена. Мать моих детей. Кто тебе ещё может быть ближе меня, а? — Паша начинал заводиться, повышая голос. — И что это за херня с тем, что я тебе не нравлюсь? Всегда нравился и вдруг не нравлюсь? Тебе напомнить, как ты всегда текла от меня? Да мы трахались…

Тихий голос смешался с недовольными и громкими высказываниями:

— Близость, Паш, это не про секс. Не только про него. Вот когда я вспомню, что-то из пошлого, я к тебе с этим подойду. Или не к тебе. Даже не знаю.

У мужчины ум за разум начинал заходить.

— В смысле, не ко мне? А к кому?

— Я же сказала, даже не знаю. — повела плечом Аня. — Может, у меня любовник был?

— Какой любовник? Не смеши меня. С тобой, чтобы потрахаться, целый квест нужно пройти. То у тебя голова болит, то от меня перегаром пахнет, то настроения нет, то эти дни. Любовник ей. — фыркнув, Павел плеснул вино в свой бокал. Отчего-то в горле пересохло.

— Да ты что? — серо-голубые глаза сверкнули странным блеском. — Вот, это только подтверждает мою теорию. На тебя у меня просто сил не оставалось. На любовника все уходили. Ты не заводись так, у самого-то, поди, тоже любовница была.

Глава 6

— Да чтоб тебя! — утро не задалось у Павла сразу же. Сначала позвонили в дверь, затем он чуть не упал с дивана, а вот, встав, сказалась и ночь, проведённая не в привычной и удобной кровати. — Иду я, иду! — зачем-то выкрикнул он.

Мышцы в теле звенели. Шея затекла и ныла до зубного скрежета.

Дожился. Родная жена в спальню не пустила. Роллы стрескала, половину бокала вина выпила и опять, сославшись на плохое самочувствие, их, между прочим, общую спальню оккупировала.

О какой там встряске в отношениях Виталик говорил? У Паши уже иная тряска — нервный тик и тремор!

— Доброе утро, Павел Евгеньевич. — просияла дурманяще пахнущая сладким парфюмом Наденька. — Виталий Борисович вам звонил? Вы документы отдали, а подписать забыли. — молоденькая блондинка игриво взглянула на Соколовского, протягивая ему папку с документами. — Автограф ваш, будьте любезны. — кокетливо рассмеялась молодая особа.

Паша онемел. С минуту его сердце совсем не билось, а после пустилось вскачь.

Вот же Виталик… Ну, осёл!

— Кто там, Паш? — голос за спиной не мог принадлежать никому, кроме Ани, но звучал он как-то по-новому, с незнакомыми провокационными нотками и переплетённым в них злорадством. — По работе? — подсказала подходящую версию сама супруга.

— А? Да. — Соколоскому сквозь землю провалиться захотелось.

Он резко обернулся, будто желая удостовериться, жена ли с ним говорила вообще, и шумно сглотнул.

В лёгком, коротеньком халатике, имитирующем шёлк, Анна шла по коридору уверенной походкой.

— Мы знакомы? — почти пропела жена.

— Нет. — излишне поспешно отозвался Паша.

— Я не у тебя спросила. — наморщив нос, проговорила Аня. — Давайте тогда знакомиться. Не стойте, проходите. Я Аня.

Всё, вот он, сердечный приступ. Паша и не думал, что в его сорок шесть уже пора заиметь конкретные проблемы с “мотором”.

— М? — Наденька растерялась, но порог чужой квартиры переступила. — Надя.

Чего греха таить, юной обольстительнице было интересно взглянуть, как живёт один из её начальников. На работе Павел Евгеньевич само очарование. Душка просто. Да и намёки он ей делал неоднозначные, сигналы всякие посылал, флиртовал при удобном случае, делами её интересовался.

Прохорова была бы и не прочь закрутить служебный роман с таким, как Соколовский. Была не прочь. До этого самого утра.

К эффектной блондинке с большими глазами наивной лани подкатывали женатики и прежде, но перспектив там особых не было. А в этой компании они намечались. Или нет?

Надя ожидала увидеть шаблонную жену: с пучком засаленных волос, в растянутой домашней футболке или допотопном халате, с лишними килограммами, с глубокими морщинами и недовольным взглядом. Это ведь обычное дело? Мужики бегут оттуда, где неприятно глазу, где тяжело мозгам, где нельзя расслабиться и отдохнуть. А тут…

— Ой, — хихикнула гостеприимная хозяйка, увлекая гостью на кухню, — За беспорядок простите.

