Развод. Муж полюбил молодую

Глава 1. Тоня, я полюбил другую

Сжимаю снимок МРТ дрожащими от шока пальцами.

Смотрю на бумажную распечатку через мутную пелену слез, но от оцепенения не могу их смахнуть.

Сижу на кровати неподвижно, как статуя с тех пор, как приехала от врача. Изредка рвано вдыхаю и никак не могу найти в себе сил успокоится даже на пару мгновений.

И ведь хочется… Так хочется, чтобы это было кошмаром. Но нет — в руках доказательство того, что с моим здоровьем все серьёзно.

Иными словами — плохо.

Нужно будет поговорить с Виктором в первую очередь. У меня мудрый муж, он непременно найдет подходящие слова, которыми сможет объяснить все нашим дочерям.

Господи, мои любимые девочки. При мысли о них сердце сжимается в комок. Одно хорошо, они уже взрослые и если со мной что-то случится… то я хотя бы не оставлю после себя осиротевших дочерей. По крайней мере, я стараюсь себя так утешить.

Настя младшая, заканчивает университет. Характером волевая, пошла в отца. А Маша по характеру в меня, уже пару лет как замужем и скоро родит нам внука.

Из меня хлынул новый поток слез, стоило задуматься о внуке. Я ведь жила мыслями о том, что стану бабушкой и в доме скоро будет раздаваться детский смех.

Даже Виктора припахала освободить гостевую спальню, чтобы сделать там детскую. Все в шутку называла его дедушкой, а ему не нравилось.

Ощетинивался весь, как дикобраз. И все спорил, что еще молодой. А я в ответ шутила, что пятьдесят пять лет самый возраст для внуков.

Я на пять лет моложе мужа, у меня в этом году юбилей.

Интересно, я вообще до него доживу?..

Жду мужа с работы. Хочу рассказать ему о своем диагнозе и в ответ услышать, что все будет хорошо и мы справимся. И что я — сильная. А главное, что если со мной что-нибудь случится, например, инвалидность о которой прямо сказала врач, то он не бросит.

Тут же ругаю себя. Конечно, не бросит! Мы всю жизнь вместе. Приросли друг к другу душами. Таких прекрасных дочерей воспитали.

— Чего сидишь повесив нос? — на пороге спальни появляется Виктор. В укороченном пальто, с рабочим портфелем в руке. Злющий — вижу по глазам.

Я настолько была поглощена мыслями, что не услышала, как он вошел. Хорошо, что слезы на щеках успели подсохнуть.

— Антонина, — зовет он меня полным именем, как делает, когда недоволен. — Мы же договаривались.

— Вить… — слова застревают в горле, я даже не знаю, с чего начать.

— Вот давай без отмазок, — раздраженно бросает он.

Прямо здесь на пол громко ставит свой портфель с ноутбуком и расстегивает пальто.

А до меня только сейчас доходит, что я должна была забрать его с работы. Это была наша договоренность, потому что его машина в ремонте. Он говорит, что из-за плохой погоды врезался в дерево.

На мой аргумент что у него больше тридцати пяти лет водительского стажа без единой аварии, он тогда отмахнулся рукой и сказал, что я глупая.

А ведь это была новая машина, только из салона. Иномарка. Он вечером вышел из дома под предлогом прокатиться, а меня с собой взять отказался. Вернулся под утро и без машины.

— В последнее время ты очень рассеянная, — делает жесткое замечание он.

— На это есть причина.

И связана она с моим диагнозом.

Снимок МРТ я зажала между коленок и незаметно накрыла юбкой. Пусть сначала Виктор немного успокоится.

— Конечно, есть причина, — продолжает заводиться он. — Твой возраст, Тоня.

— Возраст? — мотаю головой и смотрю на него в изумлении. — Так ведь я на пять лет тебя моложе…

— Вот именно. А уже записала себя в бабушки. Фигню какую-то вечерами вяжешь, как будто тебе уже восемьдесят.

— Так, у Маши ПДР на днях, — спорю. — Мы с тобой и есть бабушка с дедушкой. А вязание это просто хобби.

— Тонь, — муж устало вздыхает. — По факту ты уже превратила себя в старуху, и дело не в цифрах в паспорте.

Господи, что же он такое несет? В голове туман, я вообще не понимаю, зачем он поднял эту тему.

Зато знаю, какую тему должна начать я.

— Вить, мне срочно нужно сказать тебе кое-что важное, — руки дрожат, но я держусь.

— У меня новости поважнее, — он перебивает и важным тоном говорит: — Я полюбил другую. Впервые в жизни, по-настоящему. И это взаимно.

У меня все плывет перед глазами. Я смотрю на него, не моргаю и жду, когда он объявит, что это шутка.

Жестокая и глупая.

Но шутка.

— Я больше тебя не люблю, — добивает он. — Наш брак давно стал рутиной. И если бы не дети… — он упирает руки в бока и мотает головой, будто думает о чем-то тяжелом и неприятном.

— То что? — слышу свой безжизненный голос со стороны.

Происходящее кажется мне нереальным. Невозможным. Противоестественным.

— Если бы не дочери, то я бы уже давно ушел. Столько лет провел с тобой из жалости, — сокрушается он. — Аж самому тошно.

Глава 2. Она ровесница наших дочерей?

Пальцы утопают в плюшевом покрывале, которое застилает нашу супружескую постель. Я купила его для уюта, потому что вот-вот наступит зима.

Мне срочно нужна опора, даже несмотря на то, что я сижу.

— Витя… Что?! — восклицаю шепотом, потому что силы есть только на него.

— Мне повторить? — его карие глаза превращаются в черные. — Ничего нового я не скажу.

— Почему ты говоришь мне об этом только сейчас?..

И так не вовремя, что я просто отказываюсь в это верить. Худшего времени придумать просто нельзя.

— А когда должен был? — вспыхивает он и начинает расхаживать передо мной взад вперёд, словно загнанный в клетку тигр.

— Не знаю, — развожу руками, — не знаю! Это как гром среди ясного неба, Витя! Как так? — смотрю на него, испытывая коктейль самых болезненных чувств.

Почему из всех дней именно сегодня на меня свалились два самых страшных известия?

И как теперь я должна сообщить ему о своем диагнозе? Он и так сказал, что давно живет со мной ради жалости. Если я подниму тему своей болезни, он сразу же воспримет ее в штыки.

— Кто она? — обнимаю себя руками и раскачиваюсь, сидя на постели.

— Неважно.

— Как давно вы спите?

— Тоня, — усмехается муж, стоя у окна, за которым давно наступили сумерки. — У меня с ней далеко не просто секс. Хотя понимаю, тебе бы очень хотелось, чтобы это была моя позорная, похотливая интрижка на старости лет.

— Тебе не стыдно? — морщусь и мотаю головой. — передо мной? Перед дочерьми? Не стыдно, Вить, а?

— Вот знаешь, ни капли, — уверенно произносит он. — Более того, я планирую дочерям тоже обо всем рассказать и познакомить их с…

Он обрывает фразу видно не хочет произносить имя любовницы. Надо же, он даже такую мелочь о ней бережет.

Я молчу, намертво сцепив перед собой пальцы, и чувствую себя абсолютно потерянной.

— Думаешь, дочери тебя поддержат? Маша еще ладно, она мягкая. А вот Настя.

— Поддержат, — уверенно кивает он. — Тем более они примерно одного возраста с ней.

Смысл его слов доходит до меня с опозданием.

— Подожди, — поднимаю на него полный недоумения взгляд. — Ты что спишь с ровесницей своих дочерей?!

— Даже не пытайся, — предостерегает он.

— Что не пытайся?! — меня одолевает такая ярость, что я подскакиваю на ноги.

Снимок МРТ с тихим шелестом падает на пол, я носом домашней тапочки прячу его под кровать.

Виктор занят тем, что испепеляет меня злым взглядом, поэтому ничего не замечает.

— Выставить меня извращенцем!

— А ты и есть извращенец! Насте двадцать пять, Маше двадцать восемь, они в самом начале жизненного пути и наслаждаются молодостью. Скажи, Витя, как бы ты отреагировал, если бы одна из них привела домой твоего ровесника?

Тихонов молчит, потому что я попала в яблочко. Он сам регулярно читал нашим дочерям лекции о том, как правильно выбирать себе мужчину. На какие качества и поступки обращать внимание.

Особенное внимание он уделил так называемым «старым женатикам», которые пудрят голову молодым девушкам.

— Я бы разбил ему рожу.

— Но тебе так делать можно, да?

— Из любого правила есть исключения, — парирует он. — К тому же тебе ли как бывшей учительнице литературы, не знать, что любви все возрасты покорны. А за своих дочерей я любому глотку перегрызу, можешь даже не сомневаться.

Вот тебе и свадебные клятвы. И благодарность за прожитые в любви и заботе годы.

Я только вчера перед сном гладила ему рубашку на работу, чтобы ни одной складки, ни одного залома. Всегда заботилась о том, чтобы он выглядел как с иголочки.

И вот он стоит в этой белоснежной, наглаженной моими руками рубашке… а на ней розовый след от губ. Который я замечаю только сейчас.

— Что у тебя на воротнике?

Тихонов подбирается, лицо каменеет, на шее проступают жилы. Но держится так, словно это он меня поймал на поличном.

— Ты все правильно понимаешь.

— Совсем обнаглел, да?! — я кричу. — Она что к тебе на работу тягается? Может уже, и все твои подчиненные знают, что ты гуляешь, а я — глупая жена, и не догадываюсь, а?

— Не ори, твою мать! — рявкает муж.

— Как я могу не орать, когда я на нервах?

— Думаешь, я не на нервах? Мне тоже хреново от этого разговора. Но я, в отличие от тебя, держу себя в руках.

— Да ты что? — прикладываю руки к груди и заглядываю ему в бесстыжие глаза. — Так хреново, что пришел домой в чужой помаде? Бедный.

— Давай, повыебывайся, — он идет прямо на меня. — Поделай мне мозги, — я пячусь, и мы оказываемся в коридоре. — Доведи меня, чтобы я тут нахрен все разгромил. Давай, Тоня, я в тебя верю. Ты же не успокоишься, пока я не выйду из себя? На это и расчёт? Чтобы потом дочерям жаловаться, какой я чмошник, и перетянуть их на свою сторону.

— Что ты несешь? — отворачиваюсь и юркаю в гостиную, чтобы там от него закрыться.

Потому что мне жутко. Я не хочу продолжать с ним говорить, пока он в таком состоянии близком к аффекту, не побоюсь этого слова.

Может, я и правда перегнула палку? Хотя при чем тут я? Он ведь домой пришел заведенным и злым.

У меня получается захлопнуть матовую стеклянную дверь на замок у него прямо перед носом. Не хочу больше с ним говорить. Это правда чревато скандалом с последствиями.

У него были настолько страшные глаза, что во мне завопили все инстинкты разом.

Выдохнув, я на негнущихся ногах бреду к дивану и падаю на него.

Виктор все еще за дверью, я вижу его силуэт через стекло.

— Открой сейчас же, — он дергает ручку так сильно, будто вот-вот вырвет с корнями.

— Тебе нужно остыть, — громко, чтобы он услышал, говорю я.

— Я что какой-то неадекват?! — от удара в дверь содрогается вся гостиная, и я в том числе.

— Что ты делаешь? — пытаюсь его вразумить. — Дай мне пять минут наедине с собой, потом я выйду.

— Открой, или я нахрен вышибу это дверь!

— Витя…

— Открой, или я за себя не отвечаю, Тоня, — рычит он.

Глава 3. Вы что подрались?!

Он смахивает со своих широких, атлетических плеч стеклянную крошку и садится на диван рядом со мной. Я отползаю на противоположный край и от страха затаиваю дыхание.

Тихонов быстро и рвано дышит, словно пробежал марафон, и тыльной стороной ладони вытирает с лица бусины проступившей крови.

Я не знаю, сколько мы вот так молча сидим. По ощущениям вечность. Он первым нарушает молчание:

— Я от тебя ухожу.

— Я уже поняла.

— Хорошо… — он задумчиво смотрит перед собой. — Хорошо.

С одной стороны, можно подумать, что он дал гневу выход и теперь успокоился. Как бы не так.

Атмосфера в гостиной сгущается, наполняется электричеством. Будто что-то вот-вот взорвется.

— Сколько ты получала как училка? — с ничего интересуется он.

— Я… я уже и не помню, — он застает меня врасплох этим вопросом.

— Когда ты ушла с работы?

— Да уже десять лет как. А ты почему спрашиваешь?

— Как почему? — он локтями упирается в колени и смотрит на меня исподлобья. — Ты десять лет сидела у меня на шее. Вот я уйду. И на что ты будешь жить?

Я беззвучно ахаю.

Пульс разгоняется до бешеной скорости, меня бросает в жар и становится тяжело дышать.

Мне обидно за его слова до слез, но сейчас важно не это. Я без проблем пойду на работу. Вот просто без проблем и с радостью.

Это если выкарабкаюсь... А если стану калекой? Что тогда? Пенсия по инвалидности и социальный работник пару раз в неделю?

Боже, какой ад… И мне еще придется столкнуться с ним лицом к лицу.

Мысли, в которых болезнь победила, яркими вспышками атакуют мой разум, и я больше не чувствую жара. Меня бросает в ледяной пот.

Спина моментально взмокла. Ладони тоже.

— Задумалась, — выдергивает меня из размышлений муж. — Это хорошо.

— Я не сидела у тебя на шее, — смотрю на него с претензией. — Ты сам сказал, что мы можем себе позволить, чтобы я была дома.

Ему тогда хотелось больше уюта, чтобы дома всегда ждал горячий ужин, и я не выглядела уставшей. А ведь мне как раз в то же время предлагали пойти в репетиторство по русскому языку. Это превышало мою зарплату почти в три раза.

Ради мужа я отказалась от этого предложения и посвятила себя, как он и просил, семье и быту.

Поэтому от его слов еще горше.

— Да, — отвечает он.

— Что, да? Если бы я знала, что ты будешь меня этим попрекать, я бы осталась работать.

— Но не осталась, — снова упрекает он. — Ладно, закрыли тему. Главное, что ты знаешь, что тебе делать дальше и с голоду без меня не помрешь.

— Не помру с голода? — я аж наклоняюсь вперед, чтобы заглянуть в лицо подонка. — Ты может, будешь слова выбирать, а, Витя?

