Развод. Горькая правда

1. Звонок

- А вот и наша будущая мамуля, спряталась от всех, будто что-то скрывает. Уж не пол ли будущего ребёночка?

Мерзкое «мамуля» хлещет по ушам. Хотя, когда свекровь говорит слащавым голосом, меня всегда передергивает.

Со своими подписчиками она разговаривает сюсюкая, будто они не взрослые люди, а грудные младенцы

Свекровь продолжает тарахтеть:

Боже, мои дорогие, мы так долго ждали этого малыша! Я буду бабушкой, представляете? Да, - заливисто смеется так, чтобы подписчики оценили мелодичный смех и белоснежные дорогие зубы, - Я буду самой молодой и красивой бабушкой. Викуся, расскажи, кто тут у нас в животике.

Целясь в меня телефоном, она свободной рукой пытается потрепать меня по пузу, которого ещё и нет. Будто я не слегка беременная женщина, а шарпей.

С трудом натягиваю на лицо дежурную улыбку.

- Я думаю, будет мальчик. Глеб тоже хочет сына.

Свекровь плюхается на скамейку рядом со мной, склоняет голову мне на плечо, и я вижу в телефоне наше изображение. Мое - бледное и испуганное, с кривой улыбкой, будто куснула лимон. И рядом -цветущая свекровь.

- Да, это наша Викуся, мои хорошие. Прелесть, правда? - экран в ответ взрывается салютом сердецек. - Я всегда хотела дочку, и вот Глеб привел мне такую милую девочку. Правда, мы больше похоже на сестричек… Но на самом деле, мы - настоящие подружки.

В подтверждение её слов судорожно киваю, не сводя взгляд со своего двойника в телефоне. Вижу, что получается не очень радостно, но ничего не могу с собой поделать.

Внутри все трясётся от тревоги.

Меньше всего меня сейчас волнует, как я выгляжу в чужом видеоблоге. Глеб так и не позвонил за весь день, и я боюсь, что-то случилось.

Когда он не приехал на УЗИ, я с трудом сдерживала слёзы обиды. Крутила в голове, что я скажу ему и в каких выражениях. Чтобы ему было также неприятно и больно, как и мне.

Но время идёт, и сейчас мне уже не до детских обидок. Сердце уже несколько часов сжато в болезненном спазме, будто чувствует приближение несчастья.

- Совсем скоро, мы узнаем, кто у нас в животике живёт. Ну для меня, как организатора этой гендер-пати, это не секрет, - кокетливое хихиканье. - С минуты на минуту приедет мой сын, и, наконец, начнем! Кстати, сейчас покажу вам дизайнерскую аэро-композицию…

Свекровь, вспорхнув со скамейки, убегает хвастаться воздушными шариками, скрывающими пол ее внука или внучки. А я облегченно выдыхаю и вновь хватаюсь за телефон.

Вновь слушаю механические слова «Абонент временно недоступен». Сотый раз за сегодняшний день.

Паника снова комком подкатывает к горлу, но я встряхиваю головой, чтобы разогнать дурные мысли.

Все хорошо, ничего не случилось. Я просто накручиваю себя.

Он же сегодня без машины, телефон разрядился, такси вызвать не может. Идёт пешком. Заблудился. Случайно уехал на общественном транспорте не в тот район.

Все что угодно могло произойти. Его задержало мелкое недоразумение, только и всего.

Чтобы успокоиться опускаю руку на живот:

- Ты тоже переживаешь за папу? Не волнуйся, скоро придет. Мы вместе с ним лопнем эти дурацкие шарики и пойдём спать. Уже скоро, малыш. Уже скоро…

Словно в подтверждение моих слов телефон, наконец, оживает. С облегчением выдыхаю, увидев имя мужа на экране.

- Глеб, ну ты что… Заждались все…

- Здравствуйте. Кем вам приходится владелец этого телефона?

Ненакомый мужской голос на другом конце трубки вводит меня в ступор. С недоумением вновь подношу телефон к глазам - нет, это номер Глеба. Тогда почему я разговариваю с кем-то посторонним?

- Э-э-э… Муж, - неуверенно отвечаю я. Чувствую, как по спине расползается ледяная дрожь. – мой муж - Глеб Николаевич Орлов.

- К сожалению, плохие новости. Ваш муж попал в аварию, разбился на мотоцикле.

Я с облегчением выдыхаю. Это розыгрыш или новый вид мошенничества, сейчас будут просить выслать денег для его спасения или что-то подобное… Глеб никогда бы не сел на байк, он не любитель экстрима.

- Простите, вы что-то путаете…

- Этот телефон найден у пострадавшего, - уверенно продолжает чужой голос, - Ваш муж в областной больнице, в тяжелом состоянии. А имя Дарьи Агамовой вам о чем-то говорит?

- Ничего не понимаю. - Я напрягаюсь. Как-то не похоже на развод мелких мошенников. - Какая Дарья Гагамова?

- Агамова, - беспристрастно поправляет меня собеседник, - женщина, была за рулем мотоцикла. При ней найдены документы…

Он говорит мне что-то ещё. Но я уже не слышу.

Обрывки смысла долетают кусками, прорываясь, сквозь пелену шока.

- Алло, вы слышите меня? - орёт трубка.

- Нет, - шелестом слетает с моих онемевших губ.

Сижу, обхватив голову руками. На коленях лежит телефон.

Где-то за спиной смеются гости, но их смех заглушают короткие гудки. Наверное, собеседник давно бросил трубку.

«Пи… пи… пи…» пульсирует, разрывая мой мозг.

Мотоцикл… Какая-то Дарья… Авария…

Такого не может быть!

Ошибка!

Я не замечаю, как подходит свекровь. Вздрагиваю от неожиданности, когда она трогает меня за плечо:

- Вика, я переживаю. В офисе говорят, что Глеб давно уехал. - Смотрю на свекровь невидящим взглядом. Не сразу понимаю, что она обращается ко мне. - Люди приехали, ждут. Ты прячешься, Глеба нет. Неудобно…

Последнее слово производит на меня эффект пощечины. Неудобно! Да плевать кому там и за что неудобно! Что-то случилось с Глебом!

Чего я сижу? Надо бежать. Скорее!

Рывком поднимаю себя со скамейки, но свекровь хватает меня за руку, разворачивая к себе.

- Вика, что случилось? Ты что-то знаешь? – Сейчас, когда на нее не смотрят подписчики, она позволяет себе беспокойство.

- Нина Михайловна…

- Сто раз тебе говорила, просто Нина.

- Да какая разница! - Выкручиваюсь и, потирая обожжённое захватом запястье, кричу ей в лицо. - Глеб в больнице, понимаете?

Охнув свекровь падает на скамейку. Привычно хватается за сердце.

2. Счастливый брак

Накануне утром

- Вика, это божественно! Вкусно, невероятно!

- Прожуй сначала, - смеюсь в ответ. - В прошлый раз "божественным" был борщ.

- Борщ тоже зачётный. Но сырники просто улёт! - Глеб протягивает мне пустую тарелку. - А ещё есть?

- Пока нет, но будут, - улыбаюсь, - погоди немного…

Сырники аппетитно шкварчат на сковородке. На нашей кухне пахнет ванилью и чем-то тёплым, домашним. Только так, как пахнет у нас.

Снимаю румяную партию сырников, отставляю сковородку и присаживаюсь рядом с мужем, утыкаюсь ему в плечо носом.

- Может тебе сметану дать?

- Ну уж нет, - мощно работает челюстями Глеб. - Такую вкусноту сметаной заливать? А ты почему не ешь?

- Не хочу, изжога…

- Серьезно? - Глеб отстраняется и смотрит такими испуганными глазами, будто я сообщила ему о геморрагической лихорадке Эбола.

- Да нормально все, - хлопаю его по плечу, - не страшно. Это бывает.

- Точно, все нормально? Раньше не было у тебя.

- Ну раньше не было, сейчас появилось, - чмокаю мужа в пахнущую ванилью щёку. - Глеб, всего двенадцать недель. Еще столько всего будет! Не переживай, все хорошо. Сегодня сам убедишься.

- Да, УЗИ в 15.30, я помню. Все встречи уже перенёс. - Кладет руку мне на живот и говорит склонившись. - Сегодня мы познакомимся. Я-то тебя точно увижу, Андрюха!

- Глеб, ну какой Андрюха! - шутливо щелкаю Глеба по носу. - Это Никитка, мы же говорили об этом.

- Сама сегодня увидишь и поймёшь, что там у тебя вылитый Андрей Глебович. И других вариантов не предвидится.

- А представь, вдруг девочка? - Это моя давняя мечта - маленькая дочка. Но Глеб так искренне все семь лет нашего брака мечтал о сыне, что я подыгрываю ему и, кажется, стала хотеть этого больше него.

- Ну дочка, значит, дочка. Будет у меня моя личная Викуся. Только моя и больше ничья! Да какая разница, главное, чтобы малыш был здоров.

Глеб прижимает меня к себе и целует в висок. Замираю, прижавшись к его тёплому боку. Ловлю это ощущение тихого покоя и счастья.

Кажется, что прошла вечность с момента последнего выкидыша. Когда я ночью выла от боли и отчаяния, прижимая к себе окровавленную простыню, а Глеб пытался вызвать скорую.

И вот недавно две полоски на тесте подарили мне новую надежду и… дикий страх. Первые недели я боялась даже чихнуть. Носила себя, как хрустальную вазу. Я бы не смогла вновь пережить кошмар, который случался со мной уже дважды. Но неделя бегут за неделей, и меня отпускает.

В этот раз все будет прекрасно. И врачи тоже уверены в этом.

- Не переживай, - Глеб будто слышит мои мысли и прижимает меня еще крепче.

- Я и не переживаю. - Поднимаю голову и заглядываю мужу в глаза. Там копошатся золотистые тёплые искорки, и меня накрывает волной нежности. Он тоже счастлив, я чувствую это. С наслаждением прижимаюсь к мощной груди и продолжаю. - Только вечеринку эту я не хочу. Знаешь, будто сглазят. Зачем это все нам нужно?

Глеб обхватывает меня руками, баюкает, как маленькую:

- Ну вот в такую семью ты попала, котёнок. Любой инфоповод - это новые заказы и контракты. Возможность показать товар лицом.

- Я не хочу. Просто сходи со мной на УЗИ, нам скажут, что там Никитка, и мы дома отметим. Я пирог испеку, хочешь?

- Андрюшка там, - Глеб шутливо ерошит мне волосы. - А вообще, если серьезно, - приподнимает меня за плечи и внимательно всматривается в лицо, - я тоже не хочу. Но мы должны это сделать. Ты будешь в голубом платье из коллекции Prenatal, рядом я - в джинсах и поло men casual. Хлопнем шарики, постоим под голубым конфети, сделаем пару фото и поедем домой есть пирог.

- Если на первый скрининг такая вечеринка, что будет на рождение? - слегка ворчу.

- О, на появление наследника модного дома NinaOrlova мамочка закатит такой пир, что все вздрогнут, - слышу в голосе Глеба улыбку, - она уже эскизы детских пинеток и боди сделала. Боюсь, прямо в роддоме придется тестировать их на модели.

- Главное, чтобы ты был рядом, - смеюсь в ответ. - И мама не отправила тебя в командировку.

- Пусть только попробует. - Глеб ласково целует меня в висок и отстраняется. - Всё, Викуся, пора бежать. Ещё куча дел с утра.

+++

Я соврала Глебу. Я очень волнуюсь.

Переживаю, все ли хорошо с малышом. Когда он уходит, начинаю взбивать белки с сахарной пудрой для безе. Чтобы успокоиться и занять себя до визита к врачу.

- Алиса, включи музыку.

Умная колонка выдает мелодичную трель, сегодня я готовлю под Фрэнка Синатру. Чудесно!

У нас есть возможность нанять помощницу, но я не хочу. Я давно распрощалась с честолюбивыми мечтами, красный диплом технолога пищевого производства пылится на полке. Я теперь идеальная домохозяйка.

Когда-то я хотела выйти на работу, и предложения поступали. Но мне было страшно признаться свекрови или Глебу, что представитель семьи Орловых выходит на производство пельменей или булок.

Это же так… Так приземленно и совсем не аристократично.

В общем, я постеснялась, а потом привыкла, втянулась в быт и оставила свои мечты о том, чтобы зарабатывать самостоятельно.

Нина пыталась затащить меня в дизайн или моделирование, но мне это было неинтересно. Зато готовить я люблю, просто обожаю. Особенно десерты!

Свекровь презрительно фыркает и считает калорийность моих шедевров.

А для меня кулинария - и медитация, и творчество.

- Вика, дай ключи от твоей машины!

Меня выдергивает из мира Синатры и белковой пены резкий окрик мужа.

Чуть не выронив от испуга посуду с венчиком, оборачиваюсь. Глеб стоит на пороге. Злой и взъерошенный, как чёрт. Выставил перед собой испачканные руки, на щеке черная полоса.

- И вытереться что-нибудь…

Ойкнув, отставляю будущее безе и бросаюсь к нему с упаковкой влажных салфеток.

- Что случилось?

- Да не знаю, - Глеб яростно хватает салфетки, - с машиной что-то. Значки на приборной панели горят, гул идет. Будто я понимаю в этом… Потом в сервис отгоню, опаздываю. Ключи от своей дашь? - требовательно протягивает руку.

3. Несчастье

Сегодня вечером

Из-за прозрачной двери областной больницы на меня смотрит женщина-администратор. Облокотившись грузным телом на стойку с надписью «Информация», со скептичной улыбкой наблюдает за мной.

А я бьюсь, как муха, в стекло. В идиотском вечернем платье из коллекции Prenatal.

- Девушка, в другую сторону открывается. – Входящий мужчина легко толкает дверь, пропуская меня вперед. И я, наконец, вламываюсь в приемник.

В голове полный раздрай. Я знаю, что все происходящее - просто ошибка. Не мог мой Глеб ехать куда-то на мотоцикле, да ещё и с девушкой. Когда я покорно ждала его на вечеринке в честь нашего будущего ребенка. Устроенной его мамашей.

Только глупое сердце дергается и скачет у самого горла. Не дает сосредоточится и поверить в собственные мысли.

Сейчас я все выясню, успокоюсь. А потом мы вместе с Ниной Михайловной найдем Глеба.

- Подскажите, - обращаюсь к той самой суровой женщине за стойкой, - мне звонили из больницы. Говорят, что Глеб Орлов у вас. Я жена, - добавляю затем и в доказательство зачем-то сую ей в лицо правую руку с кольцом.

Она покидает свой наблюдательный пост и плюхается на рабочее место за компьютером, успев осуждающе посмотреть на мои оголенные плечи. И я невольно стараюсь повыше подтянуть лиф вечернего платья, неуместного здесь.

- Сейчас, минуточку... – цедит женщина. И не торопясь одним пальцем набирает фамилию. Жует губы, изучая информацию на экране.

Господи, как же долго! Я переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь сдержать раздражение и не торопить ее.

Наконец, видимо, решив, что с полуголой девицы, отвлекающей её от важных дел, достаточно мучений, она бросает на меня тяжелый взгляд.

Почему-то от этого взгляда меня пробирает ледяная дрожь. Напрягаюсь в ожидании...

- Орлов поступал, к операции готовят его. – Я ожидаю услышать что-то подобное, только поэтому не падаю в обморок. - Тяжелое состояние, завтра узнавайте, как операция прошла.

- Подождите. Это другой Орлов, какая-то ошибка произошла… Это не мой муж, понимаете?

Я чуть ли не засовываю голову к ней в окошко. Будто через отверстие в оргстекле смогу доказать, что у них в системе что-то сломалось, и сейчас мне пытаются выдать за моего мужа какого-то бедолагу-байкера Орлова, разбившегося со своей подружкой на мотоцикле.

- Девушка-а-а, - тянет она, - ну вам же русским языком говорят. Орлов… - грузно перевалившись она заглядывает в монитор коллеги. - Орлов Глеб Николаевич, 30 лет. Не ваш что ли?

- Мой, - лепечу, прижав руки к груди, - то есть не мой… Мой муж не ездит на мотоциклах.

- Нет, Маш, ты слышала… - взрывается возмущением администратор, обращаясь к рядом сидящей коллеге. - Будто мы тут сидим, в носу ковыряемся и на людей наговариваем. Не ездит он у нее… Ездит и ещё как ездит!

- Не переживайте, - сочувственно вмешивается её соседка. - Вы пройдите к администратору, заберите его вещи, ключи и документы. Если не ваш, выясните. По коридору и налево.

Разворачиваюсь и несусь вперёд, не разбирая дороги. Грозная медсестра кричит мне вслед что-то про бахилы, но мне не до этого.

Запутавшись в переходах больницы, в панике сворачиваю не туда. Мечусь, как заяц, пытаясь найти нужную мне дверь.

- Простите, где можно забрать вещи больного? - Бросаюсь к первому попавшемуся мужчине в белом халате.

- Налево, потом по узкому коридору проходите, - начинает рассказывать он мне, и тут же отвлекшись, начинает кричать на кого-то за моей спиной. - Куда вы везёте пациента? К лифту и в операционную, вам было сказано, а вы его по всей больнице катаете!

Развернувшись, он уходит, на ходу ругаясь на то, что понабрали интернов без мозгов.

Я инстинктивно оборачиваюсь, чтобы увидеть источник его раздражения и обмираю.

Мимо меня проплывает искорёженное кровавыми царапинами и гематомами, лицо Глеба.

5. Где были твои шипы?

Ворчливая женщина из приемника, проходя мимо, недовольно цокает:

- Орлова, вы вещи мужа забрали? Это в другой стороне, что вы здесь делаете? - и добавляет, покосившись на мои нарядные замшевые туфли. - Лазите тут без бахил.

- Простите, - отвечаю, уставившись в точку перед собой.

Что-то в моем лице настораживает её. Удивленно вытаращившись, она пытается проследить за траекторией моего взгляда. И вдруг смягчается

- Ладно, пойдём, провожу. А то натопчешь ещё больше.

Пока меня, оглушенную временным приступом слабоумия, ведут больничными коридорами, стараюсь упорядочить мельтешение в голове.

Глеб называл какой-то адрес. Кирова-чего-то-там. Конечно, шоком давно выдуло информацию. Даже под пытками не вспомню цифры.

Но какого дьявола он залез на убийственный байк? Да ещё и не один...

Он уходил из дома в костюме, он исполнительный директор модного дома...

Столько вопросов, а ответы на них знает только сам Глеб. И даже, будь он в порядке, не уверена, что смогла бы задать их. Слишком чудовищными могут оказаться ответы.

Погруженная в свои мысли, не замечаю, как приходим на место.

- Привет Зина. Вот, выдай вещи. Это родственница Орлова, который сегодня поступил. - Моя провожатая, видимо, решила взять надо мной шефство.

Пожилая сотрудница в сизом халате, понимающе кивает. Долго копошится.

- Вот, это все ваше. Забирайте. - Ставит передо мной короб, подобный тем, что выдают в аэропорту для осмотра.

Переносицу печёт от подступающих слёз. Последний раз я видела такой ящик почти четыре месяца назад. Смеясь, мы сбрасывали туда нехитрые пожитки в Домодедово. Просто сбежали вдвоем на выходные, у нас и вещей с собой не было. На море. Привезли оттуда нашу девочку.

