Развод. Новая жизнь

Глава 1

Удар!

Еще удар! Теперь в живот… Как же больно…

Пощечина, что оглушает на несколько мгновений. Звон в голове и красная пелена перед глазами… Он меня убьет!

Он подходит ко мне и ловит железной хваткой за плечи, трясет, словно тряпичную куклу и орет, обдавая вонью коньячного перегара:

— Сука, ты, дрянь никчемная! Не смей разевать на меня свою поганую пасть. Тут я хозяин!

Он отталкивает меня, кривя когда-то любимое лицо гримасой отвращения.

Я делаю несколько шажков назад, но понимаю, что верхняя часть тела движется быстрее, чем ноги.

Сквозь звон в голове и боль от очередных ударов, пытаюсь собрать остатки координации и устоять на ногах. Не получается…

Взмахиваю руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь: за стены, за мебель, за воздух. Но пальцы ловят только пустоту…

Босая стопа наступает на что-то острое. Я не чувствую боль от пореза, но это пока. Я падаю на спину и слышу смешок мужа:

— Корова кривоногая. Как же ты меня достала. Вставай!

Пытаюсь подняться на ноги. Если буду медлить, то будет хуже, он не терпит возражений. Собираюсь с силами, чтобы приподняться на локтях, потом можно перевернуться на живот, встать на колени, а там и на ноги.

Лишь бы не медлить… Нельзя.

Он нетерпеливо рычит:

— Хватит валяться. Срач в доме развела и отдохнуть прилегла? Я тебя научу быть нормальной женой! У всех бабы как бабы, а мне ты досталась. Тварина убогая…

С трудом приподнимаюсь на локтях, бросаю взгляд на свою ногу и вижу, как от ступни растекается лужица крови… Чуть дальше лежит наша свадебная фотография в разбитой фоторамке. Это на нее я наступила и порезалась…

Начинаю переворачиваться на колени, чтобы подняться. По-другому не получится, сил не хватит. При этом шепчу как мантру:

— Димочка, я сейчас… Сейчас встану. Не злись, пожалуйста…

— Быстрее, сука, — рычит подвыпивший муж, — тварь медлительная…

Я уже стою на коленях и опираюсь на руки, еще немного и я встану. Но ему надоедает ждать. Он подходит. Боковым зрением вижу летящий мне в бок носок начищенного ботинка и успеваю лишь зажмуриться. Мне кажется, так менее больно…

Удар прилетает в нижнюю часть ребер и печень. С криком боли скрючиваюсь в скулящий от боли комок на полу. В правом боку словно взорвалась бомба с горячими шипами… На фоне общей боли это новая вспышка ада в моем теле.

— Дима, не надо, — скулю я, — остановись. Умоляю. Я сейчас, сейчас… Я встану.

Пытаюсь распрямиться, чтобы подняться, но боль в ребрах стреляет раскаленным копьем и заставляет меня снова свернуться в воющий от боли клубок возле стены. Кажется, я сегодня умру…

Муж в нетерпении. Ему противно смотреть на такую жену. Он презрительно сплевывает на пол и приближается:

— И долго ты тут собралась отдыхать? Сеня, я не потерплю твоих капризов, завязывай кочевряжиться, пока я тебя не прибил… А ну, бегом встала, тварь безродная!

Он подскакивает ко мне, замахивается ногой и больно бьет по заду. Больно и унизительно…

За первым следует второй пинок по мягкому месту, третий прилетает в копчик… Выгибаюсь назад, стараясь прикрыть спину. Теперь больно везде.

Четвертый удар приходится в почку.

— Сколько тебе нужно пенделей для скорости, детдомовка поганая, — рычит муж, — и на хера я тебя вообще из этой дыры привез.

На моем теле почти нет места, где я не чувствовала бы боли. Но ему мало.

Он хватает меня за волосы и разворачивает лицом в себе. Я смотрю ему в глаза и шепчу:

— Димочка, не надо… Успокойся. Я сделаю все, что ты захочешь, не бей меня…

По моим щекам текут слезы. Он кровожадно скалится:

— Теперь я сам возьму, что захочу. Открывай рот.

— Я не могу, — скулю я, — меня стошнит.

— Тогда я тебе зубы выбью и засуну член в глотку так, как посчитаю нужным.