Прохоровой что-то совсем не по себе стало. Ладно шаблон жены трещал по швам — Анна хорошо выглядела, была стройной, расхаживала по дому в отпадном халатике, и волосы у неё были чистыми и распущенными, так у них же тут… Что у них тут?

Беглый взгляд сразу выхватил всё важное: роллы, вино, цветы.

— Чаю? — будто с какой-то издёвкой поинтересовалась Аня, мимолётно проведя кончиками пальцев по бутонам.

— Ей некогда. — отозвался Паша, на ходу подписывая бумаги. — У нас проект горит. Скоро презентация.

Второй раз он уже не давал этой девушке рта раскрыть. Второй. Подозрительно, однако.

— Я… Пожалуй, да. Спасибо большое. — нашлась Надя, захлопав пушистыми ресницами. — Побегу. А то Виталий Борисович заругает.

— Ну, если заругает. — протянула Анна. — Тогда бегите, конечно. В другой раз кофе выпьем. Посплетничаем.

У Паши сердце заныло.

Что это за синдром Чебурашки проснулся в его жене? Откуда это желание искать себе друзей? Ещё и кого? Надьку!

Тьфу ты.

— Милый, гостью-то проводи. — ухмыльнулась Соколовская.

Паша опомнился. В рекордные сроки выставил Надю из квартиры и даже слова ей не сказал. То ли от шока, то ли от страха, но слов не находилось для той, с кем он мог в кабинете по полчаса трепаться, источая ауру властности и непринуждённости.

— Это всё не то, что ты подумала. — дебильнее фразы для жены не нашлось.

— А что я подумала? — недоумённо выгнув бровь, Аня присела за стол и закинула ногу на ногу.

— Давай не будем в эти игры играть? Вчера я кем только для тебя не был, а сегодня милым уже стал. Заревновала? — внезапно замаячил повод подтолкнуть жену к простой истине: они любили друг друга.

— Милый, это не ревность. Не обольщайся.

— Да брось. Понятно же, что ты меня любишь. Признай, тебе неприятно, что вокруг меня такие молоденькие девушки крутятся. Это нормально. Меня тоже некоторые такие моменты задевают.

Анна нахмурилась, будто силясь что-то вспомнить, и выдала:

— Костя, да?

Павел шумно сглотнул и кивнул.

— Ты вспомнила? Родная… — в его голосе было столько неподдельной радости, что Аня чуть не сдалась. В последний момент ей рот словно невидимая рука закрыла.

А он вернувшимся воспоминаниям радовался или тому, что опять можно жить свою жизнь и особо не напрягаться?

— Да, что-то такое припоминаю. Он же огромный, боже. — играя, Анна чуть ли не присвистнула. — Не представляю, откуда у него столько времени качаться.

— Кто качается? Костя? Да он химию всякую жрёт, вот его с неё и разносит. — ревностно выпалил Соколовский.

— Я его что-то починить просила… — как бы невзначай, Аня заглянула в глаза супруга, тщательно подбирая каждое слово. — Не помнишь, что именно? Номер свой ему почти продиктовала. Ты встрял. Раздухарился. Петухом прыгать начал. Сам сказал, что починишь… А что починишь-то?

Паша качнул пару раз головой. Вспомнил соседа-качка, якобы на все руки мастера, вспомнил его взгляд, которым он его жену жрал, пока эта идиотка ему свой номер диктовала, и не нашёлся что сказать. Дело, как это некстати, касалось той самой треклятой вывески над Аниным магазином.

Глава 7

Нужно было срочно сменить опасную тему. Паша рыбкой нырял из одной в другую, но каждая последующая так же становилась опасной. Все разговоры заходили в тупик.

— Ты хорошо выглядишь. И приятно пахнешь. — наконец-то, подметил он.

— Ну, не знаю, чем там я для тебя пахну. Как по мне, то здесь пахнет духами Нади. — Аня будто специально возвращала мужа то к одной неприятной теме, то к другой. — Кто носит летом такие удушающе-сладкие ароматы?

— Да? А я и не обратил внимания. — в очередной раз за это утро солгал Паша.