Только теперь передо мной в коробе не наши телефоны, часы и щегольский ремень Глеба. А куча грязного тряпья, воняющего гарью, бензином и чем-то острым, чужим.

Сверху лежит обгоревший бумажник Глеба и связка его ключей. Рядом еще одна связка, незнакомая мне. А еще чужое водительское удостоверение и ободранный паспорт.

Почему-то чужие ключи привлекают меня сильнее всего. В недоумении беру их в руки и поднимаю к самым глазам.

Наверное, потому что на них переливается яркий брелок с Микки Маусом. Забавный. Единственное, до чего можно дотронуться без страха.

- Распишитесь, что все получено, – женщина подсовывает мне журнал с ручкой и обкусанным ногтем показывает строку для подписи. – Забирайте.

Засовываю Микки Мауса в карман и ставлю подпись. Документы автоматически прячу в сумочку.

- Зин, пакет ей хоть дай! – вступается моя провожатая.

- Если бы был, я бы сама туда это все упрятала. Вонища от этого добра...

Я, не слушая их дальнейший разговор, разворачиваюсь и иду к выходу. Сизая женщина Зина что-то говорит, но мне всё равно. Я не хочу притрагиваться к грязному шмотью.

Бреду на автопилоте. Чуть запнувшись каблуком о порог, едва не падаю, но схватившись за дверной косяк удерживаю равновесию и вновь устремляюсь в хитросплетение коридоров.

Я хочу сесть, обхватить голову руками и просто сидеть. В тишине. В своей машине. Чтобы не было вокруг незнакомых запахов, дурацких вещей и глупых людей. Может быть все станет кристально чисто и понятно.

У выхода меня догоняет моя провожатая, и сует в руки пакет.

- Вот, возьми. Это его вещи, и девушки, что с ним была. Так и не нашли никого из близких. Даже в квартиру ходили, стучали, но там тишина. Так что, кроме тебя, у нее никого нет. Ты бы сходила, проверила, как частное лицо. Ключи-то есть...

- А адрес? – заморожено спрашиваю я.

- Так прописка же. Документы у тебя.

- Да, точно. – Не поблагодарив, дергаю дверь на себя. В этот раз в верную сторону. На прощание бросаю через плечо. – Пожалуйста, выбросьте пакет. Не хочу его трогать...

Сидя в машине долго поглаживаю сумочку. Боюсь открыть и заглянуть в документы. Хотя, чего мне бояться? Всё, что могло быть страшного – уже случилось.

Собравшись с духом достаю чужой паспорт. Мятый и грязный, в драной простой обложке. Совсем не такой, как у меня...

Мне новую обложку подарил Глеб, на годовщину кожаной свадьбы. Красивую, с дизайнерской гравировкой в виде двух цветков шиповника. Сказал тогда, что хранилище печати о браке с самой прекрасной женщиной на свете должно быть достойно оформлено. А я смеялась и спрашивала, почему именно шиповник.

- Цветок любви, - сказал он мне тогда. – Не тепличной, как у розы. А настоящей - искренней, нежной и страстной. Дающей плоды и способной выпустить шипы, когда семье угрожает опасность.

«Где же были твои шипы, Глеб? – Думаю я про себя. – Как ты это все допустил?»

Глубоко вздохнув, открываю документы.

Агамова Дарья Константиновна. На пару лет младше меня. С фотографии дерзко смотрит девушка с темными гладкими волосами. Глаза обведены темными тенями, тонкие бесцветные губы поджаты, брови высокими ниточками. Не красавица. Из-за воротника по шее ползет татуировка.

Я могу представить ее за рулём байка. Но не могу представить рядом с Глебом.

Меня немного отпускает, потому что у них не могло быть ничего общего. Девушка с фотографии явно не могла быть любовницей Глеба. Вокруг него всегда куча прекрасных женщин на любой вкус – модели, фотографы, дизайнеры... Но эта девушка точно не из его круга.

Кто же ты такая, Дарья?

Перевернув паспорт сразу открываю прописку, и внутри что-то ёкает. Чёрная гелевая надпись, как напоминание о моём обещании. Кирова 5-12...

Порывшись в кармане, выкладываю на приборную панель ключи с Микки Маусом. Потом достаю ключи Глеба. И, стараясь приглушить внутреннюю сирену тревоги, начинаю играть в увлекательную игру из детства, где нужно найти отличия.

Два ключа на внушительной связке Глеба полностью соответствуют тем, что скреплены Микки Маусом.

Переживания за мужа постепенно вытесняются паникой. Ещё утром я не представляла, как дышать без него, как жить...

4. Не совпадение

Это дурной сон. Просто кошмар. Галлюцинация.

И, как в самых ужасных сновидениях, я не могу двинуться с места. Нет сил, чтобы отвернуться или броситься к нему. Так и стою деревянным истуканом, уставившись немигающим взглядом, и хватаю ртом воздух.

На чугунных ногах, с трудом делаю шаг, потом другой. Наконец, сделав глубокий вдох, бросаюсь к мужу. Хватаюсь за каталку, склоняюсь над ним.

Всхлипнув, до боли закусываю нижнюю губу. С трудом сдерживаюсь, чтобы не взвыть волчонком.

Черты лица те же, но мой был таким красивым и жизнерадостным, а этот…

Какая-то важная мысль зудит в сознании, мелькает и тут же пропадает.

Сейчас я не хочу думать о том, что он был с женщиной, на байке. Какая разница, с кем он был, на чем ехал и куда. Ему же больно сейчас! Так больно...

- Глеб, Глебушка… Ты меня слышишь? - Боюсь прикоснуться к его лицу, оно все покрыто ссадинами. Нахожу его руку под простыней и сжимаю её.

Интерны смущенно переминаются, не решаясь отогнать меня.

Глеб открывает глаза, и я невольно отшатываюсь, будто меня толкнули в грудь. Так пугают меня тёмные и глубокие зрачки, затягивающие, как черные дыры.

Где прежние золотистые искорки моего Глеба? Это глаза много пожившего человека, страдающие и несчастные.

- Прости… - шепчет он запекшимися губами. Легонько шевелит ладошкой.

Звуки его голоса – знакомого, но какого-то не такого, бьют по нервным окончаниям, заставляют зажмуриться в ужасе.

- Глеб... – шепчу онемевшими губами. – Как же так?

Рискую дотронуться до его правой брови. Она кажется мне единственным целым местом на лице.

От этого прикосновения через кончики пальцев из меня будто вытекают последние силы. Как зачарованная смотрю на родное, и лицо, мне не верится до сих пор, что это и есть мой любимый.

- Съезди туда, - снова шепчет он и морщится.

- Куда съездить? Глебушка, о чем ты? - Большим пальцем ласково поглаживаю ему горячий лоб, стараясь не задеть порезы.

- Кирова 5-12. Запомни.

Я киваю. Две слезинки падают на простыни, оставляя расплывшиеся мокрые кружочки. У него же бред. Господи, пожалуйста, помоги ему…

- Вика, Кирова 5-12, повтори, - настойчиво повторяет он и пытается приподняться. У него не получается это сделать. Но один из интернов, решив, что с пациента достаточно, решается вмешаться.

- Ну-ка лежите! Все, поехали.

- Девушка, отойдите. – Воодушевленный примером молодого коллеги, другой решительно оттесняет меня плечом.

Со скрипом каталка трогается с места. Я бегу рядом, не отпуская руку мужа.

- Вика, повтори, - снова бормочет он.

- Кирова 5-12, - говорю, чтобы он отвязался. - Глебушка, я буду здесь. Посижу до конца операции. Все будет хорошо, не переживай. Мы справимся!

- Нет, - неожиданно твердо говорит он. - Съезди туда. Сейчас. Там же…

Каталка делает поворот и его ладонь выскальзывает из моих рук, разрывая последнюю связь между нами.

Не слышу конец фразы. Да и не придаю особого значения тому бреду, что он шепчет из последних сил.

До боли закусив костяшку пальца, чтобы не закричать на всю больницу, смотрю, как Глеба завозят в лифт.

Закрывающиеся двери, как гильотина, отрезают мне путь к собственному мужу. И я боюсь, что навсегда.

Самое страшное – чувствовать свою беспомощность перед лицом обстоятельств. Куда бежать? У кого узнавать? Кому молиться?

Обхватываю живот, чтобы успокоиться.

- Все будет хорошо, малыш, - шепчу, как мантру. – Все будет хорошо...

Весёленькая мелодия телефона обрушивается на меня контрастным душем. Более жуткого музыкального сопровождения для творящегося вокруг кошмара не придумать.

Негнущимися пальцами роюсь в сумочке. Тороплюсь, хочу скорее прекратить это тилиньканье. И, как всегда в таких случаях, не могу найти источник звука, который сведёт меня с ума.

Наконец выуживаю телефон и ещё пару секунд смотрю на экран, где высвечивается имя свекрови. Выключаю звук, пусть думает, что хочет. Объяснять ей подробности произошедшего я не в силах.

Телефон замолкает на какое время, затем взрывается злобной вибрацией.

Чувствую укол жалости. Она же мать, переживает... Надо сказать ей.

Делаю два глубоких вдоха, чтобы собраться с силами, и решительно нажимаю зеленый значок.

- Нина Михайловна...

- Викуся, - прерывает меня бодрый веселый голос, - я вас не дождалась. В общем, у меня будет внучка. Поздравляю!

Я издаю что-то похожее на хриплый клёкот, который моя свекровь истолковывает по-своему.

- Вик, ты обиделась чтоль? Да бро-о-ось! – извиняющимся тоном тянет она и продолжает стрекотать. - Так получилось, понимаешь? Знакомые журналисты были, гости расходиться стали... Я лопнула за вас шарики. Ты не сердись... Ну поставь себя на моё место!

- Нина Михайловна, Нина... – снова начинаю я и вновь не могу продолжить фразу.

- То что девочка – это же хорошо, правда? Будет Камилла, как тебе? Девочки, они же такие пупсики сладенькие, у них платья, сумочки, заколочки, бантики... Столько всего можно придумать. А мальчики – ну что там – джинсы, да футболки. – Я уже не пытаюсь её прервать, молча слушаю. У меня недостаточно сил и энергии, чтобы остановить этот словесный поток. Пусть выговорится и порадуется, прежде, чем я огорошу её новостью. – Викуся, ты не расстроилась? Глебу передай сама, хорошо? Я знаю, как он сына хотел. Кстати, нашла его? Разобрались с этой ошибкой? Байкер Орлов, надо же... Такое нелепое совпадение...

Так и вижу, как после этих слов она брезгливо поджимает губы. Будто колёсами мотоцикла размяли её аристократичную фамилию в фарш.

- Это не совпадение, - кратко говорю я.

- Что?

- И не ошибка.

- Вика, если ты хочешь мне так отомстить за то, что я вас не дождалась, то это плохая идея, обижено причитает Нина Михайловна. - И вообще, ты сама виновата! Тебя никто не гнал, убежала...

- Первая областная, приезжайте. Глеб здесь.

6. Чужой ребёнок

Провожу пальцем по перекрестьям металлических стяжек. Дерматин старой двери кое-где порван и изнутри лезет грязно-белый наполнитель.

От дома, подъезда и самой двери с номером 12 веет таким отчаянием, что хочется, закрыв глаза, бежать отсюда на свежий воздух. Проветривать настроение.

Кажется, моя нервная система дала сбой. Или сработал внутренний предохранитель, отвечающий за эмоции. Меня уже ничего не удивляет. Единственное, что тревожит – здоровье моей малышки. А, значит, и моё.

Поэтому, я стараюсь не думать о том, что может связывать моего Глеба – брезгливого и привыкшего к комфорту с этим местом. И о том, что или кто ждёт меня в чужой квартире.

Где-то мельтешит мысль, что все происходящее настолько абсурдно, что не может быть правдой, но я гоню её прочь. Пустые надежды – хуже отчаяния.

Звонок не работает, на настойчивый стук в дверь слышу только шебуршание у соседей. Явно кто-то заинтересовался моей активностью и сейчас наблюдает в глазок.

- Ну давай, Микки Маус, не подведи!

Легко проворачиваю ключ в замочной скважине и робко вхожу в прихожую.

- Эй, есть кто-нибудь? – на всякий случай стучу по дверному косяку. – Хозяева, у вас свет горит...

В ответ тишина.

- Саша, ты здесь?

Наверное, от волнения семеню на цыпочках, чтобы не грохотать каблуками. Вдруг мальчик где-то здесь и испугается?

В единственной комнате полная иллюминация, включено все, что только можно. Обстановка простая и скромная – диван с небрежно брошенной подушкой и пледом, советский сервант, ящик с рассыпанными игрушками. Простенько и небогато.

Над комодом целая выставка фотографий, ярко освещенная настенным светильником.

Подхожу поближе, чтобы разглядеть.

Среди снимков мотоциклов и каких-то людей ярким пятном выделяется крупное центральное фото. Взгляд цепляется за него и внутренности сводит от боли.

Потому что там я вижу своего супруга!

Опершись о комод, чтобы не упасть, не свожу взгляд с лица Глеба. Улыбаясь, он обнимает за плечи худенького мальчугана. А тот, склонив голову на плечо мужа, пальцем тычет в фотографа. За их спиной тенью стоит девушка. Та самая. Дарья. Такая же серьезная, как на паспорте.

Не могу оторвать взгляд от снимка. Ревниво всматриваюсь и въедливо изучаю каждую деталь. Это пытка, которая вынимает из меня душу.

Одно дело – подозревать, догадываться, даже – знать! Другое – увидеть своими глазами живое и милое семейное фото.

Такое, какого у меня никогда не будет!

Как он мог так поступить со мной? Снимку год, не больше. Я узнаю рубашку, которую дарила ему на годовщину и явно отглаживала каждую складочку, думая, что он надевает её на деловую встречу.

Девушка в открытой блузке без рукавов. И приглядевшись, я, наконец-то вижу её татуировку. По плечу ползет колючая ветвь, расцветая на ключице пышным цветком.

Шиповник, мать его!

Меня бросает в жар от ярости, и этот же жар приводит меня в чувство. Автоматически щелкаю выключателем светильника, и вторая семья Глеба погружается в сумерки.

- Тётя, не надо, - тихий голос, как писк.

Растерянно оборачиваюсь. Молча моргаю, уставившись на тёмный хохолок, выглядывающий из-за дивана. На секунду выныривают два испуганных глаза и вновь прячутся.

- Э... Малыш... Саша, да?

Хохолок не шевелится.

Подхожу к дивану и дрожащей рукой касаюсь мягких волос. Будто с риском для жизни пытаюсь погладить детеныша пумы.

Я не знаю, кто из нас сейчас больше боится. Возможно, что я.

Теплая макушка вздрагивает от прикосновения и пытается зарыться поглубже.

- Саша, выходи.

- Нет, - вот так вот чётко и однозначно.

Я теряюсь. Не знаю, как общаться с детьми. У меня нет племянников или многодетных подруг. Я даже себя в детстве смутно помню. И что с ним делать?

Устало присаживаюсь на диван и обхватываю голову руками. За спиной тихий шорох.

- Включи свет, тогда выйду.

От этого капризного тона у меня дергается веко. Делаю глубокий вдох. Боюсь, что в сердцах могу выволочь этого мальчишку за вихры из его убежища и прямо так за волосы доставить в детскую комнату милиции или куда положено их сдавать...

Топаю до выключателя, вновь освещаю местный фото-иконостас и раздраженно плюхаюсь обратно.

- Я включила, выходи.

- Я уже вышел. – Протискивается бочком вдоль дивана и становится передо мной. Одной рукой поддерживает шорты, другой, смачно хлюпая, вытирает нос. - А ты кто?

- Э... Мамина подруга, вот она мне ключи дала.

Протягиваю ему брелок с Микки Маусом, и тот радостно цапает его с моей ладони. Недоверчиво улыбается, разглядывая знакомую вещь.

- Я к маме хочу, - шепчет исподлобья.

- К маме нельзя сейчас.

- А завтра?

- Саша, ты один весь день сидел? – стараюсь игнорировать его вопрос о матери. Пусть родственники сообщают или... отец.

- Нет, тётя Зуля, но она ушла. Ей в садик за Каримом, - тяжело вздыхает. - А мама скоро придёт?

- Господи, какая ещё Зуля с Каримом...

- Соседка, она вот там живет... – показывает пальчиком на соседнюю стену. Видимо, это Зуля смотрела на меня в глазок, радуясь, что кто-то избавляет её от тяжкой ноши.

- Бабушка есть у тебя? Тетя или дядя?

- Бабушки нет, - морщит нос и смотрит в сторону. – Никого нет. Только мама, - поднимает карие глазёшки на меня, - и папа иногда.

В его глазах нет озорства, любопытства или обиды. Это серьезный взгляд пожившего человека. Как будто за свою жизнь мальчик видел много грустного и дурного – того, что детям видеть нельзя.

Не смотря на злость, которая сейчас меня раздирает, сердце сжимается от жалости к малышу. Которого, взрослые идиоты, по сути, бросили. Одного.

- Есть у тебя бабушка, – встаю и беру его за руку, - и ещё какая! Всем бабушкам – бабушка... Пойдем-ка собираться, я тебя с ней познакомлю. Где вещи твои, показывай.

7. Сюрприз для Нины

Мальчишка смирно сидит на заднем сиденье, прижимая к груди синего безобразного зверюгу.

Что это за гадость, вообще? Явно вредит детской психике.

- Саш, может тебе дать робота или динозавра?

- Я не Саша, я Алекс... Говорил уже, – угрюмый взгляд в окно.

Буква «л» в его исполнении нечёткая, поэтому имя, которым он просил себя называть, звучит по-детски мило.

- Прости, я забыла, что ты Алекс. Так что, дать динозавра?

- Нет, – ещё крепче сжимает волосатое чудовище. - Это же Хагги-Ваги, мне его подарил... Папа. – Последнее слово он произносит с придыханием.

Мою переносицу печёт от подступающих слёз. Со всей силой на меня обрушивается воспоминание, как однажды в моей жизни появился отец. Ненадолго, на пару дней. Явился с зайцем под мышкой, как ни в чём ни бывало. И того зайца - потрёпанного, с оторванным хвостом, я храню до сих пор.

- Лучше бы твой папа подарил тебе ботинки или хорошую куртку, - недовольно бурчу в руль, чтобы скрыть волнение.

Пока мы быстро собирались, я несколько раз искренне посылала на голову мужа все кары небесные. Если бы не авария, я бы отправила его в больницу самостоятельно. С тяжёлой черепно-мозговой травмой.

У меня не укладывается в голове, как Глеб... Мой Глеб, которого я считала добрым и отзывчивым, мог оставить своего ребёнка ходить в колготках с просвечивающими пяточками по линолеуму старой хрущёвки.

Я с трудом нашла пару приличных футболок и джинсы – знаю, какое значение свекровь придаёт одежде. Внука в кофточке с катышками она точно не признает.

Ведь Глеб знал о мальчишке. Он знал! Почему он так поступил со мной? С ним?

Я должна ненавидеть сына своего мужа, но почему-то чувствую с ним странное родство. И не могу не чувствовать щемящую жалость к ребёнку. Сашу ведь предали, как и меня. Но я большая, я могу за себя постоять и защитить свою дочку. А кто защитит его?