Он похотливо ржет и замахивается кулаком.

Напрягаюсь и, вырывая с корнями клочья волос, успеваю повернуть голову. Удар приходится вскользь. Нос — новая вспышка боли, второй удар приходится в глаз, чувствую, что мгновенно заплывает. Кричу от нестерпимой боли.

Одной рукой он продолжает держать меня за волосы, а второй наотмашь хлещет по лицу. Начинаю терять сознание, когда из коридора доносится знакомый голос:

— Дима, что тут происходит?!

Глава 2

Муж замирает с занесенной рукой, приготовленной для очередного удара… И приветливо машет гостье:

— Привет, мам. Да Сенька выбесила. Жизни ее учу. Чтобы мужа уважала. И ублажала. Совсем зажралась. Как за мой счет тут жить, так она жена, а как мужа приласкать, так она вся из себя культурная.

Он отпускает мои волосы, отшвыривая меня от себя:

— Сука, руки из-за тебя в крови испачкал… Проходи, мама. Можешь не разуваться. Сенька уберется, тогда можно будет. Иди на кухню. Там оладушки с вареньем к чаю. Один прок от этой, — он кивает на меня, дрожащую и окровавленную в углу, — жрать готовить умеет.

Свекровь презрительно смотрит на меня, поджав тонкие губы с сеточкой морщин вокруг них, а потом говорит, словно выплевывает слова:

— Говорила я тебе, сынок, на Валечке Евтюховой надо жениться. А ты эту бесприданницу из ее зажопинска приволок… На кой ляд она нам сдалась. Я же сразу тебе говорила: не кончится добром твоя семейная жизнь с нищей приживалкой. А ты: «Люблю, женюсь». Она даже забеременеть за весь год не смогла. Пустоцвет бесплодный… И страшная такая стала… Чего тут грязь развели?

Она ткнула пальцем в разбитый цветочный горшок посреди комнаты, от которого муж растащил землю по всему полу и ковру, пока меня мутузил и валял по полу.

— Сенька совсем от рук отбилась. Лентяйка криворукая, — муж злобно покосился на меня, — пришел домой с работы, а тут грязища. Вот и решил ей мозги вправить, пока она совсем не расслабилась.

Свекровь брезгливо наморщила нос и носком ботинка немного развозюкала землю, что оказалась возле ее ног:

— Да уж, сынок, распустил ты жену. Возьмись за нее… Потом сядет тебе на шею, ножки свесит и начнет пятками по груди стучать: омаров на завтрак требовать и платья из дорогих бутиков. Пресекать надо такое поведение. Ладно, Димочка, ты тут заканчивай, а я чайник поставлю. Сенька-то поди, совсем хозяйство запустила. Свинья деревенская…

Свекровь вышла из гостиной и направилась на нашу кухню. Я отняла окровавленные руки от лица и испуганно смотрела на мужа одним глазом, второй окончательно заплыл гематомой. Сейчас он продолжит меня избивать… Мамочка дала ему благословение. Если что, и мой труп поможет спрятать, я же ей как кость в горле.

Неожиданно муж сменил гнев на милость:

— Хватит без дела валяться. Приберись тут. Скажи спасибо, что мама пришла, а то прибил бы тебя. Бревно фригидное… И умойся. Страшная стала, смотреть противно.

Он развернулся и направился вслед за своей мамашей на кухню. Как же я раньше его любила… Совсем не замечала склонности к насилию, к садизму, к желанию причинять мне боль…

Я с трудом села, подобрав под себя ноги, и тихонько плакала. Из ступни по-прежнему тонкой струйкой текла кровь, нос был разбит, и домашняя футболка из бежевой спереди превращалась в красную. Ребра над печенью болели так, что я решила, Дима мне их сломал. Лицо грело, а распухшее веко вокруг правого глаза пульсировало раскаленной подушкой.

Месяц назад я уже пыталась сбежать, когда муж впервые меня ударил. Даже успела сесть в автобус до родного Вышехонска, но он догнал меня на машине и выволок на улицу, под молчаливое осуждение других пассажиров.

Муж знал, что у меня никого нет. Деваться мне некуда… Как же быстро кончилась его любовь…

Я начала подниматься на ноги. Нужно убрать землю и выбросить цветок… Все равно ствол сломался при падении. Совсем как я.