Ему нравился парфюм Нади. Сладкий, заявляющий о себе, дерзкий, даже тяжеловатый. Анна подобными пользовалась редко, хотя в своей небольшой парфюмерной коллекции имела несколько ароматов со схожей пирамидой. Ей нравились свежие запахи, пудровые, нейтральные, нежные. Иногда было и не отличить, чем от жены пахло: духами или кондиционером для белья.

— Проверь рецепторы. — ухмыльнулась Аня.

Паша заторможенно кивнул и снова поспешил сменить тему:

— Я тогда тоже в ванну. А то бомжом себя чувствую, глядя на тебя. Ты прекрасно выглядишь. — попытавшись было поцеловать супругу, Паша получил пятернёй по лицу. Не сильно, но довольно обидно. — Что ты делаешь?

— А ты? Зачем целоваться ко мне лезешь? — упирая ладонь в лицо Паши и отодвигая его от себя, поинтересовалась Аня.

— Может, потому, что ты моя жена?

— Я пока к этому не готова. Можешь в щёчку поцеловать, если сильно хочется.

Не готова она. Вот же…

— Детский сад. — качая головой, Павел не пошёл на предложенный компромисс и вышел из кухни.

Прихватив с собой телефон, Паша заперся в ванной. Включил воду и снял блокировку. Внутри сидело какое-то тянущее чувство лёгкой тревоги.

Звонков от Виталика не было. Как это ни странно.

Не показалось же ему? Надя вроде сказала, что кум должен был ему звонить. Или звонил? Или не сказала, а спросила?

Набрав друга, Паша долго слушал гудки. Казалось, в самый последний момент Виталик решил ответить:

— Да, Пах?

— У тебя там что, маразм старческий на подходе или ты так решил меня до инфаркта довести? Какого хера ты ко мне Надю отправил? — он пытался говорить тише, так, чтобы его слова заглушал шум воды, но непонимание выливалось в злость и голос стремился всё время вверх.

— Я? Я вообще её никуда не отправлял. Стас должен был заехать в обед, но эта влюблённая дурочка сама вызвалась и помчалась к тебе, роняя каблуки. Я сам узнал, только вот сейчас, когда Стасяна у кулера увидел.

Соколовский внутренне взвыл.

Что за бардак у них там без него творился? Может, они бы ещё уборщице отдали столь важные бумаги и в курьеры её оформили?

— Идиоты. Ладно, рассказывай, как там дела.

— Это ты рассказывай. Не представляю, как ты охренел, когда Надьку увидел. Подписал бумаги хоть?

Поболтав с другом ни о чём минут пять, Паша, наконец, выдохнул и успокоился. В конце концов, ничего страшного не произошло. Всё худшее было сугубо в его голове, внутри него самого. На деле же: просто визит, можно сказать, коллеги. Он сам себя накрутил и разогнал эту ситуацию чуть ли не до надвигающейся катастрофы.

Освежившись и приведя себя в порядок, Соколовский почувствовал себя гораздо лучше. Уже можно было бы и позавтракать. Плотно. Ибо вчерашняя яичница и роллы были вообще ни о чём.

— Анют, ты ничего вкусного не наколдовала? — входя в кухню в одном повязанном на бёдрах полотенце, Паша улыбался, как мартовский кот.

Анна оторвалась от изучения какой-то записной книжки, пристально пригляделась к мужу, попутно сделав глоток горячего кофе, и спустя какое-то время просто покачала головой, опустив взгляд.

— Есть охота. — протянул Паша. — Могла бы…

— Не могла бы. — резко оборвала мужа Аня.

Паша подвис.

— Что? — бегло взглянув на него, Анна хмыкнула. — Если бы я умела колдовать, на столе бы уже стоял и завтрак, и обед, и ужин. А раз уж это всё нужно готовить, тратить на это своё время, силы, фантазию, думая, чтобы приготовить такого, то, соответственно, и еды готовой нет. Наколдуй сам.

Какая муха её укусила?

— Я так-то могу и вчерашние роллы поесть. Раз уж ты запечённые не любишь, оказывается. Так говоришь, будто я тебя у плиты на цепь посадить хочу.

— Вот и поешь. Всё правильно. Только лёгкие пути, только временное решение проблемы.

— Какие пути? Какие проблемы? Нормально же всё было. Чего ты, милая?

