«На время снижения спинки кресел должны быть приведены в вертикальное положение, шторки иллюминаторов подняты, ремни безопасности застегнуты» — ровным доброжелательным тоном говорят динамики самолета.
Выполнив все требования, я сглатываю тревогу. Мое измученное сердце ухает вниз вместе с возвращающей меня в Москву железной махиной. Живот завязывается узлом.
— Я тоже боюсь посадки, — доверительным тоном шепчет сидящая рядом пожилая женщина, — каждый раз думаю, что отвалятся шасси.
— Не отвалятся, — качаю головой с улыбкой.
— Да, знаю-знаю...
Скачок атмосферного давления закладывает уши, и я прикрываю глаза. Гул двигателей становится громче, последний рывок вниз и, наконец, столкновение с землей.
Счастливые пассажиры хлопают в ладоши, я же ни малейшего облегчения не чувствую, потому что меня ждут не семья и уютный дом, а встреча с мужем, который предал, и развод.
Пора обрубить все, что связывает меня с прошлым, и больше никогда не оглядываться назад.
— Наташа! — слышу знакомый, доносящийся из толпы встречающих, голос.
Останавливаюсь и, вытянув шею, ищу глазами Дениса, моего друга.
— Наташ, я тут! — вскоре раздается совсем рядом, и мужская рука осторожно обвивает мои плечи.
— Привет! — восклицаю, подставляя щеку для поцелуя. — Давно ждешь?
— Только что приехал.
Предпочитаю верить, чтобы не мучиться угрызениями совести. Мы получаем мой багаж и выходим из здания аэропорта. Мазнувший по лицу прохладный ветер забирается под ворот свитера и скатывается по спине волной озноба.
— Бр-р-р...
— Отвыкла? — смеется Денис. — Ничего, скоро тепло!
Забираюсь на переднее сидение его седана и прячу озябшие ладони в рукава куртки.
— Ну что?.. Как тебе Европа? Понравилась?
— Понравилась, — отвечаю негромко. — Я с удовольствием осталась бы.
Почти три месяца назад, когда Березовский изменил мне буквально в прямом эфире, я бежала из страны вместе с голландцами, которые предложили поработать в их галерее фотографом. Шенген, который муж оформил для нашего совместного путешествия, оказался как нельзя кстати.
Мне нужно было время, чтобы научиться заново улыбаться, почувствовать вкус к жизни и перестать разваливаться на куски каждое утро.
Не скажу, что все задуманное сбылось, но однажды я проснулась и решила, что готова встретиться лицом к лицу со своим главным страхом. Развестись, вернуть девичью фамилию и научиться быть счастливой без него. У меня есть на это веские причины.
— На сколько у вас назначено? — спрашивает Денис, не открывая взгляда от дороги.
— На четыре часа.
— Успеешь перекусить и отдохнуть.
— При условии, что я тебя не стесню.
Мы обговаривали этот момент по телефону, но мне все равно крайне неудобно доставлять ему какие бы то ни было неудобства.
— Завязывай, Наташ, — отмахивается он, — сказал же, что рад помочь. Ты такую рекламу моей школе сделала! Ко мне даже из ближнего зарубежья поехали!
— Правда?! Ты не говорил!
Я давала интервью одному известному в определенных кругах профильному каналу и на вопрос, кто научил меня фотографии, назвала школу Дениса.
— Да. Так что можешь рассчитывать на комнату в моей квартире на какой угодно срок.
— Пару дней, Денис, не больше, — тут же говорю я, — У меня завтра встреча с риэлтером.
— Уже определилась, что именно хочешь?
— Да.
Остановившись на светофоре, посылает мне ободряющую улыбку. Я смущаюсь.
Как вышло, что почти чужой мне человек, которого я знала всего три месяца до моего отъезда, сейчас единственный, с кем я могу поделиться своими планами и переживаниями? Он был рядом в момент, когда все случилось, помог вывести из старой квартиры самые необходимые вещи, документы и отправил меня подальше отсюда.
А тот, кого я большую часть сознательной жизни считала частью себя, вдруг стал чужим и далеким.
Разогнав спазм в груди тремя глубокими вдохами, расстегиваю молнию пуховика, и решаюсь задать наиболее волнующий меня вопрос:
— Денис, ты поможешь мне с работой?
— Не вопрос.
— Спасибо!
В его квартире я уже была. Смутно помню те два дня после измены Ромы, но знаю, что она в девятиэтажном доме в относительно новом жилом комплексе.
Пока он распаковывает контейнеры с готовой едой, я быстро принимаю душ и наношу макияж. От мысли, что увижу его всего через пару часов, мое самообладание трещит как весенний лед.
Сегодня последний день нашего брака.
Ужаснувшись, роняю тюбик с тушью в раковину и зажимаю рот обеими ладонями. Из глаз брызжут слезы. Эмоции, похожие на те, что я испытала, увидев измену своими глазами, забивают горло и грудь битыми осколками.
Предатель! Как красиво и жестоко ты избавился от меня!
Позволив себе минуту слабости, я умываюсь холодной водой и крашусь заново. Потом сушу волосы, собираю их в высокий хвост и надеваю купленный в Милане костюм.
— Наташ, поешь немного!
— Я не хочу! — отзываюсь, глядя на себя в зеркало сбоку.
Отлично.
— Тебя не тошнит?
— Нет. Вечером перекушу.
Все равно сейчас я даже кусочка проглотить не смогу.
В загс, где нам с Березовским назначена процедура развода, еду на такси. В голову лезут воспоминания о нашей свадьбе, которые я отгоняю своими обидами и разочарованием.
Слишком дурой я тогда была — даже представить стыдно.
Приезжаю на полчаса раньше и, расстегнув пальто, иду к указанному в уведомлении кабинету.
— Наталья Викторовна! — вдруг слышу за спиной и резко оборачиваюсь.
По коридору с папкой в руках шагает невысокий солидный мужчина.
— Да?..
— Степанов Владимир Игоревич, адвокат вашего мужа.
— Адвокат?.. — теряюсь я. — Почему он сам не пришел?
— Поговорим?.. — предлагает официальным тоном. — Пройдемте в кабинет.
Указав направление ладонью, он ведет меня в другое крыло здания и, открыв дверь, пропускает вперед.
— Присаживайтесь.
— Это он послал вас? Зачем?.. — нервничаю я. — Где он сам?
— Он задерживается.
Ну, конечно!.. Он задерживается! У него снова важные дела!.. Важнее собственного развода!
Сев ровно напротив, мужчина складывает руки на столе.
— Вы же знаете, Наталья Викторовна, что при несогласии одного из супругов, вас развести могут только в суде?
Распрямив плечи, я перехватываю твердый взгляд мужчины. В нем ни намека на шутку.
— Несогласии?.. О чем вы говорите?
— Роман Алексеевич не готов дать вам развод, — проговаривает он безэмоционально, даже не подозревая, какую бурю вызывает в моей душе.
— Что?! Мой муж изменил мне на глазах миллионов людей, жестоко втоптав в грязь наш брак и все, что нас связывало, — выпаливаю пулемётной очередью. — Я требую развод!..
— А мой доверитель против развода. Он любит вас и сделает все, чтобы спасти этот брак, — сухо сообщает адвокат Березовского.
— Спасти брак? — взрываюсь, забывая о просьбе врача не делать резких движений. Внизу живота странно тянет. — Я никогда его не прощу. Так и передайте.
Адвокат снисходительно улыбается.
— Давайте не будем устраивать сцен. Роману Алексеевичу шумиха ни к чему.
— Мне плевать! Я не хочу иметь с ним ничего общего.
В этот момент дверь открывается, и в кабинет заходит Рома. Мое сердце, глухо ударившись о ребра, перестает биться. Я цепенею, и только маленькая девочка внутри плачет навзрыд.
— Здравствуй, Наташа.
Он сильно изменился. Те же рост, цвет глаз и волос, но абсолютно незнакомая мне энергетика. Чужой человек.
Остановившись у входа, он вынимает руку из кармана черного пальто и смотрит на запястье. Все новое. И часы, и пальто, и деловой костюм с белой рубашкой.
