Развод. Начну с начала

РАИСА. 1 глава

Мобильный телефон вибрирует в сумке.

Опять, наверное, какое-нибудь рекламное уведомление... ничего, подождет немного, сначала добегу до кондитерской, а то всю уже снегом запорошило...

Ноябрьский снег – самый противный: мокрый, липкий, никакое непромокаемое пальто от него не спасает.

Да еще и холод этот, ветер, тучи... бррр!

Но ничего: главное, что на душе тепло и светло.

У мужа завтра день рождения, юбилей, пятьдесят лет.

Даже не верится!

Давно ли мы были юными, зелеными, двадцатилетними, давно ли познакомились и полюбили...

Большой праздник будет. Банкет в ресторане. Семья. Друзья. Коллеги. Много речей и подарков.

И торт будет, огромный, по спецзаказу, чтобы всем досталось по кусочку.

Но все это – вечером.

А до этого, как только пробьет полночь, я планирую первой поздравить мужа, первой сказать ему свои пожелания, первой признаться, как люблю его и ценю... Вот и бегу в кондитерскую у дома, чтобы купить его любимые медовые пирожные и две свечки с цифрами «пять» и «ноль».

Возможно, это ребячество, возможно, это не пристало нам, готовым вот-вот разменять шестой десяток, но мне так хочется сделать ему сюрприз, порадовать...

На пороге кондитерской я сначала отряхиваюсь от снега: он запорошил вязаную шапку, забился за воротник пальто.

Стучу ногами друг о друга, чтобы очистить сапоги.

Потом наконец иду к витрине.

Вечер, восемь часов, выбор небольшой, но я заранее позвонила, попросила оставить для меня медовые пирожные... пришла бы раньше, но на работе была вторая смена, закончила я только в семь – и сразу сюда через заснеженную Казань...

– Добрый вечер, – сразу узнавая, улыбается мне продавец-кондитер, милая девушка лет двадцати пяти, Кира, кажется... близорукость не позволяет мне рассмотреть на бейджике ее имя, чтобы убедиться, что я правильно помню, а очки я забыла на работе. – Как и просили, оставила для вас два медовых пирожных.

– Добрый вечер, – отзываюсь я. – Спасибо огромное!

Девушка протягивает мне пластиковый контейнер:

– Вот, я уже упаковала.

– Благодарю! А можно мне еще свечки, пожалуйста? С цифрами «пять» и «ноль».

– Да, конечно, сейчас...

Пока она ищет нужные цифры, я наконец достаю телефон, чтобы посмотреть, что за уведомление пришло...

Оказывается, это сообщение от мужа.

Он пишет:

«Милая, ужинай сегодня без меня. Приеду только под утро, работы навалом. Сама понимаешь: выставка».

Да, это правда: у Игоря через неделю именная выставка картин в галерее современного искусства... как раз в честь его юбилея.

И он сейчас усиленно к ней готовится, пропадает в мастерской днями и ночами... я уже привыкла и все понимаю, но сегодня... как же так! Как же мой сюрприз в полночь?!

К тому моменту, как я расплачиваюсь и выхожу обратно на заснеженную улицу, в моей голове созревает план: ближе к полуночи поехать к Игорю, захватив с собой пирожные и свечи.

Работа работой, но сюрприз должен состояться!

Так я и поступаю.

После одиннадцати вечера снегопад усиливается, цены на такси взлетают до каких-то космических высот, но я все равно вызываю машину и еду в центр, где находится мастерская мужа.

Прежде чем постучаться в помещение, которое он снимает, я отряхиваюсь в коридоре от снега, открываю контейнер с пирожными, втыкаю в одно цифру «пять», в другое – цифру «ноль», и щелкаю зажигалкой, которую прихватила с собой.

Потом вдруг замечаю, что дверь в мастерскую открыта...

С любовью думаю про себя: ну Игорь, ну растяпа! У него ведь тут дорогие мольберты, холсты, кисти, краски, а он...

Ну ничего, об этом мы потом поговорим, а пока...

Я захожу внутрь, предвкушая его удивление, радость и благодарность.

И замираю на пороге, слыша в глубине мастерской мелодичный женский голосок:

– Игорюш, мась, без трех минут полночь, пора наполнять бокалы... Раз уж я не могу провести с тобой весь твой день рождения, дай хотя бы эту ночь сделаю незабываемой...

Потом – хлопок вытаскиваемой из узкого горлышка пробки.

Потом – звук наливаемого в бокалы напитка.

А потом – звуки поцелуев.

2 глава

Умом я понимаю: мой муж сейчас там с какой-то другой женщиной.

Но сердце не верит, отрицает всеми силами.

Мой Игорь мне изменяет?! Нет, невозможно!

У нас ведь в следующем году жемчужная свадьба – тридцать лет совместной жизни!

Игорь недавно сказал, что уже планирует для нас круиз по Средиземному морю с остановками в Риме, Неаполе, Санторини и Измире.

Разве он стал бы делать это ради нелюбимой женщины?!

А наши дети?!

Старшая, Ната, три года назад подарила нам внучку, Игорь был так счастлив, сказал, что она похожа на меня!

Младшие, близнецы, Саша и Костя, в мае заканчивают одиннадцатый класс, у них сейчас сложный период – неопределенность, неуверенность в себе, бунты против системы, – и муж с таким терпением принимает это...

Мне казалось, что у нас все хорошо!

Любовь, доверие, уважение, большая счастливая семья, дом – полная чаша...

И вдруг – измена?!

Нет, нет, нет...

Я невольно отступаю обратно к двери, через которую вошла... прислоняюсь к ней спиной, чтобы не упасть, потому что перед глазами словно туман появляется.

А женский голос тем временем снова доносится до меня с другого конца мастерской:

– Полночь, ура-ура! С днем рождения, мась, с юбилеем!

– Спасибо, – говорит в ответ голос моего мужа, развеивая мои последние дурацкие, наивные надежды о том, что там, может быть, каким-то чудом не он, а другой мужчина... – Я так люблю тебя, детка!

Детка?! Меня он никогда не называл деткой... И как же пошло, как же вульгарно это звучит из уст пятидесятилетнего мужчины!

– И я люблю тебя, – щебечет его любовница. Потом я слышу звон бокалов. – Будь счастлив. Конечно, ты уже счастлив, потому что у тебя есть я, но... я знаю способ, как сделать тебя еще счастливее! – она делает паузу, а потом ее флиртующий тон сменяется наигранно-обиженным: – Когда ты уже разведешься со своей курицей?!

Курица – это я, что ли?!

Щеки пылают от обиды, разочарования и стыда...

И почему мне стыдно?! Ведь это мне изменяют, а не я!

Может быть, потому, что я не замечала в муже никаких перемен, была уверена, что между нами все по-прежнему, была наивной слепой дурой, а он тем временем...

– В следующем году, как раз перед годовщиной свадьбы, – говорит Игорь. – Придется потерпеть, детка: не хочу портить семье новый год.

– Ммм... – я не знаю, как выглядит эта девица, но почему-то живо представляю себе, как она обиженно дует губки.

Интересно, сколько ей лет?! По голосу – точно не больше тридцати...

Значит, мой муж изменяет мне с малолеткой!

– Не расстраивайся, – упрашивает он ее. – Зато в мае мы с тобой поедем в круиз по Средиземноморью.

Вспыхиваю еще сильней.

Так вот, значит, кого ждут Рим и Измир!

Не меня – его любовницу!

Интересно, когда он обещал мне это путешествие, он уже знал, что на самом деле поедет туда с ней?!

Голоса снова сменяются звуками поцелуев, и я прекрасно понимаю, что будет между ними дальше.

Не желая больше это слушать, не желая мешать им, я просто тихонько выхожу за дверь мастерской, спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу.

Забавно, что свечи до сих пор горят... но ветер сразу задувает их.

Я швыряю пирожные в ближайшую урну, а потом подставляю лицо ветру и снегопаду.

Может быть, так хоть ненадолго получится притвориться, что я не плачу, что это просто снежинки тают на моих щеках.

3 глава

Домой я возвращаюсь разбитой, опустошенной.

На автомате, на силе простой привычки принимаю душ, одеваюсь в домашнее, потом разогреваю в микроволновке овощное рагу и заставляю себя поесть, просто чтобы заполнить желудок.

Включаю в гостиной телевизор, щелкаю пультом, переключая каналы, пытаюсь как-то отвлечься, пытаюсь думать о чем-то другом, просто чтобы не сойти с ума в этой большой пустой квартире, но мысли все равно снова и снова возвращаются к тому, что я узнала в мастерской мужа...

Обида и стыд снова накрывают с головой.

Какой бы, наверное, нелепой, жалкой я была, если бы они обнаружили мое присутствие, если бы выглянули из-за угла и увидели меня с этими дурацкими пирожными и зажженными свечками...

Сюрпри-и-из!

Что бы сказала тогда эта девица?!

«Ой, смотри, мась, твоя курица пришла тебя поздравить! Только вот она еще не знает, что тебе больше не нужны ни ее поздравления, ни ее любовь... И что в круиз ты поедешь не с ней, а со мной!»

Я до боли давлю на виски пальцами, пытаясь вытряхнуть из головы эти дурацкие мысли и эти дурацкие слова, которые она никогда не говорила...

Но наверняка сказала бы, увидев меня...

В воздухе повисает немой гнетущий вопрос: что же мне теперь делать, когда он вернется?!

Сообщить, что все знаю, и чтобы он выметался из квартиры, жил у любовницы, или в мастерской, или где угодно еще?!

А может, не ждать, когда он придет, и уйти самой?! Просто собрать вещи и переехать к маме... или к старшей дочери...

Но как же младшие?!

Саша и Костя сегодня ночуют у друзей, утром вернутся – а меня нет... Появятся вопросы, правда быстро выплывет наружу.

А может, сделать, как он?! Не расстраивать семью, не портить праздник?! Притвориться, что все нормально, что я ничего не знаю?!

Не до нового года, конечно, столько я в этой лжи жить не собираюсь.

Но день... всего один день!

Не ради него – ради детей и ради самой себя.

Потому что если я выгоню Игоря из дома, уйду сама или не приду на празднование юбилея, все быстро догадаются, в чем дело, начнутся сплетни, пересуды, шептания за спиной и показывания пальцем, дети будут растеряны, как и я, а я сама буду вынуждена обсуждать это все с Марией Викторовной, матерью Игоря, и другими родственниками...

Но я не хочу. Слишком быстро.

Мне нужно немного времени, чтобы прожить, принять это внутри себя, подготовиться морально к разговору с Игорем и с детьми.

Да, решено: один день.

Чтобы юбилей, который мы ждали несколько месяцев, не был испорчен, чтобы гости произнесли заготовленные тосты и подарили подарки, чтобы не пропал торт, дизайн которого придумывали мы с Натой, чтобы маленькая Миланочка потанцевала на дне рождения деда...

А потом – развод.

Прощать предательство я не собираюсь.

В тяжелых мыслях я засыпаю только под утро, но поспать не успеваю: возвращается Игорь.

Я слышу, как он осторожно крадется от входной двери к двери ванной комнаты, чтобы не разбудить меня.

Потом включается вода: он принимает душ.

Еще через несколько минут, чистый, тщательно смазанный своим любимым лосьоном – возможно, чтобы перебить оставшийся аромат женского парфюма, – он приходит в спальню и ложится в одну постель со мной.

Меня это откровенно коробит: лежать с ним рядом.

Я понимаю, что больше не усну.

Поэтому, когда засыпает Игорь, я осторожно поднимаюсь и выхожу из спальни на кухню, чтобы встретить там рассвет с чашкой крепкого черного кофе.

Еще через час возвращаются веселые и, кажется, не спавшие всю ночь Саша и Костя.

– Ма, в школу сегодня не пойдем, – заявляет Саша.

– Да, надо отоспаться, ночка была огонь, – поддакивает ей брат.

Я качаю головой и вздыхаю: не нравится мне это. Почти закончилось первое полугодие одиннадцатого класса, летом ЕГЭ и поступление в университеты, а они ведут себя, как беспечные подростки, периодически прогуливают уроки и как будто бы вообще не беспокоятся о будущем...

Но сегодня у меня просто нет моральных сил на нравоучения, так что я просто даю им выпить по йогурту и отправляю по своим комнатам, а сама возвращаюсь на кухню.

Раз уж я все равно не сплю, можно что-нибудь почитать...

– Милая?!

Я вздрагиваю от голос мужа и поднимаю голову.

Оказывается, я уснула сидя, упав головой прямо на раскрытую книгу.

– Прости... – шепчу сонно.

– Ты в порядке? – спрашивает Игорь, и в его голосе столько заботы и участия, что легко было бы забыть о вчерашнем, но я не могу.

Он поглаживает меня по спине, и я инстинктивно отстраняюсь:

4 глава

– Ни в чем, – отвечаю быстро. – Просто надо умыться и зубы почистить. Потом сделаю нам поздний завтрак.

– Очень поздний, – усмехается добродушно муж и показывает мне на настенные часы: уже полдень.

Как же хорошо, что у меня сегодня выходной!

Есть время хоть немного прийти в себя...

– Тебе сегодня не надо в мастерскую? – спрашиваю я.

Вообще, мы обговаривали, что сегодня до начала банкета он проведет время с семьей, но вдруг что-то изменилось?!

