Развод. Без права на возврат

Первая глава

– Мам, а папа так и не приехал вчера? – Лиза стоит на пороге кухни, скрестив руки.

Её взгляд острый, недоверчивый, как будто она уже всё знает, но зачем-то хочет услышать мой ответ.

Я медленно поворачиваюсь к ней, сжимая в руке кружку с кофе. Горячий пар обжигает губы, но я даже не замечаю.

– Его задержали дела, и он не успел на самолёт, – говорю я слишком быстро. – Но он обещал, что сегодня точно будет дома. И те наушники тебе привезёт, как вы и договаривались.

Лиза хмыкает и закатывает глаза.

– Как и в прошлый раз. И в позапрошлый.

Мне хочется возразить, сказать, что она несправедлива, что у отца действительно работа, командировки, важные встречи… Но слова застревают в горле. В последнее время Лиза стала холоднее к нему. Раньше бежала встречать с порога, а сейчас лишь кивает, когда он заходит, не отрываясь от телефона.

Я списываю это на подростковый бунт, но где-то в глубине души копошится тревога: а вдруг у неё какие-нибудь проблемы и она не хочет мне о них говорить? В конце концов, четырнадцать лет – самое время для «подросткового» кризиса. Я стараюсь проявлять терпение и понимание, стараюсь поддерживать открытый диалог, но, видимо, что-то делаю не так.

Я вздыхаю, глядя на кружку, где кофе уже остывает. Может, она просто чувствует, как он изменился? Ведь раньше, даже загруженный делами, Дима всегда находил время, чтобы провести его с дочерью.

Хотя и его тоже можно понять. Последний из его проектов неожиданно выстрелил, после огромной череды неудач. И это логично, что он старается выложиться по полной, чтобы удержать свой бизнес на плаву.

– Ладно, – вздыхает Лиза и плюхается на стул, пододвигая к себе тарелку с сырниками. – Выглядит аппетитно.

Я улыбаюсь, и она оживляется. В это мгновение я вижу в её глазах ту самую девочку, которая верила, что её папа – самый лучший на свете.

– Мам, а можно ещё один сырник?

Лиза тянется через стол, и солнечный луч ловит золотистые блики в её каштановых волосах – точь-в-точь как у её отца, когда мы с ним только познакомились.

– Конечно, солнышко, – вновь улыбаюсь я, подкладывая ей ещё сырников.

– Очень вкусно! – объявляет она с набитым ртом. – Ты – лучшая!

Я чувствую, как что-то тёплое разливается в груди.

– Возьми ещё сметаны, – бормочу, чтобы скрыть дрожь в голосе, и добавляю ложкой воздушную белую горку к её сырникам.

Дочь доедает свой завтрак и быстро моет за собой посуду.

– Тебе отвезти в школу?

– А Ленку захватим по пути? – спрашивает она.

– Ну конечно.

Мы выходим из дома и садимся в машину. Лиза включает музыку, что-то современное, с быстрым ритмом, и мы смеёмся над её попытками подпевать в такт. На душе тепло, несмотря на утреннюю колкость.

Когда мы останавливаемся, чтобы забрать её подругу, Лиза вдруг показывает в окно с криком:

– Мама, смотри!

Я не успеваю увидеть, что произошло, но на асфальте лежит мальчик лет семи, а какая-то женщина, видимо, его мать, что-то кричит вслед уезжающему парню на электросамокате.

Мои руки уже на ручке двери, прежде чем мозг успевает оценить ситуацию.

– Ждите в машине, – бросаю я девочкам, но дочь уже отстёгивает ремень.

Я подбегаю к ребёнку, который лежит, поджав левую ногу. Слёзы текут по его лицу, но он сжимает губы, стараясь не всхлипывать слишком громко. Его кроссовок со светящейся подошвой неестественно вывернут.

– Он даже не остановился... – бормочет женщина, а её руки дрожат, когда она пытается приподнять сына. – Миш, дай посмотреть...

– Не трогайте, – останавливаю я её, когда она тянется к его ноге. – Тут явно нужна помощь специалиста.

Женщина с недоумением смотрит на меня, а мальчик молчит, только крепко сжимает руки на коленях, и я понимаю, что ему очень больно.

– Давайте я вас отвезу в травмпункт, – предлагаю я, глядя на его мать, – чтобы ему как можно скорее оказали медицинскую помощь.

– Может, скорую? – неуверенно спрашивает она.

– Мы быстрее доедем, чем потеряем лишнее время, ожидая её.

Женщина смотрит на меня глазами затравленной птицы, но кивает.

– Лиз, – оборачиваюсь я к дочери, – Вы же с Леной сами доберётесь до школы?

Лизе даже не нужно ничего объяснять:

– Конечно, – она уже достаёт свой рюкзак. – Ты же потом позвонишь мне?

Я киваю, и они с подругой уходит, а я помогаю осторожно положить ребёнка в машину, и мы отправляемся в больницу.

Женщина нервно теребит телефон, звонит мужу, и что-то сквозь слёзы пытается ему объяснить. Мальчик лежит на заднем сидении сжавшись, но держится стойко.

Я помогаю им добраться до приёмного отделения, где нас довольно быстро принимают. Врач осматривает повреждённую ногу, и ребёнка тут же направляют на рентген. Его мама на секунду останавливается возле меня:

– Спасибо вам, – произносит она. – Вы нам очень помогли.

– Пустяки. Выздоравливайте скорее, – отвечаю я и провожаю их взглядом.

Я ещё какое-то время стою в коридоре приёмного покоя. Сердце всё ещё колотится, словно я только что пробежала марафон. Радует, что всё закончилось хорошо, а что если бы… Нет, даже не хочу об этом думать. Такое, к сожалению, случается, но мир не без добрых людей. Уверена, что и моему ребёнку обязательно бы помогли, если бы, не дай бог, случилось что-то подобное.

Я разворачиваюсь к выходу, и в этот момент дверь приёмного отделения с грохотом распахивается.

– Помогите! – раздаётся резкий голос моего мужа.

Я смотрю, как он вносит на руках беременную девушку, и уже хочу броситься ему на помощь, но его последующие слова буквально пригвождают меня к месту.

– Моей беременной жене нужна помощь!

Вторая глава

«Моей беременной жене нужна помощь», – эти слова врезаются в сознание как нож.

Я застываю, не в силах пошевелиться. Мир сужается до этой двери, до его голоса, до её живота. Жене? Это, что, шутка такая?

– Родной, ты же не уйдёшь? – девушка хватает его за руку, и в её голосе столько страха, словно он её последняя надежда и опора.

Дима не замечает меня. Он весь – внимание к ней.

– Я с тобой, – шепчет он, бережно укладывает её на каталку.

Что-то внутри рвётся.

Физически.

Будто кто-то вырвал кусок груди вместе с сердцем.

Ноги становятся ватными. Я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Пальцы впиваются в шершавую поверхность, но я не чувствую боли.

В ушах стоит звон. Голоса врачей, крики медсестёр – всё это проплывает где-то далеко, как будто я под водой.

Глаза сами собой ищут детали:

Её лицо. Молодое, испуганное. Но в её глазах – та самая уверенность, что он её не предаст. Его руки. Те самые, что крепко обнимали меня по ночам, сейчас сжимают её пальцы.

– Нет, это просто какая-то ошибка, – шепчу я себе.

Может, она его дальняя родственница? Или коллега? Но нет... Не стал бы он называть постороннего человека женой.

– Дима? – мой голос звучит словно чужой.

Он оборачивается. Глаза расширяются. Вот только в них нет раскаяния.

– Марина? Ты что ты здесь делаешь?! – с глухим раздражением спрашивает он.

Как будто я нарушила что-то важное.

– Кто это? – спрашиваю я, игнорируя его вопрос.

Девушка бросает на меня пристальный взгляд, а затем хочет что-то сказать, но её быстро увозят из приёмного отделения.

Он нервно поправляет волосы, но на лице ни тени раскаяния.

– Это случайность.

Случайность? Беременную любовницу он называет случайностью?

В груди разрывается чёрная дыра, засасывая в себя всё: нашу первую встречу, свадьбу, рождение Лизы, тысячи «я тебя люблю», сказанных шёпотом в темноте.

Я резко обхожу его и иду. Просто иду.

Стоит мне только оказаться на улице, как у себя за спиной слышу быстрые шаги.

– Подожди! – он хватает меня за запястье и разворачивает к себе.

Его прикосновение, всегда такое желанное, теперь обжигает. Я резко дёргаю руку, и его пальцы соскальзывают.

– Марина, давай поговорим как взрослые люди, – его голос звучит спокойно, будто мы обсуждаем не его измену, а сломанный пылесос.

Сжимаю челюсти так сильно, что начинает болеть висок. Я смотрю на него, и его лицо внезапно кажется чужим, а холод в его глазах режет не хуже лезвия.

– Говори, – мой голос звучит удивительно ровно, хотя внутри ураган, сметающий всё на своём пути.

Он вздыхает, поправляет манжет рубашки – той самой, что я наглаживала ему перед поездкой.

– Да, у меня есть любовница. И да, это мой ребёнок. Но это ничего не меняет.

Губы начинают дрожать, и я прикусываю нижнюю, пока не чувствую металлический привкус крови.

– Ничего не... – мой голос срывается на хрип, и я насильно глотаю ком, подступивший к горлу. – Ты назвал её своей женой!

Дима пожимает плечами, и этот жест вызывает такую ярость, что пальцы сами сжимаются в кулаки.

– Она перенервничала, у неё начались схватки. Я просто хотел помочь.

Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как воздух обжигает лёгкие.

– Помочь? – губы растягиваются в неестественной улыбке, хотя веки тяжелеют от подступающих слёз. – Не знала, что у нас в стране многожёнство приравнивают к помощи беременным! А, так вы, наверное, решили помочь поднять демографию в нашей стране?

Он смотрит на меня с тем же выражением, каким Лизу отчитывал за двойку по математике – усталое раздражение.

– Не надо паясничать. Ты же не ребёнок, чтобы не понимать, как устроен мир.

– Вот только я не понимаю тебя, Дим. Как ты мог? Что я теперь дочери скажу?

– Лиза уже большая и должна понимать…

– Большая? Она ещё ребёнок, и ей тоже нужно внимание отца, который…

Я ещё никогда не ощущала себя большей дурой, чем в этот момент. Я придумывала ему оправдания, что он очень занят и как только у него всё получится, он обязательно вернёт доверие дочери. А он не только не собирался его возвращать, он предел его. Окончательно и бесповоротно.

– Ты слишком эмоционально реагируешь, – перебивает он меня. – Давай обсудим это спокойно.

– Спокойно? – мой голос звучит неестественно ровно. – Хорошо. Давай спокойно. Скажи мне только одно: как давно это продолжается?

– Не делай из этого драму... – он отводит взгляд, явно стараясь избежать ответа.

– Ответь! – в голосе прорывается истерическая нотка, которую я тут же подавляю. – Я имею право знать, сколько лет моей жизни были ложью.

Дима вздыхает, проводит рукой по лицу. В его движениях впервые появляется неуверенность.

– Я же говорил, это была случайность. И потом я сам узнал, что она беременна всего пару месяцев назад.

– То есть, ты «случайно» переспал с ней девять месяцев назад, а потом, как ни в чём не бывало, вернулся к нам. А когда узнал, что она беременна, то решил поиграть в благородного рыцаря? – я складываю руки на груди и со скепсисом смотрю на него. – И что же сподвигло её сообщить тебе такую радостную новость столько месяцев спустя?

– Ей понадобились деньги на…

– Ну в этом я и не сомневалась, – говорю я, чтобы больше не слушать весь этот бред. – Когда ты был неудачником, то никому, кроме нас, был не нужен. А как появились деньги, так здравствуйте, я ваша… жена.

– Ты слишком утрируешь.

– Я соберу твои вещи. Пришли мне адрес, чтобы я могла их тебе отправить, – глядя ему в глаза, произношу я. – Тебе нечего больше делать в нашей квартире.

– Что? – он хватает меня за плечо. – Ты вообще о чём?

– И да, я подам на развод. Сегодня же.

Его пальцы больно впиваются в кожу, но я не отстраняюсь. Пусть запомнит этот момент.

– Никакого развода не будет.

Третья глава

– Ты слышала, что я сказал? – он трясёт меня, словно это ему чем-то поможет. – Никакого развода не будет!

Я медленно опускаю взгляд на его руку, потом снова поднимаю на него глаза. Он резко отпускает меня, будто обжёгся.

– Интересная позиция, Дим, – говорю я ровно. – А вот скажи, ты купил Лизе наушники, как обещал?

Он моргает и смотрит на меня, словно я сморозила какую-то ерунду.

– Чёрт, Марина, мы с тобой серьёзные вещи обсуждаем, между прочим. Какие ещё наушники? И вообще, у Лизы скоро братик появится, а ты...

На секунду перед глазами проносится воспоминание, как он впервые держал Лизу в роддоме. А сейчас на этих самых руках он носит беременную любовницу.

– Ответь. Мне. На вопрос, – чётко произношу каждое слово. – Купил?

Его глаза бегают по сторонам. Вдалеке слышен вой сирены, но между нами – мёртвая тишина.

– Я... забыл. Но куплю! Сегодня же.

Я фыркаю. В груди – ледяная пустота.

– Как и в прошлый раз. И в позапрошлый, – цитирую я слова дочери. – Пришли адрес, Дим. Или я выброшу твои вещи на помойку.

Он снова хватает меня за руку, и тепло его кожи неожиданно вызывает отвращение.

– Ты вообще понимаешь, что говоришь? – он шипит, оглядываясь по сторонам. – У нас семья! Дочь! Или ты хочешь, чтобы Лиза росла без отца?

Я резко вырываю руку. Голос не дрожит, хотя внутри всё разорвано на куски.

– Ты сам сделал этот выбор. Девять месяцев назад. Или сколько там уже длится ваша «случайность»?

Его лицо искажается. Он яростно проводит рукой по подбородку.

– Ты преувеличиваешь, – муж понижает голос, понимая, что вокруг слишком много людей.

– Правда, что ли? – мой смех звучит хрипло. – У тебя жена вторая появилась, а я преувеличиваю?

– Я тебе уже говорил, она перенервничала! Что я должен был сказать? Помогите, это моя любовница?

Я смотрю на его лицо – родное, любимое, вдруг ставшее чужим. На морщинки у глаз, которые раньше казались мне такими милыми. И теперь вижу только подлость в каждом изгибе.

– Значит, проблема только в формулировке? – цежу я. – Ладно. Тогда скажи честно: ты хочешь сохранить семью или боишься за свои активы?

Его глаза сужаются. Бинго.

– Вот оно что! – он фальшиво смеётся. – Деньги! Я же знал, что ты...

– Не смей, – мой голос вдруг становится тихим и опасным. – Не смей делать из меня алчную стерву. Я прожила с тобой годы нищеты, когда ты раз за разом терял все деньги. Мы жил на мою зарплату администратора. И ни разу я ничем не попрекнула тебя.

Он отводит взгляд, потому что знает, что это правда.

– Тогда чего ты...

– Пятнадцать лет, Дим, – мой голос неожиданно срывается. – И всё для чего? Чтобы услышать «моя жена» в адрес другой? Хватит. Я не позволю тебе унижать меня ещё больше. И не дам издеваться над Лизой. Ты думаешь, она не видит, как ты к ней относишься? Как забываешь про обещания, отмахиваешься, когда она пытается поговорить?

Он морщится, но не отрицает. Вдалеке вдруг раздаётся детский плач, и он инстинктивно оборачивается. Это становится последней каплей.

– Ты выбрал сына и потерял дочь, – поворачиваюсь в сторону выхода. – Это конец всему, Дим.

Он не удерживает меня, но его голос звучит у меня за спиной:

– Ты пожалеешь об этом решении. И вообще, с чего ты решила, что я вот так запросто съеду с квартиры?

Я останавливаюсь. Сердце колотится так, что, кажется, он слышит его. Но когда поворачиваюсь, изо всех сил стараюсь сохранить видимость спокойствия на лице.

– С того, что эта квартира досталась мне в наследство, – я даже улыбаюсь, когда вижу, как он морщится. – Давай просто спокойно разведёмся. Ты обеспечишь будущее своей дочери и вали на все четыре стороны.

Делаю шаг ближе. Он невольно отступает.

– Иначе я подам в суд и вытяну у тебя всё до последней копейки.

Его лицо белеет. Он явно не ожидал от меня подобного отпора.

– Ты... ты не посмеешь...

– Проверим? Адрес – до вечера. И купи, наконец, дочери эти чёртовы наушники. Хотя бы перед тем как окончательно исчезнуть из её жизни.

У меня нет времени на слабость. Мне нужно ехать на работу, я и так порядком подзадержалась. А ещё нужно придумать, как сказать дочери правду. И главное – не разбиться по дороге, потому что руки трясутся так, что я едва могу удержать руль.

Я иду к машине не оглядываясь. Ноги будто ватные, но я заставляю себя двигаться – шаг за шагом, метр за метром. Позади слышно, как Дима что-то кричит, но слова теряются в шуме больничной суеты.

– Марина! – его голос резко приближается.

Я не останавливаюсь. Рука уже тянется к дверце автомобиля, когда он в очередной раз хватает меня за локоть. Да что же ему неймётся-то? Неужели не понимает, что после того, что я увидела, мне противны его прикосновения?

– Ты серьёзно думаешь, что всё так просто?!

Его пальцы больно впиваются в кожу, но я медленно поворачиваю голову и смотрю ему прямо в глаза.

– Да, Дим. Именно так. Просто.

Он застывает, будто ждёт продолжения. Как будто я обязана кричать, рыдать, умолять. Но я просто достаю ключи и нажимаю кнопку открытия авто.

– Ты сильно пожалеешь об этом решении, Марин. Всё будет далеко не так, как ты это представляешь, поэтому советую тебе хорошенько подумать, пока ты не совершила главную ошибку в своей жизни.

