Развод. Любить нельзя вернуться

Глава 1. Каролина

— Мам, а папа скоро придет почитать сказку? — Простой вопрос от дочери в который раз заводит меня в тупик.

Чувство вины перед трехлетней красавицей накрывает с головой. Смахиваю пальцем проступившую слезинку. Благо в детской горит только ночник и София, увлеченная яркими картинками сказки про волшебного кролика, не замечает моей слабости.

— Скоро, малыш, — целую зеленоглазую принцессу в лоб, стараясь не разреветься. — Надеюсь очень скоро, — добавляю тише.

Ненавижу эти моменты. Не люблю ей так нагло врать.

Наш ежевечерний ритуал по чтению сказок перед сном подходит к своему завершению. София трет кулачками глазки, прижимает к себе любимого плюшевого пса и просит укрыть одеялом.

Машу рукой возле светильника, чтобы сработал сенсорный датчик. Комната погружается в полумрак. Уличный фонарь мягко подсвечивает желтым лучом противоположную стену детской комнаты, не мешая ребенку уплывать в мир детских грез.

Лежу рядом с Соней несколько минут, наслаждаясь ее размеренным дыханием.

«Когда папа придет в садик?», «А папа знает, что у меня скоро день рождения?», «Почему мой папа так много работает?», «Я хочу к папе в гости» — эти и иные вопросы и утверждения, связанные одной тематикой, вылетают из рта моей дочери уже порядка месяца.

У меня нет четких ответов ни на один из них. Приходится нагло врать, глядя маленькой девочке прямо в глаза. Гореть мне в аду из-за этого. Но иначе я не могу.

Мой язык быстрее отсохнет, чем я признаюсь Соне, что папа не знает о ее существовании. Не представляю, что будет с маленькой девочкой, когда я скажу, что у меня не хватило смелости сказать ее папе о своей беременности ни четыре года назад, ни тем более сейчас.

До сих пор душит злость и обида за то, что Горский вышвырнул меня как щенка из своей жизни, выбрав вместо нас внебрачного сына от любовницы. Даже серьезная болезнь мальчика не является оправданием для такого поступка. Назар мог поговорить со мной, мы могли найти варианты, могли попытаться спасти наш брак, но супруг решил все сам. Выбрал жесточайший вариант из возможных — по-тихому провернул наш развод и просто в один момент поставил меня перед фактом: мы больше не муж и жена, прощай.

Ненавижу его всем сердцем. До сих пор ненавижу. Хотя в некотором роде и благодарна ему. Да-да, я благодарна мужу за боль. Мазохистка, наверное. Но злость и ненависть на бывшего супруга помогла мне удержать спину прямо и не сломаться.

Я возжелала доказать всему миру и ему, в том числе, что смогу все сама. Смогу с нуля построить карьеру, смогу зарабатывать, смогу состояться как личность и как женщина. Заграничные поездки на показы мод сменились на интернет-рекламу косметики. Полеты на фотосессии для модных мировых журналов сменились на съемки для личной страницы блога.

Несмотря на занятость, я тщательно следила за своей беременностью. Питалась по часам, пила витамины, лежала в стационаре, если того требовали анализы. Я скрывала растущий живот от любопытных глаз. Когда играть в «мешковатую одежку» стало невозможно и живот стал доставать «до носа», я уехала к папе в другой город. Поселилась в его загородном доме и работала из дома. В сети выставляла старые фотосессии, мешая людям разгадать мои тайны. Постепенно занялась ведением кулинарного блога и постоянно пыталась научиться печь красивые торты.

Мне не интересно их есть, меня манит сам процесс раскатывания теста, отлив глазури, формирование финальной формы основного десерта торжества.

Всего десять человек знают о моей дочери: мой отец, его новая жена, мои подруги и воспитатели детского сада. Больше никто. Берегу свою звездочку как зеницу ока. Соня мой лучик света, мое счастье, мой смысл жизни. Дочь — мое спасение и стимул движения вперед и развития.

Выхожу из детской комнаты, осторожно закрываю дверь. Возвращаюсь на кухню, где с остывшим ужином ждет Ира. Она приехала в гости, пока ее муж Михаил в командировке.