— А что ты хочешь, чтобы я сказал? — он щурит веки и смотрит на меня едва ли не с насмешкой. — Что с зарплатой учительницы ты будешь шиковать? Баловать себя? Открой глаза, Тоня. Тебе будут платить копейки. Если вообще возьмут на работу.

Он рассуждает таким тоном, будто отчитывает меня за безалаберность.

Но ведь я не готова к этому разговору хотя бы по той причине, что еще сегодня утром везла на работу своего любимого и любящего мужа.

А вечером он пришел домой и сказал, что полюбил другую.

У меня тупо нет и никогда не было в голове плана, как я буду жить одна. Потому что в моей картине мира мы были семьей. Одним целым.

— Я встану на ноги, — твердо заявляю ему. — Можешь даже не сомневаться.

— Я реалист, Тоня. Поэтому сомневаюсь. Но верю в твою целеустремлённость.

Смотрю на него полным разочарования взглядом.

— Кто ты такой? — тихо спрашиваю.

— Твой муж, — он вопросительно смотрит на меня.

— Не-е-т, — отрицательно мотаю головой. — Мой муж - человек с большой буквы, — разглаживаю ткань юбки на коленях. — А ты… Его подобие с помадой на воротнике.

— Да ладно? Ты обиделась на мои слова? Серьезно? А ведь это мы с тобой еще не обсуждали дележку имущества, Тоня, — он поворачивается ко мне лицом и забрасывает руку на спинку дивана. — Надеюсь, ты не настолько наивна, чтобы полагать, что я заработанное своим горбом оставлю тебе? Нет, милая. Каждый из нас уйдет из этого брака с тем, что заработал. Надеюсь, это понятно?

Что же непонятного. Я останусь ни с чем. А он приведет на все готовое ровесницу моих дочерей, в которую влюбился.

И плевать, что за его карьерой стоят мои бессонные ночи с детьми, их утренники, выпускные и родительские собрания, ведь папе было некогда. Помощь ему с бухгалтерией и наймом сотрудников. Я даже рабочее помещение мыла по ночам, чтобы он экономил деньги на уборщице, когда с финансами было туго.

— Ты не один свой горб ломал, Витя!

— Не припомню, ты что спину сорвала, пока тягала домой тетрадки с домашней работой?

Он, что намеренно издевается?

Входная дверь открывается. Мы с мужем переглядываемся, потому что не ждали гостей.

— Мам! Пап! Это я! — радостно кричит наша старшая дочь Маша.

В гостиной и коридоре пол усыпан острыми осколками стекла. Дверь болтается на честном слове. Витя вскакивает и предупреждающе кричит дочери:

— Осторожно, Машуля! Не разувайся, у нас тут ЧП произошло…

В проеме двери сначала появляется ее большой живот, а уже потом красивое лицо с как всегда мягкой улыбкой.

— А что у вас тут случилось? — она окидывает меня и своего папу беглым взглядом. И на глазах бледнеет. — Ты почему в крови? — спрашивает Витю. — А ты заплаканная вся почему? — под ее сапогами скрипит стеклянная крошка и дочь всхлипывает, держась за большой живот. — Вы что… подрались?!

Дорогие читатели!

Очень жду вашего мнения насчет героев в комментариях!)

Сохраняйте книгу в библиотеку и ставьте звездочки.

Люблю!

Ваша Ева

Глава 4. Мы интеллигентная семья!

Мы с Виктором шокировано переглядываемся. Предположение дочери не так далеко от правды, как хотелось бы.

Мне лично стыдно до мозга костей. А вот на лице мужа не дрогнул ни один мускул!

Этой паузы Маше достаточно, чтобы начать рыдать в голос.

Как теперь найти слова, чтобы объяснить дочери всю сложность ситуации? Я же не могу ей прямым языком сказать, что ее папа - кобель, влюбившийся в ее ровесницу. Так не делается. Пусть он и есть самый настоящий кобель!

— Дочь, — Виктор распахивает руки, заключая Машу в отеческие объятия. — Ты что надумала? А? Родная моя? — по-доброму смеется он. — Какие драки? За кого ты нас с твоей мамой держишь? Мы интеллигентная семья!

У меня от его слов задергалось нижнее веко левого глаза.

Интеллигентно завел себе любовницу. Также интеллигентно оповестил меня о том, что я сидела на его шее десять лет и на работу меня не возьмут.

А сейчас вешает лапшу нашей дочери на уши!

— Тог-да… ч-что… у-у вас тут с-случилос-сь… — всхлипывая, дочь почему-то смотрит не на отца, а на меня.

Видимо, подсознательно чувствует, что Виктор лжет.

Но надо отдать ему должное. Как говорит молодёжь «стелет» он так, что не будь я свидетельницей его отвратительного поведения, то поверила бы его словам полностью.

Противно.

Боже, как противно. Меня аж натурально перетряхивает.

— Милая, — продолжает утешать ее муж.

— П-пусть мама с-кажет, — требует дочь. — Мам, что между в-вами п-произошло?

Она не видит лица Тихонова, и он этим пользуется. Его направленный на меня взгляд источает тихую ярость. Он даже не намекает, а прямо говорит, что я должна поддержать его версию событий.

Гад.

— Папа говорит правду, — мягко улыбаюсь. — Он у тебя всегда говорит только правду, — встаю с дивана, подхожу к ним и приторно-сладким голосом говорю: — Мой муж, человек высокоморальный и надёжный. Я с ним, знаешь, вот прям как за каменной стеной.

В конце своей приторной речи прислоняюсь головой к плечу Виктора. Маша заметно расслабляется, отчего мне становится легче на душе.

Зато Тихонов надулся как индюк, видимо, не оценил мое маленькое представление. И моя физическая близость ему тоже не очень приятна.

Я себя, конечно, утешаю как могу. Но быть отвергнутой, как ни крути, больно.

Особенно учитывая, что он у меня первый и единственный за всю жизнь мужчина. Я не знаю даже, что такое объятия другого.

А он влюбился, видите ли. По-настоящему.

А у нас, интересно, брак у нас что был понарошку?

— Машуль, успокоилась? — ласково справляется он у дочери. — Может, пойдем чай пить, а? Тонь, у нас что-нибудь к чаю есть? Может тортик там, печенье?

— Мне нельзя, вы что, — улыбается Маша и идет с отцом в обнимку на кухню. — Я и так набрала порядочно за беременность. Не знаю, как буду сбрасывать.

— Это отеки. У меня так было в обе беременности, — утешаю дочь, параллельно хлопоча на кухне. — А про вес не переживай даже пару месяцев и будешь в форме.

— Слушай маму, дочь. Она вон, в свои пятьдесят, сзади выглядит как молодая девушка!

Я аж замираю от его слов. Руки застыли с хрустальной сахарницей в руках. Так бы и запустила в негодяя.

— Двадцатипятилетняя? — бросаю через плечо.

— Что, Тонь? — прикидывается дураком муж.

— Спрашиваю, со спины я выгляжу как двадцатипятилетняя?

Тишина.

— Мамуль, да ты и на лицо суперкрасотка. У меня подруги даже спрашивают, какой у тебя уход, потому что выглядишь шикарно, — от души говорит дочь.

Что ж. Видимо, недостаточно шикарно для некоторых.

— Спасибо, милая.

Поверить не могу, что начинаю комплексовать из-за того, что у Вити молодая любовница.

Пока нагревается чайник, я рыскаю по шкафчикам в поиске чая без кофеина. Маша пьет только такой.

Замечаю странное.

У меня дома порядок. Вещи на своих местах. Особенно в кухне. И я совершенно точно не прячу в кухонных полках письма…

Тяну руку к дальней стенке шкафчика и достаю оттуда конверт.

Витя и Маша заняты беседой и ждут, пока я приготовлю чай. А я под шум электрического чайника выбираю из конверта сложенный пополам лист бумаги.

Это полицейский протокол с места аварии мужа.

Странно.

Зачем ему хранить это здесь? В таком странном месте?

Недопонимание тут же сменяет резкий удар крови в виски. Бух-бух-бух.

Он не хотел, чтобы протокол увидела я и по-быстрому спрятал на кухне, когда вернулся домой ночью. Я, обеспокоенная до чертиков тогда кружила над ним, причитала…

Удивительно, как он подкараулил момент, чтобы спрятать копию протокола.

Жадно вчитываюсь в лист и уже знаю, что там найду. Сердце сходит с ума и бешено бьется о ребра.

Вылавливаю из документа с деталями аварии ключевые слова:

«Олеся Коновалова. Пассажир. Возраст 25 лет.»

Пассажир?..

Любовница!

Она тоже была в машине в ту ночь. Надо же, какой у меня муж романтичный. Купил иномарку на семейные сбережения и сразу же поехал катать любовницу.

В голове снова стучит, мысли бегут со скоростью света.

Чем же, интересно, они таким занимались, что Витя не справился с управлением и врезался в дерево?!

Глава 5. У твоего папы любовница

Зажмуриваю глаза, и прошу господа дать мне сил не сломаться здесь и сейчас.

Я думала, что самое большое испытание, с которым столкнется наша семья – это моя болезнь.

Да я сон потеряла. Сходила с ума от мук совести. Винила себя в том, что недосмотрела за здоровьем и теперь мои близкие будут за меня переживать.

А Витя в это время влюблялся в молодуху.

— Тонь, — зовет муж, а я от звука его голоса дергаюсь, как от удара. — Как там с чаем дела?

Бессовестный. Нацепил при дочери маску идеально папаши и разыгрывает спектакль.

Она ему ваткой с перекисью царапины на лице промывает, пока он рассказывает ей, что мы бракованную межкомнатную дверь купили, а она возьми да лопни.

А главное, так складно рассказывает, что у меня волосы дыбом.

Пять минут назад попрекал тем, что я без него с голода сдохну, а теперь белый и пушистый.

— Скоро уже, — нехотя бурчу и разливаю по чашкам кипяток.

— На что ты там отвлеклась? — он встает из-за стола и подходит ко мне. — У нас дочь в гостях, а ты как сонная муха, — Виктор ругает меня тихо, так чтобы не услышала Маша.

Сколько же в нем раздражения. Будто я вмиг стала ему невыносимо противна. Превратилась в обузу, от которой так не терпится избавиться.

— Кто такая Олеся? — в полный голос спрашиваю я, стуча ложкой по краю своей чашки.

На кухне вдруг становится так тихо, что слышно, как в окно бьются крупные капли осеннего дождя.

— Что, прости? — во все тридцать два улыбается Виктор и скрещивает руки на груди. — Вижу, чай готов, — воодушевленно произносит он, хватает со столешницы полные кружки и собирается нести их на стол, за которым сидит озадаченная Маша.

— Кто. Такая. Олеся?! — бросаю ему в спину.

Он останавливается и каменеет.

Маша хмурится.

— Тонь, — Виктор смотрит на меня через плечо и с насмешкой добавляет. — Ты в порядке? Я никаких Олесь знать не знаю, — смеется, словно это я дурочка, и шагает дальше.

У меня внутри столько боли, что она затопила не только сердце, но и разум. Я понимаю умом, что правильнее промолчать и не впутывать во всё это дочь.

Но ведь я тогда буду потакать его лжи. Огромной. Которая окутала нашу семью словно гигантская паутина.

Куда бы я ни сделала шаг, я неизбежно пачкаюсь подробностями второй жизни моего мужа.

— Знаешь! Она была с тобой в машине, когда ты попал в аварию! — с надрывом произношу я.

Тихонов из-за моих слов спотыкается на ровном месте и проливает себе на ноги горячий чай.

— Черт! Тоня! — он рычит от боли и пытается отряхнуть брюки. — Твою мать! Это все твой язык поганый!

— Пап, не ругайся, — Маша встает из-за стола и подает ему рулон кухонных полотенец. — Ты сам споткнулся. Мама ни при чем.

— Дочь, — шипит муж, промачивая штаны бумажным полотенцем, — твоя мама сегодня в ударе. Я домой приехал час назад, так она уже мне все мозги сделала, — он смотрит на меня исподлобья. — И вообще, Тонь, ты чего ко мне с какой-то Олесей пристала, а? Дел других нет, как фигню выдумывать?!

— Это не фигня. Я протокол с места аварии прочитала, — машу документом в воздухе.

Маша переводит на отца испуганный взгляд. А муж на меня – убийственный. Но опять же, делает это так, чтобы дочь не видела.

— Какой аварии? — она прикладывается к губам ладонь, будто сдерживает всхлип. — Вы мне ничего не говорили…

— Не хотели, чтобы ты волновалась, милая, — подхожу к ней. — Твой папа отделался легким испугом. Зачем тебе о таком думать, когда роды на носу, правда?

Она кивает. Маша мягкая и добрая, всегда выслушает и никогда не сделает скоропалительного вывода.

Обратная сторона такого характера – сверхчувствительность. Я боюсь, что она сейчас промолчит, а потом будет додумывать, о чем была наша с ее отцом перепалка.

Виктор, отряхнув штаны, молча выходит из кухни. Через пару минут возвращается в чистой одежде и как не в чем не бывало, снова ставит чайник, спокойно переступив через лужу разлитого чая и валяющихся кружек.

Это, видимо, не мужское дело, за чистотой следить. Ни в доме, ни в личной жизни.

— Что такое? — он переводит взгляд на нас с дочерью. — Я все еще грязный?

— Пап, ты так и не ответил на мамин вопрос, — мягко замечает Маша, а у меня сердце екает.

Она смотрит на него своими чистыми, голубыми глазами дочери, которая любит папу.

А я чувствую, как из-под ног уходит почва.

Тихонов вздыхает. Спиной прислоняется к кухонному гарнитуру и устало трет переносицу.

— Тогда погода была скверная, — он разводит руками, а я уже чую неладное. — Я ехал уже не помню откуда, и вижу, на обочине девушка стоит.

Ах вот как.

Меня переполняет презрение.

От избытка эмоций я не могу раскрыть рта. Потому что если разомкну губы, то закричу на весь мир о том, какой мой муж — подонок!

Прикрывает свою пятую точку, а заодно и пятую точку любовницы, чтобы только не упасть в глазах дочери.

Понимает же, что поступает со мной как скотина. Но желание остаться для дочерей любимым папочкой слишком сильно. И не удивительно, ведь дочери обожают его.

Поэтому он и пытается усидеть на двух стульях.

Не из-за меня, нет… Ему нужна эта семья ради безусловной и безграничной любви дочерей.

Вот он и сочиняет на ходу историю того, как попал в аварию. Но я-то все знаю. Или примерно представляю, как все было на самом деле.