- А моя мама, - подает голос пассажир, - она за мной придёт?

- Не знаю, - едва слышно отвечаю я. – Но ты больше один не останешься. Это я тебе обещаю.

- Я не маленький, я не боюсь один, - вижу в зеркало, как он сурово супит бровки и меня бросает в жар, сразу вспоминаю Глеба. Очень похож!

- Ты часто один остаёшься?

Молчит. Я уже заметила, что он немногословен. А вопросы, которые ему неприятны, просто игнорирует.

- А твой папа... Где он?

Внутри всё сжимается в ожидании ответа. Впиваюсь взглядом в зеркало заднего вида, жду... Жду!

- Папа живёт далеко, – тяжело, по-взрослому вздыхает и тоскливо смотрит в окно, будто видит там далёкий город, где находится отец. – Но он заберет нас к себе, и я не буду больше по нему скучать. Это будет скоро...

Глебу повезло, что он сейчас в реанимации. Иначе я бы сейчас развернулась, ворвалась к нему и с наслаждением вырвала его маленькое чёрное сердце. Быстро моргаю, чтобы пелена слёз не мешала вести машину. Еще не хватало попасть в аварию, как этот...

- Ты скучаешь по папе?

Мальчишка утыкается лицом в синего уродца и замолкает.

Да, я пока не умею общаться с детьми. Тут ничего не поделать. Зато Нина Михайловна в делах воспитания у нас крупный специалист.

Одного орла уже воспитала. Еще какого!

Волевым усилием заставляю заткнуться голос совести, который вопит о том, что у мальчишки и так достаточно поводов для невроза.

С бабушкой ему всё равно будет лучше, чем в той дыре, куда его засунул Глеб. Все-таки Нина - родственница.

Звук телефона наотмашь бьет по нервным окончаниям, заставляя похолодеть. Секунду назад я мечтала прибить Глеба, но сейчас при мысли, что услышу плохие новости из больницы, у меня что-то обрывается внутри.

Не отрывая взгляд от дороги, хватаю трубку.

- Да, да... Говорите!

С раздражением слушаю на том конце громкий жалобный вой.

Мельком бросаю взгляд на экран – точно, свекровь, легка на помине. Не дай бог Саша услышит вопли родной бабушки, ещё выскочит посреди проспекта.

На всякий случай уменьшаю громкость динамика и блокирую дверь.

- Слушаю, Нина Михайловна... Давайте конкретнее и чётче.

- Викуся, - всхлипывание, - ну как такое случилось? Я звонила в больницу. Это же ужас! Ужас...

Конец фразы тонет в надрывном рыдании.

- Нина Михайловна, не убивайтесь. Уверена, с вашим... - «Глебом» хочу сказать я, но бросаю взгляд на притихшего на заднем сиденье малыша и прикусываю язык. Мальчишку пугать не стоит, вдруг поймёт, о чем речь. - Уверена, всё будет хорошо. Таких, как он, ничего не берёт.

Не могу не съязвить. Но это помогает.

Свекровь волшебным образом прекращает рыдать и тут же взрывается упрёками, на эмоции у неё фитиль короткий:

- Как ты можешь так, бессердечная! Глеб столько для тебя сделал...

- Нина Михайловна, вы дома сейчас? – обрываю её причитания.

- Э... Да, а в чём, дело?

- Не уходите никуда, пожалуйста. У меня для вас сюрприз.

Не могу удержаться от ухмылки, представив вытаращенные глаза Нины. Пусть исправляет то, что натворил её ненаглядный сыночек-пирожочек. Заодно выпустит коллекцию «Гаврош» в синих тонах.

Надеюсь, она примет внука. Должна принять. Она же не бездушное чудовище, в конце-то концов!

Остановившись на светофоре оборачиваюсь к Саше и подмигиваю:

- Алекс и Хагги, у вас отличная команда! - Он в ответ слабо улыбается. – Парни, вы только не бойтесь, бабушка сначала удивится, но потом вы обязательно подружитесь.

- Я ничего не боюсь, - серьезно отвечает он.

И вновь меня царапает по сердцу взгляд, в котором я вижу его... Одиночество.

Наверное, такой же взгляд был у меня. Двадцать лет назад.

***

Нина Михайловна, вытаращив глаза, смотрит на нас. Но это не удивление и не шок. Это что-то другое...

Страх!

Только хорошее воспитание не позволяет ей захлопнуть дверь перед нашим носом.

- Алекс, это твоя бабушка. Знакомься. – Чтобы поддержать мальчишку, кладу руки ему на плечи и чувствую, как они подрагивают.

8. Новая я

- Нина Михайловна, вы знали?

- Я думала... – глубокий вдох, - что это несерьезно...

- Что несерьезно? – Взрываюсь я возмущением. – Ребёнок несерьезно? Вторая семья – несерьезно? Вы знаете, в каких условиях этот мальчишка жил? Как вы могли, Нина...

Внутри все жжёт от гадливости. Или это изжога, естественная в моём положении?

Очень хочется сплюнуть на пол, прямо под ноги свекрови.

Никогда бы не позволила себе такое на пороге чужого дома, но, думаю, сейчас это было бы очень кстати. И мне бы полегчало.

Пересилив себя, сглатываю колючий комок в горле и прикрываю ладошкой глаза.

- Нина, как вы могли...

- А что я? – судя по воинственному тону свекровь уже справилась с первым потрясением. – Надо было сказать тебе? Чтобы ты крутанула хвостом и ушла, отсудив половину имущества? Ну уж нет!

Она испуганно отводит глаза – понимает, что в сердцах сболтнула лишнее. Но я лишь горько ухмыляюсь. Как будто я не догадывалась о её страхах.

- У меня будет ребёнок от вашего сына! Дочка, которая должна носить фамилию отца и гордиться им. И сейчас я узнаю, что её папаша по уши измазался во лжи. Самой грязной, что только можно представить. – Чуть не срываюсь на крик, но вспоминаю, что Алекс бродит где-то рядом. Продолжаю чуть тише. - Я должна была знать! Понимаете? Должна... А вы мне говорите про какое-то имущество!

- Вика, он мужик. Он просто оступился... Он же в тебе души не чает, ты сама знаешь. Я не хотела знать об этом, Глеб случайно обмолвился. Но я всегда была на твоей стороне. Честное слово, Викуся. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

Я раздраженно отмахиваюсь. Отлично знаю, почему она меня защищала – в её голове явно бежали цифры – потери от репутационных рисков, стоимость нашей квартиры, машины...

- Это не важно. Как только прояснится ситуация с Глебом, я подам на развод.

- Вика, – свекровь строго щурит глаза. - Подумай хорошенько. У вас будет ребенок! А у меня – внучка.

- Все решено, Нина Михайловна. – Уже хочу развернуться, чтобы уйти. Но взглянув на высоко поднятые брови и остренький носик, который, когда не надо, так любит соваться не в свои дела, не могу удержаться от колкости. – Кстати, поздравляю. У вас теперь будет новая семья. Ещё более элитная, чем я. И внук у вас уже есть. Выкормлен, подрощен, к горшку приучен... Подписчикам зайдёт.

- Вика, не надо...

Вовремя вспоминаю, что так и держу рюкзачок с вещами Саши в руках. Протягиваю его свекрови.

- Вот держите. Вещи Алекса. Наверное, новые нужно купить.

- То есть... Не поняла! – Нина брезгливо смотрит на рюкзак, демонстративно скрещивает руки на груди. – Ты этого ребёнка мне оставляешь?

- Не «этого ребёнка», а Алекса. – Не дождавшись, когда она возьмёт у меня рюкзачок, просто ставлю его на пол. - Я как-нибудь заеду его навестить. У мальчика никого нет теперь, кроме вас. Так что удачи! Вы справитесь. Если что, спросите у фоловеров.

Захлопываю дверь и, низко склонив голову, сбегаю с крыльца к машине. Не хватало ещё разрыдаться, уверена, свекровь смотрит в окно.

В отсутствии мальчишки собственные беды обрушиваются на меня с новой силой. Припечатывают, как пыльным мешком, к сиденью.

Я держалась, пока нужно было заботиться о Саше. Но стоит остаться одной, как рыдания рвутся наружу.

Едва отъехав сотню метров от дома свекрови, кое-как паркуюсь и меня прорывает.

Сквозь слёзы жалобно скулю «Скотина! Какая же ты тварь!». В ярости колочу кулачками по рулю.

Просто вою, не в состоянии понять, за что можно поступить так со мной? Отплатить жестокостью и враньём за семь лет любви и преданности.

Душу рвёт обида.

Не пытаюсь успокоиться даже ради своей малышки. Зачем?

Если я не отреву сейчас, то рана в душе будет саднить ещё долго. Пусть выльется всё сейчас со слезами.

Резко, больно, но эффективно. Не хочу оставшиеся месяцы беременности вынашивать свою боль вместе с ребёнком.

Я успокаиваюсь, когда не остаётся сил на слёзы. Ещё несколько минут сижу, глядя прямо перед собой. Опустошённая и уставшая.

И, только когда желудок дает о себе знать слабым урчанием, вспоминаю, что за весь день практически ничего не ела.

- Поехали домой, моя девочка, - говорю животу. – Маме пора себя и тебя покормить. У нас с тобой теперь новая жизнь.

Только я и моя дочка, больше нам никого не надо. И мой ребёнок будет носить мою фамилию, не хочу, чтобы нас что-то связывало с этой гнилой семейкой.

***

Звонок из больницы застает меня дома, когда я снимаю неудобные туфли.

- Вы жена Орлова? – спрашивает строгий мужской голос.

- Как бы да... – С наслаждением расправляю затекшие пальцы. Бедные мои ноженьки, как вы отекли.

- Не понял. Жена или нет?

- Жена, жена... - шлёпаю на кухню.

- Операция прошла успешно, состояние вашего мужа удовлетворительное. Он пришёл в себя.

- Отлично, передайте ему мой горячий привет. - Стою с палкой молочной колбасы и раздумываю, сделать бутерброд или не заморачиваться.

- Эмм... – собеседник явно в недоумении. – Орлову нужны вещи – полотенце, белье, посуда. Сейчас уже поздно, посещения запрещены, но вы можете передать через администратора.

- Если завтра днём буду неподалёку, то завезу. Спасибо.

Наконец-то вгрызаюсь в колбасу, как голодная волчица. Откусываю прямо так, от палки, и урчу от удовольствия. Весь день на ногах, без крошки во рту для немного беременной женщины – непростое испытание.

- Вам нужно подойти к лечащему врачу, есть нюансы... – пищит голос в трубке.

Но я не слушаю и нажимаю отбой.

Сейчас я сниму дурацкое платье из коллекции Prenatal, более подходящее для потасканной эскортницы, чем для беременной фиалки.

Затем залезу в ванную и буду отмокать в душистой пене сколько захочу. Хоть до утра!

А потом поставлю на почти бывшую свекровь новый рингтон. Трек Инстасамки «За деньги – да». Больше я не буду вздрагивать от её звонков, а буду пританцовывать и улыбаться.

9. Жена Орлова

В прозрачном пакете трусы-стринги со слоником, которые я дарила Глебу на День всех влюбленных. Еще полотенце с петушками, металлическая кружка и памперс для взрослых.

Один памперс, хватит с него...

Склоняюсь над стойкой дежурной:

- Здравствуйте, Орлову нужно вещи передать, – брякаю пакет перед ней.

Женщина испуганно таращится на игриво просвечивающего слоника. У них явно состоялся выразительный зрительный контакт.

- Это его любимые, даже не знаю, как он без них... – поясняю на всякий случай.

- Простите. А вы кто?

- Я? – возмущённо округляю глаза. – Жена! Кто ещё может бельё передать? Или были желающие? – Подозрительно щурюсь.

- Не... Не было... – блеет дежурная. - Подождите. Может, спросить, вдруг к нему пустят?

- К сожалению, спешу. Не надо, – ласково улыбаюсь. – До свидания!

Оставляю пакет и несусь к выходу.

- Жена Орлова, подождите... Жена Орлова! – Визгливо несется мне вслед. Но я не оборачиваюсь. Хватит с меня!

Всё, формальности соблюдены... Не хочу здесь оставаться ни минуты.

Дома, я мысленно положила свое сердце в сейф, и застегнула молнию на бронированной грудной клетке. Но здесь, в опасной близости от почти бывшего мужа, чувствую, как изнутри вновь прорастают черные пятна ненависти.

Единственное, что меня должно волновать сейчас – я сама! Поэтому скорее прочь отсюда.

Чуть не сбиваю молодого врача, который идет по коридору. Услышав крики дежурной, он вежливо трогает меня за локоть.

- Подождите, вы жена Орлова?

- Предположим...

- Я звонил вам вчера. Меня зовут Илья Сергеевич, я – лечащий врач вашего мужа.

При слове «муж» я брезгливо морщу носик.

- И что?

- Я думаю, нам стоит обсудить состояние вашего супруга. Пройдемте в кабинет.

Не дожидаясь моего согласия, он подхватывает меня под локоть и уверено тащит вперед.

Моё горло раздирают осколки злых слов, я хочу выкрутиться из захвата, топать ногами и кричать о том, что у Орлова есть мать, пусть разговаривает с ней.

Но мне неудобно устраивать эмоциональное шоу перед человеком, чей уставший вид явно говорит о том, что сегодня он ещё не ложился. Надеюсь, среди тех, кого он спасал были не только законченные негодяи? И я послушно топаю следом.

- Садитесь, Виктория, – врач указывает мне на стул, и сам тяжело опускается в рабочее кресло.

- Откуда вы знаете моё имя?

- Он зовёт вас. Постоянно... – Илья Сергеевич снимает очки и потирает переносицу. - Сейчас ваш муж пришёл в сознание и каждые пять минут спрашивает у медсестры, не приходили ли вы. Мне сейчас на обход, зайду к нему, обрадую...

По спине ползет липкий холодок, когда я представляю, как медсестра, пряча улыбку, передаёт ему мой пакет.

Врач вновь водружает очки на нос и с любопытством смотрит на меня.

– Он выжил только потому, что хотел вас видеть. Это первое, о чём я хотел вам сказать...

В голове вспыхивают обрывки видений из прошлого. Наша квартира, бледное лицо Глеба, вдавленное в подушку, и его тихий голос. Он просит, чтобы я не убирала руку с его разгоряченного лба, а я с ужасом смотрю на градусник и хочу вызвать скорую. Но Глеб шутит, что его спасут только мои эклеры. И я замешиваю тесто в кастрюльке, сидя на краешке его дивана. Потому что он не отпускает меня и утверждает, что без меня погибнет...

Крепко жмурюсь, чтобы прогнать тёплые воспоминания. Это все было ложью!

Встаю со стула, прижав сумочку к груди, как щит. Хочу отгородиться от всего, что напоминает мне о прошлом. От всего, что причиняет боль.

- Вы можете обсудить состояние пациента с его матерью. А Орлову передайте, пусть смотрит на соседку по реанимационной палате. Думаю, им есть что обсудить. Технику безопасного вождения, например...

- Вы про Агамову? – Вопрос звучит так, будто вчера мой муж катался с группой поддержки футбольного клуба и мне сейчас нужно назвать одну из сорока чирлидерш.

- Конечно, про кого еще?

Илья Сергеевич складывает руки в замок и жуёт губами.

Тусклым голосом сообщает:

- Дарья Агамова погибла.

10. Пусть только попробует!

- Дарьи Агамовой больше нет.

Хватаюсь за горло, чтобы не охнуть от неожиданности.

Где-то на подкорке свербит подленькое «так ей и надо!». Но усилием воли прикусываю язык, чтобы не ляпнуть язвительную гадость, за которую потом будет стыдно.

Врач, пряча взгляд, продолжает:

- Родственников, к сожалению, так и не смогли найти. Если у мужа что-нибудь узнаете, сообщите, пожалуйста.

- Спросите у него сами, - мои слова падают, как тяжёлые камни. – Мне не о чем с ним говорить.

Врач вздыхает:

- Орлов ни с кем не разговаривает. Лежит и смотрит в стену. – Илья Сергеевич снимает очки и устало потирает переносицу. – Виктория, его состояние вызывает у меня опасения. И нам нужно это обсудить... Вы хотите узнать подробности?

Я сижу на краешке стула, крепко зажав ладошки между коленок. Хотя с большим удовольствием я бы зажала уши.

Потому что боюсь услышать нечто такое, что заставит меня чувствовать и сопереживать. Боюсь, что в моей наскоро сооружённой броне есть точка напряжения, как у стекла. Ткнуть туда иголкой, и все рассыплется.

Один угол жалости к чужой боли, и моё равнодушие пойдёт трещинами. Отпадёт, как сухая корка, обнажая сердце.

Молча мотаю головой из стороны в сторону.

Илья Сергеевич молчит. Вздохнув протягивает листочек:

- Виктория, вот список медикаментов, которые требуются пациенту. Они нужны прямо сегодня. Пожалуйста, сами или через других родственников...

Смотрю на листочек, исписанный мелким убористым почерком и не хочу притрагиваться к нему. Если я возьму список лекарств, то подпишу себе приговор.

Я выхолащивала у себя всю жалость, ненависть, злость и какую-либо ответственность. Я больше не хочу чувствовать себя женой Глеба.

Я – посторонний человек. До диагнозов господина Орлова и его лекарств мне нет никакого дела.

Одним движением отодвигаю листочек от себя.

Илья Сергеевич хмыкает и бросает на меня внимательный взгляд. Как у всех близоруких людей его глаза без очков кажутся по-детски беззащитными и искренними.

- Понимаю, обидно, – слегка покачивает головой. – Ситуация неоднозначная. Только боль, Витория, это моя работа. И я вам точно могу сказать, если вам больно, значит есть надежда. Потому что Дарье Агамовой сейчас не больно, а вот вам и вашему мужу – очень. Помогите ему, и вам самой станет легче.

- А вы сами, что бы делали в моём случае?

- Я бы? – снова водружает очки на нос. – Я бы помог, чтобы не чувствовать себя гадко. К тому же самое страшное наказание – унижение противника благородством. Попробуйте, рекомендую – отличный метод. К тому же ближайшие два-три месяца, вы мужа можете и не видеть. – Вновь подвигает листочек с лекарствами ко мне. - Просто поучаствуйте хотя бы таким образом...

- Не увижу, два-три месяца... Почему? – растеряно слабым эхом дублирую слова врача. Сама не знаю, зачем я это спрашиваю.

- У Глеба Орлова серьёзные травмы. Ему нужен больничный уход, физиотерапия. И вот ещё, пока не забыл, найдите хорошее кресло.

- Кресло?

- Да, у него поперечное поражение спинного мозга на уровне грудных позвонков. Переферический паралич...

- Паралич? – Прижимаю руки к груди. - Что это значит?

В ушах звенит, поэтому мне кажется, что я ослышалась. В своей жизни я видела только одного парализованного человека – это была моя прабабушка. Она лежала, как пластмассовый манекен, и только в глазах её теплилась жизнь.

То, что Глеб – пусть негодяй, обманщик и предатель, но живой и полный сил мужчина, может оказаться в таком состоянии, сейчас кажется мне выдумкой, дурацким преувеличением.