— Наконец-то я поем, — споласкивая руки, шепчу я. — Прости, что пришлось так долго ждать. Сонька в последние дни не унимается расспросами про отца. Ей хочется, чтобы он поскорее пришел и почитал ей сказку.

— И что ты ей отвечаешь? — Ира дует в чашку, чтобы остудить горячий чай.

— Ничего, — виновато поживаю плечами. Бросаю в рот одну тарталетку с лососем.

— Зря. Потом будет еще сложнее.

— Да знаю я. Просто не могу…, — вторая тарталетка летит в рот вслед за первой. — Соня меня возненавидит.

— Есть второй вариант, — загадочно шепчет Ира.

— Ни за что, — возражаю указательным пальцем.

— Он все равно узнает, Каролина. Так не проще ли самой признаться? За одно и мечту дочери исполнишь.

— Нет, ни в коем случае. Что мне делать потом, если Горский не поверит в дочь и вновь поставит сына в приоритет? Я не переживу Сониных слез из-за него. Нет, нет, наведаться к Горскому в гости - плохой вариант.

— А врать ребенку, глядя в ее доверчивые глаза, это, по-твоему, хорошо?

— Ир, не начинай, пожалуйста. Мне и так тошно.

— Молчу, молчу.

Вздохнув, начинаю оправдываться перед лучшей подругой. Или перед собой…

— Мне кажется, Назар давно знает. Он всегда всё знал обо мне. Не думаю, что это изменилось за последние годы.

Глава 2. Каролина

— Уверенна, что видела именно… его? — переспрашиваю у Саши, когда мы сидим в салоне ее машины.

Больше не произношу имя бывшего мужа. Он, конечно, не могущественный волшебник Волан-де-Морт и не может наложить на свое имя заклятие, которое выдаст местоположение каждого, кто осмелится назвать его вслух. Но на всякий случай перестраховка не помешает.

И без этого экс-супруг слишком часто упоминается в моем доме в последнее время.

Александра отвлекается от нашего разговора и внимательно следит за происходящим в боковые зеркала. Одним движением руля разворачивает Смарт и паркуется аккурат между двумя громадными внедорожниками.

— Не на все сто процентов.

— Саша! — возмущенно выкрикиваю я.

— Я была после корпоратива, Каро, — поставив машину на сигнализацию, мы вместе с подругой быстрым шагом направляется к ступеням бизнес-центра с названием «Космос». — Никогда, слышишь, никогда не ходи на мероприятия, где в одном зале отдыхают юристы и бухгалтера. — Саша передергивает плечами, поправляя ремень на юбке. — Тот ещё рассадник Содома и Гоморры. Чтобы стереть из памяти танец нашего главбуха и юного практиканта из арбитража, я влила в себя непозволительное количество алкогольного яда. Из-за этого утром чувствовала себя так плохо, что померещиться мне мог даже сам черт из табакерки.

— Горский хуже черта!

Кивком головы здороваемся со здешним швейцаром, который услужливо открывает перед нами двери главного входа.

— Ты смотри как птичка запела, — весело подмигивает Саша, выкладывая портфель и часы в корзину рентгеновского сканера. — А раньше-то твердила, что Назар не такой, он хороший.

Закатываю глаза и кладу сумку на ленту. Когда прохожу через арку металлодетектора, напрягаюсь всем телом в ожидании противного писка.

В прошлом месяце из-за ора подобной коробки в аэропорту мне пришлось посреди толпы народа снимать лифчик с металлическими косточками, чтобы не опоздать на рейс.

— Это все было до того, как он развелся со мной задним числом.

Вру. Опять. Потому что никто не знает правды.

Еще долго я надеялась, что Горский осознает свою ошибку и явится с повинной. Представляла как муж, стоя передо мной на коленях, будет просить прощения и молить пустить его обратно. Глупые фантазии беременной испуганной девочки.

Гормоны давили с такой силой, что я не единожды доставала номер бывшего мужа из черного списка и звонила ему среди ночи. Хотела рассказать, как мне одиноко и грустно, хотела обозвать его козлом. Мечтала наконец признаться, что ношу под сердцем его девочку, нашу принцессу. Особенно накрывало в те дни, когда лежала одна в палате стационара с кровотечением и молилась о том, чтобы капельницы помогли моей доченьке.