— Промокшая до нитки, бедная молодая девчонка — Виктор добавляет словам драматичности. — Очень напомнила мне тебя, Машуля. Отцовское сердце не дало мне проехать мимо.

У меня в груди клокочет истерический смех, которого пока никто не замечает.

— Ну и подобрал я ее, а потом врезался в дерево из-за хреновой видимости. Все. Ее после составления протокола в полицейской машине отвезли домой. Это просто попутчица. Я даже фамилии ее не знаю, клянусь.

Он смотрит на дочь широко распахнутыми глазами, как человек, который рассказал всю правду и теперь ждет одобрения.

Глава 6. Я не хочу мачеху-ровесницу

— До твоего прихода мы говорили именно об этом, — продолжаю я.

Виктор вцепился в столешницу обеими руками с такой силой, что та вот-вот раскрошится.

Его взгляд источает лютую ненависть, а уголки рта подрагивают от гнева.

Он пока не знает, расскажу я дочери про его отвратное поведение, или нет.

Я бы рассказала. Да вот ранить нашу девочку еще сильнее я не хочу.

— И что вы решили? — Маша смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

В голове что-то щелкает, и я понимаю, что нет больше смысла лить слезы. Я не изменю решения Виктора уйти к другой, да и положа руку на сердце — гордость бы мне не позволила.

Мои слезы это не мольба передумать, совсем нет.

Это шок, навалившийся на новость о моем диагнозе.

Было бы здоровье, а уж измену мужа я перенесу.

— Мы решили развестись, — вкладываю в голос силу и уверенность, указательным пальцем смахиваю с лица остатки слез. — Хочу донести до тебя, что это было обоюдным решением. Он — как взрослый человек мне прямо все рассказал, а я его услышала.

Вижу, как плечи Виктора опускаются в облегчении. Он смотрит на дочь, ответа которой ждет.

— И ты уйдешь? — она переводит взгляд на отца. — Бросишь ее после стольких лет брака ради новой в кавычках любви?

Виктор коротко, но уверенно кивает, в очередной раз доказывая, что пути назад нет.

Может оно и к лучшему, что он показал свое истинное лицо сейчас, а не за день до моей операции. Или сразу после. В восстановительный период такая новость принесла бы огромный ущерб.

— Вы… — начинает плакать Маша. — Вы чего? Мам?! Пап?.. Это какая-то шутка?

Дочь роняет свое красивое лицо в ладони и начинает громко рыдать, словно раненый зверек, попавший в капкан.

У меня сердце разрывается на куски.

Я бы хотела уберечь дочерей от этого удара судьбы, ведь их уже поджидает другой. Куда более коварный, чем решение отца уйти к другой женщине — моя болезнь.

Пока сложно представить, как и при каких обстоятельствах я смогу рассказать Маше и Насте правду о своем диагнозе.

У них вся жизнь впереди, и я не хочу перечеркнуть их будущее заботой о немощной матери, если оправдается худшее предположение врача…

Потом.

Я подумаю об этом потом. Сейчас надо разобраться с тем, что происходит на кухне.

Обнимаю Машу за плечи и бережно притягиваю к себе. Глажу ее тонкую, изящную спинку. Шепчу о том, как сильно ее люблю. И что все будет хорошо.

Мы рожали ее в любви. Да, сейчас Виктор говорит, что полюбил свою, даже в уме не буду называть ее имени, любовницу так, как никого и никогда раньше.

Но это не так.

Как мы ее ждали, ох. Он целовал мой живот, читал дочери сказки с пятого месяца беременности, носил меня на руках через лужи, чтобы я не дай бог не поскользнулась, или не промочила ноги.

Прошло двадцать восемь лет, и вот я утешаю ее на кухне, пока он стоит в противоположном углу и смотрит на нас, разочарованно качая головой.

— Тоня, ты такая, — «сука» одними губами произносит он. — Маша, послушай меня внимательно. Твоя мать воспользовалась моментом и решила выставить меня в плохом свете. Вот и все. Успокойся, пожалуйста, и мы нормально обо всем поговорим, — он поднимает руки в примирительном жесте.

— Это п-правда? — она затравленно смотрит на отца. — Про т-то, что у т-тебя любовница. П-правда?

Он нервно сглатывает. Его зрачки расширяются, словно ему больно видеть дочь в таком подавленном состоянии.

— Не совсем, милая, — глухо произносит Виктор. — Олеся мне не любовница. У нас все очень серьезно, — он делает паузу. — Это гармоничные и красивые отношения.

Шок. Даже несмотря на то, что я почти смирилась с его предательством – слышать такую формулировку — шок.

Маша после его слов перестает плакать. Я — дышать. Мы с ней молча переглядываемся.

— Как это не любовница? — спорит дочь, шмыгая носом. — Ты женат на маме, разве нет?

— Да, — кивает он.

— Тогда твоя Олеся и есть любовница, — обиженно выкрикивает дочь. — Что у вас может быть гармоничного и красивого?! Пап, тебе до пенсии сколько осталось?

— Машуля, — предупреждающе останавливает ее он. — Я мужчина в расцвете сил и имею право решать, с кем мне быть. Не надо упрекать меня так называемой старостью.

— Это не она придумала старость, — беру удар на себя. — А мать-природа. Тебе, напоминаю, пятьдесят пять, и ты скоро станешь дедушкой.

— Не станет! — голос Маши заполняет всю кухню. — Сколько ты там говорил твоей попутчице лет, пап? Как мне?

— Олесе двадцать пять. Ты что решила отлучить меня от внука?! — взгляд Виктора становится острее.

— Боже! — мучительно стонет дочь. — Папа, во что ты вляпался? Сколько денег ты ей даешь? Сколько тратишь на подарки?

— Маша, я знаю, к чему ты клонишь. Твоя мама, наверное, приходит в экстаз от твоих грубостей. Но я уже все сказал. У нас с Оксаной взаимная и сильная любовь. Это не интрижка. И нет, она не тянет из меня деньги. Она, между прочим, очень приличная девушка. Когда вы познакомитесь, ты сама в этом убедишься.

У дочери брови ползут на лоб от слов отца.

А я в ужасе от того, насколько, оказывается, сильно его очаровала эта девица, что он не стесняется при мне уговаривать нашу общую дочь на знакомство.

Мог бы ради приличия переждать какое-то время.

— А может, спросишь меня, пап, хочу ли я себе мачеху-ровесницу?!

По лицу Тихонова пробегает тень. Вижу, он хочет поспорить с Машей. Заступиться за свою девку и отстоять ее честь.

— Милая, — привлекаю дочь к себе и заглядываю ей в лицо. — Твой папа сделал свой выбор. Так бывает. Мы с ним не первые и не последние. И я уже сказала, что согласна на развод, — пытаюсь улыбнуться, но выходит скверно. — Все будет хорошо.

— Какое хорошо? — дочь убирается с себя мои руки и отходит к дверям. — Папа спутался с какой-то швалью! Ты уже много лет не работаешь, мам. Что тебя ждет после развода, подумала? Биржа? Работа кассиром за копейки? Старость в нищете? Он же все отдаст своей подстилке! Вот увидишь. Такие истории всегда заканчиваются одинаково. Не будет девушка встречаться с дедушкой, хоть убейте!

Глава 7. Тоня, ты вся белая

Маша срывается с места и выбегает из кухни, надрывно всхлипывая.

Я догоняю ее в прихожей, когда она обувается.

Чувствую себя виноватой. Если бы я подыграла этому чудовищу, он бы не наговорил родной дочери таких гадостей.

Как мог он отказаться от нее ради любовницы, которую знает без году неделю?!

Как мог так жестоко словами обидеть беременную дочь?..

— Машенька, — я не знаю, что сказать, но пытаюсь найти слова. — Я не могу отпустить тебя в таком состоянии.

Дрожащей рукой прислоняюсь к стене. Материнское сердце разрывается на куски. Нервно тереблю кулон на шее.

— Меня Рома ждет в машине, — она поднимает заплаканное лицо. — Я на пять минут зашла узнать, как у вас дела. Узнала... — выдыхает она, и по щекам катятся крупные бусины слез. — Это просто какой-то кошмар.

Молчу.

Это действительно кошмар, который только начинает разворачиваться в полную силу.

В прихожей появляется Виктор. Окинув нас хмурым взглядом, он прислоняется к стене плечом, но так ничего и не говорит.

Хочется накричать на него, чтобы пришел в себя и понял, что творит. Таких Олесь тысячи, миллионы, а дочерей у него всего две. И от одной он только что отказался.

Теперь я понимаю, почему некоторые женщины верят в привороты. Глядя на мужа, который двадцать пять лет был вменяемым человеком, который любил дочерей и меня, я не узнаю его. Вместо моего Вити на меня смотрит бессердечное существо со стеклянными глазами.

Стоило Маше задеть честь его любовницы, как он с катушек слетел. Это не нормально.

Он как будто одержим. А заодно и обозлен на весь мир. В моей голове не укладывается, как рука об руку могут идти неземная любовь с Олесей, про которую он мне говорил в спальне, и такая яростная агрессия на меня и дочь.

Разве влюбленные не смотрят на мир через розовые очки?

Маша замечает его и смотрит на отца как затравленный зверек. Держась за дверную ручку, она так и не уходит.

— Вить, — зову его. — Может, извинишься перед дочерью за свои слова?

— Я? — он насмехается надо мной, будто я сказала какую-то глупость.

— Ты отец, — нажимаю.

— И что? А она взрослый человек. Могла бы сама извиниться за оскорбления. Я между прочим, ни слова про нее плохого не сказал. Ты свидетель, Тоня.

— Да что с тобой не так, Тихонов? — рявкаю так стильно и так яростно, что цепочка с кулоном, которую я держу в руке, лопается. — Ты что, правда не понимаешь, как Маша себя чувствует после новостей про твою новую любовь? Поставь себя на ее место, в конце концов. Ей больно!

— Она сама от меня отказалась.

Господи, да он непробиваемый! У Маши картина мира рухнула, а он все о своём.

— Никто ее за язык не тянул, — продолжает он. — Я был готов на взрослый, цивилизованный разговор, а она… — Витя переводит на меня отчужденный и презрительный взгляд. — Решила встать на твою сторону, даже не дав мне шанса объясниться.

— Не груби маме! — вклинивается дочь. — Если ты завел себе любовницу, это не дает тебе право скверно обращаться с женой!

— Я даже не начинал, — расслабленно парирует Виктор, сложив руки на груди.

— Ага, поэтом и дверь разбил, чтобы до мамы добраться?

— Что ты придумала, Маша? — откинув голову, смеётся Виктор.

— Я не глупая. Ты был весь в осколках, лицо вон в царапинах, а мама сидела, забившись в угол дивана, вся зареванная. Та настоящий тиран!

— Это только твои фантазии, — продолжает давить он. — Правда, Тоня?

— Н-не…

Меня прерывается трель домашнего телефона, что находится за спиной. Я вздрагиваю от неожиданности и, наверное, чтобы понизить градус событий, сразу же хватаюсь за трубку.

— Алло? — разворачиваюсь лицом к настенному зеркалу, что скрыть дрожь в руках.

— Алло, Антонина Дмитриевна? — в трубке голос моего доктора Ольги Кузнецовой.

Сердце падает в пятки. Я обливаюсь потом, понимая, что муж и дочь слушают мой разговор.

— Чем могу помочь?

— Я позвонила в неудобное время? — врача смущает мой странный ответ. — У вас мобильный не отвечает. Вот звоню на домашний. Вы сами сказали звонить в любое время.

— Все в порядке, — уточняю я. Вдруг у нее важные новости, а я стесняюсь непонятно чего. — Я слушаю.

— Извиняюсь за поздний звонок. Но мы тут консультировались с нейрохирургом…

Тук-тук-тук. Пульс заглушает женский голос в трубке.

— Я показала ему снимок МРТ. Ситуация крайне серьезная, как я и думала. Операция нужна как можно скорее, счет идет на дни, потому что неизвестно, когда образование начнет давить на…

— Я вас поняла! — торопливо перебиваю, чтобы не слышать очередного страшного пророчества.

— Хорошо. Тогда завтра ко мне зайдешь, я расскажу детали.

— Обязательно.

— И еще, Тонь, — уже мягче спрашивает Ольга Николаевна. — Зрение все еще двоится? Сегодня были эпизоды?

— Нет-нет, слава богу, нет.

— Понятно. Нейрохирург предлагает оперировать на следующей неделе. Крайний срок дней десять. Согласна?

— Д-да.

Попрощавшись с врачом, я кладу трубку. Значит, времени, чтобы расставить все точки над и в собственной семье у меня еще меньше, чем я думала.

Разворачиваюсь к зеркалу спиной, совершенно позабыв, что дома я не одна.

На меня смотрят сразу две пары настороженных глаз.

— Тоня, — озадаченно произносит Виктор. — Ты вся белая, — в его голосе сквозит волнение. — Что-то случилось?

Глава 8. Отдайте мне вашего мужа

Я так ни в чем и не сознаюсь. Виктор, странным образом, на дальнейшем допросе не настаивает.

А Маша… Маша спешит убежать из родительского дома впервые в жизни. Раньше она любила оставаться у нас допоздна, даже когда вышла замуж, и все говорила, что это ее самое любимое место на земле.

Больше эти дни не вернутся. Наша семья прямо сейчас разваливается, как карточный домик на ветру.

Дочь чмокает меня в щеку, напоследок посмотрев на меня блестящим от слез взглядом, и убегает, ничего не сказав.

Даже через плотную входную дверь до меня доносятся звуки ее отдаляющихся шагов.

Я какое-то время неподвижно стою в прихожей. Жду, когда Виктор уйдёт, его присутствие слишком сильно давит.

А ведь мне еще слова врача обдумать предстоит.

Готова ли я к серьезной операции, да так скоро?

— Тоня, — муж никуда не ушел. — Что ты скрываешь?

Я вскидываю на него взгляд, надеюсь, он не увидит в нем испуга. Нельзя, чтобы он догадался.

Он изучает мое лицо доскональным, соколиным взглядом. Стоит моему колену дрогнуть от переживаний, он замечает.

— Я так и знал. Твое тело всегда выдает тревогу. Что такое? — недовольно бросает он напоследок.

Нет, двадцать пять лет брака за спиной не означают, что твой муж будет за тебя переживать. Оказывается, мне это показалось.

Наивная.

Тихонов смотрит на меня с выражением «достала, ну что там у тебя опять?» и ждет ответа.

