Развод. Любовь на ножах

Глава 1

— Ева? — зову начальницу и вваливаюсь в приватный закуток одного из залов нашего ресторана.

Поднимаю глаза — горло сжало ледяным комом. Ноги подкосились. Ноутбук выскользнул из рук и с глухим стуком ударился о плитку; экран мигнул и потух. Чашка выскользнула следом, кофе хлестнул мне по штанам.

На столе сидела Ева и обнимала Вениамина — его рука тянулась к её бедру. У неё размазана помада, молния кофты расстёгнута так, что было видно бельё. Вениамин плавно отстранился, медленно, будто ничего и не было.

Новоявленная хозяйка ресторана “Фортуна” закатывает глаза и нехотя сползает своей выдающейся задницей с большого дубового стола.

— Ты чё моё имущество ломаешь, криворукая?! — тут же взъелась на меня Ева

“Имущество! А ты, тварь, ты мою жизнь ломаешь! Жопой своей села прямо на стол, где гости едят! Хозяйка называется! Да что ты о ресторанном бизнесе знаешь?! Ничего святого в тебе нет!” — подумала я, едва дыша, но вслух смогла произнести только:

— Я возмещу, — шепчу едва слышно. Голос пропал. Я не могу смотреть на Вениамина, этого проклятого кобеля, которого я тяну на своей шее уже двадцать с гаком лет!

Нагибаюсь, чтобы поднять технику, а он даже не подходит. Улыбнулся этой размалёванной девке, как когда-то улыбался только мне, кивнул и свалил, будто так и надо!

— Давно надо тебя уволить, да жалко, куда ж ты в таком возрасте пойдешь… посуду мыть и пиво разливать? — усмехается Ева.

Как же хочется ей лицо расцарапать. Возраст! Я старше её всего на пятнадцать лет! Уволилась бы сама, но не могу оставить “Фортуну” — здесь вся моя жизнь. Сюда я пришла ещё зелёной официанткой, познакомилась с Веней, блистательным студентом музыкального училища.

Я знала меню наизусть, нанимала персонал, делала банкеты. Марат ценил меня, собирался дать долю — не успел. Скончался. Теперь всем заправляет его молодая вдова.

К глазам подступают жгучие слёзы ярости. Стою и горю изнутри, а надо ещё что-то говорить этой проклятой “начальнице”.

— Гнать вас всех в шею надо, закрою эту пыльную лавочку и дело с концом, — фыркнула Ева, брезгливо оглядывая зал, и открыла на телефоне файл с отчётом.

— Опять одни убытки. Люди где, Лариса?! Ты ж типа профессионал! Ну?! Ты уволена. Дорабатывай свои две недели или сколько там и вали отсюда.

— Что? — у меня холодеют пальцы, а на грудь будто положили бетонную плиту.

— Что слышала. Вы мне все надоели! Ну, ладно, кроме твоего мужа. Его оставлю, — она бросает хищный взгляд в сторону, где Веня крутит в руке стакан с колой.

Вениамин подмигивает ей. У меня на глазах! Улыбается, слыша, что меня унижают и гонят прочь. Как это возможно?! Давно он с ней спит? Решили избавиться от меня?

Я выхожу из кофейной лужи. Ева красит губы, глядя в телефон, и уходит, а удары её каблуков врезаются в меня как раскалённые иглы.

Вениамин подошёл сзади и обнял. Волна отвращения поднялась так резко, что я инстинктивно отшвырнула его руки.

— Не смей больше подходить ко мне! — говорю надрывно, хрипло.

Он снисходительно улыбается.

— Ларис, ну прекрати. Ты чего? Мы просто немного поговорили!

Я слышу, как трескается тонкая корка, под которой годами держалось всё моё терпение.

— Идиотку из меня не делай, Вень! Поговорили они! Хватит!

Муж тут же меняется в лице.

— Ты должна быть мне благодарна, я пытаюсь спасти ситуацию! Пытаюсь хоть что-то сделать, пока ты тут кудахтаешь!