- Паралич - это, значит, паралич, – врач с недоумением смотрит на меня. - Он не сможет ходить. Восстановление возможно, но реабилитация очень затратна.

- Он обеспеченный человек, у него с матерью совместный бизнес. Успешный... – бормочу что-то.

Илья Сергеевич постукивает ручкой по столу.

– Хорошо. Вашему мужу потребуется не только кресло, но и тренажёры, инструктор, массаж, отдельная специализированная палата...

Слово «муж» горячим гвоздем вонзается мне в сердце.

Двигаю к себе листочек с названиями лекарств, хватаю ручку со стола и пишу в уголочке цифры:

- Вот телефон его матери, свяжитесь с ней, пожалуйста... Извините, я не могу этим заниматься. Это деньги их семьи, думаю, она справится.

- Это ещё не всё, - Илья Сергеевич двумя пальцами забирает ручку из моих рук. – Это всё может не понадобится. Сейчас период шока после травмы позвоночника. И то, как мы воспользуемся этим временем, зависит восстановление. Поэтому, прошу вас, не дайте нам упустить это время. Помогите ему!

- У него есть мать! – упрямо поднимаю подбородок.

- Но он не выживет, если у него не будет вас. Это против правил, но я провожу вас к нему...

- Простите, не могу.

- Скажите, у вас есть дети?

Моргаю от неожиданности. Такого вопроса я не ожидала.

- Общих детей у нас нет.

- Тогда понятно... – вновь надевает очки и утыкается в бумажки.

- В смысле? Что вам понятно?

- Что у вас нет общих детей. Иначе вы бы понимали, что забота об отце вашего ребёнка сейчас – это вклад в будущее вашего ребёнка завтра. Я не уверен, что ваш муж сможет скоро приступить к своим рабочим обязанностям. А растить детей без денег очень сложно...

- Мне ничего от него не нужно, - чеканю каждое слово.

- Конечно-конечно, – бормочет врач, - деньги не главное. Это все знают. Главное любовь и взаимопонимание. И знаете, что я сейчас вижу?

- Нет, - скрещиваю руки на груди.

- Чудесную открытую девушку. В вас нет циничности и мерзости. Вы, Вика, не прожженая стерва. И не сможете смотреть в глаза сыну или дочери, зная, что обрекли мужа на прозябание в инвалидном кресле или на смерть. Как жаль, что у вас с Глебом нет детей!

Его слова затекают в уши, заполняют черепную коробку и через позвоночник проникают в каждую клеточку моего тела.

11. Отдать долг

За последние сутки шок стал моим привычным состоянием. Но, после приступа горя, который накрыл меня в машине, я больше не впадаю в отчаяние.

Наверное, мой мудрый организм настолько настроился на вынашивание здорового ребёнка, что ограждает от негативных эмоций. Просто вырубает предохранители, и мне достаются слабые отблески паники, жалости или отчаяния. Моя девочка спасает меня, иначе я сошла бы с ума.

Прижавшись носом к стеклу, впиваюсь взглядом в человека, лежащего на кровати. Внимательно изучаю собственного мужа, отделённого прозрачной стеной. Небрежная щетина, впалые щеки, заострившийся нос... Этот больной человек, опутанный проводами и капельницами, выглядит старым, изможденным и совершенно не похож на красавца Глеба.

- Глеб... – шелестом срывается с моих губ, - неужели это ты?

Поправляю на плечах одноразовый синий халатик. И почему-то вспоминаю, как три года назад я лежала на боку, поджав ноги под себя, в одноразовой казённой ночнушке такого же сизого цвета.

Совершенно не стеснялась разодранного ворота и кровавых пятен на подоле.

Мне было все равно.

- Поговорите с ней, уговорите поесть, - шептал кто-то в другом измерении. – Она даже капельницы с глюкозой не дает поставить.

Потом шёл звук осторожных шагов и что-то большое нависало надо мной. Тень кого-то доброго и своего до дрожи. Я знала, что он хочет что-то сделать для меня, но не в силах была даже кивнуть ему. Или не хотела. Потому что мне никто не мог помочь. Тогда.

Колючий плед взлетал вверх и накрывал до груди. А руку, исколотую капельницами, сжимала чья-то мягкая ладонь. И я не знала, от чего мне становилось тепло – от пледа или от этого рукопожатия.

- Хорошая моя, - я улавливала знакомый голос нейронами, он вибрировал в каждой клеточке моего тела. – Не надо так, родная... У нас ещё будет ребёнок, я обещаю тебе. Ты слышишь меня? Я обещаю! Девочка с твоими глазами. Или мальчик.

Я почувствовала, как что-то мокрое утыкается в мою ладонь. Как нос щенка. И делала движение пальцами. Гладила лицо Глеба и с удивлением понимала, что его щёки мокрые от слёз. Как и мои...

...Отшатываюсь от стекла, рукавом протираю запотевшее пятнышко. Чтобы даже следа не осталось от того воспоминания.

Наверное, в эти же дни Глеб прижимался к другой ладони – детской или женской. Только с благодарностью. Потому что тогда у него уже был сын!

Три года назад я выглядела ненамного лучше, чем он сейчас. Но Глеб протянул мне руку и вытащил из пропасти.

Видимо, пришла моя очередь отдать долг.

- Вы идёте? – спрашивает Илья Сергеевич.

И я делаю шаг вперед. Потом ещё... Пока врач не закрывает стеклянную сверь за моей спиной.

Стою в углу, не сводя взгляд с лежащего человека.

- Привет... – говорю тихо, прижав к животу сумочку, - как ты?

Слегка поворачивает голову на мой голос, глаза темные и пустые. Узнал или нет – не понятно.

«Голова двигается. Наверное, врач ошибся, это же не паралич» - проносится молнией обнадеживающая мысль.

Подхожу ближе. Ноги сводит от напряжения, я бы с удовольствием присела, но это реанимация, а не трамвай. Поэтому стою, неловко покачиваясь с носка на пятку.

- Дарья погибла, - зачем-то говорю я. – Ты знаешь?

Слабый кивок, опускает веки. Он меня слышит и понимает.

- Сашк... – вздрагиваю от его хриплого щёлканья.

- Я забрала его, он у твоей мамы.

Снова кивок и глубокий выдох облегчения, будто с него сняли бетонную плиту.

Потрескавшиеся губы расходятся в злом оскале:

- Лучше бы я умер...

Меня подбрасывает от возмущения. Как же это на него похоже. Это так легко и эгоистично – взять и умереть. Просто хоп, и тебя нет! Выключили... А вы - топчитесь, как хотите, и разбирайтесь без меня.

- Не смей так говорить, - злобно щурю глаза. – У тебя есть сын, и ты ему нужен. Мать без тебя не сможет тянуть бизнес...

У него будто что-то откликается внутри. Упирается затылком в подушку, хочет оттолкнуться и подняться. Слабо шевелит рукой и мычит.

Потом, устав от этого простого движения, в отчаянии отворачивается от меня и устремляет взгляд в стену.

- Вика, прости... Я...

- Об этом потом. – Прерываю его, не готова слушать сейчас оправдания, не хочу. Это и так тяжело, а в исполнении инвалида – тем более. - Глеб, тебе нужна реабилитация. Нужно лечение. А ещё деньги и немалые. Дай мне доступ к своим счетам. На работе к кому обратиться? Ты же знаешь, Нина в финансах ничего не понимает... Может быть продать что-то? Глеб, это нужно срочно сделать!

Говорю твёрдо и быстро, не пуская жалость в сердце. Но сама понимаю, как важно, чтобы Глеб сейчас помог спасти себя.

Хитрый Илья Сергеевич не зря меня сюда затащил - без денег Глеб обречен. Первые дни после травмы – самые важные, и вот их-то и не стоит терять. Вешать на мальчишку, кроме бабки с особенностями развития, ещё и лежачего отца – это слишком.

- На фирме нет свободных денег... У меня тоже нет, – слабо сипит и ещё дальше отворачивается от меня.

- То есть, как нет?

- Все в товаре - в тканях, фурнитуре...

- Подожди, а твой личный счёт? Где твои накопления?

– Вика, оставь меня, – громко сглатывает и вновь устремляет взгляд в потолок. - Мне ничего не надо. Я хочу сдохнуть, ты не понимаешь?

Отшатываюсь, как от пощечины. Он сейчас издевается надо мной?

Обхожу его кровать, подхожу с другой стороны, наклоняюсь и злобно шиплю прямо в лицо.

- Ты выживешь, ты встанешь на ноги. А потом я тебя убью! Я не позволю тебе сдохнуть легко и просто... Даже не надейся! Не хочешь помогать? Да пошел ты...

- Я не могу...

Отворачиваюсь и иду к выходу, срывая на ходу синий хлипкий халатик. Меня трясёт от злости.

Не хотела этого, видит Бог! Но, похоже, придется звонить Нине.

Словно услышав мои мысли, телефон исполняет трек Инстасамки. Но почему-то мне не хочется сейчас танцевать.

Нехорошее предчувствие обжигает внутри, как кипятком.

12. Это слишком много

Нехорошее предчувствие обжигает внутри кипятком.

Просто так свекровь не позвонит - значит, что-то случилось.

- Виктория, ну как? – ко мне бросается Илья Сергеевич, но я лишь машу рукой. Мол, потом...

Отхожу к окну и прижимаю трубку к уху.

- Да, Нина Михайловна... – сердце колотится где-то в горле, первая мысль – что-то случилось с Алексом.

- Вика-а-а-а, - слышу безучастный голос, - за что ты так со мной, девочка? Я всегда была к тебе добра... И сколько раз говорить тебе, просто Нина...

Свободной рукой с облегчением облокачиваюсь на подоконник, но я бы с большим удовольствием сейчас свела пальцы этой руки на горле этой манерной истерички.

Врач стоит недалеко, и мне неудобно орать при постороннем человеке. Иначе, боюсь, не сдержалась бы.

Прикрываю веки и, делая глубокий вдох, интересуюсь:

- Что случилось, Нина?

- Этот мальчик, Алекс... Он абсолютно, слышишь меня? Абсолютно не социализирован. Может быть у него ЗПР или как это называется?

- Нина, что случилось? – чуть громче и чуть тверже.

- Он... Он не идёт на контакт. Он вообще умеет говорить?

- Умеет.

- И не хочет переодеваться, я ему уже нашла такие милые брючки... От маленького Глеба остались. Он у меня всегда был очень модным ребенком.

О Господи! Возвожу глаза к чисто побеленному больничному потолку. Глазоньки мои, где же вы были?

Я ведь знала, с какой семьёй связалась – что я им не ровня, что я совсем другая... Но влюбилась без памяти. С юношеским максимализмом считала, что любовь уничтожит любые преграды.

Как Глеб мог вырасти мужчиной – честным, принципиальным и верным, когда его воспитывала Нина? Ведь все было очевидно!

По иронии судьбы, сначала я очаровалась Ниной. Её аристократизм и изысканные манеры сразили меня наповал. Тогда, восемь лет назад, девчонкой-второкурсницей, я пришла на кастинг с подругой, которая хотела стать моделью. Пришла случайно, за компанию. Я не собиралась становиться лицом модного дома, я мечтала открыть свой ресторан. Или, хотя бы, кофейню.

Но Нина устроила организаторам скандал, потому что ей не нужны картонные девицы, и сразу выхватила меня из толпы кандидаток. Сказала, что у меня подходящий взгляд – честный и открытый.

«Ты должна верить, что ты - счастливица, потому что носишь NinaOrlova. Тогда и другие в это поверят», - сказала она тогда, подняв мое лицо за подбородок и разглядывая внимательно фас и профиль, как породистую лошадь.

И я верила!

Боже мой, как я верила им тогда!

Коллекция для девушек разлетелась, как горячие пирожки. Нина давала интервью и рассказывала, как обогрела несчастную провинциальную Золушку.

А ещё через полгода все таблоиды обсуждали свадьбу Золушки с наследником известного модного дома.

Мои сияющие от счастья глаза принесли Нине ещё большую известность, всенародное восхищение ее большим сердцем и, конечно, прибыль.

Других инфоповодов я не давала.

Не считая беременности, в честь которой и была устроена злосчастная вечеринка...

- Викуся, ты не слышишь меня? – Ледяной тон свекрови возвращает меня к действительности. - Что мне делать с ним? Он своей уродливой игрушкой разбил чашку. Из мейсенского фарфора, между прочим. Набор теперь неполный, а он стоит бешеных денег.

- Нина Михайловна, у вас вообще-то сын в больнице, – стараюсь говорить так, чтобы ей стало не жалко – на это она вряд ли способна, но, хотя бы страшно. – И, кстати, о деньгах. Глебу необходима реабилитация – отдельная палата, уход, препараты, процедуры. Нужны деньги. Много... Боюсь, что очень много!

- Викуся, - слышу растерянность в голосе. Нина всегда теряется, когда не может давить на собеседника, - я ничего не понимаю в финансах, этим Глеб занимался.

- Переведите сейчас, сколько есть. – Жестко чеканю я. И добавляю для устрашения. - Каждый просроченный день может стоить жизни вашему сыну.

- Викуся, для Глебушки всё отдам, ты же знаешь. – Причитает Нина. - Только забери у меня это чудовище. У меня давление скачет, я не могу работать...

Чётко улавливаю жалостливые нотки в её голосе, но меня уже этим не проймешь. Любовь к Глебу, которая отблеском падала и на его мать, больше не служит ей защитой. И, если будет нужно, я лично отволоку этот долбанный неполный мейсенский сервиз на барахолку. Но получу у неё деньги на восстановление прямо сейчас.

Девочки с честным и открытым взглядом... Девочки, которая верила, больше нет!

- Вообще-то, он ваш внук! – Рявкаю в трубку. - И, если Глеб останется инвалидом, вы будете тащить не только мальчика, но и парализованного мужика. Неужели не понятно?

Нина несколько секунд молчит, собираясь с мыслями. Наконец, решается разыграть последнюю партию на шахматной доске своих манипуляций.

- А... Викуся, - медовым голоском вещает она, - как хорошо, что у Глеба есть ты, ему так с тобой повезло! Ты же просто святая...

- Нет, - ухмыляюсь. - Вы ошибаетесь! Я не святая. И у Глеба меня больше нет. Не сомневайтесь, я подам на развод.

- Но...

- Последствия возможного приступа жадности вам придётся расхлебывать самостоятельно.

Я кладу трубку и начинаю загибать пальцы, считая до десяти.

Мне интересно, сколько времени пройдёт, прежде, чем Нина сообразит, что ей выгоднее – вложиться в сына сейчас или подождать. Она явно боится, что инвестиции окажутся бесполезными. Но хочется верить, что материнский инстинкт тоже сыграет роль.

- Все в порядке? – Илья Сергеевич, дожидавшийся окончания разговора, подходит ко мне.

- Да, более или менее, спасибо. Три...

- Что, простите?

- Все хорошо. Глеб начнёт лечиться, деньги я найду. Пять...

- Да, платная палата и сиделка, потребуются через пару дней. Лекарства уже сегодня.

- Семь...

Мне приходит СМС о пополнении счета. С удивлением смотрю на экран, где высвечивается вполне приличная сумма. Оказывается, моя неприязнь к Нине тает пропорционально количеству нулей.

13. Есть смысл

Глеб

Услышав рев мотора, моя секретарша Любочка выглядывает в окно.

- Глеб Николаевич, гляньте-ка, кого это к нам принесло? У нас тут будто не офисник, а придорожный мотель. То газель тарахтит, теперь байкеров принесло, – переставляет фикус, чтобы было удобнее наблюдать. – Ого, так это девушка. Ничего себе, интересно, к кому она? На третьем этаже что ли под моторные масла офис сдали?

Любочка тарахтит, а я чувствую, как по позвоночнику бежит холодный озноб. Волосы на руках встают дыбом.

Не дай бог сюда явилась! Хотя с неё станется...

Выглядываю в окно, протиснувшись между фикусом и Любочкой. Так и есть!

Зажав шлем под мышкой, посреди внутреннего двора стоит Дарья. Уверенно облокотилась на мотоцикл, и откинув длинные волосы назад, глазами оббегает окна высотки.

Рву галстук на шее, будто задыхаюсь, и невольно отшатываюсь, будто она может меня заметить сквозь тонированные стёкла.

Чёрт, она все-таки приехала!

- Ни с кем не соединять, никого не пускать, - рявкаю на испуганную Любочку и хлопаю дверью кабинета так, что жалобно звякает графин на столе.

Раздраженно плюхаюсь в кресло, сдираю с шеи удавку галстука и достаю телефон. Со злостью брякаю его на стол и смотрю на экран.

Как я и думал, он тут же взрывается раздражающим звоном.

- Чего тебе, Даша? – недружелюбно рявкаю в трубку.

- Выгляни в окошко, дам тебе горошка... – хихикает она.

- Не смешно! Какого хрена ты припёрлась? Я же утром ясно тебе сказал, что не могу! Машина сломалась.

- Пф... За кого ты держишь меня, Глебушка? В кои-то веки наш папаша решил проявиться, и по-царски нас одарить, а тут я вдруг передумаю? Ну уж нет!

- Дарья, хватит! Я сказал, в другой раз...

- Не ори, давай, на меня! И не таким орлам крылья обламывала. Я Сашу пристроила, он с соседкой сидит. Это ты у нас птиц свободный - ни котёнка, ни ребёнка...

- Давай так... Ты сама едешь и смотришь дом. Высылаешь мне фото. Если тебя все устраивает, я перевожу задаток, идёт?

Слушаю мрачное сопение в трубке, и оно не предвещает ничего хорошего. Дарья любит скорость и современную технику, но сама действует по принципу старинного паровоза.

Долго готовится, собирается с мыслями, выматывает собеседника нытьем и угрозами, подпитываясь его раздражением, и разгоняется, разгоняется... Зато потом её не остановить – снесёт всё на своём пути.

- Глебушка, так не пойдёт. Ты опять хочешь всё на меня свесить? Ребёнка я одна поднимаю, дом – я одна смотрю. Дорогой, а ты тогда чем занят у нас? – Чувствую по нарастающим нервическим ноткам, как пар сдвинул поршни, сейчас начнется...

- Я вызову такси. Стой на месте.

- Да пошёл ты! – Дарья переходит на визг. И сейчас все сотрудники, наблюдающие через стекло за дерзкой байкершой, орущей на кого-то по телефону, явно в испуге сделали шаг назад. Возможно, укрылись за стенами. Уверен, Дарья показывает всем окнам большой и жирный фак. - Я не брошу свой Мустанг во дворе вашей помойки.

- Ты поедешь следом...

- Выходи, я сказала! Или звоню твоей клуше.

- Даша, давай без шантажа!

- Я сейчас бросаю трубку и набираю всего один номер...

***

- Светк, ты будешь швы обрабатывать или на его задницу пялиться?

- Ой, будто я тут задниц не видела. И получше лежали...

- Таких точно не видела! Тут даже не просто задница, а полная Ж..! Прикинь, с любовницей разбился. Влип, парень, по полной...

Посторонние голоса выдергивают меня из полузабытья. Издаю слабый стон, хотя ничего не чувствую. Медсестры, наверное, льют на меня литры спирта, но мне не щиплет, не печет. Просто никак.