— Не твое дело, — скрещиваю руки на груди. — Мы с тобой больше не семья.

Он недолго молчит, а потом согласно кивает моим словам.

— Да. Ты права. Зря я лезу не в свое дело. Просто, знаешь ли, осталась у меня привычка сопли тебе вытирать. Надо будет срочно от нее избавиться.

— Что прости? Сопли вытирать? — мотаю головой.

— Ты удивлена, что я называю вещи своими именами? — уголки его рта дергаются то ли в насмешке, то ли в презрении.

— Я без понятия, о чем ты.

— Об этом и речь! — он громко хлопает в ладони. — Я все за тебя делал. Решал все вопросы, все проблемы!

— А я тебе жрать готовила двадцать пять лет! Вещи стирала, утюжила, складывала! На работу тебя собирала! Туалет за тобой мыла, между прочим! Без выходных! Неблагодарный, — с чувством выплевываю я. — Всю себя тебе посвятила. И вижу, что зря…

— Никто тебя об этом не просил.

От его слов у меня внутри все клокочет. Жил, как сыр в масле катался, а теперь, оказывается, что меня никто об этом не просил.

— Чтоб у тебя язык отсох, Тихонов. А лучше кое-что ниже пояса!

От моего крика у Виктора на лбу проступает жила.

— Как же ты меня зае…

Домашний телефон снова звонит. Я теряюсь, прежде чем поднять трубку. И кошусь на мужа, надеясь, что он выйдет и я смогу нормально проговорить с врачом.

Ведь больше звонить некому.

У меня плохое предчувствие. Вдруг она снова говорила с нейрохирургом и моя ситуация хуже, чем казалось на первый взгляд.

— Мне поднять? — Виктор шагает ко мне.

— Алло? — хватаю трубку в последний момент и на всякий случай держусь свободной рукой за дверцу шкафа в прихожей. — Алло, вас неслышно.

— А Виктора Павловича к телефону можно? — ласково просит женский голосок.

— Кто просит-то? — у меня по спине пробегает горячая волна неистового гнева.

— Знакомая, — блеет девушка.

— Знакоо-омая? — протягиваю, глядя на мужа, который, кажется, начинает понимать, с кем я говорю. — А фамилия у вас не Коновалова, случайно?

— Тоня! — муж подлетает ко мне и уже хочет отобрать трубку. — Дай мне телефон!

В последний момент я хватаю из стаканчика с ручками ножницы и выставляю их острым концом вперед.

Дико? Опасно? Совсем не похоже на меня? Да.

— Сумасшедшая? — ошарашенно шепчет муж.

— Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Стой, где стоишь, Витя! — выжидаю паузу. — Олеся, вы еще там?

— Вы, должно быть, Тоня, да? — лениво и с гонором требует она.

— Я жена Виктора. А вы ему, Олесенька, кем приходитесь?

С того конца провода доносится шорох, а затем недовольный вздох. Что ж, не видать Тихонову глаженых рубашек и домашней выпечки. Такая ее забалует. Наглостью веет через трубку.

— Я его любимая женщина.

— Я когда-то тоже была такой, — усмехаюсь. — Зачем звоните в наш дом?

— Ваш? — смеется девушка. — Там вашего ничего нет, все Витино.

За такие слова я хочу назвать ее мерзавкой. Но ведь она не с потолка все это взяла. Видимо, мой муж щедро делился с новой любовью подробностями нашей семейной жизни.

— Женщина, отдайте телефон Вите. Мне с вами говорить не о чем.

— Ты спишь с моим мужем.

— И? — наглеет Олеся. — У вас с ним секса нет уже год, чего вы ожидали?

Гад. И такие подробности ей выложил, видимо, чтобы выставить себя в роли жертвы, которого держит на сухом пайке стерва жена.

А сам ни разу не спросил меня, почему я не хочу близости.

Видимо, ему и не хотелось решать эту проблему.

— А знаете, даже хорошо, что нам с вами удалось поговорить. Я позвонила на этот номер, потому что Витя давно не был в мессенджере. Волновалась. Пользуясь случаем, хочу вас попросить, не мешать нашему счастью. Дайте ему развод, и вы больше о нас не услышите, обещаю. Мы с ним поженимся и начнем жизнь с чистого листа. Антонина, я люблю вашего мужа, — проникновенно говорит он. — Отдайте мне его и живите дальше.

На том конце провода раздается длинный гудок, оповещающий о том, что звонок окончен. Я какое-то время стою с трубкой в руках и пытаюсь переварить слова любовницы мужа.

— Что? — нервничает Виктор. — Что она сказала?

Поднимаю на него невидящий взгляд, убираю ножницы в сторону и кладу трубку.

— Вить, — шумно выдыхаю. — Ты можешь съехать с нашей квартиры сегодня же?

Глава 9. Все знали, что он тебе изменяет

— Что тебе сказала Олеся? — муж подходит ко мне слишком близко и нетерпеливо задает этот вопрос.

В нос бьет его аромат. Подаренный мною же одеколон и его естественный запах. Раньше от этой комбинации я обнимала его и лицом зарывалась в крепкую мужскую грудь. Мне так нравилось дышать им. В прямом и переносном смысле.

Я не умею любить по-другому. И никогда не умела.

Кстати, о любви. Я едва ли ассоциируюсь у него с этим словом.

Зато от одного только упоминания любовницы внешность Виктора изменилась. На строгом лице с россыпью добрых морщин возле глаз появляется намек на мечтательность.

Сомнений нет — это влюбленный взгляд. Да и интонация, с которой он смакует ее имя, настолько трепетная, что заставляет мое сердце сжиматься с болезненный комок.

Он жадно смотрит на меня, ожидая ответа.

Господи, какая это мука видеть, как твой муж бесповоротно влюблен в другую.

И неважно, полыхают между вами любовные страсти, или от них остались только угли.

Предательство — это всегда больно.

— Просила меня отдать тебя ей, — безжизненно бормочу и запускаю обе руки в прическу, чтобы отвести от лица мешающие пряди. — Сказала, что любит тебя.

— Моя девочка, — одобрительно произносит он и прикрывает веки.

А я от этой фразы замираю с руками в воздухе. Он что при мне только что похвалил любовницу за то, что она молодец, раз набралась смелости и рассказала мне об их любви?

— Вить, — заставляю мужа распахнуть веки. Он нехотя смотрит на меня и его лицо при этом тухнет, словно я последний человек, которого он хотел видеть. — Ты сможешь съехать до утра?

— Я? — он мотает головой, будто до него не доходит смысл моего вопроса. — Это мой дом, — воинственно произносит.

— И мой тоже, — невесело усмехаюсь. — Только у меня он один — единственный, а у тебя второй. Олеся тебя наверняка примет.

Я говорю спокойно. Выражаясь словами Вити — интеллигентно. А так хочется кричать…

Он молчит, а я понимаю, что ни секунды больше не могу здесь оставаться. Стены давят. Дышать нечем. Сердце в груди сходит с ума.

Кажется, я прямо сейчас ощущаю, как умирает любовь. А ведь моя с мужем любовь должна была быть навсегда…

Должна была, но он полюбил Олесю.

Дрожащей рукой хватаю с петельки свое пальто, набрасываю его на плечи.

— Ты куда?

— Разве не все равно? — пихаю ноги в сапожки. Новые. Как раз сегодня хотела ему похвалиться.

— На дворе ночь. Вечер пятницы. На улицах тягаются пьяные мужики. Мне тебе, как маленькой девочке нужно это объяснять?

— Витя! — беру с полки шарф, укутываю им голов и шею. На улице ветрюга. — После того, что вытворил ты, я не боюсь пьяных мужиков, — с губ срывается отчаянный смех. — К тому же, статистика не лжет, и процент женщин, страдающих от рук близких им мужчин куда выше, чем в случаях с незнакомцами.

Забираю из кухни телефон и останавливаюсь на пороге под пристальным взглядом Тихонова. Ключи нагреваются в руках.

— Ждешь, что я буду тебя останавливать? Решила манипулировать мной? Надавить на жалость? Не выйдет, — он выглядит так гордо, будто правда верит, что раскрыл мой замысел.

Только замысла нет.

— Раздевайся и не глупи, — устало говорит он и раздраженно добавляет: — Я за тобой по темноте не побегу.

Он разворачивается спиной и исчезает в полумраке коридора, уходя в глубину квартиры. Его шаги затихают, а потом включается телевизор. Довольно громко. Судя по звукам, Виктор решил посмотреть футбол.

Почему бы и нет? К нам в дом уже свободно звонит его любовница, так почему бы ему не сесть смотреть футбол, когда он отказался от дочери и смешал меня с грязью?

Он в очередной раз показывает свое ко мне отношение. А я и не удивлена. Унижена, но не удивлена.

На носочках выхожу из квартиры и тихо-тихо закрываю за собой дверь. Сквозь крики болельщиков футбола, доносящиеся из динамиков, он меня не слышит.

Я выхожу на улицу и делаю глубокий вдох. Поправляю шарф. Оглядываюсь по сторонам.

И правда? Куда я пойду — не знаю.

Зато мне кристально чисто понятно другое: я не вернусь в дом, пока там он.

Мы живем в центре города, поэтому на улицах людно. Никаких пьяных мужиков, о которых предостерегал муж.

Наоборот, много молодых пар. Воркующих. Интересно, а если бы я вот так вышла погулять в любой другой вечер, каковы были бы мои шансы встретить под уличными фонарями Витю с Олесей?

Сколько он мне изменяет?

Я ничего не замечала. Вот вообще. Если бы меня еще вчера спросили, верен ли мне мой муж, я бы оскорбилась.

А сегодня…

Сегодня бреду сама не знаю куда, руки замерзают даже в карманах пальто, а перед глазами пелена обиды, через которую я не вижу окружающего мира.

Я думала, наивная, что мне повезло и наш брак образцовый. А он оказался прозаичным, где муж уходит к молодой.

Умом я все это понимаю, неглупая. Но как смириться? Как в это поверить? Как принять?

Двадцать пять лет моей жизни оказались выброшены на помойку.

И этого уже никак не исправить.

— Боже, дай мне сил победить эту заразу… — шепчу снова и снова. — Дай надежду на здоровье.

Если бы не моя болезнь, я бы, может, так остро и не реагировала на предательство Вити.

Просто вышло так, что перед лицом такого диагноза я остаюсь одна. Одна… Нет рядом плеча, на которое можно опереться. Нет того, кто скажет: я люблю тебя, все будет хорошо.

— Дай мне знак, боже, что у меня все получится…

Поднимаю лицо к небу прямо посреди улицы, и понимаю, что начинает идти снег. В середине ноября. В нулевую температуру.

Проезжающие мимо машины радостно сигналят, прохожие останавливаются и фотографируют первый снег.

У меня по щеке бежит слеза, а на лице появляется улыбка.

Я продолжаю свою прогулку без конечного пункта назначения, правда, уже в куда более хорошем настроении.

— Тоня Тихонова? — зовет мужской голос. Я оборачиваюсь, но не понимаю, кто именно на оживленной улице мог меня узнать. — Тонь! — снова зовет меня мужчина.

Глава 10. Под носом жены

— Понятно.

Его слова не смогли меня ранить. После событий сегодняшнего дня я, кажется, лишилась возможности разочаровываться и смотрю на Никиту ровно.

Безразлично.

Уверена, новость о том, что измены мужа были достоянием общественности, еще вопьется в мою спину острым ножом.

В данный момент я настолько истощена морально, что организм лишил меня навыка чувствовать эмоции.

— Мне жаль, — он подходит и берет меня за руку. — Блин, ты замерзла.

— Почему ты мне не рассказал? Столько лет друг друга знаем, — недоумеваю я. — Мужская солидарность?

— Какая солидарность, Тонь? — он смотрит на меня так, будто я сказала какую-то глупость. — Я тебе больно делать не хотел. В каком-то смысле даже берег по-дружески.

Произнося эти слова, он гладит мою ладонь большим пальцем. Мне неприятно. Отдёргиваю руку и убираю в карман пальто.

— Расскажи мне все, что ты знаешь, — требую, глядя ему в глаза. — И давай договоримся на будущее, что ты больше не будешь меня жалеть. Хорошо?

Он прислушивается к моим словам и кивает, мол, понял.

— Прежде чем я выдам тебе секрет твоего мужа, мне важно знать, что ты решила делать дальше?

Хмурюсь, не понимая его мотива. Неужели предпринимательская жилка Никиты распространяется и на обычную жизнь.

— Как что? — кутаюсь в пальто. Без движения ветер продувает насквозь. — Разводится. Разве есть другие варианты?

— Конечно, есть, — усмехается он. — Десятки вариантов!

— Никит, — останавливаю его. — Это был риторический вопрос. Я не буду терпеть обмана. Тем более, Виктор в своей любовнице души не чает и у них все серьезно.

Казанцев снова улыбается. Но делает это так, словно его забавляют мои слова. Либо, он знает что-то такое, чего пока не знаю я.

— Ну? — подталкиваю его.

— Позволь мне угостить тебя ужином? Смотреть не могу, как ты дрожишь, — он хочет взять меня под руку, но я открыто его избегаю. — Тоня-Тоня, чего ты так меня боишься? Я же не кусаюсь.

— Не надо меня трогать, вот и все, — отвечаю вежливо, но только потому, что он обладает информацией, которая мне нужна.

Останавливаю себя. Нужна ли?

Можно ведь просто поставить точку в моем браке с Виктором. Нанять грамотного адвоката, чтобы тот защищал мои интересы, ведь оставаться ни с чем я не собираюсь, и подать на развод.

Все просто. Я могу уйти красиво и гордо.

Да вот только на правильные поступки легко делать на словах. На деле мне хочется знать о второй жизни моего пока еще мужа все до мельчайших деталей.

— Ну? Отужинаешь со мной? — Никита показывает в сторону ресторана через дорогу. — Это неплохое место. Поговорим, согреемся. А, Тонь?

— Ладно, — вздыхаю в полной уверенности, что мне крошка в рот не полезет.

Мы с Казанцевым направляемся к пешеходному переходу, а я уже не могу дождаться нашего с ним расставания.

Его дружба с Виктором меня, мягко говоря, напрягала, ведь Никита даже при мне хвастался ему своими победами на любовном фронте.

Брака у него было три. И каждая его жена, как под копирку, плакалась мне о его изменах. Я тогда помню, высказывала Вите свое недовольство их дружбой, а он говорил, что с нами такого не будет и я могу успокоиться.

Чушь какая.

А я верила. Слушала. Доверяла!