Он серьёзно предлагает мне радоваться тому, что лапает чужую женщину, которая только что лишила меня дела всей моей жизни да ещё и так хладнокровно?! Я хочу ответить ему, врезать, но тут же звонит телефон. Школа. Сын. Что опять?

— Лариса Андреевна, да, это я по поводу Артёма. Когда вы приедете, надо серьёзно поговорить, это уже невозможно!

— Съезди в школу к сыну хоть раз, а? — шиплю мужу.

— Ну, Лар, это не мужское дело, ты — мать, ты и езди. Я-то тут причём?

— Причём?! Это твой сын, Веня! Твой! Он уже от рук отбился, не видишь?

— Это твоя вина! Надо было им заниматься!

— Я занимаюсь! А ещё, в отличие от тебя, работаю с утра до ночи, а ты приходишь на пару часов песенки поголосить! Чем ты занимаешься целыми днями, а?!

— Репетирую, — сказал он, обижаясь за то, что я не оценила «творчество». — Мне нужно регулярно тренировать голос, искать клиентов.

— О, да ты у нас звезда первой величины! Сходи в переходе спой, можешь хоть тогда какую копейку в дом принесёшь наконец-то!

Вениамин вечерами пел в “Фортуне”, живая музыка всегда была нашей фишкой. Он же подрабатывал ведущим и тамадой на банкетах, которые у нас проводились. Когда-то он даже неплохо зарабатывал, но всегда гораздо меньше меня. Всегда говорит, что он человек творческий, ищет себя и создан не для этих пошлых материальных амбиций. Ха! Только запросы у него такие, что моих “низменных” амбиций не хватает, чтобы их покрыть.

У меня как будто не один сын, а два.

Глава 2

Конечно, схвачено. Сколько раз я уже это слышала? Видеть его не могу больше! Боль вибрирует во мне гулким набатом. Это конец всему.

Официантка Нина забегает с глазами-блюдцами. Муж резко разворачивается и уходит, пригладив волосы, от которых пахнет лаком и одеколоном.

— Подойдите к гостям! — почти шепчет Нина, суетясь.

Я смотрю на неё, вспоминаю слова Евы, увольнение… и думаю: а может, ну его? Встать и уйти к чёрту? Пусть сами барахтаются.

Нина смотрит, ждёт, глаза на мокром месте. Крики всё громче.

Нет. Я не могу сбежать, как крыса. Пусть осталось две недели, я отработаю их достойно. Капитан корабля не бросает штурвал. Даже если это Титаник.

А ещё я заставлю мужа пожалеть, что променял меня на эту силиконовую куклу. Как — пока не знаю. Но знаю, что сделаю.

Я мечтала, что это место станет наследием, которое передам дочке. Она росла здесь, гордилась мной, я помогала ей делать домашку прямо за этими столами. А потом… пришла с однокурсниками. Их взгляды скользили по меню в кожаном переплёте, по массивным диванам, по головам оленей и кабанов на стенах. После этого она сказала, что ей стыдно. Что это отстой. И что больше сюда ни ногой.

Но зачем менять то, что нас кормило? Люди любили именно эту атмосферу, уходящую из Петербурга, уступающую место однотипным кофейням и раменным.

Я поднимаю глаза к хрустальной люстре. Это больше, чем работа. Это вся моя жизнь.Я выхожу со спокойным видом, готовая унять напряжение в зале. Но то, что я вижу, заставляет кровь стынуть в жилах.

Посреди зала стоит мой сын. Артём. В рваной куртке, с наушником в одном ухе. Его пальцы сжимают край скатерти, глаза — мои же, только моложе, полны ярости.

— Тёма? — мой голос остаётся хриплым шёпотом. — Что ты здесь делаешь? Ты же должен быть в школе...

— А ты должна была приехать! — он кричит, и голос его срывается на визг. Гости за соседними столиками замирают с вилками в воздухе. Кто-то из них уже достаёт телефон, чтобы снимать на камеру. — Меня выгнали! Сказали, чтоб без родителей не приходил! А ты где?!