Вдруг он решил, что его любовница-малолетка важнее не только меня, но и его собственных детей, которые вот-вот будут его поздравлять?!

– Нет, не надо, – отзывается Игорь, глядя на меня удивленно: мол, ты чего, обсуждали же...

– Ладно, – я киваю и иду в ванную комнату приводить себя в порядок.

На моем лице – вся тяжесть последних переживаний и бессонной ночи.

Под глазами – синие круги, над глазами – набухшие отекшие валики...

Щеки тоже отекли, а кожа лоснится жирным блеском, можно рассмотреть каждую пору...

Да уж, сорок девять – это не девятнадцать и даже не двадцать девять.

Когда-то в молодости можно было не спать всю ночь, гулять по прекрасной ночной Казани от заката до рассвета, веселиться, уплетать конфеты за обе щеки, а потом поспать перед учебой или перед работой часов пять – и все, снова огурчик! Свежая чистая кожа, никаких отеков, ни одного лишнего килограмма, сила, энергия, жизнь!

А теперь...

Смотрю через зеркало прямо в свои грустные, потухшие глаза.

Да, я неидеальна.

Я уже не так хороша, как когда-то давно.

Но разве это удивительно?!

Я выносила и родила троих детей! Кормила их грудью, таскала на руках, не спала ночами, когда у них были колики или резались зубы.

Водила их в детский сад и школу, учила с ними уроки, воспитывала, готовила завтраки, обеды и ужины.

Еще и на работу ходила!

Со старшей, Натой, всего год в декрете провела.

С младшими гораздо дольше, почти десять лет, потому что у мужа тогда уже дело в гору пошло, картины наконец стали продаваться, стали проходить первые выставки и аукционы...

Но все равно: дети, работа, готовка, стирка и уборка, а еще банальное течение времени – все это не делает женщин моложе и прекраснее.

Годы идут, красота и здоровье утекают, как вода сквозь пальцы...

Но я думала, что остаются любовь и верность.

Теперь оказывается, что и их больше нет.

Я вытираю со щек слезы и забираюсь в душ, потом чищу зубы, расчесываюсь.

Когда возвращаюсь в кухню, оказывается, что Саша уже проснулась.

– А брат твой где? – спрашивает у нее Игорь.

– Дрыхнет еще, – отзывается дочь. – Пусть потом сам отдувается тогда. С днем рождения, па! Люблю тебя!

Они обнимаются, и она дарит ему какой-то сверток.

Муж разворачивает: оказывается, там новая электробритва.

– Сама заработала, – хвастается дочь. – Спецом подработку взяла после школы... а вы и не знали!

– Саш, – зову я ее. – А ты чего сейчас решила подарить? Вроде же решили, что будем дарить подарки в ресторане, на банкете...

– Да ну, – она пожимает плечами. – При куче народа, чтобы все пялились... не хочу.

Костя встает через полчаса. Он тоже поздравляет отца, но подарок обещает подарить во время банкета.

Потом приезжает с мужем и дочкой Ната, наша старшая.

В итоге, я встаю за плиту готовить уже не завтрак, а полноценный обед – на всех сразу, – и это, если честно, даже хорошо: помогает отвлечься.

Забрасываю в пароварку замороженные овощи – кабачки, морковку, брокколи, фасоль, – натираю сыр, разогреваю сковородку и раскладываю на ней картофельные зразы с грибами.

Получается и просто, и быстро, и до банкета хватит, а там уж все свои животы вволю набьют: меню вместе с поварами лично составляла, выбирала любимые блюда Игоря...

Жаль только, он мою заботу теперь не ценит.

Предпочитает свой день рождения встречать в компании какой-то профурсетки...

В пять вечера мы всей толпой одеваемся, выходим на улицу – там снова метет, свету белого не видно, – рассаживаемся по машинам и едем в ресторан, где у нас забронирован банкет.

Только бы все прошло нормально!

5 глава

– Мам, ты сегодня какая-то грустная, – говорит Ната, отдав Миланку Богдану, своему мужу, и отозвав меня в сторону.

Банкетный зал пока что почти пуст, но она все равно не хочет говорить ни при своем отце, ни при младших детях.

За это ей – низкий поклон.

Ната у нас всегда была девочкой очень тактичной, разумной, спокойной.

Не было у нее никаких кризисов ни в тринадцать, ни в семнадцать... Закончила школу с серебряной медалью, поступила на дизайн, отучилась, работу нашла, потом – мужа... Три года назад вот внучку нам родила.

Жаль, что Сашка и Костик с нее не берут пример.

Об этом я ей и говорю, скрывая истинную, самую большую причину моей печали:

– Брат и сестра твои младшие совсем не учатся, школу прогуливают...

– Мам, им по семнадцать, – дочь закатывает глаза. – Возраст такой.

– Ты в их возрасте училась и думала о поступлении, а не о том, на какую очередную тусовку отправиться следующей ночью... Боюсь, что они там занимаются... всякими непотребствами... понимаешь?!

– Понимаю, – кивает Ната.

Меня это и вправду очень беспокоит, а теперь я и еще больше боюсь: вдруг, узнав о измене своего отца, они вообще с катушек слетят?!

– Но тебе надо расслабиться, – продолжает старшая дочка. – Они справятся, а если нет – мы всегда поможем. Ты, и папа, и я, и наши бабули... Сегодня же праздник! Ты чего?! Выше нос!

– Да, ты права, – я через силу улыбаюсь. – Выше нос!

Постепенно банкетный зал начинает наполняться голосами.

Приезжают первые гости: дальние родственники, друзья семьи, коллеги из союза художников, из галереи.

Приезжает мать Игоря, Мария Викторовна.

Потом моя мама. Она в последние дни не очень хорошо себя чувствует, я предлагала ей остаться дома, но она заупрямилась: мол, как же так, любимому зятю – полтинник, а она не придет поздравить?! Нельзя!

Эх, мама, знала бы ты, что твой любимый зять – изменник...

Все постепенно рассаживаются по местам.

Коллеги – за столиками в правом крыле, друзья – за столиками в левом.

Семья – посередине, поближе к имениннику.

За центральным столиком, кроме самого Игоря, я, наши дети, наши родители, муж и дочка Наты.

Оплаченный нами ведущий по имени Антон, молодой мужчина в ярко-синем костюме и с бабочкой, начинает знакомиться с гостями.

Официанты тем временем несут первую подачу блюд – мясные и рыбные салаты.

Пока все, вроде бы, идет хорошо.

Но мне неуютно, тревожно.

Понимаю, что это невозможно, но какая-то моя часть вдруг начинает думать, что все вокруг давно в курсе неверности моего мужа, и только я одна, как наивная дура, узнала все последней... да и то – случайно.

Мне начинает казаться, что на меня косо посматривают, перешептываются, обсуждают за глаза и даже смеются...

Приходится одергивать себя.

К счастью, начинаются первые тосты.

Ведущий решает, что сначала надо предоставить слово пришедшим коллегам, и это разумно: многие из них не останутся до конца, им бы отстреляться, поздравить, подарить подарки, и уйти...

Сначала выступает Альберт Камалович Реймонд – председатель союза художников Татарстана.

Потом Виталина Георгиевна Романова – директор художественной галереи, где часто выставляется мой муж.

Потом Иван Петрович Чацкий – известный в городе коллекционер, спонсор и постоянный покупатель картин Игоря.

Потом встает какая-то незнакомая мне девушка.

Антон просит передать ей микрофон, а сам спрашивает:

– Как ваше имя?

– Серафима, – улыбается блондинка, и я морщусь: что за знакомый голос?!

– Дайте-ка угадаю, – веселит гостей Антон. – Вы – владелица какой-нибудь галереи?!

– О, нет, что вы! – мелодичный смех. – Я – модель... модель и натурщица. Мы с Игорем Романовичем познакомились, когда он приходил в наше агентство. Я понравилась ему – и он решил меня нарисовать. С тех пор и дружим...

Дружим!

Я прячу глаза, чувствуя, как они наполняются слезами.

Это она! Та самая, что была с ним этой ночью! Его любовница!

И мой муж настолько потерял стыд и совесть, что выслал ей приглашение на банкет, позволил ей находиться в одном помещении со мной и нашими детьми!

6 глава

– У Игоря Романовича, нашего сегодняшнего юбиляра, непревзойденный вкус, – профессионально льстит моему мужу-изменнику ведущий. – Неудивительно, что он решил нарисовать вас, вы сами – как произведение искусства...

Боже...

Молодежь называет это испанским стыдом: когда говорит кто-то другой, а стыдно мне.

Антона нельзя винить: он ведь не в кусе, что сыпет сейчас комплиментами в адрес любовницы моего мужа, которая наглым образом приперлась на его юбилей, совершенно не постыдившись того, что здесь его престарелая мать, обманутая жена и дети.

Таким, как эта Серафима, наверное, и не бывает стыдно.

Уверенная в собственной красоте и безнаказанности, беспардонная, смешливая и вместе с тем жестокая...

Смотрю на нее и сразу вспоминаю ее слова прошлой ночью: когда ты уже разведешься со своей курицей?!

К счастью, всем остальным весело: гости смеются, аплодируют, с любопытством выглядывают из-за спин друг друга, чтобы увидеть, что за подарок принесла малолетка-натурщица сегодняшнему юбиляру.

– Знаю, что вы очень любите бывать в Третьяковской галерее, Игорь Романович, – щебечет девица противным писклявым голосом... или это только меня раздражает?! – Я недавно была в Москве и в одном букинистическом магазине увидела ретро-альбом с репродукциями Третьяковки... Сразу подумала о вас...

О боже, серьезно?!

Она флиртует с ним прямо сейчас!

Стреляет глазками, жеманно жмет плечиками...

Неужели никто этого не замечает?!

Между тем, мой муж встает со своего места, чтобы принять подарок:

– Большое спасибо, Серафима, это очень ценный альбом, – и они обнимаются.

Вроде бы, в рамках приличий, коротко, быстро, но я в моей голове все равно сразу мелькают кадры вчерашней ночи... я ничего не видела, но проклятое воображение все равно предательски дорисовывает то, о чем я предпочла бы раз и навсегда забыть... Как они целовались... Как он касался ее тем же пальцами, которыми потом касался меня следующим утром...

Муж возвращается на свое место, Серафима тоже садится, о чем-то весело переговариваясь со своими соседями по столику, приличными, уважаемыми людьми...

Но ей среди них не место.

И среди нас не место.

Она вообще не должна находиться в помещении, где находится моя семья, мои дети, моя мать...

Я этого не потерплю.

Ведущий дает слово кому-то другому, а я встаю с места и, обходя столики с внешней стороны, направляюсь в сторону этой профурсетки.

Муж этого даже не замечает... да и остальные тоже. Все слишком увлечены выступлением Аскара Гульнаровича – известного в городе художника и давнего друга Игоря... тем лучше.

Я добираюсь до девицы, наклоняюсь к ней, и мне в нос сразу ударяет цветочный аромат ее парфюма – такой ядреный, что пройти мимо и не почувствовать просто невозможно.

– Серафима, – обращаюсь я к ней шепотом. – Можно с вами поговорить? Тот альбом, что вы подарили моему мужу... Я хотела бы узнать, где вы его приобрели...

Девица вскидывает на меня резкий взгляд с густыми черными стрелками, явно готовая защищаться, но после моей просьбы расслабляется, и мне даже кажется, в ее глазах мелькает мысль: нет, курица не о чем не догадывается...

– Да, конечно, – кивает она.

– Выйдем в коридор, чтобы не мешать остальным? – предлагаю все так же дружелюбно.

– Окей, – она встает из-за стола, и мы идем в коридор, туда, где никого нет.

Как только мы оказываемся наедине, я сразу меняю свой взгляд и тон голоса, подбираюсь, напрягаюсь.

Даже сказать ничего не успеваю – а девица уже догадывается, что я ее не про альбом болтать привела.

– В чем дело?! – спрашивает она, делая шаг как можно дальше от меня.

– Нет, это я должна спросить: в чем дело?! – парирую я, чувствуя, что терпение на грани, эмоции зашкаливают, и несмотря на то, что кожа начинает покрываться красными пятнами от стыда перед этой дурацкой ситуацией, остановиться я уже не могу...

Голос дрожит, но я продолжаю:

– Тебе прошлой ночи оказалось недостаточно, дрянь?! Решила еще и на семейный праздник притащиться?! Ума и совести совсем не осталось, а может, и не было никогда?!

7 глава

Девица удивленно хлопает огромными нарощенными ресницами: видимо, не ожидала такого напора от «курицы».

Я и сама от себя не ожидала, если честно.

Обычно я гораздо более сдержанна... но эта ситуация вывела меня из зоны равновесия, это был перебор!

Девица же быстро берет себя в руки, встает, подбоченясь, и тоже меняется в лице, огрызаясь:

– А, так ты все знаешь... курица! Какая печаль, я щас заплачу! Игорь не хотел расстраивать семью и сообщить все после нового года, но ты как-то узнала... тем лучше. Он давно с тобой живет по привычке и из жалости... А теперь наконец счастлив будет. И вообще-то, он сам меня пригласил на свой семейный праздник. Потому что я теперь – семья, ясно?!

Мне хочется назвать ее шалавой, но я сдерживаюсь, говорю иначе:

– Ты не семья, ты – натурщица... от слова «натура». Только это у тебя и есть – твое тело. Нечем гордиться.