— Можешь начинать свой рассказ, — как только мы переходим дорогу, обращаюсь к Никите, который задумчиво смотрит на окна ресторана.

— Давай сначала поедим? Там делают вкусную пасту, к тому же сегодня там живая музыка…

— Никит, — я останавливаюсь посреди улицы и раздраженно говорю: — я зря тебя послушала. Уверена, больше, чем сам Виктор, ты мне не расскажешь.

— У меня нет мотива покрывать его, — замечает Казанцев. — А вот он будет выгораживать себя до последнего. Правду могу рассказать тебе только я, Тонь. И ты сама это прекрасно знаешь.

— Так говори уже! Я не хочу есть. И на живую музыку мне параллельно. В гробу я видела этот ресторан, — на мою громкую речь оборачиваются прохожие. — Если тебе есть что сказать, то говори сейчас. Или я разворачиваюсь…

— Олеся, — стоит ему произнести это имя, у меня сердце перестает биться, — любовница твоего мужа все это время была намного ближе, чем ты думаешь.

— В смысле? — мой голос дрожит, выдавая волнение.

— В прямом. Сколько времени займет пройтись от вашего дома до этого места? Минут десять, пятнадцать? — прикидывает он.

— При чем тут ресторан?

— Она здесь работает, — Никита переводит взгляд на окно заведения, и я тоже впиваюсь в стекло жадным взглядом.

— Где она? — сердце колотится в груди пойманной в силки птицей.

— Вот, — он показывает рукой, — принимает заказ у столика рядом с аквариумом.

Щелчок. И что-то внутри меня обрывается, ломается, рушится.

Я наблюдаю за любовницей своего мужа, которая еще недавно звонила мне домой требуя отдать ей моего мужа, а прямо сейчас, очаровательно улыбаясь посетителям, берет у них заказ.

Из-за нее муж обращается со мной как с обузой. Из-за нее отказался от дочери. Из-за нее...

Глава 11. Отошел от меня!

Красивая. Любовница моего мужа очень красивая.

Я тереблю нижнюю губу зубами, пока наблюдаю за ней. Каштановая коса достает до пояса, белая рубашка обтягивает пышную грудь. Размер третий как минимум. Черные брюки подчеркиваю длинные ноги и круглую попу.

Улыбка — россыпь жемчуга. И ямочки на щеках очаровательные до оскомины.

Замечаю, как мужчины за столиками смотрят ей вслед. Мельком, пока не видят их спутницы.

В горле ком. В глазах стоят слезы, я рвано дышу, а они грозят выплеснуться на щеки.

Надо быть умной, да? Что там еще говорят, мудрой? Это же мужчины и их потребности в молодом теле.

Ну-ну.

Откуда взять столько мудрости, чтобы не отреагировать на то, что твою увядающую молодость променяли на цветущую?

Будь у меня все деньги на свете, даже после десятков пластических операций я бы все равно никогда не сравнилась с ней. Даже в свои лучшие годы я была другая.

Не такая, как она.

Фигура у меня всегда была стройная, без выделяющихся выпуклостей. Грудь оформилась только после первых родов, как и бедра.

А тут… Как там говорят, кровь с молоком?

Представляю, какую похоть она пробуждает в Викторе. Таким телом можно воскресить мертвого.

И вот тут, в этот момент, голове рождается вопрос, который я еще не успела себе задать.

Столько потрясений вызвал сегодняшний день. Жизнь перевернулась с ног на голову во мгновение ока.

Я пытаюсь примириться с фактом того, что у мужа молодая любовница. И да, его мотивацию я понимаю. Вернее пытаюсь. Я слишком эмоционально вовлечена, чтобы быть настолько благородной.

Он стоит на развилке, где с одной стороны его ждет неприятная, но при этом неизбежная старость, а вместе с ней внуки и увядающий организм.

С другой стороны его ждет сиськастая и жопастая Олеся, в самом расцвете молодости. Если я заметила особенности ее фигуры, то он как мужчина обратил на это внимание и подавно.

Он ослеплен вторым дыханием молодости, которое в нем пробуждает эта девка. И по-другому я называть ее не буду, особенно после наглого звонка в мой дом.

Но вот зачем ей он? Никак не пойму.

— Никит, — смахиваю с ресниц слезы, дую на ресницы и поворачиваюсь к нему. — Зачем ей он?

— М? — Никита сводит брови на переносице и задерживает взгляд на моем лице дольше нужного.

— Зачем ей, — киваю в сторону Олеси, что уже испарилась из вида, — мой стареющий муж?

Казанцев усмехается и одаривает меня очередным некомфортным взглядом с прищуром. Меня, женщину, умудренную жизненным опытом, его манеры, мягко говоря, отталкивают.

И что в нем находят его так часто сменяющиеся женщины? Возможно, молодость и неопытность как раз таки и являются причинами.

Во мне Никита начинает пробуждать довольно стойкое отвращение. Я нахожусь рядом с ним исключительно потому, что у него есть ответы на вопросы.

— Витя мой ровесник. И я отказываюсь записывать себя в старики, знаешь ли.

— Из песни слов не выкинешь, — силой отвожу взгляд от витрины ресторана. Хватит выискивать взглядом Олесю. — Вы оба намного ближе к пенсии, чем вам хотелось бы.

—Тоня, Тоня, — бархатно смеется Казанцев. — Это мышление нашего поколения, нам такие установки внушили с пеленок. Что женится и рожать детей нужно в столько-то лет, и не дай бог развестись, ведь это позор. Ты сама все это знаешь, — вздыхает он. — А правда в том, что жизнь не заканчивается, когда у тебя на висках появляется седина. Ты сам, или сама, решаешь, как жить, когда открывать новую страницу жизни, и как и с кем жизнью наслаждаться.

Ох эти его блестящие глаза. Кабелюка тот еще. Сегодня мне то и дело кажется, что Никита бы и меня не прочь затащить в постель, до того масляный у него взгляд.

Неприятно осознавать такое, когда речь про лучшего друга мужа. На что сам Никита аккуратно назвал их дружбу приятельством. Очередная странность, от которой безумно неловко.

— Про вас мужчин все понятно. У вас все… проще. Примитивнее даже. Вот у нас женщин все иначе.

— Вы сложные создания, — со знанием дела произносит Никита. — И прекрасные. За это мы вас и любим.

Вспыхиваю от желания прикрикнуть на Казанцева, пусть это и не в моем стиле. Я никогда не повышаю голос, но он с его любовью болтать о якобы высоком, начинает бесить.

— Что Олеся нашла в Вите? — задаю вопрос прямо. — Он дедушка. В висках седина. Таблетки от давления недавно пить начал. Зачем ей такой, когда вокруг куча парней ее возраста, с которыми можно строить отношения? Это нелогично, — подытоживаю я.

И чем больше я думаю про голубков, тем сильнее убеждаюсь в том, что это мезальянс.

Ладно он под старость лет с ума сошел. А она… Зачем ей Витя?

Либо это действительно любовь, во что мне крайне тяжело поверить. Либо какой-то расчёт с ее стороны. Хм.

— Старый конь борозды не портит.

От остроумной фразы Никиты мне хочется провалиться под землю. Самому не стыдно такое нести?

— Ага. Не портит. Ляжет и лежит… — не выдержав, высказываюсь я.

Казанцев молчит, а потом хватает меня и прижимает к себе.

— Никита! — сопротивляюсь, но он очень силен.

И пользуясь этим преимуществом, он едва ли не оттаскивает меня в сторону, за припаркованные у обочины машины.

— Я закричу!

— Не надо, Тоня. Тшш, — он заслоняет меня собой, а после показывает на здание ресторана. — Прости, не было времени объяснять.

Смотрю, куда он показывает и вижу торопливо приближающегося к входу Виктора.

Неужели меня искать отправился? Но тогда, зачем Казанцев меня оттащил с пути?

Осознание приходит резко и болезненно. Как удар.

Сердце снова превращается в загнанную птицу, что без конца перебирает крыльями, а из ловушки выбраться не может.

Я руками хватаюсь за машину, в поисках опоры. Тихонов меня не ищет. Ну и что, что жена ушла в ночь? У него дела поважнее, он стоит у входа в заведение и ждет любовницу. А я из темного угла наблюдаю.

Глава 12. Драка

— Не позорься, Тоня, — догоняет он.

— Ты, кажется, хотел сказать «не позорь меня, Тоня»? — дарю ему гневный взгляд. Казанцев трясется за свою шкуру, а то мало ли я расскажу о его приставаниях Виктору.

Надо же, какой беспринципный кобель!

Отмахиваюсь от Казанцева, как от надоедливой мухи. Мой взгляд устремлён вперед.

Вижу, как Витя что-то говорит своей любовнице, а потом бережно берет ее за руку и переплетает их пальцы.

У меня в этот момент происходит мощный разрыв шаблона. Земля под ногами трескается и появляется пропасть, куда я падаю. Мучительно и медленно.

За всю свою жизнь я держалась за руку только с ним. И он точно так же переплетал наши пальцы. Трепетно и нежно.

А сейчас он делает это с другой.

Но еще горше от другого: таким образом он защищает ее от меня и делает акцент на позиции любовницы в его жизни.

Теперь — она главная.

— Антонина, — муж первым начинает разговор, перенимая на себя инициативу. — Как ты здесь оказалась?

Он недобро щурит веки и смотрит на меня немигающим взглядом. Олеся словно кошечка трется щекой о его плечо.

— То есть, ты хочешь поговорить со мной только об этом? — в голосе проскакивает предательская дрожь, но я старательно ее прячу. — Как насчет того, что ты держишь за руку свою любовницу?

— А что не так? — бравирует муж. Уж не знаю перед Олесей или Казанцевым. — Мы с тобой дома все выяснили…

— Это наглость! — перебиваю его. — Наглость вот так у наших соседей под носом выгуливать свою… свою… девку!

— Выгуливают собак, Тоня, — злится он. — Не смей оскорблять Олесю.

Олеся тем временем, прячась за спиной Тихонова смотрит на меня блестящим взглядом, полным триумфа.

Ах, ты мерзавка.

— Мне не надо ее оскорблять, — смело заявляю я, и смелым взглядом прохожусь по Олесе несколько раз. — Она сама себя оскорбила, когда легла под женатого мужика.

— Тоня, — голос Виктора раздается громом, но меня уже не остановить.

Если бы это был тот уникальный случай, когда сердцу не прикажешь, и эти двое полюбили друг друга несмотря на разницу в возрасте, клянусь, я бы еще постаралась найти в себе силы смириться.

Такие истории пусть и редко, но встречаются.

Только вот мне хватает жизненного опыта, чтобы только по одному взгляду этой простигосподи, понять ее истинное отношение к ситуации.

Она ликует оттого, что увела у меня мужа.

Не стыдиться. Не стесняется.

Куда там. Она не предприняла даже жалкую попытку извиниться, хотя я бы никаких извинений и в помине не приняла.

Речь об элементарном приличии. Которого у нее, судя по всему, нет.

— Я что-то не то сказала? — хлопаю ресницами, глядя на Виктора. — Или у вас любовь без плотских утех, духовная?

Не могу сдержать сарказма, хотя это вообще мне не свойственно. Наверное, через яд в словах выходит моя боль.

— Настоящая! — подает голос Олеся, и о боже, у меня скулы сводит от того, насколько он приторно-сладкий. — Любовь у нас настоящая и крепкая, правда, любимый?

Она смотрит на Виктора дрожащим, словно свеча на ветру, взглядом, который обещает ему все. Просто все.

Я такого еще не видела. Какой-то куртизанский гипноз, ей-богу. Неужели он не понимает, во что вляпался?

Нет, не понимает. Он на этот взгляд попадается словно рыба на крючок.

— Правда, любимая, — улыбается ей в ответ мой муж, как когда-то улыбался мне.

Господи. Это какое-то кривое зеркало. Параллельная реальность. Мой личный ад.

Я всю жизнь старалась быть лучшей женой.

Не хватало денег — экономила, ни на что не жалуясь.

Свекровь рылась у нас в шкафу и сыпала непрошеными советами — я молча улыбалась, чтобы не портить брак.

Хотела я секса или нет, неважно. Когда Виктор проявлял инициативу, я ни разу не отказала. Ни разу за всю совместную жизнь.

Образование дочерей полностью легло на мои плечи, от садика до университета. Муж только платил. А я утопала в домашней работе, поделках, костюмах на праздники, которые шила сама, рефератах, подготовках к экзаменам, репетиторах…

В благодарность он променял меня. Как по щелчку пальцев. Словно я старая вещь, которую пришло время выбросить.

Он наплевал на все мои жертвы. Весь мой труд. Я свою единственную жизнь положила к его ногам, а он…

Прижимает к своему телу другую и говорит слова о любви этой прожженной аферистке, мотива которой я еще не разгадала.

Она машет у него перед носом своей сексапильностью, каждым жестом обещая ему секс.

Я неглупая. Это именно так. Со стороны это даже бросается в глаза.

До чего брезгливо, у меня аж волоски на руках дыбом встали, словно я съела что-то горькое.

— Я вам не мешаю? — ветер треплет волосы, а я даже холод перестала чувствовать.

Разочарование заполнило каждую клеточку тела.

— Тонь, может, оставим их? — Казанцев появляется рядом, как черт из табакерки.

Его слова слышны только мне.

Глядя на него, все что я могу это сморщить лицо. Собравшаяся вокруг меня троица омерзительна. Каждый из них по-своему.

— Витек, здарова! — он протягивает руку моему мужу в крепком рукопожатии. — Вижу, вы с Олесей перестали прятаться? Тоже правильно.

— А ты тут какими судьбами?

— Мы с Тоней гуляли, — Никита поворачивается ко мне с невинной улыбкой на лице.

— Гуляли? — артистично растягивает Олеся, ее взгляд загорается азартом. — Ого. Интересненько.

— Не сравнивай меня с собой, — осаживаю мерзавку, и та прикусывает язык. — А ты, — обращаюсь к Казанцеву, — еще раз меня тронешь, и я напишу на тебя заявление о домогательствах, — после небольшой паузы с чувством добавляю, — кобель!

— Не понял, — Виктор хмурится и, что меня удивляет, даже стряхивает с плеча руку Олеси. Та в шоке хлопает накладными ресницами. — Он что к тебе лез? — а вот это уже вопрос, адресованный мне.

— Да, — говорю как есть, испытывая отвращение. — Предлагал утешить. Терся об меня…

Глава 13. Не дам позорить свою фамилию!