Четвертая глава

Я выдёргиваю руку и сажусь в машину, захлопывая дверь прямо перед его носом. Двигатель заводится с первого раза – ирония судьбы, ведь обычно эта машина любит покапризничать. Дима обещал, что скоро купит мне новую, но, видимо, не судьба.

Через зеркало вижу, как он стоит посреди парковки, растерянно потирая подбородок.

– Спеши к своей новой «жене», – бормочу я, вливаясь в общий поток. – Вдруг она и чихнуть без тебя не сможет.

Первая слеза капает на руль именно на повороте. Проклятие. Я резко вытираю глаза, но они предательски наполняются снова.

Чем я заслужила такое отношение к себе? За что он так обошёлся со мной? Мы же ведь были так счастливы вместе! Я думала, что мы счастливая и крепкая семья. Чем же она так его зацепила, что всё пошло прахом?

Гудок встречной машины возвращает в реальность. Я едва не проскочила на красный. Руки дрожат так, что приходится сжимать руль до боли.

– Соберись, тряпка, – шепчу себе, зло вытирая слёзы.

Телефон вибрирует. «Родной». Открываю сообщение одним пальцем:

«Ты перегнула. Одумайся, пока ещё не слишком поздно».

Я фыркаю. Не слишком поздно? Как будто это я виновата в том, что он залез в чужую постель девять месяцев назад. Или раньше? Сколько раз он целовал меня после того, как... Я ведь верила ему, доверяла. Кто после пятнадцати лет счастливого, как я думала, брака будет ждать такого подвоха?

– Ах ты ж...

Гудок сзади заставляет рвануться с места. В глазах снова мокро.

А ведь он даже не извинился. Ни одного «прости». Просто «случайность», которая не стоит моего внимания. Как забытые наушники. Но ведь не будешь называть «женой» ту, что знаешь всего ничего. Боже, он, похоже, превосходный актёр, или я просто круглая дура…

Здание медицинского центра показывается вдали. Ещё пять минут – и можно будет разрыдаться в подсобке.

Парковка даётся с трудом – три попытки, чтобы втиснуться между джипом и забором. В зеркале – опухшие глаза, размазанная тушь.

– Чёрт.

Сумка предательски цепляется за рычаг КПП, рассыпая содержимое по салону. Собираю тюбик помады, пачку салфеток... И натыкаюсь на билеты.

Цирк. Тридцать первого мая, через две недели. Ровно на нашу пятнадцатую годовщину.

Сжимаю бумагу в кулаке. Я собиралась подарить их ему, когда он вернётся. Мне хотелось вновь окунуться в эйфорию нашей первой встречи, которая произошла в цирке.

– Точно дура!

Рву билеты на мелкие клочки, закрываю машину и спешу, чтобы занять своё рабочее место. С трудом приведя себя в более или менее приличное состояние, я включаю компьютер и пытаюсь сосредоточиться на своих обязанностях.

– Марина! Ты себя в зеркало сегодня видела? – без всяких экивоков выдаёт моя подруга и по совместительству главный бухгалтер нашего центра, остановившись у стойки регистрации.

Я вздрагиваю и понимаю, что просидела почти десять минут, просто уставившись в монитор.

– Мигрень, – беру подготовленные вчера карточки, пряча дрожь в пальцах.

– А теперь правду, – она хмуро смотрит на меня, и я понимаю, что просто так мне от неё не отделаться.

– Дима мне изменяет.

Говорю слишком резко и вижу, как Таня медленно моргает, постепенно начиная осознавать смысл моих слов.

– И у него вот-вот родится сын, – добавляю нарочито небрежным тоном, но меня буквально ломает изнутри.

– Это ты сейчас так пошутила?

Качаю головой. Да уж какие тут могут быть шутки.

– Марина! – она буквально наваливается на стойку регистрации, но звенит дверной колокольчик, сообщая о первом посетителе.

Таня бросает на меня убийственный взгляд, и я понимаю, что меня ждёт полноценный допрос. Но сейчас это временно уходит на второй план. Автоматические ответы. Улыбки пациентам. Всё, как всегда. Только внутри – чёрная дыра, которая медленно пожирает всё:

«Как он мог? Как я не заметила? Он же... он же говорил, что любит. Пусть редко. Пусть между делом. Но...»

С трудом дожидаюсь обеденного перерыва и иду в служебный туалет. Закрываюсь в кабинке, наконец давая волю слезам.

– Я знаю, что ты где-то здесь, – голос подруги заставляет меня вздрогнуть. – Марин, выходи. Давай поговорим.

Я вытираю слёзы и нехотя выхожу к ней. Таня смотрит на меня с такой жалостью, что мне снова хочется зареветь.

– Ну и? – она скрещивает руки на груди. – Рассказывай всё.

Я подробно рассказываю ей обо всём, что произошло и в конце добавляю:

– Он назвал её своей женой…

Таня молчит ровно три секунды. Потом её карие глаза сужаются до щёлочек.

– Твою ж…

Я шмыгаю носом, а подруга достаёт из кармана влажные салфетки и протягивает мне.

– Он ведь даже не извинился, – говорю я, вытирая размазавшуюся тушь. – Сказал, что это «случайность».

– Случайность? – Таня фыркает. – Девять месяцев «случайности»? Он что, поскользнулся и случайно оказался в чужой постели?

Неожиданно я хохочу. Горько, но всё же.

– А самое смешное, – добавляю я, – что он говорит, что я совершаю главную ошибку в своей жизни, решив подать на развод.

Таня хватает меня за плечи:

– Слушай сюда. Твой муж – эгоистичный, бессовестный человек. Он думал только о себе, когда заводил роман на стороне. Он думал только о себе, когда называл другую женщину женой. И сейчас он думает только о себе, требуя, чтобы ты «одумалась». Ему с тобой жилось очень хорошо и вольготно, и он к этому привык.

Я молча киваю.

– Но знаешь что? – Таня приподнимает мой подбородок. – Тебе повезло.

– Что?

– Повезло узнать правду. Повезло избавиться от человека, который тебя не заслуживает. И повезло, – она тычет пальцем мне в грудь, – что у тебя есть я. И мы с тобой устроим ему такую жизнь...

– Тань...

– Нет, слушай! Он ещё пожалеет о своём выборе. Когда увидит, как ты расцветёшь без него. Когда поймёт, что потерял. Значит, план такой: после работы забираем Лизу, идём ко мне и...

– Я ей ещё ничего не сказала…

Пятая глава

Таня выхватывает телефон у меня из рук и, пробежав глазами сообщение, кривится, будто откусила лимон.

– Скрин, – приказывает она, тыкая пальцем в экран. – Быстро. И скинь мне.

Я машинально выполняю её требование, но пальцы дрожат так, что я трижды промахиваюсь мимо кнопки. Мысли путаются, как намотанные на одну катушку нитки разных цветов.

– Он… Он что, шантажирует меня дочерью? – голос срывается на полухрип. – Это же её будущее! Ладно я, но она то тут при чём?

– Марин, дыши. Глубоко.

Я пытаюсь, но в груди будто бетонная плита.

– Он не может просто так отозвать оплату, правда? – цепляюсь за её рукав. – Мы же уже подписали договор…

– Не знаю, – Таня щёлкает языком. – Но он точно может устроить такую волокиту с документами, что у Лизы начнутся проблемы с зачислением.

От этой мысли меня передёргивает. Лиза так мечтала о том лицее. Готовилась, репетиторы, нервы… Мы даже прошли собеседование, на котором отсеивается сразу две трети всех кандидатов на поступление. Ей теперь нужно будет лишь сдать вступительные экзамены. А он готов всё это вот так запросто разрушить?

– Я должна найти эти деньги, чего бы мне это ни стоило. Тань, у нас, кажется, вакансия уборщицы освободилась и ещё я могу взять дополнительную смену, – перебираю я все возможные варианты.

– Ага, и переехать жить в клинику.

– Я не допущу, чтобы из-за него наша дочь лишилась своей мечты.

– Так, прекрати паниковать. Вы же в лингвистический лицей собираетесь?

Я киваю, пытаясь осознать, на что ещё способен муж в своём желании сохранить видимость семьи. Он что, всерьёз думает, что я смирюсь и буду покорно ждать, когда он соизволит вернуться от любовницы?

– У меня есть знакомая в управлении образования, – не отрываясь от экрана, бормочет Таня. – Её племянница как раз в этом лицее учится. Сейчас узнаем, можно ли как-то...

Её пальцы замирают над экраном. Я вижу, как её лицо постепенно озаряется ухмылкой.

Она поворачивает ко мне телефон и показывает сообщение:

«По этому лицею есть городская программа для одарённых детей. Если ваша девочка действительно прошла первый отбор, можно попробовать оформить грант для одарённых. Оплату берёт на себя мэрия».

Я сжимаю телефон, перечитывая слова снова и снова.

– Это реально?

– Ещё как, – хмыкает Таня. - Ты знаешь, что Лиза у тебя вундеркинд по языкам. Её сочинение на английском даже в районной газете публиковали! А про победы в различных олимпиадах я и вовсе молчу.

Я ещё толком не успеваю ничего осознать, как она уже набирает новый номер.

– Алло, Светик, привет. Слушай, у меня тут девочка способная…

Я стою, прижав ладонь к губам. Я чувствую, как по щекам катятся тёплые капли, но в груди – не привычный ком, а странная лёгкость, будто кто-то, наконец, снял оковы. Таня подробно объясняет ситуацию, а затем внимательно слушает ответ. Когда она отключается, то щурится с таким самодовольством, словно не просто нашла выход, а уже видит, как Дима корчится от бессилия.

– Значит так, до конца приёма заявок на грант осталось всего две недели. Поэтому срочно нужно будет собрать портфолио с её достижениями и пройти специальную комиссию. Это, конечно, тот ещё квест, но зато Лиза не будет зависеть от папиных подачек. Плюс ко всему, она даже сможет рассчитывать на материальную поддержку, если её посчитают перспективной ученицей.

– Таня, я…

– Погоди благодарить. В любом случае, если грант покроет не все сто процентов стоимости обучения, это уже совершенно другая сумма.

– Спасибо, – я всё равно не смогла сдержать эмоции и крепко обняла её.

– Ну, всё, прекрати. Пусть даже не надеется тебя запугать. Тоже мне, герой-любовник нашёлся, – фыркает она. – Ладно, пора возвращаться к работе. План на вечер остаётся в силе. И ты подумай, как сообщить обо всём Лизе. Как бы там ни было – он её отец.

Остаток рабочего дня проходит как в тумане. Я автоматически регистрирую пациентов, отвечаю на звонки, улыбаюсь – но всё это словно через толстое стекло. Мозг упорно крутит одну и ту же мысль: как сказать Лизе?

Таня пару раз приходит проверить меня и, поймав на себе мой потерянный взгляд, грозит пальцем:

– Не загоняйся раньше времени. Всё будет хорошо.

Но её слова не доходят до меня. Я представляю, как Лиза сжимает кулаки, как её глаза наполняются слезами, как она кричит: «Я ненавижу его!» – и мне становится физически плохо. А может, я и правда слишком накручиваю?

Как сказать дочери, что её отец предал нас обоих?

Когда, наконец, заканчивается смена, я едва понимаю, как оказываюсь в машине. Пальцы сами набирают номер Лизы.

– Алло, мам? – её голос бодрый, обычный.

Как бы я хотела, что он таким и остался.

– Выезжаю за тобой, – выдавливаю я. – Будь готова через двадцать минут.

– Окей!

Я вешаю трубку и сжимаю руль до побеления костяшек. И за всё время в пути я перебираю все возможные варианты.

Может смягчить удар. Сказать, что у папы «сложный период».

– Но это ложь. И Лиза почувствует.

Обвинить его сразу. Вывалить всё как есть: «Он нас предал, у него другая семья».

– А если она не выдержит?

Промолчать. Сделать вид, что ничего не случилось.

– Но она всё равно узнает. И будет ещё хуже.

Я останавливаюсь у школьных ворот. Лиза уже ждёт, переминаясь с ноги на ногу. Увидев меня, она машет рукой и бежит к машине.

– Мам, ты не поверишь! Завтра матч по волейболу между классами, и нас снимают с двух последних уроков, чтобы мы могли поддержать своих! – Лиза запрыгивает на сиденье, хлопая дверцей, и внезапно замолкает, заметив моё лицо. – Что-то случилось?

Я открываю рот, но слова застревают в горле.

– Мам?

– Лиза… – я глупо сглатываю. – Нам нужно поговорить. О папе.

Она закусывает губу так, что появляется ямочка, которую я так часто целовала, когда она была маленькой.

– А, понятно! Он опять не придёт? Ну хоть предупредил заранее в этот раз? Или как обычно? – в её голосе я слышу все те разочарования, что скопились в её душе за последние месяцы его постоянного отсутствия в её жизни. – Хотя чего я спрашиваю, конечно, как обычно...

Шестая глава

Эти два слова переворачивают всё с ног на голову, и я, понимая, что просто не смогу ехать дальше, останавливаюсь у обочины.

– Ты... что? – мой голос звучит чужим, хриплым.

Лиза поворачивается, и в её глазах не детские слёзы, а настоящая боль, с которой она живёт уже какое-то время.

– Я... я видела сообщение в его телефоне. Когда искала зарядку.

Меня бросает в жар, а воздух в машине становится густым, как сироп.

– Там были... сердечки. Много сердечек. И она писала «малыш сегодня так пинался, что я не смогла уснуть», – Лиза нервно сглатывает. – Я думала... может, это просто кто-то ошибся номером или это шутка такая... Я ведь не читала дальше!

Лиза сжимается, будто хочет стать меньше.

– Я хотела тебе сказать… Каждый раз, когда он тебя целовал, я думала – сказать или нет? – шепчет она. – Но... вдруг я бы ошиблась? Вдруг из-за меня вы…

Она боялась разрушить семью. Боялась, что это будет её вина. И теперь я отчётливо понимаю, почему она так внезапно изменила к нему своё отношение.

Я протягиваю руку, но дочка отстраняется, прижимаясь к дверце.

В груди стало так больно, будто кто-то вырвал все рёбра, одно за другим. Она молчала, чтобы сохранить моё счастье. Моя девочка. Моя маленькая девочка, которая взяла на себя взрослую боль.

– Лиза... – я осторожно касаюсь её руки, и на этот раз она не двигается. – Это не твоя вина. Никогда не думай так.

Она резко вытирает щеку.

– Он ничего не заметил, – её голос звучит плохо, будто через силу. – Я оставила зарядку на том же месте.

– Лиза...

– Всё, мам, хватит, – она резко включает музыку, но я вижу, как её пальцы бьют нервный ритм по коленке, не попадая в такт музыке.

Я стискиваю зубы. Он отнял у неё не только отца. Он украл её право на доверие, на уверенность, что родители – это надёжная гавань, куда она всегда может прийти и рассказать обо всём, что её беспокоит.

– Мам... – внезапно вновь говорит она, закусывая нижнюю губу. – А он... он любил меня хоть когда-нибудь?

Я резко поворачиваюсь к ней всем телом.

– Слушай меня, – говорю я, беря её ладонь в свои руки. – Это его потеря. Его выбор. Его грязь. Ты – та самая девочка, ради которой он когда-то ночами не спал с температурой. Ты – его первое слово «папа», сказанное в полтора года. Если он это забыл – значит, он куда больший дурак, чем я думала.

Лиза смотрит на меня широко раскрытыми глазами, в которых смешались боль, гнев и надежда. Но мне придётся снова причинить ей боль. Как говорится, если вскрывать нарыв, то лучше разом.

– Есть кое-что ещё... – выдыхаю я, проводя большим пальцем по её костяшкам. – Он написал, что может отозвать плату за лицей.

Лизу будто бьёт током. Она резко выпрямляется, глаза расширяются, становясь совсем круглыми – точь-в-точь как в детстве, когда она разбила мою любимую вазу и ждала наказания.

– Да и... ну его! – голос её звенит фальшивой бравадой. – В обычной школе тоже нормально. У меня и так всё хорошо, безо всяких лицеев...

– Лиза, – я мягко прерываю этот поток слов, видя, как её подбородок предательски дрожит. – Дыши.

Она делает глубокий вдох, и вдруг – словно плотина прорывается:

– Я так старалась! – вырывается у неё сдавленный крик. – Это же была моя мечта. Я могу, я действительно хочу там учиться... А он просто... берёт и...

Её кулаки сжимаются так сильно, что ногти впиваются в ладони. Я осторожно разжимаю её пальцы.

– Слушай, – я наклоняюсь ближе, чтобы поймать её взгляд. – Тётя Таня позвонила своим знакомым. Оказывается, есть программа грантов для одарённых детей. Если мы успеем подать документы до конца мая...

Лиза замирает, словно боится спугнуть эту возможность.

– Правда? – шепчет она, и в этом одном слове – море надежды, которую она уже и не смела испытывать. – Но... я же не какая-то особенная...

– Не смей, – я легонько трясу её за плечи. – Никогда не сомневайся в себе!

Она моргает, словно впервые об этом задумывается.

– Значит... я смогу? Правда, смогу там учиться? Это точно не обман?

В её голосе столько детского восторга, что у меня перехватывает дыхание. Как он посмел поставить под угрозу этот свет? Эту веру?

– Сможешь, – твёрдо говорю я. – Но придётся потрудиться. Нужно собрать все грамоты, рекомендации, написать мотивационное письмо...

– Я всё сделаю! – она вдруг оживляется, хватая меня за рукав. – У меня же есть дипломы! И проект по английскому, который хвалили! И...

Она замолкает, и вдруг её лицо искажает гримаса боли.

– Мам... прости меня, – шепчет она, и по её щекам катятся крупные, тяжёлые слёзы. – Я должна была сказать сразу. Я...