– Ой, зато тебе есть чем гордиться, да?! – насмехается она надо мной, а ее белые кудряшки подпрыгивают в такт словам. – Ты в зеркало на себя посмотри. Когда ты в последний раз у косметолога была?! Или хотя бы в тренажерном зале?! Игорь рассказывал, что у тебя сиськи, как уши спаниеля, висят, и целлюлит на заднице... Зато человек ты, наверное, хороший, да?! – девица откровенно издевается надо мной, и я чувствую, как внутри меня закипает ярость. – Ну вот и гордись этим в одиночестве... Пока мы с Игорем на средиземноморских курортах будем греться...

Она хочет сказать что-то еще, но не успевает, потому что я не выдерживаю и, неожиданно для себя самой, отвешиваю ей пощечину.

– Ой! – вскрикивает девица и хватается за лицо.

– Пошла вон, – шиплю я. – А то охрану вызову!

Пощечина сразу сбивает с любовницы мужа спесь... Ненадолго, ясное дело, но прямо сейчас она начинает выглядеть растерянно.

– Там моя сумка... в зале... осталась...

– Не переживай, я уберу ее в надежное место, а завтра утром или даже сегодня ночью ее привезет тебе твой масик.

– Там мой телефон!

– Зачем он тебе?! Звонить или писать Игорю?! Что, хочешь испортить ему праздник?! – хмыкаю.

Она смотрит на меня с ненавистью:

– Там мой ключ от номера в отеле...

– Уверена, на ресепшене тебе выдадут новый, – говорю я.

Сама думаю: почему она живет в отеле?! И кто ей этот отель оплачивает?! Неужели Игорь?!

Тогда понятно, почему его доход в последнее время снизился, несмотря на успешные, казалось бы, продажи картин...

– Убирайся, – повторяю я, и девица наконец уходит.

Я смотрю ей вслед – а потом предупреждаю охрану, что пускать ее обратно нельзя.

Потом возвращаюсь в банкетный зал, за стол.

– Все хорошо, милая? – как ни в чем не бывало, спокойным, ласковым голосом спрашивает муж, который наконец заметил мое отсутствие. Он пытается накрыть мою ладонь своей, но я как бы невзначай убираю руку.

– Да, все просто прекрасно.

Я вышвырнула эту дрянь на улицу – а завтра вышвырну и тебя.

Совершенно уверена, для тебя это будет лучшим подарком на юбилей: счастье с молодой красивой любовницей и свобода от старой целлюлитной жены с обвисшими сиськами...

Осталось только пережить оставшуюся часть этого вечера, вернуться домой, а потом – все, тушите свет!

8 глава

Юбилейный вечер тянется невыносимо долго... или это только мне так кажется, потому что я с нетерпением жду окончания фарса?!

К восьми вечера почти все коллеги мужа покидают торжество.

Остаются друзья и семья.

Все веселые, разгоряченные, шумные, бокалы наполняются снова и снова, тосты льются рекой, подарки с надорванными разноцветными обертками складываются горкой на специально приготовленном столе за нашими спинами.

Все кажется идеальным.

И мой муж кажется идеальным: подтянутый, моложавый для своих пятидесяти лет, в красивом голубом пиджаке, который я же ему вчера и отпаривала, такой счастливый, благодарный, в окружении семьи и друзей, сын, муж, отец и дед в одном лице, трогательно переживает, чтобы всем было комфортно, изящно отбрасывает назад смазанные гелем волосы... настоящий художник и творец!

И только я одна во всем зале, наполненном голосами и смехом, знаю, что он не творец – тварец... от слова «тварь».

Нехорошо так говорить, конечно.

Зло. Грубо. Жестоко.

Но я не могу иначе.

Чем дольше продолжается этот юбилейный спектакль с моим идеальным мужем в главной роли, тем противнее у меня на душе.

Я все понимаю, так бывает: прошла любовь, завяли помидоры...

Но скажи ты честно об этом!

Скажи, расстанься мирно и уважительно с женой, которая на тебя тридцать лет своей жизни потратила, троих детей тебе родила, а потом уже – иди с богом на все четыре стороны, к своей профурсетке с идеальными бедрами и сиськами!

Зачем обманывать, вести двойную жизнь?!

Да еще и на семейное торжество свою малолетку притаскивать?!

Настоящие мужчины так не делают...

Вот только остались ли еще в этом мире настоящие мужчины?!

– Раиса Георгиевна! – вдруг обращается ко мне Антон, ведущий вечера.

Я как будто из другой реальности выплываю, вздрагивая:

– Д-да?!

– Мне сообщают, что вот-вот привезут торт... Мне кажется, сейчас самое время дать слово вам, любимой и любящей жене.

Любимой?! Нет.

Любящей?! Тоже уже вряд ли...

Но доиграть свою роль нужно, поэтому я киваю и поднимаюсь из-за стола, беря протянутый кем-то из гостей микрофон.

Игорь сидит рядом, смотрит на меня снизу вверх и ровным счетом ни о чем не подозревает.

Не подозревает, что я сейчас собираюсь с силами, чтобы не сказать ничего такого, о чем пожалею.

Ни к чему гостям наши семейные дрязги.

А мне ни к чему их взгляды, пересуды, наигранное сочувствие, тайное злорадство и обвинения... потому что такие найдутся, я уверена, такие, кто скажет, что я сама виновата, такого мужика упустила...

Ладно, надо говорить.

Подношу микрофон к губам:

– Пятьдесят лет – это много или мало?! С одной стороны, за годы своей жизни мой муж преуспел во всех сферах жизни: женился, стал отцом троих чудесных детей, которые сейчас здесь, с нами, много учился, много преподавал, а еще больше – рисовал, конечно. Творчество – его лучшее проявление, его страсть, его суть... И я очень рада, что даже спустя столько лет ты радуешь нас своими картинами, находя новые, порой очень неожиданные источники вдохновения...

Конечно, я имею ввиду Серафиму, но никто не понимает этого... даже сам Игорь, похоже.

Я продолжаю:

– С другой стороны, пятьдесят лет – это совсем немного. Я знаю тебя большую часть твоей и своей жизни, тридцать лет, и эти годы пролетели как один миг... Ты не перестаешь меня удивлять. Открываешься для меня с новых сторон. И постоянно делаешь мне сюрпризы.

Да, это снова про его любовницу.

– С днем рождения, муж! Будь здоров и счастлив. Уверена, с этим юбилеем у тебя начнется новая, по-настоящему яркая и счастливая жизнь!

Правда, меня рядом уже не будет, но это детали, которые всем знать не обязательно...

– Какое красивое поздравление! – отмечает Антон. – Что же подарит Игорю Романовичу его прекрасная супруга?!

– Я решила, что преподнесу подарок дома, когда мы будем наедине...

Гости смеются, аплодируют, даже свистят, намекая на интим, но даже не подозревают, что я имею ввиду сумку его любовницы, которую я вручу ему, как только мы действительно окажемся наедине.

9 глава

– Самое лучшее поздравление вечера, – улыбается Игорь, когда я сажусь на место, и снова пытается взять меня за руку, но я в этот момент беру ббокал и приподнимаю его:

– За тебя! – а потом выпиваю залпом, надеясь хоть немного прийти в себя.

Говорить было волнительно, тревожно.

Но я, кажется, справилась.

К счастью, общественное внимание быстро переключаются с меня на огромный торт, который ввозят в зал на специальной тележке, предварительно выключив верхний свет.

На торте – пятьдесят свечей, язычки пламени дрожат и танцуют.

Игорь встает из-за стола, чтобы их задуть.

Получается не с первого раза: говорят, это плохая примета, но мне плевать, да и не верю я в такие приметы.

Когда последняя свечка наконец гаснет, зажигается верхний свет, все аплодируют и кричат, а Антон спрашивает:

– Ну что, Игорь Романович, что загадали?!

– Секрет! – улыбается мой муж. – А то не сбудется!

– Обязательно сбудется! А теперь – режем торт!

Я свой кусочек отдаю Миланке, хотя Ната и ворчит:

– Мам, куда ей столько... попа слипнется.

– Не слипнется, – улыбаюсь я грустно. – Сегодня можно.

У нее впереди большая и сложная жизнь, а пока ей три, она на юбилее у любимого деда, так что пусть лопает торт, танцует и радуется.

После десерта действительно начинаются танцы.

На этом моменте начинают уходить дальние родственники и некоторые друзья.

Уезжают наши с Игорем мамы, мы вызываем для них такси.

К десяти вечера в зале остается от силы человек пятнадцать, хотя банкет был забронирован на пятьдесят два места, и все они были заняты.

Милану начинает клонить в сон, Ната и Богдан просят прощения, в последний раз поздравляют юбиляра и тоже уезжают, пока малышка не начала капризничать.

Потом сваливают Сашка и Костик – к счастью, не на очередную тусовку, а домой, отсыпаться... предыдущую-то ночь они мало спали.

Заметив, что большая часть семьи уехала, остальные тоже начинают вызывать такси или включать дистанционный прогрев своих авто.

К половине одиннадцатого мы с Игорем остаемся в банкетном зале вдвоем.

– Потанцуем? – предлагает он, протягивая мне руку.

– Сначала подарок, – говорю я и думаю: а потом ты уже и не захочешь танцевать со мной...

– Ты же сказала, что он дома, – удивляется Игорь.

– Нет, – качаю головой, иду на другой конец зала, достаю с подоконника спрятанную за цветочным горшком сумку его любовницы и приношу ему.

Только вот он, кажется, не сразу ее узнает:

– Что это такое, милая?!

Ну да, у такой модницы, как Серафима, наверное, несколько десятков сумок, всех не упомнишь...

Тогда я ставлю ее на стол, расстегиваю молнию и начинаю доставать оттуда первые попавшиеся предметы: зеркальце, блеск для губ, кошелек...

До него, кажется, начинает доходить.

Потом я достаю телефон – розовый, новейшей модели.

– Откуда это у тебя?! – спрашивает Игорь.

Видимо, он ей этот телефон и подарил.

– Она забыла, когда уходила, – пожимаю плечами.

– Кто – она?! – он краснеет, как помидор.

– Твоя любовница.

– Какая еще любовница?!

– Серафима.

– Она... она моя натурщица, модель! Рая, о чем ты вообще?!

Следом я достаю пачку презервативов:

– О, смотри-ка, не все за прошлую ночь использовали, да?

– Ты... что ты...

– Я приезжала в мастерскую в прошлую полночь, – говорю я прямо. – Планировала первой поздравить тебя с юбилеем. Но меня опередили. Так что моим подарком на твой день рождения будет заявление о разводе.

10 глава

– Рая... – он протягивает руки, как будто хочет поймать мое лицо в свои ладони, но я сразу инстинктивно отступаю. Мне противно любое его прикосновение. – Милая... Я не знаю, что ты там слышала, но...

– Я запомнила ее голос, – говорю твердо, не позволяя себе верить в его уговоры. – Она была с тобой в мастерской. Поздравляла с днем рождения и просила развестись со своей курицей... со мной, то есть. И ты ответил, что разведешься. Только после нового года, чтобы не портить праздник семье.

– Боже, да это была шутка, Рая! Мы с ней давно вместе работаем и общаемся, она знает о наших семейных проблемах...

– О наших семейных проблемах?! – вспыхиваю я, чувствуя, как щеки становятся красными от стыда, обиды и гнева. – Это о каких же, например?! Что у меня сиськи, как у спаниеля, и целлюлит на заднице?!

– Рая, я рисовал ее! Обнаженную! Конечно, я не мог не восхититься юным женским телом! Вот и сказал, что моя жена уже не так хороша... Потому что это правда... ну, объективно! Она младше тебя в два раза! Но я не изменял!

– Ты лжешь мне! Я слышала звуки поцелуев!

– Тебе послышалось, милая... Может, это вода из крана капала?!

– Ты говорил, что любишь ее!

– Ну конечно, люблю... как друга, как партнера, как музу... Но как женщину, как жену и как мать моих детей я люблю только тебя!

Я аж опешиваю, дар речи теряю от его заявлений. Не знала, что можно врать, когда все, кажется, уже очевидно.

На пару мгновений даже начинаю чувствовать себя какой-то дурой. Мол, может, правда ошиблась, не так поняла?!

Но нет: я точно знаю и помню, что слышала.

А Игорь сейчас выставляет все таким образом, словно это я не права, словно я не могу отличить серьезную речь от глупой шутки, словно я не могу понять, целуются в паре метров от меня, или это вода капает...

– Я общалась с ней, – говорю я, понимая, что иначе Игорь так и не признается. Боже, вот ведь паршивец! Вот ведь жалкий трус! И как я жила с этим человеком столько лет, не замечая, какой он малодушный и лживый?!

– В смысле – общалась?!

– В прямом, – чеканю я с нотками металла в голосе. – После ее замечательного поздравления я вывела ее в коридор и велела убираться. Но перед этим она успела заявить, что ты живешь со мной только по привычке и из жалости, что вы с ней – семья, и что скоро вы будете греться на средиземноморском курорте, пока я кукую в одиночестве... Ты уж ври, да не завирайся. Неужели вообще стыда не осталось?!

– Боже... – Игорь садится на ближайший стул, ставит на стол локти и обхватывает голову ладонями.

Несколько бесконечных секунд он не меняет положения.

Я стою, жду.