Он дёргает скатерть. Тарелки звенят, ножи падают на пол. Повар Василий высовывается из-за двери кухни, багровея.

— Ты чего, сопляк, устроил?!

— Вася, тихо! —прошу я, но слишком поздно.

— Я не сопляк! — рычит Тёма и одним резким движением стягивает скатерть на пол. Грохот падающей посуды, хруст стекла, брызги вина и крошки еды. Порывистый женский вскрик.

Тишина, наступившая после, оглушительна. И в этой тишине раздаются медленные, насмешливые хлопки.

Из-за бара выходит Вениамин. Он смотрит на сына не с гневом, а с каким-то брезгливым любопытством, как на неудачный номер в концерте.

— Молодец, сынок, — говорит он, и его бархатный голос режет слух хуже любого крика. — Настоящий артист. Жаль в мать-истеричку!

Что-то во мне рвётся. Окончательно и бесповоротно. Я вижу, как лицо Тёмы искажается от боли и ярости. Он смотрит на отца, который никогда не был отцом, на меня, которая старалась, но разрывалась между всеми.

Артём делает напряжённый шаг вперёд. Его движения резкие, порывистые. Он хватает первое, что попадается ему под руку — массивный стакан с салфетками и приборами, замахивается…

— Тёма, нет! — вырвалось у меня, но было уже поздно.

Он с силой швырнул всё это прямо стену за баром. Громкий хлопок, взрыв осколков, терпкий запах алкоголя, мгновенно наполнивший воздух.

Гости вскрикивают, кто-то бросается к выходу.

Я разрываюсь между тем, чтобы сдержать сына и утихомирить гостей, принести свои извинения за доставленные неудобства.

— Вот так искусство! Нравится?! — закричал Артём отцу.

Вениамин бледнеет, коньяк брызнул на пиджак.

— Да ты совсем спятил, щегол! — прошипел он, стирая ладонью пятно с дорогой ткани. В его глазах мелькнул не страх, а скорее отвращение.

И этот взгляд добил меня окончательно. Это был взгляд на проблему, на помеху, на неудачный проект.

Я отпустила спинку стула и сделала шаг вперёд. Потом ещё один. Я прошла мимо Вениамина, не глядя на него, как будто его не существовало. Всё, что есть, — мой мальчик, дрожащий посреди руин, глядящий на меня испуганно, будто сам не верит, что сделал.

Я дёргаюсь к сыну, но он пулей выскакивает за дверь. Гости снимают на видео наш бардак. А я хочу просто лечь на пол и закричать что есть сил!

И тут я слышу с улицы громкий звук, от которого вздрагивают все присутствующие. Мы все в “Фортуне” с ужасом ждали этого момента и вот он настал.

Глава 3

— Догони его! Сделай что-нибудь, — взмолилась я шёпотом, дёргая за руку Веню, пока Нина стыдливо извиняется перед гостями и вместе с нашей уборщицей Дусей прячет следы погрома.

— Ещё чего! Перебесится и сам придёт, ты с ним вечно сюсюкаешься, — отдёрнул руку муж.

Шум за окном становится только громче.

Я вижу через огромные панорамные окна какую-то суету возле дома напротив. Там должно было открыться новое заведение, мы ждали этого дня затаив дыхание и готовились отразить удар конкурентов. Поэтому и Ева припёрлась именно сегодня, чтобы оценить “масштаб бедствия”.

Когда гости, не заплатив, разбежались, Ева вышла из своего так называемого кабинета в подсобке. Отсиживалась там, пока шум не уляжется.

— Ты что, со своим сыночком подставить меня решила, идиотка?! — шипит начальница. — Да ты мне за всё это, знаешь, сколько должна?! Будешь работать, пока не расплатишься! — девушка обводит руками зал.

Как у Евы всё просто. То уволена, то работай бесплатно. То ещё чего!