– Тсс, – прижимаю её к себе, чувствуя, как её худенькое тельце сотрясают рыдания. – Ты ничего не должна. Это я должна была защитить тебя. Должна была заметить.

Она всхлипывает мне в плечо, а я глажу её по спине, как когда-то в детстве после ночных кошмаров.

– Ты самая лучшая мама, – слышу я её приглушённый голос. – Я... я так тебя люблю.

У меня в горле встаёт ком. Вот оно – настоящее чудо. После всего, через что ей пришлось пройти, она не ожесточилась. Не замкнулась. Она здесь, в моих объятиях, и всё ещё способна любить.

– Я тоже, солнышко. Очень-очень сильно, – целую я её в макушку, вдыхая аромат её любимого шампуня.

Нашу идиллию разрывает резкая вибрация. Лиза вздрагивает, и её рука непроизвольно тянется к карману джинсов, пальцы на секунду замирают, будто касаются чего-то раскалённого.

– Это... – её голос срывается, когда она достаёт телефон.

На экране – фото, которое я помню слишком хорошо: он смеётся, держа её на плечах в аквапарке три года назад. И слово «Папа», высвечивающееся в центре экрана, которое заставляет моё сердце бешено колотиться.

__________________

Дорогие читатели!

А в нашем литмобе очередное шикарное пополнение:

Седьмая глава

Лиза явно настроилась сбросить звонок, но ей хватает одного моего взгляда, чтобы изменить своё решение. Её пальцы дрожат над экраном, но она нажимает «ответить» и тут же включает громкую связь.

– Наконец-то! – раздаётся его голос, привычно раздражённый. – Ты вообще понимаешь, сколько раз я звонил? Что за манера игнорировать, когда тебе звонит отец...

– Отец?! – Лиза вдруг взрывается, её голос звенит, как надтреснутое стекло. – Какой же ты отец, если предал нас?

– Дочка… – его голос дрогнул, но она явно не собиралась останавливаться.

– Да и что ты мне можешь рассказать? Что вдруг вспомнил о своём обещании? Или о твоей новой семье? Или, может, о том, что теперь отзываешь плату за лицей?!

Он замолчал, будто слова Лизы больно ударили его. Мне вдруг показалось, что такой неестественной тишины я не слышала никогда. Он словно даже дышать перестал.

– Ты... что-то не так поняла, – наконец произносит Дима, и его голос звучит уязвлённо.

– А что там можно было не так понять? Я видела её сообщения! – Лиза сжимает телефон так, что костяшки белеют. – Ты даже не пытался ничего скрывать, пользуясь безграничным маминым доверием!

Я вижу, как слёзы текут по её лицу, но она даже не пытается их вытереть.

– Елизавета... – начинает он, но она вновь перебивает его.

– Ты знаешь, что самое мерзкое? Что ты целовал маму, зная, что потом пойдёшь к другой женщине и будешь целовать её. Что ты врал нам каждый день. Что ты... – её голос срывается, – ты решил, что твой новый ребёнок важнее меня, если готов вот так запросто отказаться от моего будущего...

Тишина снова повисает тяжёлым одеялом. Но после неё тон его голоса становится злым и раздражённым.

– Мать рядом?

Я забираю телефон у Лизы, выключаю громкую связь и подношу к уху.

– Ну что, довольна? – шипит он. – Довела дочку до истерики, да? Ты всегда знала, как разрушать всё хорошее.

Мои ногти впиваются в ладонь. Лиза прижимается ко мне, при этом её плечи мелко дрожат.

– А, так это я, наверное, решила лишить нашу дочь будущего…

– А кто же ещё? Если бы ты не выкабенивалась, ничего бы этого не было. Сына своего я не брошу, тут мне, знаешь ли, даже говорить ничего не смей. Но моя семья – вы, и если бы ты молчала, как и полагается всем порядочным жёнам, то…

– Я выкабенивалась? А не слишком ли много ты на себя берёшь? – говорю я, удивляясь своему спокойному голосу.

– Я беру на себя ровно столько, сколько и положено настоящему мужчине. А вот ты, кажется, стала забывать, своё место.

– Своё место?! – я даже начинаю задыхаться от возмущения.

– Так, слушай меня внимательно, – продолжает он, полностью проигнорировав меня. – Вы сейчас быстренько едете домой, и мы спокойно всё обсуждаем.

– И не подумаем, – отвечаю я, чувствуя, как внутри всё кипит от злости и возмущения. – Если ты там – собери вещи и уходи. Ключи оставь на комоде и захлопни дверь с обратной стороны.

Он фыркает:

– Это и моя квартира тоже. Или ты забыла, за чей счёт мы сделали в ней ремонт?

Я закрываю глаза. Рядом Лиза сжимает мою руку, и её ладонь такая маленькая, такая тёплая...

– А это ты уже будешь доказывать в суде, – вдруг говорю я. – И нам больше не о чём с тобой разговаривать. Ты предал самое дорогое, что было в твоей жизни, и это не я. Это любовь и доверие твоей дочки. А значит, между нами больше не может быть ничего общего.

– На что ты вообще рассчитываешь? Или надеешься, что в суде тебе удастся выставить меня плохим отцом? Ошибаешься, это я докажу, что ты неадекватная мать. У Лизы уже стресс, а ты её ещё больше накручиваешь и продолжаешь настраивать против меня.

Я слышу несколько непечатных выражений, а потом он продолжает.

– Ты хочешь, чтобы дочь росла в нищете? Без меня все её будущее сводится к тому, чтобы стать такой же никчёмной, как и её мать. Поскольку ты, – он задыхается от ярости, а моё горло сдавила острая горечь, словно я случайно надкусила горькую пилюлю. – Ты ни на что больше неспособна, кроме как быть матерью-наседкой! Без меня ты...

– Без тебя я... Оказывается, без тебя я могу всё, – перебиваю его я. – И да, я мать. Гордая мать нашей дочери. А ты... Ты просто жалок.

Голос сорвался на «жалок», но я не даю ему услышать, как дрожат мои губы, и вешаю трубку. Телефон тут же начинает вибрировать снова, но я выключаю его.

Лиза молча сидела рядом, а потом вдруг обняла меня так крепко, будто боялась, что я исчезну. Её слёзы текли по моей шее, но это были уже другие слёзы: не от отчаяния, а от облегчения. Я обняла её в ответ, чувствуя, как её сердце бьётся часто-часто, будто птичка в клетке. Но теперь эта клетка была разбита.

Заехав по пути в магазин и накупив всего, чего только можно, мы поехали к Тане. Подруга встретила нас на пороге, раскинув руки, словно живой щит между нами и всем миром.

– Ну наконец-то! – её голос звенит, как колокольчик, но глаза сразу сканируют наши лица. – Я уже вся испереживалась. Лиза, неси вкусняшки на кухню, Яна как раз чай разливает.

Её дочь, пятнадцатилетняя Яна, выглядывает из-за двери и радостно машет Лизе.

– Привет! – улыбается она, и на лице дочери впервые за весь вечер появляется искренняя улыбка.

– Привет! Давай помогу, – они обе уходят на кухню, а Таня хватает меня за руку и тащит в гостиную.

– Ты рассказала ей? – шепчет она. – Выглядишь, словно прошла сквозь огонь, воду и медные трубы.

Я открываю рот, но в этот момент в кармане жужжит телефон. Я вздрагиваю, ожидая снова увидеть имя Димы, но на экране высвечивается: «Мама».

– Доченька, что же ты молчала! – её голос раздаётся сразу, как только я отвечаю на звонок. – Как же я рада, что снова стану бабушкой!

__________________

Дорогие читатели!

А я продолжаю вас знакомить с книгами нашего литмоба:

Наталья Ван - Развод. Ты сделал свой выбор

Восьмая глава

Губы мои вдруг стали ватными, язык прилип к нёбу, будто обожжённый кипятком. В ушах зазвенело, а пальцы сами собой сжали телефон так, что корпус затрещал.

– Мам... – хриплю я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. – О чём ты...

– Ну как же! – мамин голос звучит обиженно, с лёгкой дрожью. – Между прочим, могла матери и сама рассказать. А то мужа позвонить заставила!

Она замолкает, и в тишине слышно, как с той стороны звенит ложка о чашку.

– Я никого не заставляла…

– Ну будет, я так рада, так рада, Марин! Только не понимаю, зачем ты сказала ему проверить и забрать Лизины вещи, если мы их вот уже лет пять, как отдали нуждающимся в приют.

Кровь стучит в висках, будто молоток по наковальне. Я закрываю глаза, но перед ними тут же всплывает видение, как он нёс свою беременную любовницу на руках.

– Ладно, не сердись... Я просто... – пауза, слышно, как вздыхает. – Я так мечтала снова нянчиться с малышом. Помнишь, как Лизку пеленала?

В горле встаёт ком.

– Мам... это не мой ребёнок.

Тишина. Долгая. Так долго, что я проверяю, не прервалось ли соединение.

– ...Что? – наконец раздаётся её голос, но какой-то... пустой.

– У Димы другая. Она скоро родит. Ну или уже родила, – кажется, кто-то другой говорит моими устами.

Снова тишина. Потом – резкий вдох.

– Ты... Ты сейчас серьёзно? – её голос стал очень тихим и опасным.

Таким я слышала его только однажды – когда в детстве меня чуть не сбила машина.

– Да.

– Этот... – раздаётся оглушительный звон разбитой чашки. – Да как он посмел! Да я ему... я ему...

– Мам, успокойся...

– Не смей мне говорить успокоиться! – кричит она, и в голосе – настоящая ярость.

– Мамочка... – шёпотом говорю я, и это детское слово вырывается само.

– Господи... – мама шепчет так тихо, что я едва различаю. – Доченька...

Пальцы сами сжимаются в кулаки. Ногти впиваются в ладонь, но эта боль – ничто по сравнению с тем, что творится внутри.

– А он... – мамин голос вдруг становится твёрдым, – Погоди, он, что, собирался вещи забрать для того, чтобы отдать своей любовнице?

– Я не знаю, мам.

– И давно этот... этот... – она аж захлёбывается от ярости, – с ней?

– Девять месяцев. А, может, больше, – глаза сами собой заливаются слезами. – Лиза видела их переписку...

– Боже мой... Лиза... – мама аж охнула. – Бедная девочка...

Таня, сидящая напротив, хмуро сжимает губы. Её пальцы барабанят по столу – быстрый, нервный ритм.

– Мам, а он конкретно сказал, какие вещи хочет забрать? – голос дрожит.

– Да всё перечислил! Коляску ту немецкую, что тебе тогда отец привозил, люльку, стульчик для кормления... Говорит: «Они же качественные, сейчас таких не делают»!

Во рту появляется привкус меди. Я стискиваю зубы так, что аж челюсть сводит.

– И правда, не делают…

– Вот же ж, он ещё и жмот... – мама шипит. – Да как у него вообще язык повернулся!

Из кухни доносится громкий смех. Лиза что-то оживлённо рассказывает, и в её голосе – та самая лёгкость, которую я не слышала уже месяцы.

– Мам... – голос срывается. – Я подаю на развод.

– Ну так и правильно делаешь, – мамин тон становится командирским. – Не теряй время и завтра же иди к юристу. А ещё…

Она замолкает.

– Я скоро к вам приеду.

– Мам, не стоит...

– Что значит не стоит? – возмущается она так, что я невольно вздрагиваю. – Моя дочь и внучка одни в такой ситуации не останутся. А этого... этого...

Она ищет слово, но не находит. Просто тяжело дышит в трубку.

– Ладно, – наконец говорит она тише. – Вот встретимся и всё обсудим.

Я киваю, хотя знаю, что она не видит.

– Мам... спасибо.

– Дурочка, – её голос дрожит. – Я же твоя мать.

Вешаю трубку. Руки трясутся, как в лихорадке.

Таня молча протягивает мне стакан.

– Пей.

Я делаю глоток – крепкий чай с лимоном и мёдом. Тёплый, сладкий. Совсем не такой, как моя жизнь.

– Ну что, – Таня прищуривается. – Рассказывай, что ещё отморозил твой муженёк?

Я пересказываю. С каждым словом Танин взгляд становится всё мрачнее.

– И как язык-то повернулся, – качая головой, произносит она. – Это же просто... Это какой-то бред...

Она не находит слов и просто разводит руками.

Из кухни выбегают девочки с тарелкой пирога.

– Мам, смотри! Яна сама испекла, его осталось только украсить! – её глаза сияют, но, увидев моё лицо, она тут же хмурится. – Что-то случилось?

Я натягиваю улыбку.

– Всё хорошо, солнце. Бабушка просто... расстроилась из-за папиных слов.

– А, – Лиза каменеет. – Она уже тоже в курсе?

Я киваю.

– Он сказал, что хочет забрать твои детские вещи, чтобы подготовиться к радостному событию.

Лизин рот открывается.

– М-мои вещи?

– Видимо, решил хорошенько сэкономить на своём сыне.

Таня хмыкает.

– Он решил извлечь максимум выгоды, – она встаёт и решительно поднимает меня с дивана. – Все выбросили всё ненужное из своих мыслей и пошли украшать пирог.

Яна уводит немного расстерянную Лизу, а Таня резко поворачивается ко мне.

– Завтра утром сразу же прямиком к Анатоличу. И никаких отговорок, что это не этично. Он мужик опытный, если сам не возьмётся, то обязательно кого толкового посоветует.

Я молча киваю. В голове – каша.

Я делаю шаг, потом ещё один. В дверном проёме замираю, наблюдая, как Лиза пытается украсить пирог кремовыми розочками под руководством Яны. На её лице, несмотря на все обстоятельства, та самая улыбка, которую я боялась больше никогда не увидеть.

– Мам! – она замечает меня и тут же машет рукой. – Иди сюда, у нас не получаются лепестки!

На кухне пахнет ванилью и детством, и я с наслаждением делаю вдох. Я подхожу, беру кондитерский мешок из её рук.

– Вот так, солнце, – показываю, проводя лёгкую линию. – Не давишь, а ведёшь...

Её пальцы повторяют движение. Первая роза выходит кривой, вторая – уже лучше.

Девятая глава

Лиза застыла, словно её ударили током. Пальцы, только что ловко украшавшие пирог, теперь сжимают телефон так, что экран трещит под их натиском. Я вижу, как её лицо, с которого сошли все краски, вдруг заливается густым румянцем – от висков до шеи, будто её ошпарили кипятком.

Она не плачет. Не кричит. В груди словно что-то обрывается. Не боль, не злость – пустота. Будто кто-то вырвал последний корень, который ещё связывал меня с этим человеком.

– Лиза...

Я осторожно забираю у неё телефон и отдаю Тане, а дочь едва не падает, в последний момент вцепившись в стол. Медленно подхожу, обнимаю её за плечи. Она не отстраняется, но и не прижимается ко мне, как раньше. Просто стоит. Напряжённая, как струна.

– Лиза, – я осторожно поворачиваю её к себе. – Ты не обязана ничего чувствовать. Ни радости, ни злости. Ничего.

– Я не... – она вдруг замолкает, потом резко выдыхает: – Боже, мам, почему мне так больно?

Это простой вопрос разрывает меня на части.

– Дыши, – шепчу я ей в волосы. – Просто дыши, солнышко.

Она резко разворачивается, и в её глазах я вижу то, что буквально вышибает из меня дух. В них нет слёз. Только пустота. Та самая, что бывает, когда боль превышает все возможные пределы.

Я беру её за руки и чувствую, что её пальцы ледяные, несмотря на тепло в комнате.

– Я не хочу этого... этого брата! – выкрикивает она, и её голос ломается на последнем слове.

Таня берёт Яну за руку и уводит с кухни, оставляя нас одних, а я беру дочь за лицо, заставляя посмотреть на меня. Её щёки мокрые, хотя я не видела, когда успели появиться слёзы.

– Ты имеешь право ненавидеть. Имеешь право злиться. Но не замыкайся в этом, понимаешь?

Она трясёт головой, и капли слёз разлетаются в стороны.

– Я не могу... не могу дышать... – хрипит она, хватая ртом воздух.

Я прижимаю её ладонь к своей груди, заставляя почувствовать ритм моего сердца.

– Повторяй за мной. Вдох... – я делаю глубокий вдох, а затем выдох. – Выдох...

Лиза пытается повторить за мной дыхательное упражнение, но её грудь вздымается неровно, словно парус в шторм. Она делает резкий вдох – и вдруг замирает. Глаза расширяются, губы слегка приоткрыты. В комнате наступает странная, давящая тишина, что на какой-то момент мне становится страшно.

– Ма... – только и успевает прошептать она, а я непроизвольно сжимаю её плечи, будто проверяя, что она реальна.

А потом происходит прорыв.

Рыдания, которые вырываются из самой глубины души, сотрясая все её тело. Она падает на колени, и я опускаюсь рядом, прижимая её голову к своему плечу.

– Плачь, моя милая, – шепчу я, гладя её по волосам, при этом мои пальцы дрожат, но я намеренно делаю движения медленными и плавными. – Выпусти всю боль, солнышко. Я здесь. Я рядом.

Её пальцы впиваются в мою блузку, будто боясь, что я исчезну.

– Он... он же обещал... – всхлипывает она. – Обещал, что всегда будет рядом, что я самый лучший ребёнок на свете, а теперь, получается, всё это было ложью?

Я вдруг вспоминаю, как он точно так же держал её на руках в роддоме, такой гордый, такой неловкий, боящийся даже дышать, чтобы не разбудить.

– Она совершенная, – прошептал он тогда, и в его глазах светилось столько обожания, что мне казалось – этого хватит на всю жизнь.

Но теперь его глаза смотрят с таким же восхищением на другого ребёнка. И в этот момент я чувствую, как во мне что-то умирает. Не любовь – она умерла в момент, когда он назвал другую своей женой. Но последняя надежда на то, что он останется хоть сколько-то приличным человеком.