Я знаю, что он все-таки достиг поставленной цели.
— Здравствуй, — отзываюсь глухо.
Пристальный взгляд жжет лицо и шею.
— Как законный представитель интересов Романа Алексеевича, я еще раз обозначу нашу позицию, — официальным тоном проговаривает адвокат.
Двинувшись с места, Березовский проходит мимо, коснувшись рукавом пальто моего плеча, и опускается на свободный стул. Наши глаза оказываются почти на одном уровне, но ответить на его взгляд — все равно, что добровольно с колючей проволокой обниматься. Поэтому я предпочитаю смотреть на папку на столе или на свои сцепленные в замок руки.
— Мой клиент не намерен разводиться с вами, Наталья Викторовна. Он уверен, что вы придете к взаимопониманию и решите сохранить ваш брак.
— Нет, — отвечаю я и тут повторяю громче, — Нет! Я твердо намерена расторгнуть брак!
— Роман Алексеевич считает, что для этого нет веских оснований, а развод — это...
Ударившая в голову кровь мгновенно выбивает из зоны мнимого спокойствия.
— Роман Алексеевич, должно быть, идиот, если так считает!
За прошедшие три месяца я почти научилась контролировать свои эмоции. Почти. Но сейчас, когда их из меня тянут силой, я сдерживаться не буду.
— Я требую развода, и если ваш клиент не подпишет согласие уже сегодня, завтра я подаю в суд!
— Выйди, — вдруг слышится негромкий голос Березовского.
От властных ноток в нем даже у меня волосы на затылке шевелятся. Тут же поднявшись с места, адвокат поправляет полы пиджака и спешно покидает кабинет.
Мы остаемся вдвоем. Температура в помещении сразу падает до критических значений. Кожа покрывается коркой льда.
Рома встает со стула и, развернув, седлает его. Расположив обе руки на спинке, берет меня в прицел своих глаз. В фокус моего зрения попадает край манжеты рубашки, серебристый металлический браслет и ребро ладони, которой он трогал грудь Ильяны.
Незаметно сглатываю.
— Как ты? — спрашивает тихо.
— Отлично. Получу свидетельство о расторжении брака, и станет совсем все прекрасно.
— Как ты жила эти три месяца? Чем занималась? — игнорирует мой выпад.
— Я жила в красивой стране, общалась с приятными людьми и занималась любимым делом.
Молча кивнув, Рома ощупывает глазами мое лицо. Толком не зажившая рана в груди начинает кровоточить. Я больше не чувствую нашего магнитного поля.
— Мне тебя очень не хватало.
— Мне это не интересно, Ром. Дай мне развод и забери свою чертову фамилию.
— Развода не будет.
— Будет.
— Нет, — отвечает ровно, — Адвокат четко обозначил мою позицию — я не вижу для него веских оснований.
Меня разрывает на ошметки. Накрыв рукой лежащую на столе папку, я в ярости толкаю ее. Она летит и, ударившись о спинку стула Березовского, падает на пол.
— К черту адвоката! Ты больной придурок, Рома, если думаешь, что я не разведусь с тобой! Я сделаю это через суд!
— Я буду препятствовать всеми силами. Зря потратишь время и нервы.
— Какими силами?! — не сдерживаю смеха, — Что ты сделаешь? Докажешь, что трахая певицу, ты думал только обо мне?!
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Нет! Упаси боже, копаться в этом дерьме! Это без меня, пожалуйста!
— Никакого дерьма больше нет. — неожиданно подается вперед и, протянув руку, пытается коснуться меня, — Наташа...
Я шарахаюсь от него как от прокаженного и впервые за сегодня отвечаю на его взгляд. Толчок в грудь и тупая боль в горле застигают врасплох. Прикусываю трясущуюся нижнюю губу.
— Не смей, — шепчу еле слышно, — никогда...
— Прости меня.
Я почти не вижу его лица из-за наполнивших глаза слез. Но слова его входят в сердце как нож в масло. Почти не больно, но ощущение чего-то инородного не дает сделать вдоха.
— Я не то чтобы обсуждать, даже думать об этом не хочу. Ничего уже нет, Ром. Все умерло в тот самый вечер. Мне даже прощать нечего.
— Ты сильно обижена, Гайка.
— Не называй меня так! Я не обижена, я смертельно разочарована в тебе, Рома!
Оттолкнув стул, поднимаюсь и запахиваю полы пальто. Взгляд Березовского тут же охватывает меня всю. Хмурится, словно заподозрив что-то.
Катись к черту! Сначала развод мне дай!..
— Развода не будет, — заявляет ровно, словно подслушав мои мысли, — Я смогу все исправить.
Повесив сумку на плечо, машинально заправляю прядку волос за ухо и устремляюсь к двери. Он встает и, даже не глянув на папку на полу, идет следом.
— Добрый день, уважаемые радиослушатели! С вами снова Генрих Довлатов.
Пока звучит бодрая музыкальная заставка, максимально собираюсь и поправляю объемный микрофон. Галстук душит. Я терпеть их не могу.
Лицо пощипывает от легкого перевозбуждения.
Ощущение сбывшейся мечты — скоротечно, как всплеск чистого адреналина в крови, но я научился воссоздавать этот бурлящий взрыв ровно в такие моменты, как сейчас.
Ведущий продолжает:
— В эфире «Голос Москвы» и наша традиционная информационно-аналитическая рубрика «Говорим с властью». Сегодня у меня в гостях крайне перспективная фигура в политической жизни нашей страны. Человек, который наверняка вам уже знаком — Роман Алексеевич Березовский — общественный деятель и один из самых молодых членов партии «Современная молодежь». Роман Алексеевич, вас не обижает, когда про вас говорят, так явно акцентируя внимание на возрасте?
— Добрый вечер, уважаемые радиослушатели, — четко произношу, расслабляясь и от этого чувствуя себя еще увереннее. — Молодость, Генрих — это то, что быстро проходит. К тому же мне действительно всего двадцать шесть лет. Для большой политики я пока не готов, мой путь только начинается. Поэтому, отвечая на ваш вопрос: нет, не обижает.
— А почему именно партия «Современная молодежь»?
— Их программа мне близка.
— А как же личные амбиции?
— Оскар Уайльд говорил: «Амбиции — это последнее прибежище неудачников». Я себя к таковым не причисляю. Я работаю. Каждый день. У меня есть цель. Цель моей жизни!.. — делаю паузу и, опустив глаза, сжимаю ладони. — Больше у меня ничего нет…
— Впечатляюще, — восклицает Генрих. — А как же любовь?.. Журнал «Бизнес Форум» на прошлой неделе назвал вас одним из самых завидных женихов Москвы. Я на сваху непохож, и разговор у нас о другом, но наши слушательницы не простят, если не спрошу. Ваше сердце свободно?
— Конечно, нет. Мое сердце, как и моя голова, всегда заняты рабочими процессами, потому что все это для меня не просто слова. Но… могу сказать, моя семья при этом всегда для меня в приоритете. Железно.
Размяв затекшую шею, поправляю часы и смотрю на ведущего максимально открыто. Он рассуждает, уводя разговор совершенно в другое пространство:
— Вы достаточно неоднозначная личность…
— Что вы имеете в виду?
— К примеру, последний скандал с тем видео на вашем сайте, Роман Алексеевич… Помните?
Мудак конченный. Этих вопросов запланировано не было.
Взяв стакан с водой, смачиваю горло одним жадным глотком.
Смотрит на меня победно.
— Я думал, мы с вами поговорим о более серьезных вещах, — давлю интонацией. — Я ничего не скрываю и никого не боюсь. То, о чем вы говорите, каждый слушатель может увидеть и в музыкальном клипе, который вышел еще два с половиной месяца назад и стал самым популярным медиа-событием начала этого года. Ничего неоднозначного в работе режиссера и операторской группы нет. Это искусство. Всего лишь, искусство монтажа. Но очень достойное, замечу. Секс — это красиво. Мы все взрослые люди.