Я стону, чтобы они понимали, что я все слышу. Я не хочу, чтобы меня обсуждали так, будто меня нет.

Хотя, разве я есть?

- Переворачивай давай, придержу немного. Вот здесь еще осталось...

- Слушай, Машк, хорошенький вроде.

Медсестра с рыжим пергидролем, который выбивается из-под шапочки, всматривается в моё лицо.

- Ну да, ничо такой. Жаль, что инвалидом останется.

- Да ладно тебе, у них там все шевелится, это я точно знаю. Вон в десятой палате старичок парализованный лежит, как начинаешь обмывать, так у него там...

- Заткнитесь уже, - хриплю я полузадушенный. Голова зажата подмышкой, и я чувствую себя великовозрастным младенцем.

- Ишь ты, ещё и болтает.

Шея освобождается из захвата и меня укладывают на спину.

Надо мной теперь два лица. Одно принадлежит той самой, пергидрольной – недовольное, с поджатыми губами. Второе – полное и улыбчивое.

Вот такую картину я теперь буду видеть изо дня в день. Лица будут меняться, но я буду лежать, смотреть на них и слушать их разговоры. Они даже не стесняются меня обсуждать, да и не чувствую я себя человеком.

Я теперь для всех безэмоциональный кусок мяса – без души, без сердца и почти без тела. И они правы. Мне жопа!

- Мария, Светлана, оставьте нас с пациентом. - В реанимацию входит доктор, тот самый, что вытащил меня зачем-то с того света, Илья Сергеевич.

Медсестры подхватывают бинты с тампонами, и гуськом торопливо выходят.

- Как чувствуете себя?

- А ты как думаешь? – отворачиваюсь к стене.

- Не надо хамить, Глеб. Шансы есть всегда, а в вашем случае они очень неплохи.

- Почему я не сдох?

- Значит, не надо было... Представь, если бы ты сдох при таких скользких обстоятельствах, что было бы с ней? – он переходит на «ты» и это звучит так доверительно, что я поворачиваюсь к нему. Илья Сергеевич смотрит на меня и не моргает. – Глеб, может быть ты выжил, чтобы заслужить прощение?

Я некоторое время молчу, собираюсь с мыслями. Да, если бы я погиб, было бы хуже. Уже никто и никогда не рассказал бы ей правды о том, что случилось вчера, а ещё много лет назад... И даже мой ребенок проклинал бы память обо мне.

- Она беременна, - хриплю я.

- Тем более. Есть смысл жить и бороться.

– А я... Я - просто трусливое говно. Потому что не рассказал все раньше. А сейчас может быть уже поздно.

14. "Берегите себя!"

- Благодарю, быстро вы... – врач держит объёмный пакет с лекарствами. – На сегодня хватит.

- Как на сегодня? – Икаю от удивления. - Я думала...

- Я предупреждал, что лечение дорогостоящее, - Илья Сергеевич мнётся. – Виктория, я понимаю, что вам сейчас непросто. Если возникают сложности с финансами, вы дайте знать.

- Нет, что вы. Никаких сложностей, – говорю, прикидывая в голове, на сколько таких лекарственных доставок хватит денег Нины. – У Глеба обеспеченная семья. И бизнес... Простите, я побежала. Мне ещё нужно к ним офис съездить.

- Пожалуйста, берегите себя, – эту фразу Илья Сергеевич говорит уже в мою спину.

***

- Виктория, ну как же так! Ведь несчастье-то какое... - секретарша Людочка, размазывая слезы, несётся ко мне через холл. – Уже ждут вас.

Я смотрю, как колышется её объёмная грудь в декольте, и за горло хватает ревность. Может Глеб и с Людочкой развлекался? Может у неё тоже есть от него ребенок или несколько? Как оказалось, я вообще ничего не знаю о своём муже.

Усилием воли душу в себе приступ ревнивой паранойи – ещё не хватало всех подозревать в связях с моим мужем. Практически бывшим.

- Мне так жаль, - выдыхает Людочка. - Как мы будем теперь – не знаю. Он один здесь с мозгами. Свечку поставлю, чтобы он скорее на работу выходил, – тихонько крестится. - Ой, развалят они все...

Слабо ей улыбаюсь, выныривая из тёмных мыслей. Людочка явно не принимала участие в шабашах, если они и были.

Под Людочкины жалобы мы заходим в лифт, и там она обращает внимание на моё молчание и бледность.

- Виктория, нехорошо вам? Поберегите себя, нельзя так!

И что они все заладили про одно и то же. Я бы с радостью скинула эту ношу, но на кого?

- Устала.

- И Глеб Николаевич всё себя не жалел. Я ведь как чуяла, когда эта кошка прикатила... Вот надо было ему ехать?

Заинтересованно приподнимаю бровь. Но дверь лифта с писком распахивается и Людочка бодрым колобком катится дальше по коридору.

- Нам в переговорную, вот сюда. Проходите.

- Подожди. Людмила, - придерживаю её за локоток, - вы видели? – Сглатываю комок в горле и добавляю. - Как он уезжал?

- Да, - мелко трясёт головой, - прикатила на мотоцикле краля. Эффектно было.

- А Глеб Николаевич... Он что делал, когда она приехала?

- В окно увидел, позеленел весь, – хмурится Людочка. – Потом в кабинете заперся и орал на кого-то по телефону.

- И... Что потом было?

- Выскочил, как ошпаренный. Без галстука. Трясся от ярости весь. Снял пиджак, швырнул его мне на стол и побежал во двор. Я даже не поняла, что стряслось. Потом слышу только мотор опять заревел. Я к окну, а он сзади сидит на адской машине этой и шлем застегивает на ходу. Надо было не пускать его, но кто же знал, – Людочка всхлипывает.

- Не надо, вы не виноваты, – глажу её по плечу.

Людочка смущённо улыбается.

- Ещё я слышала, он говорил про покупку дома. Я точно знаю, он не хотел туда ехать. Это сучье отродье его заставило, ой...

Ругательство, которое вырывается у неё, так не вяжется с образом милой женщины, готовой ставить свечки, лишь бы Глеб Николаевич вместе со своими кипучими мозгами вернулся к работе, что я невольно улыбаюсь.

- Это уже не важно, - пожимаю плечами и поправляю волосы. – Пойдемте.

Следом за Людочкой иду к приоткрытой двери. Останавливаюсь, прислушиваясь к громкому голосу Сергея – заместителя Глеба.

- Названивает и названивает... Я ему говорю – Орлов в больнице, без сознания, а ему все равно. Вынь и положь ему, прямо сейчас... Мне откуда деньги брать на платеж, я вообще не знаю. Теперь у нас ни инвесторов, ни договоров. Можешь, кстати эти бумаги тоже выбросить...

Людочка, уловив мое недоумение, пожимает плечами.

«Я же говорила, безмозглые все» - читаю в её глазах.

Сергея я отлично знаю, встречались на вечеринках, которые так любила закатывать Нина. Да и когда-то, много лет назад, когда я появилась в компании NinaOrlova, он тоже пытался побороться за моё внимание. Но Сергею ничего не светило, моё сердце с первого взгляда было отдано высокому красавцу Глебу.

Решительно захожу в кабинет. При виде меня Сергей резко подрывается с дивана. У окна замерла бухгалтер Юлия Андреевна – она и выплатила мне первую в моей жизни зарплату.

- Доброго дня всем, – прохожу и сажусь на место, которое ещё два дня назад занимал Глеб. – Пусто и грустно у вас. Почему людей почти нет? Сергей, рассыпалась дисциплина без Глеба? – Поворачиваюсь к бухгалтеру. – Юлия Андреевна, сколько денег компания может выделить на лечение Глеба? Мне нужна наличка как можно скорее.

В комнате висит тяжёлое молчание. Такое плотное, что, кажется, можно резать ножом. Сергей проходит к столу и, крякнув, садится. Опустив голову, ерошит ёжик коротко стриженных волос.

Юлия Андреевна так и застыла у окна с чашкой кофе. Уперлась в неё взглядом, будто у неё сейчас сеанс гадания на кофейной гуще.

Облокотившись на стол перевожу встревоженный взгляд с Юлии Андреевны на Сергея.

- Только поскорее, я тороплюсь...

- Викуся, тут такое дело... – Сергей поднимает на меня глаза и тут же прячет взгляд, - Нет никого, потому что увольняются люди. Зарплату ждать надоело.

- Два месяца ждут, - слабо звякает чашка в руках бухгалтера, - так что ни налички, ни безналички.

- Подождите... – зажимаю переносицу, мысли табуном бегут в голове, - у меня сейчас когнитивный диссонанс. NinaOrlova – успешная компания, производитель одежды. Все влёт уходит.

- Последняя коллекция, как говорится, не зашла. Хотя что там... провалилась! Нина даже не в курсе, уверена, что она, как всегда гениальна.

- Ну и ладно, бывает. Это же не страшно, правда? – с надеждой ловлю взгляд Сергея.

Он, опустив голову, нервно барабанит пальцами по столу.

- Вика, тренды изменились. Ты даже не представляешь, сколько сейчас стоят хорошие ткани, а фурнитура... Нет прежнего объема на такие цены, не берут люди! Но зато ты представляешь, как отреагирует Нина, если предложить ей бюджетных поставщиков из простигосподи Китая. – Сергей вскакивает и возмущенно меряет шагами переговорную.

15. В поисках покоя

Прохожие задевают меня плечами, я бреду сквозь толпу. Чувствую себя одиноким Титаником в бушующем людском море. У меня беда, и никто не слышит мои сигналы о помощи. Хотя от настоящего айсберга я сейчас бы не отказалась.

От жары, запаха асфальта и городского шума меня мутит. Ноги налились свинцом и гудят. И даже вполне приличный бизнес-ланч, который я только что съела, тяжелым комком перекатывается в желудке.

Моё отчаяние чертит над головой знак вопроса, внутренний голос советует бежать от проклятой семейки куда подальше.

Но не могу послать к чёрту последние несколько лет, не получается вычеркнуть их из памяти и сделать вид, что никакого мужа у меня никогда не было.

Что я потом скажу дочке?

Но слова Сергея о том, что Глеб хотел убежать от проблем, не выходят у меня из головы. Может быть, так и есть? И Людочка говорила про покупку дома.

Глаза вновь жжёт от непрошеных слёз. Не хочется быть дурой, которую используют. Причем все! От Глеба с его мамашей до врача-манипулятора.

Хотя бы минуту побыть в тишине и прохладе, чтобы немного передохнуть.

Толкаю тяжелую дверь под вывеской «Галерея». Самое подходящее место, чтобы побыть наедине с собой. И немного подумать.

Озираюсь в просторном холле с белоснежными стенами. После жары на улице кажется, что я попала в кондиционированные райские кущи. И меня не пугает полотно с огромным синим арбузом, который подмигивает мне глазами вместо семечек.

Всего пара посетителей, таких же бедолаг, как и я - скрывающихся от жары. И еще вполне реалистичная скульптура девушки в средневековом платье с розовым пузырем жвачки во рту, которую я сначала приняла за человека.

Я равнодушна к искусству, особенно такому. Главное, здесь можно дышать и даже сидеть. Бреду к ряду мягких пуфиков, выставленных перед картинами. Жаль, что без спинки, но мне уже не до капризов.

Плюхаюсь на ближайший пуфик, поднимаю глаза и тут же испуганно вскакиваю. Черно-красные перекрестья на картине напоминают мне об аварии и включают внутренний сигнал тревоги. Понимаю, что это все глупости, но сердце вдруг трепещет где-то в горле, напоминая о недавно прожитых эмоциях. Тороплюсь убраться оттуда. Рядом с этими крестами я сойду с ума.

Прохожу вдоль рядов картин и нахожу свой отдых в самом конце зала. Там нет никого, только маленькая картина и два стульчика. Жестких, но со спинками. То, что надо.

С облегчение откинувшись назад, прижимаю сумочку к груди и вытягиваю ноги. И картина подходящая. Почти...

Внизу три мрачных извивистых дороги червями ползут к одинокому человеку. Зато вверху – как отражение в облаках, три сине-зеленых прямых светлых пути. Наверное, что-то современное и модное на религиозную тему. Про то, что потерпим, зато на небесах будет лучше. Ладно, сойдет...

Оглянувшись вокруг и убедившись, что меня никто не видит и не слышит, достаю телефон из сумочки и набираю телефон больницы, прошу соединить с Ильей Сергеевичем.

В ожидании ответа нервно потопываю ножкой. Если я не узнаю сейчас правду, то сорвусь.

- Виктория, - слышу встревоженный голос. – Что-то случилось? Лекарства еще есть...

- Нет, не в этом дело, - прикрываю трубку рукой, чтобы не греметь на все помещение. – Мне срочно нужно поговорить с Глебом.

- Но...

- Пожалуйста. Это очень важно. Вы сами просили меня содействовать его выздоровлению. Это касается его реабилитации напрямую.

- Хорошо, я попробую. Если он не спит. И, пожалуйста, поберегите его от отрицательных эмоций.

- Нет, что вы, – хмыкаю. - Просто нужно уточнить кое-что.

Несколько мучительно долгих минут ожидания я пялюсь на дурацкую картину, и думаю, что ничего тупее в жизни не видела. Человечка без лица на картине три дороги хотят то ли сожрать, то ли придушить. Выбора у него нет, куда не пойдёт – всюду безнадёга. Бедняга...

Кто-то покупает же эту мазню? Еще и смотрит на неё! Отворачиваюсь, чтобы не расстраиваться ещё и по этому поводу.

Шуршание в динамике прорезаются голосом Илья Сергеевича, и я подхватываюсь.

- Виктория, телефон на громкой связи, Глеб пока не может сам удержать. – Слышу в интонациях врача смущение, будто это он катал Глеба на мотоцикле и шандарахнул об дерево. – Говорите, он слышит.

- Глеб, - слегка откашливаюсь, чтобы скрыть волнение. – У меня вопрос... Где твои накопления?

В трубке мрачное сопение.

- Вика, прости...

- Что?

- Денег нет.

Делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

- Это все, что ты можешь сказать? – слегка повышаю голос.

- Да.

Зажимаю ладошкой рот, чтобы сдержаться. Ярость, которая бушует сейчас во мне, хочет схватить Глеба за грудки и трясти, как грушу. А потом разодрать его острыми коготками. Он все равно не почувствует боли, а мне будет так приятно!

Вот так просто сказать мне – «да» и всё!

Но, орать на бывшего мужа под произведениями искусства, пусть даже такими несуразными, мне неловко. И ещё останавливает незримое присутствие Ильи Сергеевича в роли переговорного устройства.

Крепко зажмурившись, сглатываю тугой ком в горле и продолжаю:

- Твоя секретарша сказала, что ты хотел покупать дом. Но не купил же? Глеб, где деньги? – стараюсь говорить ровно, но сама слышу, как дрожит голос.

В трубке молчание.

- Глеб, тебе нужны деньги на отдельную палату.

- Я бы не смог его купить... – Тяжёлый вздох. - Просто ехали посмотреть, чтобы Дарья отстала.

- Ясно.

- Вика, я бы поднялся снова, но не успел.

- Я поняла, - крепко сжимаю переносицу пальцами. – Какой же ты...

- Вика, прости... Мне не надо ничего!

- Илья Сергеевич, спасибо за помощь. До свидания.

Нажимаю отбой и сижу в тупом отупении, зажав телефон между коленями.

Он всё проморгал! Всё!

Бизнес, сына, любовницу. Меня!

Даже бедолаге-Дарье обещал дом, а на самом деле просто прокатился, чтобы подразнить её картинкой новой жизни. Впервые чувствую к ней какое-то сострадание, вот уж кто погиб ни за что.

16. Выбор

- С чего вы взяли? – Мрачно нахохливаюсь. Не готова изливать душу первой встречной.

- С того, что вы сидите под «Выбором», – кивок в сторону мрачной картины.

- Ясно. Простите, мне пора. – Подхватываюсь, торопясь уйти от местной сумасшедшей.

- И еще с того, что слышимость здесь хорошая. – Лукаво улыбается новая знакомая. – Вы не стесняйтесь. Может быть, могу чем-то помочь?

- Извините, правда, тороплюсь. Ему вон помогите, - пальцем тычу в несчастного человечка без лица. – глаза ему подрисуйте что ли. Безнадегой от него веет, куда не пойдёт – везде плохо. И этих... – щелкаю пальцами вспоминая, - «Мишек в сосновом бору» повесьте для настроения.

- «Утро в сосновом лесу» - бормочет Маргарита. – Классику знать надо.

Она тоже встаёт, я интуитивно отшатываюсь. Но хозяйка галереи, чуть задев меня плечом, подходит к полотну и переворачивает его вверх ногами.

Я невольно ахаю. Непонятная мазня, которую я считала отражением рая, оказывается внизу.

Повернувшись спиной, два человека стоят, крепко сцепив руки. И перед ними – три дороги. Все пути разные – кривые и извивистые, но все - светлые и сходятся в одной точке. А там уже готов и домик, и цветная изгородь... А в рыжей запятой я угадываю кошку на окошке. Или это герань?

- Неужели так можно было? – Удивленно разглядываю детали, не пойму – у калитки куст или девочка в розовом платье, но это и не важно. – Переворачивать...

Маргарита фыркает:

- Конечно, можно! И жизнь тоже.

- В смысле?

- Жизнь, она разная и прямых дорог нет. Если обидели тебя, то легко озлобиться. Потеряешь себя, и будешь по темным дорогам таскаться, пока не пропадешь. Счастье – это путь, не цель. И только ты его можешь сделать светлым.

- Вот ещё, глупости, – подкатываю глаза. - Не верю я в вашу философию.

- Хочешь - верь, хочешь – нет. – Поджимает губы Маргарита.

Я почему-то злюсь на неё, на эту картину. Это так легко и просто – советовать. Измени отношение к обстоятельствам и весь мир ляжет у твоих ног. Да уж, конечно!

Когда я была милой, доброй и послушной, шла этим светлым путём, думая, что держу за руку любимого мужа, он предпочёл шарахаться темными тропинками. С байкершей, которая рожала ему детей. И разбазаривал мамино состояние! И теперь мне, главное, себя на этом пути не потерять... Классный совет!

Низко склонив голову, сжимаю ладошки коленками. Громко и яростно выдыхаю через нос свою обиду на жизнь, на Глеба, на эту женщину.

А она будто это чувствует. Трогает меня за плечо.

- Не переживайте, все наладится. Горевать или жить дальше – это ваш выбор. Давайте так... Через год, если всё будет плохо, я подарю вам эту картину.

Дёргаю плечом, сбрасывая её руку.

- Не надо. У меня, скорее всего, даже повесить её будет некуда.

- Будет куда, почему-то я в вас верю. Между прочим, она двадцать тысяч евро стоит.

Я удивленно присвистываю. Криво улыбнувшись уголком рта, пытаюсь пошутить.

- Я бы предпочла деньги вперёд.

- Ах бросьте, - Маргарита вновь снимает очки и смотрит на меня прищурившись. – Уверена, картина останется в галерее. Но с деньгами могу помочь.

- Я не возьму у вас ничего, – бурчу хмуро.

- Нет, вы меня не так поняли, – улыбается Рита. - Я помогу найти вам работу. Скажите, кто вы по профессии? У меня много знакомых, пристроим вас в хорошее место.