Потом он вдруг вскакивает, и все в нем резко меняется: голос, мимика, жесты.

– Окей, ты права, я изменил тебе, довольна?! Полегчало?!

– Полегчало, – говорю ледяным тоном, чувствуя, как на самом деле внутри все переворачивается, словно какая-то часть меня до сих пор навино надеялась, что это все ложь, сон, плохая шутка... не знаю...

– А мне вот ни черта! – он эмоционально размахивает руками у меня перед носом. – Ну услышала ты что-то! Ну подумала, что я мог изменить! Зачем себя накручивать-то?! Рая, мы вместе тридцать лет – ты правда думала, что я брошу тебя ради двадцатипятилетней девицы?! Я не тебе, я ей врал, что разведусь, что повезу в круиз! Она – красивая, понимаешь?! Как картинка! Она мне для вдохновения нужна была! Я столько портретов нарисовал после наших с ней свиданий! Каждый будет на выставке! Каждый денег принесет! А что до нее самой, там были только похоть, страсть! Никаких чувств! Я что, дурак променять любимую жену, мать моих детей на красивое тело?!

– И тем не менее, ты променял, – говорю я глухо.

– Нет, не променял и больше не променяю! Мы должны забыть это! Просто... как страшный сон, понимаешь, Рая?! Мне только ты нужна!

11 глава

– Игорь, – обращаюсь я к нему, а потом спрашиваю: – Ты знаешь, что такое самоуважение?

Он смотрит на меня безумными глазами:

– Конечно, знаю! Самоуважение – это когда ты не обращаешь внимания на мусор под ногами и не делаешь выводы о тридцатилетнем браке по какой-то одной нелепой интрижке!

– Мусор под ногами – это Серафима, значит?! – уточняю я.

– Именно, – говорит он гордо, полагая, видимо, что если оскорбит, унизит любовницу, то я тут же прощу его и приму обратно с распростертыми объятиями... но как бы ни так!

На самом деле, мне становится до омерзения противно, и я говорю:

– Ты настолько труслив и малодушен, что даже сейчас не можешь быть искренним. Не можешь признать, что пятидесятилетняя жена тебе просто надоела, что потянуло на молодое тело... А что в итоге?! Ведешь двойную игру: и я у тебя курица, и она у тебя мусор... Просто класс. Что же ты с нами возишься?! Найди себе ту, что будет не курицей и не мусором!

– Рая, ты все неправильно поняла... – он снова пытается приблизиться, но я быстро шагаю в сторону выхода:

– Ну нет, все я правильно поняла. Проваливай к своему мусору в отель, или где вы там живете... А завтра приходи собирать свои вещи, пока дети в школе, а я на работе...

– В смысле – собирать вещи?! – у мужа округляются глаза. Видимо, думал, что я это все не всерьез, так, просто пугаю его.

– Я же сказала: мы разводимся, – повторяю снова. – Или что, хочешь любовницу поселить в квартире, которая на наши общие деньги была куплена, а нас с Сашей и Костей вышвырнуть?!

– Нет, конечно, просто...

– Ну вот и все, – прерываю я его. – Тогда на сегодня разговор окончен. Ну... еще раз с юбилеем, Игорь, – хмыкаю я напоследок и, развернувшись, иду прочь из банкетного зала.

Он не пытается меня догнать – и слава богу.

Стоит, как вкопанный, наверное, не ожидал от меня такой прыти и такой решимости.

А может, думает, что мне просто остыть надо, и через недельку-другую все встанет на свои места.

Но нет, не встанет.

Потому что для меня самоуважение – не то же самое, что для него.

Для меня самоуважение – это не терпеть по отношению к себе предательств и измен.

Даже если это было один раз, что в нашем случае, впрочем, не может быть правдой.

Даже если это было только ради нового опыта в искусстве, вдохновения, картин и денег.

Даже если это были лишь страсть и похоть, а любит-то он только меня.

Нет, нет и еще раз нет.

Не может любящий мужчина изменять, какой бы ни была причина.

Да и уже не любящий, а просто уважающий не будет: сначала поговорит, мирно расстанется, а уж потом пойдет развлекаться...

А Игорь ни к любви, ни к уважению никакого отношения не имеет.

И это больно, страшно.

Я чувствую, как сдавливает все в груди, как становится тяжело дышать, пока я иду на улицу и вызываю такси.

Конечно, меня еще накроет.

Говорят, сильные женщины тоже плачут, а я даже не уверена, что я – сильная...

Но показывать свою боль Игорю я не хочу.

А еще нужно как-то рассказать все детям...

Я уж молчу про миллион финансовых и юридических вопросов, которые придется решить...

Но пока я просто еду домой, чтобы там раздеться, забраться в душевую кабинку, сесть на пол, позволяя горячей воде литься на мое голову и плечи, и наконец дать волю эмоциям... впервые за эти сутки.

12 глава

Говорят, что перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами...

А у меня нечто похожее – перед разводом.

Пока я сижу в душевой кабинке, прижавшись спиной к кафелю и притянув к груди колени, и тихо, чтобы не разбудить младших детей, плачу, перед глазами словно мелькают картинки нашего с Игорем прошлого.

Мы познакомились, когда мне было девятнадцать, а ему – двадцать.

Я тогда училась в медицинском училище на фармацевтическом отделении.

Он – в институте культуры на отделении живописи.

Мы были словно из разных миров: я – обычная девочка из обычной семьи, которая и в Казань-то приехала поступать из Бугульмы – маленького татарского городка, он – сын художницы и театрального критика, местная интеллектуальная элита того времени, с домом окнами на реку.

Мы познакомились случайно, на какой-то дискотеке в доме культуры, куда я и пошла-то неохотно, подруга потащила.

Игорь там часто бывал, но больше не танцевал, а рисовал: устраивался где-нибудь в углу, и черкал простым карандашом в своем блокноте.

Когда мы с подругой уже собирались уходить, он вдруг подошел ко мне, перегородив путь, вырвал из блокнота лист и протянул мне.

Я взглянула: это был мой портрет.

Он сказал:

– Ты очень красивая. Я хотел бы нарисовать тебя еще раз, красками. Например, завтра вечером... В семь. Устроит?!

Я тогда опустила глаза:

– Меня родители не отпустят...

– Разве ты несовершеннолетняя?!

– Мне девятнадцать, но...

– Давай я зайду к твоим родителям и лично отпрошу тебя.

И он правда зашел и отпросил.

Перед Игорем, обаятельным, но напористым, да еще и начинающим талантливым художником, да еще и сыном из уважаемой интеллигентной семьи, никто не устоял: ни мои родители, ни я сама.

Он стал встречать меня после пар в училище, дарить цветы, приносить сладости, которые тогда не везде можно было достать, и очень, очень, очень много меня рисовал.

Карандашом. Углем. Мелом. Акварелью. Гуашью. Маслом.

Были и точные портреты, и его художественные эксперименты в разных техниках и жанрах – порой было сложно понять не только, что нарисована я, но и вообще, что это женщина, человек...

Мы вместе отпраздновали новый год – а потом он сделал мне предложение.

– Так быстро?! – удивилась я.

– А чего время тянуть?! Я – художник, и я знаю цену вдохновению. Ты – моя муза, и ты всегда должна быть рядом...

Тогда это казалось мне невероятно романтичным признанием.

Мы поженились через полгода после знакомства, теплым майским днем.

Жили сначала в общежитии художественного института, потом купили однокомнатную квартиру: вложились и его, и мои родители, кто сколько мог.

Потом родилась Наталья, Наташа, Ната, наша первая доченька.

Непросто было, конечно, денег не хватало.

Мы получали примерно одинаково: я – как фармацевт в аптеке при республиканской больнице, он – как начинающий художник, который рисовал на заказ, подрабатывал в типографиях и издательствах, когда требовались иллюстраторы. Нам очень помогали родители, особенно его, Игоря.

Когда мне было двадцать пять, я забеременела снова, но случился выкидыш, врачи сказали – так бывает, молодая, родишь еще!

Наверное, это был стресс.

Вот только Сашку и Костика я родила только через десять лет после рождения Наты.

Игорь к тому времени уже гораздо больше получать стал, сотрудничал с известными авторами, иллюстрируя их книги, с крупными журналами и газетами, писал портреты на заказ, начал преподавать в институте, где сам когда-то и учился.

Мы продали нашу первую квартиру и купили другую, гораздо больше, на три комнаты. В одной жили мы с Игорем, в другой – Ната, в третьей – Саша и Костя. Когда Саше шесть исполнилось, она переехала к старшей сестре: все-таки девочки, а Костя – парень.

Дети росли, Игорь рос в доходах – постепенно стал одним из самых известных и уважаемых художников в городе и всей республике...

И все хорошо было.

Казалось, что жизнь удалась.

А теперь – как гром среди ясного неба...

Игорь нашел себе другую музу: помоложе, покрасивей, с округлыми формами...

Я теперь – отработанный материал, и нарисованные когда-то мои портреты пылятся в чехлах в недрах его мастерской...

И с этим нужно смириться, это нужно пережить.

В дверь ванной комнаты стучат, и я вздрагиваю, поднимая голову. Волосы налипли на лицо, мокрое от слез и от горячей воды.

Немного прокашливаюсь:

– Кто там?!

– Ма, все норм?! – спрашивает из-за двери голос Сашки. – Ты там уже час...

13 глава

– Все в порядке, милая! – отзываюсь я. – Скоро выйду.

– А где па?! Мы с Костяном ему звонили – он не берет трубку!

Я мысленно хмыкаю: надо же, и тут бежит от ответственности!

Не готов своим же собственным детям рассказывать, что предал семью и закрутил роман с натурщицей-малолеткой!

Потом еще и скажет мне, что это специально было: мол, чтобы я первая им все сказала, выразила свою точку зрения...

Ага, щас, как же!

Трус он, вот и все.

– Отец переночует в мастерской, – сообщаю я из-за двери.

– Поцапались что ли?! – слышу я другой голос, Кости.

– Не совсем... Сейчас я выйду и... и все расскажу.

– Окей, ждем!

Голоса у них беспечные, ни о чем не подозревающие.

Думают, наверное, что на отца опять работа навалилась, вот и не поехал домой, а может, и трубку потому не берет: занят, руки в краске...

Вот только где его руки сейчас на самом деле, одному богу известно...

Я отгоняю неприятные мысли и образы, встаю наконец в полный рост, выключаю воду, выжимаю волосы, закручиваю их гулькой на макушке, выхожу из душевой кабинки, вытираюсь полотенцем, потом беру фен...

Времени у меня совсем мало.

Я не успела придумать, что и как сказать детям...

Да и не дети они уже вовсе: по семнадцать лет! Все прекрасно поймут, нет смысла увиливать! Поэтому скажу правду.

Ни к чему демонизировать в их глазах отца.

Это наша с Игорем история закончена, а их история, я надеюсь, продолжится.

Мне бы не хотелось, чтобы они принимали чью-то сторону.

Когда я выхожу из ванной комнаты, дочь и сын ждут меня в кухне: сами разогрели остатки овощей из пароварки, потерли немного сыра... Растущие организмы: с банкета всего ничего прошло, а они уже проголодались.

Я сажусь за стол и, тяжело вздохнув, говорю сразу, чтобы не тянуть:

– Ваш отец изменил мне.

Смотрю на них – а они как будто не очень-то и удивлены.

– С Симкой что ли? – спокойно уточняет Костя.

– С Серафимой, – киваю я, быстро понимая, что мы имеем ввиду одного и того же человека. – Вы что, знали?!

– Не то чтобы знали... подозревали, – хмыкает сын.

– И ничего не говорили мне?! – вспыхиваю я.

– Не хотели тебя расстраивать... – виноватым голосом говорит Саша.

– И давно вы... знаете?! – спрашиваю, чувствуя себя по-дурацки.

– С твоего дэрэ, – говорит дочь.

Мой день рождения в марте. Сейчас ноябрь.

– То есть, девять месяцев уже?!

– Типа того, – кивает Саша.

– Мы тогда ее в мастерской застукали с ним, когда пришли про твой дэрэ поговорить, – объясняет Костя. – И нам показалось, что они там... ну, не просто работу работают... понимаешь, о чем я?! – он фыркает.

– Понимаю, – говорю, густо краснея.

– Но это же ваши отношения, не наши, мы не хотели вмешиваться, – говорит Саша.

– Да, к тому же, отец как связался с ней, столько картин офигенских нарисовал... мы решили, это только на пользу нашему семейному бюджету.

– То есть, о семейном бюджете вы подумали, а о своей матери нет? – спрашиваю глухо.

Понимаю, что, наверное, не должна на них злиться и обижаться, но мне снова становится так тошно, так горько...

– Ну, ма, ты не девочка уже, – говорит Костя виноватым голосом. – А Симка – девушка красивая, грудь, попа – все как надо. Как мужчина, я отца понимаю. Он не прав, конечно, и измены – это всегда хреново, но... такова мужская физиология. Мужчины полигамны, ма...

В этот момент я не выдерживаю и даю сыну пощечину.

14 глава

Мне кажется, что звук пощечины слышен на всю квартиру... но это, конечно, неправда: не так уж сильно я ударила...

У Кости дергается голова, он прижимает ладонь к обожженной щеке, густо заливается краской – уж не знаю, от стыда или от гнева, – а потом резко разворачивается и выходит из кухни, не сказав больше ни слова.

