Развод. Бывшая невеста моего мужа

Глава 1. «Навсегда твоя Т.»

«Я до сих пор помню, как ты на коленях меня просил, чтобы я осталась…»

Читаю письмо, адресованное моему мужу, а перед глазами все плывет.

На часах три часа утра. Светает.

Отрываюсь от листа и вижу, как мой муж возвращается домой.

Черный новый, блестящий в лучах рассвета автомобиль тихо заезжает во двор и паркуется.

Через приоткрытые окна кабинета я вижу и слышу, как муж выходит из машины, хлопает дверцей, и, насвистывая что-то под нос, идет в дом.

Хорошо ему.

А я до хруста сжимаю в руках конверт из перламутровой дизайнерской бумаги.

Содержимое конверта перед глазами. Это письмо. На красивой, полупрозрачной кальке с цветочным узором.

Оно пахнет сладкими женскими духами. В конце послания, написанного размашистым почерком, оставлен поцелуй. Темно-красный след пышных губ.

Под ним надпись: «Навсегда твоя Т.»

Никакой загадки в том, кто такая «Т» — нет. Это Тамара Алексеева — бывшая невеста моего мужа. Та женщина, которая до меня должна быть выйти за Макса замуж.

Должна была. Но не вышла, и никому так и не сказал мне почему.

Муж от этой темы всегда уходил, причем довольно агрессивно. А свекры разводили руками — мол, сами не знают.

Эта история произошла еще десять лет назад, до того как я познакомилась с мужем.

Тамару будто стерли из истории семьи Измайловых, и это всегда казалось мне подозрительным. Ведь если бы они расстались полюбовно, что случается, то тогда смысла скрывать ее существование бы не было.

А раз скрывают, значит, на то есть причина.

Откуда я знаю, что моему мужу любовное письмо написала точно Тамара?

Несколько лет назад, еще до рождения Левы, нашего с Максом сына, которого он любит и которым гордится, я помогала свекрови перебирать чердак.

Она хотела найти для внука любимую игрушку его папы, когда тот сам был малышом.

И среди вещей я случайно откопала блестящий конверт с инициалами «М & Т», Макс и Тамара, а внутри было приглашение на их свадьбу.

Тот момент врезался в память иглами.

Я тогда помню даже расплакалась от обиды и сильнейшей ревности, что мой Макс до меня любил другую, причем так сильно, что хотел в довольно молодом возрасте женится.

Бедная свекровь не знала, как меня утешить, растерялась, а потом при мне же это глупое приглашение порвала на кусочки.

Но я запомнила конверт. Запомнила кальку с текстом приглашения.

А когда муж вчера вечером уехал по срочному делу и выключил телефон, меня, как озарило.

Я поняла, что дело в другой женщине. Наверное, сработала хваленая женская интуиция.

Уложила Леву спать, поцеловала своего мальчика в лоб, пообещала себе, несмотря ни на что, справится, и ринулась в кабинет мужа.

Долго искать не пришлось. В рабочем столе Макса, на дне выдвижного ящика под кипой папок, я нашла точно такой же конверт.

Цвет, плотность бумаги, даже ее текстура — все как в том старом пригласительном с чердака.

Я грохнулась в рабочее кресло Макса и сразу же все поняла.

Где он. С кем он. И чем занимается.

Говорят, старая любовь не ржавеет. Выходит, что так.

Тыльной стороной ладони я вытираю одну-единственную слезу, что скупо катится по щеке. Дрожу вся. Веки, губы, кончики пальцев на руках и ногах.

Ну я ему устрою!

Оказывается, лицо измены — это не всегда про «застать любимого с другой на вашей супружеской постели в неловкой позе».

Можно просто найти любовное письмо от бывшей невесты мужа, и вся жизнь, что до этого казалась счастливой, как по щелчку рассыпется на глазах. Вот прямо песком сквозь пальцы убегает.

Макс уже дома.

Думая о своем, он проходит мимо открытой двери в свой кабинет. Останавливается, словно пытается осмыслить действительно ли я молча сижу в его кресле, в такое время.

Делает несколько шагов назад. Застывает в проеме.

— Лада? — ему едва дается скрыть в голосе удивление. — Ты что тут делаешь? — он смело заходит в кабинет. Руки в карманах брюк. — Чего сидишь в темноте, как привидение? — а вот и претензия в голосе прорезается.

Полумрак первых лучей рассвета играет мне на руку. Макс еще не заметил, что именно я держу в руках.

Отвечаю ему строчкой из письма Тамары, что въелась в память как след от кислоты:

— Я слышала, ты женат. Поздравляю. Надеюсь, она хотя бы делает тебе те вещи, от которых ты стонал и просил меня не останавливаться.

Глава 2. Тупая записка

Молча качнувшись с носка на пятку, Измайлов поднимает на меня убийственный по своей силе взгляд.

О, милый, это совершенно не конец, и даже не начало. Это гребаное вступление в новую фазу нашего брака под названием развод.

Прочистив горло, я уже собираюсь наорать на него. Вцепится в холеную морду, да потуже галстук на шее затянуть.

Скотина!

— Что это было? — его голос понижает температуру в помещении до абсолютного минуса. — Я не расслышал.

Нет, вот так сохранять хорошую мину при плохой игре. Вот гад.

Я сейчас, наверное, должна дать заднюю и задрожать.

— Да так, — натужно смеюсь, принимая правила его игры. — В руки попался «Цитатник великих шлюх», — машу в воздухе конвертом и его содержимым. — Хочешь еще вслух прочту пару самых тошнотворных строчек? Тамара у тебя, конечно, поэтесса. Причем такая с перцем, знаешь. Для взрослых.

Макс грязно ругается себе под нос, затем мечется к стене и ударом ладони включает свет. Правой рукой он пробегается по коротким волосам, и я вижу, как пару раз на крепкой шее дергается кадык.

Он все понял. Теперь осталось отреагировать. Либо по-мужски, либо…

— Лада! — рявкает он по-хозяйски, а глазки-то забегали от моей находки. — Какого хрена ты ползаешь по моим вещам? Позорище, — выплевывает он.

— Ах, позорище? — я медленно откидываюсь на спинку его кресла, не разрывая взглядов, и продолжаю цитировать: — Интересно, а твоя жена знает, что ты любишь, когда тебе на ухо шепчут грязные слова? Я помню их все до последнего.

Это производит эффект разорвавшейся бомбы.

— Твою мать, а ну отдай! — Макс бросается ко мне, чтобы выхватить у меня письмо, но и я не пальцем деланная.

Реакция у меня что надо, и я успеваю вскочить с места и обойти стол так, что мы теперь стоим по противоположные стороны. Добраться Макс до меня не может.

Измайлов дышит как разъярённый бык, и дело вовсе не в том, что ему пришлось чуть-чуть побегать, а в том, что я прижала его к стенке и потешаюсь.

Дается мне эта издевка вовсе не так легко, как может показаться. Но мне так хочется ему отомстить за унижение, что ни останавливаться, не идти на компромисс я не собираюсь.

— Лада, — он находит в себе силы поднять ладони в примирительном жесте. — Верни письмо, и мы обо всем поговорим, как взрослые люди. Окей?

— Нет.

— Лада! — скрипит зубами он. — Это всего лишь тупая записка, а у тебя крыша поехала на ровном месте. Успокойся по-хорошему! Потому что я эту клоунаду терпеть не стану. Ты меня знаешь.

— У меня поехала? — округляю глаза и тоже начинаю хрустеть зубами. — Это ты на меня смотришь так, словно готов придушить за письмо от своей бывшей.

Измайлов далеко не глупый мужик и быстро понимает, что эмоции лучше держать под контролем.

Муж выпрямляется, стягивает с широких плеч пиджак, складывает его вдоль и бросает на подлокотник кресла.

— Ты ревнуешь, я понимаю, — включает политика он. — Но давай не будем делать из мухи слона. Это просто письмо.

Он даже жест делает рукой такой, словно любовное письмо от его бывшей невесты, это так — мелочь.

Усмехаюсь и демонстративно мотаю головой, чтобы не думал, что я купилась на его красивую риторику.

— От твоей бывшей невесты, Макс, — нажимаю я. — Пропитанное сексуальными намеками, запахом духов, исцелованное.

— Так это она прислала мне, а не я ей. Ты что не видишь разницы?!

— Она прислала, да, — киваю. — А ты спрятал его и хранил! Перечитывал небось всю ту мерзость, которую она выводила красивым каллиграфическим почерком.

— Лада, — Измайлов смотрит на меня прямо и жёстко, пальцами отстукивая по своему столу нетерпеливый ритм. — Иди спать, ты явно переутомилась и не можешь нормально мыслить. Придумываешь хрень всякую.

— Ты от нее приехал? — в лоб задаю вопрос, что пульсирует в голове с момента его возвращения. — Только не лги мне, Макс. Ради родного сына. Был у нее, да?

Молчит. Взгляд серых глаз подрагивает, как и несколько мышц на его лице.

Я попала в нерв, это очевидно, теперь осталось, чтобы он признался.

— Нет, — отрезает Измайлов. — И больше не унижай меня вот такими тупыми вопросами. Я сказал, что уехал по делу.

— По какому такому делу? Уточни, чтобы я перестала, как ты сам сказал «придумывать».

— Рабочему, Лада, — его голос звенит железом. — Тебе же нравится вкусно есть и красиво одеваться? Вот для этого я и работаю. А если надо то и ночью срываюсь по делам. Я ответил на твой вопрос? — надменно и полулениво спрашивает.

— И ты ожидаешь, что я в это поверю?

— Не верь, — он пожимает широким разворотом плеч. — Только мозги мне клевать перестань и выйди, будь добра. Башка гудит от твоей истерики на ровном месте, и работой заняться надо. А еще письмо на место верни. Я от него сам избавлюсь.

Он протягивает руку, в которую я должна вложить послание его любовницы, а я только сильнее стискиваю в ладонях доказательство его измены.

— Ну? Мне еще долго ждать? — рявкает он, а я не даю себя напугать.

Под его тяжелым, словно гранит, взглядом, я сначала рву на мелкие кусочки письмо, а потом и сам конверт.

К сожалению, содержимое навсегда отпечаталось у меня в памяти. И оттуда я его вырвать не могу.

— Подавись, Измайлов.

— Обалдела? — звереет он и стучит кулаком по столу, да так сильно, что стены звенят.

— Ах, прости, чуть не забыла, — улыбаюсь ему и, стянув с пальца кольцо, бросаю прямо в мужа. — Вот теперь подавись. Ну или подари его той, которая знает, как заставить тебя стонать своими грязными словечками.

Глава 3. У нас хорошая семья

— Лада! — верещит он и несется за мной вслед по коридору. — Стой.

А я иду не разбирая дороги. Это же надо так. Я, когда на чердаке у свекрови плакала, меня душил страх, что наступит именно такой день, как сегодня.

Когда его бывшая невеста вернется и встанет между нами.

И слова ее, из письма, о том, что он на коленях просил ее остаться…

Макс Измайлов? На коленях? Это насколько значимой женщиной в его жизни она должна была быть, чтобы вот так его подчинить?

Видимо, роковой, раз он даже про сына забыл, как только ее юбка замаячила на горизонте.

— Да стой же, кому говорю! — муж обхватывает меня за талию и силой уводит на кухню. Буквально заталкивает.

Хлопнув дверью, он бросает на меня очередной убийственный взгляд.

— Я вот эту бабскую хрень с недоговорами, выяснениями отношений и обидками, не выношу, ты же знаешь, — он зло щурит веки. — И все равно, бл***, решила вытрепать мне нервы!

Он проходит мимо меня, злой как сатана и направляется к встроенному холодильнику для алкоголя.

Решил запачканную совесть градусами отмыть?..

Делаю рваный вдох, ненароком втягиваю запах мужа, и у меня перед глазами начинают плясать красные пятна.

О нет…

Чтобы убедиться в своей догадке, я иду за ним по пятам.

— Макс, — зову мужа, он останавливается и так резко разворачивается, что я носом утыкаюсь в его грудь.

Снова вдыхаю сладкий яд, которым было обрызгано письмо от Тамары, и, видимо, сама Тамара, которую муж совершенно точно обнимал.

Прижимал к своему твердому, тренированному телу. Точно так же, как сейчас прижимает меня.

Пока я в ступоре нахожусь у его груди, чтобы убедиться, действительно ли он пахнет другой женщиной, Измайлов неверно интерпретирует реальность.

Он обхватывает меня, носом утыкается в макушку и кажется, даже целует. Причем несколько раз. Исступлённо.

Это настолько неловкий и неправильный момент, что мой ступор затягивается.

— Макс? — протискиваю между нашими плотно стоящими телами ладони и упираюсь в его торс, чтобы оттолкнуть.

А он — скала, и с места его сдвинуть невозможно.

— М? — спокойно и по-домашнему отзывается он, из-за чего мне приходится прикусить губу, чтобы не плакать.

Я не куплюсь на эту иллюзию нормальности, как бы сильно этого ни просило мое сердце.

— Ты…

— Давай помолчим, Лада.

Сильные руки мужа обвивают меня еще сильнее. Ему словно нужны эти простые, но теплые объятия на кухне. Которых у нас было столько, что не счесть.

Только если раньше я в них таяла и напитывалась любовью мужа, то сейчас мне хочется выпрыгнуть из собственной кожи.

Он ее вот также обнимал. А теперь меня.

Да и, зная темперамент мужа вряд ли у них все на объятиях, закончилось. Не зря же в ее письме через строчку проскальзывали намеки на их крышесносный секс.

Она забросила удочку. Он клюнул. И вернулся домой, к жене, как не в чем не бывало.

— Макс, — собственный голос охрип и почти сорвался от клокочущей внутри истерики. — От тебя несет женскими духами.

Проходит секунда. Две. Пять.

И только тогда он нехотя отстраняется от меня, словно ему для этого приходится перебороть притяжение земли.

Большие ладони сжимают мои плечи, пока Измайлов смотрит на меня сверху вниз.

— Молчишь? — у меня в горле образуется такой ком, что говорить и глотать практически невозможно. — Нечего сказать?..

— Есть, конечно, — его голос вибрирует напряжением.

— Тогда как насчет правды?

— А кому эта правда принесет добро? — он криво усмехается. — Тебе? Нет. Левке? Тоже нет. У нас семья. Хорошая семья, как раз такая, которую я всегда хотел. Таким нельзя разбрасываться, Лада.

В колени бьет дрожь. Значит, правда, как я и думала, будет настолько разрушительной, что от нашей семьи ничего не останется…

— И что ты предлагаешь, Макс? Мне просто интересно.

Мне интересно, насколько гипертрофированы его эгоизм, наглость и бессердечие по отношению ко мне. К сыну. К нам!

Ведь он прав — у нас хорошая семья. Дом – полная чаша. Сын — умный, добрый мальчик, который души не чает в своем папе.

Мы с мужем помимо того, что являемся парой еще и всегда были на одной волне, понимали друг друга с полуслова.

Откуда у него взялась потребность в другой женщине?

— Будь выше этого, — он перемещает горячие ладони с плеч мне на лицо. — Ты моя жена — а значит, на первом месте.

От пафоса его слов меня тошнит.

— Макс…

— Лада, выслушай меня, родная, — он наступает, не дает мне передохнуть.

— Я не могу! Не могу тебя слушать. Потому что у тебя даже руки пахнут другой женщиной...

Дорогие! Добро пожаловать в новую историю!

Если понравилось оцените историю звездами, мне будет приятно! ⭐️⭐️⭐️

Как только мы наберем 300⭐️ я опубликую следующую главу)

Всех обнимаю! Ваша Юля ❤️

Глава 4. Сахарница

Вырываюсь и пячусь, глядя на мужа исподлобья, как затравленный зверь на охотника.

— Это конец, Макс, — голос у меня тоже звериный, гортанный. — Это конец, и…

— Нет, — резко обрубает меня он. — Не говори глупостей и не руби сплеча, Лада. Мы все можем исправить, — он тянет ко мне руки, открывая свои объятия.

Я продолжаю:

— …и развод!

— Да ну? — он смеется. Красиво, бархатно и тепло. — Разводятся пусть другие, у кого не получилось построить такую семью, как у нас. А нам нельзя, — он говорит это так, словно даже не рассматривает такой исход.

— Как ты смеешь? — голос срывается окончательно. — Как можно, Макс, сначала уехать к бывшей, бог знает чем там с ней заниматься, — я хватаюсь за голову, — а потом, глядя мне в глаза, говорить, что разводиться нам нельзя? Как ты думал, я отреагирую на твою измену?!

Это слово пролетает в воздухе, словно острый нож.

Взгляд Измайлова начинает метаться.

— Ты делаешь преждевременные выводы.

— Я так не думаю, — из груди вырывается нервный, нездоровый смех. — Выводы как раз таки своевременные, Макс. Ты приехал домой на рассвете, насвистывая себе под нос дурацкую мелодию, пахнешь так, как пахнет каждый изменяющий кобелина. Но это, видите ли, была не измена?!

У меня от возмущения под кожей пробегают электрические змейки. Я напряжена до предела, хочется кричать, плакать, крушить все вокруг.

— Нет, — он уверенно мотает головой.

— Что тогда? — голос у меня мертвецки спокойный, потому что мой муж меня убил.