Сегодня Дима пришел домой с работы на час раньше. Он был пьян. Видимо, день рождения у кого-то из коллег отметили. Он был раздражен.

Я уже напекла гору оладий и собиралась ставить сковородку на плиту, чтобы жарить к ужину куриные голени, когда он вошел в квартиру и, не разуваясь, заглянул на кухню.

— Дима, сними ботинки, пожалуйста, — попросила я, — я только полы перемыла.

— Не твое дело, как я хожу, — холодно бросил он и ушел в гостиную.

Я вздохнула и пошла за ним следом, мало ли какой каприз ему в голову взбредет.

Муж стоял возле окна, отодвинув штору. Он смотрел во двор. Я подошла и встала рядом. К своему подъезду шла Валя Евтюхова, дочка свекровкиной подруги и девица из соседнего дома по совместительству. Она вышагивала на высоких каблуках, короткая юбка едва прикрывала зад, а пышная грудь едва не вываливалась из топика. В пупке сверкала сережка.

Подозреваю, что Валя с большим нетерпением ждала первых майских жарких дней, чтобы пройтись через двор вот так, натянув на себя как можно меньше одежды.

Дима проводил ее взглядом, а потом глянул на меня, стоящую рядом в домашних шортах и футболке, босиком.

— Какая же ты серая моль, — буравя тяжелым взглядом, процедил он, — когда сосать начнешь?

Я отшатнулась. Это был больной вопрос… Природная брезгливость, рассказы подружек о минете в детском доме да плюс потрясающий рвотный рефлекс. Я все время отказывала, муж психовал…

Вот и в этот раз, он схватил горшок с цветком с подоконника и грохнул его об пол:

— Дура фригидная. Валька отлично отсасывает, а тебе мужа ублажить в падлу?!

— Это она тебе сама рассказала? — съехидничала я, набравшись щенячьей смелости.

— Она сама мне сосала, — губы мужа растянула злобная ухмылка.

Я растерянно смотрела на него и не знала, что сказать. Он вот так запросто мне говорит, что у него другая женщина? Да, последние месяцы у нас не все гладко, он срывается… Злится, пару раз поднимал на меня руку, но потом просил прощения…

Но такой откровенности и прямого признания в измене я не стерпела и крикнула:

— Вот и вали к своей Вальке. И грязь эту убери!

И тогда на меня посыпались удары. А в уши через боль вырывался крик мужа:

— Сука, ты, дрянь никчемная! Не смей разевать на меня свою поганую пасть. Тут я хозяин!..

Сейчас они вместе со свекровью сели пить чай на кухне. Они ели мои оладушки и что-то обсуждали. Маргарита Сергеевна ворчала, а Димка посмеивался.

Надо бежать. Хоть на улицу, хоть под мост, хоть под ближайшую машину на дороге. Еще одно такое побоище я не выдержу, не переживу…

Визуализация персонажей

Стрижова Сентябрина Тимофеевна. Она же Сеня. 20 лет. Сирота, воспитанница детского дома. Молодая жена, которая не сразу распознала в любимом муже абьюзера и садиста.

Пыжов Дмитрий Викторович. Жестокий муж, который сначала притворялся любящим и нежным.

Галицкий Марк Андреевич. Бизнесмен. Мужчина серьезный, решительный…

Глава 3

Я открыла глаза и огляделась. Незнакомая комната с незнакомой мебелью, и я лежу в незнакомой, широкой двуспальной кровати. Один глаз не видит, а все тело болит. Не так чтобы сильно, но ощутимо.

Дышать больно, грудь надежно стянута повязкой. Похожа на спиральную… Я в больнице, что ли?

Поднимаю руку, чтобы осторожно ощупать лицо, и вижу прикрытый бинтом катетер в латеральной подкожной вене. Точно в больнице… Только в странной, какая-то домашняя обстановка, а не казенная. Тумбочки у кровати, бра над ними. Одежный шкаф в углу, а на полу виднеется ковер. И лекарствами не пахнет. Уж я-то их в больничных коридорах нанюхалась.