Поправив очки, Генрих неожиданно смягчается:
— Да, соглашусь. Клип я видел… Простите, Роман Алексеевич, что смущаю вас.
— Меня сложно чем-то смутить, — произношу с холодной улыбкой. — Будь честным человеком и тебе нечего будет стесняться.
— Тоже Уайльд? — хитро прищуривается.
— Нет… Это мое жизненное правило!.. Как и то, что если о вопросах молодежи будут разговаривать только после скандалов, то я буду в них участвовать. Снова и снова. Потому что привлечь как можно большее количество избирателей к проблемам, допустим, нашей неидеальной системы образования — задача, которую я сам перед собой поставил. Шоу-бизнес — неплохой инструмент на пути к цели. Я умею грамотно им пользоваться, не становясь его частью.
— Вы довольно быстро разбогатели… — снова наседает.
Пидорас ты конченный, Генрих.
— Это тоже закономерно, — злюсь, но качественно это скрываю. В студии идеальная тишина, на за стеклом вижу человек пять, на вид все ошарашены речью ведущего. — Я много работал, не боялся рисковать и был честным. Такие люди быстро богатеют.
— А какое отношение к вашему бизнесу имеет наш олигарх Гафт?
Все вынюхали, журналюги проклятые.
— Константин Александрович к моему бизнесу не имеет никакого отношения. Мы абсолютно равнозначные партнеры, — впервые в информационном поле сообщаю.
— Надо же… Расскажите, как можно завоевать доверие такого мастодонта?
— Наше сотрудничество началось с небольшого казуса, и Константин Александрович хотел его прервать, но я смог доказать, что работать со мной — значит, не потерять, а приумножить свой капитал. Что я и сделал. Трижды.
— Очень интересно.
— Кроме того, Гафт является ключевым благотворителем в моем Фонде помощи выпускникам детских домов «Мамины руки». Это большой проект, который я только начинаю. Самое приоритетное из того, чем я занимаюсь. Дело моей жизни, если хотите.
Восемнадцать — девятнадцать недель. Четыре месяца.
Шагая по коридору женской консультации, прижимаю к груди прозрачную папку с кипой направлений на анализы. Их количество немного пугает, но я и так очень поздно встала на учет и пропустила первый скрининг, за что получила от врача нагоняй.
В Европе медицина платная, и для таких, как я, удовольствие не из дешевых, даже несмотря на наличие обязательной медицинской страховки. Поэтому там я была в клинике всего пару раз, когда начинала беспокоить ноющая боль внизу живота.
Елена Андреевна сказала, что это у беременных частое явление, имеющее место при нервных перенапряжениях и чрезмерных физических нагрузках. Не слишком опасно, но и небезобидно.
Забираю из гардероба свой пуховик. Наматываю шарф вокруг шеи, застегиваю молнию и все клепки и натягиваю шапку на уши. Просто удивительно, как всего за три месяца я привыкла к мягкому климату и сейчас совершенно не могу адаптироваться к холодной московской весне.
Получив уведомление на телефон о том, что такси подъехало, выхожу на улицу и отыскиваю глазами седан с шашечками на крыше. Усаживаюсь на заднее сидение и кладу ладонь на живот. Расходящийся от пупка трепет заполняет теплом все тело. С каждым днем я чувствую и люблю его все больше, но продолжаю мучиться чувством вины, когда вспоминаю свою первую реакцию на беременность.
Это случилось сразу после прилета в Нидерланды. Мне стало плохо и стошнило прямо в туалете аэропорта. Я решила, что это следствие сильного стресса и резкой смены климата. Однако утром следующего дня все повторилось, а когда я не смогла вспомнить дату последней нормальной менструации, в мою голову закралось подозрение.
Я ведь бросила пить таблетки, но так и не сходила к врачу, чтобы она назначила мне другие. Последние несколько раз у нас с Березовским были без защиты, а это значило, что я вполне могла оказаться беременной.
Что и подтвердил купленный в ближайшем супермаркете тест. Со мной тогда случилась истерика — я поверить не могла, что это произошло именно сейчас, когда наш с Ромой брак рассыпался в труху. Судьба не могла поступить со мной так жестоко.
Я оказалась заграницей практически одна и без знания языка, беременная с разбитым сердцем.
Первый месяц был самым тяжелым. У меня не получалось собрать себя в кучу и решить, что делать дальше со своей жизнью и со своим нерожденным ребенком. Кажется, он чувствовал мое состояние и мои сомнения и сам не был уверен, хочет прийти в этот мир или нет. Меня мучили сильнейший токсикоз и тянущие боли в животе.
А потом он мне приснился. Розовощекий белокурый малыш с беззубой улыбкой. Я проснулась в слезах и с твердой уверенностью, что мой ребенок родится здоровым и точно в срок.
Стало значительно легче. Пришло подобие умиротворения, и даже связанные с изменой мужа эмоции немного притупились. Я решила остаться в Нидерландах на положенные двенадцать недель, срок подписанного с галереей контракта, а затем вернуться в Россию, чтобы развестись и начать жизнь с чистого листа.
Однако Березовский, сволочь, спутал все мои планы. Я рассчитывала сообщить ему о беременности уже после того, как нас разведут, и потребовать, чтобы он не претендовал на отцовство. Мне не хочется, чтобы у малыша была его фамилия.
Что делать теперь, я не знаю. Мой живот становится больше с каждым днем, и если он или его адвокат в суде заметят беременность, развода мне не видать, как собственных ушей.
— Здесь остановить или через шлагбаум заехать? — прерывает мои размышления голос водителя.
— Можно здесь, — отвечаю, забирая с сидения сумку и папку, — Спасибо.
Захожу на территорию жилого комплекса и шагаю по тротуару к одному из домов. Я живу у Дениса уже третий день, но активно ищу небольшую уютную квартирку с арендой на длительный срок, но с рядом требований. Основные — наличие поблизости поликлиники и детского сада.
Приложив к замку магнитный ключ, открываю дверь и на лифте поднимаюсь на пятый этаж. Дениса не будет до вечера, поэтому, немного отдохнув, решаю приготовить для него ужин. Как я успела понять — он не избалован домашней едой.
Пока варится суп, я кручусь, как юла. Навожу порядок в шкафу, смахиваю пыль с полок и пылесошу в комнатах, потому что сидеть без дела невыносимо. Воспоминания того вечера традиционно сначала атакуют мозг, а затем раз за разом раскурочивают нутро. Это случается с завидной регулярностью, а учитывая то, что возвращение в Москву и встреча с Ромой сняли с меня сразу несколько защитных слоев, грозит вернуть в состояние сразу после его измены.
Я не могу этого допустить, ведь не за этим я сюда вернулась.
Однако переделав все дела и даже составив расписание моих походов в женскую консультацию, я усаживаюсь на диван и решаю посмотреть тот клип, которым Березовский пытался замять грязный скандал, вставив в него видео их с Ильяной секса.
Это мои малодушие и слабость, поскольку сама месяц назад клялась себе, что больше никогда и ни за что не стану смотреть его, и твердо держала обещание. Но сейчас, когда он сам сковырнул корку с подживающей раны, я не могу себе в этом отказать.
Забиваю в поиск «Клип Ильяны «Наше небо» и... не нахожу ничего.
Вернее, браузер выдает мне ролики и видео с похожими названиями, но именно этого клипа нет. Куда он исчез?..
В следующие дни я понимаю, что осознанное материнство начинается задолго до процесса родов. По крайней мере, чтобы пройти все круги ада, связанные с поликлиниками и муниципальными больницами, нужно очень и очень захотеть увидеть своего ребенка.
А я хочу. Всем сердцем этого желаю. Тем более, когда хмурая узистка без всякого предупреждения и официоза, будничным тоном сообщает:
— Стопроцентный парень!..
— У меня? Мальчик? — улыбаюсь и едва сдерживаю слезы умиления.
— Здоровый мальчуган. Абсолютно не вредный, дал себя обсмотреть со всех сторон. Плохо, конечно, что вы скрининг на генетические патологии пропустили… Все-таки сейчас он уже не такой информативный, но думаю, у вас все будет хорошо. Одевайтесь и возьмите у своего врача талон на второй скрининг, чтобы и его не прокараулить.
