Подруга стояла в подъезде у моей двери так, что подсознательно я всё поняла ещё до того, как она открыла рот.
Есть такое лицо. Его ни с чем не спутаешь. Лицо жены, которой изменил муж. Не той, которая пришла порыдать «ну мы поругались», и даже не той, у которой дома очередной скандал... а той, у которой внутри что-то окончательно съехало, и она пока не знает, как с этим жить дальше.
Серая. Скомканная. С таким видом, словно её выдернули из собственной жизни, смяли и поставили обратно, но криво.
- Наташ... мать моя женщина... - ахнула я, автоматически распахивая дверь шире. - Ты чего такая? Тебя кто обидел? Где этот гад? Я сейчас тапки надену и по морде ему, честное слово!
Это я так, по привычке. По-нашему. У нас с Наташей так заведено: сначала ляпнуть, а потом уже разбираться. Иногда помогает лучше любой валерьянки.
- Свет... - сказала она, но голос тут же сорвался.
Нахмурившись, я притянула её к себе, так что кружка с кофе, которую я держала, едва не плеснула нам на ноги.
- Иди сюда. Быстро. Всё, всё... дыши. Ты ж ледяная! Ты вообще пешком дошла? - Я отстранилась, оглядела её с ног до головы и попыталась перейти на наш обычный шутливый тон: - Ну давай, рассказывай. Что он там? Наконец-то изменил, что ли?
Сказала, даже не подумав. Это была шутка. Глупая, дурацкая, из серии «ну уж это точно не про тебя». Такая, которую бросают только тогда, когда уверены: измена - это где-то в параллельной реальности. У кого угодно, но не здесь, не сейчас и не у нас.
Наташа вздрогнула, и вот тут мне стало не по себе.
Я потрясённо поставила кружку куда-то на полку, даже не глядя, куда именно.
- Опа... Я ж пошутила... Наташ... серьёзно?
Она не смогла заставить себя ответить. Просто медленно опустила голову, словно этот жест был единственным, на который у неё сейчас хватало сил. И внутри у меня что-то неприятно сжалось из-за этого негласного подтверждения.
Я мысленно отвесила самой себе подзатыльник. Ведь чувствовала же что-то не то сразу, как увидела ее лицо! Дурацкий мой язык...
- Так. Иди сюда ещё раз, - потребовала я и снова сжала её в объятиях, теперь уже осознанно. - Значит, всё-таки они. У-у, да им обоим причиндалы надо открутить и узлом завязать, блин! Чтоб неповадно было! - Я отстранилась и зло выдохнула: - Ну всё. Я зла как тысяча чертей. Теперь давай по порядку. И желательно без цензуры!
Мы прошли на кухню, я усадила её на стул, включила чайник, сунула в руки плед - стандартный набор для спасения мира в отдельно взятой квартире. Наташа сидела, ссутулившись, и выглядела так, словно даже горячий чай сейчас не имел шансов.
А у меня внутри всё это время фоном копошилась одна и та же мысль. Глупая. Непрошеная. Эгоистичная.
Хорошо, что это случилось не со мной...
Я поймала себя на этом почти сразу и даже немного смутилась. Но факт оставался фактом: чужая измена всегда сначала пугает, а потом, если честно, даёт странное чувство облегчения. Не злорадства, нет. Скорее тихое: «уф, повезло, что не у нас».
Я слушала Наташу, кивала, злилась за неё, но где-то на заднем плане у меня стояла бетонная плита уверенности.
Нет. Это не про нас.
Мы с мужем не идеальные, нет. Он горячий, темпераментный, может вспыхнуть с пол-оборота. Может сказать лишнее, хлопнуть дверью, уйти дымить на балкон, когда злится. Мы ругаемся. Иногда громко. Иногда так, что потом неделями вспоминаем, кто кому и что сказал.
Но это нормально.
Ссоры у нас как перчинка. Без них пресно. Главное, что мы всегда возвращались в одну точку. В уважение. В «мы вместе». В ощущение, что по обе стороны - взрослые люди, а не тайные игроки с двойным дном.
Илья был верным. Я знала это так же чётко, как знала, где у меня дома лежат ключи и что Маша любит засыпать, уткнувшись мне в шею. Это было не на уровне надежды, а на уровне факта. Мы не из тех, кто живёт в двойном дне...
Я даже мысленно защищала его, хотя никто пока и не нападал. Представляла, как кто-нибудь вдруг начнёт: «А вдруг и твой...» - и тут же ловила себя на раздражении.
Нет. Мой бы так не стал.
Я смотрела на Наташу и видела, как нельзя. Как больно. Как унизительно. Как быстро рушится привычная жизнь, если в неё без спроса втащили третьего. Мне было искренне жаль её. По-настоящему. Но вместе с этим где-то глубоко сидело это стыдливое облегчение человека, который пока ещё стоит на твёрдой земле и уверен, что трещин под ногами нет.
Я тогда ещё не знала, насколько коварна такая уверенность.