Развод. Не время сдаваться

Глава 1

“Милый, буду ждать тебя завтра в кружевном белье, которое тебе так понравилось в прошлый раз. Целую.”

Я смотрю на сообщение в телефоне моего мужа и не верю своим глазам.

— Кто она? — зубы сжимаются до боли. Ноги становятся ватными. Я инстинктивно хватаюсь за спинку стула, чтобы не упасть.
— А разве есть разница в том, кто она — его резкий голос, режет тишину. — Это уже не твое дело.

Одно сообщение и пятнадцать лет брака рассыпались в прах за одно мгновение. А сказка о счастливой семье с долгожданной дочерью в которую я так верила, превратилась в осколки.
____________________________


Запах его любимого рагу, который я томлю уже долгое время, чтобы мясо таяло во рту, теперь кажется мне удушающим. Мне словно не хватает кислорода. Девять вечера. Кухонные часы отстукивают каждую секунду гулким, назидательным тиканьем. Из гостиной доносится приглушенное шуршание. Наша дочь, наша шестилетняя Полина, уже в пятый раз подбегает к двери и прикладывает ухо к дереву, в наивной надежде уловить звуки лифта.

— Мам, ну когда папа придет? — она отрывается от двери и надувает губки бантиком. — Я хочу обнять его перед сном!
— Скоро, рыбка, — мой голос звучит так фальшиво, что хочется тут же проглотить слова обратно.
— Ты так и вчера говорила, но он не пришел.
— Сегодня он обязательно придет и обнимет тебя перед сном, — мне не хотелось ей сейчас врать, но я и сама надеюсь, что он приедет сегодня раньше, чем обычно. — Иди, пока, сделай ему открытку.

Последние месяцы... Нет, последние полгода. Как бы я ни хотела, но в голову лезут черные, липкие мысли. Я их прогоняю, но избавиться от них так и не могу.

Завязывай, Марина. Проекты. Дедлайны. Он просто выжат как лимон. Просто устал.

Усаживаю Полю рисовать, а сама возвращаюсь к елке. Это ее маниакальная идея — поставить елку в ноябре. "Чтобы Новый год побыстрее пришел, мамочка! И желание исполнилось!". Свое желание она шептала мне на ушко: "Хочу, чтобы мы зажгли эти… как их, мам? Светяшки во дворе и смотрели салют. Все вместе!".

— Мам, — Поля вбегает в гостиную, вся сияя, и хватает меня за руку, — а Дедушка Мороз точно не перепутает? Принесет тот самый кукольный дом?
— Если ты вела себя хорошо, то он точно ничего не перепутает, — глажу ее по шелковистой головке. Всматриваюсь в черты. Вылитый он. Те же серые глаза, густые ресницы, ямочка на подбородке.
— Я очень-очень хорошо себя вела! Правда? — она смотрит на меня с таким доверием, что сердце сжимается.
— Конечно, солнышко. Иди дорисовывай. Папа будет в восторге.

Она упрыгивает, а я застываю с последним елочным шаром в руке. Он не простой. Хрустальный. Тот самый, с царапиной у основания, который мы купили, будучи нищими студентами, поклявшись друг другу в вечной любви перед таким же дешевым искусственным деревцем. Этот шар — наш талисман.

В девять тридцать тишину нарушает телефонный звонок. Сердце проваливается в пятки, а горло сжимает подлое предчувствие.

Неужели снова задерживается?

— Алло? — выдыхаю я.
— Марин... — его голос. Пустой. Уставший. Безразличный. — Не жди меня. Ложись.
— Снова? Сережа, что-то не так? — я впиваюсь в трубку, что пальцы белеют.
— Нет. Работа. Всё нормально.

Он скидывает вызов. Гудки. Длинные, пронзительные. Они впиваются в виски, будто сверлят мозг.

Ни пока, ни милых слов. Я стою, как идиотка, и слушаю их, а внутри что-то трескается с тихим, страшным хрустом. Начинается паника. Нет, с чего эти мысли. Конец года. Проекты. Дела. Надо просто подождать. Всё наладится.

— Мам, — доносится из комнаты голосок Поли. — Я всё! Иди скорее!

Я бережно кладу хрустальный шар на стол и иду к Поле. Сергей и сегодня не обнимет ее перед сном. Потираю устало глаза, пытаясь уже придумать оправдание для завтрашнего утра.