— Нин, сделай опись ущерба. И не пропусти ни одной разбитой бутылки, ни одного неоплаченного счёта, ясно?

Нина услужливо кивнула и улыбнулась хозяйке.

— Не волнуйтесь, Ева Владимировна, я ничего не упущу, — лыбится официантка.

Вот же Нина! А я её жалела, прикрывала, отпускала домой, надевая её передник. И чем она мне отплатила? Пытается выслужиться перед Евой, чтобы занять моё место? А потянешь ли, деточка?

— Евочка, не грусти, во всём есть свои плюсы, — Вениамин уже подскакивает к ней, мурлычет на ухо. Обнимает её одной рукой. — Чёрный пиар — тоже пиар. Вот увидишь, этот эксцентричный перфоманс затмит все новости об открытии этих… — он кивает за окно.

Меня уже всю трясёт. Я стою посреди этого ада. Голоса доносятся до меня как сквозь толстое, мутное стекло. Шипение Евы, бархатный подхалимский тембр Вениамина, приспособленческое заискивание Нины — всё это слилось в один оглушительный, ненавистный гул.

Я медленно обвожу взглядом зал. Этот зал. Теперь — просто место преступления.

В “Фортуне” всё было как будто сшито на мне. Я узнаю этот запах — не просто борщ и селёдка с жареной картошечкой, а запах чужого торжества или печали, аромат кофе, который я варила ночью, когда считала выручку. Каждая трещина в коже дивана помнит, как я садилась туда, чтобы перевести дыхание; каждая царапинка на лакированном столе — отпечаток наших рук в самый трудный банкетный час. Это дом, который я собирала по кирпичику. И сейчас эти кирпичи рассыпаются настолько громко, что я почти не слышу, как рушится собственный мир. Как гибнет семья.

Я не могла здесь оставаться. Прошла, как призрак, через знакомую дверь, ничего не видя и не слыша. Толкнула её плечом, потому что руки не слушались.

Я вышла на улицу, и первый же глоток сырого питерского воздуха обжёг лёгкие. Воздух был густой, влажный, пропахший мокрым камнем, опавшей липой и дымком из где-то топившейся печки — тот особый, ностальгический запах петербургской осени. В горле стоял ком, в висках стучало.

Мир плыл перед мокрыми глазами, как через запотевшее стекло, за которым клубился петроградский туман, наползающий с Карповки.

Будто издевательство звучит чёткий, ритмичный бит, из которого рождалась мелодия: современная, энергичная, наглая. Она не играла, она владела пространством, заполняя собой всю узкую улочку, заглушая шум трамвая где-то на Профессора Попова и гул моего собственного накатывающего бездонного отчаяния.

Я медленно подняла голову.

Напротив “Фортуны”, в том самом помещении, что несколько месяцев стояло на ремонте за зелёным строительным забором, теперь сияла неоновая вывеска с лаконичным, стильным названием “Твой вайб”. Неон отбрасывал холодные фиолетовые блики на мокрый асфальт.

Дверь была распахнута настежь, из неё лился тёплый свет, музыка и поток молодых, красивых, хорошо одетых людей. Они смеялись, разговаривали, пряча руки в карманы модных пальто, и держали в руках не бокалы для вина, а яркие бумажные стаканчики с разноцветными напитками, от которых шел лёгкий пар, растворяясь в сыром воздухе. Оттуда пахло не квашеной капустой и пельменями, а свежемолотым кофе, корицей, имбирём и чем-то ещё — духом чего-то пугающе нового.

Я стояла и смотрела, как к кафе подъезжают курьеры на самокатах, как девушка с розовыми волосами удобно устраивается с ноутбуком у огромного панорамного окна, за которым копошился весь этот новый, яркий мир, как парочка в одинаковых клетчатых пледах делает селфи на фоне стильного интерьера, пока другие снимают торжественное открытие на телефон.

Мир сузился до точки. До одного лица за тем самым панорамным стеклом.