Причем, до того, как стало понятно, что он сорвался к Тамаре, я даже в самом страшном сне не представляла, как болит, когда тебе изменяют.

Клянусь, этого представить нельзя. Можно только испытать и больше никогда не забыть.

— Ну блин, Лада, — он нервно усмехается, как обычно реагируют влюбленные люди, когда их спрашиваешь об объекте симпатии. — Тебе сейчас будет неприятно, но Тамара мне не чужая, и это глупо отрицать.

Он говорит, а я отшатываюсь к ближайшему статичному объекту — кухонному стулу, и хватаюсь за него, чтобы не упасть.

Перед глазами все плывет, но Макс настолько увлекается своим рассказом, что не замечает того, что мне стало физически плохо.

— Нас с ней связывает прошлое, — высокопарно произносит он.

— Я знаю, — хриплю, задыхаясь от боли. — А еще вещи, от которых ты стонал и просил ее не останавливаться. Туда же грязные слова на ухо во время секса, — скороговоркой произношу эти тошнотворные цитаты из письма.

Меня как будто силой заставили посмотреть в интимную жизнь мужа с другой женщиной.

— И к чему ты сейчас это сказала? — тон голоса мужа обвиняет.

— К тому, что я уверена, вот просто уверена и можешь что хочешь со мной делать, Измайлов. Но сегодня ты точно и словечки ее грязные слушал, и стонал вперемежку с просьбами не останавливаться! Иначе зачем бы она писала тебе такое письмо, а?

Муж какое-то время молчит, словно либо подбирает слова, либо продумывает правдоподобную линию лжи.

— Тома просто экспрессивная и творческая, всегда такой была. Сначала делает, потом думает, — защищает свою бывшую невесту муж и осекается, потому что сам понимает, сболтнул лишнего.

Я поднимаю на него полный слез взгляд. Моргаю, они тяжелыми каплями падают на пол.

— Тома? — повторяю уменьшительно-ласкательную форму ее имени. — И тебе такое поведение Томы, — делаю акцент, — нравится? Нормально, что она тебе домой, где живут жена и сын, такие порнописьма шлет? Лева, вон, уже по слогам читать рвется, и что выходит? — от моих слов глаза Макса наливаются кровью. — Из-за твоей творческой и экспрессивной бывшей он мог прочесть подробности сексуальной жизни папаши! Ты понимаешь, во что превратил наш брак?!

— Не ори, сын спит! — жестко обрубает меня Макс, а ведь я и правда ору.

И останавливаться не собираюсь.

— В жопу пошел! Хочу и ору! Мне муж с бывшей изменяет, потому что она поманила его своей промежностью и обещаниями грязного секса. А он взял и повелся, как… как… — задыхаюсь словами.

— Как кто? — подначивает муж и подходит ближе. — Ты нарываешься, Лада. Сильно, блядь, нарываешься, — сквозь зубы цедит он чуть ли не с пеной у рта.

Я сразу же хватаю со стола хрустальную сахарницу и замахиваюсь ей.

— Отошел! — рявкаю на него. — Шлюху-поэтессу свою будешь воспитывать, она тебе в ответ за это благодарно и с проглотом…

— Забыли про Тамару, ё-моё! — Макс обхватывает мое запястье, причем его огромной ладони хватает и, чтобы схватить сахарницу.

С которой медленно съезжает крышка, и от каждого движения по нашим рукам бегут сахаринки. Попадают в рукава и начинают колоть.

— Пусти, урод!

— Ах, урод? — скалится он. — Еще утром был любимый муж, а сейчас урод?!

— Не дыши на меня, — демонстративно отворачиваюсь. — Один бог знает где сегодня побывал твой рот!

Это становится последней каплей, после которой Измайлов звереет окончательно.

— Допрыгалась! — он прет на меня тараном, и несмотря на то, что я ногами упираюсь в пол со всей силы, припирает мне к стене. — Мне тебя может водичкой холодной облить, чтобы в себя пришла? Или по жопе отлупить, дуру такую?! Лада, твою мать, какая муха тебя укусила? Ты ведешь себя как больная тварь…

Дзынь!

Измайлов закрывает свой рот только потому, что ему по лицу только что прилетело сахарницей.

— Я сказала — развод, — сбившимся дыханием твержу ему в лицо и бросаю хрустальную крышку сахарницы на пол рядом с нами.

Благодарю за теплый прием новой книги и крепко всех обнимаю ❤️

Глава 5. Хитрость

Муж отшатывается, словно пьяный. Я уже думаю, не переборщила ли с ударом. Может наградила его сотрясением.

Но нет.

— Больная, — шипит он, касаясь ссадины на голове пальцами. — Просто больная! — выплевывает, глядя на меня с презрением. Причем с каким.

Отвечаю ему таким же взглядом.

— Ну раз больная, тогда отвали от меня, Измайлов. Все же просто, как дважды два, — пожимаю плечами.

— Просто, когда есть ребенок, не бывает! — он снова подходит ко мне, как будто одного удара ему было мало.

Под его ногами противно хрустит сахар.

— А кто об этом должен был думать, а, Макс? — у меня снова кровь закипает. — Задолбал все сваливать на меня! Не ты ли, когда прятал в стол любовное письмо и потом намыливался на свидание, должен был вспомнить про своего кроху-сына?

Когда я думаю про Леву и про то, какое влияние на него окажет измена папаши, мне хочется умереть. Я чувствую себя плохой матерью, дурой и идиоткой.

Нетрудно догадаться, о чем начнут судачить, как только измена Макса станет достоянием общественности.

Ведь я видела, за кого замуж выхожу, и кому рожаю. Более того, и про его бывшую невесту я была в курсе. А между бывшими часто вспыхивает огонь былых чувств. Ну а то, что мужик загулял так это вообще всегда сто процентов вина жены.

— Я про своего сына не забываю ни на минуту, Лада, — он смотрит на меня красными глазами, лицо у него тоже стремительно становится пунцовым. Зрелище жуткое. — Для меня семья на первом месте. Я тебе это за годы брака, что не доказал?

— Доказал, — усмехаюсь я. — А потом упал Томе между ног, и все твои усилия, Макс, которых правда было немало, испарились, как будто их и не было!

— Так не бывает, — самоуверенно отзывается он.

Причем делает это со злым оскалом, звериным.

— Бывает-бывает, — я отступать не собираюсь.

— Лада, — он произносит мое имя как ругательство. — Я для тебя все делал. Ни времени, ни денег не жалел. Всегда с тобой считался и уважал. А ты решила вдруг взять и развестись? — его возмущению нет предела. — Сделать моего сына безотцовщиной? Чтобы он рос без мужского примера перед глазами?! — Макс понижает голос до опасно низкого. — Думаешь, я это допущу? Тогда ты очень плохо меня знаешь, — глумливо насмехается. — Я с тобой ласков, потому что ты жена моя. И всего-то. Но не дай бог тебе стать моим врагом, ты узнаешь меня с совсем другой стороны…

Он намеренно делает устрашающую паузу, чтобы произвести эффект.

Но смысла в этом нет, я и так знаю, кто такой Макс Измайлов. Сколько в нем мужественности, жесткости и закаленного характера.

Поэтому я его и полюбила. Он меня снес ураганом, поразил качествами, которые в современных мужчинах редко встретишь.

Он не был джентльменом напоказ, он им являлся и до сих пор является двадцать четыре на семь. При этом никакого сахарного шоу он не устраивал, жесты делал редко, но зато какие.

Я как-то обмолвилась, что хочу побывать на Байкале зимой. Фотографии ему из интернета показывала, какой там красивый, ну просто нереальный лед.

И в самый разгар ближайшей зимы Макс привез меня туда. На тот самый прозрачный лед с застывшими в нем пузырьками, в окружении великолепной природы.

Измайлов вообще бесстрашный и, заболтав меня, отвел на такой участок озера, где лед был прозрачным как стекло. Я в его плечи вцепилась, и от страха смеялась как дурочка. Все казалось, что мы вот-вот провалимся.

А он обнимал меня, в руках держал как самое ценное, что у него есть, прижимал к себе и говорил, как сильно любит.

С той поездки на Байкал домой я вернулась с Левой под сердцем, и это, пожалуй, самое счастливое вспоминание моей жизни.

— Макс? — я поднимаю на него глаза, в которых до сих пор стоит Байкал, а в ушах звенят признания мужа. — А как так вообще вышло, что мы…

Он молчит, скрипя зубами. На мужественном лице дергаются желваки.

— Продолжай.

— Скатились до скандала на кухне с разбитой посудой после твоей измены… — бормочу, словно приходя в себя, осматриваю беспорядок вокруг нас, шишку на лбу у мужа. — Это как вообще?..

Видимо, нахлынувший в моменте гнев начинает рассеиваться, и я смотрю на ситуацию под другим углом.

Измайлов не относится к тем примитивным мужикам, которые пихают свой причиндал куда попало.

Он к Тамаре поехал за чем-то, и это что-то больше и серьезнее секса. Но тогда, почему он противится нашему разводу, если она ему так важна?

— Лада, блин, — мужу передается моя перемена настроения и он ласково подается вперед. — Ты придумала то, чего нет. Шанса мне не дала объяснить тебе, что случилось, и сама уже мысленно развестись со мной успела, глупая.

Он смотрит мне в глаза, словно ищет в них ответную реакцию на его нежность. Купилась я на его ласковое «глупая» или нет?

А я не купилась, но он этого еще не знает.

— Я даю тебе шанс сейчас, Макс. Объясни мне, что этой ночью было между тобой и Тамарой. А я взамен на правду, обещаю, что не буду рубить сплеча.

Это правда, рубить сплеча я не буду. Во мне хватит силы воли, чтобы с холодной головой уйти из брака, где мне изменяют.

Но этого я мужу не говорю, потому что правду из него вытянуть удастся только хитростью, на которую я и иду.

Макс сомневается, говорить ему, или нет, но все-таки решается.

— Ладно, — он шумно выдыхает. — Было вот как…

Глава 6. Иуды

Я напрягаюсь словно струна, что готова лопнуть в любую секунду. Каждая клеточка внутри меня звенит болью.

Макс принимается растирать заднюю сторону шеи и уводит взгляд в сторону.

— Ну? — тороплю его, потому что мое сердце просто не выдержит.

Мне и так предстоит выслушать историю его измены, так он еще тянет кота за хвост, как будто у нас тут светский разговор намечается.

Ощущение дурноты накрывает с головой. К лицу приливают горячие волны.

— Я получил от нее письмо, — нехотя выталкивает он и сразу же принимает закрытую позу.

— Как? — иду к раковине, чтобы набрать стакан воды и смочить горло. Сухо во рту до такой степени, что аж дерет.

— Что как?

— Я не видела на конверте марки и адреса, — с характерным звоном стекла ставлю стакан на столешницу.

Из-за того, что руки ослабели, получается слишком громко.

Поворачиваюсь к Максу и замечаю, как дергается кадык на мощной шее. Больше он ничем не выдает того, что мой вопрос попал в яблочко. Письмо пришло к нам не по почте.

Вопрос, как тогда?

— Общие знакомые передали мне конверт, — уклончиво отвечает он. — И всего-то.

— Обалдеть, — усмехаюсь. — А у этих общих знакомых, имена которых будь добр, тоже мне скажи, совесть не дрогнула, когда они женатому мужику передавали письмо от другой женщины?!

— Откуда им было знать, что внутри? — Измайлов переходит в защиту. — Конверт был запечатан.

Мне хочется орать, но я держусь.

— Макс, — у меня еле получается разомкнуть губы. — От письма был километровый шлейф сладких духов. Я, когда твой ящик открыла, мне в нос сразу же ударило запахом другой бабы. А «общие знакомые» не заметили? Что правда? Имена дурачков наивных подскажи мне, чтобы я с этими иудами больше не общалась.

Кончики пальцев подрагивают, словно меня бьет электричеством.

— Никто, кроме тебя на такие детали внимания не обратил, — отмахивается от моих слов муж. — Люди просто знали, что мы с Томой, когда-то были… ну короче, что у нас есть история. Она попросила, они передали. Все.

От его «Тома» меня передергивает, а Макс даже не замечает, как продолжает при мне называть свою бывшую уменьшительно-ласкательной формой имени.

— И никто не заметил того, что конверт был точь-в-точь таким же, в каких были разосланы приглашения на вашу с Тамарой свадьбу?

Этот вопрос приземляется на кухонный пол атомной бомбой. Я снова попала в цель и прекрасно это вижу по реакции мужа.

Он резко втягивает воздух. Весь подбирается, и… не знает, что ответить.

— Ты докапываешься до деталей, Лада, — он уходит в отрицание.

— А вот и нет! — наступаю на него, под ногами все так же противно хрустит гребаный сахар. — Тамара знала, что делает, и специально, более того, нагло, плюнув в лицо твоей жене, оформила письмо именно таким образом. И как мы видим, ей все не просто сошло с рук. Она добилась чего хотела.

— Ты правда будешь докапываться до такой фигни, как конверт? — он пытается выдавить из себя насмешку, чтобы потушить пожар моих подозрений.

— И только посмотри, — вскидываю подбородок, глядя в глаза мужа. — У нее получилось. Она забросила удочку с наживкой, а умный мужик Макс Измайлов, клюнул. Все ты понял, — разочарованно выплевываю ему в лицо. — И дуру из меня не делай. И ты, и дружки твои, которые передали тебе это письмо — вы все моральные уроды, Макс. Как взрослые люди, вы прекрасно понимали, что происходит и чем вы занимаетесь за моей спиной. И ни у одного не екнуло!

Меня трясет крупной дрожью, даже зубы стучат.

— Имена иуд сообщи мне, будь добр. Чтобы я их больше ни к себе, ни к сыну не подпускала.

— Лада, мы ушли в дебри, — муж берет меня за плечи. — Нам надо сейчас не виноватых искать, а решать, как мы преодолеем кризис. Вместе, — подчеркивает он.

Хочется вмазать ему. Причем с локтя, как папа в детстве учил.

Но я не шевелюсь, потому что мы правда ушли в дебри. А мне ведь надо из Макса подробности воскресшей любви вытянуть.

— Ты прав. Мы ведь о другом говорили. Итак, вот ты получил письмо от Тамары. Что было дальше?

Макс настораживается, его пальцы на моих плечах каменеют.

— Я позвонил ей.

Слова мужа вырывают у меня почву из-под ног.

— Позвонил? — голова кружится и гудит, как двигатели взлетающего самолета. — Сам?

— Да.

Какой позор. Какая гадость.

— Откуда взял номер?

— Из письма.

— Не лги, Макс, — мой голос превращается в рев раненой волчицы. — Я прочитала его раз сто, пока ты там с ней развлекался. Не было там ни номера, ни адреса, ничего.

Измайлов быстро дышит. Через мизерное расстояние между нами чувствую, как быстро бьется его сильное сердце. Каменное, раз он так смог со мной поступить.

Предатель гребаный. Попался и не знает, как выкрутиться, чтобы показать себя в лучшем свете.

— Правду говори, Макс. Мы же договорились. Ради сына и нас.

Я не знаю, как иначе мне пробиться через толстую стену бесконечного вранья, только вот так, подбрасывая мужу собственную ложь.

— Ладно, — его губы сжимаются в тонкую линию. — Я пробивал ее номер. Через друзей и знакомых.

Меня натурально тошнит, когда я представляю, как мой муж, за моей спиной искал пути встретиться со своей несостоявшейся женой.

А на мне тогда зачем женился?

Зачем сына заделал?

Пока я с ним была готова встречать старость, он ждал весточки от Тамары, чтобы сорваться и начать искать с ней встреч.

— Лада, я вижу, что ты от меня закрываешься, — голос мужа шелестит над ухом. — Нам не обязательно продолжать этот разговор про нее.

— Макс, — поднимаю на него стеклянные глаза. — Тамара писала, что ты на коленях просил ее не уходить, — у меня губы еле размыкаются. — Это правда?

СЛЕДУЮЩАЯ ПРОДА В 00:00

СЛЕДИТЕ ЗА ОБНОВЛЕНИЯМИ❤️

Глава 7. Вкус измены

Измайлов после моего вопроса выглядит так, словно увидел привидение.

У него даже начинается лицевой тик — дергается нижнее веко правого глаза.

Хватка мужа на моих плечах превращается в стальную, еще момент, и мои кости пойдут трещинами.

— Мне больно.

Он меня не слышит.

— Зачем ты залезла в мой стол и откопала там это гребаное письмо? — зло спрашивает Макс нависая. — Еще и прочитала то, что предназначалось не тебе.

— Это не ответ. Отпусти меня! — дергаюсь, но его хватка будто цепи.

— Одна дура написала хрень, — не на шутку заводится муж. — Вторая влезла в мои личные вещи, и мало того, что эту хрень прочитала, так еще и поверила!

— Не смей повышать на меня голос! — прикрикиваю в ответ. — Лучше ответь, на коленях перед ней стоял, или нет?

— Ну так посмотри на меня повнимательнее, Лада, — сквозь зубы цедит он. — Такой как я мог стоять на коленях перед бабой?

Ох, сколько презрения в его слове «баба».

Его взгляд дрожит, словно у него лихорадка. Расширенные зрачки заливают чернотой радужку, превращая его взгляд в чудовищный.

— Раз не стоял, то почему так разозлился на мой вопрос?