Тихонько прикасаюсь к лицу, к векам, легонько ощупываю нос. Все распухшее и болит. Пытаюсь втянуть носом воздух, чтобы понять, сломан он у меня или нет… Вроде нормально, или вправили. Провожу языком по внутренней стороне зубов, проверяю их наличие… Щеки даже изнутри налиты гематомами, болят, Димка от души меня по ним отходил. И бил, и хлестал… Но зубы на месте. Это уже чудо.

В голове всплыли слова мужа: «Тогда я тебе зубы выбью и засуну член в глотку так, как посчитаю нужным».

Через полгода после свадьбы он начал неожиданно принуждать меня к минету, хотя до этого утверждал, что не сторонник оральных развлечений. К моей вагине губами тоже не лез. Все твердил, что у женщин там много опасных бактерий. Но я-то лучше знаю, у кого, кто и где водится… Из нас двоих я год проучилась в Вышехонском медучилище и почти все это время подрабатывала в районной больнице санитаркой… Вот только из-за нехватки персонала зачастую выполняла все обязанности медсестер. И училась хорошо, пока Дима не сделал мне предложение и не забрал в областной центр.

Лежать на мягкой кровати хорошо. И не страшно. Не знаю, где я сейчас нахожусь, но есть ощущение безопасности. От воспоминаний в голове сумбур: муж смотрит на Вальку во дворе, потом злится, а потом начинает меня избивать… И Маргарита Сергеевна — она меня невзлюбила с первого взгляда. Так и сказала: «Димочка, ты зачем эту бесприданницу в дом приволок, она же сразу забрюхатит и квартиру у тебя отберет. Знаю я этих сиротиночек». Старая карга…

Помню, что ногу порезала.

Осторожно высовываю стопу из-под одеяла и вижу аккуратную повязку. И засохшей крови нет. Это кто же меня так хорошо перебинтовал, да еще и отмыл? И судя по ощущениям, полагаю, что во мне блуждают обезболивающие, введенные через катетер. Без них я бы сейчас поскуливала от боли и толком дышать не могла. Я знаю, как чувствуют себя люди с подобными травмами…

И все же, как я тут оказалась? Думай, голова, думай!

Думать больно. А еще мутит.

Так, если это блатная больница, то тут должна быть кнопка вызова персонала. Логично? Логично.

Я завозилась, пытаясь найти заветный пульт, но его нигде не было. Постель как постель. Ни проводов, ни мониторов с датчиками, приклеенных к телу, ни стоек для капельниц. Кажется, это все же дом, а не больница.

А чей дом?

А как я сюда попала?

А вдруг у меня частичная амнезия? Дима так сильно меня бил по голове и лицу, что неудивительно, если где-нибудь под сводом черепа образовалась небольшая субдуральная гематома, и я теперь начну тупить.

Начнем с самого начала: кто я?

***

— Стрижова Сентябрина Тимофеевна, четыре года. Принимайте.

Меня привезли из дома малютки в детский дом, чтобы передать на дальнейшее воспитание новому государственному учреждению. Это одно из первых моих воспоминаний.

Новая директриса посмотрела на меня и протянула:

— Это из птичника?

— Из него, — кивнула воспитательница, — хорошая девочка, послушная. Не капризничает.

— Все они такие, пока титьки расти не начинают, а как взрослое просыпается, так все… Спасу от них нет. Курят с десяти лет, а к пятнадцати уже проститутки.

Она наклонилась и ухватила меня за подбородок шершавыми пальцами. Их сухая кожа была царапучей, и мне хотелось отвернуться, чтобы эта тетенька с недовольным лицом меня не трогала.

Директриса начала разглядывать мою мордашку, словно изучала залетевшего в комнату жука под лупой, заглянула в уши, осмотрела мои ногти и напоследок вперилась в мои глазенки через диоптрии своих очков:

— Ох, глазищи у тебя, — недовольно фыркнула она, — точно малолетней проституткой станешь. Давайте сюда ее документы.

Воспитательница протянула папку с личным делом директрисе и погладила меня по голове:

— Сенечка хорошая. Вы ее не обижайте…

— Ой, да ладно вам, — отмахнулась злюка, — вы каждый год нам своих птенцов привозите: Воробьевых, Журавлевых, Галкиных, Синицыных, в том году вообще Кедровкина доставили. Горе, а не пацан… От вас все дети с птичьими фамилиями, а из соседнего района сплошной зверинец к нам волокут: Зайцевых, Волковых, Козловых, Медведевых. Не детдом получается, а зоопарк… А что за имя такое дурацкое, еще и отчество выдумали… Чья фантазия?