Шум улицы, музыка, гул голосов — всё это схлопнулось в оглушительную тишину, в которой застучала только собственная кровь в висках. Мой взгляд, скользивший по яркой картинке чужого успеха, наткнулся на знакомый профиль и замер.

Юля. Моя дочь. Моя девочка, что она делает здесь? Как она могла прийти именно СЮДА? В логово врага. В символ всего, чего я боялась. И ничего не сказать. Ни единого слова.

Глава 4

Юлька стоит за стойкой в сияющей кофейне. Дочь ловко управляется с кофемашиной, ее пальцы двигались уверенно, как у Вениамина. Она смеётся, толкает в плечо коллегу. Всё это выглядело так легко. Играючи.

Это был удар в спину. Тихий и точный. Она могла выбрать любое заведение города, но пришла именно сюда. Слёзы текут сами, как кровь из раны. Я утираю их холодными руками и иду обратно.

Элитная машина Евы проносится мимо.

Я бреду обратно в зал, сажусь рядом с Веней.

Вениамин всегда видел себя хозяином «Фортуны», но так и не стал им. Ева с её деньгами и связями оказалась куда выгоднее, когда ставка на меня не сыграла. Что ж, он умел обольщать: яркий, уверенный до наглости, умеющий произвести впечатление. Часто повторял: «Все меня хотели, а достался тебе!»

А я… верила в его исключительность. Глупо ценила это снисхождение к «обычной официантке». Все вокруг шептали, что он слишком хорош для меня. Смешно. Если бы знали, что скрывал его блеск.

— Ты знал, что Юля в «Вайбе»?

— Конечно. Это я ей предложил, — спокойно щёлкает в ноутбуке.

— Ты?! Даже не сказал мне?! — у меня дрожат губы.

— А зачем? — пожимает плечами.

— Я всю жизнь пахала для вас! Всё делала! А ты?! Что сделал ты?!

— Психуешь, потому что она счастлива. Не по твоему плану, — усмехается. — Ты всегда была приземлённая. И как я тебя любил вообще?

«Любил». Просто факт, как просроченный продукт.

— Зато ты у нас такой лёгкий и творческий! Может, возместишь своей Евочке убытки после выходки Артёма, а?

— Я? С чего? Это ты его довела. Да ладно, ты всё уладишь, как всегда, — ослепительно улыбнулся Веня, отмахнулся и тут же улизнул.

Я остаюсь одна. Карьера — в долгах. Сын — сорвался. Дочь — предала. Муж — в край охренел и уже с другой. Всё, что я строила, разлетелось.

Отчаяние накатило ледяное, сковывающее. Куда идти? Кто я, если отнять у меня всё это? Ответа не было.

— Я возмещу, — раздался сзади низкий голос. Я не поверила ушам и обернулась.

Надо мной грузно стоял товарищ покойного Марата и наш постоянный гость Аристарх Семёнович — тяжёлый, суровый как сами девяностые, в своём дорогом, но безнадёжно старомодном кожаном пальто. Его умные колючие глаза на морщинистом лице сверкнули холодком.

— Всё слышал, — отрезал он просто, коротко, без предисловий. — Этот балаган. И с сыном твоим, и с этим… — он мотнул головой в сторону, куда ушёл Вениамин, с лёгким презрительным прищуром. — И с этой куклой надувной, что хозяйкой тут возомнила себя.

Он начал доставать из внутреннего кармана пальто портмоне, отсчитывать пятитысячные купюры.

— Бери. Возместишь ущерб этой… — он подобрал крепкое словцо, от которого я невольно вздрогнула. — Чтобы не висело над тобой.

Я мотаю головой, но его взгляд становится твёрже.

— Не упрямься, Кузьмина. Я не в долг даю. Чаевые. Щедрые чаевые за все эти годы, что ты тут меня борщом кормила и байки мои слушала. Марат был мне лучшим другом. А это его дело. Его детище. И он тебя ценил. Говорил, ты — стержень тут. А эта … — он снова скривился, — … развалит всё к чёртовой матери. Не дам!