— Я чего? — Аня зло на него зыркнула. — А вот чего! Полюбуйся! — толкнув по столу ежедневник, Соколовская упрямо сложила руки на груди и приказала. — Ты посмотри, посмотри, внимательно посмотри.

Что ещё за новые претензии?

Паша бегло заглянул в разлинеенные страницы.

— Это не моё. Это твоё. Твой почерк.

Анне на мгновение показалось, что она замужем за беспросветным идиотом.

— Я знаю, что моё. Я свой почерк ещё могу от твоего отличить. Ты посмотри, сколько дел в этом ежедневнике! Посмотри!

— Да на что смотреть-то? — Павел искренне не понимал.

Стирка, глажка, тренировки сына, готовка, закупка продуктов, уборка — скукота же. Ничего необычного.

— Ладно, не смотри. — скрежетнув зубами, Аня забрала свой ежедневник себе и оскалилась. — Свой неси. Давай сравним!

— Мой на работе. Зачем он мне дома?

— А почему он на работе? — подводила мужа к правильным ответам Соколовская. — Ну?

— Потому что у меня другие задачи на день, Анют. Это же очевидно.

— Очевидно, что? Что ты решил, будто работа — твоя единственная обязанность?

— Я вообще такого не говорил.

— А говорить не нужно, всё и без слов понятно. По вот этим страницам! Это же срань господня! Неудивительно, что я нашу жизнь не помню. Что там помнить? Бесконечную готовку и уборку? Я двадцать страниц перевернула, прежде чем нашла запись о походе в музей. И то, надо полагать, этот выход в свет без тебя состоялся! Батенька, да вы охренели!

Паша не понимал, в чём проблема. Столь рьяное негодование казалось ему нелепым.

Глава 8

Пристала с этими документами… Паше пришлось полчаса потратить на их поиски. А главное, для чего, боже? Что они ей дадут? Она что юрист? Нет. Да у неё и тяги к юриспруденции в юности не было. Взбесилась просто.

— Как видишь, — скрывая недовольство в голосе, произнёс Паша. — Всё честно. Доли есть у детей и у нас. Равные. Всё честно.

Аня заторможенно кивнула, на что Павел усмехнулся.

Что и требовалось доказать. Очередной заскок супруги, не более.

— А счета? — спросила она

— А что, счета?

— Мне нужны выписки с наших счетов. — с непоколебимой уверенностью в голосе заявила Анна.

— Ты издеваешься, Ань? Зачем тебе это? Тебе не кажется, что ты не на том концентрируешься? Тебе нужно нас вспоминать, детей, нашу жизнь, наши отношения…

— То, что мне на самом деле нужно, я сама буду решать, Паш. Мне просто всё это очень сильно не нравится.

— Что тебе не нравится? — начинал заводиться Соколовский. — Тебе нужны были документы на квартиру, я их показал. Что ты ещё выдумываешь? Я на побегушках у тебя бегать должен? Всё же честно, справедливо.

— Не всё. — Анна покачала головой, неуверенно взмахнув рукой. — С юридической точки зрения, может быть, и да. Это радует. Ну а в остальном?

— Что в остальном, Ань? Мы двадцать лет в браке. У нас двое детей. Да, нам приходится работать двоим, чтобы жить достойно и дать детям старт в жизни. Да, ты, может быть, не о такой жизни мечтала в свои восемнадцать, двадцать, но есть как есть. Мы хорошо живём. У нас своя квартира. У нас есть хороший счёт в банке. Даже два — один накопительный. Этим летом мы планировали Полинке квартиру покупать. Через лет пять возьмём и Максу, как раз он уже совершеннолетний будет, учиться пойдёт или в армию. У меня сейчас проект хороший. Если я его не просру, то закроем наши планы по покупкам раньше на пару лет. Ну, вот такая у нас жизнь, Анют. Может, и скучная, но стабильная. Мы никогда не собирались разводиться или расставаться. Мы знали, что мы вместе навсегда. Тебе не двадцать, пойми же. У нас нормальная и счастливая жизнь.

Сердце Ани дрогнуло. Обида и разочарование понемногу начали отступать. Конечно, неприятно было осознавать, что никакие её мечты не осуществились за такой большой отрезок жизни, но и она это время не в коме была, а жила. Детей рожала, несла за них ответственность, работала, трудилась, строила новые планы, наверняка и мечтала о чём-то другом, о чём-то новом, расставляла другие приоритеты, ввиду новых обстоятельств… Но неприятно было всё равно.