Еще вчера я обещала ей почитать сказку. Захожу к ней в комнату, она уже сидит в кровати, укутанная по подбородок одеялом, и от этого ее лицо кажется еще более кукольным.

На прикроватном столике лежит законченный шедевр. Ее открытка для папы. На ней изображены все мы: я, Поля и Сергей, держащиеся за руки под неестественно огромным солнцем. У папы из головы торчит фигурная завитушка, это, как объяснила мне Поля, его мысли утром о том, "Какая я у него умница".

— Сегодня я обещала сказку про принца, — говорю я, присаживаясь на край кровати.

— Нет, — шепчет она, и ее глаза становятся серьезными. — Про ту фею, что жила в саду из хрустальных цветов. Ты же помнишь, мы начали вчера.

Совсем уже потерялась.

— Да, конечно, про фею, — бубню себе под нос.

Ласково улыбаюсь ей, беру книгу с тумбочки и начинаю.

— Мам, — прерывает меня Поля, — а папа снова не придет, да?

— Папа работает… Видимо, очень много дел.

— Понятно, — она тяжело вздыхает, опускает глаза вниз и натягивает одеяло выше.

Я целую ее в лобик и продолжаю сказку с камнем на сердце.

Через время ее веки тяжелеют. Ее дыхание становится глубоким и ровным, а маленькая рука, до сих пор сжимавшая край моей кофты, наконец разжимается и безвольно падает на одеяло.

Я наклоняюсь и целую ее в макушку.
— Спокойной ночи, моя фея, — шепчу я.

Только тогда я поднимаюсь и на цыпочках выхожу в гостиную. Сажусь на диван и взгляд сам находит на столе хрустальный шар. Рука сама непроизвольно тянется к нему.
Все обязательно будет хорошо.

Слышу, как ключ поворачивается в замке. Тяжелые вздохи и шуршание в коридоре.

Через несколько минут он входит в гостиную, но как чужой. Уставший и немного нервный. Оглядывает комнату. Его волосы слегка растрепанные.

— Я же сказал, не жди, — бросает Сергей, проходя мимо. Его взгляд скользит по мне не задерживаясь.

Глава 2

Мир замирает в ожидании. Внутри меня поднимается тихая, безумная надежда. Вот сейчас он хмыкнет, скажет: “Да ты что, Марин, неужто поверила?”. Раньше он всегда шутил, а я смеялась взахлеб, и в этот миг я готова отдать ВСЕ на свете за одну такую шутку. Готова рассмеяться, обнять его, вдохнуть знакомый запах и забыть.

Но надежда рушится. Резко, невыносимо больно, будто сердце вырывают из груди.

— Ты без спроса в мой телефон полезла? — его голос режет тишину. — Это называется вторжением в личное пространство.

У меня перехватывает дыхание. Он... он меня в чем-то обвиняет?

— Личное пространство? — еле вырывается из меня. — После того как у тебя появилась семья, у тебя не может быть такого личного пространства.

Он тяжело вздыхает, туже затягивая полотенце на бедрах

— Кто она? — зубы сжимаются до боли. Еле держу себя в руках, чтобы не накинуться на него с кулаками.

— А разве есть разница в том, кто она? — продолжает он, не отводя взгляда. — Это уже не твое дело.

— Серьезно? — волна ярости, горячей и слепой, поднимается от самого низа живота, выжигая весь страх. — Ты это сейчас вообще серьезно, Сереж?! Не мое дело?! — я почти кричу, но тут же закусываю губу до крови, вспоминая о спящей дочери. Предательская слеза скатывается по щеке. — После пятнадцати лет брака я не имею права знать, кто та женщина, которая “скучает по рукам моего мужа”?

Он смотрит на меня холодными, пустыми глазами.

— Я не собирался это скрывать вечно, — бросает он. — Я планировал всё рассказать. После Нового года. Не хотел портить вам праздники.

Новая волна шока, еще более горькая и обжигающая. "После Нового года". Эти слова добивают меня.

— То есть... ты собирался еще два месяца водить меня за нос? — мой голос дрожит, срывается на хриплый шепот. — Целовать меня в щеку, делать вид, что всё в порядке, пока за спиной у тебя есть другая? Это, по-твоему, лучше? Это благородно?!

— Да! — рявкает он, и слово повисает в воздухе, тяжелое и звонкое, как пощечина. — Да, Марин!