Он сунул деньги мне в руки.

— И насчёт дочки не терзайся, — вдруг по-отечески добавил он, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание. — Молодая. Рвётся к чему-то своему, яркому. Не со зла. А этот… — он снова кивнул в сторону ухода Вениамина, — …всегда был пустышкой. Ты слишком долго его содержимым была. Хватит.

— Спасибо, — выдохнула я, нащупывая первую точку опоры. — Я… я как-нибудь…

— Никак, — оборвал он. — Но, знай, я даю тебе второй шанс, не профукай его. “Фортуна” должна жить. Не справишься — с тебя спрошу. Наведи тут порядок и у сына в башке. А с этой… — он снова буркнул что-то матерное про Еву, — …я тоже поговорю, чтоб знала, где гадит.

Он развернулся и ушёл, оставив меня с пачкой денег в руках и с ощущением, что прошлое ещё умеет защищать своих.

Я подбадриваю себя и возвращаюсь к делам. Нина, вся во власти какого-то нового, взволнованного вихря, несётся ко входу, едва новый гость пересёк порог. Я вижу, как она поправяет волосы, на лице расцветает самая приторная улыбка, которую она дарит только самым перспективным, как ей кажется, гостям.

Он стоит у входа, неторопливо снимая перчатки. Пальто — тёмное, идеального кроя, без намёка на вычурность, но сидит безупречно, как сшитое на заказ. Мужчина осмотрел зал одним беглым, оценивающим взглядом. Его глаза, холодные и светлые, скользнули по потёртым диванам, по бутафорской лозе, но в них не промелькнуло ни насмешки, ни брезгливости. Лишь спокойная, отстранённая констатация факта.

Он был полной противоположностью Вениамину. Если Веня — это громкая, блестящая бижутерия, то этот мужчина — лаконичное украшение из платины, чья цена понятна лишь знатокам. Статус исходил от него не криком, а тихим, неоспоримым уверенным присутствием.

Нина что-то щебетала, явно пытаясь включить все свои чары. Он слушал её, слегка склонив голову, вежливо, но абсолютно непроницаемо. Ни тени интереса в его взгляде. Мужчина кивнул и направился к столику в углу, выбрав его с такой лёгкостью, будто всегда здесь сидел.

Глава 5

— Кто? — голос мой звучал устало и глухо.

— Этот! — она задыхалась. — Он заказал… он заказал ВСЁ меню! Всё подряд! Каждое блюдо! Я думала, он шутит, переспросила… а он посмотрел на меня так… так спокойно и сказал: «Да, я не шучу. Принесите всё, что у вас есть»!

Она смотрела на меня, ожидая реакции. Шока. Ужаса. Во мне не было паники, лишь какое-то колючее любопытство. После всего, что случилось, этот абсурдный заказ казался лишь закономерным финалом.

— Ну и что? — равнодушно спросила я. — Готовь. Раз сказал — значит, будет есть.

— Да он не будет! — почти взвизгнула Нина. — Это же невозможно физически! Он что, слон? Это же… это же на десять человек! Он один! Он просто… сумасшедший! Или проверяющий! Или извращенец какой-то… я не знаю!

Она была на грани истерики. Её маленький, расчётливый мирок, где она пыталась выслужиться и урвать свой кусок, дал трещину от такой неподъёмной, бессмысленной щедрости.

А я смотрела на этого загадочного гостя. Он сидел совершенно невозмутимо, разглядывая окружающую обстановку, его поза была спокойной, но сосредоточенной. Ни тени безумия. Лишь… решимость. Как будто он выполнял какой-то очень важный, но абсолютно непонятный нам ритуал.

И впервые за этот день во мне шевельнулось не отчаяние, а жгучее, неудержимое любопытство. Кто он? И зачем ему понадобилось заказывать всё меню в заведении, которое явно доживало свои последние дни?