Я чувствую каждый судорожный вдох всем телом. Он обещал. Обещал нам обеим. И я точно так же верила в его «вместе и навсегда». А он всё это предал, растоптал…

Я глажу её по волосам, и под пальцами те же мягкие пряди, что и много лет назад, когда она засыпала у меня на груди. Моя крошка. Моя девочка, которая до последнего верила, что её папа – самый лучший человек на свете. Её слёзы жгут мою кожу сквозь ткань. Он не просто предал нас. Он украл у неё веру. В отца. В любовь. В то, что слова что-то значат.

Я крепче прижимаю её к себе. Но я не дам ему украсть её будущее. Не позволю этой боли сломать её. Если нужно – стану каменной стеной. Если нужно – превращусь в бурю. Но он не получит больше ни одной её слезинки.

Она поднимает ко мне заплаканное лицо, и в её глазах – вопрос, на который у меня нет ответа.

«Почему?»

Потому что он слабый. Потому что он эгоист. Потому что...

– Ты – самая лучшая, – говорю я вслух, стирая её слёзы большими пальцами. – И если он этого не видит – он слепой.

Где-то в глубине души рождается холодная, чёрная ярость. Он заплатит. Не сейчас. Не когда Лиза дрожит у меня в объятиях. Но он узнает, каково это – терять самое дорогое.

А пока... пока я просто качаю её, как в детстве, напевая под нос ту самую колыбельную.

Её слёзы медленно высыхают, оставляя на щеках тонкие солёные дорожки. Я всё ещё держу её – крепко, как когда-то держала в первые минуты её жизни, когда мир казался бесконечно добрым, а слово «папа» звучало как клятва.

Но теперь всё иначе.

Лиза отстраняется, вытирает лицо ладонями. Её глаза, ещё красные от слёз, уже не выглядят разбитыми. В них появляется что-то новое – не детская растерянность, а твёрдый, взрослый огонь.

– Мам… – её голос больше не дрожит. – Я не хочу его видеть. Никогда.

Я киваю, готовясь утешать, но она вдруг поднимает руку, останавливая меня.

– И знаешь, что? – она делает глубокий вдох, и её голос звучит ново, глубоко. – Теперь я понимаю – он не просто предал нас. Он потерял нас. И это его выбор.

Эти слова повисают в воздухе, звонкие и острые, как разбитое стекло. И в них – не просто боль. В них – решение.

– И я не позволю ему это забыть, – вдруг добавляет Лиза, и в её голосе впервые звучит что-то опасное, что-то… взрослое.

__________________

Дорогие читатели!

Десятая глава

– Пойдём, солнышко, – шепчу я, помогая ей подняться.

Её тело кажется таким лёгким, будто все эти слёзы вымыли из неё что-то важное.

Я собираюсь сказать Тане, что мы едем домой, но она категорически отказывается отпускать нас.

– Я приготовила диван в гостиной, – твёрдо произносит она. – Вадим всё равно сегодня на сутках, да и вам в таком состоянии сейчас лучше никуда не ехать.

Лиза безропотно ложится, подтягивая колени к груди.

– Мам... – она хватает меня за руку, когда я пытаюсь накрыть её одеялом. – Ты... ты тоже ложись.

Её голос звучит хрипло, и я киваю и устраиваюсь рядом, чувствуя, как её спина прижимается к моему боку – тёплая, хрупкая, всё ещё вздрагивающая время от времени.

Таня гасит свет, оставляя только настольный светильник.

– Я жду тебя на кухне, – говорит она, тихонько прикрывая дверь.

Пружины легонько скрипят, когда Лиза поворачивается ко мне.

– Мам, а мы... – она вдруг замолкает, уткнувшись лбом мне в плечо.

– Что, родная?

– Мы ведь правда справимся? – шёпот обжигает кожу.

– Не просто справимся, – отвечаю я, целуя её в макушку. – Мы уже справляемся.

Где-то за окном проезжает машина, и на секунду комната освещается фарами.

– Спи, – шепчу я. – Тебе нужно отдохнуть.

Она засыпает почти сразу, истощённая недавними слезами.

Убедившись, что дочка крепко спит, я осторожно поднимаюсь с дивана и иду на кухню.

Таня ставит передо мной чашку чая, но я даже не дотрагиваюсь – ладони слишком дрожат.

– Я написала Анатоличу, – произносит подруга, пристально глядя на меня. – Он сказал, что завтра состыкует тебя со своей дочерью, она как раз специализируется на разводах.

Я всё-таки беру чашку. Пальцы тут же обжигает, но я не отдёргиваю руку, пусть жжёт, лишь бы заглушить то, что разрывает грудь.

– Как он мог? – слова выходят хриплым шёпотом, будто кто-то сжал горло тугой проволокой.

Таня резко встаёт, стул скрипит по полу. Её руки сжимаются в кулаки, и я вижу, как белеют костяшки.

– Ты слышишь себя? – она шипит, стараясь не кричать. – Да он просто издевается. Над тобой. Над Лизой.

– Он ведь не был таким, – вырывается у меня громче, чем нужно. – Мы же с ним вместе начинали с комнаты в общежитии… Я же всегда поддерживала его, думала мы семья…

Голос снова подводит. В горле встаёт тот самый ком, огромный, колючий, как будто я проглотила ёлочную гирлянду.

Таня хватает мои запястья так крепко, что на секунду мне кажется, будто она пытается удержать меня от падения в пропасть.

– Он сделал выбор, – её голос режет, как лезвие. – Теперь твой черёд.

Из зала доносится шорох, и мы замолкаем, затаив дыхание

– Знаешь, что самое мерзкое? – продолжает она, когда больше не слышно никаких звуков. – Что он даже не стыдится. Присылает фото, звонит... Будто не изменял, а с работы вернулся.

Я вдруг представляю его: вот он стоит в палате, качает на руках новорождённого, целует его в макушку... И всё это – пока моя дочь рыдает у меня на руках.

В груди вспыхивает что-то горячее и ядовитое. Я резко ставлю чашку на стол, и чай расплёскивается по скатерти тёмным пятном.

– Я его убью, – голос срывается, и я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони.

Таня не смеётся. Не пугается. Просто смотрит на меня, оценивающе.

– Нет. Ты поступишь умнее, – она кладёт передо мной на стол Лизин телефон. – И первым твоим действием станет исковое заявление в суд.

Я замираю, глядя на смартфон дочери. Она права. Если я не смогла уберечь Лизу от боли, значит, я сделаю так, что он поплатится за это.

– Ты права, – выдыхаю я.

– Я сделала скриншот фотографии с сообщением и переслала его тебе на телефон.

– Спасибо, – говорю я ей, голос звучит хрипло, но твёрдо. – Я бы...

Она машет рукой отрезая:

– Не благодари. Просто запомни: завтра будет хуже. Послезавтра – ещё хуже. А потом... – она делает паузу, – потом станет легче. Обещаю.

Я киваю, но мысли где-то далеко. В той больничной палате, где он сейчас наверняка сидит, с гордостью разглядывая новорождённого.

Телефон на столе начинает вибрировать, и свет от экрана отражается на стене тусклыми бликами. Я машинально смотрю на дисплей. На экране – его имя. Тот самый номер, который раньше заставлял моё сердце биться чаще. Теперь в груди только ледяная пустота.

– Не бери, – Таня качает головой.

Но я уже тянусь к телефону. Мне нужно это услышать. Нужно окончательно убить ту часть себя, что ещё надеется, что всё это страшный сон. Вот только телефон дрожит в моей руке. Ладонь становится влажной, но я сжимаю аппарат крепче, не давая себе слабины.

– Алло, – мой голос звучит неестественно ровно, будто это говорит кто-то другой.

– Где вы?! – его крик режет слух, и я невольно отстраняю телефон.

Таня застывает напротив, пальцы впиваются в столешницу. Я медленно выпрямляюсь, чувствуя, как ярость кристаллизуется в холодную решимость.

– Подальше от тебя.

Тишина на том конце. Потом хриплый выдох:

– Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь?

– С предателем, – говорю тихо. – С подлецом. С чужим человеком.

Он начинает что-то говорить, но я перебиваю:

– После того, что ты сделал, у тебя больше нет семьи.

– Ты... – его голос вдруг становится опасным, – Лиза – моя дочь, и ты не имеешь права так говорить.

– Имею, – перебиваю. – У тебя теперь есть сын, наследник. Приятного отцовства, Дима.

___________________________

Дорогие читатели! А в нашем литмобе очередное пополнение!

Софа Ясенева - Развод. Мне теперь можно всё
https://litnet.com/shrt/jBsY

Одиннадцатая глава

Дмитрий

Я сижу в пустой квартире, сжимая телефон так, будто хочу раздавить его в ладони. А в ушах до сих пор звенят последние слова Марины: «У тебя теперь есть сын, наследник. Приятного отцовства, Дима».

А утром она вообще сказала: «Ты выбрал сына и потерял дочь». А я не выбирал. Я люблю Лизу, но и сына я бросать не намерен.

Чёрт возьми.

Как всё дошло до этого?

Чуть больше года назад бизнес, наконец, пошёл в гору, и я решил, что теперь могу позволить себе если не всё, то многое... Разве не для этого я работал? А Марина... Она же всегда была рядом, она неизменная константа в моей жизни. Даже если всё будет плохо, я знаю, что она у меня есть и с ней мы обязательно преодолеем всё. Да, я стал реже бывать дома, но ведь я же для них старался! Ремонт в квартире, новая машина, дорогой лицей для Лизы – разве это не доказательство любви?

Но однажды появилась она.

Милана.

Молодая, красивая, с этими насыщенно-голубыми глазами, которые смотрели на меня так, будто я уже принадлежу ей. Мы познакомились на одной из встреч с инвесторами, где она выступала в роли переводчика. Сначала – просто деловой флирт. Она смеялась над моими шутками, касалась руки, когда что-то объясняла. Но когда я пригласил её ужинать, она отказала.

– Вы же женаты, Дмитрий.

И меня это странным образом зацепило. Марина… Марина никогда не говорила «нет». Она была моей, как что-то само собой разумеющееся. Как стены в доме. Как воздух. А тут – холодный взгляд и лёгкая усмешка. И в этом был какой-то адреналин – как будто я снова двадцатилетний, который должен бороться за внимание.

Я захотел её.

На корпоративе по поводу удачной сделки я немного перебрал. Помню только её смех, запах духов, тёплое плечо под ладонью. А потом – провал.

Утро. Гостиничный номер. Голова раскалывается. И… она.

Милана сидела на краю кровати, уже одетая, с лицом, как будто только что подписала себе смертный приговор.

– Эта ночь была ошибкой.

И исчезла.

Я звонил. Писал. Она не отвечала. Через две недели узнал, что она уволилась и уехала из города. Я даже вздохнул с облегчением: ну и ладно, случайный секс, бывает.

А пару месяца назад она появилась снова.

Беременная.

– Это твой ребёнок. И ему нужен отец.

Я не поверил. Но она сказала, что как только ребёнок появится на этот свет, я могу делать любые экспертизы.

Всё поплыло.

Ребёнок... Да, ситуация неудобная. Но разве я могу бросить собственного сына? Настоящий мужчина отвечает за свои поступки. И я… не смог отвернуться.

Сначала я просто давал деньги. Потом стал приезжать к ней. Она не просила, не умоляла, но я старался предугадать любое её желание. Да и наши интимные отношения перешли такие грани, о которых я бы никогда не попросил Марину, потому что это слишком пошло.

Но потом Милана начала намекать на семью.

– Ты же хочешь, чтобы твой сын рос в полной семье?

– Ты не представляешь, как тяжело одной.

– Я просто хочу, чтобы наш малыш был счастлив.

Я понимал, что её слова продиктованы заботой, но бросать Марину и Лизу я не собирался. Да и не планировал, чтобы всё вылезло наружу. Но когда у Миланы начались схватки, я не думал – просто понёс её в больницу. А там… Марина.

Я же пытался найти решение! Рассказать, объяснить. Почему же она не хочет меня понять? Всегда же находили компромиссы... Но теперь она вдруг ведёт себя, как обиженная девочка. И я… начал злиться.

На Марину.

Да, у меня теперь есть сын. Но это же не значит, что я перестал любить её и Лизу! Ещё и к наушникам этим дурацким прицепилась. Чёрт, опять про них забыл.

Почему она не может просто принять это и жить так, как мы жили раньше, в мире и гармонии?

Я рассказал обо всём Милане, а она лишь пожала плечами и сказала:

– Настоящая женщина поставила бы семью выше своих обид.

И ведь она права. Где та всё понимающая и поддерживающая Марина?

А когда я увидел этого малыша, внутри и вовсе что-то перевернулось.

Мой сын.

Я должен быть для него отцом.

А Марина…

Она не имеет права мне мешать.

Я звонил Лизе, хотел с ней поговорить, объяснить, но она не ответила на мои звонки. Я растерянно ходил по больничной палате, пока не услышал голос Миланы:

– Знаешь, я всё думаю о Лизе, – она посмотрела мне прямо в глаза. – Ей сейчас так тяжело. Может, купим ей что-то? Новый телефон или что она там у тебя любит?

– Ты хочешь, чтобы я купил дочери подарок от тебя?

Милана мягко улыбнулась и покачала головой.

– Нет, глупый. Просто... Я хочу ей помочь. Она же не виновата, что так получилось, – она осторожно положила ребёнка в кувез. – Я бы хотела с ней познакомиться. Когда-нибудь. Чтобы она не чувствовала себя брошенной.

Её слова пробрали меня до глубины души. В этом было столько искренней заботы.

– Ты правда этого хочешь? – спросил я, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

Милана подошла и обняла меня сзади, положив голову на плечо:

– Конечно. Она часть тебя. А значит, и часть нашей семьи теперь.

В этот момент в голове пронеслось: вот она – настоящая женщина. Та, что готова принять моё прошлое, а не рвать его на части, как Марина.

Но когда через час я собирался уходить, Милана вдруг спросила:

– Кстати, а что там с платой за её лицей? Ты же не собираешься бросать её образование? – её голос звучал заботливо, но в глазах мелькнуло что-то жёсткое.

Я замер.

– Нет, конечно.

– Но если она будет считать тебя предателем, может стоить временно ограничить её траты? – мягко продолжила она, поправляя чепчик ребёнку. – Я понимаю тебя, ты её отец, но иногда жёсткие меры – это единственный способ достучаться.

Я взял телефон, и пальцы сами набрали сообщение: «Если ты продолжишь настраивать Лизу против меня...»

Замер.

Это же шантаж. Я никогда... Но вспомнил, как Марина угрожала отобрать у меня всё до последней копейки и дописал: «...Тогда я отзову плату за лицей».

Двенадцатая глава

Утро началось с тишины. Не той уютной, когда все ещё спят, а тяжёлой, гнетущей, будто воздух наполнился свинцом. Лиза проснулась раньше меня и сидела на краю дивана, уже одетая в школьную форму, но её взгляд был пустым, устремлённым куда-то вдаль.

– Ты как? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Она кивнула не глядя. Пальцы её нервно перебирали край юбки, но когда она подняла на меня глаза, в них была уже не вчерашняя боль, а что-то другое. Твёрдое. Решительное.

– Я не хочу его видеть, – сказала она тихо, но чётко.

– Это твоё право.

Таня накормила нас вкусным завтраком, пытаясь вести непринуждённую беседу, но что я, что Лиза, были глубоко в своих мыслях, поэтому говорила в основном она одна. Мы договорились, что как только я поговорю с адвокатом, то сообщу ей результат.

Мы вышли к машине под хмурым небом. Казалось, даже погода отражала наше состояние. Дочка молчала всю дорогу, уткнувшись в телефон, но я видела, как её пальцы иногда замирали, будто она читала что-то, что заставляло её внутренне сжиматься.

– Всё в порядке? – не выдержала я.

Она резко выключила экран.

– Да. Просто... одноклассники спрашивают, почему я вчера не ответила в чате.

Я понимала, что это не вся правда, но не стала давить.

– Если захочешь поговорить – я всегда рядом.

Она кивнула, но взгляд её снова стал отстранённым.

Когда мы подъехали к школе, она резко потянулась за рюкзаком, но вдруг остановилась.

– Мам... я отправила его номер в ЧС.

– Делай так, как считаешь нужным.

Она закусила губу, но кивнула.

– Ладно. Пока.

Я смотрела, как она идёт к входу, пряча руки в карманы, будто стараясь казаться меньше. Но вот она обернулась, махнула – и в этот момент выглядела почти как обычно. Почти.

Работа закружила с самой первой секунды, и я никак не могла выкроить время, чтобы попасть к нашему юристу. Автоматические улыбки, регистрация пациентов, звонки. Я делала всё на автопилоте, пока мысли раз за разом возвращались к произошедшему.

И тут, словно по заказу, передо мной появился Анатолич.

– Марина, – кивнул он, опуская на стойку увесистую папку. – Таня сказала, тебе нужна помощь с разводом.

Я открыла рот, но он махнул рукой.

– Я по её рассказу вкратце всё примерно понял.

Он протянул визитку.

– Моя дочь ждёт тебя в обед. Адрес там есть, но на всякий случай всё продублировал в сообщении.

Я взяла визитку, ощущая, как пальцы слегка дрожат.

– Спасибо.

– Не за что. И ни о чём не переживай, Аллусик и не такие дела выигрывала, – довольно произнёс он, и я поняла, что он очень гордится своей дочерью.

Я с трудом дождалась обеда. Благо её офис находился неподалёку и на дорогу у меня ушло совсем немного времени. На ступеньках, у входа в нужное мне здание, сидела обнявшись молодая пара. Девушка в розовом платье что-то шептала парню на ухо, а он целовал её в макушку.