— Спасибо.
В невменяемом от ярких эмоций состоянии иду в регистратуру, где записываюсь на обязательную встречу с психологом и оставляю нужные копии. Потом долго еду на такси к Маше.
Они с Ваней также, как и мы с Березовским, росли в детдоме, а сейчас живут в одном из отдаленных районов в общежитии, которое предоставил им московский метрополитен. И совсем недавно у них родилась дочь. Это второй ребенок.
С интересом просматриваю информацию об известных матерях-одиночках, воспитавших достойных, порядочных сыновей. Не думаю, что Рома так легко откажется от нашего ребенка, но я постараюсь его убедить. Вся эта политическая шумиха и грязь, которыми он так любит щедро поливать свою жизнь — не для обычных людей, вроде меня.
Внутренне успокаиваюсь, просматривая все больше статей. В определенном возрасте моему сыну понадобится значимый взрослый — мужчина, который возьмет на себя функцию старшего друга и наставника. Это может быть тренер по борьбе или учитель.
Кисло улыбаюсь.
Кто знает? Вдруг к тому времени, я выйду замуж еще раз?..
Сердце начинает стучать медленнее, пульс стопорится, а рука с телефоном опускается на колено.
О нет.
Позволить к себе прикоснуться другому мужчине? Заняться с кем-то сексом? Да даже просто поцеловаться?..
Нет. Я не смогу.
Хотя… может, все изменится? Жизнь научила меня тому, что нет ничего постоянного. Чувства, люди, события — все проходит. А верности просто не существует.
Глядя на загруженный транспортом проспект, задумчиво вожу большим пальцем по экрану мобильного и случайно отвечаю на звонок.
— Да, слушаю, — подношу телефон к уху.
— Привет, Наташ, — вкрадчивый голос заражает мою кровь и заставляет ее тут же вскипеть.
Быстро бросаю трубку и шумно дышу.
— С вами все в порядке? — беспокоится водитель.
— Да, — резковато отвечаю.
Где Березовский нашел мой номер, черт возьми? Я же его поменяла! Знает только Денис. Даже Маша не в курсе.
Потом пытаюсь прийти в себя и собрать всю информацию в единый пазл. В женской консультации у меня просили контакты, но вряд ли Рома узнал его там… Иначе уже примчался бы качать права на еще нерожденного сына.
Загс?
Вполне возможно… Видимо, Роман Алексеевич стал таким всемогущим, что имеет доступ к моим личным данным, которые я усиленно скрываю.
Телефон вибрирует.
«Возьми трубку или давай встретимся. Нам надо поговорить».
«Встреться с Ильяной, придурок» — на автомате яростно печатаю и тут же удаляю. Не нужно показывать, что тема его измены еще так остро мной воспринимается.
«Пошел ты» — снова удаляю.
Закусываю до боли нижнюю губу. Мысленно раздаю себе пощечины.
«Ты печатаешь мне сообщения и сразу их удаляешь. Так уже четыре раза подряд. Я все вижу, Гайка. Значит, не так уж точно ты все и решила».
Округляю глаза от бешенства. Руки трясутся. Да, боже мой, что у него за самомнение?
«Блин, я занята» — печатаю быстро.
«Общаться не вижу смысла, Ром. Я подаю на развод».
Выдыхаю облегченно. Идеально! Четко, по делу, без эмоций.
Березовский читает мое сообщение, выходит из сети, возвращается и недолго печатает ответ:
«РАЗВОДА НЕ БУДЕТ. УЙМИСЬ».
Козел.
В глазах рябит от капслока и слепой уверенности моего мужа в том, что будет так, как он сказал, и никак иначе.
Я много лет аккомпанировала его сольной, блестящей карьере или и вовсе была двадцатой скрипкой на задворках, но сейчас мне до безумия хочется быть с ним на равных.
С чего вдруг он возомнил, что может решать «как у нас будет»?
Заблокировав номер Березовского во всех приложениях, нахожу информацию о своем судебном участке по прописке, а затем график работы мирового судьи. Немного успокаиваюсь, занося в список дел на завтра заехать и подать документы на развод. Придется убить на это полдня.
Маша поправилась после родов, но если полнота мне будет к лицу так же, как и ей, то я совсем не против. Токсикоз забрал почти четыре моих килограмма и пока они не вернулись.
— Какая она маленькая! — шепчу, боясь разбудить малышку.
Передаю Ване пакет с подарками для Артемки и Катеньки и раздеваюсь. Маша осматривает меня с ног до головы, но, кажется, ничего не замечает — на мне широкий свитер.
Я быстро мою руки и забираю у Маши кроху. Теплый ароматный комочек у моей груди совершенно неожиданно провоцирует пугающий своей силой взрыв эмоций. Отвернувшись от ребят, я прижимаюсь губами к пухлой щечке и зажмуриваюсь.
Скоро, совсем скоро я возьму на руки своего собственного сыночка! Мое сердце, мою любовь, человечка, ради которого я горы сверну!
— Наташ, где ты была все это время?.. — спрашивает Маша, шурша упаковкой от подарков, — Рома искал тебя.
Малышка широко зевает, обдавая мое лицо запахом молока.
— Я в Европе была. Работала в Нидерландах.
— Ты ему не сказала, да?
— Нет.
— Я ему фейс подправил немного, — вставляет Иван, — Надеюсь, обошлось без переломов.
— Вспомни, твой фейс был не лучше, — усмехается Маша, — Ты потом две недели в депо вынужден был отсиживаться.
— Вы подрались? — разворачиваюсь я, — Почему?
— Мы знаем, что случилось, Наташ. Нам знакомые ребята тот ролик прислали.
Кожу лица ошпаривает, а сочувствие в глазах Маши лишь усугубляет испытываемое мной чувство жгучего стыда. Боже, они все видели!
— Он ворвался к нам еще не до конца протрезвевший. Тебя требовал, — рассказывает ее муж, — В общем, попал мне под горячую руку.
— Вы помирились? — спрашиваю я.
— Да, пошел он! Сука!..
— Нет, не помирились, — поясняет Маша спокойнее. — Ромка потом звонил, но Ваня трубки от него не берет.
Мягко покачивая Катеньку на руках, я иду по комнате. Подхожу к окну, останавливаюсь у комода, на котором составлены семейные фотографии, заглядываю к Артемке.
— Наташ, как вы теперь? Ты его простишь?
— Нет, конечно. Ты простила бы?
— Я с Машкой никогда так не поступил бы! — отзывается Иван с вызовом. — Вот к чему приводят эти ваши тик-токи и шальные деньги!
Усевшись на стул, продолжаю любоваться их малышкой. Такая красивая! Немного похожа на Артема в младенчестве, но губки бантиком — это явно от мамочки. Так интересно посмотреть, на кого будет походить мой мальчик. Если на Березовского, я от этого любить меньше его не стану. Может, даже наоборот. Отдам сыну то, от чего отказался его отец.
— Ты что, развестись с ним хочешь? — спрашивает Маша шепотом, когда Ваня уходит, чтобы включить чайник и порезать принесенный мной торт.
— Да. Если бы он пошел навстречу, нас уже развели бы в загсе.
— Он против?!
— Угу... — целую маленький розовый кулачок и в который раз затягиваюсь сладким запахом.
— И что ты будешь делать? Говорят, он сейчас непростой человек... Мы недавно его интервью на радио слушали.
— В суд подам. Через суд разведут, — заявляю, не чувствуя на самом деле никакой уверенности, что все пойдет так, как я хочу.
— Ох, Наташка! — вздыхает подруга, опускаясь на соседний стул, — У меня просто в голове не укладывается, что вы можете быть не вместе. Я вообще не представляю вас по отдельности! Вы же как одно целое всегда были!
— Вот именно, Маш, были!.. Все изменилось, Рома давно другой, я — наверное, тоже.
— Но вы же так любили!.. — восклицает она, но, к счастью, в этот момент в комнату возвращается ее муж с чашками и тортом.