— Извини, Паш. — хрипло произнесла Аня, послав извиняющуюся улыбку мужу. — Я просто… Не знаю. Я разобраться во всём хочу. Хочу лучше понять и себя, и тебя, и нас. Всё вроде бы понятно, но как в тумане. — в момент слабости на серо-голубых глазах выступили слёзы. — Ты будто чужой. Я, хоть убей, не могу тебя воспринимать, как своего парня… Мужа. Ты иначе говоришь, иначе себя ведёшь, не говоря уже о том, что ты выглядишь иначе. Я всё понимаю, я знаю, я что-то помню, я верю, но я не чувствую, что ты это ты, потому что помню, как будто бы другого человека. Внутри ничего не откликается.

Паша словно окаменел, не веря собственным ушам, а Аня продолжала:

— Дети, стабильность, своё жильё — это прекрасно. То, что мы думаем о будущем детей, тоже прекрасно. Я рада, что мы что-то копим, строим планы, а не прожили эти годы впустую. Но всё это так никак. Что это за жизнь такая? Сейчас работать, чтобы дочери квартиру купить, потом, чтобы сыну, а… А образование для них? А потом что? Внуки? Всё, я бабка. Будто и не жила. У меня это в голове не укладывается.

— Это взрослая жизнь, Анют. — отмерев, Паша стёр со щеки жены слезинку и устало улыбнулся. — Наверное, я тоже лет двадцать назад мечтал о другом и другой жизни хотел. Мне тоже пришлось от многого отказаться. Сначала Полька, потом Макс. Дети меняют. Да и ты… Ты ведь нашу жизнь строила. И квартиру эту взять ты настояла. И копить твоя идея была. И многое, многое другое. Иногда я за тобой не поспевал. Думал, обзаведёмся жильём и остановимся. Будем чаще отдыхать, больше денег тратить, а нет. Ты переубедила меня, что нужно быть ответственнее и приземлённее. И ты была права. Мы не прожили эту жизнь, как хотели, так, возможно, наши дети, имея образование и собственное жильё, смогут жить так, чтобы спустя двадцать лет не сожалеть о потерянных годах. Жить так, как им хочется. У нас не получилось, так пусть хоть у них всё будет хорошо.

Анна проглотила вставший в горле ком:

— Думаешь, уже поздно?

— Для чего?

— Ты сказал, у нас не получилось жить так, как хочется. Думаешь, уже поздно жить так, как хочется?

Соколовский грустно улыбнулся и обнял жену:

— Я думаю, что на это нужно много денег.

— Но у нас ведь есть деньги…

— Ох, Анют, — поцеловав Аню в висок, Паша вздохнул, — Это ты сейчас такая резкая и дерзкая, а вспомнишь всё и такой скандал мне устроишь, если мы хотя бы сотку спустим, у-у-у. Ты бы себя видела. В гневе ты страшна. Во всём, что касается будущего наших детей. Как ты репетиторов Полькиных отстаивала, на которых я половину зарплаты спускал, которые особо и не нужны были. У нас потрясающая дочь, отличница почти. И тоже не зря. Поля хорошо сдала экзамены. На бюджет поступила. Скоро, наверное, репетиторы её отобьются. А впереди у Макса выпускной, экзамены, учёба или армия…

Аня слушала мужа, затаив дыхание. Едва ли не впервые за эти дни она увидела в этом взрослом и бородатом мужчине своего Пашку. Почувствовала его, потянулась к нему, коснувшись подушечками пальцев совсем неколючей бороды.

Глупость такая, носить такое на лице. Но что-то в этом всё-таки было.

— Ань? — хрипло позвал жену Паша. Он считал её эмоции, понял по долгому, немигающему взгляду и чуть приоткрытым губам то, что вертелось у неё в голове.

— М? — протянула она, обдав его губы горячим и таким манящим дыханием.

Этого было достаточно.

Как обезумевший и оголодавший, Паша впился в податливый рот, чувствуя то, чего уже давным-давно не чувствовал к своей жене — одержимость, желание обладать.

Глава 9

Они целовались жадно, соскучившись по этим ощущениям, по близости, по той искре, что когда-то зажгла их союз. Аня обвила руками его шею, прижимаясь ближе, желая раствориться в нём, забыть обо всём, что мучило её в последние дни.