Я слышу, как громко хлопает дверь его комнаты.

Тяжело вздыхаю.

Погорячилась. Не сдержалась.

Саша, между тем, по-прежнему сидит напротив меня и, кажется, даже не дышит, боясь, что за одно неверное слово тоже сразу же получит по лицу.

– Саш... – шепчу я сбито.

– Мам... – говорит она тем же тоном, как будо пытается поймать одну волну со мной.

– Зря я его ударила, да? – заглядываю в глаза дочери.

– Зря, – она поджимает губы.

Они с братом всегда друг за друга горой, всегда друг друга защищают... и это хорошо, наверное, даже если в ущерб мне...

– Говорю же, мам, – продолжает она виноватым тоном. – Мы не хотели лезть в эти ваши... взрослые отношения. Точнее... – она на мгновение задумывается. – Мы когда обсуждали это между собой, сначала была мысль с отцом обо всем поговорить, сказать, мол, бросай свою шалаву, ничем хорошим это не закончится, но в итоге мы чот не решились... Мы же, блин, даже не были полностью уверены, что он изменяет! Может, так... ну... флиртует... Он ведь не при нас ее оприходовал, блин!

– И на том спасибо, – хмыкаю я.

– Короче, нам не хотелось, и ты чтобы расстраивалась, и отец чтобы бесился, – подводит дочь итог своей речи. – Узнал бы, что мы тебе рассказали, надавал бы нам по морде гораздо сильнее, чем ты!

Я невольно усмехаюсь:

– Да уж, это точно.

– Ну и вообще... Я тебе этого не говорила, это пока секрет, но... Костян собирается поступать в МГАХИ.

– В МГАХИ?! – переспрашиваю я с ужасом.

Речь, видимо, про московский художественный институт.

– Ага, – кивает дочь. – На академическую живопись. И он очень боится щас с отцом ссориться... понимаешь?! Он, ясен фиг, сам по себе талантлив и будет очень стараться на вступительных, но... вдруг что-нибудь завалит?! Придется идти на платное! А у кого денег просить?! Только у отца! Да и вообще, папа же может рекомендацию дать, письмо какое-нибудь написать, поручительство... я не знаю, не вникала...

Я горько усмехаюсь:

– А если бы я больше денег зарабатывала и могла оплатить Косте обучение – вы бы мне все рассказали?!

– Не знаю, – честно говорит дочь, пожимая плечами. – Мы просто надеялись, что все это само как-нибудь рассосется, без нашего участия... Думаешь, у нас своих дел и проблем нет, ма?! Что ни день – то жопа какая-нибудь! То училка по матеше агрится на нас, то Петрон из параллельного Костяна на стрелку вызывает... мне вообще, блин, волосы подпалили...

– Что?! – ужасаюсь я. – Кто?!

– Ты ее не знаешь... Ксюшка-хрюшка.

– Может, мне к директору пойти?!

– Да не, мы сами, ма... Ладно, я сгоняю к Костяну, посмотрю, как он там.

– Хорошо, – я киваю.

Дочь уходит, и я остаюсь в кухне одна, пью свой холодный чай.

Вот такие пироги.

Оказывается, наши младшие дети почти год были в курсе, что их отец изменяет... не знали точно – но подозревали.

И правда, о чем еще можно подумать, когда вокруг пятидесятилетнего мужчины вертится и флиртует двадцатипятилетняя пигалица?!

И я обижена, я злюсь... и даже не знаю, на кого сильнее.

То ли на Костю, которому сейчас проще принять отцовскую позицию и мямлить про мужскую полигамию, чтобы не испортить с ним отношения и получить от него моральную и финансовую помощь при поступлении.

То ли на Сашку, которая молчала, поддерживая брата, хотя могла бы, наоборот, принять мою сторону, проявить женскую солидарность... она ведь сама будущая жена и мать...

Но если рассудить здраво – как я могу от них чего-то требовать?!

Им по семнадцать лет!

Мы, взрослые, вечно относимся к этому возрасту по-разному, в зависимости от обстоятельств, как нам удобно.

Если семнадцатилетка творит глупости – сразу ругаемся, мол, думать надо было, не ребенок ведь уже!

А если семнадцатилетка высказывает свое мнение и принимает самостоятельные решения – наоборот, ворчим, мол, мал еще мнение иметь, молоко на губах не высохло, решалка не отросла!

Им по семнадцать.

Они в самом вихре гормональных изменений, стремительного роста, страшного надвигающегося будущего, экзаменов, выпуского, поступлений в университеты, первых серьезных влюбленностей.

Им – не до нас.

А еще это возраст сепарации: вот почему молодежь такая эгоистичная, порой циничная и даже жестокая.

15 глава

Поздний вечер, на улице метель.

Снег летит прямо в лицо, липнет на ресницы и брови, тает на коже, льется водой за шиворот...

Я как можно скорее сажусь в такси – и еду к старшей дочери.

Ната, перепоручив маленькую, по-прежнему капризничающую дочь мужу, встречает меня на пороге, помогает снять пальто, зовет в кухню, где уже разлит по кружкам горячий травяной чай, а в джемнице – малиновое варенье.

– Ну, рассказывай... – старшая дочь подпирает кулаком подбородок и смотрит на меня внимательно. – Что еще они натворили?!

Я даже не сразу понимаю, о чем она.

Потом вспоминаю: вечером, перед началом банкета, мы с ней про Сашу и Костю говорили...

– А! – хмыкаю. – Ну да! Ты про младших... Но я не про них говорить пришла, Ната.

– А про что? – спрашивает дочь.

– Про кого. Про отца вашего.

– А он здесь при чем?! – искренне удивляется Ната. – Не поддерживает тебя в вопросах воспитания, что ли?! Если хочешь, я с ним...

– Да нет, – перебиваю я, почему-то немного раздражаясь. – Речь не про Сашку и Костей – вообще. Речь только про вашего отца, – я делаю паузу, собираясь с силами, потом говорю: – В общем... я узнала, что у него есть любовница... минимум девять месяцев уже. Серафима, его натурщица.

– Та, что на банкете поздравляла его?!

– Да.

– О боже...

Ната прикрывает ладонью рот, и мне остаются видны только ее глаза – широко раскрытые от удивления и шока.

Значит, она ничего не знала... слава богу!

Почему-то эта мысль меня очень успокаивает.

Было бы совсем обидно и глупо, если бы я единственная в семье не знала, что происходит...

– Как ты узнала?! – спрашивает Ната, немного придя в себя.

Я рассказываю про прошлую ночь, про то, как приехала поздравить Игоря с наступившим юбилеем, а в итоге застукала его с любовницей...

Рассказываю и про то, как пообщалась с Серафимой уже на самом банкете, после ее поздравления.

– Вот ведь... – Ната явно сдерживается от острого словца в адрес своего отца... я даже вижу, как у нее кулаки сжимаются. – Как он мог! Ты тридцать лет в его тени жила, пока он там творил, ввязывался в какие-то сомнительные проекты вроде того дурацкого этюдного тура по Европе, из которого приехал без гроша в кармане, разбазарив последние деньги, помнишь?!

– Помню, – усмехаюсь горько.

– А ты тем временем детей рожала, быт на себе тащила, несла в дом небольшой, но стабильный заработок! – продолжает Ната, пылая праведным гневом. – И я помню, как ты со мной в декрете всего год пробыла, потом на работу вышла, а меня в ясельную группу каждое утро таскала... и в жару, и в ливень, и в метель...

– Он делал, что мог, все так жили, и я не жаловалась.

– Ну и зря, мам! – возмущается Ната. – Сейчас отец сыт, обеспечен и известен в творческой тусовке, но он никогда бы не добился этого без тебя!

– Скорей всего, – киваю, признавая, что она права.

Мне немного непривычно видеть ее такой взбудораженной.

Обычно за эмоции, за бунт в семье у нас младшие отвечают – но в этой ситуации они выбрали другую позицию.

А вот Ната, моя старшая, моя самая умная, самая добрая девочка, вступается за меня!

Мое материнское сердце ожидаемо тает, в уголках глаз – слезы...

Я-то в свои сорок девять так ярко, напоказ, уже почти не эмоционирую.

За годы материнства и труда привыкла все в себе держать.

Да, за последние сутки сорвалась немного, влепила по пощечине мужниной любовнице и неблагодарному сыну, но в остальном... поплакала молча, в ванной комнате, чтобы никто не слышал и не знал, а вышла – внешне спокойная, как удав.

А Ната – душа нараспашку.

Завидую ей немного... и восхищаюсь, конечно, и горжусь, и люблю.

– Мам, не плачь... – дочь встает с места, огибает стол и обнимает меня сзади, за плечи.

– Все хорошо, милая, – киваю я с улыбкой, вытираю со щек слезы.

В этот момент в кухню входит Богдан – муж Наты:

– Что тут у вас?! Натусь, ты чего такая громкая?! Милашка только засыпать начала... твои крики ее разбудили.

– Прости-и-и... – виноватым голосом шепчет дочь. – Мы больше не будем...

– Хорошо бы, – Богдан хмыкает и уходит.

– Ворчун, – отзывается о нем Ната, но говорит это нежно, с любовью. Потом спрашивает: – Мам, ты что делать-то дальше будешь?! Не простишь ведь его?!

– Не прощу, – говорю глухо. – Завтра на развод подам.

Спустя полчаса я выхожу из дома дочери обратно на улицу.

Метель успокоилась, и я, как маленькая девочка, увидев во дворе качели, вдруг решаю на них посидеть.

16 глава

– Ну наконец-то! Проснулась! – укоризненным тоном говорит Мария Викторовна, а потом ловко, по-хозяйски, открывает холодильник и достает оттуда какие-то контейнеры: – Ты чего это, непутевая, ушла вчера с банкета, а недоеденные нарезки оставила?! Игорюше пришлось просить официантов все разложить по коробочкам! Ты только посмотри: тут и колбаска ведь копченая, и сыр, и маслины, и даже тарталетки с красной икрой!

Голос у нее визгливый, неприятный, так и режет слух...

И даром, что ей семьдесят – сил и энергии не занимать, пышет здоровьем!

Вот только что она здесь делает – непонятно.

Неужели пришла, чтобы меня, непутевую, наставить, как надо остатки еды с банкетов забирать и как надо мужей-изменников прощать?!

– И вам доброго утра, Мария Викторовна, – говорю я мрачно, сипло, потом закашливаюсь. Горло першит очень сильно, говорить больно.

– Простыла, что ли?! – качает головой женщина.

– Да, и на вашем месте, я бы ко мне близко не приближалась – заражу еще. Вдруг новый штамм коронавируса... людей-то вчера много было...

– Ничего, я вас всех еще переживу! – говорит она гордо.

– Не сомневаюсь, – говорю все так же мрачно. – Вот только я вас в свой дом сегодня не приглашала. Или вы пришли, чтобы помочь Игорю вещи собрать?! Тогда – милости прошу.

– В свой дом?! – фыркает Мария Викторовна, попутно рассматривая содержимое контейнеров и, видимо, решая, с чего бы начать трапезу. – Ишь ты умная какая! Кто на этот дом заработал-то?! Ты, что ли?! Твой муж заработал, а ты, бессовестная, гонишь его! Не стыдно, Раиска?!

– Не стыдно, Мария Викторовна, – говорю ледяным тоном, возвышаясь над ней, но одновременно с этим чувствуя, как я уже устала за эти полтора дня... а все ведь еще только начинается!

Говорить сложно, но я продолжаю:

– Напоминаю, что когда мы с вашим сыном только поженились, то зарабатывали одинаково. Напоминаю, что в первую нашу квартиру вкладывались все поровну – в том числе и мои родители. Напоминаю, что деньги и я могла бы заработать, будь у меня такая же свобода действий, как у Игоря... Но вместо того, чтобы высшее образование получать и карьеру строить, я рожала ему детей, кормила их грудью, памперсы меняла...

– Детей она рожала! Нашла, чем гордиться! Все рожают – нет в этом никакого героизма! Тело женское только на это и годится: детей рожать!

– Вы мне еще скажите, что раньше в поле рожали – и ничего...

– Именно! А вот развить свои природные данные до настоящего мастерства, стать известным художником, выставляться в Праге и Берлине, зарабатывать сотни тысяч рублей в месяц – это да, это труд и упорство настоящие нужны!

– Класс, – хмыкаю я. – Впрочем, ничего, кроме обесценивания моего труда и воспевания талантов вашего сына, я от вас и не ожидала, Мария Викторовна. Но мне, знаете, теперь уже плевать на ваше мнение. Не вы, а суд будет разбираться, чья это квартира и как ее поделить...

– Дура ты, Раиска, – качает головой Мария Викторовна, а потом открывает один из контейнеров и начинает закидывать в рот все, что там есть: тонко нарезанные кусочки сервелата, кубики сыра, какие-то салатные листья...

Я смотрю на нее с откровенной неприязнью.

Потом перевожу взгляд на пока еще мужа:

– Ну а ты что, язык потерял?! Сказать нечего?! Настолько трус, что сам не справляешься, маму для поддержки штанов привел?!

– Ты мою мать знаешь: она захотела – она пришла, – Игорь пожимает плечами.

– Но перед этим ты, конечно, позвонил ей и нажаловался на плохую жену, которая из дома выгоняет?!

– Нет, я всего лишь отвез ей контейнеры с едой... Ну и объяснил ситуацию попутно... Она сама вызвалась.