Я замерла, наблюдая эту сцену, и вдруг ощутила, как что-то горячее и горькое подкатывает к горлу. Их смех звонко разнёсся по улице, и у меня свело живот. Я вдруг отчётливо вспомнила, как Дима впервые поцеловал меня именно так, в макушку, когда мы стояли у моего подъезда.

Теперь эти воспоминания жгли, как предательство. Но ведь когда-то и мы были также счастливы… Мысль оборвалась сама собой. Я покачала головой и прошла мимо них, сжимая сумку так, что болели пальцы.

Адвокат приняла меня практически сразу. Когда я вошла в кабинет, то навстречу мне поднялась высокая женщина с холодными серыми глазами и идеально собранными волосами.

– Марина? – она протянула руку. – Я– Алла. Отец мне немного рассказал о вашей ситуации, но хотелось бы услышать всё это от вас. Вы рассказывайте, а я по ходу буду задавать наводящие вопросы.

Мы сели, и я изложила ей ситуацию. Она слушала молча, лишь изредка делая пометки. А потом, когда я замолчала, она начала уточнять у меня необходимые детали. Чья квартира, кто делала ремонт, какие крупные покупки мы совершали совместно с мужем, что мне известно о его бизнесе, знаю ли я о его счетах и вкладах. От обилия вопросов у меня кружилась голова.

– Ах да, ещё пришлите мне скриншоты его сообщений, которые вы сделали.

Я пересылаю ей всё необходимое, и мы договариваемся, что я собираю все документы, которые только смогу найти, вплоть до чеков на любые крупные покупки.

– Чеки? – я немного растерялась. – Вряд ли я сохранила их за все эти годы...

– Если чеков не найдёте, подойдут выписки с карт, свидетельские показания, фото ремонта до и после, – предлагает она альтернативу. – Я же, в свою очередь, попробую пробить информацию по вашему мужу, вдруг у него есть что-то, о чём вам не известно. А после мы уже определимся с датой встречи для подписания иска.

Я быстро записываю всё необходимое, чтобы не упустить ничего важного.

– И что вы хотите в итоге? – спрашивает она напоследок.

Я глубоко вздыхаю.

– Всё.

Алла приподнимает бровь и внимательно смотрит на меня.

– Конкретнее.

– Я хочу, чтобы когда-нибудь ночью он осознал, как предал дочь, которая его обожала, – я сжимаю кулаки.

Алла медленно убрала ручку за ухо, и в её глазах мелькнул расчётливый блеск.

– Будем добиваться максимальной материальной компенсации?

Я уверенно киваю в ответ.

– И ещё, Лиза не хочет с ним общаться.

– Если информация подтвердится, у нас будут хорошие шансы. Но сначала нужно собрать все доказательства, – отвечает она, провожая меня к выходу.

Я гордо вышла из кабинета, ощущая себя воительницей. Но уже на третьем шаге по коридору ноги стали ватными. А вдруг я лишаю Лизу не только отца, но и чувства безопасности?

Телефон в кармане завибрировал, и я увидела сообщение от Тани: «Ты уже съездила к адвокату? Как всё прошло?»

Я глубоко вдохнула и ответила: «Отлично. Будем забирать назад каждый кусочек счастья, который он украл».

Тринадцатая глава

Дверь лифта закрылась, оставив позади офис Аллы. Я прислонилась к зеркальной стенке, чувствуя, как колени подкашиваются. Всё произошло так быстро: встреча с адвокатом, обсуждение документов, планы на развод… Теперь я должна была собраться и действовать, но тело будто налилось свинцом.

Я убрала телефон и глубоко вздохнула. Лёд тронулся. Сейчас главное – не дать Диме возможности хоть как-то помешать мне.

Лифт мягко покачивался, спускаясь вниз, когда внезапно резко остановился. Я нахмурилась, это ещё далеко не первый этаж. Двери раздвинулись, и в кабину вошёл мужчина.

Пространство мгновенно сузилось.

Он был высоким, в идеально сидящем чёрном костюме, с холодным, отстранённым выражением лица. Его парфюм с нотами кожи и грозового воздуха обволакивал, как невидимые руки. Я невольно отступила к стене, стараясь не привлекать внимания.

Но он явно уже заметил меня.

Его взгляд медленно, словно оценивающе, скользнул по мне. Я потупилась, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Последнее, чего мне сейчас хотелось, это пристального внимания. Но в то же время в его взгляде читалось что-то неуловимое, завораживающее.

Лифт дёрнулся, и я не удержала равновесие, шагнув вперёд, прямо к нему.

– Осторожнее, – его голос был низким, почти шёпотом, но каждое слово прозвучало чётко.

Он поймал меня за локоть, и его пальцы обожгли кожу. Я резко отпрянула, как от удара током.

– Простите, – пробормотала я, отходя в сторону.

Он лишь кивнул, но его глаза снова вернулись ко мне. Изучающие, без тени дружелюбия. Я сжала сумку, стараясь не показывать, как напряглась.

К счастью, он быстро отвлёкся на телефон, и я выдохнула с облегчением.

Никогда время в лифте не тянулось так мучительно долго. Каждая секунда ощущалась как вечность, наполненная странным напряжением. Я упорно смотрела в пол, но чувствовала, как его взгляд снова и снова скользит в мою сторону – не навязчивый, но... настойчивый.

Наконец лифт остановился, и двери распахнулись. Я почти выбежала наружу, не оглядываясь, но словно кожей ощущая его присутствие за спиной.

Обед уже подходил к концу, и мне нужно было успеть вернуться на работу. Я села в машину, завела двигатель и потянулась за карточкой для шлагбаума.

И в этот момент – БАМ!

Моя машина дёрнулась вперёд, ударив бампером роскошный чёрный Мерседес, припаркованный прямо передо мной.

– Только не это… – вырвалось у меня само собой.

Я не успела даже открыть дверь, когда увидела, что из Мерседеса вышел… он.

Тот самый мужчина из лифта.

Он стоял перед моей машиной, заслонив собой свет, и в его позе читалась опасная расслабленность, будто весь этот мир, включая меня, был для него не более чем досадной помехой.

– Газ с тормозом перепутали? – его голос был тихим, но каждое слово резало, как лезвие.

Я сглотнула, чувствуя, как ладони мгновенно стали влажными.

– Простите, я отвлеклась всего на секунду…

Он не ответил. Вместо этого медленно обошёл свою машину, осматривая вмятину на бампере. Каждое его движение было точным, выверенным, словно он уже сейчас просчитывал, во сколько мне обойдётся эта «секунда невнимательности».

– У меня есть страховка, – поспешно сказала я, не решаясь выходить из машины. – Мы можем оформить всё официально…

– Неплохое начало, – холодно усмехнулся он, и в этом смешке прозвучало что-то насмешливое, словно мои попытки решить всё по правилам его только забавляли.

– Давайте вызовем сотрудников ДПС, они составят протокол…

– Документы, – перебил он, протянув руку.

Я замерла.

– Что?

– Вы плохо слышите? – он наклонился ко мне, и внезапно пространство между нами стало слишком тесным. – Показывайте документы на машину.

Я потянулась к сумочке, а затем механически протянула документы, и лишь когда они уже оказались в его руках, до меня дошла вся абсурдность ситуации.

Что я делаю?

– Марина… – он медленно прочитал моё имя, будто пробуя его на вкус. – Интересно.

Я сжала зубы.

– Давайте уже как-то решим этот вопрос, я…

В этот момент его телефон зазвонил. Он взглянул на экран, и его лицо на мгновение стало ещё холоднее.

– Слушаю.

Я не слышала, что ему сказали, но его взгляд резко потемнел.

– Я еду, – отрывисто произнёс он и быстро пошёл к своей машине.

– Подождите! – крикнула я, высунувшись в окно. – Верните мои документы!

Но мои слова потонули в шуме его мотора.

– С вами свяжется мой адвокат, – небрежно бросил он, а затем резко сорвался с места.

Я стояла, глядя на исчезающий вдали Мерседес, и сначала просто не могла поверить в происходящее. В голове пульсировала одна мысль: этого не может быть. Он же не мог просто взять и уехать с моими документами?

Пальцы сами собой сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони.

Как он посмел?!

«С вами свяжется мой адвокат».

Будто я какая-то вещь, которую можно отложить на потом!

Дыхание сбилось, в глазах помутнело. В ушах стучала кровь, заглушая все другие звуки.

Спокойно, дыши... Нужно позвонить в полицию, нужно...

Но вместо этого я вдруг ударила ладонью по рулю, потом ещё раз, пока пальцы не онемели от ударов.

Слёзы подступили к глазам, но я яростно моргнула, отгоняя их. Нет, я не дам ему удовольствия видеть меня сломленной.

Телефон в кармане ждал, чтобы я позвонила в полицию. Но когда я достала его, руки дрожали так сильно, что я едва могла удержать аппарат.

Что я скажу? Что какой-то незнакомец в чёрном Мерседесе... Боже, я даже номер не запомнила!

Я опустила голову на руль, чувствуя, как по спине пробегают судорожные вздрагивания. Это была не просто злость. Это было нечто глубже: ощущение полнейшей беспомощности, будто меня снова обманули, использовали, выбросили... Так же, как это сделал Дима.

_______________________

Дорогие читатели!

Четырнадцатая глава

Телефон неожиданно оживает. На экране высвечивается имя подруги. Делаю глубокий вдох, прежде чем ответить.

– Да, Тань.

– Марин, ты где? – голос подруги звучит обеспокоенно. – Вроде уже давно должна была вернуться, да и обед практически закончился.

Смотрю на часы и понимаю, что я уже опаздываю.

– Попала в небольшое ДТП. Сейчас вызову такси и приеду.

– Всё в порядке? Нужна помощь?

– Нет-нет, – быстро отвечаю, – просто документы... забрали. Объясню позже.

Вешаю трубку и заказываю такси через приложение. А в голове безостановочно крутятся мысли: как я могла так легко отдать свои документы? Он же не сотрудник ДПС, да и вообще, что на меня нашло?

Такси появляется быстро. Перед тем как сесть, машинально проверяю, закрыла ли свою машину. В салоне такси, наконец, выдыхаю, но расслабиться не получается, в голове крутятся обрывки сегодняшних событий. Впрочем, когда я оказываюсь на своём рабочем месте, дел наваливается столько, что мыслям просто не остаётся места в моей голове. И лишь когда я провожаю последнего клиента, позволяю себе устало откинуться в кресле.

Таня появляется словно из ниоткуда, заставляя меня вздрогнуть.

– Давай, собирайся, я подкину тебя до Лизиной школы.

– Спасибо, – устало улыбаюсь я.

– Давай, как раз по дороге мне всё и расскажешь.

Спустя десять минут мы выезжаем на дорогу, и Таня сразу же переходит в наступление.

– Ну что, рассказывай, – говорит она, уверенно маневрируя в потоке машин. – Кто забрал твои документы?

Рассказываю коротко, без драмы и лишних подробностей.

– Это же воровство в чистом виде, – восклицает она, при этом умудряясь кому-то посигналить. – Ты должна написать заявление в полицию.

– Да я даже номер его не запомнила. Что я им скажу? Я врезалась на парковке в машину, а её владелец забрал у меня документы. Вот только я не знаю его имени и номер машины я тоже не запомнила. Даже звучит абсурдно…

– Значит так, позвони Алле и спроси, есть ли у них камеры видеонаблюдения, выходящие на парковку. Уверена, что там их просто не может не быть. А затем, – слегка притормаживает она перед светофором. – Попроси у неё записи. В любом случае нельзя просто сидеть и ждать, когда тебе позвонит этот мифический адвокат.

Я киваю, но сейчас у меня просто нет никаких сил, чтобы ещё кому-то звонить.

– Я сделаю это завтра утром. Всё равно машина пока будет стоять там, на парковке.

– А я бы с этим не тянула, – Таня бросает на меня беглый взгляд, но затем быстро добавляет. – Но решать в любом случае тебе.

Мы прощаемся возле школы, и я спешу к Лизе, которая ждёт меня у ворот школы.

– Мам? А почему ты приехала с тётей Таней? Что с твоей машиной?

– Попала в небольшую аварию…

– Ты в порядке? – она тут же останавливается и осматривает меня.

– Всё хорошо, солнышко.

– Значит, с машиной что-то серьёзное, да?

А до меня только сейчас доходит, что я даже толком не осмотрела место удара, да и вообще всё произошедшее больше похоже на театр абсурда, чем на реальную жизнь.

– Давай не сейчас, милая, я очень устала.

Лиза внимательно смотрит на меня, и в её глазах я вижу ту самую мудрость, которая иногда появляется у детей, когда они чувствуют, что родителю тяжело.

– Мам, – она берёт мою руку в свои, её пальцы тёплые и мягкие. – Давай по дороге зайдём в кафе? Ты же наверняка ничего не ела с обеда.

Я хочу отказаться, сказать, что мне просто хочется домой, но в её взгляде столько искренней заботы, что я не могу.

– Хорошо, солнышко. Только ненадолго.

Мы заходим в маленькое кафе по дороге домой. Лиза сразу же берёт инициативу в свои руки:

– Тебе чай или кофе? – спрашивает она, изучая меню. – И давай возьмём тот пирог, который ты любишь, с вишней.

Я улыбаюсь несмотря на усталость.

– Чай, пожалуйста. Спасибо.

Она кивает и быстро идёт к стойке заказа, а я смотрю на неё и никак не могу понять, когда она успела стать такой взрослой.

– Вот, – она ставит передо мной чашку. – Пей, пока горячий. И ешь. Ты выглядишь бледной.

Я беру чай, и он обжигает пальцы, но это приятное тепло.

– Спасибо, – говорю я тихо. – Что бы я без тебя делала.

Лиза пожимает плечами, но я вижу, как её щёки слегка розовеют.

– Ну, кто-то же должен о тебе позаботиться, – говорит она, откусывая кусочек пирога.

Я молча пью чай, и кажется, что с каждым глотком напряжение понемногу уходит. Мы доедаем пирог в тишине, но это комфортное молчание.

Когда мы выходим из кафе, Лиза берёт меня под руку, как будто хочет убедиться, что я не упаду.

Мы, не спеша, идём домой, и я ловлю себя на мысли, что несмотря на весь этот странный день, сейчас мне спокойно. Лиза рассказывает что-то о школе, жестикулируя свободной рукой, и я просто слушаю, наслаждаясь моментом. Её голос, смех, тепло её руки на моей руке, всё это как бальзам на душу после сегодняшних событий.

– А завтра у нас контрольная по литературе, – говорит она, – учительница сказала, что «только по доброте душевной предупреждает нас». Представляешь, мам? Ну это же вообще...

Я улыбаюсь, вспоминая себя в её возрасте, когда каждая контрольная как гром среди ясного неба. Мы сворачиваем к нашему дому, поднимаемся на свой этаж, и я автоматически протягиваю руку за ключами, когда внезапно замечаю, что дверь нашей квартиры приоткрыта. Не на сантиметр, а на добрую ладонь.

Моё сердце замирает, а затем начинает колотиться с бешеной скоростью.

– Мама... – Лиза сжимает мою руку так сильно, что ногти впиваются в кожу.

Я резко останавливаюсь, прижимаю палец к губам. В ушах гул собственной крови, но даже сквозь него отчётливо слышны крики.

_____________________

Дорогие читатели!

Не забывайте заглядывать в шикарные новинки нашего литмоба:

Мила Рейне - Развод. Моя желанная девочка

Пятнадцатая глава

Я медленно толкаю дверь, и передо мной возникает сцена, от которой замирает сердце.

– И как тебе вообще духу хватило сюда явиться? – голос моей матери дрожит от ярости.

Она стоит посреди гостиной, руки на бёдрах, словно защищая нашу территорию.

А вот голос, который ей отвечает, заставляет меня вздрогнуть: неужели…

– Я, как и ты, пришла сюда бороться за их семью! – Антонина Ивановна, моя свекровь, сидит на нашем диване с королевской осанкой, но её безупречный образ неожиданно дал трещину: прядь седых волос выбилась из строгой причёски.

Я чувствую, как рука Лизы непроизвольно сжимает мою, а я, понимая, что это не её война, киваю ей в сторону её комнаты.

– Бороться? – мама истерично хохочет. – За что тут бороться? У него ребёнок от другой женщины!

Антонина Ивановна встаёт, при этом её глаза сужаются до щёлочек. На публике она всегда была эталоном сдержанности, но сейчас в её взгляде читается паника, которую она тщетно пытается скрыть за привычной ей маской.

– А это всё почему? – её голос звучит неестественно громко. – Потому что Марина перестала уделять ему внимание! Мужчине что нужно? Забота! Ласка!

Боковым зрением замечаю, как Лиза тихо закрывается в своей комнате. Её ссутуленные плечи режут мне сердце.

– Действительно, – мама делает шаг вперёд. – Когда он после очередного провального проекта валялся на диване, а Марина тянула всё на себе – это ничего. А как деньги появились, так сразу ему ласка нужна?

Пауза повисает тяжёлым одеялом. Свекровь медленно проводит языком по пересохшим губам. Я вижу, как ей тяжело держать удар, но почему-то не чувствую удовлетворения.

– Зато они смогли вздохнуть спокойно, – наконец выдавливает она, но в голосе уже нет прежней уверенности. – Что бы они без Димы делали?

– А с Димой они что сделали? – мама не отступает. – Если бы не моя свекровь, царство ей небесное, так бы и мотались по съёмным квартирам.

Ещё одна пауза, более напряжённая.

– Вот только не надо меня жилплощадью попрекать. Дима, между прочим, участок земельный купил. Хотел дом строить... – свекровь нервно поправляет жемчужное ожерелье.

Что? Какой участок? Когда?

Я резко вхожу в гостиную. Обе женщины замирают, и на их лицах моментально появляются улыбки. Вот только если у мамы она искренняя, то у свекрови – натянутая, больше похожая на оскал.

– Мариночка, – она первая делает ко мне шаг, надевая привычную маску радушия. – Мы как раз тебя ждём. С мамой твоей встретились в дверях...