Пока Маша разливает чай, Ваня забирает у меня дочку и, склонившись, покрывает ее личико частыми короткими поцелуями. К переполняющему меня умилению добавляется похожее на белую зависть чувство.
У моего малыша таких моментов не будет. Он не будет спать на груди у отца, пока я хлопочу по дому, потому что Березовский потерял это право.
Будет он от этого страдать или нет, я не знаю. Подозреваю, что не особо. Рома не был готов к детям тогда, а уж теперь, когда в его жизни появился фонд, карьера политика и выгодные сотрудничества — и подавно.
Я провожу у ребят еще около двух часов, а затем возвращаюсь в квартиру Дениса и вырубаюсь, так и не дождавшись его. Он часто приходит домой сильно за полночь.
Слышу сквозь сон, как он гремит посудой на кухне и негромко посмеиваясь, говорит с кем-то по телефону. В какое-то мгновение реальность и мои воспоминания сливаются, и мне начинает казаться, что я в нашей старой однокомнатной квартирке, что сейчас, тихо скрипнув, откроется дверь и в комнату войдет Рома. Ляжет рядом и прижмется к моей спине.
Однако это видение длится недолго. Прострелившая грудь острая боль не дает окунуться в сладкие грезы.
Утро следующего дня начинается для меня в половину одиннадцатого. Соскочив с кровати, понимаю, что опаздываю.
Пронзительное, жалобное мяуканье прерывает громкий звук кофемашины.
Вжик замирает посреди огромной, светлой кухни, а потом крутится, будто бы осматриваясь. Дрожит весь, дергается, в струну вытягивается. Страшно ему, потому что мир вокруг большой и незнакомый, а он в нем совсем один.
— Ну? И что ты, дружище? Цивилизации испугался? — спрашиваю, застегивая манжету на рубашке. Проверяю вторую.
Подтянув штанины, присаживаюсь рядом и двумя пальцами глажу взъерошенную, черную шерстку.
— Завтракать будешь?..
Подхватив крошечный комок с мраморной плитки, иду к холодильнику. Коробка молока — единственное, что там появляется с завидной регулярностью.
Двигаю ногой миску.
— Пей давай, — бурчу, возвращая молоко на полку.
Привычно щелкнув пультом, иду к кофемашине за своей кружкой с утренней порцией эспрессо.
— Знаешь, что такое одиночество? — доносится из телевизора мужской голос. — Это когда некому отправить СМС, что ты доехал!..
— Бывает хуже, — отвечает уже другой. — Человек есть, а написать все равно некому…
Обернувшись, делаю обжигающий глоток и морщусь.
На экране перрон и два мужика, только что сошедшие с поезда. Лица у них вроде знакомые, но с шоу-бизом я завязал. Даже память напрягать не хочется.
Усмехнувшись, залпом заливаю в себя кофе и снова беру пульт со стола, выключаю. Теперь тишину нарушает только котенок, жадно лакающий молоко.
Вжика я подобрал во время обхода населения, в обычном подъезде.
Любят у нас в партии устраивать такие показательные выступления. Едем в детский спортивный центр или любой жилой двор. Там общаемся с населением, узнаем о проблемах, потом помогаем их решать. Правда, молодежь, в основном жаловаться не привыкла. А вот бабушкам дай только волю: то лампочку поменять, то с несправедливой управляющей компанией разобраться.
В общем, нашел кошака и решил себе оставить. Так хотя бы смысл есть домой возвращаться.
Пусть будет.
Накинув на плечи пиджак, пытаюсь вспомнить, что еще мог забыть. Воспользовавшись металлической ложкой, обуваю классические туфли. Понял, что больше всего именно их терпеть не могу. Уж лучше кроссовки. Но они остались в прошлой жизни.
Много осталось там, но самое важное я заберу себе. Чего бы это мне ни стоило.
— Привет, — здороваюсь со своей командой.
— Доброе утро, Роман Алексеевич.
— Привет, Ром.
Всего два человека.
Слава — водитель, который со мной еще со времен работы с Арчи. И Ульяна — родная сестра моего бывшего водителя Антона, который по глупости разбился насмерть на Бали. Отчасти еще, наверное, и по моей вине.
Постоянно об этом думаю.
А Уля не знает.
Обычная, двадцатилетняя девчонка. Не скажу, что умная, но и не тупая. Все поставленные задачи выполняет с энтузиазмом. Иногда запарится и не сделает, но пока ничего из этого не выстреливало так, чтобы захотелось на Ульяну поругаться.
— Сумку в багажник? — спрашивает водитель.
— Да пусть тут стоит.
— Я думала, ты с чемоданом будешь, — смеется Ульяна с переднего сидения. — На два дня ведь едем.
— Ты договор для Гафта распечатала? — игнорирую ее веселье.
— Конечно! Ты мне уже три раза напомнил.
Пока выезжаем с парковки жилого комплекса, достаю из кармана телефон и набираю адвокату:
— Владимир Игоревич, иск есть?
— Доброе утро, Роман Алексеевич. Я еще не смотрел.
— Плохо, — злюсь. — Я вам большие деньги плачу за то, чтобы вы спросонья сразу обо мне думали. И о моей жене, которая решила со мной развестись.
— Вчера вечером информации еще не было. За ночь она никак не появится, поэтому не переживайте. Березовская Наталья Викторовна иск о расторжении брака не подавала. Во всяком случае в Москве.
— Это хорошо.
— Конечно, хорошо, Роман Алексеевич. Я занимаюсь разводами своих доверителей уже более десяти лет и совершенно точно знаю, как выглядят женщины, окончательно решившие развестись. Наталья Викторовна на них непохожа.
— И что это значит?
— Ну, Роман Алексеевич… Проявите мужскую изобретательность. Не мне вам объяснять, как нужно с женой мириться. Цветы, бриллианты, шуба — выбирайте сами.
— Ладно, понял, — ворчу, отсоединяясь.
Ульяна со Славой предусмотрительно молчат.
Бриллианты?.. За то, что она в Европу без спроса умотала?
Я три месяца, как щенок, по Москве мотался. У додика ее, фотографа, прописался, но он ни хрена не знает. Вроде не врет. Или наоборот - врет виртуозно.
Неделю назад Наташа пообещала подать на развод, но до сих пор этого не сделала. Почему? Что ей движет? Занята или… передумала?
Я жутко волновалась эти несколько дней перед началом форума. После первой эйфории пришел страх не справиться и не оправдать доверие Иды.
Денис, наблюдая за моими метаниями, каким-то образом добыл пригласительный для себя, и вызвался меня сопровождать.
— Поняла, какой тут ракурс нужен? — спрашивает он, остановившись в пяти метрах от подиума.
— В правом проходе?
— Да. Постарайся оказаться там до начала конференции. Таких, как мы, умных сюда набежит толпа.
Уже второй час мы с ним бродим по отелю, выбирая наиболее удачные места для съёмки. Исследовали общий фон и организованные некоторыми участниками форума фотозоны.
Сейчас, когда в голове сформировался алгоритм моей работы, стало значительно легче. Я точно знаю, как, и что буду делать.
— Осталось десять минут, — говорю Денису, глянув на циферблат наручных часов.
— Такие мероприятия редко начинаются вовремя, накинь еще полчаса.
Огромный зал, занимающий половину первого этажа, постепенно заполняется людьми. Не спеша, они знакомятся друг с другом и медленно курсируют группками между информационными стендами и стойками с раздаточным материалом. Играет ненавязчивая музыка, на огромный экран транслируются видео из жизни семей с приемными детьми.
— Заявлено около трех сотен гостей, — рассказывает Ден, — В общем-то, не так и много для такого мероприятия. Пригласили только самых перспективных из сферы благотворительности.
Березовский у нас теперь тоже из этой сферы, но вряд ли за столь короткий срок успел стать заметной фигурой. Не думаю его здесь повстречать, однако в какой-то момент между ребер натягивается невидимая тонкая струна, лишающая дыхания. Остановившись, я озираюсь.
— Наташ?..