Прохожие разбегаются по сторонам. Женщины кричат, а мужчины никак не могу определиться, что делать: разнимать, или подождать, пока это сделает кто-то другой.

Виктор успевает несколько раз крепко ударить Никиту по лицу прежде, чем компания крепких парней, наконец, оттаскивает его от Казанцева.

Виктор разъярён настолько, что у него из ноздрей валят клубы пара, как у быка.

Я никогда, подчеркиваю, никогда за двадцать пять лет брака не видела его таким. Словно это событие превзошло все другие, степенью того, насколько он оскорблен.

У меня мороз по коже от того, насколько неадекватным он может быть.

А на сердце смятение. Разве так дерутся за честь ненужной жены?

От Никиты его оттаскивают двое крепких парней, каждый берет Виктора под руку и тянет назад, пока тот ни в какую не двигается с места, сражая Казанцева презрительным взглядом.

— Мужик, ты чего? — парни пытаются его отвлечь, но он их даже не слышит.

Перевожу взгляд на Никиту, которому сердобольные прохожие помогают подняться.

Он, конечно, низко поступил, когда решил подбить ко мне клинья. Но даже такое нельзя оправдать насилием.

Господи, на его лицо будто выплеснули ведро крови. Я вижу, как она блестит даже у него на бровях. Он не выглядит поверженным и тоже смотрит на Виктора так, словно готов на продолжение их начавшейся драки.

— Довольная? — семенит ко мне по первому снегу Олеся. — Довела мужчин!

Я мотаю головой и смотрю на нее сквозь пелену шока, мне нужно пару секунд, чтобы отойти от увиденного.

На драки я смотреть не могу с детства. Помню, как то в старших классах два парня в шутку боролись, а один, что был поменьше ростом, не выдержал проигрыша и ударил второго со спины стулом. Все закончилось серьёзными травмами, и лицезрев такое в далекой юности, я до сих пор не могу нормально реагировать даже на мероприятия, где драка — это вид спорта.

Да и за Витю замуж я выходила, потому что он совершенно неагрессивный и всегда все решал словами, а тут…

Ума не приложу как так вышло, что двадцать пять лет я знала одного человека, а сегодня всего за несколько часов он открылся для меня с тех сторон, о которых я даже не подозревала.

— Эй! Коза! — Олеся со всей силы замахивается на меня своей сумкой, и не знаю, что она там носит, но судя по силе удара, что приходится на мое предплечье, в сумке кирпичи.

Черт. Больно. Там однозначно есть что-то остроконечное.

— Ты что себе позволяешь? — от удара я едва не потеряла равновесие.

— Девушка, ну вы-то куда лезете? — ее ругает проходящая мимо женщина. — Вы что пили на пару со своим батюшкой? — она кивает в сторону Виктора. — Стыд и позор! Два неадеквата, ей-богу.

Тру предплечье от полученного удара и наблюдаю за тем, как щеки Олеси краснеют на глазах. Она хлопает длинными, щедро накрашенными черным, ресницами и все никак не может сообразить, что бы такого ответить прохожей даме.

По глазам вижу, ей охота огрызнутся, да вот никак.

— А вы мать? — теперь вопрос женщины адресован мне.

— Нет, что вы, — я демонстративно делаю шаг назад. — Мои дочери приличные и воспитанные девушки, в отличие от некоторых.

— Стар-руха несчастная!

Олеся прекрасно понимает мое завуалированное послание и хочет кинуться на меня, рыча оскорбления сквозь свои накачанные губы. Я обращаю внимание на ее рот только по той причине, что муж всегда крайне негативно высказывался об уколах красоты.

Мне, когда я дважды делилась идеей уколоть себе в губы немного гиалуронки, чтобы вернуть прежний объём губ, который у меня был в молодости, с психами запрещал, ведь это вызывающе. И вульгарно.

Ну-ну.

Любовница мужа всерьез решает на меня напасть, и тут прохожая женщина, дай ей бог здоровья, неожиданно достает из пакета скалку. Самую что ни на есть настоящую, деревянную, с которой, кажется, сыпятся крошки муки.

— Отошла сейчас же, или дам по башке, — она размахивает орудием у лица Олеси, и это работает, словно магия.

Та ретируется, неуклюже шоркая шпильками по кашице из первого снега и грязи.

А потом, как с цепи срывается и чуть ли не галопом бежит к Виктору, который, кажется, успокоился. Парни, которые его сдерживали, еще не разошлись, но атмосфера заметно сгладилась.

— Спасибо, — бормочу замёрзшими губами женщине, которая меня, можно сказать, выручила. — Вы моя спасительница.

Казанцев, стоя на ногах, отряхивает с себя снег и, ничего не говоря Виктору, удаляется, напоследок подмигнув мне.

Невинный жест, правда? Только почему мне от него стало жутко? Словно противостояние Виктора и Никиты только что вышло на новый уровень.

— Да ладно, просто терпеть не могу несправедливость. Кстати, я Валя.

Женщина становится рядом и заглядывает мне в лицо.

— Я Тоня. Приятно познакомится, — стараюсь улыбнуться, но замерзшее лицо живет своей жизнью.

Прохожие начинают расходиться. И чем реже становится толпа зевак, тем отчетливее я вижу, как на моем муже виснет его любовница, осыпая его ласковыми словами.

Надо же.

Словно в замедленной съёмке наблюдаю, как она берет его за руку и подносит к своим губам его сбитые костяшки. Целует и дует на рассеченную кожу.

Между нами расстояния метров пять. Я слишком отчетливо все вижу. А когда мой взгляд встречается с черным от ярости взглядом Виктора, я машинально начинаю идти куда глаза глядят.

Но в спину все равно летят обрывки его разговора с Олесей:

— Зачем ты ввязался в драку из-за нее? — брезгливо интересуется она.

— Это было делом принципа, — ветер доносит до меня твердые слова Виктора. — Вот когда разведемся, тогда пусть ее тягает кто хочет. А пока не дам позорить свою фамилию!

Глава 14. Признавайся

— Тоня, ты куда? — Валентина шагает рядом со мной, пока я ухожу с места драки, сгорая от унижения.

«Вот когда разведемся, тогда пусть ее тягает кто хочет!» — он сказал это с таким запалом, будто я какая-то гулящая женщина, которую он все эти годы благородно сдерживал.

— Не знаю.

А ведь правда? Куда я на ночь глядя иду?

— Как не знаешь? — искренне удивляется Валя.

— А вот так. Обернитесь: там мой муж обнимается с любовницей. И еще утром этого дня я понятия не имела о том, что он мне изменяет.

— И что теперь? — с чувством возмущается женщина. — Почему ты в ночь уходишь, да еще и без шапки в мороз, а? Надо было его под жопу поганой метлой и пусть катиться к своей… А какая у них разница в возрасте-то? Я ж подумала, что он ей батька.

— Большая, — пожимаю плечами, испытывая отвращение.

— От кабелюка! — с чувством произносит Валентина. — Так, милая моя, — она берет меня под руку, — что-то у тебя знакомое лицо. Мне кажется, ты сына моего учила Ваню Коротеева.

— Ой, много лет прошло с тех пор, как я преподавала, — я немного теряюсь. — Да и разве всех детей припомнишь? — пытаюсь улыбнуться.

— Мой рыжий был, — с гордостью произносит моя новая знакомая.

И как по щелчку, память выдает мне картинку рыжеволосого парнишки с вьющимися волосами и рассыпанными по лицу веснушками. Я тогда была классной руководительницей.

— Вспомнила, — улыбаюсь я. — Замечательный был парнишка. Он, кажется, увлекался самолетами, верно?

Она подтверждает мои слова и начинает увлеченно рассказывать про уже взрослого сына, который, кстати, выбрал карьеру летчика.

Валентина уговорила меня пойти к ней домой, чтобы немного прийти в себя и не получить обморожение. И, оказывается, мы соседи. Она живет в паре минут от нашего дома.

Время за разговорами о школьных годах летит незаметно.

И я четко осознаю, что мне нравилась моя работа. Зря Виктор клеветал на меня, упрекая тем, что я уже много лет сижу у него на шее. Это ложь.

Подозреваю, что он так интерпретировал мои годы в статусе домохозяйки, чтобы выставить меня в свете этакой содержанки. Так и перед любовницей можно заполучить дополнительные баллы, и избиваться от чувства вины передо мной.

Ведь я все это время сосала из него бедненького, ресурсы. А что, если я засунула свои мечты и цели в дальний уголок своей души, чтобы посвятить себя ему? Его карьере. Его комфорту.

Как же все в этой жизни бывает прозаично.

Знала бы я, чем все обернется, на лбу бы себе написала перманентным маркером, что нельзя приносить себя в жертву. Нельзя и точка.

Когда я работала в школе, мне очень нравилась независимость и возможность зарабатывать собственные деньги. Витя никогда меня не попрекал и не жалел финансов ни на какие мои хотелки, но…

Чувство свободы в груди, когда ты сама себе хозяйка, куда приятнее, чем необходимость просить деньги у мужа. Даже у такого, который никогда не отказывает.

Отсюда вытекает другой, поразительный вывод.

Я смогу без него.

Раньше же могла, когда была молода и неопытна. А сейчас, с жизненным багажом за плечами, тем более смогу.

Надо только победить заразу. Когда там мне предлагали операцию, на следующей неделе? Отлично.

Осталось оповестить о нашем грядущем разводе Настю, и справится у Маши о ее самочувствии. Пока на мои звонки она не отвечает, но прислала СМС, что завтра сама мне наберет.

Боюсь представить, как отреагирует младшая дочь. У нее темперамент как у бурлящего вулкана, и его очень тяжело взять под контроль. Слова, логика и любые другие доводы не помогают, когда в ней побеждают эмоции.

Завтра утром первым делом с ней свяжусь. Надо максимально разгрести дела перед операцией. Включая семейные проблемы.

Домой я возвращаюсь в десять часов утра. Ночевала я у Валентины, и это, пожалуй, самый сумасшедший поступок за всю мою жизнь.

Переступаю порог квартиры с чувством вины, а потом напоминаю себе, что я последний человек в этом доме, кто должен так себя ощущать.

Дома тихо. И у меня отлегает, не очень-то хочется сталкиваться с Виктором после вчерашнего.

— Тоня? — его голос заставляет меня замереть как раз в тот момент, когда я стягивала с ноги обувь.

Черт. Я даже глянула на входную дверь, прикидывая пути к отступлению.

Но если гуляет он, почему уходить должна я?!

— Чего тебе? — не скрывая в голосе раздражения, отвечаю я и торопливо снимаю с себя верхнюю одежду.

Хочется почистить зубы и сделать себе любимый кофе. Еще бы Тихонова ветром сдуло отсюда куда-нибудь подальше. Было бы просто чудесно.

— Где ты была? — он возникает передо мной как привидение. И выглядит не лучше.

Все еще во вчерашней одежде, под глазами черные мешки. Я окидываю его беглым взглядом и, ничего не ответив, пытаюсь просочиться мимо мужа в ванную.

— Отвечай, — требует он, стоит нас поравняться.

— А кто ты такой, прости? — лениво интересуюсь. – Чтобы задавать мне вопросы такого рода?

— Где ты ночевала? — его взгляд безумен, белки глаз красные-красные. — С Казанцевым тягалась?

Сначала во мне поднимается волна возмущения, а потом мне становится смешно. Он что, подсознательно сравнивает меня с собой? Видимо, да.

Что же, пусть отведает своего собственного лекарства, как говорят англичане.

— Да, у Казанцева, — пожимаю плечами и протискиваюсь между ним и стеной коридора.

— В смысле? – он не кричит, а ревет мне в спину словно зверь. – Отвечай, Тоня, или я за себя не отвечаю!

— Пошел ты… — не уверена, слышит он меня или нет, но я продолжаю идти в ванную.

Он настигает меня именно там, заполняя своей внушительной фигурой все помещение разом.

— Что вы делали?! – требует он, поигрывая желваками.

— Господи… — беру в руки тюбик зубной пасты. – Не позорься уже. Я спала за всю ночь часа два, у меня просто нет сил бороться с твоей паранойей.

Валентины постелила мне на диване, где я, не в силах сомкнуть глаз, провертелась почти до самого утра.

Глава 15. Я ухожу к ней сегодня

Господи, а ведь он действительно в это верит, судя по бешеному взгляду, что держит меня на прицеле.

— Отпусти, — хватка на запястье становится невыносимой.

Он никогда не применял ко мне физической силы и надеюсь, что до этого не дойдет.

— Ответишь правду – отпущу, — давит он. – Ну? Трахались?

— Ты озабоченный? Какое тебе дело до личной жизни своей бывшей жены?

Блефую. И почему я должна бояться его? Раз ему можно заводить себе отношения на стороне, то я-то точно имею полное право ничего ему не объяснять.

Пусть думает что хочет.

Бесится, оттого что его друг подбивает ко мне клинья? Отлично. Это мой шанс сделать ему больно в ответ. Пусть хоть на пару минут побудет на моем месте и насладится вкусом предательства.

— Значит было, — удовлетворенно кивает он и наконец-то меня отпускает, после этого отряхивая руки, будто я ему противна. — Олеся была насчет тебя права.

— Что, прости? — у меня глаза из орбит вылазят. — Что про меня может знать твоя шлюшка? Не смеши.

Несколько мгновений Виктор ничего не делает, несмотря на то, что я обозвала его любовницу.

— Не суди людей по себе, Тоня, — он удовлетворенно смотрит на меня.

Видимо, наслаждается своим оскорблением.

— Твое остроумие ни к чему, Витя. Стыдно должно быть в такие годы вести себя как безмозглый пацан. Я знаю, что тебе это не нравится, когда я это говорю, но ты без пяти минут дедушка, — это упоминание стирает с его лица ухмылку. — Даже то, что ты отказался от дочери ради своей подстилки, не отменяет этого факта. Ты фактически дед.

— А ты бабка, — его верхняя губа дергается, когда он это произносит. — И это не мешает тебе шалавиться.

— Выйди и дай мне почистить зубы.

Спорить с этим дураком, а это первый раз, когда я про себя его так называю, у меня нет ни сил, ни желания.

Не нужно быть гением, чтобы понять, чем именно он занимается. Неверные мужчины часто имеют обостренное чувство ревности, и всех вокруг спешат уличить в том, чем занимаются сами.

— Мы не закончили разговор, — он заслоняет собой дверной проем. — У тебя было с Никитой, или нет?