– Ага, встретились. Да она ворвалась как фурия, – поправляет мама, переходя на мою сторону. – Даже «здрасте» не сказала.

Я не свожу глаз со свекрови:

– Так про какой участок вы сейчас сказали?

– Ты... не в курсе? – она замолкает, явно перебирая варианты ответа. – Недели две назад купил... Говорил, сюрприз будет.

Мама фыркает:

– Он уже осюрпризил, так сказать. Теперь даже страшно представить, что он ещё может преподнести...

Я делаю глубокий вдох. Воздух свистит в лёгких.

– Всё, – говорю я тихо, но так, что все замолкают. – Достаточно.

Я подхожу к Антонине Ивановне и смотрю ей прямо в глаза

– Зачем вы здесь?

Она отводит взгляд, пальцы судорожно теребят ручку сумки.

– Я... позвонила Диме, – голос срывается на фальцет. – Спросила, когда вас ждать на выходные... А он... он сказал...

Она замолкает, глотая воздух. Маска окончательно падает, и передо мной просто испуганная пожилая женщина.

– Марин, – она внезапно хватает мою руку. – Он оступился... Понимаешь? Он же в тебе и Лизе души не чает...

Оступился. Какое удобное слово для предательства. Я медленно высвобождаю руку.

– Ребёнок на стороне – это «оступился»?

Она отступает, натыкаясь на диван, и её уверенность тает на глазах.

– Ну что ты так... резко...

– А как мне реагировать? – мой голос звучит звеняще – спокойно. – Сначала он отзывает плату за обучение Лизы, а затем присылает ей фото новорождённого с «поздравлениями», при этом обвиняя меня, что я настраиваю дочь против него.

За спиной у мамы вырывается приглушённый стон, а свекровь бледнеет так, что становятся видны веснушки под тональным кремом.

– Дима не мог... – шепчет она. – Он бы никогда... Ты же знаешь, как он Лизу обожает...

Я достаю телефон. Палец неожиданно дрожит над экраном.

– Вам показать скриншоты его сообщений?

Она медленно опускается на диван. Впервые за все годы знакомства я вижу её беззащитной. Без масок, без позы. Просто несчастную женщину, которая вдруг осознала, что её идеальный сын не тот, кем она его представляла.

– Я... поговорю с ним, – выдавливает она, но в её глазах только пугающая пустота.

– Я не знаю, чего вы от меня ждёте, но не думаю, что ваш разговор с ним сможет хоть что-то изменить в сложившейся ситуации.

Антонина Ивановна молча поднимается и идёт к выходу. Уже практически возле двери она останавливается и поворачивается ко мне:

– Не руби сплеча, Мариночка... Подумай ещё... Всё можно исправить...

Дверь закрывается за ней с тихим щелчком. Внезапно наступившая тишина кажется оглушительной после недавних криков.

Мама медленно подходит ко мне, её лицо бледное, а глаза полны ужаса.

– Это правда? – шепчет она, беря меня за руку. – Он действительно всё это сказал?

Я молча киваю, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. Не могу говорить. Такое чувство, что я сейчас просто расплачусь.

– Боже мой... – она проводит рукой по лицу. – А Лиза... она знает?

– Знает, – выдавливаю я. – И ей сейчас очень непросто.

Мама качает головой, в её глазах читается нечто похожее на ярость.

– И после этого он ещё пытается обвинять тебя? – её голос дрожит. – Да как он смеет... Подожди, а как же теперь быть с её обучением? Она ведь так мечтала об этом…

– Есть один вариант, но мне понадобится твоя помощь.

– Всё что угодно!

Она внезапно решительно направляется к комнате Лизы.

Шестнадцатая глава

Звонок повторяется, и я заставляю себя подойти к двери. Смотрю в глазок и замираю. На пороге стоит невысокий мужчина в возрасте, с аккуратной залысиной и в очках в тонкой металлической оправе. Он выглядит... обычным. Слишком обычным для всего этого безумия.

Делаю глубокий вдох и открываю дверь.

– Марина Сергеевна? – голос мужчины спокойный, почти безэмоциональный.

Я молча киваю, разглядывая его. Дорогой, но неброский костюм, явно сшитый на заказ. Папка из натуральной кожи. Проницательный взгляд, будто он уже прочитал всю мою жизнь как открытую книгу. Он вдруг протягивает мне моё портмоне для автодокументов. То самое, что я вручила тому... тому незнакомцу несколько часов назад.

– Ваши документы. Мой клиент попросил вернуть их лично в руки и передать свои… хм, извинения.

Я беру портмоне, и при этом мои пальцы слегка дрожат. Раскрываю, проверяя, всё ли на месте: права, техпаспорт, страховка. Но что-то не так... На техпаспорте лежит сложенный пополам листок плотной бумаги, которого там быть не должно.

– Ваш клиент... – начинаю я, чувствуя, как нарастает волна гнева. – Сначала он украл их, а теперь вот так просто решил вернуть, будто ничего не произошло?

Мужчина почти незаметно вздыхает и поправляет очки.

– Марина Сергеевна, позвольте представиться – Зарубин Арсений Валерьевич. Я представляю интересы господина Орлова Валерия Анатольевича, чей автомобиль пострадал при столкновении с вашим. Мой клиент действительно был вынужден срочно отбыть по неотложным делам, что и привело к досадному недоразумению между вами.

– Недоразумению? – мой голос звучит резче, чем я планировала. – Он забрал мои документы без моего согласия! Это называется самоуправство!

Адвокат сохраняет ледяное спокойствие, его пальцы аккуратно поправляют галстук.

– Марина Сергеевна, позвольте мне объяснить. Мой клиент полностью осознаёт... некорректность сложившейся ситуации, – мужчина тщательно подбирает слова. – К тому же при более детальном изучении обстоятельств он обнаружил некоторые факторы, которые повлияли на его решение относительно вас.

Я складываю руки на груди, чувствуя, как сердце бешено колотится.

– Какие ещё факторы?

Уголки губ адвоката чуть приподнимаются.

– При просмотре записей с парковки мы обратили внимание на то, что его автомобиль был припаркован с нарушением разметки, частично перекрывая проезд. Это могло спровоцировать ситуацию.

Я усмехаюсь. Нервы натянуты как струны, и сарказм прорывается наружу сам собой.

– Нарушение разметки? Серьёзно? – мои брови язвительно ползут вверх. – Простите, но то, как вёл себя ваш господин Орлов, так и кричало, что правила парковки, да и любые другие, для него не более чем досадная помеха. Он вёл себя так, будто весь мир вертится исключительно вокруг его персоны и его драгоценного времени.

Однако адвокат прерывает меня уверенным жестом.

– Марина Сергеевна, – произносит он, и его голос теряет долю первоначальной холодности. – Я не могу комментировать мотивы и характер моего клиента. Зато я могу сказать, что помимо прочего вас опознали как женщину, которая недавно помогла доставить в больницу пострадавшего от наезда электросамоката ребёнка.

Я замираю от такой резкой смены темы. А это то тут при чём?

– Господин Орлов благодарен вам за то, что вы не остались равнодушной в сложившейся ситуации и оказали помощь совершенно постороннему человеку.

– Допустим, но зачем он всё-таки забрал мои документы? – не сдаюсь я, всё ещё чувствуя обиду от того унижения.

Зарубин слегка наклоняет голову.

– К сожалению, в тот момент мой клиент действительно спешил. Его поведение было продиктовано резкой сменой уже оговорённых обязательств, а не злым умыслом, – он делает значительную паузу. – Уже после он детально изучил все обстоятельства и принял это решение.

Я медленно выдыхаю, чувствуя, как напряжение постепенно спадает, кажется, теперь его слова обретают хоть какой-то смысл.

– В связи с открывшимися фактами, мы будем считать данный инцидент полностью исчерпанным, – адвокат протягивает мне документы. – Вот официальный отказ от претензий с обеих сторон. И чек об оплате ремонта вашего автомобиля, скоро его заберут с парковки, чтобы доставить на станцию техобслуживания.

Я беру бумаги и внимательно читаю. Затем ещё раз перечитываю. Всё официально, юридически грамотно. Но...

– Почему? – вырывается у меня. – Зачем ему всё это? Согласитесь, ваш довод о разметке звучит весьма притянуто. К тому же ремонт моей машины… Это слишком. Я не могу принять...

Адвокат почти незаметно улыбается.

– Рассмотрите это как компенсацию за потраченные нервы, – мягко прерывает он. – И как благодарность за ваш поступок. Господин Орлов весьма специфически выражает своё уважение.

Его взгляд снова падает на портмоне с тем загадочным листком.

– Думаю, личное сообщение от него объяснит больше, чем я могу позволить себе в рамках профессиональной этики.

Он снова становится строгим адвокатом, деловито проверяя документы.

– Итак, мы можем считать инцидент исчерпанным? Ваша подпись здесь... и здесь.

Я быстро подписываю бумаги, словно боюсь, что он передумает. Адвокат аккуратно забирает один экземпляр, а второй протягивает мне.

– Ваш экземпляр соглашения об отсутствии претензий, – вежливо уточняет он. – Рекомендую сохранить.

Я забираю бумагу, ещё раз пробегая по ней взглядом.

– Приятно было иметь с вами дело, Марина Сергеевна, – он кладёт бумаги в папку, прощается и разворачивается к лестнице.

В этот самый момент, словно по злому умыслу судьбы, из-за поворота лестничной клетки появляется мой муж. Он замирает на ступеньке, и его взгляд мгновенно переключается с меня на адвоката, после чего его лицо искажается молниеносной вспышкой злости.

Адвокат, чувствуя напряжение, лишь вежливо кивает ему и, не замедляя шага, спускается вниз. А я даже не успеваю сделать вдох, как Дима стоит на площадке передо мной.

Семнадцатая глава

Его голос, этот знакомый до боли голос, режет тишину на площадке. Он не говорит, он бросает слова, как камни, и первый же булыжник – про деньги. Почему всегда всё упирается в деньги? Как будто в мире не существует ничего другого: ни боли, ни предательства, ни разбитых сердец. Только счета, кошельки, имущество.

Я внимательно смотрю на него, сжимая в руке листок от адвоката. Бумага хрустит, напоминая, что есть какой-то другой, параллельный мир, где люди решают проблемы иначе. Не так, как мы с ним. Где поступки имеют вес, а не только ценник.

Он стоит, выставив вперёд подбородок, с тем самым выражением усталого раздражения, которое я видела в больнице. Как будто я назойливая муха, которая снова отвлекает его от чего-то очень важного. От его новой, настоящей жизни.

– Откуда у тебя деньги на такого адвоката? – повторяет он, и в его глазах читается не просто злость.

В них читается подозрение. Унижение. Как будто я уже что-то у него украла, посягнула на его собственность. Воздух выходит из моих лёгких со свистом. Я чувствую, как по спине бегут мурашки, но это не мурашки страха. Это ярость. Тихая, леденящая, всепоглощающая.

– Тебя, – говорю я настолько тихо, что он непроизвольно подаётся вперёд, чтобы расслышать, – только деньги интересуют? Серьёзно? После всего, что случилось? Твой мир настолько сузился до банковских счетов и стоимости адвокатов?

Он морщится, отмахивается, будто отгоняя мои слова, как ерунду, не стоящую внимания.

– Не уходи от ответа, Марина! Ты что, уже подала на развод и наняла шакала, чтобы он ободрал меня как липку? – он язвительно окидывает меня взглядом с ног до головы.

Его слова должны ранить. Должны заставить сжаться от боли. Но происходит странное: они отскакивают от меня. Где-то глубоко внутри щёлкает некий предохранитель. Я смотрю на него и больше не вижу мужчину, которого любила пятнадцать лет. Я вижу чужого, озлобленного человека, который пытается ухватиться за последнее, что ему ещё кажется важным, за материальное.

– Мне не нужно тебя обдирать, Дима, – голос мой звучит ровно, почти обречённо. – Ты сам всё отдал. Добровольно. Ты выбросил наше доверие. Нашу семью. Ты выбросил любовь своей дочери. Ради чего? Ради того, чтобы сейчас стоять здесь и спрашивать меня про деньги?

Он делает шаг ко мне, его лицо искажается.

– Не смей говорить про Лизу! Я её люблю! Она моя дочь!

– Любишь? – во мне что-то взрывается, и холодная ярость вырывается наружу. – Это как же ты её любишь? Тем, что в самый сложный для неё период её жизни ты решил разрушить её мечту? Это твоя любовь? Поздравляю, она восхитительна!

– Я ничего рушить не собирался, это просто ты не оставляешь мне выбора! – кричит он в ответ, и в его голосе впервые за этот разговор прорывается что-то настоящее, невыдуманное.

Отчаяние? Злость на себя? Нет, просто злость на меня. Всегда на меня.

– Я всё делал для того, чтобы ты могла сидеть на своей работе и ни о чём не думать. И Лизу я буду обеспечивать…

– Обеспечивать? – я фыркаю, и это звучит горько и противно. – Интересно, это будет до или после того, как ты заберёшь деньги за её обучение в лицее? И ты лучше расскажи мне, когда ты купил тот самый участок, о котором я ничего не знала?

Он замирает. Словно его ударили. Глаза бегают, ищут оправдание, новую ложь. Но я уже не дам ему соврать. Не позволю.

– Лиза… – он начинает, и его голос срывается. – Лиза всё поймёт. У неё теперь есть брат. Это же хорошо! Я же не бросаю её, я же люблю вас и никуда уходить не собираюсь! Я буду и с ней, и с ним!

Я смотрю на него и понимаю, что он действительно в это верит. Он искренне считает, что может разорваться надвое, и все будут счастливы. Он – центр вселенной, а мы все должны подстраиваться под его новую реальность.

– Ты уже бросил её, – говорю я безжалостно. – Ты сделал свой выбор девять месяцев назад. А вчера ты его только подтвердил. Как ты вообще додумался прислать ей ту фотографию? Да ещё и подписал-то как, «поздравляю с братиком». Как будто это подарок на день рождения. Ты правда думал, что она обрадуется?

Он бледнеет. Рука непроизвольно тянется к карману, где лежит телефон, но он быстро себя одёргивает.

– Я… Я ничего ей не посылал…

– Серьёзно? – голос мой повышается, срывается на крик, но я не могу сдержаться. – Ты сам взял и выбросил себя из её жизни! Ты думаешь, она слепая? Ты думаешь, она не видела, как ты отдалялся? Она всё видела! Она всё знала! И она молчала, чтобы не разрушать мою веру в тебя! А ты взамен подарил ей вот это! Фотографию своего счастья, в котором для неё нет места!

Из-за двери доносится приглушённый звук, и он возвращает меня в реальность.

Дима открывает рот, чтобы сказать что-то ещё. Оправдаться, обвинить, пригрозить. Его глаза горят, на скулах играют желваки.

Но я устала. Я больше не хочу его слушать. Не хочу видеть это искажённое лицо. Не хочу вдыхать этот знакомый запах его одеколона, который для меня теперь пахнет ложью.

– Всё, Дима, – я перебиваю его, не дав издать ни звука. Мой голос тихий, но в нём сталь. Сталь, которую он во мне никогда не видел. – Я действительно наняла адвоката, поскольку между нами всё кончено. Все слова сказаны. Все поступки совершены. Я пришлю тебе твои вещи. И больше не приходи. Не пиши. Не звони. Ты умер для нас. Для меня и для моей дочери.

Я делаю шаг назад, в проём двери.

– Марина, подожди… – он делает порывистое движение ко мне, и в его глазах мелькает что-то похожее на осознание, словно он только сейчас понял, что теряет, окончательно и бесповоротно.

Но слишком поздно. Настолько поздно, что уже не имеет никакого значения.

Я не жду. Я не хочу слышать его «одумайся» или «давай обсудим». Я просто захлопываю дверь. Резко. Твёрдо. На щеколду.

Звук захлопывающейся двери оглушителен. Он отрезает. Отрезает его возмущённый возглас, его стук, его прошлое, его ложь. Отрезает целую эпоху моей жизни.

Я прислоняюсь лбом к прохладной деревянной поверхности и закрываю глаза. Снаружи он ещё что-то кричит, стучит кулаком по косяку. Но звуки кажутся такими далёкими, будто доносятся из другого измерения.

Восемнадцатая глава

И вот мы стоим – три поколения женщин, связанные одной болью, одной преданностью и одним предательством. Воздух густой от невысказанного, от слёз, которые ещё не пролились, от крика, который застрял в горле у каждой из нас.

Первой нарушает тишину Лиза. Её голос тихий, надтреснутый, но в нём нет ни капли сомнения.

– Вот и всё... Он теперь нам совсем чужой.

Она говорит не вопросом, а утверждением. Ищет не информации, а подтверждения своему страшному выводу. В её глазах нет шока, только горькое, взрослое понимание. Она уже знала. Видела переписку, получила фото. Но сейчас она услышала его голос – злой, оправдывающийся, чуждый. И, кажется, это добило её окончательно.

Я делаю к ней шаг, потом ещё один. Не останавливаюсь. Обнимаю её, чувствуя, как она сначала замирает, а потом цепляется за мои плечи, как в детстве, когда ей было страшно. Её пальцы впиваются в мою кожу сквозь тонкую ткань блузки.

– Да, солнышко. Теперь – чужой, – мой голос тихий, твёрдый и бесконечно усталый. – Прости меня, что тебе пришлось это услышать. Прости, что ты вообще это знаешь.

Она прячет лицо в моём плече, и её голос звучит приглушённо, полный детской обиды и взрослого осознания.

– Он же... он кричал на тебя. Из-за денег. А я... я думала, он хочет извиниться...

Она замолкает, и по её спине пробегает крупная, тяжёлая дрожь. Моё сердце разрывается от её слов.

– Мам, он теперь точно отзовёт плату за лицей.