Один единственный раз Горский принял мой вызов. Это было примерно через полгода после нашего развода. Я услышала родной голос мужа, услышала его короткое «да» и громко вздохнула.

Не смогла сказать о дочери. У меня словно речь отняли. Как рыбка шевелила губами, не произнося ни звука. Сердце умоляло рассказать все, а голова протестовала. Он выбрал сторону, обозначил приоритеты. Не за чем навязываться.

Пару минут мы слушали громкое дыхание друг друга, а затем Назар повесил трубку.

После того случая я еще несколько раз порывалась нажать кнопку вызова, но в последний момент мой палец соскальзывал на «сброс».

Принятие мужского поступка — не прощение, прошу заметить — пришло после родов. Когда нас с Сонечкой выписали из роддома и мы приехали на такси домой. В нашу новую квартиру. Уже наедине с моей зеленоглазой принцессой я поняла, что надеяться на возвращение Назара бессмысленная трата сил и энергии.

На несколько недель я ушла из социальных сетей, полностью утонув в заботе о моей маленькой девочке. Пока шел процесс адаптации друг к другу, я поняла, что нет смысла гнаться вперед. Я не обязана бесконечно доказывать миру, что счастлива без мужа. Пора наслаждаться каждым днем, ведь Соня так быстро растет.

К счастью, здешний металлодетектор нем как рыба и мы с подругой быстро оказываемся у стойки администратора. Саша скользит глазами по информационному стенду, ищет название нужной нам конторы.

— Нам на двадцать седьмой этаж.

— Но там ведь открытая площадка для коворкинга. Нам точно туда?

— Там есть отдельные залы для переговоров. Думаю, нам назначена встреча именно там.

Доверяю мнению подруги и вместе с ней спешу к лифту.

Ладошки становятся немного влажными. Сейчас мне придется перед несколькими мужчинами в деловых костюмах представлять идею своего собственного бренда. Волнуюсь, как на экзамене.

Я привыкла быть на публике, привыкла дефилировать в экстравагантных нарядах перед сотней незнакомых лиц и фотокамер. Я привыкла работать без слов: походка, движения рук, наклоны головы, взгляд. Но здесь никому не будет дела до моих заслуг на подиуме или умении позировать для страниц журналов. Главное, убедить потенциальных партнеров, что задуманное мною дело может принести им достаточную сумму прибыли.

Лифтовая кабина, поначалу кажущаяся просторной, к десятому этажу набивается около двумя десятками людей и становится тесной. Нас с Сашей разделяет тучный мужчина, спиной прижавшийся к холодной хромированной стене. От него разит потом, луком и горчицей. Отворачиваю голову и отступаю на пол шага в противоположную сторону. Стараюсь не зацепить белую рубашку очень высокого мужчины своим припудренным носом и губами, на которые Саша заставила нанести красную помаду.

Глава 3. Каролина

— Хоть убей, Каро, но я не понимаю почему ты отказалась от сотрудничества с «Косметик». — Перестав резать мясные медальоны, Саша тычет в меня вилкой. — Такие проценты не даст больше никто. Я уверенна.

— Саш, дело не в деньгах, — отвечаю коротко и помогаю Соне слезть с диванчика. — Я готова и к меньшим суммам, лишь бы кое-кто не вмешивался в мою жизнь.

Как только маленькие ножки в блестящих сандалиях касаются пола, дочь уносится в сторону игровой зоны.

— Даже если твой бывший и связан с заводом — о чем мы так и не знаем наверняка, кстати — настолько ли это важно? — с набитым ртом продолжает болтать Саша. — Уже во второй раз ты отказываешься от собственных амбиций из-за того самого мужчины. Разве это справедливо? Пусть Горский хоть с чертом договаривается, лишь бы тебе это было выгодно.

Боковы зрением слежу за тем, что делает Соня. Пока она увлеклась рисованием мелками по графитовой стене, специально оборудованной для такого творчества, я успеваю доесть свой еще теплый кусок пиццы.

— Саш, я не хочу жить с навязанным чувством долга.