– Ну ясно, – усмехаюсь я.

Видимо, мать Игоря про его Серафимочку давно уже в курсе была.

Но мне, по большому счету, плевать.

Лишь бы они поскорее ушли.

– Иди свои вещи собирай, – говорю я Игорю.

– Сама свои собирай, если так охота, – парирует он. – Вчера я не мог оставить Симу одну после твоих оскорблений и того, что ты ее сумку украла...

– Украла?!

– Да, она так сказала.

– Она соврала.

– Неважно. Важно, что я никуда из своей квартиры уезжать не собираюсь до развода... если он состоится вообще.

– Что значит – если состоится?! – возмущаюсь я.

В этот момент мать Игоря, дожевав очередную тарталетку с икрой и шумно облизав пальцы, говорит:

– Да потому что глупости это все. Нечего разводиться, нечего квартиру делить. Тридцать лет вместе прожили – подумаешь, какая-то вертихвостка на него позарилась... Думаешь, у моего мужа таких не было?! Были! Молодые, красивые, наглые... много было! И ничего, пятьдесят лет душа в душу прожили! Я к чему это, Раиска... прощать надо уметь!

– Так, ну ясно все с вами, – говорю я. – Ладно, значит – я сама уйду.

17 глава

– Рая, достаточно драмы, прекрати наконец этот спектакль, – Игорь отцепляется от своей матери, которая осталась на кухне доедать закуски со вчерашнего банкета, и начинает преследовать меня по всей квартире...

Я тем временем достаю с верхней полки шкафа большой чемодан – последний раз я ездила с ним в Тай год назад, – и начинаю закидывать в него все самое необходимое: белье, одежду, средства гигиены, косметику, лекарства, документы, технику...

Конечно, все в одном чемодане и за один раз не унести, но я и не планирую покидать эту квартиру навсегда.

Только на время – чтобы не слушать упреки свекрови и нытье мужа.

Мне нужно побыть от них вдали, вылечиться, прийти в себя, подумать, может – нанять адвоката... ну а как иначе-то при разводе?!

Я за эту квартиру еще поборюсь!

Она мне досталась с теми же потом и кровью, что и Игорю!

А пока – пускай наслаждается...

Только вот не похоже, чтобы мой почти бывший муж наслаждался.

Напротив: он явно обеспокоен, что я собираю вещи.

– Ты ведешь себя, как подросток! – возмущается он.

– Нет уж, дорогой, это ты вел себя, как подросток, когда развлекался с двадцатипятилетней профурсеткой, пока дома тебя ждали жена и дети! Теперь иди и выполняй свои обещания! Что ты там ей наплел?! Что бросишь меня, что любишь ее, что отвезешь ее в Рим и Измир... Бон вояж, аревуар, как говорится!

– Не собирался я тебя бросать!

– Ты только ей этого не говори, а то и она сбежит, собрав чемодан! Останешься один-одинешенек, а ведь совсем недавно почти гарем был!

– Раиса! – он пытается встать у меня на дороге, но я ловко увиливаю, не позволяя ему меня коснуться.

Горло по-прежнему раздирает адской болью, глаза слезятся все сильнее, из носа течет, жар по всему телу, слабость, тошнота, но я упорно делаю, что должна: закидываю в чемодан последние вещи, а потом закрываю крышку. Вроде, все влезло... А, точно, еще фен!

– Что мы скажем детям?! – вопрошает муженек, пока я решительным шагом иду в ванную комнату забрать любимый дайсон.

Фыркаю:

– Я им всем все уже сказала... Ната считает тебя предателем. Костик против тебя не попрет, потому что ты даешь ему деньги и можешь по морде дать. Ну а Сашка... она в нейтралитете, но поддерживает брата, как всегда.

– И что мне с ними...

– Разберешься, – перебиваю я и не могу удержаться от язвительного замечания: – А если не разберешься – позови Серафиму, может, у нее есть опыт воспитания трудных подростков... Она ведь им теперь почти что мачеха!

– Раиса! – снова голос, пытающийся воззвать к разуму.

Игорь аж руки к потолку воздевает: может, надеется, что меня остановят высшие силы?!

Но слишком поздно: я уже застегнула чемодан и тащу его в гостиную.

Там я сажусь на пуф, достаю мобильный телефон и задумываюсь, на какой адрес вызывать такси.

Варианта всего два: к моей матери или к Нате.

И там, и там для меня найдется свободная комната.

Одно мне не нравится: я заболела и могу быть заразной.

В конце концов, решаю, что лучше к дочери: мама слишком стара и слаба, если у меня коронавирус, например, и она им заболеет, недалеко и до беды... А Ната с Богданом и Милашкой здоровые, все вирусы легко переносят... надеюсь, в этот раз тоже пронесет!

Ну и предупрежу сразу, конечно, самоизолируюсь, так сказать, в отдельной комнате, кушать в ней же буду, ну а в ванную – только надев медицинскую маску...

– Дура ты, Рая, – говорит Игорь, видя, что я вызываю такси. – Все испортила, испоганила...

– Я испортила?! Я испоганила?!

У меня уже и сил-то нет удивляться... но все равно удивляюсь.

К счастью, машина быстро приезжает, и я выхожу из квартиры, не слушая больше увещевания моего мужа-изменника.

Он еще бурчит что-то вслед и пытается образумить, вернуть, но за мной уже закрываются дверцы лифта – и я еду вниз.

Богдан на работе, Милана еще спит, так что встречает меня только расстроенная и немного удивленная Ната:

– Он тебя что, из дома выгнал?! Я сейчас позвоню ему и...

– Не надо, – прошу я. – Лучше завари мне чаю с малиной... и принеси какой-нибудь терафлю или анвимакс...

– Ты заболела, что ли?!

– Похоже на то, – киваю и в подтверждение своих слов шмыгаю носом. – Ты прости, что я так вот вдруг, без предупреждения, да еще и больная... Но сил моих не было там больше оставаться. Надо сначала в себя прийти, пролечиться. А они пускай там пока поварятся в этом бардаке без меня...

– Да уж, – дочь качает головой, а потом притаскивает домашнюю аптечку, и мы вместе выбираем для меня лекарства.

Через полчаса я уже в постели, согретая заботливыми дочкиными руками... Мы немного разговариваем, пьем чай, а потом я засыпаю. Спать сейчас очень важно, чтобы поскорее восстановиться.

ИГОРЬ. 18 глава

Несмотря на все мои отчаянные попытки до нее достучаться, Раиса все-таки уходит из дома: простуженная, неумытая, в пальто поверх домашней пижамы и с огромным чемоданом, который обычно всегда таскаю я...

Настоящий драматический персонаж.

Когда за ней закрываются дверцы лифта, я с унылым видом возвращаюсь на кухню, где моя мать как ни в чем не бывало продолжает поглощать закуски со вчерашнего банкета... нет, это уже даже не смешно!

– Мам! – возмущаюсь я, устраиваясь напротив нее и искренне не понимая, как в нее столько влезает?! – От меня жена ушла – а ты ешь?!

– Далеко не уйдет, не переживай, – невозмутимым тоном говорит мама, смачно облизывая пальцы после жирного сервелата. – И не смей вставать между мной и едой. Я голодна, со вчерашнего вечера не ела. По твоей вине, между прочим. Нервничала после того, что ты рассказал...

– А что такого я рассказал?! Ты и так знала, что у меня роман с моей натурщицей!

– Но я не знала, что у вас все серьезно.

– Я и сам не знаю, серьезно ли! – фыркаю.

– Конечно, серьезно, – говорит мать с важным видом. – С несерьезной ты бы не отмечал наступление дня рождения, не позвал бы, рискуя быть раскрытым, на семейный банкет, да и вообще не стал бы возиться... сколько ты там с ней уже возишься?!

– Десять месяцев...

– Десять месяцев, – кивает она. – У тебя к ней явно сильные чувства. И то, что ты не научился определять это сам, без моей подсказки, меня удручает...

– Когда бы мне было этому учиться?! Я в двадцать женился на первой же девушке, в которую влюбился!

– Мы с твоим отцом тоже рано поженились. И тоже не всегда были верны друг другу...

– Что, и ты ему?! – поражаюсь я. Она никогда мне об этом не рассказывала.

– А ты что, думал, что я – ангел?! – усмехается она. – Нет, родной, я той еще дьяволицей была в молодые годы... Но что поделаешь, такие уж мы, творческие натуры. Мы все свои чувства, эмоции, переживания всегда сублимировали в искусство. Восторги новой влюбленности. Боль очередного предательства. Метания души. Ммм... сколько всего было написано: мною – картин, им – театральных рецензий... Мы понимали и прощали друг друга. И ты – такой же. Как говорится, яблоко от яблоньки... Потому я и не виню тебя за твою слабость. Но виню, что не смог удержать это в тайне...

– Черт бы побрал эту Раиску с ее дурацкими сюрпризами!

– Измена общественно порицаема, оно и понятно, но зато Серафима дарит тебе вдохновение, – продолжает мать со знанием дела, одновременно вгрызаясь острыми вставными зубами в сочную куриную ножку. – А искусство – это все, что в конечном счете действительно имеет значение. Потому и дура твоя Раиска, не понимает этого, верность ей подавай! Как будто не ясно, что твои заработки напрямую зависят от твоего вдохновения!

– Вот именно!

– Но и ты дурак, что женился на ней, – укоряет мать. – Я с самого начала против была. Надо было выбирать ту, что поняла бы тебя: художницу, танцовщицу, актрису... А ты позарился на какую-то фармацевтшу...

– Я любил ее! – возмущаюсь я.

– И долго ли?! – усмехается мать.

– Не знаю, – признаюсь честно.

С одной стороны, кажется, что всегда любил – и до сих пор люблю.

С другой стороны, я и до Симы страдал по другим женщинам, по невозможности быть с ними...

Только жене тогда еще не изменял.

Пару раз только, но там была чистая физиология.

Сима – другое... аромат ее кожи – чистый афродизиак, а она сама – как Венера, вышедшая из пены морской... богиня, что и говорить.

Но правда в том, что они обе нужны мне.

Раиса – моя жена, мать моих детей, моя семья, мой дом, моя надежная опора под ногами...

Сима – моя муза, мое вдохновение, мой полет фантазии, моя мечта, ставшая явью...

Но им-то этого не объяснишь!

Не поймут!

Вот и говорил Симе, что жена старая и страшная, что я скоро с ней разведусь.

А Раисе сказал, что Сима – просто глупая интрижка...

– Мой тебе совет от умудренной опытом женщины, – говорит мать, один за другим закрывая полупустые контейнеры и убирая их обратно в холодильник. – В обещанный круиз поезжай и с той, и с другой... по очереди, разумеется. Пусть каждая почувствует, что именно она – та самая.

– Где мне столько денег взять?! – возмущаюсь я.

– А это уж не мое дело... заварил кашу – теперь сам разбирайся... А мне пора.

– Зачем и приходила, – я пожимаю плечами.

– Думала, с Раиской твоей поговорю... но она не готова пока. Пусть времени немного пройдет. Не переживай, вернется... как миленькая вернется.

Через пару минут мать уходит, и я остаюсь один, не представляющий, что делать дальше.

Через несколько часов вернутся из школы Саша и Костя, что я им скажу?!

19 глава

Дом без Раисы сразу становится каким-то пустым и неуютным.

За годы брака у меня вошло в привычку возвращаться с работы и тянуть носом ароматы приготовленной еды, угадывая: что сегодня будет на ужин?!

Домашний куриный суп со свежей зеленью?! Печеный картофель с беконом?! Шампиньоны с сырными шапками?! Овощное рагу?!

Раиса всегда много, разнообразно и вкусно готовила, и я обожал ее кулинарные изыски.

А теперь в холодильнике пусто... одни только контейнеры со вчерашнего банкета, но и они наполовину опустошены маменькой.

Чем детей кормить – непонятно.

Я готовить не умею: не пришлось как-то учиться...

Сначала жил в родительском доме, где все это было на моей матери, потом женился – и дом, быт, готовку взяла на себя Раиса.

Я мог разве что в ресторан вывезти раз в недельку или пиццу на дом заказать, если лень было куда-то выбираться.

Мне и сейчас некогда со всем этим разбираться: выставка же на носу!

До нее всего пять дней, а у меня еще полно работы...

И вся эта возня с Раисой, резко решившей разводиться, сейчас вообще не вовремя... могла бы и подождать, устроить свой спектакль через пару недель, когда выставка бы уже открылась, и вышли первые рецензии...

Но нет же: жена решила вывести меня из себя, выбить из колеи именно тогда, когда я должен быть максимально сосредоточен на работе!

Вот же... курица!

Даже не знаю, почему в голову приходит обзывательство, которым с самого начала нашего знакомства наградила мою жену Сима...

Сима тоже хороша: могла бы притвориться, что ничего не знает, что не понимает, о чем речь... но нет, прямо сказала, что она – моя любовница!

Когда открывается входная дверь и в прихожей начинается возня, я даже не сразу понимаю, что это дети из школы пришли.

Первая мысль почему-то – что это Раиска вернулась. Что осознала все, приняла, простила... но нет – это наши младшие.

Спорят о чем-то, смеются, швыряют обувь вперемешку со снегом во все стороны...

Я опираюсь о дверь кухни и смотрю на них изучающим взглядом.