Слова были не нужны, всё и так было понятно. Они соскучились друг по другу, соскучились по тем чувствам, что когда-то их связали.

Она поняла, что всё ещё любит его, что он всё ещё её Пашка, несмотря на все изменения, произошедшие с ними за эти годы.

А за любимого мужчину ведь можно и побороться, правда?

— Спасибо, — прошептала она, целуя его в плечо.

— За что? — спросил он, улыбаясь, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Подобные секс-марафоны, особенно на кухне, без ортопедического матраса и подготовки, казались Паше чертовски хороши, но лишь в фантазиях. На деле — ноги отнимались, и сердце заходилось в бешеном ритме. Но ощущения… Ради этих ощущений, пожалуй, стоит и не переставать пытаться.

— За то, что ты есть, — ответила она, закрывая глаза. — За то, что ты мой.

Подхватив разомлевшую жену на руки, он, как пушинку, понёс её в спальню. Чувствовал, что ещё немного и свалится с ног. Спина ещё разболелась. Кошмар какой-то.

Аня по-девичьи хихикнула, оказавшись на кровати, и протянула к мужу руки.

— Эй? А ты?

Он бы предпочёл водички попить, чуть полежать, перевести дыхание, успокоиться, выдохнуть, но в глазах стукнутой по голове Аньки ему не хотелось лишний раз выглядеть старпёром. Она и так его время от времени называет то старым, то дедом, то дядей.

Потянув край халатика в сторону, Паша лёг рядом и закинул ногу жены на себя:

— Минут пять мне дашь, ненасытная моя? — улыбаясь произнёс он, гладя гладкую ножку.

— Я тебе половину своей жизни отдала, Паш. — прошептала Анна, потянувшись руками к постаревшему лицу любимого. — Что мне какие-то пять минут? Хоть десять.

Пашу тронули её слова на самом деле, но искренности и откровений для одного дня ему, как будто, было уже достаточно. Он не смог сказать о своих чувствах так же открыто, уместно и красиво, как Аня. Предпочёл взять другой курс.

— Ты, конечно, Аня, да… — ему хотелось сказать, что сегодня жена подняла его мужское самолюбие до небес, но он не смог. Побоялся, что новая Аня воспримет эти слова как упрёк или жалобы. А сказать было о чём. Он давно не слышал её стонов. Очень давно. Он давно не видел жену бездельницей, ничего не делающей, к которой можно приставать, не боясь нарваться на недовольство. Он и халата этого у жены не видел! — Халатик твой этот… — протянул Паша, сконцентрировавшись на самом безобидном. — Не помню его.

— Это взаимно. — улыбнулась Аня. — Но у нас не амнезия и не склероз. Он новый. Я нашла его внизу, на нижней полке шкафа и оторвала бирку. Думаю, это нормально. Для девочек норма покупать вещи про запас или для какого-то случая, который может и не подвернуться. — она хмыкнула, но в лице переменилась. — Но кое-что меня напрягло. — призналась. — В гардеробной, почему-то не мои платья развешаны.

— У тебя целый магазин одежды, Аня. — неверно истолковал слова жены Паша. — Хоть всё своими платьями займи.

— Да я не о том. У тебя очень много костюмов, рубашек, всё так красиво развешано, а моя одежда, как в сэконде, валяется на полках. Ну, за небольшим исключением. Неприятные ощущения какие-то. Как будто это больше, чем шкаф, больше, чем гардеробная.

— Можешь это исправить. Развесь хоть по всему дому свои платья. Я точно не обижусь. Буду довольствоваться полкой в шкафу. — благосклонно разрешил Паша, не подумав, кто ему тогда по утрам будет с этой самой полки рубашки в порядок приводить: оглаживать или отпаривать.

— Я подумаю. — кивнула Аня, перебирая пальчиками по негустой растительности на груди мужа. — Ты отдохнул?

У Паши сердце споткнулось. В его жену точно кто-то вселился.

Ему столько бонусов и секса не перепадало… Да он бы не вспомнил, когда ему вообще столько всего перепадало, даже если бы сильно захотел и постарался! Секс в браке, особенно когда у вас за стеной дети, это всегда несколько сложная тема. С разноплановыми сложностями: то в исполнении, то в обоюдном желании, то в заморочках по подготовке к нему, то по стыковке времени. А тут…

— Ты меня уработала. — прозвучало признание после обеда.