Я мрачнею:

- Я давно не работаю, с тех пор, как вышла замуж. Муж не позволял мне работать. Себе, зато, он позволял слишком много.

- Понятно. Жаль, что вы без опыта... – она снова нахлобучивает очки на нос и тарабанит пальцами по коленке. – Скажите, а что вы любите делать больше всего? Что у вас получается?

Смущенно откашливаюсь. Мне неловко признаваться в тайной мечте посторонней женщине. Но, что я теряю?

Тяжело вздохнув, поднимаю на нее взгляд:

- Когда-то я мечтала открыть кондитерскую. Я неплохо готовлю, особенно десерты.

17. Оттолкнуться от дна

- Ну вот и отлично! С кондитерской я вам не помогу, но моей хорошей знакомой нужна помощница по хозяйству. И она большая сладкоежка.

Растерянно тереблю ремешок сумочки.

- Это прислуга, да?

- Смотря, как посмотреть, – твёрдо чеканит Маргарита и вновь кивает на картину. - Все мы кому-то служим. Неужели кормить пирожными мужа – это лучше, чем готовить для людей, которые за это платят. Чем это отличается от владелицы кондитерской?

- Да, наверное...

- Сейчас подождите... Вот недавно она мне визитку дала. - Маргарита роется в карманах своей широкой юбки. - Семья хорошая, обеспеченная. Женщина неплохая, но хозяйка из неё так себе. Да ей и некогда... О, вот же она! - В мою ладонь опускается бело-синий прямоугольник с узнаваемым логотипом крупной компании.

Я невольно охаю, взглянув на должность.

- Ничего себе!

- Не переживайте, она без понтов. Простая в общении, муж только... – уклончиво ведет глазами в сторону. - Да ладно, разберетесь. Позвоните, скажите, что от Риты.

Открываю сумочку и кладу визитку рядом с протоколом УЗИ. Два ценных листочка бумаги - пусть будут вместе.

- Спасибо, я ей позвоню.

- И не стесняйтесь принимать помощь и просить о ней, – дружески похлопывает Маргарита меня по руке. – Не тащите всё на себе в одиночку. Для этого и существует семья.

Я горько усмехаюсь, вспоминая полный скорби взгляд Нины, возведённый к небесам, и манерно прижатую к груди руку.

- Зря вы так, - Маргарита, как антенна, считывает мой скепсис. - Помогать тоже приятно, поверьте. Просто дайте людям шанс. – Приподнимается и протягивает мне ладонь, прощаясь. - Через год жду вас здесь. Посмотрим, выиграете картину или нет. Когда дно достигнуто, единственный путь – наверх. Пора отталкиваться, правда?

***

Оказывается, так важно, чтобы хоть один человек поверил в тебя, когда все дороги заходят в тупик и все иллюзии разрушены.

Мой телефонный разговор с потенциальной хозяйкой был коротким и ёмким. Узнав, что я от Риты она расслабилась, и выяснив, умею ли я готовить куриную печень и профитроли, пригласила приходить завтра в семь утра, наскоро продиктовав адрес.

- Я быстро введу вас в курс дела. Нас дома почти не бывает, поэтому согласуем меню на неделю, покажу, где пылесос и приступайте.

- Подождите, есть несколько нюансов. – Думаю, что стоит сразу предупредить женщину о своей беременности и о том, что мне нужно будет бегать в больницу. - Не знаю, как долго смогу выполнять свои обязанности...

- Ах, бросьте. Сколько сможете, столько и будете работать. Завтра все обговорим. Простите, звонок по другой линии.

Вот и все. Самое короткое собеседование в мире. Я волновалась дольше, чем разговаривала.

Мир держится на рекомендациях! Пожалуй, впервые в жизни я почувствовала, какую силу имеет протекция нужного человека. И мне понравилось решать дела быстро и без проблем. Всегда бы так!

Проблеск надежды на то, что рано или поздно всё образуется, согревает и придает сил. Наличные деньги, только что снятые в банкомате, приятно оттягивают сумочку. Я смогу оплатить платную палату из денег Нины, а потом как-нибудь выкрутимся.

Конечно, придется объяснить Нине в каком плачевном состоянии находятся дела. Возможно, реально продать долю в бизнесе или найдётся инвестор среди её подписчиков. Выход есть всегда, главное, как сказала Рита, не пытаться решать всё в одиночку.

Я тарабаню в дверь свекрови, хотя еще пару часов назад не могла бы подумать, что решусь обсуждать с ней дела. Хватит жалеть её и потакать, объясняя её придури аристократичными замашками и творческими заскоками.

Я готова пойти в кухарки и уборщицы сейчас, чтобы у моей дочки всё было в будущем. А на что готова она ради своего ребёнка?

Вот сейчас я это и выясню!

Дверь распахивается, и я в испуге делаю шаг назад. Невооруженным взглядом видно, что Ниночка в ярости!

Увидев меня, свекровь замирает на пороге, широко раздувая ноздри. На щеках багровеют пятна, а съехавшая на бок чалма открывает непрокрашеную седину. Явно она не ведёт сейчас прямой эфир...

- А, это ты! – Разочаровано тянет она и схватив за руку, втаскивает в дом, успев из-за моего плеча выглянуть на улицу – нет ли там кого-то ещё. – Он сведёт меня с ума, этот мальчик! Я говорила тебе...

- Подождите, а кого вы ждали?

- Службу опеки, конечно. Я им позвонила, пусть забирают. Посмотри только, что он натворил...

18. Женщина без сердца

Я смотрю. И единственное, что я сейчас вижу – это зарёванного мальчишку, зыркающего из угла на нас, как загнанный лисёнок. Он что-то прижимает к себе, игрушку или зверушку. Не пойму. Грязно-белый комок шерсти.

- Вот, полюбуйся, - гордо и нараспев произносит свекровь, - собаку с улицы приволок.

При этом в таком непередаваемом отчаянии подносит руку ко лбу, будто Саша, как минимум, швырял в окна остатки мейсенского фарфора и осколками нацарапал отборные ругательства на серванте.

- Заткнитесь, Нина! – рявкаю на нее. И к моему удивлению свекровь тут же замолкает.

Подхожу к мальчику и присаживаюсь на корточки перед ним. Он сидит передо мной, низко опустив голову - маленький, растрепанный, с опухшими глазами.

- Привет. Это я, Вика. Помнишь меня? - Протягиваю руку к спутанной чёлке, но мальчик втягивает голову в плечи и прикрывает глаза, будто ожидает удара. И моя ладонь повисает в воздухе, не хочу его пугать. Рискую погладить подрагивающий тёплый комочек у Саши на коленках - Это кто у тебя тут?

- Это Хагги, - крепче прижимает его к себе, щенок шевелится и еще глубже головой старается залезть Саше под мышку.

- Милый какой, - ерошу светлую шерстку. – Где ты нашёл его?

- Он в подвале скулил.

- В каком подвале?

- Да там, далеко... В старом доме, – машет головой куда-то в сторону.

- Ты один гулял?

- Да.

Бросаю через плечо испепеляющий взгляд на Нину. Она стоит, скрестив руки на груди, и нервно барабанит пальцами по локтю.

- Попросила рядом с домой поиграть пять минут. У меня тоже дела могут быть... – отводит взгляд в сторону. – Еле нашла потом. Вместе с этой... – брезгливо фыркает. – Дрянью! А у меня давление и аллергия.

Прикрыв веки, делаю глубокий вдох и вновь смотрю на Сашу.

- А где другой друг? Синий Хагги?

- Она его выкинула, – указывает на Нину пальцем с обкусанным грязным ногтем и хмурится.

Снова оборачиваюсь и многозначительно смотрю на свекровь.

- Он его крутит постоянно. Ходит с ним, как Давид с пращей. Сто раз просила, предупреждала, но нет ведь!

Рискую вновь протянуть руку к волосам Саши, и в этот раз он не отшатывается в ужасе. Поправляю отросшую челку, которая лезет прямо в глаза.

- Алекс, у щенка, наверное, есть мама или хозяева. Они его потеряли и очень сейчас переживают. Давай отнесем его на место? – стараюсь говорить ровно и тихо, мальчишке явно и так досталось.

- У него нет никого, - малыш утыкается лицом в светлую шерстку, но я слышу каждое слово. – Его мама бросила. Как и меня.

Сердце сжимается от жалости. Я не могу отгородиться стеной от детской боли. Проще всего сейчас встать на сторону Нины, выкинуть дворняжку на улицу и купить мальчишке мороженое, чтобы не плакал и забыл. Только он не забудет. Предательство не прощают, мне ли этого не знать!

Я понимаю, что этот момент отпечатается в его душе ожогом. Саша вырастет большим дядькой и станет ходить по психиатрам, пить антидепрессанты и ненавидеть весь мир, только потому что ему не повезло с рождением, родителями и семьей. Потому что сейчас этот маленький человек чувствует себя глубоко несчастным и ненужным никому.

Помогая этому щенку, он и себя вытаскивает из ямы, в которую его кинули родные люди.

Не выдержав, прижимаю чужого ребёнка к себе. Мальчика, которого я должна ненавидеть.

Глажу темноволосую головку, а он не отстраняется, а утыкается мокрым носом мне в плечо. Всхлипывает. И теплый щенок между нами тихонько поскуливает.

- Мама тебя не бросила, она тебя очень любит. – Шепчу я ему, с трудом сдерживая слёзы. - Просто сейчас не может быть с тобой. Но папа твой скоро будет рядом.

- Правда? – отстраняется и круглыми глазами смотрит на меня.

- Да, - приглаживаю ему волосы и со вздохом прижимаю к себе. Целую в макушку. – Все будет хорошо, я обещаю тебе. - Дай-ка посмотреть на твоего нового друга, можно?

Саша согласно кивает, и я беру щенка на руки. Поднимаю, держа его под лапки.

Маленькая дворняжка, испуганно щурится и поджимает куцый хвостик. Не самый очаровательный щенок, вряд ли его ищут любящие хозяева.

Чувствую, как под пальцами бешено колотится сердце. Наверное, для этой собачки я – огромное чудище. Возвращаю щенка Саше, и тот сразу засовывает голову в привычную укрытие под мышку.

- Милый Хагги. Только его надо покормить и вымыть, а потом мы отвезем его к ветеринару, – игриво трогаю Сашу за нос. – А ещё можно показать щенку дом, как ты считаешь? Может быть покажешь ему, где ты сейчас живешь? Уверена, ему понравится.

Саша забавно надувает щёки и уходит с щенком, а я, проследив за ним взглядом, плотно закрываю дверь и оборачиваюсь к Нине. Злобно щурю глаза, жаль, что нельзя испепелить взглядом и оставить от неё только кучку чёрной золы.

Многозначительно молчу, но надеюсь, мой вид говорит ей о многом.

- Викуся, - лепечет Нина, - я так поняла, ты ему разрешила оставить собаку?

- Вы сами выкинули его единственного друга.

- Но он же...

- У мальчишки больше никого нет. Ни матери, ни отца, ни любимой игрушки, которую выкинула чокнутая бабка, – шиплю ей в лицо. Искренне жалею, что я не гюрза, которая умеет плеваться ядом.

- Я бы попросила не называть меня «бабкой»...

- Он гулял один! Маленький ребенок ходит без присмотра и, сходя с ума от одиночества, подбирает бродячих собак! Нина, у вас есть сердце?

Я уже не контролирую себя и даже не забочусь о том, что Саша может услышать. Не до этого! Мне хочется достучаться до этой махровой эгоистки, сделать так, чтобы она почувствовала хоть маленькую толику того, что переживает этот ребенок.

Звонок в дверь прерывает меня на полуслове. Нина преображается, приосанивается и поправляет съехавшую чалму.

- У меня есть сердце! А ещё, к счастью, есть службы, которые существуют, чтобы решать такие проблемы.

Наши взгляды пересекаются, как рапиры. У Нины – светло-голубые водянистые глаза, пробирающие до костей морозом. Зато я – готова из своих зеленых метать молнии ярости, поражая все цели вокруг.

19. Недоразумение

- Откройте немедленно! Это служба опеки. – женский голос за дверями показывает, что его обладательница не намерена ждать. – Я же слышу, вы дома!

И дверь снова сотрясается под ударами, прерываемыми нервным трезвоном.

Смотрю на присмиревшую Нину, так и вижу, как в голове кипят мысли, соображает, как выгоднее ей сейчас поступить.

- Открывайте! Был сигнал, обязаны проверить! – сиреной взвывает звучный голос. – Не препятствуйте государственным органам.

- Хорошо, - шипит Нина, - я спроважу их. Но ты, – тычет пальцем мне в лицо, - ты за это ответишь!

Шлепает к двери. Громко щелкает замок и в коридор врывается полная громогласная женщина. Тут же тычет Нине в нос какое-то удостоверение и уверенно проходит дальше, оставляя грязные следы рифленой подошвы на сверкающем чистотой полу.

Чуть не касается меня плечом, я невольно отстраняюсь. Эта баржа в юбке проедет по мне и даже не заметит, что затоптала.

Женщина проходит в гостиную, по-свойски кидает на стол папку и вытаскивает из неё бумаги. Бросает их на стол.

- Так, давайте быстренько... Диктуйте имя, возраст, дату рождения и документы на ребенка подготовьте.

Нина, крадучись, обходит стол и становится напротив женщины. Прижимает руки к груди.

- Простите, недоразумение вышло, – лепечет она. – С внуком поругались, я пригрозила ему, что поедет в детский дом. Но я так, в сердцах. Нервы сдали... Дети, они такие. Ну вы же понимаете?

Женщина, поджав тонкие губы, молча смотрит на неё исподлобья. Взяв шариковую ручку в руку, постукивает ей по столу, на несколько секунд задумывается и выдаёт:

- Так и запишем: «оказывалось систематическое моральное давление на несовершеннолетнего, звучали угрозы», - быстро строчит в бумагах. Поднимает взгляд на Нину - Вы думаете, дамочка, мы тут шутки шутим? Документы давайте. Быстрее.

Снова нетерпеливое постукивание ручкой по столу.

Нина испуганно смотрит на меня. А я растерянно озираюсь, бюрократические заморочки, когда я забирала Сашу, меня не заботили. Может быть и были его документы в квартире, но я и не подумала их забрать.

Единственное, что я знаю - мальчика надо вытаскивать из говнища, в которое его засунула собственная мать, отец и бабка. И место, куда его собираются отвезти вряд ли предназначено психологических практик и качественной реабилитации.

Женщина нетерпеливо делает манящий жест пальцами:

- Ну, сколько ждать-то? – Заметив моё смятение, бросает в мою сторону тяжёлый взгляд. - Вы мать?

- Нет, понимаете... Это недоразумение. Ошибка. Его мать... – приглушаю голос, чтобы Саша не услышал. - В общем, она умерла.

- Ещё интереснее, - грохочет женщина, - мать умерла, а на каком основании вы удерживаете ребенка у себя?

- Тихо, не кричите, - осознав, что совершила сейчас большую глупость, бросаюсь к тётке и отодвинув стул, присаживаюсь рядом. Просительно заглядываю ей в глаза. – Мальчик не знает ещё. Такая сложная ситуация, но он здесь с бабушкой. С родной.

- Документы, подтверждающие родство, предъявите. Сколько можно повторять.

В гнетущей тишине слышу, как громко сглатывает Нина и где-то взвизгивает щенок. Я немного расслабляюсь, если собачёнок пищит где-то далеко, значит и Саша всего этого дурдома не слышит. Но женщина настораживается, услышав писк. Мне даже кажется, что на её густо накрашенных губах мелькает кровожадная ухмылка.

- У вас и животные еще? Сертификат прививочный имеется, я надеюсь? – снова начинает делать какие-то записи.

На лбу выступает испарина от волнения, и я под осуждающим взглядом Нины не очень изящно вытираю лицо рукавом. Страшно представить, что случится, если женщина увидит грязного щенка и услышит историю его чудесного спасения из подвала от первого лица.

Нужно скорее решать эту проблему, пока Саша не зашёл в гостиную.

20. Другого выхода нет!

- Послушайте, как вас зовут? – мягко вынимаю из руки женщины авторучку.

Она, опешив, смотрит на меня:

- Ангелина Григорьевна. Ручку верните, я при исполнении.

- Ангелина Григорьевна... Понимаете, тут такое дело... Документы на мальчика пропали.

- Сгорели при пожаре, - подозрительно тонким голосом встревает Нина.

- Да, при пожаре, – подтверждаю я. - В общем, мать погибла. А отец сейчас в больнице. Он скоро выйдет и все документы восстановит. Семья воссоединится.

- Да, мы приличные. Не маргиналы. – Снова пищит свекровь. - Не пьем и не курим. Без девиантного поведения.

Женщина скептично приподнимает бровь.

- Без девиантного, значит? - Поворачивается ко мне. - А вы кто?

- Дочка моя, - пытается выкрутиться Нина. – Родная тетка мальчика.

Я согласно киваю и натянуто улыбаюсь.

- И у вас всех документы сгорели при пожаре?

- Нет, почему же... – Снова встревает свекровь. - Я могу паспорт показать. Говорю же, мы приличные. Ребёнку ничего не угрожает.

- Вы все такие приличные, - цедит женщина. – А потом, как мы уходим, начинаются издевательства над несовершеннолетними. Моя задача защитить ребенка. – Снова задумчиво постукивает ручкой, потом решительно откладывает ее в сторону и резко заявляет. – В общем так! Я ребенка сейчас заберу, потом разберемся с вашими родственными связями. Приведите мальчика. И да, паспорт несите, акт будем на вас оформлять.

- Какой акт? – выдыхаю я.

- Акт об изъятии ребенка. Удержание группой лиц с неустановленными родственными связями. Давайте паспорт и поскорее, мне нужно будет прокурора уведомить...

- Погодите, - как можно спокойнее стараюсь говорить я. – Ангелина Григорьевна, согласитесь, что ребёнку с родной бабушкой и тёткой ничего не угрожает. И здесь ему будет лучше, чем в детском доме. Мы готовы оплатить штраф за беспокойство и ложный вызов или как это там у вас называется, - щёлкаю пальцами, пытаясь подобрать слова.

- Вы в своём уме? – Лупит глаза женщина, - обращение официально зарегистрировано.

- Очень большой штраф, - проникновенно смотрю на неё. – А ещё добровольное пожертвование. И давайте забудем о том, что здесь происходило.

- Пожертвование? – Ангелина Григорьевна щурит один глаз.

- Такое большое, что вы сможете обеспечить нескольких детей из неблагополучных семей теплой одеждой и хорошими ботинками.

- Вы даже не представляете, как много у нас подопечных, - жалостливо вздыхает Ангелина Григорьевна.

- У вас такое большое сердце, - рискую похлопать её по плечу, - но, думаю, что десять детей будут вам очень признательны.

- О, как жаль, что нельзя помочь всем...

- Да, к сожалению, - тоже вздыхаю я. - Всем помочь нельзя. Зато парочке самых талантливых ребят можно будет оплатить год обучения в неплохом колледже. Или курсы робототехники для группы мальчишек? Может быть кройки и шитья для девочек? Как вы на это смотрите?