— Потому что довела, — он мало того, что стискивает мои плечи до жгучей боли, так еще и встряхивает меня как тряпичную куклу. — Ты че думаешь Лада, я лох? Дебил? Неудачник, которого можно поставить на колени?!

— Макс…

— Ты так обо мне думаешь, да?

— Больно! Ты делаешь мне больно! — завываю я, и только тогда он резко убирает руки, словно до него только сейчас дошло, что он не рассчитал силу.

Я отшатываюсь от него. Плечи ноют, по онемевшим рукам пробегают точечные удары миллиона иголочек.

Опускаюсь на стул.

Макс подходит.

— Прости, — сухо бросает он, словно не хочет извиняться, но это предполагает ситуация.

— Нет! — выставляю руку. — Отошел. Так говорить будем.

Царапая пол, он шумно пододвигает для себя стул и садится напротив, словно специально блокируя мне выход из кухни. Мол, пока не договорим, не уйдешь.

Он наклоняется вперед и локтями упирается себе в колени. Смотрит на меня исподлобья.

— В молчанку играть будем? — мрачно бросает.

— А смысл мне задавать вопросы, если ты реагируешь на них как псих? — потираю одно плечо, потом другое.

Измайлов резко поднимается со стула, направляется к морозилке. Достаёт оттуда лед. Парой ловких движений заворачивает его в целлофановый пакет, а потом в чистое вафельное полотенце.

Возвращается на место и сам прикладывает мне к плечу компресс. Заботливо, острожно.

Хочется рявкнуть, что мне его забота на фиг не сдалась, но он говорит первым.

— Единственная женщина, перед которой я буду стоять на коленях, это будет дочь, которую ты мне родишь, — жестко произносит Макс. — Ясно?

— А я тебе не рожу, — мотаю головой и обессиленно усмехаюсь. — Тебе что, сильно по голове сахарницей попало?

Сердце подскакивает до самого горла до того наглое у мужа заявление.

А ведь я не раз говорила Максу, что неплохо бы родить Леве сестричку или братика, возраст подходящий, да и сын с каждым днем становится все самостоятельнее.

Муж отмахивался, мол, время еще придет.

Но вот попался на измене и решил бросить мне подачку-компромисс. Хотела дочку? Тогда прости измену.

— Родишь, родишь, — кивает Измайлов своим словам. — Я твой муж. У нас для второго ребенка есть все условия. Пойдем за девчонкой.

Он перемещает компресс изо льда на другое плечо, мягко прикладывая его к коже.

— После Тамары я с тобой не лягу, — медленно и с чувством произношу я.

Взгляд Измайлова поднимается на меня подобно взмаху плети.

— Ляжешь.

И все, он говорит это, а у меня внутри открывается кровоточащая рана, которая пульсирует осознанием, что они все-таки спали.

У них был секс.

Я и до этого вовсе не думала, что они за руку держались всю ночь напролет, но надежда — дело такое.

Живет до последнего и не хочет умирать.

А моя сейчас умирает. Мучительно, неизбежно и медленно, утаскивая меня с собой в глубокую могилу, из которой мне не никогда выбраться.

Меня накрывает волной такого отчаяния, что я начинаю реветь. Завывая, взахлеб, до сорванных адским криком легких.

Из рук мужа вываливается компресс со льдом. Он вскакивает со стула и сметает меня своими сильными, медвежьими объятиями.

Поднимает над землей, прижимает к своей груди и убаюкивает. Гладит по волосам, что-то при этом приговаривая, а я его не слышу.

В ушах шум и собственные животные крики.

Вот он, вкус измены, который ни с чем не перепутаешь.

Вот она — боль, которую может причинить только мужчина. Причем тот, на которого я молилась, видя в нем идеал.

— Лада, — он покрывает мое лицо мелкими поцелуями, которых я не чувствую. — Лада, успокойся. Ты ведешь себя так, словно это конец света, — судя по голосу Макса он тоже на эмоциональном надрыве.

— А это, разве не конец? — мой голос похож на скулеж собаки.

Я чувствую себя жалко.

— Нет. Сдурела? Какой конец? — он бережно приподнимает меня и усаживает на обеденный стол. Кладет мои безжизненные руки себе не плечи, чтобы имитировать, будто я его обнимаю. — У нас впереди целая жизнь. Счастливая и долгая, — его поцелуи, такие же рваные и лихорадочные переключаются мне на тыльные стороны ладоней.

— Почему ты не думал об этом, когда уезжал к Тамаре, зная, что вы переспите?

Сама не понимаю, зачем спрашиваю его о таком.

— Похоть, — это слово обвивает мою шею удавкой. — Тупая, животная похоть, у которой я пошел на поводу в первый и последний раз, — перемешивая свои отвратительные признания с поцелуями, говорит Измайлов. — Клянусь, этого больше не повторится.

Меня окутывает ярко-алая ярость.

Я поднимаю колено, прижимаю его к груди и, резко выпрямив ногу, со всей силы, бью Макса в живот стопой.

Даже такой большой и крепкий мужик, как Измайлов, от удара в солнечное сплетение сгибается словно подкошенный.

Глава 8. Проблема

Отталкиваю его и вылетаю из кухни, как летучая мышь из ада. Измайлов следом. Причем цепляется за стены, чтобы поспевать за мной.

Видимо, мой удар лишил его равновесия.

Впрочем, я не обманываюсь.

Восстановится он быстро. Так что моё преимущество в скорости тает на глазах.

Знать бы ещё, куда броситься и что бы такого сделать, чтобы всё исправить…

Ведь измена мужа — это навсегда.

Навсегда — это клеймо недоженщины, от которой муж пошёл налево, да еще и по первому щелчку.

— Лада, стой, дура! — выталкивает Макс вперемежку со звуками, похожими на хрипы и стоны. — Ты меня не так поняла. Я бы тебя пальцем не тронул, ты же меня знаешь!

— В том-то и дело, что не знаю… — говорю даже не столько ему в ответ, сколько себе самой.

И это чистейшая правда. Я не знаю, кто такой мой муж. Я не знаю отца своего ребёнка. Все эти годы я жила бок о бок с человеком, который, испытав похоть, сорвался удовлетворять ее.

Из-за какой-то жалкой записки.

Хотя нет. Ничего она не жалкая. Ведь если обратить внимание на детали, то она очень даже амбициозная.

У Тамары был миллион способов связаться с Измайловым и остаться незамеченной.

Но в том и дело, что она хотела быть замеченной. Хотела бросить вызов браку мужчины, который должен был жениться на ней.

Она хотела победить меня. Выставить жену Макса жалкой тенью себя, от которой Измайлов тут же перебежал к желанной Тамаре.

Тошнит, но у неё получилось.

Ато что письмо было оформлено как приглашение на их несостоявшуюся свадьбу... я не удивлюсь, если у Тамары далекоидущие планы на моего пока еще мужа.

— Куда ты? — Макс догоняет меня.

— В спальню, — отвечаю на автомате, потому что мысли заняты другим.

— Зачем?

Молчу. Быстро пересекаю коридор и лестницу, забегаю на второй этаж.

Тело напряжено до предела, я — словно струна, и не дай бог никому ко мне притронуться.

— Лада, постой, — Макс встаёт в проёме спальни, когда я резко распахиваю двери шкафа. Тяжёлыми шагами он направляется в гардеробную, где я стою. — Что ты задумала?

— Кто съезжает? — смотрю на него полными ненависти глазами и надеюсь, что он это чувствует. — Ты, как мужчина? — намеренно давлю на остатки его совести. — Или мы с сыном?

— Лада, твою мать! — Макс зло втягивает воздух. — Никто никуда не съезжает. Слышишь меня? Мы семья.

Как же он задолбал меня с этой фразой, которая для него самого ничего не значит.

Семья мы только когда ему выгодно. А когда невыгодно, он про нас с сыном забывает, словно нас и нет.

— Ясно, — сдуваю с глаз выбившуюся прядь волос. — Тогда уедем мы с Лёвой.

Ныряю в шкаф рукой, не зная, что собирать. Слабину проявлять нельзя. Надо действовать, не то я застряну в этом болоте разговоров, откровений и обещаний, что измены больше не повторятся.

Измайлов отпихивает меня от шкафа и с такой яростью задвигает створки, что зеркало на одной из них лопается.

Стекло сыпется к нашим ногам, как бы разъединяя нас насыпью острых осколков.

И я вижу в этом очередной знак. Макс — тоже. Он медленно поднимает на меня тяжёлый взгляд, полный такого же острого стекла.

— Иди ко мне, — он протягивает ко мне руки, которым я должна довериться, ведь больше никак мне через озеро разбитого зеркала не перебраться.

За спиной — глухой тупик, заканчивающийся окном. Приоткрытым. Из которого почему-то доносится запах сигарет.

Я, хмурясь, размышляю, кто в такое время может курить поблизости? Четыре утра. Соседи, во-первых, спят, во-вторых, здесь такой район, что между домами расстояние — ого-го.

Впрочем, сейчас мне не до этого.

— Ни за что, Измайлов. Ты мне противен, как противны и твои поганые руки, — демонстративно делаю шаг назад от его распростёртых рук. — Щётку с совком с кухни принеси и перебери бардак, который натворил, — указываю на стекло. — А я пока займусь сборами.

— Никаких сборов, я сказал! — он рвётся ко мне, взмыленный, с бисером капелек пота, проступивших на лбу. — Лада!

Демонстративно достаю из поломанного шкафа громоздкий чемодан, открываю его прямо перед Максом и, сгребая вещи с полок, бросаю их туда, не глядя.

— Это что, мои вещи?! — у мужа пар из ноздрей валит. — Провоцируешь?

— Выгоняю, — с презрением отвечаю я, набрасываю поверх вещей мужа крышку чемодана и ногой толкаю к нему по кусочкам битого зеркала.

Достаю спортивную сумку, тоже довольно вместительную, и снова в нос бьёт запах курева.

— Да что же такое, блин?! — на пятках разворачиваюсь к окну, отодвигаю дневную штору и уже собираюсь, не глядя, захлопнуть приоткрытое окно, как замечаю странное.

Окно выходит на передний двор, где муж почему-то припарковал свою машину вдалеке. Территория дома позволяет, но…

— Почему ты оставил свою машину так далеко от входа? — тихо спрашиваю, потому что до рези в глазах щурю веки.

Мозг ещё ничего не понял, а сердце уже подпрыгивает в груди.

Я дышу отрывисто, со свистом. Пульс нарастает до бешеных значений.

Облизываю сухие губы, пока по спине бегут холодные, остроконечные мурашки.

Я застываю колом. Тронь меня, и я разобьюсь на миллион осколков, как то самое зеркало на дверце шкафа.

— Захотел так, — голос мужа сначала звучит нагло и с претензией, но потом: — А что такое? Лада? — с каждой буквой голос мужа меняется, превращаясь в заинтересованный.

Или нет, не так. Нервный.

— Там… — губы дрожат, но мне точно не мерещится. — Там, в окне твоей машины…

Упираюсь руками в прохладный подоконник, растопыриваю пальцы, чтобы «ухватиться» за реальность.

— Что там? — его вопрос как выстрел мне в спину. Всё он знает, урод.

— Ноги.

Не успеваю я договорить, как Макс отшвыривает в сторону чемодан, что преграждает дорогу, и прямо по стеклу, не идёт, а бежит ко мне, в несколько шагов преодолевая расстояние до окна.

— Отойди, — он берёт меня за плечи, а я держусь за оконную раму так сильно, что меня танком не сдвинешь. — Лада, посмотри на меня. Лада! — он ладонью обхватывает мой подбородок и силой вынуждает повернуться к нему.

Глава 9. Лопата

Макс Измайлов

— Ну вот, смотрю я на тебя, — в голосе жены нет ни капли жизни, а в её глазах бесконечный холод. — Чего же ты замолчал? Не придумал, как отмазаться?

А как тут ***** отмажешься, когда Тома, которой сказано было оставаться в машине и не высовываться, выкинула фокус?!

И ещё какой.

Зубы хрустят, когда я смотрю в лицо жены, которая не должна была ни о чём узнать, а потом перевожу взгляд на машину, из которой торчат ноги в чёрных чулках.

— Ты меня с кем-то перепутала, Лада, — с трудом отнимаю от лица жены ладони. — Я не буду отмазываться. Я просто решу проблему.

Она смотрит на меня пустыми глазами, как будто ей всё равно, что я скажу.

Твою ж.

Быстро Лада переметнулась из любящей жены, которая ещё утром висела на мне, не желая отпускать на работу, в истеричную бабищу, которой абы помахать перед лицом мужика чемоданом. Чтобы что-то там доказать.

Одно слово — дура.

Выхожу в коридор, и…

— Папа, — передо мной стоит заспанный Лёва и маленьким кулачком трёт глаза.

Чёрт. Так и знал, что надо было быть осторожнее и держать эмоции в кулаке. Но не сдержался, и вот результат.

Лада тоже виновата. Это она, как мать, в первую очередь должна была подумать о ребёнке.

— Так, дружище, а мы чего не спим? — спрашиваю сына, прикидывая, как выгляжу.

И понимаю, что выгляжу дерьмово.

Мало того, что на волосы, лицо и одежду налип грёбаный сахар, так ещё и носки пошли кровавыми пятнами, которые прямо сейчас остаются на паркете мокрыми бордовыми следами. И это я еще молчу про красную рожу, и шишку, что пульсирует на лбу.

В адском гневе я даже не почувствовал, как порезался рассыпанным по полу стеклом.

Хреново, что сын застал меня в таком виде. Мелкий, но всё равно уже не младенец — мало ли, именно такая картинка потрёпанного папаши впечатается в память.

— Маму позвать, чтобы сказку тебе прочитала?

— Ага, — сонно кивает малой, а я вижу, что капризы не за горами.

Конечно же, Лада к этому моменту уже услышала, что сын проснулся, и выходит в коридор.

Глазами сразу же находит Левку, переводит вопросительный взгляд на меня.

Мол, что произошло?

— Сын хочет, чтобы ты сказку ему прочитала, — говорю нейтрально, чтобы наш конфликт не перекинулся на ребёнка.

Его втягивать во взрослые разборки нельзя категорически. Надеюсь, Лада это понимает.

Мазнув по мне тревожным взглядом, жена подходит к сыну.

— Милый, тебя, наверное, шум разбудил, да? — она ласково обращается к Леве, присаживается рядом с ним и нежными руками пробегает по его светлым волосам.

Сейчас лето, и они у него на солнце буквально выгорели. Как и у Лады. Такая вот пацану досталась особенность от мамы, хотя сама она говорит, что с возрастом он станет тёмным, как я.

Внутри меня что-то конкретно ёкает, когда я смотрю на них. Идут секунды, я наблюдаю, как бережно жена обращается с сыном, и понимаю, что ни за что и никогда её не отпущу.

Ни её, ни сына. Точка.

А обиды? Никуда не денется, проглотит и стерпит. Тем более, я от неё уходить никуда не собираюсь. Ведь именно этого так боятся жены.

Неожиданно Лада целует сына в макушку, выпрямляется и уже проходит мимо меня, как я ловлю её за локоть.

— Не понял, — наши взгляды сталкиваются, она смотрит на меня уже не с холодом, а с ненавистью, как будто я её злейший враг. — Ты куда намылилась? А кто сына укладывать будет? — киваю на мелкого.

Моя жена — ответственная мать, сын для неё на первом месте. Конечно, она останется читать ему сказки, а я в это время затолкаю ноги Томы обратно в машину и отвезу её прочь.

— Сам читай. Вообще-то, у Льва двое родителей, а не одна мать, — зло бросает мне жена, выдёргивает локоть и уходит.

Уходит, оставляя меня один на один с сыном, а сама резво так спускается с лестницы.

Уж не для того ли, чтобы сейчас вцепиться в волосы Томе?..

— Твою ж! — при сыне материться нельзя, поэтому я проглатываю всё то, что вертится на языке, и начинаю думать. Быстро думать, потому что тучи над моей башкой сгущаются всё стремительнее. — Так, Лев, ты большой мальчик. Да?

Сын кивает.

— Тогда я сейчас отнесу тебя в кровать, и ты с места не сдвинешься, пока я не вернусь. Договорились? — обращаюсь к нему как к мужчине.

Воспитывать надо начинать, пока ещё вот такие мелкие несмышлёныши.

Лев, поразмыслив, говорит своё сонное:

— Хорошо.

И я сразу же отношу его в комнату, больше похожую на царство динозавров. Сын по ним тащится, а Лада ему ни в чём не отказывает. Сама вон красками на стене рисовала ему этих ящеров.

Красиво нарисовала, профессионально. Меня тогда даже совесть кольнула, ведь она перестала заниматься творчеством, когда погрузилась в воспитание ребёнка.

— Жди, приятель. Я или мама скоро придём, — стелю себе соломку, потому что в моих планах вернуть к сыну мать, а самому избавиться от одной занозы в заднице.

Притушив свет в детской до мягкого, я спокойно выхожу. И уже в конце коридора срываюсь на бег, махом преодолевая лестницу.

Вылетаю из дома, наспех сунув ноги в обувь, и нигде не вижу Ладу. Как сквозь землю провалилась.

Зато как болтает ногами и курит в моей машине Тома — вижу прекрасно.