Даже не верится, что они так быстро выросли!

Совсем недавно, кажется, были малышами, дрались между собой, кто на каком самокате поедет, сладости делили, в первом классе учились...

Костя вон какой вымахал – выше меня ростом!

А Саша на шпильках не меньше семи сантиметров, и это в такую непогоду!

Я любуюсь ими со стороны, но длится это всего несколько мгновений. Потом дети замечают меня и сразу замолкают, мрачнеют.

– Я знаю, что вы все знаете, – говорю. Надо же с чего-то начинать разговор.

– Все это не наше дело, па, – обрывает Саша. – Разбирайтесь сами, окей?! – и проходит мимо, задевая плечом.

Я перевожу взгляд на сына.

– Па, я считаю, что ты взрослый самодостаточный мужчина – и можешь сам решать, кого любить и с кем спать, – пожимает плечами Костя.

Вот только мне кажется, что он говорит это неискренне, наигранно... более того – что он репетировал эту чертову короткую фразу. Уж больно заученной, вылизанной, неестественной она звучит.

Ну а что он думает на самом деле – тайна за семью печатями.

Жена сказала, что сын не попрет против меня, потому что боится лишиться моей финансовой поддержки или получить от меня по морде...

Грустно это.

Я не горжусь, что только деньгами и угрозой насилия могу удержать рядом собственного сына.

Я возвращаюсь на кухню.

Саша, приняв душ и переодевшись в домашнее, приходит туда же минут через пятнадцать. Сразу открывает холодильник, изучает содержимое полок, потом спрашивает:

– А ма ничего не готовила еще сегодня, что ли?!

– Мама временно уехала... не знаю, к Нате или к бабушке.

– Ну ясно, – морщится дочь, достает контейнеры, открывает поочередно и вываливает все содержимое на две тарелки: для себя и для брата. – Я не наемся этим, па. Костян тем более. Может, закажешь что-нибудь?!

– Да, конечно, – говорю с готовностью. Я ждал этого момента и уже подготовил несколько вариантов. – Пицца, суши, вок, бургеры?!

– Не... Ма делает божественный суп-лапшу с тефтелями... Чо-нить такое можно?!

– Да, конечно... – я начинаю лихорадочно искать.

Потом приходит Костя: он тоже хочет суп.

Я нахожу нечто подходящее в разделе домашней еды и делаю заказ, а мои отпрыски тем временем поглощают то, что не успела поглотить моя мать.

Еще они оба по несколько раз набирают Раису: отсутствие матери их явно беспокоит.

– Ма не берет трубку, – говорит Саша.

– И мне не отвечает, – вторит ей брат.

САША. 20 глава

На поверхности бульона плавают противные желтые жирные круги: сразу ясно, что на вкус будет не очень, но я все-таки даю этому подозрительному супу шанс, потому что прямо под ребрами ноет от голода!

Но все оказывается совсем плохо.

Я пробую – и тут же выплевываю обратно в контейнер:

– Ты серьезно, па?! Он жирный, как наша училка по матеше!

Костян хрюкает от смеха, но я смотрю на него уничижительно – и он затыкается.

– Блин, па, ты чо, состав не посмотрел?! Там же явно либо масла влили дохрена, либо тупо из субпродуктов эти тефтели сляпали... Отврат!

– Откуда мне было знать! – сердится растерянный отец. – Ничего страшного, из субпродуктов тоже отличные супы варят...

– Ты хоть представляешь, что там может быть?! Куриные бошки, шеи, ноги...

– Вряд ли, – отец качает головой.

– Но ты не знаешь точно, – перебиваю я. – Ну а если это масло, мне тем более это нельзя: скоро новый год – а мне еще два килограмма сбросить надо.

– Боже мой... зачем?! Ты и так прекрасна!

Я фыркаю: много-то он понимает в женской красоте! Променял нашу роскошную, породистую ма на какую-то альтушку-выпендрежницу!

Не, я, конечно, считаю, что лезть в отношения взрослых родителей – это зашквар, принимать чью-то сторону – тоже, но блин...

Когда он с порога сказал «знаю, что вы все знаете» – и с самым невозмутимым видом сел за стол, словно все норм, словно вся семья в сборе, и он не пялит левую телку за спиной нашей матери... сложно было остаться в нейтралитете, короче.

Да еще и с Костяном непонятки.

Конечно, я его понимаю и поддерживаю, потому что у нас с ним это, блин, с детства принято – поддерживать друг друга.

И да, отцовские деньги и отцовские связи ему сейчас очень нужны, нельзя портить с ним отношения, если он собирается в МГАХИ поступать...

Но ладно бы он только ему жопу вылизывал!

Но он еще и матери зачем-то сморозил, что Симка – красотка, а мать – уже нет... нормально?!

Мы с ним потом из-за этого нефигово так поцапались.

А теперь, в довершение всего этого бреда, мать еще и из дома ушла, обидевшись на нас! И трубку не берет теперь.

А что мы, блин, должны были делать?!

Насплетничать ей про Симку, при том, что мы даже не были уверены, что она – его любовница, а не просто подружайка?!

Нафига?! Как это нас касается?!

Они тридцать лет как-то сами разбирались в своих отношениях и сами говорили нам, если ссорились: не лезьте, не вмешивайтесь, это не ваше дело!

Ну мы и не стали лезть!

А теперь виноваты?!

Нормально...

У нас как будто своих дел нет, блин, и проблем.

Костяна на прошлой неделе Петрон из параллельного побил до такой степени, что братишка три дня в школу не ходил, у друзей валялся, чтобы предкам в таком виде не показываться, с фингалами.

Мне Ксюшка, его зазноба, на общем уроке физры подпалила зажигалкой волосы. Пришлось идти в парикмахерскую и состригать концы, чтобы выровнять длину. И что, заметил кто-нибудь?! Нет. Мать супчики варганила, как блаженная, отец картинки малевал, тоже как блаженный.

А как у них проблемы – так все, мы сразу должны все заметить и понять, принять чью-то сторону – желательно сразу обоих родителей, чтобы никого не обидеть, – и помогать им как-то все решить...

Ага.

Мне бы долбанную задачу по алгебре с последней контрольной решить... мне за нее трояк влепили – и теперь грозят влепить трояк за все полугодие.

Мне бы с Ксюшкой разобраться, которая со своими подпевалами караулит меня после уроков и щелкает зажигалкой каждый раз, когда я мимо, блин, иду.

Мне бы Паше Савинову объяснить, что он должен пойти нахрен... два месяца назад на вписке он пытался меня изнасиловать, и я боюсь, что это может повториться и черт знает чем закончиться... еще и видео с тем случаем грозится всем на параллели слить... ублюдок!

Мне бы похудеть на пару килограммов.

Мне бы устроиться на какую-нибудь подработку после уроков, чтобы достать деньги на концерт любимой группы... предки не поддержат и ни копейки не дадут: не одобряют они такое музло, видите ли.

Ну и мне бы, в конце концов, не загнуться от безответной влюбленности в Женьку Скрипаченко... сколько я ночей уже прорыдала в подушку, понимая, что он никогда не захочет со мной встречаться...

И что, заметил ли это кто-нибудь из моих родителей?! Нифига.

Зато я, по их мнению, почему-то всегда должна быть благодарной, вежливой, милой и послушной.

К черту!

Я встаю из-за стола, беру контейнер с супом и иду с ним в ванную комнату, чтобы вылить прямо в унитаз.

Отец кричит вслед:

ИГОРЬ. 21 глава

Сашка уходит из дома, не постеснявшись громко хлопнуть дверью: я аж вздрагиваю.

Костя, никак это не комментируя, берет ложку и начинает есть злополучный суп с тефтелями.

Я вижу, что ему совершенно не нравится – у него аж скулы сводит от жира, – но он продолжает, видимо, чтобы не расстроить меня.

Неужели ему правда так нужны мои деньги?! Куда, на что?!

И неужели он действительно считает, что если он будет не на моей стороне, я буду его бить?!

Я ведь не зверь какой-нибудь!

И никогда не бил ни его, ни его сестру!

Нет, конечно, пока Костя с Сашкой детьми были, лет до десяти, я иногда мог в воспитательных целях пару раз по заднице шлепнуть, но это все!

Никаких побоев!

С чего бы мне сейчас его бить?!

Смотрю я на него и не понимаю.

Потом морщусь, говорю:

– Прекрати.

– Что прекратить? – спрашивает он мрачно, как бы нехотя отрываясь от контейнера.

– Есть прекрати. Тебе же не нравится.

– Не хочу, чтобы ты ради меня еще что-то заказывал, – сын пожимает плечами. – Но вообще, ты прав... я лучше тоже к друзьям схожу... – он начинает подниматься из-за стола, но я говорю:

– Сидеть! – и он замирает на месте.

– Давай-ка сначала поговорим, как мужчина с мужчиной.

– Ну?!

Сын напрягается, смотрит на меня пристально, а у самого желваки под кожей играют. Настороженный такой, словно вот-вот с места сорвется.

Вряд ли потому, что боится. Скорее просто не хочет со мной наедине оставаться. Они же всегда и везде с сестрой напару, не разлей вода, а сегодня Сашка взбрыкнула, сбежала... И раз он за ней не пошел – значит, они в ссоре.

– Что вы такого сказали матери, что она на вас обиделась?! – спрашиваю.

Он пожимает плечами, явно желая увильнуть от ответа, но я настаиваю:

– Говори давай, сын.

– Сашка ничего особо, она реально в нейтралитете. Я сказал, что... ну, что тебя можно понять. Что твоя любовница – девчонка симпатичная.

– Ясно, – выдыхаю я.

Значит, и вправду не хочет мое расположение терять. Настолько не хочет, что не только мне сказал то, что я был бы рад услышать, будь это искренне, но и матери, зная прекрасно, что это сделает ей больно.

– Поэтому вы с Сашкой поругались?!

– Мы не...

– Не ври.

– Мы просто немного повздорили, фигня, скоро помиримся.

Ну, в этом я не сомневаюсь: за семнадцать с лишним лет эти двое больше чем на один день никогда не ругались.

– И последний вопрос, сын. Куда тебе нужны деньги?!

– Какие еще деньги?! – он прикидывается, что не понимает.

– Не знаю, какие... Мои, видимо. Своих-то у тебя пока что нет, не заработал. Иначе ты бы тоже был в нейтралитете, как и сестра, а не притворялся, что понимаешь и поддерживаешь меня.

– Но я... правда... это же мужская солидарность...

– Тебе семнадцать, какая нахрен солидарность, сын?! Говори.

Он закатывает глаза, потом говорит:

– Я хочу поступить в МГАХИ. На живопись.

– Ты... ого!

Я невольно замираю, чувствуя, что меня аж на слезы пробивает.

Старшая дочь, можно сказать, тоже пошла по моим стопам – не совсем, конечно, не настоящим художником стала, а всего лишь дизайнером интерьеров, но все же, – но от младших я такого не ожидал... тем более от сына!

Костя, как и Саша, конечно, закончил художественную школу, любил рисовать, но его последние работы, что я видел, намекали скорее на графический дизайн, а то и вовсе рисование комиксов в каком-нибудь микро-издательстве без получения специального образования...

И вдруг – живопись!

– Ну, это же... это же прекрасно! – говорю я наконец.

– Наверное, – мрачно отзывается сын. – Но я не уверен, что поступлю сам. Вдруг я пройду только на платные места?! Или потребуется рекомендательное письмо. Или... не знаю...

– И ты решил, что если примешь сторону матери, то я тебе не помогу?!

– Я бы не принял ее сторону, – он мотает головой.

– Но мог бы выбрать нейтралитет, как твоя сестра.

– Не люблю сидеть на двух стульях одновременно.

– Понятно, – хмыкаю я, понимая, что дальнейшие попытки узнать, что он думает на самом деле, все равно провалятся, и надо заканчивать этот допрос. Он и так сказал мне достаточно.

Ясно одно: ему правда нужна моя помощь, и он решил быть ближе ко мне... эгоистично, конечно, но чего я могу требовать от семнадцатилетнего мальчишки?!

И как я могу отказать ему, своему единственному сыну?!

22 глава

– Что же ты без предупреждения?! Чего не позвонила?! – спрашиваю я три минуты спустя, когда Сима уже стоит на пороге квартиры.

На ее заснеженной шубке тают снежинки, а другие, уже растаявшие, висят прозрачными капельками на ее длинных ресницах...

Ну что за Снегурочка!

Вот прямо сейчас брать холст, кисти – и рисовать!

Увидела бы Раиса ее сейчас, такой, нежно-снежной, хрустально-красивой, зимней, искрящейся, может, и поняла бы меня...

Впрочем... о чем это я?! Раисе не понять! Никогда!

– Ну, ты сам мне полчаса назад написал, что ты дома один, – говорит между тем моя прекрасная девочка, принимаясь расстегивать шубку. – Я подумала, это приглашение...

– Вообще-то, я работать собирался, а тебе... ну, просто сообщил... ты ведь почти всегда знаешь, где я, и о моих перемещениях...

– Прости, – она дует губки, которые я сразу целую, согревая после холодной улицы:

– Ничего страшного, детка, мой дом – твой дом. Располагайся. Вот только дети могут в любую минуту вернуться... Не уверен пока, что вам нужно знакомиться...

– Главное, чтобы курица твоя не вернулась, – качает головой Сима. – А уж с детьми я как-нибудь справлюсь...