Пальцем показываю вниз и открываю сумочку, с которой так и хожу. Там лежат снятые наличные деньги, которые я собиралась утром, перед новой работой, завести Илье Сергеевичу.

Деньги, предназначенные для лечения Глеба.

Свекровь, недоумевая, смотрит на меня во все глаза. Она не в курсе содержимого моей сумочки.

Ангелина Григорьевна смотрит вниз и расцветает в улыбке.

- Я сразу поняла, что у вас хорошая, крепкая, обеспеченная семья. Я думаю, что смогу оказать содействие в восстановлении документов, поторопим кого надо. В садик мальчик ходит?

- Э... Нет.

- Значит, устроим. Хорошим людям надо помогать, правда? – широко улыбаясь, она перехватывает мою сумочку и снимает с моей шеи ремешок.

Я тяну руку, надеясь схватить хотя бы немного наличных, но под жгучим взглядом Ангелины Григорьевны отдергиваю ладошку.

- Благодарю за помощь детям, - перекинув ремень через плечо, она встаёт со стула. Протокол оставляю, там есть мои контакты. Если что, звоните.

Напевая, она идёт обратно по коридору. Я слышу, как хлопает дверь.

Нина плюхается рядом, поднимает глаза к потолку. Свернув губы трубочкой громко выдыхает.

- Ты мне должна! Еле отмазались... Это была Шанель?

- Что? – Я сижу на краешке стула, чувствую себя опустошенной, будто из меня бойкая Ангелина Григорьевна вытащила все потроха. Еще не осознаю масштаб содеянного.

- Сумочка от Шанель?

- Нет! Какая разница? – в ужасе закрываю лицо руками. - Нина Михайловна, вы даже не представляете, во сколько нам вылился этот ваш звонок!

- Что случилось? Не переживай ты так, новую сумочку купишь. Или там что-то важное было?

Слова Нины припечатывают меня к месту. Сижу оглушенная, смотрю на свекровь, открыв рот. Молнией мелькает мысль, что кроме денег в сумке было моё УЗИ. Первая фотосессия моей дочки. Листочек с заключением, который поддерживал меня все эти дни.

Ангелина Григорьевна унесла мою главную ценность. Пусть это не страшно, все можно восстановить, но я воспринимаю это, как знак свыше.

Мне уже все равно, что будет. Мной овладевает какая-то гусарская удаль и желание пустить все на волю случая.

Собрав всё свое мужество в кулак, делаю два глубоких вдоха и без обиняков выдаю фразу, к которой собиралась сегодня долго готовить Нину.

Фразу, ради которой сегодня ехала к ней.

- Нина Михайловна, вам нужно продать дом. И, скорее всего, бизнес. Другого выхода нет!

21. Забери!

Уже два часа я успокаиваю Нину. Она удивительно быстро проходит все стадии принятия неизбежного.

Пройдено отрицание, когда она доказывала, что всё не так плохо, а мне пришлось звонить Сергею, чтобы он подтвердил цифрами реальное положение дел.

Потом она кричала, что мы её в гроб загоним, и билась в припадке.

Затем долго торговалась со мной, доказывая, что продать нашу с Глебом ипотечную квартиру будет намного целесообразней.

Наконец, она успокоилась, легла на диван и приготовилась умирать.

Я поняла, что стадия принятия уже близко.

Все это время я была рядом с ней, мужественно терпела её истерику и даже пузырек с корвалолом не дрожал, выдавая моё бешенство.

Тумблер отрицательных эмоций у меня снова поставлен в положении «выкл». Моя беременность всё ещё служит надежным гормональным укрытием от ревности, обиды и гнева. Окутывает меня, как ватой, и не дает больно ударится об острые углы, которые расставляет жизнь.

Когда-нибудь мой панцирь не выдержит внутреннего давления и разлетится на кусочки. И тогда я выпущу свою обиду, и Глеба с его мамашей смоет волнами моей ненависти. Они смогут оценить масштаб моей злости в полной мере. Не знаю как, но им не сойдёт с рук то, как они поступили со мной и с маленьким мальчиком.

Но не сейчас. Сражаться с инвалидом я не буду, противников нужно выбирать под стать себе.

И я сделаю всё, чтобы Глеб встал на ноги. Чтобы он наладил дела своей безмозглой мамы, позаботился о брошенном им сыне. А потом я пну его сама – так, чтобы он не поднялся!

Саша все это время жмется ко мне и отказывается сидеть в своей комнате. Как я не уговариваю его побыть с Хагги, которому страшно и одиноко в чужом доме, он настойчиво возвращается ко мне. Наверное, считает, что поддержка мне нужнее, чем щенку.

- Викуся, - Нина подаёт голос и делает слабое движение рукой, - скажи мальчику, пусть поменяет полотенце.

Саша молча бросается к ней, снимает с её лба теплую тряпку и летит в ванную. Хочет помочь. Через секунду слышен грохот. Наверное, второпях уронил многочисленные Нинины пузырьки.

- О господи, да сколько можно! – Стонет свекровь. Она протягивает руку, и я вкладываю туда стаканчик с заготовленными каплями. – Забери его, умоляю!

- А вы, как можно скорее, продаёте дом, переезжаете в жилье попроще, а на вырученные деньги спасаете собственного сына... – бесстрастным голосом откликаюсь я.

- У меня нет выбора, ты выкручиваешь мне руки. – Нина одним глотком осушает стакан и откинувшись на подушку, издает жалобный стон. – И собаку эту забери. И стакан тоже...

- ...И обговариваете с Сергеем возможность продажи бизнеса. Не исключаю, что Глеб сможет вытащить вас из ямы, - забираю стакан из протянутой руки, - но как быстро это произойдёт, зависит только от вас.

Нина, всхлипнув, щупает свой лоб.

- Кажется, у меня жар... А у Глеба аллергия на шерсть.

- Я в курсе, - воинственно скрещиваю руки на груди. Кажется, понимаю, к чему она клонит.

- Когда его выпишут, собаки в вашей квартире быть не должно. Он не сможет дышать с ней одним воздухом.

Пытаясь сдержать хохот, я хрюкаю. Но, не выдержав, утыкаюсь лицом в ладони и сотрясаюсь от слабых всхлипов. Нина перестает отрешенно созерцать потолок и с удивлением приподнимается на локтях. Смотрит на меня в ужасе - не поймет, смеюсь я или рыдаю.

Отняв руки от лица смотрю на неё с усмешкой.

- А вы не хотите узнать, какого мне будет дышать одним воздухом с вашим сыном? Кстати, я готова завести еще десять собак и парочку бенгальских тигров, имею право.

- Но после выписки Глебушке нужен будет покой... – тщательно подведённые брови свекрови возмущенно ползут вверх.

Удивленно развожу руками:

- Ну, Нина Михайловна, после продажи дома у вас останется достаточно денег, чтобы купить подходящее жилье, где вам с вашим сыном будет комфортно. Уютная хрущевка на окраине, думаю, вас вполне устроит.

Свекровь уже открывает рот, чтобы съязвить что-то колкое, но в комнату влетает Саша с полотенцем в руках, и она укладывается на подушки с оскорбленным видом.

С полотенца бежит вода, оставляя на полу мокрую дорожку. Саша виновато косится на Нину и шепчет мне:

- Я немного там уронил, но уже всё собрал.

Нина демонстративно сжимает виски пальцами и издаёт такой мучительный стон, будто её тянут на дыбе.

Выжимаю полотенце прямо на ковер и плюхаю ей на голову:

- Ничего, Алекс. Главное, что собрал. Бабушка – сильная женщина, она со всем справится. Правда, Нина Михайловна?

Полуприкрытая полотенцем голова вяло кивает.

- Забери его, я все сделаю...

Кладу руку на темную макушку. Саша вздрагивает и вновь прижимается к моей ноге, которая сейчас кажется ему самым надежным укрытием в безумном мире, где живут странные взрослые.

Поднимает голову, и я вижу в его карих глазах надежду. И страх, что я сейчас развернусь и уйду, оставив его здесь. Одного.

- Алекс, собирайся, – говорю ему с лёгкой улыбкой. - Поедешь со мной.

- А Хагги?

- И Хагги обязательно возьмём, ему у меня понравится. В подвал мы его не вернем, обещаю!

Мальчишка молча обнимает меня и утыкается головой в живот. Громко вздыхает от облегчения, и я чувствую, как намокает блузка от его слёз – молчаливых и тёплых.

У меня щиплет глаза, с трудом сдерживаюсь, чтобы не зареветь в голос. Навзрыд и отчаянно, как могут позволить себе маленькие дети. Чтобы выпустить обиду. Не за себя, за двух детей – брошенного темноглазого мальчика и еще не родившуюся девочку. Брата с сестрой.

Замечаю, как слабо всхлипнув, отворачивается к спинке дивана Нина. Видимо осознав, наконец, что её налаженная богемная жизнь уже не будет прежней.

У каждого свои границы горя, только мои намного шире, чем у Саши. Но мучает нас обоих предательство и ложь. А вот Нину расстраивает потеря привычного комфорта. Интересно, что больше всего опечалит Глеба?

- Пойдём собираться, малыш, - мягко глажу Сашу по спине. – Нам по дороге нужно будет к твоему папе заехать.

22. Не надо жалеть

Несчастье способно изменить дерзкого, заносчивого, самоуверенного человека.

Но способно ли оно изменить лжеца и предателя? Не уверена.

Я помню, как светились глаза Глеба, когда он смотрел на меня. Женское сердце не обманешь. Он любил меня, он дышал мной и это невозможно подделать.

И я наивно считала, что годы брака только сделали нашу связь крепче, мы проросли друг в друге, сцепились корнями.

Неужели потом он ехал к Дарье и с таким же трогательным восхищением хрипло шептал ей в ухо «моя девочка»?

Сможет ли несчастье, которое сломало тело, перекроить и его лживое нутро? Не знаю...

Глядя на спящего Глеба через стеклянную перегородку, я думаю о том, что он никогда не будет прежним. Не будет таким, каким я его помню. Широкоплечим балагуром и красавцем. Он осунулся, побледнел и его тело под больничной простыней сейчас кажется маленьким и щуплым.

Как бы я не старалась вновь дистанцироваться от мужа, но сердце сжимается от жалости. Глеб потерял меня, разорвал нить доверия, которая связывала нас воедино. Но любовь так быстро не исчезает. Столько лет он был для меня самым близким человеком, и теперь не так просто забыть об этом.

Саша прижимается носом к стеклу, оставляя запотевшие пятнышки дыхания. Впервые за всё время выдергивает ладошку из моей руки. Упирается в стекло, будто проверяя, насколько реальна эта преграда между ним и отцом.

- Вика, ему больно? – спрашивает, поднимая на меня глаза.

- Нет, Алекс. Физически ему не больно. Но, думаю, у него болит душа. Так тоже бывает.

Что я говорю! Ведь обманывать мальчика не стоит. Никто мне не скажет, меняет ли несчастье лжецов... И есть ли у них душа?

Тихо, как кот, сзади подходит Илья Сергеевич. Вздрагиваю от неожиданности, услышав его голос.

- Виктория, добрый день. Рад, что вы здесь. И этот чудесный молодой человек тоже... – с любопытством смотрит на Сашу, видимо, помнит наш разговор о детях.

- Это сын Глеба. – Разворачиваю мальчика лицом к доктору и кладу руки ему на хрупкие плечи. – Вы говорили, что Глебу нужна поддержка, я подумала, что...

- Вы всё правильно сделали. Пойдем, дружок. – Протягивает Саше руку и тот доверчиво вкладывает в нее свою ладошку. – А вы пойдете?

Я отрицательно мотаю головой. Не хочу, не сейчас.

Скрестив руки на груди, из-за стекла наблюдаю, как Саша осторожно присаживается рядом с Глебом, с тоской и нежностью заглядывает ему в лицо. Глеб спит, и мальчик что-то спрашивает у доктора, тот кивает. И Саша робко гладит отца по руке.

Я не знаю, сохранилась ли чувствительность рук, или Глеб слышит разговор, но он открывает глаза и поворачивается в сторону сына. Улыбается и что-то тихо говорит.

Илья Сергеевич, одобряюще похлопав Алекса по плечу, выходит из палаты. Оставляет отца и сына наедине.

Подходит ко мне и, зеркаля мою позу, скрещивает руки. Тоже смотрит.

- У него всё будет хорошо, - говорит он, не отрывая взгляд от трогательной сцены встречи. – Я видел многих пациентов. Глеб был на грани, но не сломался. Может быть из-за него. – Кивает в сторону Саши. – Может быть из-за вас.

- Не важно из-за кого, - перебиваю я, - главное, что прогноз благоприятный.

- Даже очень благоприятный, - кивает врач. - Завтра будем переводить в специальную палату.

Сердце замирает от ужаса. Как «уже завтра»?

У судьбы плохое чувство юмора. Она, как шулер, всегда готова достать из рукава пару крапленых тузов «на погоны». И в этот раз я опять ей проиграла. Благоприятный прогноз для Глеба – непостижимая беда для меня.

Я-то надеялась, что в запасе есть несколько дней!

Отрываюсь от стекла и перевожу взгляд на доктора. Молчу пару секунд, собираясь с мыслями.

- Илья Сергеевич, сейчас лишних денег у меня нет. Палату и лекарства я пока не потяну. – Волнуясь, заправляю за ухо локон и не мигая смотрю на доктора. – Скажите, небольшая отсрочка повлияет на восстановление Глеба?

- Но, вы же говорили, что семья Орловых может позволить себе лучший уход? – Врач в недоумении вскидывает брови.

- Так вышло, – скорбно поджимаю губы. Не рассказывать же сейчас подробности, куда ушли предназначенные на лечение деньги. – У семьи возникли временные трудности.

Илья Сергеевич снимает очки и рассеянно протирает стёкла. Снова водружает их на нос.

- Даже не знаю, что вам сказать, Вика. Каждый день, в вашем случае, очень важен. Пожалуйста, постарайтесь не тянуть.

- Я обязательно достану деньги, но немного можно подождать? Неделю или хотя бы дней пять? – Прижимаю руки к груди, будто доктор может в этом случае что-то решить. - Я займу у кого-нибудь, уже на работу устроилась. Завтра выйду. Не сомневайтесь, деньги будут, просто нужно решить несколько проблем.

Во время моей короткой и эмоциональной речи Илья Сергеевич, обняв себя за плечи, молча покачивается с носка на пятку.

- Нда... - пристально смотрит на меня поверх очков. - Вика, скажите, вам нужна помощь?

- Нет, что вы, – отшатываюсь в испуге. – Не надо меня жалеть, я справлюсь.

- Что вы, все не так. Жалею я вот его, - кивок в сторону Глеба, - жаль будет терять такой хороший прогресс. А вам я по-человечески сочувствую.

- Все хорошо будет, - стараюсь мило улыбнуться. – Просто не сразу. Я выпутаюсь, обязательно. У меня будет все, и даже немного больше.

Словно услышав мои слова, Глеб поднимает голову и пристально смотрит на меня сквозь разделяющее нас стекло.

И прикрыв глаза, медленно кивает. То ли подтверждая, то ли приветствуя.

23. Артурчик может расстроиться

Ранним утром, порядком нервничая, я топчусь перед монолитным забором, за которым скрывается большой двухэтажный дом. Невыспавшаяся и бледная. Всю ночь я ворочалась, размышляя, где взять деньги и завидовала мирно сопящему рядом Саше.

Маргарита советовала не стесняться просить помощи, и единственный выход, который я сейчас вижу – договориться об авансе с хозяйкой, к которой попала по её протекции.

Я буду стараться, я стану лучшей и незаменимой помощницей – буду мыть, убирать и готовить. Лишь бы хозяева пошли мне навстречу.

Немного робея нажимаю на звонок.

- Добрый день. Вы к кому? – Приятный женский голос из динамика.

- К Марии Геннадьевне, у меня назначено.

- Проходите.

С громким щелчком дверь открывается. Ощущаю в руке тонкие пальчики Саши. Волнуясь, я так крепко сжимаю его ладонь, что, наверное, ему больно. Он поднимает голову и смотрит мне в глаза – тоже переживает.

Я киваю ему в знак поддержки и переступаю порог.

По дорожке навстречу мне, на ходу поправляя идеальное каре, идёт полная женщина средних лет в синем брючном костюме.

Увидев меня, женщина останавливается, улыбка медленно сползает с её лица. Нервно одергивает пиджак и делает движение шеей, будто испытывает страшную неловкость.

Подойдя к ней ближе, доброжелательно протягиваю ладонь.

- Добрый день, вы Мария Геннадьевна? Мы вчера созванивались. Я Виктория. От Риты.

Она будто не замечает моей руки.

- Виктория? – в недоумении хлопает ресницами. – Вы не сказали, что будете с ребенком.

- Простите Мария Геннадьевна, - стыдливо опускаю глаза, - надо было предупредить, но я не успела. Это только на один день, потом я найду с кем его оставить... Другого выхода не было.

- Вы меня только правильно поймите, - Мария прижимает руку к груди. - Я ничего против не имею, но Артурчик может расстроиться. Он сейчас спит, но, когда проснется... В общем, я даже не зна-а-аю, - разочаровано тянет она.

- Артурчик? Это ваш сын? – пытаюсь натянуть вымученную улыбку. - Может быть они с Сашей поиграют вместе?

- Артур Викторович, мой муж. – холодно чеканит Мария и тут же извиняющимся тоном продолжает. – Вы только не обижайтесь, Виктория, но Артур - творческая личность, и не всегда уравновешен. Может вспылить, если услышит шум.

Саша настороженно вскидывается. Вижу, как дрожит его нижняя губа. Хоть бы не разревелся сейчас.

- Мария Геннадьевна, - я молитвенно прижимаю руки к груди. – Я вам обещаю, что завтра у мальчика будет няня. Не волнуйтесь, он не помешает. Его даже никто не увидит. Вот, я игрушку ему взяла, - в доказательство своих слов достаю из сумки машинку. - Я займусь своими, то есть вашими делами, а Саша поиграет.

Выдаю ей эту тираду, в которую сама мало верю, а сама в ужасе представляю, что сейчас творит брошенный в моей квартире белый щенок. Надеюсь, что просто жует мою обувь. Собаку я ещё могла оставить в одиночестве, но мальчика – нет. Хватит с него! Если хозяйка заупрямится, придется уходить.

- Я даже не знаю, что делать, - Мария смущенно трет лоб. – Говорите, никто не увидит и на один день?

- Да, пожалуйста. Это только сегодня!

Отводит глаза в сторону, видимо думая, что со мной делать. Наконец, милостиво кивает.

– Куда вас девать теперь? Замену не успею подобрать, а вечером будут гости. Хорошо, пусть ваш сын остаётся и сидит тихонечко, как мышка. Но только на один день! Пойдемте, покажу вам все. – Хозяйка разворачивается и топает по дорожке к дому, а я подмигиваю Саше. Все хорошо, кажется пронесло...

Вдруг Мария Геннадьевна резко останавливается так, что я чуть не врезаюсь в её спину и предупреждает, наставив на меня наманикюренный ноготок:

- И называйте меня Мария. Без отчества. Я ещё не так стара. И это так, - щелкает пальцами, подбирая нужное слово, - демократично.