Молодая воспитательница робела перед этой злой тетенькой: она впервые перевозила детей из дома малютки во взрослое заведение. Думала, что везде с детьми-сиротами работают добрые люди, а тут такая грымза сидит.

Воспитательница ответила:

— Нам с такими данными ее из больницы привезли. Там в личном деле написано. Девочку первого сентября нашли. Новорожденная. Лежала под забором, возле очистных сооружений, в тряпье замотанная. Наверное, ее мать хотела выбросить, чтобы тельце вместе с нечистотами переработалось, да не знала, что там забор новый поставили. Охрана нашла… Вот врачи и назвали ее Сентябриной. А Тимофеевна… так, именины в этот день у Тимофея. Не жить же девочке без отчества…

— Ясно, — усмехнулась директриса, — фантазеры.

Она что-то записала в свой журнал и крикнула:

— Марья Петровна, зайдите!

Из коридора в кабинет протолклась упитанная нянечка, и получила указание:

— Отведите девочку в четвертую группу и покажите ей там все.

Меня схватили за руку и потащили прочь из кабинета.

Я заплакала, не хотела оставаться с этими незнакомыми людьми в незнакомом месте. Я начала вырывать свою ручонку из цепких пальцев нянечки и кричать:

Глава 4

В новой комнате жили еще шесть девочек чуть старше меня. Они доброжелательно отнеслись к моему вторжению в их жизнь и даже показали мне свои игрушки. Я достала из рюкзачка своего любимого плюшевого енота с пушистым хвостом, которого привезла с собой…

К вечеру слезы мои высохли, а после ужина к нам зашли взрослые девочки. Им было лет по десять, а одной даже двенадцать. Цифра запредельная и непонятная. Я подумала, что скоро эта девочка станет совсем старой и покинет детский дом, и решила прояснить для себя директорскую загадку, пока есть такая возможность.

Я подергала ее за рукав и спросила:

— Аня, а кто такая пластитутка?

У меня тогда еще были трудности с буквой «р».

Взрослая девочка засмеялась:

— Рано тебе про такое думать. Это для взрослых.

— Я взлослая, — заверила ее я.

Теперь уже смеялись все большие девочки. Аня ткнула пальцем в мой рюкзачок и спросила:

— Сеня, у тебя деньги есть?

— Нету, — помотала я головой.

— А хочешь, чтобы были?

— Да! — радостно закивала я.

Внешний мир был мне мало знаком, но телевизор мы все же смотрели, и я знала, что за деньги можно купить конфеты в магазине. Много конфет! Тогда я буду их есть, сколько захочу, а еще поделюсь с девочками.

Взрослая Аня продолжила:

— Чтобы получить деньги, надо снять перед взрослым дядей трусы и показать ему писю.

Я недоверчиво глянула на новую приятельницу:

— Зачем ему моя пися?

— Взрослые мужики любят маленькие писи, — пожала она плечами, — проститутки перед многими мужчинами трусы снимают, а еще мужчины их руками там трогают. И не только…

— Анька, хорош, — остановила разболтавшуюся подругу другая девочка, — рано ей еще такие подробности знать. Мелкая еще. Пойдем покурим, мне Сашка пару сигарет дал.

— Бесплатно? — удивленно приподняла бровь Аня.

— Пришлось его поцеловать, — скорчила мордашку вторая, — а он, урод, зубы последний раз в прошлом году чистил… Сенька, — внезапно обернулась она ко мне, — хочешь жвачку?

— Да, — прошептала я.

Это был царский подарок. В доме малютки нам не разрешали их жевать, чтобы мы их не проглатывали. Но телевизор-то мы смотрели, да и воспитатели «Диролами» и «Орбитами» грешили…

Девочка протянула мне ароматный кубик с нарисованным сердечком на обертке и предупредила:

— Только перед сном изо рта вытащи и на спинку кровати прилепи. А то во сне вывалится, и все волосы залепишь. Сразу налысо обреют.