Чувство тревоги нарастает и достигает кульминации в момент, когда я вижу стремительно приближающегося к нам Рому. Исходящая от него волна ярости едва не сбивает с ног.
— Блядь... — еле слышно бормочет Денис, но мгновенно собравшись, делает шаг вперед и закрывает меня своим плечом.
— Как это понимать, Гайка?! — набрасывается с ходу.
Столкнувшись с агрессией Березовского, мое короткое замешательство тут же оборачивается желанием нападать в ответ.
— И вам добрый день, Роман Алексеевич. Не припомню, почему я должна перед вами отчитываться.
— Может быть, потому что ты моя жена?
— Только на бумаге и то ненадолго, — огрызаюсь, вдруг понимая, как это, должно быть, неприятно наблюдать Денису.
Поэтому, глубоко вздохнув, я приклеиваю на лицо вежливую улыбку и обвиваю рукой локоть своего наставника. Взгляд Березовского, наблюдающего за этим, не обещает ничего хорошего.
— Рома, ты здесь по работе, мы тоже. — обращаюсь к нему миролюбиво, — Предлагаю разойтись в разные стороны и минимизировать наши контакты в рамках этого мероприятия.
Саркастическая усмешка на его лице задевает за живое.
Уф!.. Как бы я хотела врезать по этой красивой самодовольной морде!
— По какой работе, Наташ?.. Ты здесь каким боком?
— Наташа здесь в качестве фоторепортера от известного глянцевого издания, — вызывая, огонь на себя, ровным голосом поясняет Денис.
Подойдя к нему максимально близко, Рома нависает и тихо цедит сквозь зубы:
— С тобой, сука, будет отдельный разговор. Я с тебя за все спрошу.
От вибрирующих угрозой ноток в его голосе, волосы на затылке встают дыбом. Инстинктивно отступаю за спину Дена.
— Идем, — прошу его.
Березовский, полоснув взглядом по моему лицу, разворачивается и быстро теряется в толпе. Мне же требуется несколько минут, чтобы восстановить дыхание и вернуть утраченное в стычке самообладание.
— Что это было, Денис?..
— Ты о чем?
— Про отдельный разговор, — напоминаю я, — За что он с тебя спрашивать собрался?
Досадливо поморщившись, Денис обхватывает мое запястье и отводит в сторону, потому что приглашенные начинают активно занимать свои места.
— Наверное, за то, что я не слил твое местонахождение.
— Он искал меня у тебя?.. — ахаю, прикрыв рот ладошкой, — Когда?!
— И тогда и сейчас.
— Что?! И что ты ему сказал?
— Сказал, что понятия не имею, где ты.
— Вот черт! — не сдерживаюсь, — Теперь он от тебя не отстанет!
— Похуй, Наташ. Что он может мне сделать, кроме как агрессивно рычать?
Уверенность и невозмутимость Дениса немного успокаивают. Я киваю.
Конечно, мало приятного в том, что он оказался втянутым в наш с Ромой конфликт, но угрожать или, тем более, закатывать скандал, Березовский не рискнет. Он печется о своей репутации.
Время заигрываний с публикой прошло. Он взял от нее все, что она могла дать, и пошел дальше.
Выступление первого спикера начинается почти на час позже обозначенного в расписании времени. Я успеваю успокоиться и подготовиться к съемке. Денис все время рядом — каким-то чудом, выбив место в третьем ряду, следит за тем, как я работаю.
— На данный момент наш фонд базируется в Москве и работает с выпускниками из детских домов столицы и Подмосковья, но проблемы есть и за пределами Московской области. Россия — большая страна. Нам, безусловно, нужны партнеры на местах. Это главная задача, которая я, как руководитель фонда, ставлю для себя на ближайшее время.
Рома в свойственной ему вальяжной манере обводит зал выразительным взглядом. Меня замечает. Это я точно фиксирую по тому, как меняется его лицо и дергается кадык, но Березовский делает вид, что меня нет.
Что ж.
Так даже лучше.
Дрожащими руками подношу фотоаппарат к лицу и жму на кнопку.
— К примеру, — продолжает он. — Расскажу вам конкретный случай. К нам в фонд обратилась девушка из Архангельской области. Выпускница третьего детского дома, окончившая школу с золотой медалью. Есть у нас тут родители выпускников?
Я осматриваю зал, по которому проносится возбужденная рябь. Улыбаюсь, когда люди тянут руки.
Сукин ты сын, Березовский! Они уже у тебя на крючке.
— Вот вы, — обращается к мужчине в первом ряду. — Кто у вас? Сын или дочь?
— Сын.
— На сколько баллов ваш сын сдал Единый государственный экзамен по математике?
— На девяносто, кажется.
— Отличный результат! А сколько лет вы оплачивали сыну репетитора?
— Где-то с шестого класса…
— Вот видите, — усмехается Рома, забирая на себя все внимание. — А девушка, о которой я говорю, единственная в своей школе сдала ЕГЭ на сто баллов. Без репетиторов, естественно… А когда поступила в лучший технический вуз страны и приехала в Москву учиться, ей... отказали в общежитии. Разве это справедливо?
Теперь зал возмущенно гудит. Кто-то выкрикивает, что так не может быть, кто-то ругается.
— У нас все может быть, но я буду работать в интересах таких ребят, потому что сам через это прошел. Особенно с теми ребятами, кто показывает выдающиеся результаты в учебе и спорте. Это наши дети, понимаете? Чужих детей быть не должно. Пока мы закрываем глаза на проблемы, маленькие гении растут, опускают руки и идут вместо вузов работать официантками и горничными, чтобы оплатить жилье. Поэтому…
Рома продолжает свою речь, а я будто в состояние транса проваливаюсь. С головой падаю в бездну.
Господи, когда-нибудь я достигну дна, чтобы от него оттолкнуться?
Когда-нибудь это саморазрушение закончится?
Не хочу, но вспоминаю прежние выступления, когда мой муж был известным блогером и продавал свой курс по изменению личности. Как Рома выступал совсем перед другой публикой: мажорами, известными артистами и эпатажными фриками. Как он их всех терпеть не мог, но верил, что это всего лишь ступень… Очередная ступень к высокой цели.
Я знала, если я посмею остановить его — Рома никогда не простит. Если я попрошу все закончить — Рома точно погибнет. Все, что с нами произошло — это всего лишь попытка моего мужа преодолеть одним шагом сразу несколько ступеней, чтобы не стоять на месте.
Он — гений.
Да, черт возьми.
Я, в отличие от почти бывшего мужа, не такая благородная. Никогда не прощу его измену, даже если он спасет тысячи девочек и мальчиков по всей России. Потому что уверена — делать добро можно, не предавая своих любимых.
Тело пробивает озноб.
Не глядя на сцену, продвигаюсь к ней чуть ближе. В зону, которую заняли журналисты из разных изданий и с телевидения. Там вдоль стены расположен стол с напитками для сотрудников пресс-службы. Мысленно ругаюсь на организаторов, потому что в доступе только минеральная вода с газом, но беру маленькую бутылку и пытаюсь снова вникнуть в суть происходящего.
Речь Березовского заканчивается, и его начинают закидывать вопросами.
— Арсений, пресс-центр. Роман Алексеевич, а как в партии относятся к вашему фонду?
— «Молодежная партия» целиком и полностью поддерживает мою инициативу, — отвечает Рома. — Но надо понимать — для развития нужны финансы. И, я считаю, было бы справедливым, если бы часть из них состояла из государственных средств. Повторюсь, это наши дети. Это наша общая ответственность.
— Спасибо!..
— Вот вы, в первом ряду… Задавайте свой вопрос.
— Кузьма Володин. Издание «Правда». По нашим данным, вы в недавнем времени выкупили права на музыкальный репертуар и имя популярной певицы Ильяны. Означает ли это, что ваши романтические отношения, о которых пестрили заголовки всех изданий в конце прошлого года, продолжаются? Вы все еще встречаетесь с Ильяной?
Я нервно трясу бутылку и уставляюсь на сцену. Щеки вспыхивают яростью. Одно имя этой суки — и у меня давление зашкаливает.