— Если у твоего бывшего мужа вдруг совесть проснулась, и таким образом он пытается компенсировать вину перед тобой, то это не значит, что ты автоматом становишься должницей. С чего вдруг? Ты ж о помощи его не просила, значит и претензий к тебе никаких.

Официант ловко меняет пустые тарелки на изящные стеклянные креманки на высоких ножках, в которых от летнего тепла медленно тает заказанные нами шарики фруктового мороженого.

— Я не хочу иметь с ним ничего общего. Мне претит сама мысль об этом.

— Эм…, — вытирая бумажной салфеткой губы, Саша иронично косится на прибежавшую обратно Соню. Дочь еще издалека заметила сладкое лакомство, ждущее ее на столе. — Как бы уже поздно сетовать на связи с бывшим, Каро. Эта крошка — ваш с Назаром общий знаменатель на долгие годы.

— Тсс, — шикаю на подругу, которая при ребенке осмелилась упомянуть имя моего бывшего мужа.

— Все время забываю, что она смышленая не по годам.

Вытираю перепачканные руки дочери влажными салфетками, сбрызгиваю антисептиком. Соня смешно морщит нос и громко чихает, затем ловко хватает десертную ложку и втыкает ее в мороженое.

Пока ложка с десертом достигает детского рта, пачкается не только платье и стол, но и коленки юной барышни. Липкая субстанция успевает растечься по ноге ребенка, пока я пытаюсь достать упавшую под стол пачку салфеток.

— Саш, мне плевать на Наз…, — спохватываюсь прежде, чем имя экс-супруга звучит вслух. — На его внезапно проснувшуюся совесть, страдающее сердце, воспаленную печень или другие проблемы головы и тела. Меня это никаким боком не должно касаться. Я четыре года жила без его подачек, и мне это понравилось. Я сам себе начальник, сама управляю своей жизнью. Хочу, чтобы так оставалось и дальше.

— Еще один твой пунктик, который я не до конца понимаю, Каро. На твоем месте я брала бы от бывшего все и не парилась. Материнство — это же тоже работа. Без выходных, проходных, отпусков и больничных.

— Без нормального сна, эмоциональной стабильности и в принципе личной жизни, — смеясь, дополняю список Саши собственными минусами первого года жизни Сони.

— Почему тогда ты не хочешь получать вознаграждения за такой труд?

— Потому, что не в деньгах счастье, Александра. Совсем не в них. — Глажу дочь по спине, целую в макушку.

Несмотря на негативные моменты материнства, я не готова отказаться от лучшего периода в моей жизни, ради каких-то бумажек. Видеть улыбки дочери, ее первые шаги, слышать ее первые «агу» и звонкий смех. А как она сладко пахнет молоком. До сих пор порой ныряю носом в ее мягкие волосы и вдыхаю этот сладкий аромат.

Кризисы, скачки роста, недосыпы и усталость — это временные трудности. И эти тяготы моментально стираются из памяти, стоит только маленьким детским ручкам крепко обнять мои плечи.

«Мама, я так тебя люблю» — слова ребенка, которые заставляют меня глотать соленые слезы счастья. «Мам, ты самая лучшая на свете» — признание, моментально изгоняющие из головы мамы любые сомнения по поводу оценки собственной адекватности, успеваемости, активности и чуткости в отношениях со своим ребенком.

Веду Соню в уборную, чтобы помыть руки и платье от липкого мороженого. Дочь все время пытается дотронуться грязным пальцем до других посетителей здешнего ресторанчика.

Когда я мешаю ей дергать чужих людей, она тут же переключается на нежно-розовые, зефирные стены и пытается отщипнуть кусочек декоративной рыхлой штукатурки.

Мои светлые брюки чудом остаются чистыми, майке на тонких бретелях повезло меньше. Сероватый отпечаток Сонькиной ладошки пришелся аккурат на правую грудь. Пока Соня балуется с сенсорным краном, я пытаюсь хоть как-то отмыть эту провокационную отметину.

— Сонь, не брызгай воду на пол. А то попрошу выдать тебе швабру.

Скорчив недовольную гримасу, Соня бросает сантехническую игрушку и начинает кружиться по маленькому помещению.