Спускаюсь с порога и слышу, как за спиной открывается гаражная дверь. Совсем тихо, ведь она автоматическая и новая — мы год, как въехали в этот дом и стали первыми хозяевами.

А из-под неё выныривает Лада. С огромной садовой лопатой наперевес, которой я весной ей клумбы перекапывал.

И идёт моя жена вовсе не в огород, чтобы внезапно заняться своими любимыми цветами, а в сторону машины.

Не произнося ни слова. Как робот. Шаги ровные и уверенные, как под линеечку.

Словно она готова кого-нибудь убить.

И вот тут я — далеко не трус — понимаю, что дело не просто пахнет керосином, кажется, мы в шаге от самой настоящей катастрофы.

Глава 10. Папа... мама...

Он смотрит мне прямо в глаза, подобрался весь и скалой перегораживает дорогу.

А меня всю колотит крупной дрожью. От его измены. Оттого, что плакала. От влажного утреннего воздуха, что липнет к коже.

Оттого, что любовница моего мужа всё это время была у него в машине, а потом не вытерпела недостатка внимания и закурила сигаретку, при этом высунув из окна свои стройные ноги.

— Ты домой, зачем приехал, если свои дела не закончил? — киваю на силуэт Тамары, скрытый темнотой салона автомобиля.

— Не твоё дело. Захотел и приехал. Мой дом.

Он бросает мне эти слова небрежно, на отвали. Я открываю рот, чтобы ответить.
Но что сказать? Да и есть ли смысл?

Макс — зрелый мужик, далеко не глупый, и явно взвесил всё до и после, прежде чем оставить в салоне автомобиля любовницу и зачем-то подняться в дом.

— Лопату опусти. Это ни хрена не смешно, — в который раз он призывает меня. — Самой потом стыдно будет за такой концерт. Это же позор. Особенно для такой порядочной женщины, как ты, Лада.

— Не твоё дело. Хочу — и держу. Моя лопата.

У Измайлова пар из ушей валит. Он перемещает взгляд с моего лица на лопату и обратно. Видимо, хочет отобрать, но не решается.

Мало ли, у меня действительно крыша поехала на почве его измены?

Я теперь понимаю, что такое аффект. Понимаю, как может накрыть после предательства, которое ставит на твоей жизни крест.

— И что, что я порядочная женщина?! — насмехаюсь над словами мужа. — И что, а? Смысл мне быть порядочной и правильной, когда из окна твоей машины, вон, почти вываливается чужая задница в чёрных колготках? Она у тебя там хоть одета? Или отмораживает рабочие части тела? Сегодня утро как никогда промозглое.

— Довольно, — муж старается звучать спокойно, но у него не выходит.

Потому что всё — не отмажешься. Попался. А гонора столько, что ни за что не признает поражения.

— Проваливай, — киваю на ворота. — Чтобы я больше тебя до суда не видела.

— Какого ещё, в задницу, суда? — он буксует, раскидывая гравий, но наличие лопаты у меня в руках срабатывает лучше любого оберега.

— На котором нас с тобой разведут, оставив мне сына и половину денег, — говорю это экспромтом.

Видимо, житейский опыт подсказал, что разводятся ведь именно так. Нажитое пополам, ребенка маме. Сама я не думала об этом ни секунды. Ведь для такого нужен трезвый ум, чтобы заниматься расчётом действий…

А я на ногах еле стою, трясусь и едва дышу. Из ноздрей вырываются короткие облачка пара, словно я вот-вот упаду замертво.

— Ты понимаешь, что такие решения не принимаются сгоряча? Ты не можешь сегодня меня выгнать, а завтра получить развод. Это не так работает, Лада. Всё намного сложнее, и, что немаловажно, дороже. Думаешь, тебе просто так половину всего отдадут? Нет. Отстаивать своё мнение в суде надо уметь, а ты не сможешь. И это не оскорбление — просто я тебя знаю. Ты домашняя, Лада. Ты не боец. А суд — это самый настоящий бой.

— Я сказала: проваливай, или… — бросаю долгий взгляд на его машину, толсто намекая на последствия.

— Только давай вот не строй из себя непонятно кого, — он аж морщится от моей угрозы, совершенно не воспринимая её всерьёз.

Сам же сказал: «Ты домашняя, Лада», а значит, уверен, что я ничего не сделаю. Проглочу его измену, пообижаюсь и прощу.

А я не прощу!

— Хорошо, — киваю, глядя мужу в глаза. — Надеюсь, страховка это покроет, — пожимаю плечами.
— Покроет, что? — лениво интересуется Макс и суёт руки в карманы брюк.

Я, может быть, и не боец, как сказал Измайлов. И, возможно, даже домашняя — потому что такой меня сделало рождение ребёнка и необходимость ухаживать за домом, вести быт, борщи варить в конце концов.

Но я не клуша и не овечка.

И, к тому же, до свадьбы я очень любила спорт. Особенно бег. Причём именно на короткие дистанции.

Я срываюсь с места и пулей пробегаю мимо Макса — до того, как он успевает сообразить, что происходит.

Зато Тамара… Она увидела меня издалека, потому что, болтая своими копытами из окна машины, наслаждалась семейным скандалом, причиной которого является она.

Под её визги я добегаю до машины и с размаху бью лопатой по капоту. Дорогой, отполированный, новенький и ухоженный автомобиль Измайлова начинает заходиться сиреной.

Снова замахиваюсь. Бью ещё раз, оставляя на чёрной краске белые царапины и вмятины.

Смешивается всё: сигнализация, крики Тамары и просто животный рёв Макса, который уже несётся на меня.

— Лада! — он выхватывает у меня из околевших пальцев лопату, бросает её в сторону, хватает меня за плечи. — Что ты творишь?! — орёт мне в лицо муж. — Ты вообще в себе?
Процедив этот вопрос сквозь зубы, ему хватает наглости меня тряхануть, как тряпичную куклу.

— Я с кем разговариваю?!

— С бывшей женой, Измайлов, — мертвецки спокойно произношу и сбрасываю с себя его руки. — С бывшей женой.

— Лада, да я тебя голыми руками…

— Папа… Мама… — тоненький голос Лёвы заставляет нас обоих развернуться к дому.

Глава 11. Пантера

Я срываюсь и бегу к сыну, позабыв обо всем на свете. Перепрыгиваю через порог и подхватываю малыша на руки. Прижимаю к себе. Вдыхаю, зажмурив веки до искр перед глазами.

— Мама… — хныкает сын, сонный, уставший. А я боюсь, что он видел, как я громила машину его отца, и как Макс на меня орал словно полоумный.

Я сама из семьи, где, сколько я себя помню, стеной стояли крики. И будучи маленькой девочкой, я, наблюдая за скандалами родителей, говорила себе, что мои дети никогда не увидят меня и их отца такими.

Злыми, потерявшими терпение, скандалящими. Стыдно перед сыном…

— Тише милый, мы сейчас спать пойдем. Обещаю! — целую Леву в лоб, и прижимаю к себе, утопая в чувстве вины.

Держа его на руках, я разворачиваю его лицом к дому. Чтобы он больше не смотрел на папу.

Который, кстати, к нам так и не подошел.

Он в отличие от меня, ног не ломал, спеша к ребенку, которого он и должен был уложить спать. Любовница в машине — это куда важнее. Вот так, легко и просто, похоть побеждает отцовский инстинкт.

Тошнит. Вот в прямом смысле слова.

Заношу стопу над порогом, чтобы зайти домой, но женская интуиция подталкивает меня бросить взгляд назад. Всего один. Чтобы посмотреть на любовников.

А они любовники. И мне это еще как-то надо будет принять.

И я делаю это. Поворачиваюсь, несмотря на то, что каждая моя клеточка этому сопротивляется.

Перед глазами встает картинка того, как из машины выходит Тамара. Словно пантера. Полотно черных шелковистых волос до попы едва ли не длиннее ее платья. Тоже черного.

Она, шмыгая носом и сетуя о чем-то себе под нос, да еще и спотыкаясь на огромных шпильках, идет к Максу, который не отрываясь то смотрит на нас с сыном, то переводит черный от гнева взгляд на испорченный автомобиль.

— Мама! — продолжает капризничать на руках сын.

— Сейчас милый, — утыкаюсь губами в его макушку. Снова вдыхаю, как будто его запах может меня успокоить.

Тамара хватается за голову, вертится на месте как волчок. А потом припадает к Измайлову со вскинутыми руками, которые опускает ему на плечи. С нежностью, как должна делать жена.

Когда она это делает я рвано всхлипываю.

Я не слышу, что она ему говорит, да только это и не требуется. Утренний промозглый ветер доносит до меня сладкие ноты ее духов, и такие же сладкие интонации. Как сахарная вата, что неприятно липнет к коже.

Она заботится о Максе. И показывает это всем: законной жене и сыну, как будто нас нет на пороге. Поправляет перекосившийся ворот его рубашки, гладит волосы, все тянет его в свою сторону, чтобы он перестал смотреть на меня.

Только он не смотрит.

Он испепеляет. С ненавистью, что сочится нескончаемым потоком.

Я словно на расстоянии могу прочесть в его взгляде слова «Ты все испортила».

А как насчет того, что испортил он? Как насчет разрушенной до основания моей жизни?

Мудрые женщины, наверное, правильно делают, что прощают такое. Верю, что семья важнее, как любят говорить мужчины «левака». Но я, выходит, немудрая.

Меня трясет от одной только мысли, что Макс отец моего ребенка и мой муж, с которым я жизнь строила, взял и клюнул на пантеру в мини-платье. Которое, кстати, не предполагает возможности наклониться, ведь тогда что с задней части, что из передней начнут вываливаться половые признаки.

Что он мне там на кухне говорил? Дочку хочет родить? Я усмехаюсь, а у самой по щекам горячие слезы текут.

Пусть Тамара ему рожает. Дочку ту самую. Тем более с ее умением заставлять его стонать, и такой одеждой, уверена, беременность не за горами.

— Лада, — голос мужа выдергивает меня из густых словно деготь мыслей.

Я отворачиваюсь и захожу в дом.

— Лада! — его голос облетает весь двор.

Захлопываю дверь и запираю дверь на все замки, пока сын сладко посапывает у меня на руках. Бедняжка. Бережно сжимая его хрупкую фигурку в руках, я быстро, но мягко иду к задней двери и запираю ее.

А также закрываю все окна на первом этаже.

И, чуть не забыла, дверь, что ведет из гаража в дом.

Сделав дело, я поднимаюсь на второй этаж с сыном на руках. Кладу его на кровать, накрываю одеялком с динозаврами, и только убедившись, что Лева мирно спит, выхожу.

Закрываю за собой детскую и ловлю себя на том, как меняется мое настроение.

Надеюсь, Измайлов не рассчитывает, что я сейчас впаду в режим жертвы и позволю ему вытирать об себя ноги и дальше во имя семьи. Потому что, как умный мужик, ожидать он должен совершенно противоположного.

Когда я спускаюсь обратно на первый этаж, дверь из гаража в дом содрогается от удара.

Одного, второго, третьего.

— Макс, — изумленно шепчу я, понимая, что пока я укладывала сына спать, Измайлов оббега́л дом, понял, что войти у него не выйдет и нашел слабое звено.

Или если перефразировать, самую уязвимую дверь.

— Черт, — оборачиваюсь, хватаясь за голову.

Раздается финальный удар, и дверь, наполовину снятая с петель от ударов, распахивается с жалобным скрипом.

Макс входит в дом тяжелыми шагами, зато такими спокойными, что я, не издавая ни звука, пячусь в сторону гостиной.

Страшно. Потому что я слишком хорошо знаю своего пока еще мужа.

Измайлова надо опасаться, когда его ярость тихая, потому что именно тогда она разрушительна.

Пульс подпрыгивает из горла в виски.

— Далеко собралась? — слова Макса прилетают мне в спину, и я выпрямляюсь, словно проглотила шпагу.

Щелк.

Он закрывает за собой дверь в гостиную и теми же размеренными шагами направляется в мою сторону.

Глава 12. Мозгоедство

— Чего приперся? — слова дерут горло. — Тамара там мерзнет небось, в своей наволочке. Уж очень холодное выдалось утро.

Разворачиваюсь к нему, ровно в тот момент, когда он сам начинает сокращать расстояние. Туго сглатываю, потому что не до омерзения не хочу его близости.

— Ты охренела от меня убегать с моим же ребенком на руках и закрываться на все замки? — зло напирает он, а я юркаю за диван.

Он медленно идет на меня и, кажется, мы скоро начнем нарезать круги по комнате.

— А ты не охренел приезжать домой с любовницей на переднем сиденье? — смотрю на него исподлобья и мотаю головой, выражая не просто свое разочарование, меня колотит от возмущения. — Ты, кстати, зачем вообще возвращался, а, Макс? Переодеться в чистое? — перечисляю варианты. — Ну не молчи уже. Ты попался, отпираться смысла нет. Так что говори как есть, если не трус…

В ответ Измайлов делает резкий выпад, чтобы схватить меня.

Я отпрыгиваю, цепляюсь за журнальный столик и лечу на него спиной.

Измайлов меня ловит, не давая, ударится и швыряет на диван в угол которого я сразу же инстинктивно забиваюсь.

— Я смотрю ты за языком не следишь вообще, милая, — тихо возмущается он голосом, в котором клокочет лютая ярость.

— А что еще мне остается делать, когда мой муж не следит за своей беспорядочной половой жизнью и втягивает в нее всех подряд?! — смотрю ему в красные, нездоровые глаза. — Я видела твою вульгарную любовницу, что уже провал. Но ведь ее видел и наш сын. Наш Лева…

Когда я произношу вслух имя сына, мне хочется реветь белугой, потому что дети невинны и не должны даже в таком юном возрасте видеть того, что сегодня увидел мой сын.

— Не видел он ни черта, кроме того, как его мамаша раскурочивала машину лопатой, как умалишённая, — сквозь стиснутые зубы отчеканивает он, пытаясь заставить меня, чувствовать себя виноватой.

— Ноги твоей кобылы он видел! И то, как она семенила к тебе из машины, тоже скорее всего видел, пусть я и пыталась его отгородить от столь трогательного зрелища…

— Рот, — рявкает Макс. — Закрыла!

— Хорошо. Закрою. Только оставь нас с сыном, и я клянусь тебе здесь и сейчас, что от меня ты больше не услышишь и слова. Правда, — облизываю губы, — отпусти меня с сыном и сам можешь быть свободен, как птица…

— Дура, — усмехается, обдавая меня горячим дыханием.

— Конечно, дура, — глумливо насмехаюсь в тон. — Раз не рассмотрела в тебе кобеля и труса, который не умеет брать на себя ответственность за свои поступки…

— Еще раз, — он своим лбом прислоняется к моему, — назовешь меня трусом, и я клянусь, Лада, ты сильно пожалеешь…

— Хватит сыпать пустыми словами, Макс. Ты только и делаешь, что все время мне угрожаешь. Сделай уже что-нибудь! Воплоти свои угрозы в жизнь. Сделай мне больно, ударь, не знаю что угодно. Ведь ты же этого хочешь? Заткнуть меня грубой силой. Так давай уже. Хватит притворяться порядочным мужчиной, ты им все равно не являешься. Стань собой, Макс и покажи на что способен. Чтобы я окончательно и бесповоротно убедилась в том, какой ты…

Я замолкаю только потому, что он поднимается с дивана, понятливо кивнув моим словам, мол «сделаю, как просишь».

Я поправляю одежду и растерянно поднимаюсь следом, чувствуя неладное.

— Хочешь больно, будет больно. Только ты, наверное, думала, что я буду кулаками махать, да?

Его тон обдает кожу морозом, я торопливо смахиваю с рук мурашки.

— Я вернулся, чтобы переодеться, Лада, — а вот и обещанная мне боль. — Ты угадала. Браво, молодец. Так что это я и сделаю, только сначала душ приму. Смою с себя пот, потому что заколебался в попытках взламывать двери. А потом да, — он кивает, — переоденусь, соберу немного вещей, и вместе с Тамарой мы уедем.

Как-то само так выходит, что я оседаю на тот самый диван, с которого так торопилась подняться. Ноги подкосились от его слов, а сил притворятся сильной не осталось.

— Навсегда?..

— Что ты там шепчешь, я не слышу? — бросает мне претензию он, словно я его безумно утомляю.

— Я спрашиваю, вещи ты соберешь, надеюсь, чтобы к Тамаре уехать навсегда? — вкладываю в свой голос последние крупицы своих сил. Получается слабо.

Изо всех сил стараюсь выровнять дыхание, а кончиками пальцев впиваюсь в мягкие подушки дивана, чтобы уцепиться за реальность.

Макс временит с ответом и не отрывает взгляда от моего лица, видимо, ему хочется понять, попали его слова в боль или нет.

А они попали. В самое сердце и душу, оставив после себя тлеющую воронку.

— Не знаю, — на выходе бросает мне Макс через плечо. — Не решил еще, с кем из вас хочу быть. Думал ты как жена умнее окажешься, прислушаешься к моим словам. А сейчас думаю, на хрена мне это мозгоедство?

Дорогие, нам осталось совсем немного до круглой цифры в ⭐️ 1000 ⭐️ здезд. Давайте поможем книге?)

Глава 13. Без соплей и слёз

— Вот и правильно, — произношу дрожащими губами.