Сердечко отчего-то сжимается, предчувствуя неприятности. Этот жест напоминает мне о свекрови. В дальний угол прячу дурные мысли, встряхнув волосами, шагаю за хозяйкой по дорожке.

Каждый имеет право не любить детей, и это еще ничего не значит. Главное, что Мария хорошо платит. Нина Михайловна мне досталась бесплатно, в нагрузку к Глебу.

Краткий инструктаж занимает около тридцати минут и, по большей части, состоит из перечисления «нельзя» и предпочтений неведомого мужа.

Нельзя брать крупные яйца, они фермерские – Артурчик их пьёт сырыми перед тренировкой. Нельзя покупать сельдерей – Артурчик его на дух не переносит. Нельзя с стирать его футболки средствами с лавандовой отдушкой...

Ещё не видела мужа Марии, но уже ненавижу его всей душой.

- Я так поняла, у вас сегодня званный ужин? Что приготовить? – Робко складываю руки на переднике и опускаю глазки. Роль помощницы по хозяйству для меня новая, но я видела такое в фильмах.

- О, там ничего сложного не будет, - машет пухлой ручкой Мария. - Я набросала меню, возьмите около холодильника. Деньги на продукты даст Артур Викторович, часа через три он проснется. Пока можете заняться уборкой и стиркой. Справитесь?

- Думаю, да, - утвердительно киваю. – Я только этим и занималась семь лет.

- Ну наконец-то у меня дельная помощница, - доброжелательно улыбается просто Мария, - позвоню Маргарите, обязательно поблагодарю, за то, что вас нашла. Ужин в шесть, не забывайте.

И, обдав меня цветочно-пудровым ароматом, хозяйка плывет к выходу.

Уже схватившись за ручку двери, снова щелкает пальцами и оборачивается ко мне.

- Мальчик у вас – прелесть, - душевно прикладывает руку к груди. - Спокойный и тихий. Не обижайтесь, я сама не против. Но вот Артур...

- Я поняла вас, завтра его не будет.

- Так приятно, что мы нашли общий язык, - мило замечает Мария. - Уверена, вы со всем справитесь и скоро мне будет без вас не обойтись, - лукаво подмигнув мне, она выходит за дверь.

Да уж, сегодня мне придется выложиться на все сто, если я хочу попросить аванс!

Подхожу к холодильнику и, опустив взгляд в бумажку с меню, охаю.

24. Явление народу

Прижимая телефон к уху бешено взбиваю крем венчиком. Наверное, здесь водится и что-то современное, типо кухонного комбайна, но я не нашла. Некогда.

Два часа я обзваниваю всех своих знакомых в поисках подходящей няни для Саши. Мне нужна эта работа! Мне нужен этот аванс!

Я обсуждаю детей и мужей, слушаю последние сплетни для того, чтобы рассказать душещипательную историю про моего племянника, которого не с кем оставить на несколько дней.

И все это одновременно с приготовлением нехитрого обеда из обнаруженных продуктов – всего лишь салат – естественно, без сельдерея, картофельная запеканка и свежий компот из замороженных фруктов. Из духовки уже доносится аромат коржей для торта.

Впереди меня ждёт несколько несложных закусок, пирожки и запечёная форель. У Золушки было попроще с заданиями. И она не была беременна.

Рукавом вытираю вспотевший лоб, телефон уже горячий от разговоров и неприятно липнет к уху.

- Да, Вика. Конечно, приводи племяша. Арсению моему скучно одному, хоть поиграют вместе. Они же ровесники.

- Что? – голова настолько кругом, что я не сразу понимаю, что моя институтская подруга, кажется, согласилась.

- Приводи, говорю. Ты же помнишь, где я живу? Недалеко от тебя. Заходите с Глебом, буду рада...

- О, спасибо тебе! – Радостно обрываю подругу на полуслове. – Так выручила. Завтра рано утром мы будем у тебя...

Подруга ещё что-то тараторит, но я отбиваю звонок, ставлю посуду с кремом на стол и с облегчением откидываюсь на мягкую спинку стула. Не очень вежливо, но я потом всё исправлю. Я отблагодарю так, как ей и не снилось. Сейчас, главное, встать на ноги. Самая сложная проблема решена.

Телефон настойчиво брякает снова. Смотрю на экран и морщусь, увидев, что звонок из больницы. Тяну руку, и тут же отдёргиваю.

Это тяжело и больно ощущать свою беспомощность. Слушать слова врача о том, как важен каждый день... Устав меня ждать, телефон замолкает и сразу же вновь взрывается трелью.

- Вика, звонят, – Саша, поднимая голову над кухонной доской. Я поручила ему резать орехи для торта, и он со всей ответственностью подошел к делу. Ну а то, что ингредиенты у него иногда падают на пол – так мы об том никому и не скажем.

- Да, малыш, не хочу отвечать.

- А кто это?

- Из больницы.

- Ты что, возьми скорее, - возбужденно кричит Саша, - вдруг с папой что-то!

Точно! Мне становится стыдно за свой эгоизм, скорее всего это срочно! Кому нужно читать мне лекции о важности срочной реабилитации, если я явно дала понять, что сейчас не могу себе её позволить.

- Да, я слушаю, - хриплым от волнения голосом говорю я.

- Вика, это Илья Сергеевич. Хотел сказать, что Глеб уже в спецпалате. Его можно навещать и даже ночевать. Матери его тоже передайте...

- Но как же... – волнуясь, прикрываю глаза ладошкой. – Я не оплачивала ничего. Это ошибка?

- Нет, все в порядке. – Так и вижу, как Илья Сергеевич улыбается в усы. – Я уладил проблему с палатой. На какое-то время... Жаль терять такой прогресс.

- Господи, спасибо!

- Ну нет, так пафосно не стоит. Можете называть меня просто Илья Сергеевич, - смеётся доктор. – У Глеба все хорошо, не переживайте.

Чувство огромного облегчения накрывает меня с головой. Ещё один тяжёлый камень с моей души снят. Осталась какая-то мелочь – эстерхази, форель и сервировка.

Кладу руку на пока практически плоский живот. Прикрываю глаза и нежностью шепчу:

- Мы молодцы, доченька! Все наладится...

Скорее бы почувствовать шевеление. Так хочется уже ощутить себя по настоящему будущей мамой. Просто лежать, слушать Моцарта и мечтать о какой-нибудь глупости типо соленых огурцов с персиками.

Улыбаюсь, вспомнив, как гоняла Глеба ночью за бородинским с тмином, когда мы увидели на тесте две полоски. Такой щенячьей радостью светились его глаза, и он так расстроился из-за того, что у меня нет экзотических пищевых предпочтений, что я не придумала ничего лучше, как послать мужа за хлебом.

Я думала, что это просто... Но ошиблась. Оказалось, что ночью тмин в большом дефиците.

А будущий отец в порыве энтузиазма даже не взял с собой телефон. Пока Глеб рыскал по всему городу в поисках хлеба, я чуть не сошла с ума, представляя, как он разбивает витрины булочных или дерется за хлеб с толпой голодных гопников. Зато как Глеб сиял, когда вручал мне черный хлеб, будто добыл подвески королевы, не меньше.

А потом мы ели бородинский, откусывая прямо от булки. И смеялись. А перед нами лежал тест на беременность, как подтверждение грядущего счастья.

Грустно вздыхаю и открываю глаза. Что было, то было. Реальность грубым сапогом прошлась по моим хрустальным мечтам.

В прошлой жизни остался душистый бородинский с тмином. А в этой мне даже банку с солёными огурцами придется открывать самой.

Что бы не случилось, я не жалею ни о чём, я была счастлива. И пусть сейчас все закончилось, зато у меня теперь есть образец, я буду знать, что хочу найти в следующих отношениях. Если они у меня будут.

- Вика, все хорошо? – оборачиваюсь на голос Саши.

- Все отлично, малыш. Пять минут на отдых, достаём коржи и снова за работу. И помни, как только хозяин проснется, бегом во двор и сиди там мышью. – Строго грожу пальчиком. И добавляю между прочим. - Интересно, когда это случится?

- А это уже случилось!

Мы с Сашей вздрагиваем, услышав звуки незнакомого голоса. Саша не мигая смотрит мне за спину, затем тихо ойкает и юркает под стол - в безопасное, по его мнению, убежище.

Быстро подхватываюсь со стула, на котором сижу развалившись, и оборачиваюсь.

Прислонившись к дверному косяку стоит молодой мужчина, по виду лет тридцать пять, не старше. Длинный фленелевый халат распахнулся, оголяя волосатую грудь и полосатые боксеры.

Почёсывая кустистую поросль на пузе, мужик зевает и с ленцой произносит.

- Так, я не понял. Ты – новая домработница, а это чо за шкет?

25. "Тебя нужно наказать"

- Добрый день. Я - Виктория, ваша жена меня наняла... – лепечу, хлопая глазами от неожиданности.

Хватаю в руки миску с кремом и начинаю интенсивно его взбивать. Еще не хватало, чтобы Артурчик решил, что я вальяжная корова. По кухне разносится стук металлического венчика.

- Жена? – хмыкает Артурчик и идет ко мне вразвалочку. – Она так и сказала?

Я молчу в ответ и замираю, как статуя. Даже глазами стараюсь не шевелить. Чуть задевая меня плечом, Артурчик обходит меня по кругу. Окунает палец в крем и облизывает его, скользя по мне сальными глазками вверх и вниз. В нос бьет сладковатый запах перегара.

- Ничего, пойдёт... Продолжай.

Я, как заяц на батарейках, тут же начинаю работать руками.

- Значит так... – вальяжно тянет Артурчик, затягивая узел на халате. – Мальчишку во двор. А ты, - направляет палец на меня, - объяснишь, что здесь происходит.

- Во двор? На весь день? – Растеряно переспрашиваю, не переставая взбивать.

Артурчик брезгливо мощится:

- Ну а куда? Не в подвале же его держать.

Саша, вжавшись в ножку стола, испуганно смотрит на меня.

- Алекс, поиграй пока на улице, хорошо? – Выразительно округляю глаза, чтобы мальчишка понял, что так будет лучше для нас всех.

- Только за домом, чтобы соседи не видели, - позёвывая сообщает хозяин. – А то вопросы потом будут.

Саша на четвереньках выползает из-под стола, одергивает футболку и неохотно топает к выходу. Уже взявшись за ручку двери, оборачивается и через плечо смотрит на Артура, раздувая ноздри. В глазах молнии, губы сжаты в узкую линию.

От этого взгляда меня мгновенно обжигает тоской, венчик перестаёт клацать о посуду. С таким же характерным прищуром смотрел Глеб, когда злился.

Даже сейчас, когда Саша так напоминает мне Глеба, вместо неприязни к нему, сердце царапает жалость. Такого взгляда не бывает у маленьких детей, это глаза взрослого мужчины. Что же творится внутри у малыша, если он уже умеет смотреть на врага?

Киваю Саше с лёгкой улыбкой, чтобы он понимал, что всё хорошо. Только после моего молчаливого одобрения он прикрывает за собой дверь.

Артуру плевать, что думает о нем какой-то пацан. Он подходит к крану, наливает воду и пьет большими глотками - кадык, как поршень ходит по горлу. Струйки воды стекают по подбородку и капают на волосатый пресс.

Чтобы заглушить омерзительные глотки вновь берусь за венчик.

- И что это было? – Напившись, Артур смачно вытирает рот рукавом халата и подходит ко мне.

- Вода... Но я компот сварила, если хотите...

- Ты дура что ли, не понимаешь? – Цедит сквозь зубы, обходя меня по кругу - Мозгов совсем нет, с ребёнком приперлась в приличный дом. Тут ваз дорогих на миллион. Если он разобьет что-нибудь?

- Простите, это больше не повторится. Уже завтра его не будет. Мария разрешила, иначе я бы никогда...

- Мария, значит... – останавливается передо мной и животом чуть ли не ложится в миску с кремом. Я интуитивно отступаю. – Естественно она разрешила, а то тебя бы здесь не было. Только поэтому вас обоих и не вышвыриваю. Но, считаю, что тебя стоит наказать.

- В смысле? – опешив, смотрю ему в глаза. – За то, что пришла с ребёнком?

- Нет, – хрипло сипит Артур, вжимаясь в разделяющую нас миску. – За то, что ты была плохой и ленивой домработницей. Ты валялась на кресле и болтала по телефону. Не думаю, что Машка тебе будет платить за это.

- Но я... Я на секунду присела передохнуть. Может салата вам положить? Или борща? Яйца могу быстро поджарить...

- Поджарить можно, - плотоядно ухмыляется Артур, - но не яйца, а одну нерадивую служаночку. Но ты слишком хорошенькая, чтобы тебя так просто увольнять.

Артур нависает надо мной, чувствую его дыхание на макушке. Ещё толком не понимая, к чему он клонит, от страха я сжимаюсь в комочек и опускаю голову.

- Простите, у меня много работы.

- Твоя работа делать так, чтобы хозяин был доволен. – Дергает меня за локоть, и я чуть не роняю посуду с кремом. - А я недоволен, потому что с похмелья. Может приласкаешь меня?

26. "Сил моих больше нет!"

- Твоя работа делать так, чтобы хозяин был доволен. – Дергает меня за локоть, и я чуть не роняю посуду с кремом. - А я недоволен, потому что с похмелья. Может приласкаешь меня?

- Но я... Я беременна...

- Пф... – фыркает Артур. – Мне пофиг! Будто у беременных зашито все... И вообще, вы сговорились чтоль? То беременна, то критические дни. Мне-то что с того? – Ощутимо дергает меня за локоть, пытаясь притянуть к себе. - Не сопротивляйся, детка. Тебе понравится. И премию получишь, сколько тебе дать?

Пытаясь защититься, венчиком бью Артура по груди, размазывая крем по волосам.

- Ух, да ты ещё и затейница! – уголок его губ ползет вверх. - Сейчас будешь слизывать... – Хватает меня за второй локоть и миска переворачивается, окатив его и меня сладким кремом. Летит на пол и с грохотом разбивается.

- Ничего, это к счастью, - урчит Артур и впечатывает меня в свое тело, с шумом втягивает воздух, припав к моей шее.

- Не трогайте меня! – Колошмачу кулачками по его плечам, разрываясь между шоком и паникой. Но это также бесполезно, как стучать по КАМАЗу. – Уйди! На помощь! – Срываюсь на визг.

- Ничего, наверху можешь покричать. Я даже «за»!

Легко, как куклу, прижимает меня к бедру и тащит к лестнице. Ноги почти не касаются земли. Пытаюсь царапать его руку, обхватившую меня за талию и хрипло вою. Мозг отказывается поверить в происходящее.

- Су-у-ука, - вдруг протяжно стонет Артур и заваливается, хватаясь за лодыжку. Отпускает меня, я отпрыгиваю от него, как мышь от бешеного кота и застываю от ужаса.

У ног Артура сидит Саша с занесенными для нового удара садовыми грабельками.

Артур хватает его, как котенка за шкирку, яростно встряхивает и прижимает к стене. Утробно рычит:

- Я тебя сейчас раскатаю!

Боясь, что сейчас он что-то сделает с мальчишкой, висну на руке. Поджилки трясутся, но я ору со всей мочи:

- А ну пусти его!

Отчаявшись, хватаю брошенные Сашей грабельки... И замираю от громкого окрика.

- Что здесь происходит?

Оборачиваюсь и внутренности сводит от ужаса. На пороге стоит Мария.

Артур быстро ориентируется в ситуации. Отпустив Сашу, бросается навстречу жене, экспрессивно размахивая руками.

- Милая, кого ты привела? Я пока спал, они чуть дом не обчистили! Посмотри, что сделали с ногой!

Мария оббегает взглядом измазанную кремом арену битвы и бросает на меня подозрительный взгляд.

Из моих рук с грохотом падают грабельки.

- Нет, всё не так было, - дрожащей рукой заправляю за ухо выбившуюся прядь. – Я готовила, а потом ваш муж проснулся...

- Кого ты слушаешь? – Перебивает Артур, - я встал, они здесь вовсю шурудили. Ценные вещи искали. Пытался защитить дом, меня ещё и покалечили...

- Неправда, - тоненьким голоском встревает Саша, - он Вику тащил, и получил сдачи.

- Мелкий поганец, ты мне за ногу ответишь! – Шипит Артур.

- Послушайте, Мария, - прижимаю руку к груди, - я понимаю, что выглядит двусмысленно, но...

- Воровка, - орет Артур, выставив на меня палец. – А ещё лентяйка. Валялась на диванах, ничего не делала.

Мария во время наших пререканий молча переводит взгляд с одного лица на другое, будто следит за мячиком в пинг-понге.

Наконец, скрещивает руки на груди и приподняв бровь с интересом смотрит на Артура.

- Милый, а почему ты такой грязный? Геройски сражался с домработницей и мальчиком?

- Солнышко, - Артур хватает ладошку Марии, увешанную кольцами, и прижимается к ней губами, - не хотел тебя расстраивать. Но да, все было не совсем так...

Хозяйка выдергивает руку и большим пальцем деловито цепляется за карман брюк.

- Ну давай, объяснись... И постарайся без грубостей при ребёнке.

- Она, действительно, готовила. – Голос Артура наполняется уверенностью и моё сердце замирает в ожидании продолжения. Неужели расскажет правду? - Я вышел из спальни, увидел, что мальчишка шкодит, сделал замечание. Этот сатанёнок, в отместку, меня царапнул. Я психанул, ну ты понимаешь... Не сдержался, прости. Орал, перевернул на нее миску...

- Ну и... – Мария сверлит своего мужа глазами. – Что дальше?

- Служанка начала рыдать, просила не увольнять и не выкидывать её с ребёнком. Пыталась ко мне приставать, готова была на все, лишь бы я забыл об этом.

- Прямо-таки и приставала? К тебе?

- Да, вешалась на шею, и рыдала. Господи, прямо, как пиявка вцепилась. Руку исцарапала, не хотела, Испачкала, сама вся грязная, и меня извазюкала, - брезгливо ладошкой смахивает капли крема с халата.

У меня от обиды дрожат губы, с трудом сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться, не схватить Сашу и не выскочить из этого дома. Даже оправдываться не хочу. Обвинение в воровстве, еще я смогла стерпеть, но теперь ещё и это.

Мария прикрывает глаза и с шумом выдыхает воздух через нос. Я вижу, как с её лица сбегает румянец,

- Я сяду. – Шатаясь проходит и плюхается на стул, пряча лицо в ладонях.

В комнате воцаряется молчание. Мы все замираем.

Бросаю взгляд на Артура и вижу, как мелкой дрожью трясутся его руки. Не смотря на ситуацию, улыбаюсь и вскидываю подбородок. Да, мне обидно и больно, а ещё страшно. Но куда страшнее сейчас ему, потому что мне терять нечего – не заплатят за эстерхази и борщ, тоже невидаль. Зато ему, явно есть за что цепляться. Надо же, какое ничтожество...

Не отрывая рук от лица Мария тихо произносит:

- Пошёл вон.

- Что? – одновременно восклицаем мы с Артуром. Мне кажется, я ослышалась, может быть она обращалась ко мне?

Хозяйка поднимает голову и, тяжёлым взглядом уставившись на Артура, громко повторяет.

- Пошёл вон, я сказала... Сил моих больше нет!