В её голосе столько обречённости, что меня передёргивает. Я отстраняюсь, беру её лицо в свои ладони. Заставляю посмотреть на меня. Её щёки влажные, ресницы слиплись от слёз.

– Он сделал свой выбор, а мы свой. И его деньги нам больше не нужны. Завтра вы с бабушкой начнёте сбор документов, потому что у нас слишком мало времени, чтобы тратить его на понапрасну. И запомни, мы с тобой обязательно будем счастливы даже вдвоём.

В этот момент в диалог вступает мама. Её лицо всё ещё сурово, но в глазах уже нет окаменелости, там я вижу яростную, материнскую решимость. Она подходит, кладёт одну руку на плечо Лизе, а другую на моё. Её прикосновение твёрдое, знакомое, несущее в себе силу женщин, которые выживали, несмотря ни на что.

– Втроём, – говорит она твёрдо, перехватывая инициативу. – Всё, хватит тут на пороге стоять. Марина, чайник на плиту. Лиза, идём на кухню. Сейчас мы будем пить чай с мёдом и малиновым вареньем. А потом будем думать, как нам лучше всё это организовать.

Её командирский тон, привычный с детства, срабатывает как щелчок. Он возвращает нас в реальность, где есть простые действия: плита, чай, мёд. Где есть семья. Уже другая, но всё ещё семья.

Мы перемещаемся на кухню. Я ставлю чайник, руки слегка дрожат. Лиза молча достаёт из шкафа три чашки – ту самую, с мишками, из которой пила с детства, мою, с цветочным орнаментом, и бабушкину, простую белую, без изысков. Мама тем временем режет пирог, купленный для совсем другого, счастливого вечера.

Никто не говорит о главном. Мы как три актрисы, разыгрывающие спектакль под названием «Всё хорошо». Но тишина между нами не неловкая, не тяжёлая. Она общая. Общая рана, общая боль, общее дыхание.

Когда мы садимся за стол, и Лиза делает первый глоток горячего чая, она вдруг поднимает на меня глаза.

– А что будет... с ним? – она не называет его «папа», и в этом – целая бездна боли.

– Ничего, – отвечаю я честно. – Ровным счётом ничего. У него теперь своя жизнь. А у нас – своя.

– Но он... – она запинается, ища слова, – он же будет звонить? Приходить? Как мы...

– Пусть только попробует, – голос мамы звучит уверенно, она откладывает вилку и смотрит на Лизу прямо. – Пока я жива, он не посмеет вас преследовать. А если посмеет – будет иметь дело со мной.

Лиза кивает, но видно, что её гложут другие мысли.

– Но он же... отец, – шепчет она, сама не зная, то ли это вопрос, то ли утверждение.

– Родство – это не только гены, Лизонька, – отвечает мама. – Это в первую очередь ответственность. Забота. Уважение. А если человек ведёт себя как чужой – он и есть чужой. Неважно, кем он приходится по крови.

Лиза молча кивает, в её глазах мелькает понимание.

– Ладно, – говорит она вдруг, отставляя чашку. – Тогда... что мы будем делать?

Я перевожу взгляд с неё на маму. Вижу в её глазах ту же решимость, что и в своих.

– Жить, – отвечаю я просто. – Наслаждаясь каждым днём, проведённым вместе.

– Причём счастливо, – добавляет мама.

– Мам, – неожиданно громко говорит Лиза, и в её голосе впервые за этот вечер появляются нотки её обычного, живого «я», такие хрупкие и такие мужественные в своей попытке вернуть хоть крупицу нормальности. – А можно я завтра позвоню Лене? Мы с ней хотели на выходных в кино сходить...

Я чувствую, как что-то болезненно сжимается у меня внутри. Её нормальность, её попытка жить дальше – это и есть самый большой акт мужества.

– Да, солнышко, – улыбаюсь я. – Конечно, звони.

Лиза быстро допивает свой чай и поднимается, унося чашку в раковину. Её движения медленные, будто сквозь воду.

– Я, пожалуй, пойду... – она недоговорила, просто махнула рукой в сторону своей комнаты.

– Хорошо, милая. Отдыхай. Если что – я рядом, – я не стала её удерживать, ей нужно побыть одной, чтобы переварить всё это.

Она кивнула и вышла из кухни. Мы с мамой молча смотрели ей вслед, пока звук её шагов не затих в коридоре. Тогда мама обернулась ко мне, её взгляд стал острым, деловым.

– Ну, – выдохнула она, убирая со стола остатки пирога. – Теперь о деле. Завтра с утра я поеду к своей подруге, она в управлении образования работает. Узнаю всё про этот грант досконально: какие нужны бумаги, куда нести, к каким дверям стучаться. Будем биться, пока не получим.

Я кивнула, чувствуя, как наваливается дикая, всепоглощающая усталость. Словно все мышцы в теле вдруг вспомнили, через что они прошли за сегодняшний день.

– Спасибо, мам. Без тебя я бы...

Девятнадцатая глава

Дмитрий

Дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Так резко, так окончательно, что я отшатнулся, словно от пощёчины. Воздух со свистом вырвался из моих лёгких. Неужели это правда? Марина? Та самая Марина, которая всегда меня понимала, всегда была готова выслушать и помочь?

– Марина! – мой собственный голос прозвучал хрипло и чуждо в тишине подъезда. – Открой! Ты слышишь? Мы ещё не всё обсудили!

Я барабанил кулаком по прочному дереву, но ответом мне была лишь гробовая тишина по ту сторону. Ни звука. Ни шёпота. Ни плача. Эта тишина была страшнее любого крика. Она означала конец. Полный и бесповоротный.

Бешеная ярость, горячая и слепая, ударила в виски. Как она смеет?! Что за манера выставлять меня каким-то монстром? Да я же всё для неё! А она? Наняла какого-то стервятника, чтобы ободрать меня до нитки! И это её благодарность? А Лиза? Зачем она так? Она же моя дочь!

Я развернулся и пнул бутылку, стоявшую у лифта. Пластик грохнулся о стену, издав пустой, жалкий звук. Бессилие смешалось с яростью в один клубок, который душил меня изнутри. Нужно уезжать. Куда угодно. Только не оставаться здесь, в этой давящей тишине, у этой предательской двери.

Дорога до Миланы промелькнула в тумане. Я давил на газ, нещадно ругаясь на другие машины, на светофоры, на весь этот несправедливый мир, а в голове стучало: «Как она могла… Предательница…».

Я ворвался в её квартиру, должно быть, с диким выражением на лице. В воздухе витал сладковатый запах детской присыпки и молока. Милана, немного бледная, в домашнем халате сидела на диване и кормила малыша из бутылочки. Её глаза мгновенно округлились от испуга.

– Дим? Что случилось? Ты меня напугал…

– Представляешь?! – выпалил я, едва не срываясь на крик. – Представляешь, что она учудила?! Дверь передо мной захлопнула! Заявила, что я для них умер! И знаешь почему? Потому что наняла адвоката! Но не просто адвоката, я узнал его! Это тот самый Зарубин, который ведёт дела именитых олигархов нашего города! Ты понимаешь, какие у него гонорары?!! Я ей про семью, про дочь, а она мне про деньги и документы! И Лизу продолжает против меня настраивать, ещё и врёт про какие-то фотографии!

Я метался по комнате, не в силах усидеть на месте. В горле стоял ком от бессильной злости.

Милана осторожно переложила сонного малыша в колыбельку и подошла ко мне. В её глазах я видел неподдельное участие и желание помочь.

– Тише, тише, родной, – она мягко положила руку мне на грудь, заставляя остановиться, и её прикосновение немного остудило мой пыл. – Я же тебе уже говорила, что для настоящей женщины семья превыше обид. Но опуститься до такого… Это же просто отвратительно с её стороны.

– Я не понимаю! – я провожу рукой по лицу, чувствуя, как дрожат пальцы. – Что ей не хватало? Она… она просто выбросила меня, как использованную вещь!

– Она не выбросила, Дим, – Милана покачала головой и посмотрела мне прямо в глаза. – Она хочет тебя унизить. Поставить на колени. Отобрать всё, что ты с таким трудом заработал.

– Нет… Марина так не… – попытался я возразить, но уже без прежней уверенности.

– А разве не она только что захлопнула перед тобой дверь? Разве не она наняла этого… супер-пупер адвоката? Дим, милый, она объявила тебе войну.

Она посмотрела на спящего сына, и её взгляд стал твёрдым.

– Ты должен быть умнее. Сильнее. Она играет на твоих чувствах к Лизе. Ты должен лишить её этой возможности. Пока она не отобрала у тебя всё, включая законное право видеться с дочерью.

Меня бросило в холодный пот. Запретить видеться с Лизой? Она не посмеет!

– Что… что ты предлагаешь? – спросил я, понимая, что мой голос дрожит.

– Нанеси удар первым, – прошептала она, приблизившись ко мне так близко, что я ощутил тонкий аромат её духов. – Если она подала на развод и хочет всё отобрать – значит, она не оставила тебе выбора. Требуй через своего адвоката определения порядка общения с Лизой. Сразу, официально. Пусть суд установит чёткие дни. А лучше потребуй проведения психолого-психиатрической экспертизы.

Она на несколько долгих секунд вдруг замолчала.

– Мне так жаль Лизу… Представляешь, каково ей сейчас с матерью в таком состоянии? Хорошо бы кто-то независимый и авторитетный оценил обстановку… для же её же блага. Чтобы защитить её.

В голове у меня всё перевернулось. Экспертиза? Марину? В бизнесе всё просто: контракты, цифры, логика. А здесь, в этой женской войне, где слова становятся оружием, а дети разменной монетой, я будто проваливаюсь в черную дыру. И единственной, кто подала мне руку… была Милана.

– Я… я не знаю… – пробормотал я.

– Ты защищаешь своего ребёнка, – её голос стал жёстче. – Ты должен дать ей понять, что играть с тобой в подобные игры – себе дороже. Она одумается. Или... или ты получишь железные гарантии, что Лиза будет в безопасности, а твоя финансовая репутация не пострадает.

Где-то глубоко внутри копошилось мерзкое, холодное ощущение, что Милана не просто помогает, а с наслаждением вонзает нож в спину Марине. Но я тут же прогнал эту мысль. Нет. Она на моей стороне. Она единственная, кто меня сейчас понимает

– Экспертиза? – переспросил я, всё ещё не до конца понимая. – А не навредит ли это Лизе?

Милана вздохнула так, словно в очередной раз принялась объяснять ребёнку простое уравнение.

– Дим, милый, она же не в себе. Ты сам говорил – откровенная ложь, хлопанье дверью, настраивание дочери. Суд всегда на стороне того родителя, кто спокоен и рационален. Если мы подадим встречный иск и заявим ходатайство о проведении судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы для оценки её способности адекватно воспитывать ребёнка в состоянии стресса...

Суд обязан это рассмотреть. Это заморозит её иск на год, её именитый адвокат сбежит от такой грязи, а ты получишь гарантии по Лизе, – она презрительно усмехнулась. – И останется она ни с чем. Одна. И тогда она сама приползёт к тебе на коленях, умоляя всё прекратить.

Двадцатая глава

Руки сами потянулись к портмоне, которое я положила на тумбочку, чтобы не забыть утром убрать в сумку. Открыв его, я увидела сложенный листок плотной бумаги и осторожно достала его. Сердце тревожно ёкнуло, когда я медленно развернула его. Мне на колени упала визитка, но моё внимание было целиком приковано к записке.

«Вы помогли моему племяннику. Я этого не забуду. Если вам понадобится помощь – я к вашим услугам. В.О.»

Почерк был чётким, уверенным, выведенным чёрными чернилами. Без лишних слов. Без эмоций. Чистая, лаконичная деловая записка.

Я сидела на краю кровати и в полной тишине комнаты слышала только бешеный стук собственного сердца.

В.О. Как там его представил адвокат? Кажется, Валерий Орлов. Тот мальчик оказался его племянником? Надо же, как тесен мир.

Помогла? Я просто не могла проехать мимо. Любой бы на моём месте оказал посильную помощь. Любой нормальный человек. А для него это стало каким-то... долгом. Услугой, которую нужно вернуть. Вот только мне от него ничего не нужно.

«Я к вашим услугам».

Фраза крутилась в голове, отдаваясь металлическим привкусом. Он не предлагал дружбы. Не выражал благодарности. Он предлагал сделку. Чистую, ясную, без обязательств. Как будто я уже дала на это своё согласие.

Я скомкала записку, как будто она обожгла пальцы. Нет. Нет, спасибо. Я со всем справлюсь сама. Достаточно того, что он не имеет ко мне никаких претензий из-за утренней аварии.

Сама. Я всегда была сама. Пока Дима строил свой бизнес, я тянула на себе дом, ребёнка и его бесконечные кризисы. Потом он пришёл к успеху, и оказалось, что у него всё хорошо и без нас. И сейчас я как никогда должна быть сильной. Для дочери. Для матери. Для себя.

Но что, если... что, если я не справлюсь?

Словно в ответ на эту крамольную мысль, взгляд упал на лежащую на коленях визитку. Я осторожно взяла её, словно боялась обжечься. Картон был неприлично плотным и матовым, словно вырезан из ночного неба. Он не блестел, а будто поглощал свет, холодный и тяжёлый на ощупь.

Кончики пальцев уловили едва заметное тиснение – просто линии, геометричный узор, который можно было принять за фактуру бумаги, если не вглядываться. Это была не карточка, а предмет. Знак принадлежности к миру, где решения принимаются одним звонком.

На ней ничего лишнего. Только имя и номер мобильного, напечатанные с таким лаконичным бесстрашием, что становилось ясно – эти контакты ведут прямиком к нему. Только к нему.

Я перевернула карточку. Идеальная матовая пустота. Ни намёка на приглашение, на дружелюбие. Просто молчаливое, непререкаемое предложение силы.

И всё же... Чем я уже ему обязана? Тем, что он не выставил мне счёт за разбитый бампер? Тем, что его адвокат вежливо вернул документы и сказал «ремонт организуем»? Эти слова висели в воздухе – обещание без сроков и гарантий. Моя машина всё ещё стояла у того здания с вмятиной, как немой свидетель моей растерянности. И эта неопределённость была хуже любого чека к оплате. Я была в долгу, даже не зная размера этого долга.

«Если вам понадобится помощь...»

А если и правда понадобится? Не мне. Лизе. Её лицей, её будущее... А если Дима и вправду пойдёт на принцип и отзовёт оплату? У меня сейчас нет таких денег. А грант... грант ещё нужно выиграть. А если нет? Но разве я готова влезть в эту кабалу?

Я расправила записку и прочла ещё раз.

«Я к вашим услугам».

Что это вообще значит? Что он готов сделать? И что я буду должна взамен? Неосязаемая благодарность – это одно. А вот быть обязанной человеку, который явно привык всё просчитывать до мелочей... У меня не было ответов. Валерий Орлов был как тёмная вода – непрозрачный, глубокий и опасный.

И это пугало больше всего.

Я вновь сложила записку и убрала в неё визитку, а затем зачем-то положила в верхний ящик тумбочки. Спрятала с глаз долой. Но не выбросила. Не потому, что соглашалась. А потому что понимала: в мире, где даже помощь может быть оружием, нужно знать все возможные ходы. Даже те, которые ты никогда не захочешь сделать.

И в то же время это было похоже на капитуляцию. На предательство самой себя. Но ради счастья своей дочери я готова на всё. Даже на сделку с дьяволом, условия которой мне пока не огласили. Даже на эту унизительную, подвешенную зависимость от человека, которого я совсем не знаю.

Лиза не должна расплачиваться за наши с Димой ошибки. Её будущее не должно стать разменной монетой в нашем противостоянии. Я снова легла и закрыла глаза, сжимая в кулаке край подушки. Перед глазами вставали два образа. Димино – искажённое злобой и самодовольством. И Орлова – холодное, спокойное, нечитаемое.

Один отнял у меня прошлое. Другой... Другой предлагал возможности, цену которых я ещё даже не знала и, возможно, узнаю, только когда придёт время платить по счетам.

Я не заметила, как провалилась в беспокойный, прерывистый сон, полный обрывков голосов и хлопающих дверей.

А в семь утра меня разбудил резкий, немилосердный звук будильника. Рука сама потянулась к телефону, чтобы заглушить его. И тут же, поверх безжалостных цифр высветилось уведомление о новом сообщении.

Сердце неприятно ёкнуло. Я провела пальцем по экрану. Незнакомый номер.

«Здравствуйте, Марина Сергеевна. По поручению Валерия Анатольевича Орлова сообщаю, что сегодня в 10:00 к вам направится эвакуатор для транспортировки вашего автомобиля на сервис. Просьба обеспечить доступ. С уважением, Алексей, координатор».

Я застыла, вжавшись в подушку, с телефоном в оцепеневшей руке. Сон как рукой сняло.

Сообщение было безупречно вежливым и абсолютно безличным. В нём не было ни угроз, ни просьб. Только чёткая, отлаженная констатация факта. Меня не спрашивали. Мне сообщали.

Его механизм уже начал работать с точностью швейцарских часов, и я стала всего лишь маленьким винтиком, очередным пунктом в расписании его помощника. Первый платёж по негласному счёту только что поступил.

Двадцать первая глава

Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Я выдохнула и заставила себя встать. Приведя себя в порядок, я направилась в сторону кухни, откуда уже доносились аппетитные ароматы кофе.

– Доброе утро, солнышко, – голос мамы окутал меня нотками заботы.

– Мам, – Лиза пристально посмотрела на меня. – Ты в порядке?

– Доброе утро, всё хорошо, – ответила я им обоим. – У нас есть время на завтрак, а потом я завезу тебя в школу.

Мама пыталась как-то разбить гнетущую атмосферу за столом, но я лишь изредка кивала на её слова, а Лиза и вовсе витала где-то в своих мыслях.