Как ни крути, а тело всё-таки выдаёт меня с потрохами. Надеюсь, с расстояния Макс не замечает того, насколько я разбита.

Если не сказать — убита.

Руки и ноги скручивает ломота, а мысли спутывает густой туман.

— Что? — Измайлову, видимо, хочется продолжения разборок. Его глаза горят яростью.

— Я говорю: вот и правильно, — добавляю голосу силы. — Тебе моё мозгоедство не нужно, а мне… а мне не нужен такой муж, Макс.

— Ну раз не нужен, — напоследок зло бросает он, — тогда, предполагаю, всё обойдётся без соплей и слёз?

— Уж это я тебе гарантирую.

Зло втянув воздух, Макс сначала смотрит в одну точку, а потом кулаком ударяет по двери, из-за чего в ней остаётся вмятина.

Секундой позже он делает то, для чего, оказывается, вернулся.

Поднимается на второй этаж, в спальню, чтобы там, в душе, смыть с себя следы другой женщины. Почему он не мог помыться у неё — я не знаю, и знать не хочу. А ведь даже не факт, что секс у них был в помещении, а не в той же машине...

Я всё думаю о том, чем обернулась эта ночь, переходящая в утро. Прогоняю через себя снова и снова наш с мужем растянутый на многие часы скандал и понимаю… что ничего не понимаю!

Казалось бы — простейшая житейская ситуация: муж взял и изменил.

Да вот только когда изменяют тебе, это настолько непросто, что в голове поднимается бесконечное количество вопросов, направленных на себя.

Что я сделала не так?

Чем могла этого не допустить?

Максу чего-то со мной не хватало? Так почему спокойно не сказал?.. Я бы прислушалась.

На середине этих рассуждений я себя останавливаю и слегка похлопываю ладонями по лицу, чтобы прийти в себя и перестать тонуть в самоуничтожающих размышлениях.

Нет, я не попаду в ловушку чувства вины!

Тем более у меня есть дела поважнее.

Я отталкиваюсь от дивана и тихими шагами поднимаюсь на второй этаж. Через спальню юркаю в гардеробную и принимаюсь запихивать в уже подготовленные сумку и чемодан остальные вещи мужа.

Всё не влезает, и поэтому я отправляюсь на кухню, чтобы там прихватить крепкие мусорные мешки. В них я складываю остальное.

Действую я быстро, да и ни о какой организации вещей Макса не идёт речи. Я тупо бросаю всё в мешки, завязываю их и складирую на крыльце.

Тамара притаилась в машине. Наблюдает за тем, как я выселяю из дома её любовника.

Я чувствую на себе её пристальный взгляд, когда выношу на порог всё новые и новые мешки — и уже в последнюю очередь большой чемодан и сумку.

Поверх скидываю мелочи вроде туалетной воды мужа, наручных часов и связку ключей, с которых предварительно снимаю ключи от дома и гаража.

Осматриваю некрасивую, кривую кучу и засовываю чувство вины подальше. Он именно этого и заслужил. Пусть скажет спасибо, что я кошачий горшок поверх не вывернула!

Удовлетворённо смотрю на инсталляцию и уже собираюсь вернуться домой…

Но останавливаюсь и перевожу до-о-о-лгий взгляд на машину.

А потом решаю, что не хочу больше скандалить с Максом в доме. И, положив радионяню в карман, располагаюсь на крыльце с граблями в руках.

Их я прихватила с собой из гаража на всякий случай и поставила так, чтобы Тамаре наверняка было видно.
Обернуть измену мужа вспять я не могу, а вот испортить им начало отношений — ещё как.

Проходит всего пара минут с момента, как я удобно располагаюсь на крыльце, как вдруг из-за открытой входной двери раздаётся шум.

Слышу, как муж, что-то бурча себе под нос, сбегает вниз по лестнице.

— Лада, твою мать, я тебя голыми руками… — ругаться он начинает уже ближе к выходу, видимо, остатки мозга всё-таки подсказали, что сына будить нельзя.

Измайлов выбегает на порог в мыле. Вот в прямом смысле слова. По его спине и плечам всё ещё бежит мыльная пена.

Сам он мокрый, с одним полотенцем на бёдрах, которое, к слову, держится на честном слове.

Дальше следует отборнейший мат, от которого у меня уши закручиваются в трубочку.

Для безопасности покрепче сжимаю в руке грабли.

— Твоя работа? — Макс бросается ко мне, ноздри — как у быка, взгляд — и того хуже.

— Моя, — я вскидываю подбородок. — Нравится? Я старалась.

Он смотрит то на меня, то на грабли, которые я держу аж обеими руками (чтобы не отобрал), то на кучу своих вещей.

И легче ему не становится. Наоборот — его широкая грудь вздымается всё быстрее и чаще, а сам он весь от лица до пояса покрывается красными пятнами.

Сейчас будет взрыв. Вот точно.

Причём понимаю это не только я, но и Тамара.

Которая прямо сейчас семенит в нашу сторону на тех же нелепых, пятнадцатисантиметровых шпильках…

Дорогие! Приглашаю в новинку, из названия которой, все, думаю и так понятно)

Муж подал на развод, потому что жена ему наскучила. И даже настаивал, что у него нет женщины на стороне, но потом все вскрылось.

Читать по ссылке:

https://litnet.com/shrt/PVrr

Глава 14. Молчу

Придерживая силиконовую грудь, что выпрыгивает из платья, на порог поднимается любовница моего мужа.

Хотя какая она любовница… это ведь целая бывшая невеста, женщина, о которой Макс наотрез отказывался со мной говорить.

Какая-то часть меня даже принимается её оценивать и сравнивать с собой, ведь интересно же — что в ней такого, чего я мужу додать не смогла.

Ловлю себя на этой мысли и сразу же отгоняю её. Изменяют не потому, что чего-то недополучили.

Изменяют, потому что хотят изменять. Точка.

— Бога ради, Лада, простите меня… — она улыбается широкой белоснежной улыбкой и застывает на пороге между мной и мужем. — Я так понимаю, что весь сыр-бор из-за моей скромной персоны?

Молчу.

Между нами тремя наступает неловкая тишина, в которой слышно только, как недовольно пыхтит Измайлов.

Но рот своей любовнице он закрыть не спешит. Хочет на потеху посмотреть на ссору его женщин? Обломится, я ни за что бороться не собираюсь.

— Ну вот как обычно! Там, где я, там какой-то скандал, — кокетливо разводит руками Тамара, убирая прядь чёрных шелковистых волос за спину.

Она явно любит быть в центре внимания — это понятно и по её поведению сейчас, и по манерам. Да и не будь у неё необходимости быть звездой, она бы никогда не пошла на такой шаг, как любовная записка с ярким сексуальным подтекстом, женатому бывшему.

— Лада? — хлопая ресницами, зовёт меня Тамара. — Лада, вы всё, правда, не так поняли, мы с Максом просто…

Молчу.

И поднимаю на неё глаза, источающие такое презрение, что она осекается. Переводит нервный взгляд на Макса, как бы намекая, что он должен её выручить.

А сам Измайлов выглядит так, словно его только тронь — и мало не покажется.

— Тома, — он хватает её за локоток, разворачивает к себе так резко, что она чуть ноги не ломает на пороге, — в машину дуй. Быстро.

— Но Макс. Я хотела...

— Никаких «но». Я сказал: в машину. Быстро!

Их диалог до меня долетает как будто через толстую стену. Я всё никак не могу поверить в сюрреализм момента и абсурд ситуации.

Если бы я не знала Макса Измайлова так хорошо, то приняла бы тон его общения с Тамарой за тон провинившегося мужа, которому тупо стыдно перед женой за свою любовницу.

— Но как же я могу обратно в машину, когда твои вещи на пороге? А сам ты весь мокрый… — надо отдать Тамаре должное.

Голос у неё словно ручеёк. Прям заслушаться можно. Она вся выпрыгивает из штанов, показывая заботу о моём муже. Причём при мне же. Но с настолько наивным лицом, что кажется — если её одёрнуть, то она завопит, что вообще ничего такого не подразумевала.

Причем завопит правдоподобно.

Есть такой тип женщин. Этакие милые, сладкоголосые, идущие по головам гадюки, которые ни перед чем не остановятся ради того, чтобы добиться своего.

— Тома, я сказал! — рычит ей прямо в лицо Макс, в ответ на что она обиженно дует губки.

Я настолько отчётливо чувствую себя третьей лишней, что пока Макс выталкивает Тамару с порога, за их спинами юркую обратно в дом.

— Лада, нет! Лада! — муж в последний момент замечает, что я делаю, подрывается и пихает голую стопу в проём.

— Ногу убери! — предупреждаю его. — А то ускачешь отсюда на одной, клянусь.

— Хватит мне угрожать. Я не маленький. Дверь открой, я сказал.

— Тебе незачем заходить в дом.

— Как это не за чем? Там мои вещи, — нажимает он.

— Ничего ты не забыл, Измайлов. Я всё тебе собрала. По мусорным мешкам пошаришься — я уверена, что ты всё найдёшь.

— Лада! — орёт он и уже руками залезает в проём, чтобы раздвинуть. — Я кому сказал?..

Я понимаю, что поступаю неправильно. И калечить людей нельзя. Особенно полуголых. И уж особенно в присутствии их любовниц. Но я изо всей силы толкаю дверь, зажимая стопу мужа.

Чувствуя боль, Измайлов рычит как зверь, потом резко ударяет по двери, толкая ее на меня, и высвобождает ногу. Пользуясь моментом, я захлопываю дверь и закрываю на замок.

Быстро дыша, я пячусь в противоположную от входа сторону, не сводя с двери взгляда. Словно муж сможет пройти сквозь неё.

Но ничего не происходит, кроме копошения на пороге и ласкового голоса Тамары, который не прекращается.

Я из принципа не слушаю, о чём они там говорят. Тошно до невозможного.

Он не знал, кого из нас выбрать — надеюсь, я облегчила ему задачу, когда помогла с упаковкой вещей.

Напомнив себе о том, что ключей у него больше нет, я немного расслабляюсь и возвращаюсь в гардеробную, чтобы привести её в божеский вид. Ни о каком сне всё равно речи даже не идёт.

Краем глаза вижу машину мужа, припаркованную всё там же. С раскуроченным передом.

Возле машины двое: что-то доказывающая мужу Тамара и сам Измайлов.

Всё-таки в чёрных мусорных мешках покопаться ему пришлось, потому что он одет. Белая футболка, джинсы. Не скажешь, что ещё десять минут назад стоял на пороге в одном полотенце на бёдрах.

Я всё жду, когда они уедут, слегка отведя от окна занавеску.

А потом сжимаю её в пальцах так сильно, что одна за одной с карниза слетают петельки.

Прежде чем сесть в машину, Макс прижимает к себе Тамару и целует — долгим таким и пылким поцелуем, от которого у меня внутри всё покрывается льдом.

Потом он открывает для неё пассажирскую дверь, а, захлопнув её, бросает взгляд прямо на меня — словно всё это время знал, что я наблюдаю...

Глава 15. Загулял

Надо жить дальше.

Именно с этой фразой у себя в голове я существую следующие три дня, в течение которых Измайлов так и не появляется на пороге.

Телефон у него отключён. Связаться с ним никак не получается.

Причём сама я его не вызванивала. Мне об этом сообщили его друзья и семья, когда в течение нескольких дней так и не смогли выйти с ним на связь.

Я никому лгать не стала, да и рано или поздно надо будет сжигать мосты в любом случае, поэтому и его друзьям, и родственникам я сказала прямо:

«Мы с Максом расстались».

На меня сразу же сыпались десятки вопросов, но я ни на один не отвечала. Просто уклончиво давала понять, что это неуместный разговор.

А потом вопросы про отца начал задавать сын...

— А где папа? — Лева оборачивается по сторонам, словно взглядом ищет папу, когда мы с ним, сидя за столом в гостиной, рисуем.

Из моментально взмокших пальцев у меня едва не выскакивает карандаш. Поразительно, как мне стоит только подумать про мужа — и внутри поднимается нескончаемая волна болезненных чувств.

Что говорить сыну? Учитывая, что он ещё малыш, для которого папа — это всё. Ролевая модель, супергерой и лучший друг.

Прочищаю горло, мысленно подбирая слова, и понимаю, как же это тяжело.

— Папа в поездке, — собственная ложь обжигает рот, но я не могу придумать ничего лучше.

— А когда приедет? — спрашивает сын, продолжая раскрашивать свой рисунок.

Хорошо, что он не смотрит на меня, потому что на моём лице всё написано. Но я не обманываюсь — дети прекрасно считывают настроение родителей, витающее в воздухе напряжение.

Именно поэтому я изо всех сил старалась загонять свои чувства поглубже, чтобы не дай бог ничего не отразилось на сыне. Страх за ребёнка намного сильнее других чувств.

— Не знаю. Но думаю, что скоро вы с ним обязательно увидитесь снова, — говорю это с улыбкой на лице, как всегда, делала, стоило Леве задать мне вопрос про своего папу.

К тому же я действительно верю, что Макс не мог никуда запропаститься. Разве что запутаться в простынях с Тамарой.

На секунду я убираю руки под стол и так сильно сгибаю в пальцах карандаш, что он трескается. То же самое происходит внутри меня прямо сейчас — надлом.

Прихожу в себя и понимаю, что сама на себя непохожа. Что я делаю?

Проводя время с ребёнком, думаю о том, как его папа изменяет мне со своей бывшей?

Так не пойдёт.

— Зайка, ты тут меня подожди, хорошо? Я схожу за водичкой.

Поцеловав сына в светлую макушку, вдыхаю его вкусный запах и ухожу на кухню за стаканом воды. А ещё — парой таблеточек снотворного, потому что чувствую, что иначе мне сегодня глаз не сомкнуть. Да и нервы привести в порядок надо. Знакомая посоветовала травяные таблетки, от которых толка пока никакого, но я надеюсь на плацебо.

Не хочется из-за измены мужа подсесть на тяжелую фармакологию, а ведь все пахнет именно этим...

Прежде чем принять снотворное, заглядываю в холодильник, чтобы перекусить. А то не дело — глотать таблетки на голодный желудок третьи сутки подряд. Аппетит, как я и думала, отбило.

Я всегда реагирую на стресс именно так. А сегодня к моему и без того отвратительному состоянию прибавилась просто дикая тревога.

И я не могу отследить, откуда она взялась… Зараза какая-то. Плохое предчувствие, от которого не избавиться.

На ум приходит только один вариант. Скорее всего, я действительно переживаю за Измайлова, который внезапно пропал с радаров, а если выражаться русским языком — загулял.

И как бы противно мне ни было, в голове всё равно то и дело вспыхивает вопрос: а вдруг с ним что-то случилось?
Ведь никто не застрахован от беды.

Забрасываю в рот кусочек ветчины на ломтике хлеба, пережёвываю и слышу радостный голос сына:

— Мама! — слышу топот маленьких ножек в сторону прихожей. — Там папа приехал!

Я бросаюсь к окну, отодвигаю шторы и вижу припаркованную машину Макса. В салоне темно — значит, он, правда, на пороге…

Слышу, как у двери поворачивается ключ, и быстро-быстро моргаю, судорожно размышляя. Неужели у него была копия ключа, про которую я не знала?

— Папа! — верещит и смеётся Лева.

Я не слышу, что именно говорит ему Измайлов, но, судя по тону, — что-то ласковое. Да и сам сын замолкает, как обычно, делает, оказавшись в объятиях папы.

Делаю глубокий вдох, словно готовлюсь нырнуть на глубину, и неторопливыми шагами иду в прихожую.

Макс впивается в меня взглядом сразу же, как я оказываюсь перед ним. Разглядывает лицо, фигуру. И хмурится, словно то, что он увидел, ему не понравилось.

Я инстинктивно подбираюсь — и тут же себя ругаю. Мало ли что ему не понравилось? Почему я должна переживать из-за того, как он оценивает мою внешность?

Немного успокаиваюсь, потому что это просто необходимо, ведь на руках у Макса сын, который безумно ему рад. Сейчас не время и не место для скандала, хотя эмоции бурлят внутри меня проснувшимся вулканом.

Я отвожу от мужа взгляд, и глаза сразу же цепляются за некоторые детали, от которых мне становится плохо.
Дверь на улицу приоткрыта, в проёме виднеются как минимум три чемодана. Я инстинктивно оттягиваю воротник, потому что мне не хватает воздуха.

Мне почему-то до этого момента казалось, что он заявился показать, что живой, и чтобы проведать сына.
А оказывается…

— Привет, любимая, — говорит он, держа на руках сына, который обвил его шею своими маленькими ручками и не хочет отпускать. — Скучала?

Глава 16. Трусы

— Поездка была рабочая, — это первое и единственное, что говорит мне Макс после того, как выходит из спальни нашего сына.

Лёва закружил папу ураганом и потребовал, чтобы тот сначала с ним поужинал, а потом прочитал сказку на ночь.

Ну как потребовал… Всё было написано у него в глазах, и даже я, несмотря на бурлящие внутри чувства, отступила.

А дальше он взял Измайлова за руку и водил за собой повсюду.

Даже зубы чистил вместе с ним.

За сына у меня сердце разрывается на миллион кусочков. Клянусь, если бы мы с Максом были бездетной парой и он мне изменил, мне было бы намного проще, чем сейчас.