— Чем она... — я закусываю губу, пытаясь остановить этот жалкий вопрос, но поздно. — лучше меня?

Ноги становятся ватными, подкашиваются. Я стою, пытаясь удержать равновесие в рушащемся мире, и смотрю в его глаза. Когда-то теплые, серые, в которых я тонула. Теперь они холодные, пустые. А ведь я чувствовала. Чувствовала кожей каждый его поздний приход, каждое его «извини, работа».

— Да ничем! — его голос внезапно взрывается, но тут же становится тише. — Дело не в том, что она лучше. Дело в том, что ты... тебя просто НЕТ, Марина! Ты бежишь от меня вот уже который год. В Полину, в работу! Я пытался до тебя достучаться, а ты даже не замечала. Ты отдалилась совсем. Какая, к черту, связь? Я живу с тенью. Я задыхаюсь здесь! От этих дурацких шариков, от этой... этой предсказуемости! И ничего не меняется.

Хрустальный шар выскальзывает из моих ослабевших пальцев. Он не падает, он взрывается. Тысячью осколков, которые разлетаются с пронзительным, чистым звоном. Последний крик нашей любви.

Он не вздрагивает. Смотрит на осколки с холодным любопытством, а потом переводит этот пустой взгляд на меня.

— Ну раз уж ты все узнала... Я ухожу. Сейчас.

— Сейчас? — из моего горла вырывается что-то среднее между смешком и стоном. — Просто возьмешь и уйдешь? Пока наша дочь спит, ты бросишь нас вот так, среди ночи?

Он с раздражением проводит рукой по волосам, отчего они становятся еще более растрепанными. Этот жест такой знакомый, он всегда делал так, когда уставал.

— А что ты хочешь, Марин? Истерику? Ты же знаешь, как я это ненавижу. Позже поговорим.

— Пятнадцать лет, Сережа! — голос срывается, в глазах стоят слезы, но я не даю им пролиться. — Они для тебя ничего не стоят?

Во мне все закипает. Горячая, слепая волна ярости поднимается еще выше. Хочется кричать, рвать на себе волосы, закричать так, чтобы он, наконец, УСЛЫШАЛ, что он не прав. Услышал всю мою боль. А в конце влепить ему пощечину, чтобы этот щелчок вернул его в реальность. Я сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони.

— Позже! — бросает он сквозь зубы, понижая голос и бросая взгляд в сторону комнаты дочери. — Позже все обсудим. Уже поздно. Ты Полину разбудишь.

— Надо же, о ребенке вспомнил! — я шепчу с горькой, ядовитой усмешкой. — Если ты сейчас переступишь через этот порог... обратной дороги не будет. Ты слышишь? Навсегда!

Я смотрю на него, пытаясь найти хоть крупицу сомнения.

Но он молча, с тяжелым вздохом, разворачивается и уходит в спальню. Внутри загорается дурацкая, крошечная искорка надежды.

"Останься, — кричит во мне всё, — ну скажи что-нибудь, дай нам шанс все исправить!"

Может, он просто остынет и останется в комнате?

Десять минут. Всего десять минут нужно человеку, с которым я прожила пятнадцать лет, чтобы вырвать из нашей жизни всё, что было для него важно. Слышу, как он открывает и закрывает ящики. Он выходит со спортивной сумкой. Той самой, с которой мы ездили на море, где он носил меня на руках и шептал на ухо безумные слова любви. Теперь он сбегает. От меня. От нашей "предсказуемой", "дурацкой" жизни.

Я стою посреди гостиной, и земля уходит из-под ног. Всё плывет. Может, это сон? Жуткий, беспросветный кошмар? Сейчас я резко сяду на кровати, вся в поту, а он, сонный, потянется ко мне и спросит сиплым голосом: «Опять тебе снится ерунда какая-то?» И я прижмусь к его теплой спине и буду плакать от облегчения.

Но нет. Это не сон. Он идет к выходу. Не смотрит на меня. Его взгляд скользит по осколкам хрустального шара на полу. Он просто перешагивает, делая широкий, небрежный шаг. И выходит. Щелчок замка.

Это... конец?

Тишина. Глухая, давящая, звенящая тишина после бури. Мои ноги подкашиваются. Я медленно опускаюсь на колени прямо в осколки. Острый край впивается в ладонь, и яркая алая капля выступает на коже. Физическая боль такая ясная, такая простая. Она не сравнится с той, что разрывает мне грудь.