— Да ну? — Аня с сомнением фыркнула. — Мы раньше могли и чаще. Особенно когда дорывались до кровати и нормальных условий.

— Раньше, Ань. И точно так же, я потом от твоего секс-родео отходил. У нас двое детей. Мы не то чтобы вели активную сексуальную жизнь.

— Что ты хочешь этим сказать? Мы редко занимались любовью?

— Мы иногда даже планировали, когда заняться любовью. Ты, наверное, просто в своём ежедневнике ещё не дошла до этих записей. Но какой-то секс у нас, конечно, был.

— Ой всё, не продолжай. Я только начала вылезать из ямы, где всё фигово и моя жизнь — мрак полнейший, а ты меня опять обратно. — Анна поморщилась. — Сейчас я начну думать, что было бы желание, а возможности можно было бы и найти. Начну думать… Ой нет, всё. — повторила она. — Не сейчас. Давай о чём-нибудь хорошем?

— Давай поедим уже чего-нибудь, а?

Не такого хорошего Аня ждала, конечно же.

— Давай. А где?

Паша замешкался, растерялся от такой постановки вопроса.

— Как понимать, где?

Аня охотно объяснила:

— Ты хочешь сказать, что пойдёшь сейчас что-то готовить? Я точно не пойду. Да и я не то чтобы умею хорошо это делать. Не помню, наверное, скорее всего. Мне влом. А ты мне что обещал?

— Что? — заторможенно переспросил Соколовский.

— Что по ресторанам меня водить будешь. Что я кухню всего мира попробую.

Ох, не ту какую-то память его жене отшибло. Не ту!

— Раньше ты меня никуда толком не водил, потому что у нас у обоих денег не шибко много водилось, а сейчас же у тебя деньги есть. Вот я и спрашиваю… Где мы сегодня будем обедать или уже, получается, ужинать?

Глава 10

Одно маленькое разочарование накладывалось на другое и образовывало большой ком Аниного недовольства. Ей всё время приходилось сдерживать себя и напоминать, что она сорокалетняя женщина, что как-то она эту жизнь прожила бок о бок с Пашей, что в отношениях нормально не делиться какими-то эмоциями и ощущениями, но получалось с каждым разом всё тяжелее и тяжелее.

Сначала муж не оценил её образ. Она действительно потратила много времени на сборы в ресторан, но это казалось таким нормальным, таким обыденным, что его негодование не откликалось внутри, а ранило. Вместо комплиментов и поцелуя в щёку, Аня услышала:

— Ну, наконец-то! Мы реально уже ужинать поедем. Давай быстрее, успеваем ещё на бронь.

Было неприятно, но Аня стерпела.

Следующим разочарованием стало заявление Паши, сделанное по дороге в ресторан:

— Я тогда заказ сразу сделаю, чтобы ещё там час лишний не ждать. — прозвучало как: раньше сядем — раньше выйдем.

— Зачем? — Анна нахмурилась, поправив причёску небрежным жестом. Волнение усиливалось. — Ты выбрал ресторан, до которого час езды?

— Нет, конечно. Но всё быстрее будет. Десять-пятнадцать минут сэкономим — уже хорошо.

Соколовская не понимала, что там хотел сэкономить Паша и, главное, зачем. Можно ведь просто расслабиться и провести время друг с другом. Можно выпить кофе, вина, коктейль и поговорить, пока будет готовиться еда. Можно флиртовать, держаться за руки, целоваться, да хоть обсудить кого-то за соседним столиком! Почему нужно всё делать быстрее, Аня не понимала, и это её чертовски раздражало.

Вечер, который намекал на романтику и продолжение сближения, угрожал стать причиной большого скандала. И начала его отнюдь не Анна.

Поймав на своей жене несколько мужских взглядов по дороге к их столику, Паша не промолчал. По его мнению, он и так уже сделал больше, чем достаточно: пошёл на уступки жене, не психанул, выждал все стадии марафета, привёз в ресторан, не упрекнул в потраченном времени, за которое можно было бы ужин на роту солдат приготовить, но раздражение, сидевшее внутри, нашло-таки выход.

— Зачем это всё нужно было? — отпустив официанта, Паша ревностным взглядом обвёл зал.

— Что, всё? — Аня не поняла. Ей разрешили хотя бы выбрать для себя напитки, она начала только-только успокаиваться.