Отчаявшись бороться с пятном на майке, я выбрасываю мокрые салфетки в урну. Успеваю схватить руку дочери до того, как ее голова закружится.

Вернувшись к столу, предлагаю Саше прогуляться в парке. Энергия Сони сегодня бьет ключом, а это значит, что надо дать ребенку больше пространства для активных движений. В противном случае придется спасать от этой непоседливой хулиганки пол ресторана.

Глава 4. Каролина

Дверь открывается и в помещение извиняясь входит взрослая женщина в строгом деловом костюме. Жестом отзывает моего интервьюера к себе, что-то шепчет ему на ухо.

По нахмуренным бровям работника телестудии ясно, что свежие указания ему совсем не по душе. Он пытается возразить, но женщина, явно имеющая больший авторитет, быстро отсекает его недовольство.

— Опустим крайний вопрос. Вернемся к периоду вашей активной занятости на подиуме. — Мужчина не пытается смотреть мне в глаза, говорит с пренебрежением и даже злостью. Вычеркивает текст из собственных заготовок, дописывает что-то на бумаге ручкой. — Расскажите, Каролина, как вам удавалось держать себя в форме?

Завершающая часть интервью выходит скомканной и провокационной. От интервьюера веет нескрываемой ненавистью и презрением. Его вопросы так или иначе затрагивают мои проблемы с весом, мои изнуряющие голодовки и неоднократное лечение в специализирующих клиниках.

Мои рассуждения о давлении индустрии на юных моделей, об общественном порицании за внешние несовершенства тел манекенщиц, мужчина сводит к тому, что модели сами виноваты в своих проблемах.

Если не хотите, чтобы вас обсуждали в интернете, не снимайтесь для обложек журналов и баннеров. Не хотите сидеть на диетах и заниматься спортом, тогда не суйтесь в те сферы, где ваше тело не подходит по утвержденным параметрам. Не хотите, чтобы на вас напал преступник, не провоцируйте его.

Журналист, из-за кого, собственно, и согласилась на это интервью, итожит наш разговор тем, что РПП, анорексия, депрессия, любые зависимости и прочие проблемы модной индустрии — вызваны лишь слабостью характера человека и его эмоциональной нестабильностью.

Испытываю шок от таких выводов. Пытаюсь оспорить сказанное, но мужчина игнорирует мои порывы и командует оператору «Стоп». Выключаются камеры. В помещении повисает тишина.

Меня будто искупали в грязной луже. Хочется поскорее принять душ.

— Что вы имеете против моделей? В частности меня. Я чем-то вас задела?

— Спросите у ваших покровителей.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Да, ладно. Вы и не в курсе того, что творит ваш менеджер? Никогда не поверю в эту сказку, — бросает напоследок мужчина и исчезает за массивной дверью с табличкой «только для сотрудников».

В полном недоумении покидаю телестудию. Пока жду такси, звоню Альбине, координатору всех моих проектов, и пытаюсь выяснить, что она учудила.

— Я не давала никаких распоряжений, Каролина, помимо тех, что были согласованы со студией в прошлый вторник. В оговоренных вопросах не было ни слова о твоем бывшем муже или вашем разводе. Только модельный период.

— Тогда я вообще ничего не понимаю.

— Я сейчас свяжусь со студией. Попытаюсь выяснить о ком речь.

— Спасибо.

Даю дополнительное распоряжение Альбине, что больше у меня не будет никаких интервью. Хватит. В итоге все равно журналисты перекручивают мои слова как сами того захотят.

Когда забираю Соню из детского сада, опять звонит с жалобами бывшая соседка. Кричит, что в суд подаст, если я немедленно не заставлю строителей работать тихо.

— Светлана, я повторяю: дом давно продан. Я не имею к нему никакого отношения, идите разбираться к новым хозяевам.

— Ну так, а я кому звоню? Твое имя числится во всех документах, которые мне удалось вытребовать у их прораба.

— Это невозможно. Абсурд какой-то. И подделка документов. Я не покупала тот дом и не затевала никакой перестройки.

— Ты должна во всем разобраться, Каролина. Для своего же блага. И блага бывших соседей. Мы не желаем жить рядом с мошенниками. Вдруг в том доме что-то противозаконное делают под видом активной стройки? Я немедленно вызываю полицию.