Выкупил права на ее имя?
Это что такое, черт возьми?
Они встречаются? Любят друг друга? Поженятся?
А что, если она беременна?
Боль, похожая на колючие микротоки, врезается в виски. Напряженно смотрю на этого предателя, теперь уже не скрываясь!
Из зала доносятся аплодисменты. Это, видимо, очарованная публика, готовая вложиться в фонд Березовского, рукоплещет. Уверена, он добился целей, ради которых явился сюда, и даже больше. В стане его фанаток наверняка большое пополнение.
Закусив обе губы, вытираю руки о полы пиджака и беглым взглядом оцениваю временный ущерб. В таком виде показываться на глаза людям категорически нельзя. И это скорее хорошо, чем плохо — свою программу на сегодня я уже выполнила, меня никто не хватится.
Повесив фотоаппарат на плечо, как можно незаметнее вливаюсь в поток выходящих из зала и, опустив голову, направляюсь в сторону лифтов. Только женский голос в толпе цепляет меня гарпуном и держит, не давая сделать шага.
— Рома!.. Ром!
Оборачиваюсь и вижу, как, возвышаясь над всеми как минимум на полголовы, он смотрит, как к нему стремительно приближается девушка с глазами на пол лица и широкой восторженной улыбкой. Подняв оба больших пальца вверх, она на эмоциях что-то говорит.
Березовский, хмурясь, озирается по сторонам, а я чувствую удар под дых и растекающуюся по грудной клетке тупую боль. Ревность, постыдную, нелогичную, учитывая наш скорый развод, но... в разы сильнее, чем в случае с рыжей певицей.
Потому что эта девочка не Ильяна. Такая, как она, миловидная, с правильными чертами лица и обожанием во взгляде гораздо опаснее.
Заставив себя отвернуться, почти вслепую добираюсь до лифтов и поднимаюсь в забронированный на мое имя номер. Упав спиной на дверь, роняю голову на грудь и дышу ртом в надежде погасить пылающий внутри огонь.
Держусь почти две минуты, а потом, по-детски всхлипнув, съезжаю вниз и обнимаю свои колени. Из глаз горячими ручьями струятся слезы, горло раздирают рыдания. Мне очень плохо и дико больно.
Я не могу не любить его! Не могу!.. Почему у него не так?! Во что я верила эти семь лет? Куда делись все его чувства?..
Они вообще были, или мы с ним оба любили его одного?
Начав задыхаться, я заставляю себя думать о малыше. Мои истерики ему точно не на пользу — он не виноват, что его отец не умеет любить. Поэтому, поднявшись на ноги и дождавшись, когда прекратится легкое головокружение, я иду в ванную и остужаю лицо холодной водой. Смываю косметику с глаз, расплетаю волосы и переодеваюсь в белый отельный халат. Надеюсь, у меня получится заказать ужин в номер, потому что с Березовским я тут не встречусь даже под дулом пистолета.
Дальше, чтобы не накрутить себя еще больше, занимаюсь мелкими делами: пишу Денису, что поднялась в номер, и ставлю телефон на зарядку. Потом вешаю костюм в шкаф и, забравшись с ногами на кровать, решаю просмотреть отснятое. Больше всего меня волнуют снимки с новоиспеченным членом «Молодежной партии». Кажется, я была не в себе, когда фотографировала его.
Несколько кадров тут же удаляю, но подвисаю на снимке, где он смотрит четко в объектив моей камеры. В мои глаза.
Сердце против воли тут же попадает в холодные жесткие тиски. Почти не бьется и не качает кровь. Я не могу отвести взгляда.
Приближаю его лицо и касаюсь экрана камеры кончиком пальца. Жжется, как раскаленный чугун, но я терплю — все равно когда-нибудь отболит.
Негромкий стук в дверь выдергивает из ступора и вытягивает меня в струну.
Сердце, дернувшись с места, в секунду дуреет от страха.
— Наташ, открой. Это я.
Шумно выдохнув, соскальзываю с кровати и бегу к двери. За ней стоит Денис с тарелкой закусок и бутылкой вина в руках. Отойдя в сторону, пропускаю его внутрь.
— Ты не пошел на ужин? Из-за меня?
— Решил, что перекусим с тобой здесь, а заодно... — демонстрирует золотистую этикетку на темном стекле, — отметим твой дебют в «Глянце».
— Рано отмечать, — отзываюсь кисло, — Ида может послать меня с моим фоторепортажем куда подальше. И потом — я ведь не пью.
— Я выпью за тебя, — заявляет Денис, составляя угощения на стол и усаживаясь в кресло, — И уверен, что ты отработала на отлично. С таким талантом, как у тебя можно снимать шедевры даже в состоянии комы и даже на «Палароид».
Он был в тот момент в зале и вижу по глазам, что все видел и понял. Не зная, куда себя деть от стыда, начинаю бестолковую суету. Зачем-то снимаю телефон с зарядки и поправляю покрывало на кровати.
— Наташ, ты плакала? У тебя глаза красные.
— Мог бы ради приличия и не заметить, — отбиваю дурацкой шуткой и тут же серьезно добавляю, — Это гормоны, не обращай внимания. Я не ожидала его здесь встретить.
— Нужно было ознакомиться со списком участников перед началом форума.
— И отказаться от предложения Иды из-за Березовского? Нет уж.
— Это правильно.
Опомнившись, нахожу и подаю Денису штопор и бокал. Для себя наливаю воды в стакан и усаживаюсь в кресло напротив. Подхватив с тарелки крохотную тарталетку, отправляю ее в рот. Денис, откупоривая вино, за мной наблюдает.
Перехватив его взгляд, я улыбаюсь так, что он ни за что не догадается, какой шторм я только что пережила.
— Когда ты скажешь ему о беременности?
Поправив разошедшиеся в стороны полы халата, я неопределенно веду плечом и делаю глоток воды, который встает в горле колючим комком.
— Черт тебя дери, гений, — шепчу, потуже затягивая пояс на халате. Руки лихорадочно кружат вокруг лица: приглаживают волосы, касаются горящих щек, потирают их с досадой.
Денис, глядя на меня, усмехается и тоже смотрит на дверь. По тому, как напрягается его тело, понимаю, что он волнуется. Я тоже волнуюсь. Разъяренный Березовский — совершенно не тот человек, которого я хотела бы сейчас видеть.
И уж точно, я не смогу ему противостоять.
Я — загнанная в угол ревностью и обидой, беременная женщина. Сильная в своей слабости и слабая в бессилье.
Я не смогу…
— Не будешь открывать, Наташ?
— Не знаю…
На выдохе тело от макушки до кончиков пальцев пробивает неподдельный испуг. Денис поднимается и направляется к выходу.
— Ладно, я тогда сам открою… Не будет ведь он меня бить? Что за бред?.. — говорит он, пока открывает, и первым же делом получает кулак в лицо. Сгибается пополам. — Бля-ядь…
Гребаный псих Березовский!..
— Ты сдурел? — возмущенно на него кричу, вскакивая с места. — Пошел вон отсюда, — пальцем указываю ему дорогу.
— Иди-ка погуляй, — кое-как вытолкав Дениса за дверь, закрывается на замок.
Я пытаюсь прорваться на помощь к другу, но Рома мягко и уверенно, схватив за плечи, тянет меня назад.
— Убери свои руки, — шиплю.
— Развлекаешься здесь? — выплевывает он, переводя разъяренный взгляд с бутылки вина на вырез моего халата. Многозначительно ухмыляется и снимает пиджак, отправляя его в кресло. — Весело тут у вас… жена.
Ненавижу!..
— Видали и повеселее, — его же тоном отвечаю, стягивая полы халата в районе груди. — Куда мне до тебя, муж?!
Содрогаюсь внутренне. Было время, когда эти слова имели какую-то особую сакральность для нас обоих. Сейчас же «муж» и «жена» звучат как унизительный плевок в воздух. Тошно. Больно. Противно.
И всему виной только он один.
— Кто-кто, а ты точно знаешь толк в развлечениях, Ром. Трахаться на камеру я пока не додумалась!..