Взрослые девочки ушли курить, а я поделилась жвачкой с остальными соседками по комнате. Раздербанили несчастный розовый квадратик на семь мелких клочков и довольные нажевывали.

Перед сном я ответственно вытащила безвкусный кусочек бледной жвачки изо рта и бережно прилепила к спинке кровати. Теперь это мое сокровище! Я эту несчастную жвачку потом три дня жевала…

А еще я решила, что, пожалуй, не буду становиться проституткой. Что-то не хотелось мне незнакомым дядям свою писю показывать.

***

Налысо меня все же обрили. Дважды. В шесть и в одиннадцать лет.

Тогда весь детдом завшивел, и только старшие девчонки позволили себе шампунь от вшей купить. У некоторых из них вообще были хорошие шампуни и вещи.

К восьми годам я прекрасно разбиралась в местной иерархии, знала, кто такие проститутки на самом деле, и откуда у некоторых девочек из старших классов хорошие вещи.

Есть детские дома, где руководство старается дать детям все хорошее, на что хватает средств. А если их не хватает, то дарят внимание и заботу.

Тут все было не так.

Кормили? Да. Обеспечивали одеждой и обувью? Да. Давали школьное образование? Да. Следили за моральным обликом детей? Нет.

Росли, очень рано познавая реалии этого мира. То, что мы знали в первом классе о взаимоотношениях людей, домашним детям еще и не снилось. Да и недолюбливали мы этих домашних: ходят все из себя за забором, за ручки с мамами, смотрят на нас, как на прокаженных, тычут пальцами и брезгливо усмехаются:

— Энтики…

Так они обзывают интернатовских. Нас.

Мы в долгу не оставались, особенно мальчишки. Когда выпадала возможность, они сбегали через забор и шли колотить домашних зажравшихся детишек. А еще отнимали у них деньги…

На деньги можно было купить конфеты и сигареты. Продавцов в ларьках паспорта и возраст сирот не интересовали.

Сигареты мне были не нужны: пробовала курить в восемь лет, но сильно закашлялась, и потом во рту было противно. А вот конфеты я любила по-прежнему. В столовой их не давали, как в доме малютки, хотя ходили слухи, что по документам их нам раз в месяц завозят… Шоколадку и апельсин мы видели раз в год — в новогодних подарках. Тогда приезжали люди из администрации района, нас всех выстраивали в линейку, и Дед Мороз в красной шубе вручал каждому ребенку красивую коробочку с разными вкусняшками. В основном там были карамельки, но обязательно лежала шоколадка и апельсин. Это был настоящий праздник. В остальное время главной сладостью в столовой был хлеб с маслом, который мы посыпали сахаром и ели. Сахара, почему-то всегда было вдосталь…

Меня лупасить домашних детей не брали: слишком маленькая и худенькая, слабачка, одним словом. Так что своих денег у меня не водилось. Сладости перепадали от старшаков, если мы — мелкие, прибирались у них в комнате.

Один мальчик, которому уже было двенадцать лет, однажды предлагал мне сразу три конфеты, за то, чтобы я с ним поцеловалась с языком. Мне тогда уже девять было. Я отказалась. Я уже точно решила, что не буду проституткой: женщиной, продающей свое тело для интимных услуг за материальные блага… Хорошая формулировочка для детского ума? Там мы очень рано переставали быть детьми.

Этот мальчик тогда усмехнулся и сказал:

— Еще немного подрастешь, и я первый тебя трахну.

Как же я мечтала, чтобы меня удочерили! Неважно кто. Лишь бы забрали из этого детского ада.

Телевизор нам включали по выходным на три часа, а в остальное время провод антенны прятали, чтобы мы не особо вникали в блага обычных людей. Но я стала захаживать в библиотеку и брать художественные детские книжки. Они помогали спрятаться в мир дружных семей, вкусных ужинов, приготовленных мамами, и узнать, что за воротами детского дома есть совсем другая реальная жизнь. Большая и светлая.

Глава 5

Мы сидели в кабинете продленки и делали уроки, когда к нам зашла директриса, или, как мы ее называли — Каркалыга. С ней притопала незнакомая пожилая тетка, похожая на нерусскую.

Большой нос, широкая косматая монобровь над глазами и полные губы, от которых пролегли глубокие носогубные складки до самого подбородка.