Время шло. Кухня металась как угорелая. Василий, забыв про все склоки, рубил, жарил и парил с яростью обречённого. Нина, сновала между кухней и залом, заставляя одинокий столик ломиться от яств. Тарелки с селёдкой под шубой, тарталетками с икрой, салатом «Оливье», щами, котлетами по-киевски, цыплёнком табака и десятком других блюд образовывали на столе шаткую пирамиду вкусов и эпох. Олеся Игоревна старательно вырезала розочки из помидоров, как на конкурс.

А он сидел. Неприступный, спокойный. Он не ел. Он пробовал. Маленькими, точными движениями отламывал кусочек, подносил ко рту, медленно прожёвывал. Его взгляд был сосредоточенным, будто он проводил дегустацию или… ностальгировал.

Я не могла больше сидеть сложа руки. Отбросив стыд и опустошение, я взяла с подноса у Нины графин с водой и направилась к его столику. Любопытство пересилило боль.

— Добрый день, — мой голос прозвучал хрипло от пережитого. Я налила в стакан воды и поставила на стол. Нина постоянно забывала об этом, сколько бы я ни делала замечаний.

Он отпил глоток воды из стакана и посмотрел куда-то вверх.

— Вы знаете, — продолжил он, и его взгляд скользнул по потолку, остановившись на массивной хрустальной люстре, — эта люстра… она пережила Блокаду. Видите, на центральной подвеске скол? Это не от времени. Это осколком от взрыва.

В зале повисла тишина. Даже Нина замерла с пустым подносом, уставившись на него. Откуда он знал про скол? Про блокаду? Этого не было ни в одной легенде ресторана.

— Да ладно? — выдохнула Нина.

Экскурсовод, что ли? Знатоков “тайн Петербурга” полно.

Он снова смотрит на меня, и в его взгляде мелькнула тень чего-то очень личного.

— Этот дом принадлежал моей семье, — он делает небольшую паузу, давая мне осознать вес этих слов. — До революции, разумеется. Для меня это место… особенное.

Эти слова отозвались в моей груди гулким эхом чего-то очень знакомого.

— Для меня тоже, — улыбаюсь я.

Слышу издалека звон разбитой посуды и сочное словцо Василия. Страшно представить, что творится сейчас на кухне, давно не знавшей такого ажиотажа. Невольно хохотнула, слишком комично это выглядело. Уголки губ гостя тоже чуть дёрнулись вверх.

Нина торжественно поставила на стол вытянутую тарелку с печёным осетром, но мужчина не обернулся, так и смотрел мне в глаза. Вблизи они оказались не просто светлыми, а цвета зимнего неба — ясными, холодными и бесконечно глубокими.

Он отложил вилку, сложил салфетку аккуратным квадратиком и отодвинул тарелку. Его движения были полны необъяснимого достоинства. Так он что, настоящий аристократ? Бред какой-то.

— Вам всё понравилось? — интересуюсь я, возвращая себе рабочий настрой.

— Недурно, — сдержанно ответил мужчина с некоторым снисхождением.

Его тон задел меня. Я даже невольно выпрямилась, как школьница у доски. Словно всё, что я делала, всю мою жизнь, можно свести к этому слову.

— Стараемся, — чуть резковато сказала я, и тут же пожалела о своём оборонительном тоне.

Он медленно приподнял бровь, уголки губ дрогнули. Не улыбка, скорее тень, неуловимое движение, которое только усилило его отстранённость.

— Старание — это похвально. Но одного старания мало, — его взгляд задержался на мне так пристально, что мне стало не по себе.

Я отвернулась, чтобы скрыть смущение, и вдруг поймала себя на том, что уже давно стою рядом с его столиком, забыв обо всём. О жалобах гостей, о глупой Еве, о том, что меня только что уволили. Весь мир будто стянулся до этого стола, до его спокойного дыхания, до этих ясных глаз, в которых не было ни капли легкомысленности.

— И зачем же… всё это было? — вырвалось у меня, и я кивнула на заставленный блюдами стол.