– Я бы не был так уверен, – качаю головой.

Да, поначалу я думал, что они поладят – всего восемь лет разницы! – но теперь мне кажется, не стоит их знакомить... по крайней мере, пока...

Впрочем, Саша и Костя наверняка останутся ночевать у своих друзей, утром – сразу в школу, вернутся только к двум часам дня, а может, и позднее.

К этому времени нас с Симой дома уже не будет: я уеду в мастерскую по делам, ее с собой возьму.

Сима принимает душ, переодевается в розовенькую пижамку – топ на бретельках и коротенькие шортики, – и приходит на кухню, потирая руки:

– Прохладно у тебя здесь...

– Возьми в спальне плед и завернись в него, – предлагаю я.

Сима так и делает, потом возвращается и начинает рыться в кухонных шкафчиках:

– Что, только чай заварной есть?! И кофе «три в одном»?! Как же так, мась?! Давай-ка я закажу нам хороший листовой чай. И хороший гранулированный кофе, раз уж кофеварки у тебя нет... но надо бы купить. И еще какао: самый качественный, швейцарский.

– Да, конечно, – говорю растерянно. – Может, ты мне заодно подскажешь, что детям на завтрак заказать?! А то на ужин купил им суп, а он жирным оказался... я сам-то с трудом съел.

– Ооо, мась, сочувствую, – Сима подходит ко мне и поглаживает по животу. – Конечно, давай я закажу все, что нужно. Цельнозерновой хлеб, авокадо, перепелиные яйца, сыр бри, зелень, бананы, клубнику, молоко...

– Интересный набор, – хмыкаю я.

– Полезный набор! – возражает Сима. – И уж точно получше твоего жирного супа!

Я не смею спорить.

Сима с неподдельным восторгом и энтузиазмом принимается заказывать что-то из онлайн-шопов и с маркетплейсов, а я только успеваю наблюдать списания со своей банковской карты.

Минус пять тысяч четыреста двадцать два рубля.

Минус две тысячи сто шестьдесят рублей.

Минус семь тысяч триста тридцать семь рублей.

И это что, правда только на завтраки, чай, кофе и какао?!

Ладно, лучше не спрашивать... не хочу еще и с Симой сегодня поссориться. Мне хватило переживаний. Скоро ведь выставка – нужно быть эмоционально стабильным. А деньги – это всего лишь деньги. Как уйдут – так и придут. Лишь бы рецензии хорошие были...

Часа через полтора, когда все организационные вопросы решены, все заказы доставлены и разложены по полкам холодильника и кухонным шкафам, а дети так и не вернулись домой, Сима незаметно, очень изящно – так только она умеет, – увлекает меня в постель...

Хорошо хоть, я там простыни успел на свежие сменить, а то было бы очень неловко кувыркаться на тех, что пахнут женой...

Впрочем, мне все равно немного неловко: кровать-то супружеская!

Но Симу это не беспокоит – и она постепенно передает мне уверенность, что все хорошо, все нормально...

Между нами случается безумный – как всегда, впрочем, – секс.

Потом, даже не приняв душ, мы засыпаем, крепко обнявшись.

И просыпаемся только следующим утром, когда в спальню стучат.

– Твою мать... – шепчу я испуганно, оглядываюсь, проверяя, что нагота Симы прикрыта, смотрю на часы: восемь утра.

Неужели дети перед школой пришли?!

Ну да, так и есть.

Голос из-за двери явно принадлежит Косте:

– Па, ты обещал, что будет завтрак!

– Учти: вчерашний суп есть не будем! – вторит ему сестра.

Я понимаю, что они пока не в курсе, что Сима здесь: она-то свою шубку почистила от снега и в шкаф повесила, сапожки туда же убрала, а дети, наверное, как обычно, все по табуреткам разбросали...

КОСТЯ. 23 глава

Разговорчик с отцом, конечно, получается кринжовым.

А самое стремное – он быстро раскалывает меня, и я признаюсь, что планирую поступать в МГАХИ на живопись.

– Ну, это же... это же прекрасно! – честно говоря, отец реагирует еще более восторженно, чем я ожидал.

Я подозревал, конечно, что сын, собирающийся пойти по его стопам, наверняка вызовет у него гордость, но чтобы настолько...

Какая-то преувеличенная реакция прям.

Но оно и неудивительно: отец отчаянно пытается наладить контакт со мной, ведь я, блин, его последняя надежда. Ната приняла сторону матери, Сашка в нейтралитете, а я... а я – просто меркантильная сволочь, которая вынуждена лизать папочке задницу, чтобы не остаться без бабла...

Потому что стать художником – моя чертова мечта лет с десяти.

Пока все мои друзья самозабвенно гоняли в футбол во дворе и мечтали стать спортсменами, программистами и предпринимателями, я четыре раза в неделю бегал в художку и грезил о карьере живописца, как у моего отца...

А поступить в МГАХИ – не такая уж простая задачка.

Особенно с моими, блин, оценками.

Не, вступительные по специализации я сдам, но вот ЕГЭ... Русский и литература – не мои сильные стороны.

Нафига они вообще будущему художнику?!

А если я не пройду на бюджет, мне потребуется бабло для поступления на платные места.

Год обучения в МГАХИ – пол-ляма... нифигово так, да?!

Даже если я на подработку устроюсь, это будут копейки.

Короче, кроме отца, никто не поможет, реально.

Но для этого важно не портить с ним отношения.

Даже при том, что его новая баба – типичная соска: гилауроновые губищи, перманент, нарощенные ресницы, длинные острые когти, которыми можно перерезать горло... Кринжатина. Сашка бы с собой никогда такого не сделала. Но ранние зумеры другого мнения. Они любят выпендреж.

– Я сделаю все, чтобы ты поступил в МГАХИ, – говорит мне отец, и я киваю, тихо радуясь, что этот тупой разговор наконец закончился:

– Спасибо, па.

– А теперь иди и поешь... у своих друзей или где там кормят лучше, чем дома?! А я обещаю, что до завтра разберусь с едой...

Надеюсь, блин.

Потому что питаться жиром можно и в школьной столовке, дома хотелось бы чего-то более здорового...

Очень жаль, конечно, что маман сбежала.

Но ее можно понять: отец предал, я тоже наговорил фигни...

Сашка права: стоило промолчать.

Надо бы извиниться, но... я как-то пока не готов.

Пока и без того проблем дофига.

Непонятно, где пожрать.

Непонятно, как исправить двойку по матеше.

Непонятно, как отомстить Петрону, который нефигово меня побил... и ладно бы, только я страдал, так еще и Сашке волосы из-за меня подпалили...

Уроды эти всю школу в страхе держат, но я им особенно поперек горла: богатенький сынок богатенького папочки, да еще и будущий художник типа...

Рисовать в нашей тусовке – не норм.

Норм – кодить, снимать рилсы, на крайняк – планировать пойти в графический дизайн...

Но рисовать натюрморты, портреты, природу – не прикольно.

За это и огребаю.

В итоге, отец отпускает меня, я ухожу из дома и отправляюсь к Максу, своему лучшему другу. Его маман божественно готовит... почти так же божественно, как моя собственная маман. Когда остаюсь у них с ночевкой – мне всегда обеспечен вкусный сытный ужин.

Маман Макса и маман Ирки, лучшей Сашкиной подруги, наверное, думают: и чего эти дети богатых родителей вечно тусуются у нас?!

Но им, блин, не объяснишь, что порой ночевать дома, с предками, сложнее, потому что надо что-то объяснять: фингалы под глазом, вонь подпаленных волос, не самое благопристойное состояние после вписок...

Не хочется волновать маман.

И не хочется огрести от отца.

Он-то, конечно, считает себя ангелом во плоти, но я отлично помню, что когда мы с Сашкой были младше, он мог выпороть нас ремнем до красных кровавых полос на заднице... а потом говорить, что ничего такого не было, что мы неправильно запомнили и преувеличиваем... ага, щас!

Возможно, еще и поэтому до сих пор не хочется с ним связываться.

Вряд ли он, конечно, тронет нас теперь, но... где-то на подкорке мозга все еще сидит мысль, что он может.

Утром мы с Сашкой списываемся и договариваемся позавтракать вместе, дома, тем более что отец обещал все организовать.

Но как только мы добираемся до квартиры, с порога чувствуем аромат незнакомого парфюма.

Переглядываемся.

– Какого хрена?! – спрашивает Сашка.

СЕРАФИМА. 24 глава

Игорек отписывается мне о том, что дома только он: курица свалила еще утром, не выдержав напора собственной свекрови, а детки сбежали в ночь к друзьяшкам, чтобы не мучить себя бездарным отцовским ужином...

Я понимаю Игорька: он выпорхнул птенчиком из-под мамкиного крыла и сразу залетел под курицыно, для него сварить бульон – проблемка посерьезней, чем нарисовать сложнейший акварельный портрет.

Но деток я понимаю еще лучше: они меня младше-то всего на восемь лет... Мы одинаковые привереды.

Признаю, привередливость – не лучшее мое качество.

А вот ум и хитрость...

Конечно, никакая хозяйка не выгоняет меня из квартиры... с чего бы?! Я была образцовой нанимательницей и платила точно в срок аренду и коммуналку. Просто закончился годовой договор, и я сама не стала его пролонгировать... зачем, если дом Игорька освободился от курицы, и теперь я могу поселиться там?!

Не то чтобы я планирую жить там постоянно.

Я прекрасно понимаю, что эта квартира принадлежит не только моему богатенькому Буратино, но и его почти бывшей женушке, и их троим отпрыскам. Пять равных долей. Претендовать на нее – бессмысленно.

На что я реально претендую, так это на сердце маси.

Ведь если его сердце будет принадлежать мне – он и женится на мне, и квартиру нам новую купит, в которой я буду полноправной хозяйкой, и вообще сделает для меня все, что угодно...

Но для этого нужно закрепиться.

Развести его с курицей, женить на себе, подружиться с его детками... особенно младшими. Старшая-то, похоже, безнадежно на стороне матери. А жаль: мы с ней практически ровесницы, всего два года разницы, могли бы вместе ходить на йогу, массаж и женские ретриты... только вряд ли Ната таким интересуется. Она, как и ее курица-мать, существо приземленное.

Игорек в этом плане совсем не похож на свою жену и старшую дочь.

Он – гений своего времени. Творческая, воздушная, бесконечно далекая от быта личность. И я им искренне восхищаюсь. Возможно, даже люблю.

Немного жаль, конечно, что ему уже пятьдесят... Ложиться с ним в постель не так приятно, как с двадцатилетними мальчиками. Но зато, в отличие от юнцов моего возраста, Игорек – мужчина обеспеченный и перспективный.

Он давно в высшей республиканской лиге – и вот-вот его примут в высшую московскую лигу. Осталось всего-то с блеском провести презентацию новой творческой выставки. И я помогу ему в этом.

А уж сколько денег, наград и предложений его ждет... для многих пятьдесят лет – это закат личной и профессиональной жизни, но для моего маси этот юбилей – новое начало: и в любви, и в карьере.

Я быстро собираюсь и приезжаю к Игорьку домой.

Там убалтываю его сначала на полезную еду – ее должны оценить младшие детки, – а потом и на хороший, качественный секс.

Секс – это очень важно, это то, что вдохновляет любого мужчину, заставляет его чувствовать себя сильным, мужественным.

Любая мудрая женщина использует секс как инструмент в установлении и поддержании власти над желанным мужчиной.

Курица свой шанс упустила.

Я свой – буду держать зубами, крепко, цепко...

После бурного соития мы засыпаем, крепко обнявшись.

А утром заявляются Саша и Костя, и я решаю, что нужно действовать.

Я выхожу к ним из спальни, полная уверенности, что все делаю правильно.

– Доброе утро, Саша, доброе утро, Костя... много о вас слышала, – говорю им бодро и смотрю прямо в глаза. – Вы обо мне тоже слышали, наверное... Меня зовут Сима.

Я протягиваю руку Косте, интуитивно понимая, что он скорее согласится пожать мою ладонь, чем Саша.

Так и происходит: девчонка, скривив физиономию, сбегает, а мальчишка, хоть и с каменным лицом, жмет мои пальцы и говорит:

– Привет.

– Я приготовлю завтрак, – говорю я и, чтобы его больше не смущать, быстро иду на кухню.

Готовить я не люблю, честно говоря, но иногда, в виде исключения, так сказать, можно и постоять у плиты.

К тому же, получается у меня неплохо, а в голове – масса полезных и красивых рецептов.

Я достаю сковородку, бросаю на нее зелень, чуть подсушиваю ее, добавляю помидоры черри, потом начинаю взбивать перепелиные яйца...

Игорек, который пришел за мной следом, говорит виноватым тоном:

– Жаль, конечно, что Сашка сбежала...

– О, не переживай об этом, мась, – улыбаюсь я и, отвлекаясь на пару мгновений от сковороды, чмокаю его в нос. – Переходный возраст – самый сложный. Сложности в отношениях со сверстниками, невзаимные влюбленности, внутренние конфликты, непонимание, кем быть, что делать после школы... Я сама недавно через все это прошла. И я понимаю твоих детей. Обещаю, я налажу с ними контакт. Просто потребуется немного времени.

– Надеюсь, так оно и будет, – вздыхает Игорек.

В этот момент в кухне появляется Костя, в его руке – мой телефон.