Каркалыга приняла торжественный вид и начала вещать:

— Дети, это Нонна Эдгаровна. Она будет вести уроки музыки. Так же она станет воспитателем одной из групп. Занимайтесь дальше.

Они развернулись и ушли, а мы недоуменно переглянулись.

— На хрена нам музыка? — пожала плечами моя одноклассница.

Остальные были такого же мнения. Последняя училка по музыке сбежала еще три года назад, и мы прекрасно обходились без песен под аккомпанемент древнего рояля, что собирал пыль в пустующем кабинете...

Тогда еще мобильники были с кнопками, а смартфоны являлись запредельной роскошью, но у старшаков были маленькие MP3-плеера с наушниками. Они в городе закачивали в них музыку из интернета в интернет-кафе, а еще там ловились разные радио.

Таня Илюхина давала слушать мне свой плеер: я застилала ее кровать, гладила одежду, пришивала оторвавшиеся пуговицы и мыла полы в их комнате, когда подходила очередь Таниного дежурства. У Тани был плеер, мобильник и красивые вещи. Она не была проституткой, но встречалась со взрослым мужчиной. Ей было уже семнадцать лет, и я знала, что весной она покинет детский дом. По вечерам в выходные она давала немного денег сторожу и уходила с территории…

Однажды я дежурила в кабинете музыки, мыла полы и напевала песню, которую много раз прослушала в плеере. Я даже не заметила, что вошла Нонна Эдгаровна и остановилась у меня за спиной. Я упоенно пела и возила серой тряпкой по полу, нацепив ее на швабру.

— А какие ты еще песни знаешь? — раздалось у меня за спиной.

Я так испугалась, что даже подпрыгнула.

— Чего?

— Какие песни еще исполняешь? — строго поинтересовалась музыкантша.

— Разные, — промямлила я, — из радио.

— Спой что-нибудь, — потребовала она.

Я немного подумала, перебирая в голове немногочисленный репертуар из последнего, и заголосила:

— Любовь зарядила дожди-пистолеты…

Училка послушала меня, а потом сказала:

— Пойдем к инструменту, проверим твой слух.

Она нажимала на клавиши старого потертого рояля, который тут стоял со времен царя Гороха, а я повторяла голосом разные ноты.

И чего она ко мне прицепилась? Хора в нашем детском доме нет, и не будет. Не для кого концерты давать. И вообще, чтобы толпу детей выпустить на сцену, их нужно прилично одеть. И желательно, чтобы девочки были не лысые, а то бантики на клей к макушкам клеить придется… Но, несмотря на мои жизненные перипетии, я оставалась послушной девочкой. Она говорила петь, и я пела.

Потом она меня отпустила, а напоследок пробормотала:

— С такой мордашкой бежать тебе отсюда надо…

А то я не знала, что меня ждет в ближайшие месяцы... Сначала меня поимеет этот урод, независимо от моего желания. И не один раз. А потом будут другие мальчишки. Главная задача — не залететь до окончания школы и выпуска, а то у руководства статистика по беременным ученицам испортится. У нас старших девчонок иногда увозили в соседний городок на аборты…

И про мордашку Нонна Эдгаровна была права. Я видела себя в зеркале. Начала расцветать. А про глаза мне с детства говорили, что красивые.

Раньше я недоумевала, почему меня не удочеряют. Я же хорошая и послушная, и не уродка… Только потом поняла, что у воспитанников нашего детдома такая репутация, что усыновители предпочитают обходить его стороной. А теперь, в двенадцать лет, я уже никому не нужна. Взрослые предпочитают брать совсем малышей, чтобы воспитывать их под себя, чтобы те считали их настоящими родителями, а не орали в приступе злобы: «Ты мне не мать!».

Дети-подростки усыновителям без надобности, они обречены взрослеть, так и не узнав, что такое настоящая семья. Ходили слухи, что больших иногда берут в других интернатах, но нам это не светило.

Мы уже не сидели возле окон, вглядываясь в лица незнакомых взрослых. Мы просто росли и выживали в своем социуме.

А вот училка по музыке ко мне как клещ пристала. Начала вызывать меня в кабинет и заставляла разучивать разные песни. Какие-то старые, немодные. Даже мы — детдомовские, знали, что это полный отстой. Зашквар натуральный.