— Вот ты два часа красилась, наряжалась… Зачем? Чтобы сейчас поесть и поехать домой? Или чтобы на тебя другие мужики пялились?

— Что? — суть претензии ускользала от Анны. — Это сцена ревности, милый? Или ты совсем не хочешь здесь находиться, вот и портишь атмосферу своим бу-бу-бу? Показываешь, что компромисс с тобой один чёрт будет проигрышным?

— Я пытаюсь понять, зачем тебе это всё нужно было. Мы могли бы заказать доставку на дом, на крайний случай. Не нужно было собираться и тащиться куда-то. Но тебе захотелось. Почему?

— Почему я не могу выйти из дома со своим мужем? Я пока не понимаю, что ты на самом деле хочешь сказать?

— Овчинка выделки не стоит — вот, что я пытаюсь сказать. И ты это прекрасно понимаешь. Ещё и вырядилась…

Щёки Ани предательски вспыхнули. Она затаила дыхание, думая, что муж продолжит и оскорбит, но он замолчал.

— Мне захотелось, чтобы ты меня поцеловал. Мне захотелось заняться с тобой любовью. Мне захотелось сходить с тобой в ресторан. Это порыв, Паша. Мне просто так хотелось. Я не знаю, что ты пытаешься в этом желании увидеть, но я уже начинаю жалеть обо всём, что между нами сегодня было. Со мной не нужно так разговаривать и так себя вести. Я выгляжу хорошо. И собиралась я долго, потому что много времени ушло на то, чтобы отыскать подходящую одежду в каких-то, мать его, закромах. Отпарить платье и найти подходящий комплект белья, который бы не выделялся под этим платьем бабкиными широкими бретельками или трусами-панталонами.

Паша недовольно поморщился:

— Так если тебе просто в ресторан хотелось, то и одеться нужно было нормально. Нормально, а не выряжаться, как на чью-то свадьбу.

— Мне для себя и немного для тебя красивой быть захотелось. Чтобы тебе со мной стыдно не было в люди выйти. Сам-то ты снял отлаженную рубашку с вешалки, выглаженные брюки, оттуда же, и ходил, ныл: «Долго ещё, долго ещё…» — гнусаво передразнила мужа Анна. — Мне нужно было, как чмошнице одеться, когда ты в рубашку и брюки вырядился?

— Нет, родная, вот это всё, точно не для меня. — Паша жестом указал на приличное, но цепляющее взгляд декольте. — Я точно знаю, что там под одеждой не то, что ты хочешь показать другим. Не так всё высоко и подтянуто. И я тебя такую люблю. Настоящую. Мне не нужна вот эта как бы отфотошопленная Аня. Я бы с тобой хоть в джинсах и футболке…

— Закрой свой рот! — Аня не сдержалась и немного повысила голос. — Всё! Я сказала, всё! Я тебя услышала и поняла. Проблема не во мне, а в тебе. Тебе жена-чуханка нужна, на фоне которой ты будешь выглядеть лучше и интереснее. Если это идёт в обратную сторону, то ты желчью всё забрызгаешь. Я не буду больше тебя слушать. — Паша только было открыл рот, чтобы сказать, что Аня несёт бред, как Аня взмахом руки заставила его замолчать. — Ни слова больше. Не хочу ничего слышать. Хочу поужинать молча. Мне неинтересно, что ты хочешь и можешь мне сказать. Да мне просто плевать на это.

Паша думал, что знал свою жену. Даже обижаясь, она всё равно первой шла на контакт, начинала диалог, выбирая как бы нейтральные темы, касающиеся быта или детей. Она не вывозила игр вдолгую. Он думал, что это тот самый случай. Сейчас она перебесится, успокоится и сама начнёт разговор с обсуждения, скажем, напитков или салатов. Но вышло наоборот.

— Вот же чёрт… — сорвалось с губ Паши при виде своего начальника.

Сидеть стало неудобно. Павел заёрзал, ведя взглядом Ивана Ивановича по залу ресторана, и опустил голову, когда его босс, в компании незнакомой, длинноногой брюнетки, остановился у ближайшего столика. Аккурат за спиной Ани.

Вот он как чувствовал, что ни в какой ресторан тащиться не нужно было. Теперь ещё перед этим сопляком оправдываться придётся. Если он их, конечно, увидит.