— Давно пора, — бормочу я, слушая гудки в трубке.

От разговора со Светланой волоски на моей коже встали дыбом. Раньше придирчивость и дотошность соседки меня утомляла и даже бесила. Ей то ветки яблони, разросшиеся через забор к ней на участок, мешают, то машина, припаркованная у наших ворот, преграждает пеший путь для мам с колясками, то уличный фонарь на нашем пороге мешает ей спать.

Сегодня я благодарна Свете за такую дотошность. Если бы не она, то черт его знает, когда бы мне довелось узнать о противозаконной сделке от моего имени.

У меня в голове только один кандидат, кто мог бы совершить подобную глупость.

Оставляю Соню дома с няней, а сама еду прямиком к бывшему месту жительства. Номер телефона Горского, который я достала из закромов черного списка, не действителен. Номер его младшего брата тоже недоступен.

Пальцы немного потряхивает, когда такси въезжает на знакомую улицу. Глаза тут же выискивают отличия. Вот тут справа забор раньше был коричневым, а теперь выкрашен в красный. Слева кованые ворота с гербом заменили на глухой профнастил.

Чем ближе ворота бывшего дома, тем сильнее колотится сердце. Я никогда не думала, что придется сюда вернуться. Рассчитывала вычеркнуть этот период жизни навсегда.

Калитку открывает один из строителей. Он жмет плечами, когда называю свое имя и фамилию. Он не в курсе того, кто хозяин сего участка. Соглашается отвести меня к прорабу, просит подождать у порога.

Глава 5. Каролина

— Ты реально выставила на продажу тот дом? — переспрашивает Ира, подвигая к себе чашку с горячим чаем.

— Угу, — киваю, вытирая с губ Сони остатки молочной пены. — Он же мой по факту.

Дочь вертит головой, машет руками. Цепляет пальцами пластиковую трубочку и выдергивает ее из стакана. Капли какао летят на платье дочери, растекаясь некрасивыми, мелкими кляксами.

Достаю из сумки влажные салфетки и пытаюсь быстро стереть свежее безобразие с детского наряда. Соня смотрит на мокрую ткань и начинает лить слезы.

— Платье грязное, — лицо дочери краснеет от сбившегося дыхания.

— Сонечка, дыши. Не плачь, малыш, — одной рукой прижимаю расстроившегося ребенка к себе и глажу по плечу, второй дотираю пятна на платье. — Сейчас все высохнет, и рюши юбки снова будут чистыми.

Дочь не верит моим словам и продолжает завывать и плакать. Закрываю глаза и считаю до трех. Утихомириваю собственную нервозность.

Это не знаю какая по счету истерика за сегодня. Утром Соня не могла понять, почему в июле не надо надевать теплые варежки, даже если ей хочется. После у неё истерика над тарелкой каши, которая была то недостаточно горячей, то слишком горячей после подогрева в микроволновке.

Как говорит детский психолог, это один из этапов развития детской психики. Соня, как и все дети, начинает встречаться с неудачами и учится справляться с нахлынувшими негативными эмоциями. Мне, как взрослому человеку, нужно быть терпимее и спокойнее к такому ее поведению.

Если для трехлетней девочки пятно на одежде — трагедия вселенского масштаба, а для меня — сущий пустяк, не стоящий внимания, это все равно не повод обесценивать боль собственного ребенка и махать на её слезы рукой.

Все вроде бы легко и понятно, но, когда сталкиваешься лицом к лицу с детским плачем по поводу и без, то спокойствие слишком быстро сменяется раздражением и нервозностью. И дело совсем не в ребенке. Всему виной собственное бессилие и растерянность перед внезапно возникшими новыми трудностями.

Ребенок не всегда готов выслушать твои заверения, не хочет поддаваться на уговоры. Умные советы квалифицированных психологов не всегда работают. Чувствуешь себя неудачницей и тупицей и расстраиваешься от этого еще больше.

Говорю с Соней максимально спокойно и уверенно. Взвешиваю каждое слово. Повторяю дочери, что возникшая проблема с пятнами решается с помощью салфеток, водички и сушки для рук, которая висит в туалете ресторана.