Когда мы были уже готовы выходить, мама вышла в коридор.

– Я сейчас поеду к своей подруге, в управление, – объявила она, смотря на меня с материнской тревогой. – Всё про грант узнаю, а вечером Лизу заберу из школы, можешь ни о чём не волноваться.

– Спасибо, мам, я очень ценю твою поддержку.

Она лишь махнула рукой, поцеловала Лизу в щеку и, проводив нас, закрыла за нами дверь.

Такси уже ожидало у подъезда. Дорога прошла в тягучем молчании. Лиза уткнулась в телефон, но я видела, что она не листает ленту, а просто смотрит в экран, ничего не видя. Я чувствовала её боль каждой клеткой своего тела, и это было невыносимо.

– Лиза… – начала я, когда мы уже поворачивали к школе.

– Всё нормально, мам, – она поспешно отстегнула ремень, как только машина остановилась. – У меня всё нормально.

Она быстро вышла из такси и исчезла в толпе одноклассников не оглянувшись. Моё сердце сжалось.

На работе всё шло в обычном режиме, поэтому напарница согласилась прикрыть меня на полчаса, чтобы я могла съездить и прояснить вопрос с машиной.

Я снова вызвала такси и поехала к тому зданию. Возле моей машины уже деловито сновали люди в униформе. Я сделала глубокий вдох и подошла к тому, кто показался старшим.

– Здравствуйте. Это мой автомобиль. Мне сообщили, что его заберут на ремонт. Не подскажете, куда именно?

Мужчина вежливо кивнул, сверяя мои документы с данными на планшете.

– Ваш автомобиль отправляется в наш главный филиал. Там лучшее оборудование, всё сделают качественно и быстро.

– Спасибо, – я кивнула. – А когда я смогу его забрать?

– Вам направят СМС-уведомление о готовности, а также подробный отчёт, – он чуть улыбнулся. – Все вопросы по ремонту вы можете задать мне по этому номеру. Вам не о чем беспокоиться, всё уже оплачено. Доверьтесь нам, мы профессионалы в своей отрасли.

В итоге, когда машина была погружена на эвакуатор, он забрал у меня ключи и, вручив документы, сообщил, что со мной свяжутся, как только всё будет готово.

Я вернулась в клинику и попыталась погрузиться в работу, но мысли путались. К обеду не выдержала и поделилась ими с Таней, заскочив к ней в кабинет.

– Представляешь, – выдохнула я, закрывая дверь. – Этот Орлов, машину которого я помяла, оказался дядей того мальчика, которому я помогла, отвезя его в больницу, где потом узнала, что…

Я замолчала, не желая вновь погружаться в подробности того дня.

– Подожди, подожди, – нахмурилась подруга. – А как он узнал, что это ты это ты?

Я лишь пожала плечами, поскольку со всеми этими перипетиями как-то упустила этот момент из виду.

– Интересно… И что же он?

– Отказался от всех претензий и, ко всему прочему, оплатил стоимость ремонта моей машины.

Таня присвистнула.

– Вот это мужик даёт! Он с тобой как-нибудь связывался?

– Нет, только его адвокат, – отвечаю я. – Хотя погоди, ещё он передал мне записку и свою визитку.

– Такие мужчины просто так ничего не делают, – мудро изрекла Таня.

– Он написал, что это благодарность за его племянника, и что он «к моим услугам».

– Блин, – Таня задумалась. – Странно всё это, очень странно. Но с другой стороны, не стоит разбрасываться такими подарками судьбы. Не вздумай отказываться. Пусть ты лучше никогда им не воспользуешься, но будешь знать, что у тебя есть козырь в рукаве.

– Слишком дорогой козырь, – мрачно произнесла я.

На этом мы с Таней попрощались, но она просила меня держать её в курсе.

Уже вечером, когда до конца рабочего дня осталось всего полчаса, у меня зазвонил телефон.

– Марина? Это Алла. У меня есть для вас новости, но не всё из них приятные.

– Я вся внимание, – прошептала я, прижимая телефон к уху.

– Исковое заявление готово. Я подаю его завтра утром в районный суд, поскольку у вас несовершеннолетний ребёнок, – её голос был собранным и деловым, что сразу же придало мне немного уверенности. – Основание – ваше желание и измена супруга, что является достаточным основанием для развода. В требованиях: развод, определение места жительства Лизы с вами, взыскание алиментов в размере одной четверти всех доходов супруга. Ещё мы можем запросить определение порядка общения с отцом и компенсацию судебных расходов.

С вашей квартирой всё просто – это ваша собственность, а значит, он не может на неё претендовать. Но нужно будет подготовить документы, подтверждающие это. Также дочка уже в том возрасте, когда суд обязательно будет учитывать её интересы и мнение.

Я облегчённо выдохнула. Хоть что-то было твёрдой почвой под ногами.

– Дело рассмотрят в сжатые сроки, суд не станет затягивать процесс, так как сохранение семьи уже невозможно, – продолжила Алла, и моё сердце снова ёкнуло. – А теперь о том, что мне удалось узнать.

У меня отчего-то похолодели пальцы.

– Марина, я понимаю, как это прозвучит, – голос Аллы стал чуть мягче, но не потерял деловой хватки. – Мне удалось выяснить кое-что ещё. Речь идёт о довольно крупных покупках, которые он совершил за последние месяцы, не ставя вас в известность.

У меня перехватило дыхание, а сердце застучало чаще.

– О каких покупках?

– Примерно два месяца назад он приобрёл земельный участок в коттеджном посёлке «Северные сосны». И уже начал там строительство. Похоже, масштабное.

Участок? Тот самый, про который мне сказала свекровь? Значит, это правда...

Двадцать вторая глава

Возвращалась домой я как в тумане. Слова Аллы звенели в ушах, наслаиваясь на образ того самого участка, где он строил себе и своей новой семье дом. Ключ застрял в замочной скважине, поскольку руки предательски дрожали.

– Доченька, ты как? – мама встретила меня в прихожей, её взгляд, полный тревоги, мгновенно вывел меня из ступора.

– Дело сделано, – выдохнула я, скидывая туфли. – Алла подаёт иск завтра утром.

Я прошла на кухню, где уже пахло чем-то домашним и успокаивающим, и опустилась на стул. Мама молча поставила передо мной чашку чая.

– Рассказывай, – мягко приказала она, садясь напротив.

– Как и сказала Антонина Ивановна, он купил участок и уже строит дом, – слова давались с трудом, будто кто-то сыпал песок мне в горло. – И я… я ничего не знала. Как так, мам?

Мама побледнела, её пальцы сжали край стола.

– Держись, дочка. Теперь главное – не раскисать. Если он это скрывал, значит, боялся последствий.

– Но это же… Унизительно. Рыться в этом, выносить на обозрение суда, адвокатов… Наши общие когда-то мечты, – я сжала виски, чувствуя надвигающуюся мигрень. – Теперь это просто «совместно нажитое имущество», подлежащее разделу.

– Это ведь не про деньги, Марин, – голос мамы дрогнул, в нём впервые зазвучала не сталь, а боль. – Это про предательство. Он не просто изменил тебе. Он построил себе новую жизнь. Тайком. Пока ты верила ему, поддерживала, пока Лиза ждала его с работы, его заботило совершенно другое. Он ведь предал родную дочь. Её будущее. Её веру в отца.

Она вздохнула и поправила фартук.

– Я её из школы забрала, накормила, она сейчас уроки делает. Всё у нас будет, родная. Ты должна бороться, чтобы он ответил за ту боль, что причинил вам. Она решительно достала с верхней полки шкафа старую картонную коробку.

– Так, давай пока просто найдём всё, что может пригодиться твоей Алле. А там видно будет.

Её деловой настрой был заразителен. Мы погрузились в бумаги, и это даже помогло – мои мысли переключились с бесконечного самокопания на конкретные действия. Каждая найденная квитанция была маленьким кирпичиком в стене, которую мы с мамой возводили вокруг себя и Лизы.

– Кстати, о будущем, – мама отложила пачку старых счетов и посмотрела на меня. – Я совсем тебе ничего не рассказала о своей поездке в департамент.

Я подняла на неё глаза, сердце на мгновение замерло в груди. Совсем вылетело из головы.

– И что? Есть шанс?

– Шанс есть, – кивнула мама, но её лицо оставалось серьёзным. – Но, дочка, времени очень мало. Нужно собрать целое портфолио: все её грамоты, рекомендации от учителей, написать мотивационное письмо… И всё это нужно успеть подать до конца следующей недели. Работы – непочатый край.

В горле снова комок. Ещё одна задача, ещё один груз ответственности. Казалось, мир рушится, а я должна собирать бумажки и писать какие-то письма.

– Мам, я… – начала я, но она мягко перебила.

– Ничего, справимся. Я возьму на себя грамоты, а ты поговори с классной руководительницей насчёт рекомендаций. А уж мотивационное письмо… Это вы с Лизой вместе сядете и напишете. Ей же виднее, почему она хочет учиться в этом лицее.

Мы с Лизой. Эти слова словно вернули меня в реальность. Я кивнула, чувствуя, как паника отступает перед необходимостью действовать.

– Хорошо. Хорошо, мам. Спасибо.

В этот момент из-за двери комнаты Лизы донёсся приглушённый звук музыки. Мама встретилась со мной взглядом и кивнула в ту сторону.

– Иди. Поговори. Ей нужна уверенность, а не наши с тобой шёпоты за дверью.

Я подошла к её двери и замерла, прислушиваясь к тишине за ней. Рука сама потянулась к ручке, но сердце бешено заколотилось, предупреждая о надвигающейся буре. Стоило ли сейчас лезть к ней с этим? Может, отложить? Дать ей хотя бы один спокойный вечер?

Но нет. Нет. Она всё равно всё почувствует. Ложь и молчание – это худшее, что может быть между нами. Я должна быть с ней честной.

Я сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, и вошла.

Лиза сидела за столом, уткнувшись в учебник. В её позе была такая отстранённость, что у меня снова сжалось сердце.

– Привет, солнышко, – мой голос прозвучал неестественно бодро. – Как уроки?

– Нормально, – она не повернула головы, её голос прозвучал глухо и отстранённо.

Я села на край кровати, в двух шагах от неё, чувствуя, как между нами выросла невидимая стена. С чего начать? Как найти нужные слова, чтобы не ранить её ещё сильнее?

– Лиза… мне нужно тебе кое-что сказать, – наконец выдохнула я, сдаваясь под грузом этой невыносимой тайны. – Это важно.

Она медленно повернула ко мне лицо. В её глазах не было ни удивления, ни протеста. Только усталая, не по-детски горькая понимание. Она словно всё знала и ждала этого разговора.

– Я… Я подала на развод. Официально. Завтра папе вручат документы, – я выдохнула это на одном дыхании, следя за её реакцией. – Обратной дороги нет.

Лиза отвела взгляд к учебнику и медленно закрыла его.

– Ну и хорошо, – её голос был тихим, но твёрдым.

Я замерла, ожидая слёз, истерики, чего угодно, но только не этого спокойного, почти обречённого принятия.

– Ты… ты не против? – голос мой дрогнул от неожиданности. – Он всё же твой отец…

– А что мне делать? – она пожала одним плечом, всё так же глядя в окно. – Умолять его вернуться? Плакать? Он же уже всё решил. У него теперь другая семья.

Она произнесла это без обиды, с горькой констатацией факта.

– Я не хочу, чтобы ты из-за меня мучилась и терпела это. Ты сделала правильно.

Во мне всё перевернулось. В её словах не было ни капли эгоизма, только странная, взрослая забота обо мне.

– Лиза, прости… – мои собственные слёзы, наконец, подступили. – Прости, что не уберегла тебя от всей этой боли. Что твой папа… что он оказался не тем идеалом из твоего детства.

Она, наконец, повернулась ко мне, и в её глазах я увидела не ребёнка, а почти ровню.

Двадцать третья глава

– Добрый вечер, как мне найти Марину Сергеевну Морозову?

– Это я, – голос немного дрогнул, но я уверенно вышла к нему навстречу.

– Тогда это вам, лично в руки, под подпись, – его безразличный голос резанул слух.

Я машинально расписалась в электронном планшете, и курьер быстро покинул помещение. Конверт был тяжёлым, неестественно тяжёлым для обычной судебной повестки. Пальцы сами собой потянулись вскрыть его прямо там, у стойки, но я вовремя опомнилась и, пробормотав что-то невнятное своей напарнице, практически убежала в пустой кабинет, захлопнув за собой дверь.

Дрожащими руками я разорвала плотный картон. Внутри лежала пачка документов. На самом верху – официальный бланк. Мои глаза побежали по строчкам, выхватывая отдельные, чудовищные фразы, от которых кровь стыла в жилах.

«Встречное исковое заявление».

«…против иска Марины Сергеевны Морозовой о расторжении брака…»

«…определить место жительства несовершеннолетней Елизаветы Дмитриевны Морозовой с отцом…»

«…истец (Морозова Марина Сергеевна) находится в состоянии повышенной тревожности и эмоциональной нестабильности, что негативно сказывается на психологическом климате…»

«…ходатайство о проведении судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы в отношении истицы…»

Мир сузился до размера листа бумаги. Звон в ушах заглушал все звуки. Я медленно сползла по стене на холодный кафельный пол, не в силах оторвать взгляд от этих аккуратных, убийственных строк.

Он не просто не согласился. Он… он решил отобрать у меня Лизу. Официально. Через суд. Он что же, хочет доказать, что я – сумасшедшая? Невменяемая? Плохая мать? Та, которую нужно изолировать от собственного ребёнка?

Это была уже не война. Это было тотальное уничтожение.

Первым трезвым импульсом был звонок Алле. Я с трудом поднялась и набрала номер, чувствуя, как телефон подскакивает в моих дрожащих руках.

– Алла, – мой голос прозвучал хрипло и чуждо, – мне принесли… документы. А там не повестка, а встречный иск...

– Я знаю, Марина, – её голос прозвучал непривычно устало и напряжённо. – Курьер доставил копию и в мой офис. Я как раз изучала их.

– Это же безумие! Какая ещё экспертиза? Я мать, какой ещё негативный климат? Да я костьми лягу, чтобы у моего ребёнка всё было хорошо, – во мне поднималась паника, сдержать которую было невозможно.

– Марина, послушайте меня внимательно, – голос Аллы стал жёстким, но в нём впервые зазвучали ноты чего-то похожего на беспомощность. – Это очень серьёзный ход. И, к сожалению, крайне эффективный в его руках. Суд почти наверняка назначит экспертизу. Любой намёк на ваше эмоциональное состояние будет использован против вас. Они будут выискивать малейшие признаки вашей нестабильности.

– Но я абсолютно адекватна! – голос мой сорвался на крик, и я тут же стиснула зубы, понимая, что лишь подтверждаю её слова.

– Я знаю, – она тяжело вздохнула. – И есть ещё один момент, который заставляет меня действовать с крайней осторожностью. Дело приняла судья Решетникова.

Она сделала паузу, словно давая мне время понять. Вот только я ничего не понимала.

– Я… я не могу вести у неё дела, Марина. У нас конфликт интересов. Личный, неразрешимый и давний. Если я продолжу представлять ваши интересы, это даст им безупречный повод для обжалования любого решения в нашу пользу. Я… – она запнулась, и в её голосе прозвучало неподдельное сожаление, – я вынуждена отказаться от ведения вашего дела. Немедленно. Я уже подготовила ходатайство о замене защитника.

В трубке повисла гробовая тишина. Мне показалось, что кабинет медленно плывёт, а пол уходит из-под ног.

– Что?.. – это было всё, что я смогла выдавить из себя.

– Боюсь, ваш муж слишком хорошо подготовился к вашему иску, и его адвокат играет на опережение. Да и судья вам досталось весьма специфическая, уж поверьте мне. Я безумно хочу вам помочь, но не могу рисковать вашим будущим. Мне бесконечно жаль.

Она что-то ещё говорила, но я уже не слышала. Я опустила руку с телефоном и тупо смотрела в стену.

Конец. Это был полный и абсолютный конец. Адвокат бросает меня. Судья заранее настроена против. У него – деньги, связи, бесконечная подлая изобретательность. У меня – только правда. А она в этой войне оказалась самым хрупким и бесполезным оружием.

Я не помню, как добралась до дома. Как ответила на встревоженные вопросы мамы, сунув ей в руки злополучный конверт. Как прошла в свою комнату и закрылась на замок, отгородившись от всего мира.

Разум лихорадочно искал выход. Законные методы исчерпаны. Адвокат отказалась от дела. Судья предвзята. У него – деньги, связи, опытные юристы. У меня – только любовь к дочери и разбитое сердце. Гордость? Достоинство? Что они значили против возможности потерять дочь?

Всё внутри сжалось в тугой, болезненный комок. Нет. Нет. Этого не будет. Я не позволю.

Медленно, почти машинально, я подошла к тумбочке и открыла верхний ящик. На самом его дне лежала матовая, тяжёлая, холодная визитка.

Валерий Орлов.

Личный номер.

«Если вам понадобится помощь – я к вашим услугам».

Он не играет по правилам. Он их устанавливает. Он из того же мира, что и Дима сейчас. Мира силы, денег и беспринципности. Мира, где такие, как я, лишь разменная монета.

Гордость внутри меня кричала, рвалась, умоляла не делать этого. Но представив, как за дочерью приходят чужие люди. Как её уводят от меня, потому что суд решил, что я «неадекватна». Потому что я проиграла битву своему мужу, даже не начав её, из-за своей гордости.

И гордость умерла. Мгновенно и бесшумно. Остался только холодный, животный страх за своего ребёнка и железная решимость сделать что угодно, чтобы её защитить.

Я взяла телефон. Пальцы дрожали так, что я дважды промахивалась мимо кнопки вызова. Сделала глубокий, судорожный вдох, пытаясь выдавить из себя воздух.

И набрала номер.