— Боже, — тру виски. — Ты меня утомил. Ему позвони и расспроси, если тебе так надо. А меня не трогай больше, ясно? Дай покоя.

Протискиваюсь мимо него и иду на кухню, чтобы сделать себе чашечку кофе.

Тихонов, конечно же, идет за мной. Молча садится за кухонный стол и прожигает взглядом мне спину. Я делаю вид, что не замечаю его. Кажется, это называется техникой «серый камень», когда ты не даешь человеку подпитываться своими эмоциями.

— Я ухожу к ней сегодня.

Негромко произносит Виктор. Я зацикливаюсь на этой фразе, пальцы рук начинают подрагивать, и как результат я проливаю молоко мимо чашки с кофе. Оно растекается по столешнице и капает на пол.

— Хорошо, — пожимаю плечами.

— Мне не нужно твое одобрение, Тоня. Я просто ставлю тебя в известность, — важным тоном произносит он, словно хвалится.

Молчу. Взглядом ощупываю кухню, которую знаю как свои пять пальцев, и понимаю, что что-то не так. Словно вещи не на своих местах.

Странно. Неужели Виктор решил навести здесь свои порядки? Хотя, зная его, он считает уборку бабским занятием, как и все домашние дела. Его максимум — это помыть свою кружку ил смахнуть с обеденного стола крошки.

Ладно. Потом разберусь. Может, это недосып играет шутки с моим разумом?

И тут меня бросает в пот от другой возможной причины.

Что, если… Что, если это последствие моего диагноза? Мое зрение временами подвержено изменениям. Это, собственно, и было причиной, по которой я обратилась к врачу.

Объекты то двоились, то я днями ходила с мутной пеленой перед взором. Больше всего этому подвергнут левый глаз. Я думала, это чисто глазное заболевание и обратилась к офтальмологу.
Я почему-то очень боялась диагноза «Катаракта». Одно название меня пугало, и я торопила доктора с диагнозом.

Оказывается, я боялась напрасно. Все оказалось намного хуже.

Беру кружку обеими руками, разворачиваюсь лицом к столу и, к сожалению, вижу сидящего там Тихонова.

С тихим вздохом сажусь на свое привычное место с краю.

— Все самое необходимое я уже собрал и отнес в машину, — продолжает вводить меня в курс дела муж. — Сегодня утром позвонил механик, сказал, что все починил. Вот я машину и забрал.

— А передо мной зачем отчитываешься? — делаю глоток кофе и прикрываю веки.

Как же хочется тишины и покоя. Разве я многого прошу?

— Я не отчитываюсь, — вспыхивает Виктор и раздраженно поясняет. — Просто привычка.

— Так раз ты сегодня переезжаешь, то почему еще здесь? — открываю глаза и смотрю на него поверх кружки с дымящимся кофе. — Зачем сидишь здесь со мной, когда можешь быть рядом со своей этой…

Машу рукой недоговаривая. Я настолько утомлена, что мне даже не хочется ее оскорблять, пусть она именно этого и заслуживает.

— Олеся прямо сейчас работает, — Виктор делает акцент на последнем слове. — Тебе, конечно, этого не понять, — усмехается. — Но она каждую копейку зарабатывает сама, не всем так везет с мужьями, как тебе. Огромное количество женщин пашет наравне с мужчинами, Тоня.

— Спасибо за лекцию, — левой рукой пытаюсь нащупать конфетницу, потому что она всегда стоит на одном и том же месте. Поворачиваю голову и не нахожу ее там. — Ничего не понимаю… А где конфетница?

Перевожу взгляд на Виктора, который просто убивает меня своим ответом.

— Олеся ее убрала со стола, когда прибиралась.

— ЧТО? — я подскакиваю на ноги так резко, что задеваю стол и он шатается. — Повтори!

— Я сказал, что Олеся здесь прибиралась, — скрестив руки на груди, объясняет мне Виктор. — Пока я собирал вещи, она вызвалась прибрать бардак на нашей кухне.

— Здесь не было бардака! — бью раскрытой ладонью по столу. — Вы с ней что, совсем охренели?! Я теперь, что должна есть со стола, который трогали руки твоей любовницы?!

Глава 16. Я поддерживаю отца

В ответ я не говорю ему ни слова. Он не заслужил, чтобы я тратила на него даже слова.

Брезгливо посмотрев на кружку, которую трогали руки его любовницы, я выливаю остатки кофе в раковину, а саму кружку отправляю в урну, где ей и место.

Виктор, смерив меня холодным взглядом, как и обещал, уходит к любовнице, после недолгих сборов.

Вот так вот прозаично, даже не попрощавшись со мной, словно мы не прожили вместе бо́льшую часть жизни, он открывает для себя новую страницу. В которой у него новая любовь.

Надо отдать ему должное. Он быстро собрал почти все вещи за исключением пары мелочей, и, хлопнув дверью, навсегда покинул некогда семейное гнездо.

Я наблюдала за ним из коридора, прислонившись плечом к стене.

И нет я не хотела, чтобы он передумал, или, заметив меня, испытал вину или жалость, а заодно и порыв остаться.

О нет.

Я хотела запечатлеть в своей памяти его наглую рожу. Чтобы никогда, ни-ког-да, не забывать, как он со мной поступил.

Вот лицо благодарности за двоих дочерей и годы заботы: сдвинутые нахмуренные брови и абсолютно чужой взгляд, брошенный через плечо, когда ноги уносили его за порог.

Как только он уходит, я рвусь к двери, и закрываю ее на все замки разом.

Пусть валит к своей Олесе!

Ураганом несусь на кухню, надеваю резиновые хозяйственные перчатки, беру в руки моющее средство и отмываю каждый сантиметр всех поверхностей.

Я брезгаю, аж зубы сводит.

Брезгую даже дышать воздухом, которым дышала она.

Скребу, отмываю, вычищаю каждый уголок, попутно складывая оставшиеся вещи Виктора вместе с мусором в мешки для отходов.

Пошел он. И пошла она.

Прохожусь пылесосом по коврам, протираю поверхности от пыли, добираюсь даже до шкафов и люстр.

Отмываю все. Чтобы здесь и молекулы от Виктора не осталось!

Прихожу в себя, когда мыть больше нечего. Снимаю перчатки тыльной стороной ладони и стираю со лба испарину.

Дом блестит и пахнет чистотой.

Вот только на душе у меня темно и душно.

Жаль, что нет средств, которые можно смыть с себя следы предательства.

Ближе к вечеру мне приходит странное сообщение от младшей дочери Насти. Она просит встретиться в кафе, чтобы о чем-то поговорить.

Странно это потому, что Настя не из тех, кто тянет резину. Она прямолинейна с самого детства, а тут такое.

Может, Маша рассказала ей про отца?

Я соглашаюсь на предложение дочери и в назначенное время подхожу к заведению, где она меня ждет.

Правда, мне нужно сделать несколько вдохов, чтобы набраться смелости войти, ведь место, куда меня позвала дочь, тот самый ресторан, где работает Олеся. И то же место, где Виктор избил своего лучшего друга.

Ругаю себя, что за годы прогулок и поездок мимо этого ресторана так и не запомнила названия. Я бы не согласилась прийти сюда, если бы знала, где окажусь, но ради Насти я проглатываю протест и нахожу ее за одним из столиков.

— Привет, милая!

— Привет! – она отрывается от смартфона, встает и обнимает меня. Крепко-крепко.

Я даю себе зарок, что не позволю дочери жалеть себя. Расскажу правду про себя с отцом, но не дам скатиться в излишнее сочувствие.

— Ну как ты? Как дела? – начинаю издалека я, а сама прикидываю, каковы шансы, что среди столиков прохаживается Олеся.

И если да, то вдруг у нее хватит смелости подойти к нашему столику?

Как отреагирует дочь?

Я только представляю себе это в теории, а сердце уже начинается биться со скоростью двести ударов в минуту.

Настя не отвечает. Тонкие пальчики отстукивают нетерпеливый ритм на ламинированном меню ресторана.

— Что у вас с папой? – она поднимает взгляд на меня.

И это взгляд Виктора. Напористый, открытый.

Я вздыхаю. Что ж, разговор развивается стремительно.

— Мы расстались, — улыбаюсь через силу. – Но за меня можешь не переживать, я нормально это восприняла, милая, — накрываю ее прохладную ладонь своей. – Наш брак изжил себя. Развод был неизбежным, и мы оба это понимали.

По мере того, как я говорю, рука дочери начинает содрогаться. Я поднимаю взгляд и вижу, как теперь дергаются аккуратные плечи, обтянутые толстой тканью голубого свитера.

Когда на стол падают две крупные слезы, я начинаю тормошить дочь.

— Милая, ты что? – ласково спрашиваю я, прекрасно понимаю, что так ее расстроило.

Хочется прибить Тихонова за ее слезы.

— Все хорошо, — она спешит вытереть лицо и смотрит мне в глаза.

Что-то в ее взгляде не дает мне покоя. Пока никак не пойму что именно.

— Точно?

— Да, мам, просто… — она прочищает горло и выглядит так, словно ей тяжело произнести то, что рвётся наружу.

Она наливает себе в стакан воды из графина и делает глоток.

— Давай закажем что-нибудь? – вдруг меняет тему она.

— Настюш.

— А?

— Я тебя знаю. Причем куда лучше, чем ты думаешь.

У нее взгляд загнанного зверя. Я боялась, что дочь будет меня жалеть, а она выглядит так, словно… словно боится меня.

Но ведь этого не может быть.

Еще больше настораживает то, что вместо того, чтобы встретиться у нас дома, она выбрала нейтральную территорию. И этот как раз таки подтверждает мое предположение.

Настя не хочет оставаться со мной наедине.

— Мам, — ее губы дрожат. – Ты правда не расстраиваешься из-за того, что папа ушел от тебя к Олесе?

— Правда.

Я утвердительно киваю, а потом осознаю, что Настя знает всю правду, как есть. Но ведь я не вводила ее в курс дел, и имени любовницы отца точно не называла.

— А откуда ты все это знаешь? – я озадачена не на шутку, спину окатывает волна жара.

— Папа мне все рассказал, — она рвано вздыхает. – И, возможно ты посчитаешь меня предательницей, но я поддержала отца в его решении.

Глава 17. Я устала жить ради других

Я смотрю на дочь и ласково ей улыбаюсь. Я так делала всегда, с самого детства, чтобы между мной и дочерями выработалось доверительная связь.

Безустанно твердила, что доверие — это основа семьи, а тайны могут быть разрушительными.

Я до сих пор так думаю.

Но, пусть простит меня бог, лучше бы Настя скрыла от меня свое признание!

Потому что слышать, что твой взрослый ребенок поддерживает отца, который ушел к любовнице — невыносимо. И дело не в том, что он разбил мне сердце, отнюдь.

Просто сам поступок — переметнуться от одной женщины к другой вызывает у меня отторжение. Мне кажется, что на такое способны только скверные мужчины, похотливые самцы, не созданные для семьи.

Значит, и мой был таким, а я в нем души не чаяла? Оказывается, любовь действительно делает тебя слепым.

Я все еще улыбаюсь, видимо, слишком долго, что аж скулы сводит. Глаза застилает мутная пелена слез.

— Прости, — беру со стола салфетку и промачиваю уголки глаз от скопившейся влаги.

— Мам, не плачь, — Настя смотрит на меня виновато. — Мне больно видеть тебя такой.

— Все хорошо, — сминаю салфетку в ладони и смотрю на дочь. — А почему ты для встречи выбрала именно это место?

В моем вопросе нет крамольного подтекста, и задаю я ей этот вопрос спокойно, с улыбкой на лице, однако Настя белеет на глазах.

— На то была причина, — бесцветно отвечает она. — Давай закажем что-нибудь? Я лично очень проголодалась.

— Давай, — беру меню и выбираю первое попавшееся на глаза блюдо. Мне не до еды.

Настя с излишним усердием штудирует меню, и то и дело, поглядывает в зал, словно кого-то ожидает здесь увидеть.

— Тебе нравится, как здесь готовят? — захожу издалека, потому что меня заживо сжирает отвратительное предчувствие. — Или, может, тебе нравится персонал?

На последнем слове пальцы Насти намертво впиваются в меню. Она поднимает на меня взгляд и поджимает губы.

— Олеся здесь работает, — выпаливает она, словно ей было невмоготу больше скрывать это. — Я хочу тебя с ней познакомить, но не уверена, она уже на работе или еще нет…

Сказать, что я в шоке от такой инициативы своей дочери — это не сказать ничего.

— Милая, — стараюсь подобрать правильные слова, но у меня плохо получается, — а почему ты решила, что притащить меня сюда – хорошая идея?

— Потому что не люблю скандалы, — пожимает плечами Настя. — Я не хочу, чтобы ты ненавидела ее, а она тебя. Вы обе по-своему хорошие люди, — свысока рассуждает она.

— Что прости? — мой голос пролетает над потолком помещения, несколько посетителей оборачиваются, и я понижаю голос: — Как у тебя язык поворачивается такое говорить, Настя?

— Я что-то не то сказала? — искренне удивляется дочь. — Или то, что она полюбила моего отца и это взаимно, автоматически делает из нее злодейку? Я так не думаю.

— Ты забываешь важную деталь, — я так сильно и зло сминаю салфетку в руке, что она превращается в твердый шарик. — Речь про обман, который бог знает сколько длился у меня за спиной!

— Любовь не спрашивает разрешения, мам! — возмущается дочь.

Мне очень хочется возмутиться, поспорить с ней, настоять на том, что она еще совсем юна. И именно поэтому заступается за некую «любовь», которой должно быть все простительно.

А я, хоть убейте, не верю в любовь, которая начинается с грязи, вроде предательства жены или мужа. Переписки сидя в туалете, тайные встречи и тонны вранья. Тонны.

— Помимо любви, Настя, — я наклоняюсь над столом, — есть еще и другие, не менее важные вещи. Например: уважение, честь и достоинство. Ничего не мешало Вите сначала развестись со мной, а потом строить любовь с кем угодно. Ты умная девочка. Скажи, разве я сейчас не права?

Мне необходимо достучаться до дочери. И не для того, чтобы настроить ее против отца — я бы до такого не опустилась. Просто я не хочу, чтобы она в своих решениях руководствовалась моделью поведения отца.

— Думаешь, папе с Олесей было легко? — ее встречный вопрос меня добивает. — Они, между прочим, про тебя думали, мам. И не тебе одной сейчас тяжело от сложившейся ситуации.