Потому что ребёнок между нами уже есть. Чуткий и замечательный. Золото, а не сын.

Хоть убей, я не понимаю, чем руководствовался муж, когда решился на загул. Ведь я не раз и не два говорила ему, что для меня измена неприемлема.

Даже одна!

Да что там… Я прямо говорила ему, что даже флирт или поцелуй с другой женщиной простить бы никогда не смогла.

— Мне всё равно, — скрестив руки на груди, я смотрю на мужа исподлобья. — Проваливай обратно туда, откуда пришёл. Тебя здесь не ждали.

Измайлов смотрит на меня прямо, взглядом-рентгеном, от которого не скрыться. И что потрясает, в этом взгляде нет ни капли вины.

— Прям не ждали? — он кивает на дверь в спальню сына, из проёма которой льётся мягкий свет ночника. — Я нужен своему сыну. Ты сама всё видела.

Договорив, он ждёт моего ответа, а я молчу, потому что меня переполняет гнев. Я понимаю, что говорить не смогу — разве что криком. А кричать нельзя, потому что спит сын.

Вот я и стою перед мужем, стискиваю ладони в кулаки и чувствую, как глаза наполняются жгучими слезами.

Мазнув по мне безразличным взглядом, Измайлов разворачивается и уходит. Я же стараюсь успокоить себя равномерным дыханием, а потом понимаю, что спокойствием и не пахнет!

Ведь ушёл он не в сторону выхода, где стоят его чемоданы, а в сторону нашей с ним спальни.

Крутанувшись на пятках, я мчусь за ним, стопами не касаясь земли.

Застаю его в момент, когда он наполовину расстегнул рубашку. Его пальцы застывают над пуговицей в районе ярко выраженного поджарого пресса.

Даже от такого незначительного кусочка его обнажённого тела к горлу подкатывает настоящая тошнота. Если раньше тело моего мужа пробуждало во мне чисто женский голод, то теперь всё, о чём я думаю — это как он своим атлетическим телом имел Тамару.

В её маленьком чёрном платье.

Пока на её ногах болтались нелепые шпильки.

— Ты что-то хотела? — он смотрит на меня из-под тёмных бровей. Буравит взглядом.

Измайлов не дурак и понял, что я застыла, глядя на его «раздевание». Это заставляет его заметно расслабиться. Я вижу, как его широкие, мощные плечи разглаживаются.

— Что ты здесь делаешь? — я стою на пороге спальни, покачиваясь с носка на пятку.

Ощущаю себя больной собакой, что обезумела от нескончаемой боли и вот-вот сорвётся с цепи и клыками вонзится в обидчика.

— Я переодеваюсь в своей спальне, — Макс понимает мою претензию и начинает говорить со мной как с дурочкой: — Собираюсь снять с себя одежду, бросить её в корзину, достать из шкафа чистые трусы и полотенце, и сходить в душ перед сном. К слову, спать я собираюсь в этой кровати, — он рукой показывает на нашу семейную постель.

Я снова ловлю себя на желании разораться. А ещё — наброситься на него и выцарапать глаза.

Один бог знает, как тяжело мне даётся стоять на месте и слушать наглые речи Макса.

— Всё понятно или мне повторить? — подначивает он, стягивая с себя рубашку, а потом принимается за ремень брюк.

Красивый до боли мерзавец. Я даже понимаю, почему Тамара его три дня не выпускала из своей койки. Или где они там сношались.

— Я бы не советовала тебе торопиться снимать трусы, — чеканю громко и четко. Он ошибается, если думает, что только он способен острить. — Потому что чистого сменного белья ты в этом доме точно не найдёшь. Как и ничего из своих шмоток. То, что я не успела запихать в мусорные мешки, позже уехало на свалку. Подытоживаю, на случай если ты не понял: здесь нет ни одной твоей вещи. Даже трусов.

Пока он слушает меня, я вижу, как от ярости трепещут его ноздри, и как он надменно вскидывает подбородок, мол, ему пофиг на мои слова.

Параллельно он стягивает с себя брюки. Снимает носки. И следом — нижнее бельё. Все это глядя мне в глаза.

Стоя передо мной в костюме Адама, у него хватает совести сказать следующее:

— Понял тебя, — кивает Макс. — Значит, спать буду голым.

С этими словами он разворачивается ко мне спиной, по-хозяйски достаёт из шкафа чистое полотенце и, не обращая на меня внимания, уходит в ванную.

Включается вода. Я слышу, как жужжит его электрическая зубная щётка.

А я всё стою на том же самом месте, от бессилия держась за дверной косяк.

Ума не приложу, как мне справиться с ним сейчас, когда на дворе ночь, сын только уснул, а у меня нет ни моральных, ни физических сил на ещё одно столкновение с мужем.

От размышлений меня отвлекает загоревшийся экран телефона мужа, который он оставил прямо на нашей кровати.

Подхожу, беру смартфон в руки и вижу на экране...

Глава 17. Через 9 месяцев

— Я как знал, что ты будешь ползать по моим вещам, — голос мужа хлыстом ударяет по спине, и, как результат, я роняю его телефон на пол.

Успела увидеть только то, что ему весь день написывает Тамара, а он ее сообщения даже не открывает.

— На твоем месте после трёхдневного загула я бы постарательнее тёрла себя мочалкой, — медленно разворачиваюсь к нему. — Боже, Измайлов! — выставляю перед лицом ладонь. — Оденься!

— Я в своём доме, — весь мокрый и в остатках мыльной пены, с полотенцем в руках, он выходит из ванной. — Мне здесь стесняться некого.

— Мне неприятно видеть тебя голым! — я готова кричать от негодования. Что он устроил?

— С каких пор?

Задав мне этот вопрос, он смотрит на меня с настоящим удивлением.

— С тех пор, как узнала, что ты изменяешь. Логично же. Разве нет?

— Я тебе уже сказал, что был в рабочей поездке. Ты знаешь, что мы открываем филиалы в других городах. По нескольку штук в квартал. Мы недавно с тобой об этом говорили.

— Ты от командировок раньше всегда отказывался. Посылал других людей, — вслух размышляю я, разоблачая его ложь. — А тут так удобно согласился? Из объятий Тамары — да по другим городам?! Смешно! Или ты просто взял её с собой?..

Он лениво обтирает своё тело полотенцем и бросает его прямо на пол, откуда поднимает телефон. Мазнув по экрану взглядом, он так и не читает сообщения Тамары и возвращает телефон на кровать.

— Раньше я отказывался от командировок, чтобы проводить время с семьёй, — он переводит на меня тяжёлый взгляд. — Ты правда не догадываешься, почему в этот раз я решил согласиться? Даже не так, Лада. Я не согласился — я сам вызвался и поехал вместо подчинённых. Подумай почему.

— Удивительная щедрость начальства, не думала, что ты на такое способен! — театрально произношу. — Впрочем, можешь на этом свою фантастическую историю завершить. Мне неинтересно слушать враньё. Полотенце своё мокрое забирай — им же в гостевой спальне и накрывайся. Здесь ты спать не будешь!

— Буду.

— Через мой труп!

— Не будем доходить до крайностей, — он подмигивает мне, обходит кровать, принимается её расстилать, как обычно, делает, когда готовится ко сну.

Поверить не могу, что он правда решил своей голой тушей, после трёхдневного загула с любовницей, взять и лечь в мою чистую постель!

— Макс! Ты что, глухой?! — залезаю на кровать и забираю все подушки, чтобы выкинуть их в коридор и не дать ему здесь разлечься.

Измайлов пулей бросается в мою сторону и хватает меня за запястье.

— Попалась, — удовлетворённо произносит он. А у меня вся жизнь перед глазами проносится.

Последнее, чего я хочу, это оказаться с ним на одной кровати. А в том, что ему ничего не стоит скрутить меня и силой делать со мной всё что угодно — так это к попу не ходи!

— Пусти по-хорошему, — вырываюсь, но безуспешно.

Хватка у Измайлова стальная. И взгляд ничем не легче…

— Пока не выслушаешь — не пущу. Я был в командировке. Один. Без баб. Всё понятно? Или дальше собираешься ломать комедию?

Не понимаю, почему так важно, чтобы я поверила. Это ведь совершенно ничего не изменит.

— Забавно, Макс, что ты решил вычеркнуть эпизод с Тамарой из истории нашей семьи, и полностью себя обелить. Не выйдет! Я теперь всегда буду смотреть на тебя только как на изменника. Жалкого и противного.

— Про Тамару мы поговорим отдельно. И в другой раз. Сейчас речь про моё возвращение домой из поездки.

— А нет никакого твоего возвращения, — говорю ему прямо в лицо. — То, что ты хитростью вошёл и, прикрываясь щитом благородного и любимого папы, очаровал нашего сына и в кои-то веки сам уложил его спать — ещё ничего не значит. Тебя здесь не ждали, и ты здесь не нужен, — произношу эти слова с чувством. Это производит эффект. В глазах Измайлова вспыхивает пламя. — Тебя с твоими чемоданами я ещё обязательно выставлю за порог, вот увидишь...

— Так чего же ещё не выставила, а, героиня? — насмехается муж.

— Потому что сын спит! И потому что он уже насмотрелся на твою голозадую шлюху в тот раз! Хоть один из родителей должен защищать его психику. И поскольку я отдаю себе отчёт, что ты на такое неспособен, мне приходится защищать его самой.

— Говорю же, — продолжает подначивать Измайлов, — героиня.

Но вопреки тому, что я его разозлила, и ярость буквально написана у него на лице, Макс рывком тянет меня на себя. Я, даже учитывая, что стою коленями на матрасе, сохранить равновесие не успеваю.

И падаю на спину.

Он располагается верхом.

— Меня от тебя тошнит, ты знаешь? Самым натуральным образом! — бросаю в него эти слова и пытаюсь бить куда попало и чем попало.

Но ему — хоть бы хны.

— Придётся смириться и проглотить, Лада, — он заводит мои руки мне за голову, и своим лицом приближается к моему. — И ненависть, и обиду, и тошноту.

Я вижу красные капилляры, заполняющие его глаза, и расположенные вокруг чёрные круги. Не знаю, чем он занимался последние дни, но сном он явно пренебрегал.

— Мы с тобой родим девочку, слышишь? — он говорит это, губами скользя по моей щеке. — Лёвке сестру подарим. Ему как раз через девять месяцев день рождения. Как думаешь, успеем?.. — с этими словами он коленом мягко разводит мои бедра в стороны.

Глава 18. И всего-то...

— Макс, — в моём голосе смешались слёзы и испуг. — Слезь с меня. Я не хочу...

Эта короткая фраза работает как пощёчина, и на секунду Измайлов отстраняется.

Я туго сглатываю, понимая, что ему ничего не стоит принудить меня к сексу. И самое страшное, мне, чтобы не разбудить сына, придется подчиняться.

— Меня не хочешь? — он впивается в меня бешеными глазами.

Оскорбился.

А я молчу, распластанная под ним. Пытаюсь пошевелить то руками, то ногами — на что он только сильнее придавливает меня к постели.

— Отвечай, Лада.

— А что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? — выкрикиваю сквозь стиснутые зубы, чтобы приглушить звук, и смотрю ему в глаза, пытаясь увидеть в них хоть намёк на вменяемость.

— Ты там поразвлекался на стороне с… с Тамарой, чтоб ее! Пропал на три дня, а я должна сказать: да, Макс, давай делать ребёнка, ведь мы так хотели девочку?! — из меня вырывается отчаяние. — Ты себя слышишь, Измайлов?..

Зла не хватает. Но вместе со злостью меня от страха прошибает горячей испариной. Потому что мой муж совершенно точно не в себе.

Глаза стеклянные, чужие. Оболочка вроде знакомая, но вот всё остальное…

Я чувствую, как его тело вибрирует от перевозбуждения. Я не удивлюсь, если он правда переступит черту... И если он это сделает, то я точно себя потом не соберу.

— Я твой муж, — произносит он и, наверное, ждёт, что сейчас произойдёт магия, которая изменит мои убеждения на его счёт.

— И что ты хочешь этим сказать?

— У нас семья, — с нажимом говорит он.

— Я это слышала от тебя уже не раз, оскомину набили твои слова! А какой толк от семьи, где нет взаимоуважения?

— Я тебя уважаю.

— Но Тамару трахаю, да? — меня прорывает. — Одно другому не мешает, верно? Как возможно, что в твоей голове это совместимые вещи?.. Макс, пожалуйста, объясни мне, или я сойду с ума… — доходит до того, что у меня в голосе стоит мольба.

Муж её слышит, и на мгновение мне даже кажется, что вот сейчас мы с ним наконец-то поговорим как взрослые люди. Сядем, выскажем друг другу наболевшее и обсудим то, как будем воспитывать сына, но уже проживая врозь.

Меня поражает и пугает, что Макс, умный мужик, из-за своей же измены, кажется, сошёл с ума.

Я не шучу. Но не может человек вмиг лишиться возможности думать и понимать причинно-следственные связи.

— Послушай меня, любимая, — он пытается накрыть меня новой волной своей нежности.

Тянется ко мне, как будто я источник, к которому ему срочно нужно припасть и прикоснуться.

— Не называй меня так, — к горлу подступает ком отчаяния. Внутренне готовлюсь к тому, что это будет ужасная ночь.

— Ты знаешь, что я дочку хотел всегда. И я не урод, чтобы пытаться ребёнком заполнить дыру в отношениях. Тем более если ты посмотришь по сторонам, то увидишь, что многие пары после кризиса рожают. Раньше я этого не понимал, а теперь понимаю. Ребёнок скрепляет отношения. И наши скрепит. Особенно дочь, — каждое его слово наполнено силой, которую он использует, чтобы убедить меня. — Маленькая девочка, которая будет похожа на меня и тебя. Представляешь, как ей повезло, что у неё уже есть старший брат — защитник?

Макс хочет убедить меня сейчас заняться с ним сексом без контрацепции, забеременеть, а потом родить ребёнка и растить его вместе с ним.

В этой логической цепочке меня убивает всё.

Но моё, вызванное шоком молчание, Макс интерпретирует по-своему и кладёт руку мне на бедро. Трогает. Не пошло, но довольно интимно.

А я не могу... Сразу же представляю, как он также трогал Тамару.

— Почему ты мне изменил? — этот вопрос, как кость в горле, не даёт мне спокойно жить.

Я просыпаюсь, живу и засыпаю с этой мыслью каждый божий день. Возможно, неправильно спрашивать о таком Измайлова, потому что изменник никогда не расскажет правду, почему изменил.

Но я этот вопрос задаю, потому что он душит меня и высасывает из меня жизнь.

Боль измены нельзя представить — теперь я это знаю точно. Её можно только прочувствовать на своей собственной шкуре. И постараться каким-то образом выжить.

— Между мной и ней не было ничего такого, — уходит в глухую защиту муж и свободной рукой исступлённо гладит мои волосы.

Чувствую себя словно в берлоге у медведя, который перегорождает мне выход наружу, и своей смертоносной лапой может легко свернуть мне шею, если ему что-то не понравится.

Молчу. Макс продолжает:

— У меня не было причин тебе изменять. Соответственно — это и не была измена. Так просто… — после своей уверенной речи он замолкает, мотает головой. — Это была мелочь, за которую я не считаю нужным оправдываться. Да, это имело место, но никакой трагедии не случилось. Считай, это то же самое, если бы я сам себе помастурбировал. И всего-то...

Глава 19. Выход все-таки есть...

Я захлебываюсь возмущением после его слов. Меня поражает цинизм высочайшей степени.

— Ты сравниваешь полноценную измену с самоудовлетворением? — сердцебиение настолько зашкаливает, что я задыхаюсь собственными словами.

Дышу так быстро, что грудь вздымается и в высшей точке соприкасается с его каменными грудными мышцами.

Каждая клеточка моего тела напрягается, как будто перед атакой.

Он нависает надо мной и не двигается.

— Вроде того, — небрежно подёргивает плечом он.

Для него это мелочь.

Для меня — катастрофа, разрушившая всю мою жизнь, а для него мелочь…

— Вроде того? — из груди вырывается злой смех. — А мне так тоже можно? Лечь под кого-нибудь, чтобы…

— Лада, — с рыком в голосе произносит он и смотрит на меня испепеляющим взглядом. — Я тебе даже думать об этом запрещаю, родная. Я в твоей жизни единственный мужчина, так было, есть и будет. Чтобы даже в мыслях у тебя не могло быть другого мужика.

Видно, что я наступила на больную мозоль Измайлова. Либо же на его страх.

Жаль, что у меня моральный компас действительно настроен только на семью и верность. Я бы никогда не смогла, как он, сосаться с какой-то, прости господи, на глазах у своей второй половины, а потом сесть в машину и пропасть на несколько суток.

— У меня другого мужика не может быть в мыслях, а у тебя есть целая настоящая, дышащая, вульгарная шлюха-любовница, быть может?!

Перед глазами до сих пор стоит образ Тамары. Маленькое чёрное платье, каблуки, шёлк волос, рассыпанных по плечам. Огромные сиськи, которые затмевают мой натуральный второй размер.

Я не скажу, что сильно уступаю ей по внешности. Кто она такая, чтобы я себя с ней сравнивала?

Обидно за другое. На неё клюнул мой муж. В самом примитивном виде. Увидел сексапильную бывшую и не смог пройти мимо её распахнутых ног.