Дочь кивает и постепенно успокаивается. Целую маленькую принцессу в макушку, выдыхаю с облегчением. Тянусь за чашкой с ромашковым чаем, но не успеваю сделать и глотка.

Соня опускает голову и опять смотрит на свое мокрое платье. Начинается вторая волна истерики. Ребенок больше не слушает мой голос, постоянно трогает мокрое место на ткани и плачет навзрыд. На нас начинают коситься люди, которые тоже пришли поесть в это кафе. У меня начинается паника, потеет шея и лоб. Я не понимаю, каким еще способом можно успокоить Соню.

К счастью, на помощь приходит подруга. Ира зовет Соню по имени и предлагает ей посмотреть, как легко бумажная салфетка может превратиться в маленький кораблик. Дочь недоверчиво косится на мою подругу, тем не менее ждет обещанного представления.

Ира не помнит точной последовательности действий, поэтому портит несколько экземпляров мягкой бумаги и наиграно расстраивается. Хватает новую салфетку и начинает сначала увлекательный урок оригами.

Соня, увлекаясь движениями тети Иры, быстро забывает про свое платье. Громко смеется и хлопает в ладоши, когда обещанное плавсредство наконец появляется в завершенном виде на столе.

— Кор-р-раблик. У меня есть кор-р-раблик, — восторгается дочь.

Она вертит новой игрушкой по сторонам, показывая другим посетителям кафе как плавает ее белый корабль по невидимым волнам.

Прошу прощения у Иры, что наши планы по поиску подарка для Александры сорвались. Обычно Соня с удовольствием ходит по магазинам, с восторгом рассматривая длинные платья на пластиковых манекенах. Но сегодня что-то пошло не так.

Единственное место в торговом центре, куда спокойно согласилась зайти дочь, — кофейня, на витрине которой нарисована огромная булочка с корицей.

— Не боишься, что Горский будет в ярости из-за продажи дома?

— Сам виноват. — Пожимаю плечами и продолжаю ломать ложкой десерт с вишней. — Я его предупреждала, что так и будет.

— Думаешь, он не поверил тебе?

— Я вообще о нем не думаю. Пусть что хочет то и делает, только меня в свои дела не впутывает. — Откладываю ложку в сторону и раздраженно выдыхаю. — Знаешь, что меня больше всего бесит? Гор до сих пор думает, что нет ничего страшного в том, чтобы провернуть что-либо за моей спиной.

— Это ненормально, — соглашается Ира.

— Четыре года от него не было ни слуху ни духу, а потом «бац» и он покупает дом на мое имя, потому что ему, видите ли, так надо. Еще и оправдывая это тем, что я - единственная, кому он доверяет.

— Мутная история.

— Вот-вот. Горский не имеет никакого права впутывать меня в какие-либо махинации. Ни тогда, ни теперь. Если я пострадаю, — понизив голос, добавляю: — с кем останется Соня?

Глава 6. Каролина

— Что такое "важный ужин"? — спрашивает дочь, когда мы в третий раз пытаемся с помощью жидкого мыла и губки стереть въевшуюся краску фломастера с её рук.

Красный пигмент никак не хочет стираться с детской кожи. Обещаю себе, что впредь буду покупать домой лишь те материалы для творчества, которые легко растворяются в теплой воде.

— Особенный, запоминающийся. Сегодня я познакомлю тебя кое с кем. Этот человек очень дорог для меня. Мне бы очень хотелось, чтобы вы подружились.

— Папа? — перебивает Соня.

Надежда в зеленых радужках ребенка прибивает меня к полу. Стыд и вина вновь давят на плечи. Перевожу взгляд на наши ладони, испачканные мыльной пеной, и тихо признаюсь:

— Нет, Сонь. Это не папа.

— А когда придет папа? — дрожащим голосом спрашивает ребенок.

— Я не знаю, Сонь. Честно, не знаю. Сегодня я познакомлю тебя с другим человеком.

— Не хочу знакомиться. Я хочу к папе! — Соня спрыгивает с приставного стульчика, топает ногой и со слезами на глазах убегает в свою комнату.

— Соня! — кричу ей в след хриплым голосом.