Я откидываюсь на спинку стула, подношу к губам стакан с водой, про себя отмечая мелкую дрожь в пальцах.

Я не знаю, что мне сейчас думать. Я не понимаю, почему моя дочь защищает интересы мужчины, который мне изменил, и говорит о воображаемых переживаниях его любовницы?

Я в аду.

— Мам?

— Да, милая.

— Давай я познакомлю тебя с Олесей, м? — и в ее глазах горит надежда на то, что я соглашусь. — Пожалуйста. Сделай это ради меня.

Она тянет вперед руку и накрывает мою ледяную ладонь своей. Заботливо гладит, ожидая моего ответа.

— Настюша, я…

Я устала жить ради других. Устала. Даже здоровье не выдержало и подвело, именно из-за нагрузки, из-за рамок, в которые я была загнана столько лет.

Я так много терпела, так много старалась, ущемляла себя даже в эмоциях. Отдавала себя всю мужу и детям.

Как итог, муж и дочь считаю меня тряпкой. Один позволяет любовнице убираться в моем доме, а другая берет на себя миссию помирить меня с девкой, которая прыгнула в постель с женатым мужчиной.

Видимо, я и правда была очень удобной. Настолько, что меня принимают за коврик, о который можно легко вытереть ноги.

— А вот и Олеся! — дочь объявляет это с самой настоящей радостью, ее глаза загораются. — Давай я ее позову к столику?

Нет. Я вибрирую от сильнейшего чувства отторжения. И молча, как завороженная наблюдаю за непостижимой мне реакции дочери.

Почему она искренне радуется?

— Настя… — взываю к ней.

Я отказываюсь верить в происходящее.

— Олесь, дуй к нам! — она машет рукой, подзывая к нам любовницу Вити.

Глава 18. Торжество подлости

— Настя! — я вырываю руку, и дочь наконец-то обращает на меня внимание. — Что ты себе позволяешь?

Если на любовницу отца дочь смотрела с восхищением, то мне достается взгляд, полный обиды.

— В современном обществе люди после расставания дружат! — начинает спорить дочь. — А ты, из-за гордыни решила закрыться от всего мира и расколоть семью надвое только потому, что у тебя есть женская обида на папу!

Пока дочь говорит, я медленно поднимаюсь на ноги, набрасываю на плечо сумочку.

— Если ты сейчас убежишь от этого разговора, мам, то я буду думать, что права. Останься и прояви свою мудрость. Ты же умная женщина, зачем этот фарс? Олеся не кусается, она нормальная девчонка, — дочь пытается меня убедить. — Правда.

— Милая, — сжимаю ремешок сумки до скрипа. — Я понимаю, что у нового поколения свои понятия, но я не буду изменять своим принципам и ценностям.

— Мам, посмотри на эту ситуации со взрослой позиции, — Настя тоже встает и продолжает спросить.

Отступать — это не про нее.

— Дочь, хватит, — мягко выставляю вперед руку. — Разговор окончен. Я не буду общаться и тем более играть в дружбу с любовницей твоего папы. Двери моего дома для тебя всегда открыты, обязательно заходи, но прошу. Тему личной жизни своего отца оставляй за порогом, договорились?

— Ты усложняешь вещи, — укоризненно качает головой дочь. — Я позвоню, хорошо? — она обнимает меня на прощание, и я ухожу.

Когда твое сердце разбивает любимый мужчина, с которым ты собиралась встречать старость — это одна боль.

Но когда это делает твой ребенок… Я поднимаю лицо к небу, зайдя за угол ресторана. Не хочу, чтобы слезы обиды выкатились из глаз.

Глупо обижаться на родных детей, пусть даже взрослых. Глупо же? Умом понимаю, что да, но сердце горит в пламени такой силы, что грудь печет.

И ведь зная Настю, я никогда не смогу объяснить ей, кто такая Олеся, пока она сама не сформирует о ней мнение.

Жизненный опыт не выразишь парой слов. А ведь именно он и подсказывает мне, что никаких восторгов Олеся не стоит хотя бы потому, что она закрутила роман с женатым.

Хоть убейте, и да, я старой закалки, но уводить мужа их семьи - это последнее дело. Витя тоже хорош, я совершенно не снимаю в него ответственности.

Увести можно только того мужчину, который внутренне уже давно расстался с женой, просто повода уйти не было. Как бы горько ни было это осознавать.

Немного придя в себя, я подхожу к светофору и жду момента, когда можно будет перейти дорогу.

Над разговором с Настей я подумаю потом. Возможно, я и правда в чем-то не права и мыслю не так, как современные девушки, но одно я знаю точно — дружеское общение с Олесей унизило бы меня еще больше.

Наступаю на зебру, прохожу треть дистанции и понимаю, что у меня начинается приступ.

Боже, как не вовремя!

Картинка расслаивается и начинает плавать, отчего я сразу же теряю ориентацию и, видимо, начинаю идти не туда, потому что водители начинают недовольно мне сигналить.

Что мне делать? Что делать, если я не знаю, куда идти. Вернее — не вижу.

— Помогите! — сдавленным голосом произношу я, но кто услышит, ведь я посередине дороги.

Ужас накатывает быстро и удушающе. Я останавливаюсь, чтобы не броситься под колеса, и решаю переждать. Приступы не длятся долго, минута-полторы максимум, а потом зрение обретает прежнюю остроту.

Машины сигналят.

Водители кричат гадости.

— Антонина, стойте! — в спину летит голос… о боже… только не это. — Тоня, вы меня слышите! Уйдите с дороги, вас сейчас собьют! — кричит мне Олеся. — Тоня, вы самоубийца, я не пойму? Или концерт для дочери устроили, чтобы вас пожалели, а?

Как стыдно, хочется провалиться под землю. Не хочу, чтобы эта гадюка видела меня такой. Она уже без суда и следствия обвиняет меня в том, что я решила надавить на жалость Насте.

— Настя вас не видит, — Олеся совсем рядом. — Можете не ломать комедию, ни один водитель в здравом уме даже не заденет вас. Уйдите уже с дороги! — она берет меня за предплечье, вижу ее размытый силуэт.

— Не трогай меня! — одергиваю руку. — Уходи, мне не нужна твоя помощь.

Даже не знаю, как я так проговорилась. Так еще такой, как она! И приступ это, как назло самый долгий из всех, что у меня когда-либо были.

— Помощь? — в ее голосе слышится торжество подлости. — А что у вас за беда? — обманчиво ласково интересуется она и щелкает пальцами у меня перед лицом. — Вы очки потеряли? Хотя погодите, вы же не носите очки. Так контактная линза выпала?

У меня губы не двигаются, словно срослись.

Оказаться беспомощной перед этой женщиной — удар ниже пояса. Я словами не могу описать унижение, которое меня сковывает все сильнее.

— Эй, — она снова щелкает у моего лица пальцами. — Вы в астрале, тетя Тоня, а? — ерничает она и начинает ржать.

Слышу звук резкого торможения рядом с собой, а потом из машины кто-то выходит. Судя по стуку каблуков об асфальт — это женщина.

— Тоня, боже мой! Тебе плохо?

И всё-таки бог на свете есть. Женщина, которая остановилась Ольга Кузнецова, моя врач, которая наверняка сложила два плюс два и уже знает, в чем дело.

— У меня приступ, — глухо произношу, в слабой надежде, что любовница мужа не услышит.

— Так, а вы отойдите! — как я понимаю, доктор указывает Олесе. — Не на что тут смотреть! — недовольно ругается она и подводит меня к своей машине. — Тонь, давно зрение село?

— Пару минут как, — не знаю, откуда у меня берутся силы, чтобы держаться.

— Плохо, — подтверждает мои мысли Ольга Кузнецова. — Это прям плохо.

— Почему? — сажусь на заднее сиденье и чувствую, как зрение снова возвращается в цельное и привычное.

— Глазные нервы очень чувствительны. Не дай бог, эта зараза заденет их хоть чуть-чуть… — доктор делает паузу, — и тогда зрение тебе уже никто не вернет.

— Мне уже лучше, — произношу онемевшими губами, и взглядом слежу за тем, как Олеся, виляя пятой точкой, семенит обратно на место работы.

Глава 19. В больнице

— Риск осложнений? — повторяет мой вопрос врач-нейрохирург.

Это высокий мужчина, на вид лет сорока. Надо отдать ему должное, разговор, который происходит между нами уже некоторое время, он выдерживает с поразительным терпением.

Потому что я спрашиваю его просто обо всем. Я боюсь операции, а время, как назло, тянется.

Маше я отправила сообщение, в котором объяснила, что буду занята ближайшие пару дней. Выдумала историю, про подружку которой нужно помочь на даче, а там, мол, плохая связь. Маша поверила и попросила не пропадать. Читая ее СМС, я жевала нижнюю губу, чтобы отогнать слезы.

Насте я отправила такое же сообщение. Она его прочитала и до сих пор ничего не ответила. Может, занята?

— Риск средний, ближе к высокому, — спокойно поясняет врач, выдергивая меня из размышлений о дочерях.

Ради них я должна перенести эту операцию без осложнений. Все, чего я хочу, это позвонить им после того, как отойдет наркоз, и сказать им как сильно я их люблю.

Пытаюсь выгнуть губы в линию улыбки, чтобы показать врачу свою благодарность за его поддержку. И не могу.

Но как можно улыбаться, когда прямо сейчас у меня в голове сидит бомба замедленного действия? Я до сих пор не могу в это поверить. И не поверила бы, но симптомы говорят сами за себя.

Кстати, нейрохирург сказал, что приступы нарушения зрения сыграли мне на руку, потому что иначе это заболевание протекало бы бессимптомно.

Обычно оно обнаруживается, когда наступает нарушение критического мышления, либо же резкое падение зрения, заторможенность, и другие симптомы, указывающие на то, что нарушена работа головного мозга. И некоторые изменения к тому моменту уже нельзя отмотать назад.

Мне страшно.

Я одновременно и дико боюсь предстоящей операции, и не могу дождаться, чтобы эту заразу навсегда извлекли из моей головы.

— К вам посетители, — оповещает меня медсестра, когда я уже в палате, прокручиваю в голове беседу с врачом.

Сначала я думаю, что она обращается к кому-то другому, ведь я держу свою болезнь в секрете, и ни одна живая душа не знает о том, что я здесь.

Но стоит мне осмотреться по сторонам, я убеждаюсь, что в палате кроме меня больше нет никого.

— Вы уверены? — робко уточняю, и на всякий случай привожу в порядок волосы и поправляю больничный халат.

— Да, Антонина. К вам муж Виктор пришёл с вашей дочкой. Приемные часы вот-вот заканчиваются, так что у вас минут пять-десять, не больше. Я их предупредила, а они всё равно настаивают, чтобы вас увидеть.

Неужели это Виктор с Настей? Это совершенно точно не Маша, потому что у нее во время токсикоза до того обострился нюх, и она напрочь не переносит больничный запах.

Но как они узнали?

Кто рассказал?

— Пусть проходят, — отвечаю медсестре, и та, кивнув, уходит.

С другой стороны, неважно, как они узнали. Я даже чувствую небольшое облегчение, ведь не придется ложиться на операционный стол с грузом того, что я скрыла от своей семьи такое.

Вскоре я слышу шаги. Вернее, стук шпилек о больничный кафель. И это заставляет меня поморщиться в непонимании.

Ведь мои дочери не носят шпильки. Зато их носит…

— Олеся, ты ведь меня разыгрываешь, да?! Если бы у Тони была болезнь, я бы точно был в курсе, — раздается из коридора возмущенный голос Виктора.

Это она! Это она каким-то образом разузнала, где я и ведет сюда моего мужа.

Зачем? Что происходит? В бессилии комкаю в ладонях простынь, на которой сижу.

И что хуже всего я не знаю, куда мне деться. Паника охватывает тело, я остаюсь неподвижно сидеть на больничной койке, когда дверь вдруг распахивается.

— Тоня? — удивление в голосе Виктора искреннее. — Что ты здесь делаешь? Я думал, Олеся меня разыгрывает.

И тут из-за его плеча выплывает его любовница. Вижу, что она постаралась над своим внешним видом. Вечерний макияж, прическа, укороченная белая шубка, кожаные легинсы и остроносые сапоги на шпильке.

Жуя жвачку, она окидывает меня торжествующим взглядом и лоснится к Виктору.

Он стоит как вкопанный. Кажется, что мы одинаково шокированы увидеть друг друга в больнице.

— Виктор, здравствуй, — выпрямляю спину и надеваю на лицо приветственную маску. Ни за что не покажу ни одному из них, насколько я сейчас уязвима. — не ожидала вас здесь увидеть. Спасибо, что проведал, — намеренно игнорирую Олесю. — Но как медсестра уже объяснила, время посещений заканчивается, и тебе уже пора…

— Что с тобой? — брови Виктора сходятся на переносице.

Он скрещивает руки на груди и тем самым, скидывая с себя руку Олеси, но не замечает этого.

— Ты чем-то болеешь? Это серьезно? Просто так в больницу не ложатся. Давно ты от меня это скрывала? — на меня обрушивается шквал вопросов.

— Я не обязана перед тобой отчитываться. И уж тем более не буду этого делать при твоей любовнице.

А Олеся, кажется, только и ждала, когда я упомяну ее. И теперь, когда я и Виктор смотрим на нее, она занимает сцену.

— Дорогой, а хочешь, я расскажу тебе, что ото всех вас скрывает твоя пока еще жена? — она говорит это с триумфом, и я понимаю, что она действительно знает.

Но откуда? Откуда?!

— Олеся, хватит, — осекает её мой муж. — Тоня, я жду ответа от тебя.

— Пусть твоя любовница выйдет.

— Олеся, — он поворачивается к ней и кивают в сторону двери.

Ее накрашенные глаза округляются.

— Нет, я хочу увидеть твое лицо, когда ты узнаешь правду! — капризничает она, на что я только мотаю головой.

Витя, кого ты себе нашел? Бесчувственную куклу с каменным сердцем.

— Олеся! — рявкает он, после чего она недовольно надувает губы и семенит к выходу.

На пороге она вдруг застывает, словно прикидывает, что делать дальше. А потом поворачивается к нам и говорит:

— У твоей старой жены опухоль мозга. Я точно знаю, у меня в регистратуре работает подружка, она и нашла для меня нужную историю болезни. Завтра утром Антонине вскроют череп, чтобы вырезать кусок мозга. Приятной беседы, — договорив, она бросает на меня полный триумфа взгляд и исчезает в дверном проеме.