А я должна ему родить?.. После того как он там с ней?

И потом вечерами ждать его у окна в двумя маленькими детьми на руках? Неплохо устроился.

— Она мне не любовница, — прямо и твёрдо произносит Измайлов, как будто у этих слов после его поступка может быть какая-то сила.

Видимо, он имеет в виду, что не спит с ней на постоянной основе, а, так сказать, это была всего лишь одноразовая акция.

Да только какая мне разница, одна измена или тысяча? Она же всё равно была.

— Ах да, я вспомнила, — мой голос звучит обречённо, пусть и со щедрой долей иронии. — Прости. Она у тебя полноразмерная секс-кукла. С которой ты занимался 3D-мастурбацией. Точно.

— Если тебе так проще смотреть на ситуацию, то да.

— В том-то и дело, что мне не проще, — от бессилия хочется рыдать, но меня до того истощили силы, что я не могу. — Нет таких слов, Макс, которыми ты бы мог помочь мне проще смотреть на свою измену! Их нет… Я бы очень хотела быть той женщиной, которая проще смотрит на такие вещи. Правда хотела бы. Но я не могу. Поэтому прошу тебя меня отпустить, — на этом месте я поднимаю отяжелевшие руки и помещаю их на плечи мужа. — Я говорю тебе здесь и сейчас, причём делаю это от самого сердца: у нас с тобой нет будущего. Пожалуйста, дай мне уйти...

Мне всё равно, если моя мольба выглядит унизительно. Я хоть на колени готова перед ним встать, чтобы закончить эту пытку.

Он думает, что у нас есть шанс помириться, а я понимаю, что если в ближайшее время мы с ним не разъедемся, то что-то во мне сломается.

Что-то такое, что потом нельзя будет восстановить никаким образом.

Сломаюсь я. Как женщина, как мать, как человек.

— Я всё это понимаю, Лада, — пока я держу его плечи, он исступлённо гладит мои волосы. — Я же тебя знаю как облупленную. Ты моя жена. И знаю, что слова не имеют ценности, особенно в таких ситуациях. Поэтому я… — по его телу проходит дрожь, которая передаётся мне. Но эта дрожь вызвана не страхом или переживанием — эта дрожь от напряжения, вызванного сильным сексуальным желанием. — Поэтому я и предлагаю тебе начать с чистого листа.

— Так не может быть…

— Может, — ласково и с надрывом спорит он. — Ещё как может. Ты, наверное, удивишься, но из нас двоих ты про Тамару думаешь намного больше, чем я. Мне по хрену на неё, — выплёвывает он с презрением. — А на тебя нет. Ещё как нет, — он ложится на меня, накрывая своим весом, но не так, чтобы я не могла дышать, а так, как делает мужчина, когда хочет…

— Макс… — я перемещаю руки с его плеч на грудь, как бы отталкивая, чтобы держать хоть на мизерном расстоянии.

— Когда у тебя были месячные?

— Это что ещё за вопрос?.. — от страха у меня начинают пульсировать щеки.

— А вдруг у тебя сейчас фертильное окно, а мы пустой болтовнёй занимаемся? — он опускается губами на мою шею и начинает целовать. — Я хочу тебя сейчас. И хочу от тебя дочь.

Меня накрывает просто чёрным отчаянием, беспросветным и глухим.

Макс по какой-то причине находится в невменяемом состоянии. Он не понимает моих слов, не принимает отказа и остаётся абсолютно глухим.

У меня нет выбора, кто бы что ни говорил.

Или, возможно, я просто делаю выбор, который в данный момент кажется подходящим…

Вытерпеть секс с мужем, усыпить его бдительность, а потом с левой — под мышку, убежать из дома.

А беременность… если вовремя принять таблетку, то её не настанет.

Кажется, всё-таки выход у меня есть.

Первая любовь мужа героини вторглась в их семейную жизнь, и принесла с собой шантаж, тайны и внебрачного ребёнка…

Верите в карму? Мы да.

Приглашаем вас в новую искрометную историю:

https://litnet.com/shrt/PfCw

Глава 20. Слава Тамары

— Мама, я хочу домой! — плачет с заднего сиденья Лёва, которого я подняла с постели непривычно рано. — Дом-о-о-о-й… К па-а-пе!

Дрожащими руками сжимаю руль и благодарю Бога, что мне вообще удалось ускользнуть из-под носа у Макса.

Повезло, что он крепко спал. Правда, не хочется думать, что именно сделало его сон настолько крепким.

У меня был только один вариант, как подвести к концу этот бесконечный, ужасный день — или, если быть точнее, бесконечно ужасную ночь.

— Всё хорошо, котик, не плачь, пожалуйста, — уличив момент, поворачиваюсь к сыну и улыбаюсь ему.

Красный, заплаканный, грустный, а главное, уставший Лёва смотрит на меня зло, исподлобья. И этот его взгляд так сильно напоминает мне Макса, что в животе всё переворачивается.

Как только Измайлов поймёт, что я сбежала вместе с сыном, разверзнутся врата ада.

Но я напоминаю себе о том, что ничто не длится вечно. Ссоры, развод, обиды — наступит момент, когда это всё подойдёт к концу.

И только мысли об этом дне дают мне силы, потому что больше черпать мне их неоткуда.

— Лада?! — сонная Валя открывает дверь и испуганным взглядом окидывает сначала меня, а потом капризного Лёву. Он всё так же, не переставая, хнычет.

Валя — моя двоюродная сестра, единственная из всех родственников, что живёт неподалёку. А ещё у неё, у самой за плечами опыт развода, поэтому мне хочется верить, что она легче остальных моих родственников воспримет такую новость.

— Какая-то беда? — она сразу же кидается к племяннику, берёт его на руки и утешает, гладя по светлой макушке.

И смотрит на меня большими, если не сказать — огромными глазами.

Если бы она со своими детьми в пять часов утра оказалась у меня на пороге, я бы отреагировала точно так же.

— Макс, — коротко поясняю я, потому что при сыне, даже несмотря на его возраст, не считаю правильным оглашать детали.

Валя стискивает веки и слегка запрокидывает голову, а потом кивает — мол, поняла.

Мы проходим в дом.

Пока она укладывает Лёву спать рядом со своими ещё спящими детьми, я достаю из багажника те вещи, которые успела собрать на скорую руку.

Тут у нас с Лёвой одежды буквально на пару комплектов. Плюс его самые любимые игрушки — чтобы у него была хоть капля того комфорта, к которому он привык у себя дома.

И только когда я переношу все вещи в дом Вали и закрываю за собой дверь на замок, у меня получается выдохнуть.
Я буквально падаю на диван, притягиваю колени к груди и не моргая смотрю в одну точку.

Так продолжается, пока перед этой точкой не возникает Валя. На её лице больше нет следов сна — она максимально собрана и серьёзна.

— Ты, может, хочешь поспать? Я тебе постелю.

— Нет.

— Голодная? Я могу погреть.

— Нет.

— Расскажешь мне, что случилось, или…

— Нет, — говорю и чувствую, как по виску течёт слеза. Горячая-горячая.

Я спешу её вытереть, потому что лить слёзы по мужу-изменнику оскорбительно, а я не на помойке себя нашла. Но слёзы не просто не останавливаются, они льются таким потоком, что я не успеваю вытирать их руками.

Валя подаёт мне салфетки, и скоро рядом со мной вырастает гора смятых, мокрых салфеток.

Двоюродная сестра молча уходит на кухню, из которой до меня долетает звук кипящего чайника.

— Ромашка или кофе? — спрашивает меня из кухни она.

— Кофе, — из заложенного горла с трудом выходят слова.

Никакая ромашка мне не поможет, а вот энергия мне нужна. Я не собираюсь наматывать сопли на кулак, чтобы меня жалели.

Поревела — и отлично, считай, выпустила накопленный стресс.

Собираю использованные салфетки и несу их на кухню, чтобы выбросить.

— Ты как? — сразу же спрашивает Валя, ставя на маленький кухонный столик две чашки ароматного кофе. Рядом — сливки и сахар.

— Лучше, — слабо улыбаюсь и отправляю в урну мусор, с которым пришла. — Спасибо, что…

На этом месте я обрываю свою благодарность, потому что не знаю, как завершить фразу.

Валя всё понимает — и, взмахнув ладонью, мол «и так понятно», жестом показывает, чтобы я села.

Достав к кофе пачку печенья и бутерброды с колбасой и сыром, она устраивается напротив.

— Сделай мне одолжение, — она пододвигает ко мне тарелку. — Съешь чего-нибудь, а то у тебя щёки провалились.

Сначала мне хочется возразить на её замечание, но потом я вспоминаю, что последние три дня питалась в лучшем случае перекусами или доедала за Лёвой то, что не ел он.

Силой, потому что у меня до сих пор нет аппетита, я запихиваю в себя бутерброд и запиваю кофе.

— Ну а теперь рассказывай, — со вздохом говорит она и откидывается на спинку стула, словно готова принять на себя всю тяжесть моей истории.

— Нечего рассказывать, — пожимаю плечами я и сквозь кухонное окно смотрю на то, как рассвет вступает в свои права. — Всё прозаично. Макс изменил, я ушла. Дальше — развод и новая жизнь.

— Твою ж… — мотает головой она. — И он туда же. Что им всем не имётся? Чего не хватает в семье? Я куда ни гляну — все гуляют, Лада. Просто все. С кем он загулял хоть? Что-то одноразовое или постоянную любовницу завёл?

Я знаю Валю, и её вопросы вызваны не любовью перемалывать сплетни, а интересом, связанным с заботой обо мне.

Когда ей изменил муж, мы точно так же сидели, только у меня на кухне. Поэтому я к ней и пришла.

— Хуже, — говорю, глядя на дно своей кружки.

— Хуже? — Валя вскидывает бровь.

— Помнишь его первую, почти жену — Тамару, с которой у них до свадьбы не дошло?

— Помню, — сестра вся подбирается и реагирует уж слишком бурно.

— Ты чего? — у меня сердце пропускает удар от плохого предчувствия.

А Валя молчит, как язык проглотила.

— Валя? — начинаю нервничать, причём так сильно, что спину прошибает горячей испариной. — Говори уже!

— Да что говорить, когда… когда её слава идёт впереди неё самой?

— Какая ещё слава? Я думала, что как только их с Максом помолвка была расторгнута, она пропала с радаров…

Глава 21. Вся правда целиком

— Она помолвку расторгла, чтобы податься в элитную проституцию. И, насколько мне известно, сферу деятельности она все эти годы не меняла.

Слова Вали производят на меня настолько сильный эффект, что я замираю и не дышу.

Мой муж сначала чуть не женился на проститутке, а потом, уже будучи женатым на мне и зная о её «пробеге», всё равно клюнул?

Меня начинает тошнить в прямом смысле слова. К лицу приливает жар, а конечности начинают дрожать крупной дрожью.

— Лада, ты чего? — бросается ко мне двоюродная сестра, когда замечает, что я снова расклеилась. — Эу, посмотри на меня!

Но я не могу никак реагировать, потому что в груди поднимается паника, а одновременно с этим тело тяжёлыми цепями сковывает боль.

— Получается, что мой муж изменяет мне с проституткой, — поднимаю на Валю невидящие глаза. — С проституткой.

Это не обзывательство, и я таким образом не пытаюсь выместить боль. Просто Макс действительно променял меня на проститутку.

Которая когда-то бросила его ради этой профессии, и если можно верить её записке, то он перед ней из-за этого потом на коленях стоял.

Ужас! Чёрный, непроглядный ужас! И как моя счастливая, спокойная жизнь превратилась в это?..

— Так, сиди на месте, сейчас тебе капель дам.

С этими словами Валя встаёт и принимается колдовать на кухне — что-то доставать из шкафчика, стучать посудой. Потом суёт мне под нос стакан с какой-то вонючей водой.

— Это капли. Не криви нос, пей давай.

Ослабшей рукой я беру у неё стакан и залпом опустошаю. Негнущиеся пальцы дрожат, и стакан падает на пол.

Валя молча его поднимает, убирает в сторону и вынуждает меня посмотреть на неё.

— Ты как? — я вижу, что в её взгляде плещется чувство сильнейшей вины. — Прости, что я на тебя так всё вывалила, дурья башка, — сокрушается Валя. — Надо было думать, прежде чем болтать.

— Ты ни в чём не виновата, — хрипло говорю я и сквозь боль смеюсь. — Это ведь не ты с проституткой любовь крутить решила...

Закрываю глаза и чувствую, как по лицу снова текут проклятые слезы, которые и так мне всю кожу уже разъели.

— А у него что, прям с ней любовь?

Сестра спрашивает меня об этом не из любопытства, а скорее из тотального неверия. Ведь где Макс Измайлов — бизнесмен, семьянин и вообще мужчина с репутацией честного человека, — и где шуры-муры с проститутками?

Даже для меня, женщины, которая знает его много лет, это шок, сравнимый, пожалуй, с концом света. Так что я понимаю, почему Валя меня об этом спрашивает.

— Ну… если верить Максу то нет, не любовь. А если посмотреть на факты... то он последние три дня непонятно где был. Говорит, что на работе, якобы в командировку ездил. Но я не верю, Валя… Не. Ве. Рю.

Не знаю, помогли ли мне капли или первичный шок сам сошёл на нет, но через несколько мгновений я прихожу в себя и снова могу мыслить ясно.

Мне по-прежнему больно, но это чувство больше не опоясывает меня, лишая возможности дышать.

Просто тупая агония в сердце. А вместе с ней — десятки вопросов, которые взрывают мою голову.

— А ты, откуда всё это про неё знаешь? — решаю идти до конца. — Про проституцию и причину их с Максом расставания?

Также хочу спросить, почему она об этом никогда не говорила мне, но решаю не давить на неё.

Скорее всего, она просто берегла мои чувства. Я бы на её месте поступила точно так же.

— Ну нет, дорогуша. С тебя на сегодня хватит! — Валя смотрит на меня всё так же виновато. — И так вон вся белая как бумага сидишь. Дети скоро встанут, так что давай успокаиваться будем. Обе, а то что-то у меня тоже давление шалить начинает.

Я сначала киваю словам Вали, а потом понимаю, что неведение будет медленно меня убивать.

— Лучше я сейчас услышу полную историю, чем буду получать её кусками. Пожалуйста.

Сестра молчит. Вздыхает.

— Не понимаю я, чего этим мужикам не хватает, — Валя накрывает лицо ладонями, а потом начинает рассказывать: — Да бывший мой же в полиции работал. И как-то раз показывал мне фотки с задания, хотя ему этого делать было нельзя, а он похвастаться, видно, хотел. Ну и, значит, листает он фотографии, рассказывает про какой-то элитный бордель и как они его брали. А я смотрю, на фотках знакомое лицо. Клянусь, я тогда обомлела, но это точно была Тамара, — уверенно говорит Валя. — Их потом, конечно, высокопоставленные клиенты отмазали, и дело замяли, но, как говорится, все всё поняли. Я до этого только сплетни слышала про нее, а тут на тебе.

— Кстати, а откуда ты знаешь, что это она разорвала помолвку с Максом?

Этот вопрос тоже меня очень сильно волнует, потому что сам муж об этом никогда не распространялся. И у меня вообще всегда было впечатление, что это он в последний момент разорвал отношения с Тамарой.

Да вот только её записка и то, что мне сейчас рассказывает Валя, всё это формирует совершенно другую картину.

Такую, что я чувствую себя ненужной дурой, которую использовали, и от скуки сначала решили заменить женщиной лёгкого поведения, а потом вернуть на место жены.

Меня наизнанку выворачивает.

Я не знаю, как дальше жить. И дело вовсе не в разбитом сердце, а в предательстве длиною в жизнь.

— Валя, не молчи, — говорю сестре, которая так и сидит напротив, проглотив язык. — Смело говори мне правду. Всю. Целиком.

— Правду, — качает головой она. — Только кому от этой правды станет легче? Ну ладно…

Глава 22. Что-то не так...

А правда была банальной и произрастала из того, что мне Валя уже рассказывала. Тамара решила променять Макса на проституцию. Всё.

На том моменте, когда двоюродная сестра хотела рассказать мне, что после такого поворота событий происходило с Максом, я сама попросила её замолчать.

Да и вообще, мне поменьше нужно думать про своего будущего бывшего мужа. Сейчас главное — набраться сил и развестись, чтобы получить успокоение.

А то я чувствую, что безумие ходит рядом со мной и дышит мне в спину.

Вале я сказала, что со мной всё хорошо. Она, конечно, не поверила, я это видела по её глазам, но дистанцию соблюдает, за что я ей благодарна.

Одно я понимаю точно: мне нужно вернуть свою жизнь в нормальное русло. Постараться максимально это сделать, чтобы начать как-то выплывать из этого ада.

Кажется, психологи называют это заземлением, техники которого помогают вернуться в реальность.

Поэтому рано утром я поднимаю Леву и отправляю в садик, предупредив воспитательницу, чтобы, если за ним придёт папа, мне сразу же сообщили.

Не то чтобы я жду от Измайлова подставы, но расставания редко проходят гладко.

Затем я возвращаюсь домой к Вале и заставляю себя — вот буквально заставляю — лечь спать.

И пары часов оказывается достаточно, чтобы я могла мыслить, во-первых, куда более позитивно, во-вторых, продуктивно.