Бросаю мыльную губку, упираю руки в умывальник. Соленая влага собирается в уголках глаз. Опускаю голову, позволяя нескольким слезам упасть в мыльную пену. Шмыгаю носом.

Черт бы побрал этот Всемирный день отца, о котором воспитатели детского сада вдруг решили поговорить с детками в июне. Соня была единственной в группе, кто ни смог ничего рассказать о своем папе. С тех пор ее очень сильно это гложет. Больше не проходит и дня без её вопроса о папе.

Я не могу рассказать ей правду, просто не могу. Она не поймет меня, не осмыслит верно причину, из-за которой я не рассказала её отцу о её существовании.

Еще рано. Она слишком маленькая. Ей будет больно. Я не хочу ранить её еще сильнее.

Телефон жужжит в кармане. Новое сообщение. Затем еще одно. Споласкиваю руки от пены и вытираю их полотенцем. Достаю гаджет из кармана домашнего халата, смотрю на экран.

«Видела?»

Сообщения со ссылками на новостные сайты летят от Александры одно за другим. Читаю заголовки и охаю.

«ВЛАДЕЛЕЦ СОТОВОЙ СЕТИ «МЕЛОФОН» ПОПАЛСЯ НА ВЗЯТКЕ»

«МЕЛОФОН» ПРОДАЕТ ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ДАННЫЕ СВОИХ КЛИЕНТОВ»

«ДИРЕКТОР КОМПАНИИ «МЕЛОФОН» АРЕСТОВАН»

«ГЕНЕРАЛЬНОМУ ДИРЕКТОРУ СОТОВОЙ КОМНИПАНИИ ПРЕДЬЯВЛЕНЫ ОБВИНЕНИЯ ПО СТАТЬЯМ УГОЛОВНОГО КОДЕКСА»

Перечитываю с десяток статей про арест Горского. Кровь стынет в жилах. Он пойман в момент совершения противоправных действий с крупной суммой денег в руках. Ему инкриминируют нарушение уголовного кодекса по нескольким статьям. Неоднократно упоминается, что обвиняемому грозит тюремный срок. Минимум три года.

Какой кошмар.

Колени подкашиваются, сажусь на край ванны. Голова никак не может состыковать данные журналистских публикаций с образом бывшего мужа. Он всегда чтил законы, старался работать по правилам. Что вдруг изменилось?

— Аннет, — плююсь так, словно одно лишь имя Баженовой способно меня обжечь или отравить.

Без неё в аресте Горского явно не обошлось. Эта женщина точно причастна ко всему. Она запросто могла впутать Назара в свои грязные делишки, а затем сдать полиции без зазрений совести.

«Можешь узнать, где его держат?» — пишу Саше.

«Попробую» — прилетает в течение минуты.

«Спасибо»

«Но тебя все равно не пустят к нему. Вы в разводе».

«Просто узнай, Саш. Он отец Сони, я не могу просто пройти мимо».

Обновляю страницу в поисковике, ищу свежую информацию о Горском. Новые статьи появляются как грибы после дождя, но толку от них мало. Там нет фотографий, нет видео задержания, нет конкретики.

Один и тот же текст новостные сайты дополняют различными выжимками из истории сотовой компании, упоминается семья учредителей. Особо одаренные издания лепят к кричащему заголовку философствования незатейливого психолога на тему того, почему обеспеченные люди решаются влезть в финансовые и криминальные аферы.

«Ты — единственная, кому я доверяю» — слова Назара из нашего последнего разговора, не вовремя всплывшие в памяти, давят под ложечкой. Тошнота подступает к горлу.

Похоже, он знал, что грядет страшная буря. Подозревал или предчувствовал, что его посадят. Знал и ничего не сказал.

Как всегда.

Дурак. Идиот. Упрямый осел.

Совестно мне теперь за выходку с номером телефона. Открываю сайт по продаже недвижимости, и удаляю объявление подчистую.

Из раздумий меня вырывает няня дочери.

— Все в порядке, Каролина? Вам плохо?

— Просто устала, — невесело усмехнувшись, я брызгаю в лицо холодной водой. — Соня успокоилась?

— Уже рисует.

— Надеюсь, не фломастерами? — гляжу на мыльную губку, которая все еще лежит в умывальнике.