— А вообще, трахаться, то есть додумалась? — скалится.
— Это не твое дело, — шепчу. — С кем я сплю…
В почти прозрачных, ошалелых глазах столько всего: злость, боль, разочарование, снова злость. Сменяясь калейдоскопом, эмоции проникают в мое убитое предательством сердце и заставляют его больно стучать о ребра.
— Какая ты жестокая, Гайка, — хрипит Рома и на секунду прикрывает глаза, а затем делает то, к чему и совершенно не готова.
Схватив меня за локти, тянется за поцелуем, накрывает дрожащие от возмущения губы горячим ртом и жадно целует. Набрасывается зверем и терзает, терзает, терзает. Я, продолжая придерживать халат на груди, словно статуя цепенею.
Может ли быть больнее, чем сейчас?..
В момент, когда ты спустя три месяца, снова ощущаешь на себе губы единственного любимого человека? Чувствуешь его неповторимый запах? Слышишь, как ожесточенно бьется его сердце…
Сильные ладони накрывают мои бедра, грубо сминают ягодицы, прижимают к твердому телу. В эти движениях столько отчаяния и тоски, что я не могу не реагировать. Я приподнимаюсь на цыпочки, подставляю свои губы, и как маленькая, никому не нужная девочка, сжимаюсь в комок в крепких, мужских объятиях.
Сознание отключается, а внизу живота становится приятно тесно, будто туда снова заселили невесомых бабочек. Они порхают, кружатся и все вспоминают…
Рома мягко накрывает мои руки, чтобы развести их в стороны, но я собираю все остатки здравого смысла и не позволяю ему этого сделать.
НЕТ!..
С силой отталкиваю его от себя.
— Что ты делаешь? — шумно дышу и вытираю губы тыльной стороной ладони, словно все случившееся мне противно.
— Давай поговорим, Наташ… — просит тихо.
Смотрит на меня выжидающе.
— О чем нам разговаривать?
— Мы должны обсудить то, что произошло той ночью. Выслушай меня. Пожалуйста, — давит твердым голосом. — Я в ту ночь бухой был. Нужно было отработать с американцами программу по Москве. Они захотели в клуб, мы все поехали туда. Я… блядь, в общем, я выпил…
— И, конечно, ты ни в чем не виноват, потому что был пьяный? И вообще, ничего не было, я все придумала, я права?
Пытаюсь скрыть за сарказмом свою уязвимость. Сама же просто мечтаю услышать, что ничего не было.
Я ошиблась.
Видео — дурацкий монтаж.
Это был не Рома.
Все что угодно.
Пожалуйста, любимый…
Мои напрасные надежды рушатся, когда я вижу, как Рома сникает. Его плечи опускаются, а лицо становится серым.
— Было… Гайка, — прикрывает глаза, — п-прости…
Резко отшатываюсь. Воздух прекращает попадать в кровь. В животе чувствую активные шевеления. Не знаю, что это, но мне хочется верить, что поддержка от сыночка, потому как в данную секунду нет на свете более одинокого и убитого правдой человека, чем я.
— Я знаком с механизмом взаимодействия с благотворительными фондами, — проговаривает Павлов, шурша бумагами, — Это не первый наш опыт.
— Я знаю.
— Три года назад, — вновь пускается в пространные рассуждения, — Мы спонсировали сразу две благотворительные программы: помощь оказавшимся в трудной жизненной ситуации женщинам и больным детям и даже получили премию «Почетный благотворитель детского фонда».
— Я в курсе, Олег Станиславович, — перебиваю, не сдержавшись, потому что этот хер, очевидно, сюда поболтать пришел и самостоятельно свой треп не остановит.
Тут же жалею о резкости и изображаю вежливую улыбку. Нельзя так с хозяином «Строй Индастриаз», но я на последнем издыхании. Мое нутро медленно прокручивается через мясорубку. Еще минута, и начну харкать кровью на лежащие передо мной договоры.
Степанов сообщил, что сегодня Наташа подала на развод.
Я физически не в состоянии думать о чем-то другом. Только о ее заявлении и о том, что случилось на форуме. Блядь, неужели она с ним спит?..
Почувствовав очередную волну удушающей ревности, стискиваю челюсти до хруста. Я трижды умер с тех пор, как увидел их в номере, и все еще не уверен, что не по-настоящему. Понятия не имею, как с этим жить.
— Формат спонсирования отдельных благотворительных программ нам подходит оптимально, — важно сообщает Павлов, словно прямо сейчас Америку открывает.
Он же не думает, что я не потрудился выяснить, с кем собираюсь иметь дело до того, как пригласил его на личную встречу?
Мой юрист скашивает на меня чуть раздраженный взгляд, а затем демонстративно смотрит на циферблат наручных часов.
— Мы подготовим и отправим вам проекты всех запланированных на следующий год программ, — обещаю, закрывая папку и тем самым заявляя о завершении нашей беседы.
Старик и два его помощника, наконец, встают и берут курс на выход. Я следую за ними, на ходу вынимая из кармана подавший признаки жизни телефон.
— Впервые имею дело с таким молодым учредителем фонда, — оборачивается Павлов через плечо.
Усмехается, но вроде по-доброму.
— Все когда-то бывает впервые, — бормочу, открывая сообщение от Славы.
Скользнувшая вдоль позвоночного столба ледяная струйка сотрясает все тело.
«Она там живет»
Эти три слова разбивают сознание. Качнувшись, врастаю ногами в пол.
Павлов, остановившись на пороге приемной, чтобы надеть пальто, продолжает монотонно бубнить, а я не улавливаю смысла — в моей голове ядерный взрыв.
Что значит, там живет?.. Что это, мать твою, значит?!
Разодранная в мясо сердечная мышца дергается в конвульсиях. В глазах плывет.
— Всего доброго, — хриплю, поворачиваясь спиной к будущим партнерам. Вваливаюсь в кабинет и с трудом дохожу до стоящего у стены дивана.
В приоткрытую дверь заглядывает Ульяна.
— Можно убирать?
— Выйди.
Она тут же исчезает, а я звоню Вячеславу. Длинные гудки наматывают нервы на кулак.
— Это точно? — спрашиваю, едва он принимает вызов, — Ты уверен?
— Думаю, так и есть...
— Думаешь?! — рявкаю, не сдержавшись, — Мне факты нужны, Слава!
— Она вышла из подъезда в пол девятого утра и вернулась в три. В ее руках была сумка из супермаркета, — отвечает сдержанно.
— Сука...
— Завтра продолжать наблюдение?
— Да. Завтра тоже...
Не знаю, на хрена мне это нужно, потому что и так ясно, что Наташа живет с этим фотографом.
Моя жена живет с левым мужиком!
Блядь!
Отшвырнув телефон на диван, съезжаю бедрами вниз, расслабляю узел галстука и прикрываю глаза ладонью. Растекшаяся по груди кислота разъедает ребра. Больно невыносимо.
Что ты наделала, Гайка?!
Что мы с тобой наделали?..
В ушах шумит, предупреждая о приближающемся приступе ярости. Дышу-дышу-дышу, пытаясь вернуть шаткое и нестабильное самообладание. Хотя бы это, чтобы не разнести в щепки все вокруг.
Я его уничтожу. Клянусь, раздавлю как блоху. Гондон ответит за лапшу, что вешал на уши и то, что посмел тронуть мое.
Растратив все моральные ресурсы на сохранение человеческого обличья, постепенно прихожу в себя.
Мои рецепторы возвращают свою чувствительность — я вижу остановку моего кабинета и слышу трель телефона в приемной. Как следствие нервного перенапряжения, начинает болеть голова.
Тихий стук окончательно возвращает в реальность. Сделав вдох, растираю лицо руками.
— Роман Алексеевич, — осторожно открывает дверь Ульяна, — Я вам кофе сварила. Мне кажется, вы устали.
— Воды мне подай.
С готовностью кивнув, она опускает чашку на стол и наливает в стакан воды из пластиковой бутылки. Я делаю несколько глотков и кивком головы указываю на выход.