А ещё понимаю, что, неважно, насколько сильно мне не хочется больше встречаться с Максом, я должна вернуться в дом сегодня же. Чтобы он между строк прочитал то, что я не боюсь его.

— Дурная? — Валя загораживает собой проход. — Куда ты, говоришь, собралась?

— Домой за вещами.

— Туда, где тебя ждёт Измайлов? Чтобы сгрести тебя в охапку и запереть на хрен?

— Не накручивай, всё будет хорошо.

— Ты же сама вчера говорила, что он не хотел тебя отпускать! Приехала вся никакая, Лёвка у тебя на руках висел зарёванный весь. Будь себе другом, отдохни хоть немного. Зачем сразу рвёшься обратно туда? Ничего с твоими вещами не станет. Мои носить можешь, я и тебе, и Лёвке дам, если надо…

— Валь, — мягко перебиваю сестру, — дело не в одежде, а в том, что я хочу показать Максу, куда движется наш с ним брак. Вот и всё. А если я сейчас пропаду на неделю, и параллельно с этим ничего не будет происходить, тогда он точно подумает, что я блефую.

Валя обеспокоенно смотрит на меня исподлобья. Волнуется, и это видно.

— Ты Макса знаешь намного лучше, чем я, но всё равно это кажется мне плохой идеей.

Я не раскрываю Вале правды о том, что сама до конца не уверена в том, что намереваюсь сделать. Но сидеть на месте, сложа руки, я не хочу и не буду.

К тому же, я хорошо себя знаю, такого запала энергии на столь важное дело у меня будет немного. А пока на адреналине, самое время делать неприятные, но важные дела.

Собрав волосы в хвост, я надеваю растянутый домашний свитер, джинсы. Набрасываю на себя тонкую куртку, обуваюсь в кроссовки и сажусь за руль, обхватывая его негнущимися пальцами.

Добираюсь до семейного дома я быстро, даже слишком быстро. Обычно дорога от нас до Вали казалась длинной и скучной, а тут время пролетело, и вот я уже заворачиваю во двор.

Машина Макса на месте.

От этого сердце подскакивает до самого горла, и у меня даже возникает порыв развернуться назад. Но я себя заставляю сначала заглушить двигатель, потом выйти из машины и подняться на крыльцо.

— Открыто, — голос Макса бьёт меня невидимой плетью по спине, заставляя выпрямиться и сделать глубокий вдох.

Я толкаю входную дверь, что и правда оказалась приоткрытой. Прохожу внутрь и сразу нахожу взглядом мужа.

— Привет, — сначала он поднимает на меня глаза, а потом выпрямляется сам. — Я уже думал, ты не объявишься.

— Что ты делаешь? — я прохожу вглубь гостиной, по которой расставлены десятки коробок.

Такие обычные используют для переездов. Так, стоп? Я поднимаю на мужа глаза, и по моему взгляду он понимает, что я запуталась. И решает пояснить:

— Я съезжаю, — нехотя выталкивает он и рукой показывает на те самые коробки.

Теперь я отмечаю, что и внешний вид у него не самый классический. Я привыкла к деловому Максу Измайлову. А тут мой муж в домашней майке, спортивных штанах, с испариной на лбу.

— Съезжаешь? Я тебя правильно услышала? — я медленно произношу каждое слово, потому что чувствую себя сапёром на минном поле.

Мне просто не могло так повезти. Чтобы он сам, после всех скандалов, согласился и уехал?

— Да, правильно. Я хочу, чтобы вы с Лёвой жили в доме.

У меня из груди вырывается облегчённый вздох. Измайлов замечает. Его лицо сразу же мрачнеет, как будто он воспринимает мою реакцию за оскорбление.

— Понятно, — сую вспотевшие ладони в карманы куртки. — Я, вообще-то, приехала сюда за нашими вещами. А оно вот что.

— Мне нужно ещё пару часов, — сухо поясняет Макс. — Потом можете возвращаться.

— Давай помогу, — само вырывается.

— Ты? — на губах мужа появляется злой оскал. — Откуда вдруг такая доброта? Хочешь помочь мне свалить отсюда побыстрее?

Он смотрит на меня с высоты своего большого роста, мрачным взглядом из-под чёрных ресниц.

Меня пронзает током, но я не подаю вида и держусь прямо. Закончились те времена, когда я от одного его взгляда превращалась в воду, задачей которой было обогнуть каждый острый угол этого камня.

— Нет, спасибо. Я откажусь. Можешь ехать. Я тебя оповещу, как только дом будет свободен. Потом вернёшься и отпразднуешь. Можешь даже вместе с Валей.

Тут меня снова пронзает током, но в этот раз у меня на лице всё написано, и Макс, прочитав мою реакцию, усмехается.

— Ты правда думала, что я не знаю, где мои жена и сын ночуют? — дальше наступает долгая пауза, во время которой я слышу, как грохочет пульс в ушах.

Значит, у меня вовсе не было преимущества перед Измайловым, а я его себе придумала. Он, как и раньше, держит всё под контролем и мог легко нас с сыном вернуть. Вот легко.

Глава 23. Твоя гордыня

— Дом свободен.

Макс звонит мне, чтобы сказать эту одну-единственную фразу. Я застываю с телефоном в руке и не дышу.

Мне почему-то кажется, что он должен сказать что-то ещё.

— Ты меня слышишь, Лада?

— Слышу, — хрипло отвечаю я и, прочистив горло, повторяю: — Слышу. Ты сказал, что дом свободен.

— Да, — мрачно отвечает он, а я сквозь телефонный разговор чувствую настолько сильное напряжение, что у меня по телу пробегают электрические змейки. — И еще. Развод я тебе дам.

Бух-бух-бух. Сердцебиение нарастает не только в скорости, но и в силе, а потом сердце и вовсе подскакивает к горлу, лишая меня возможности полноценно вдохнуть.

— Хорошо, спасибо, — глупый ответ, но я не знаю, что ещё сказать.

Не описать словами, какое огромное облегчение я испытываю в этот момент. Выражение «как гора с плеч» вдруг стало предельно понятным.

— Спасибо? — дёргает меня за мои слова Макс.

Я слышу в его голосе злость, которая пронизывает каждый звук и сочится даже в паузах. Она похожа на яд, который отравляет всё вокруг.

Едва борюсь с желанием бросить трубку, потому что всё внутри меня кричит об опасности, которую сейчас представляет Измайлов.

Я правда не понимаю, что подтолкнуло его на то, чтобы освободить дом и дать мне развод.

Но благодарю Бога за то, что это случилось. Потому что, глядя правде в глаза, мне нечем противостоять такому мужчине, как мой муж.

Он сильнее. Умнее. И расчётливее. Причём это не значит, что он коварен. Хотя… разве притащить в свой дом любовницу — это ли не коварство последней степени?

Тяжело вздыхаю и набираю в легкие воздух.

— А что ещё ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Мне кажется, «спасибо» — это нормальная реакция. Или нам теперь нужно быть смертными врагами только потому, что мы разводимся? У нас с тобой общий сын растёт, и мы с тобой должны подавать ему достойный пример. Думаю, вежливость по отношению друг к другу хорошее начало.

Выслушав меня, Макс шумно выдыхает в трубку. Его дыхание выдаёт истинное отношение к моим словам. Плевал он на них.

— Смешная ты, — бьет меня словами он. — Единственный достойный пример, который мы могли дать нашему сыну ты профукала из-за своей гордыни. Пацану нужна полная семья, чтобы он вырос мужчиной. Но ты решила по-своему, а я не какой-то конченый урод, чтобы тебя заломать и силой заставить рядом с собой жить, — на этом месте он делает паузу, и, наверное, вовремя, потому что меня наизнанку выворачивает от его слов.

Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы прийти в себя. Ведь какое-то время я правда думала, что заставит. Была в этом уверена, потому что такой, как Макс заставить такую, как я — мог. Точка.

— Лучше два счастливых родителя порознь, чем полная семья, в которой все друг друга ненавидят… — я произношу эти слова тихо, потому что достаю их из глубины своего сердца.

То, что Макс считает гордыней, таковой не является. Просто если я останусь с ним после измены, то возненавижу себя за слабость.

Ему невдомёк, что дело даже не в нём, а в том, как я себя чувствую после его поступка.

Развестись с ним сейчас — это значит дать себе будущее без боли. Будущее, в котором я смогу дышать полной грудью и напоминать себе, что в самый тяжёлый момент своей жизни я приняла единственное правильное решение.

Ушла от мужчины, которого люблю после того, как он предпочел мне другую.

— Лада, — он напоминает мне, что моё имя из его уст может звучать непривычно ласково, — всё с точностью наоборот. У нас могла быть счастливая семья, а сейчас будут два родителя порознь, которые друг друга ненавидят, и застрявший между ними ребёнок.

Слова Макса звучат как пророчество, и этим сильно меня пугают. Я кладу трубку и отбрасываю от себя телефон в дальний угол, словно ядовитую змею.

Мне плохо от его слов. Но в этом большом и всеобъемлющем «плохо» мне удаётся выцепить неожиданную деталь.

Я всем своим нутром чувствую, что Максу тоже больно, отсюда и яд в словах, и злые реплики.

Более того, я даже верю, что он правда хочет сохранить нашу семью, но больше не предпринимает попыток из-за моего противостояния.

Возвращаю взгляд на телефон и чувствую, как у меня кончики пальцев горят от желания снова его набрать. Но что я ему скажу?

«Поверни время вспять, Измайлов, и не уезжай из дома в ночь, чтобы спать с Тамарой? Цени меня, свою жену, больше, чем бывшую невесту, которая подалась в проституцию?..»

Но ведь это фантастика, и неважно, насколько сильно мне бы хотелось повернуть прошлое вспять.

Конечно же, я телефон в руки не беру и ему не звоню.

Зато на следующий день на меня, как из рога изобилия, сыплются самые разные звонки от представителей бывшего мужа.

Макс всерьёз и сразу занялся нашим разводом.
Позаботился он и о том, как нам правильнее и целесообразнее разделить имущество.

Я сидела у нотариуса, сканируя глазами бумаги, в которых был перечислен список совместно нажитого имущества, и чувствовала, как меня тошнит. Вот в прямом смысле слова, без преувеличения.

Меня триггерило и обижало то, что брак, который был построен на любви, закончился разводом, в котором было предусмотрено всё. Наши с Максом отношения превратились в списки, цифры, условия и договорённости.

А ещё ни на одном заседании суда, встрече с юристами или нотариусом он никогда не появлялся и неизменно посылал своего представителя.

С одной стороны, это сильно облегчило мою жизнь — я лгать не буду. Но с другой стороны, я понимала, что это демонстративный жест, показывающий, что он думает обо мне и о нашем разводе.

Что это всё фарс и вообще выеденного яйца не стоит.

Но я держалась стойко, и с горем пополам через несколько месяцев нас с Максом развели.

— Лада? — когда после нескольких месяцев бойкота я слышу голос уже бывшего мужа за спиной, у меня внутри всё опускается.

Я напоминаю себе, что самое тяжёлое уже позади.

Глава 24. Два признания

Некоторое время спустя

Я сижу на лавочке у детской площадки и держу на коленях рюкзачок своего сына. Он положил туда свои любимые книги, журнал с наклейками и любимого плюшевого динозавра.

Между книжками он положил открытку, которую мы вместе с ним вчера рисовали для его папы. Лёва сам попросил меня ему помочь.

На открытке, что неудивительно, динозавр, вокруг которого зелёная лужайка, а в небе несколько голубых облачков и жёлтое солнце.

В развороте открытки, написанные рукой сына слова: Папа, я тебя люблю!

Пара букв написаны в зеркальном отражении, но это делает открытку еще более милой.

Я до сих пор помню тот момент, когда поздно вечером раздался звонок от бывшего мужа. Это было несколько дней назад.

Он сухо оповестил меня о том, что прилетает, и что сразу же хочет забрать к себе сына на несколько дней. Я согласилась сразу же, потому что и Лёва, и Макс этого хотят.

А мне, в моём положении, пару дней тишины будут только на руку. Чем больше срок, тем хуже у меня сон. Также было и с сыном.

Лёва бегает по площадке, играет с другими детьми, смеётся и шутит. А я, не подавая виду, оглядываюсь по сторонам, глазами ищу фигуру бывшего мужа. И в какой-то момент нахожу её.

Он подходит к площадке со стороны парковки. Белая футболка с коротким рукавом, синие джинсы. Даже непривычно видеть его вне делового костюма, но и такая одежда ему отлично идет.

Сегодня действительно жаркий день, и надеюсь, он не спросит меня, что я здесь делаю в оверсайз-свитере.

В руках у Измайлова огромный ти-рекс, с которым он направляется к ничего не подозревающему Лёве. Я наблюдаю за моментом сюрприза с умилением и улыбкой на губах.

Макс отличный отец. Любящий и внимательный. И это он привил сыну любовь к древним рептилиям.

Он зовёт Леву по имени, а когда тот его замечает, присаживается с распахнутыми объятиями.

Лёва сначала даже не замечает подарок — ти-рекса, которого Макс посадил рядом с собой, — и со всех ног несётся к папе, не замечая больше никого и ничего.

Сын визжит от радости и повисает на бывшему муже, словно маленькая обезьянка.

Я вижу, что Измайлов рад видеть Лёву, для них обоих это была долгожданная встреча. Но хоть убей, я не понимаю, как он мог несколько месяцев вообще не общаться с сыном.

Нам всем полезно иногда побыть наедине со своими мыслями. Но два месяца? Отложив в сторону обязанности отца, к тому же дистанционные?

Или он эти два месяца занимался чем-то другим?.. Чем-то, что ему непременно нужно было скрыть от меня?

На этом месте я вздыхаю, напоминая себе, что не у одного Макса есть секреты.

— Мама, мама, мама! — бежит ко мне сын, а следом за ним подходит бывший муж. У меня сердце уходит в пятки, потому что я не знаю, откуда найду в себе силы вести себя естественно. — Папа приехал, и он подарил мне самого большо-о-о-о-го динозавра в мире! Смотри!

— Вижу, милый, — глажу сына по белокурой макушке. — И правда очень большой динозавр.

— Привет, Лада, — спокойно говорит Измайлов, а у меня от одного звука его голоса внутри начинают порхать бабочки, которых просто не должно больше существовать.

— Привет, Макс, — я поднимаю на него глаза и приветливо улыбаюсь.

Вот прямо от всей души улыбаюсь. Пусть он подумает, что между нами всё безоблачно, заберёт к себе сына и уедет с Богом.

А я поеду домой и займусь тем, чем занимаюсь уже много недель подряд: подумаю, как мне выйти из сложившейся ситуации.

Правда, выход из неё только один — сказать Максу правду, как есть. Но я не могу перебороть свой страх, он опоясывает меня тяжёлыми цепями и полностью парализует.

— Как дела? За время моего отъезда что-нибудь случилось? — Измайлов буквально впивается в меня внимательным взглядом.

А у меня от его вопроса почва уходит из-под ног. Он, конечно, имеет в виду какое-нибудь событие, скорее всего связанное с Лёвой.

Но я, как тот самый вор, на котором шапка горит, сижу, как будто на углях, и думаю, что он меня вот-вот раскроет.

— Да вроде нет, — спокойно отвечаю. — Всё по-старому. Лёва вон загорел только.

— Вижу, — Макс переводит взгляд на сына, а потом снова на меня. — А ты чего такая бледная? Ещё и в свитере? — в момент, когда он взглядом начинает ощупывать мою фигуру, меня прошибает горячим потом. — Ты, может, простудилась? — нахмурив брови, спрашивает меня бывший муж.

— Да, — лгу я, испытывая внутреннюю благодарность за то, что он подсказал мне лазейку,— меня что-то знобит с самого утра.

— Могла сказать, я бы сам заехал.

— Нет, что ты, в этом не было необходимости, — я так широко и долго улыбаюсь, что у меня скулы болеть начинают от напряжения. — К тому же сюрприз для Левы, как вижу, удался. А значит, моя жертва была ненапрасной.

На этом месте Измайлов расслабляется. Складка между тёмными бровями разглаживается, а значит, я зря боюсь, и он ничего не подозревает.

— Дружок, сбегай пока поиграй с приятелями, — Макс внезапно отсылает Лёву и садится на скамейку рядом со мной. — А мы тут пока с мамой кое о чём поговорим.

Сказать, что в этот момент у меня душа едва не покинула тело — это ничего не сказать.

Уверена, что моё бледное лицо сейчас обильно покрывается румянцем цвета свёклы.

Я инстинктивно хочу отсесть как можно дальше, но понимаю, что это будет выглядеть странно.

Мне нужно вести себя естественно. Только как я это «естественно» буду из себя выжимать, когда меня бросает то в жар, то в холод, а ещё из-за токсикоза регулярно подташнивает, огромнейший вопрос.

— Я тебя слушаю, — инстинктивно пытаюсь втянуть живот, но потом бросаю эту затею и всё тем же рюкзачком сына прикрываю округлившиеся формы. — Ты о чём-то хотел поговорить?

— Как вы с сыном? — едва ли не ласково спрашивает Макс и разворачивается ко мне вполоборота. — Ты справляешься одна? Денег хватает?

В этих вопросах нет ни капли упрёка. Мой бывший муж действительно заботится о нашем сыне и его благосостоянии.