Я искренне не понимала, почему она доколупалась именно до меня, но… из-за этих занятий у меня была возможность провести лишнее время в безопасном месте.

Мой преследователь начал подкарауливать меня на переменах, а пару раз ему удалось поймать меня вечером в туалете. Что он был девчачий, его не смутило…

Он нагло прижал меня к стене и полез рукой под футболку, лапая мою еще совсем неразвитую грудь. Спугнули его старшие девчонки, которые с громкими разговорами решили наведаться в туалет и покурить перед сном в окошко. Этот гад меня тогда отпустил, а сам заперся в кабинке…

Я вылетела из туалета, чуть не сбив девчонок с ног, а одна из них крикнула мне вслед:

— Сенька, ты куда ломанулась? Менстры пришли? А затычек нету…

В спину летел обидный смех.

У взрослеющих девочек тема критических дней считалась особенно важной. Тут даже руководство детского дома подсуетилось: массово закупали самые дешевые прокладки на оптовых базах, чтобы меньше потом тратить средств для стирки, при приведении в порядок окровавленных трусов и постельного белья. По этому пункту вороватая директриса ничего не смогла возразить. Она же сама, в конце концов, была женщиной и понимала: если девчонки начнут рвать простыни и воровать в медпункте вату, мастеря самодельные средства гигиены, то это обойдется дороже. Все равно эти тряпки стирать начнут, переводя такое замечательное хозяйственное мыло, которое склизкими кусками лежало в мыльницах на умывальниках…

А еще я знала, что когда у меня начнутся месячные, и этот гад меня поимеет, лишив девственности, я могу залететь, и тогда придется делать аборт. Возможно, что потом у меня совсем не будет детей. А значит, и настоящей семьи… А семья, в которой есть родители и дети — это самое главное!

Глава 6

Я замерла, не смея поверить своим ушам.

Я уезжаю?

Меня удочерили, и я еду в семью?!

Девчонки, что жили со мной в комнате, начали перешептываться, а я прокашлялась, возвращая себе возможность говорить, и спросила?

— Меня забирают родители?!

Каркалыга презрительно фыркнула, глянув на меня поверх очков, и процедила:

— Да кому ты нужна… В другой детдом отправляешься. Чтобы через час была готова.

Она вышла, а я растерянно села на свою заправленную кровать.

Это что же получается? Меня из одного сиротского дома в другой перекидывают? Но у нас нет перенаселения, я тут не лишняя. За что?!

Я закрыла лицо руками и разревелась.

Другой жизни, кроме этой, я не знала. Тут у меня подруги, привычная комната.

Да, наш интернат далеко не рай, но в другом все может быть намного хуже. Мы знали, что жадные до денег руководители приютов сдают детей за деньги педофилам, или сами насилуют девочек и мальчиков… Тут такого не было, подростки сами разбирались со своим либидо и гормональными перепадами.

В другом месте из меня сделают проститутку и без моего желания.

Я сидела и плакала навзрыд, подруги меня утешали и гладили по плечам, не зная, как еще помочь.

Им нужно было идти на уроки. Через несколько минут в учебном крыле прозвенит звонок на первый урок, а они сидят рядом со мной и не уходят…

Шестой класс только начался, новый учебный год. Быть новенькой в классе плохо — новеньких не любят. Бьют, задирают, проверяют на «вшивость», организовывая разные подставы. И если хоть раз пожалуешься воспиткам, то тебе кирдык. Жизни не дадут.

В моем юном, но уже многое повидавшем мозгу, впервые зародилась суицидальная мысль… Если на новом месте все окажется совсем плохо, то я лучше в петлю влезу…

Девчонки смотрели на меня и утешали, и мы не заметили, как в комнату вошла Нонна Эдгаровна. Она оглядела нас и строго спросила, как всегда, смострячив над переносицей птичкой-галочкой свою монобровь:

— А вы чего тут расселись? Сейчас звонок будет. Марш на уроки.

Одна из девочек сердито ответила:

— Сеньку в другой детдом переводят. Фиг знает, что там с ней сделают. Она же у нас вон какая хорошенькая…

— Что еще за «фиг»? — уперла руки в бока музыкантша. — Там хороший детский дом. С музыкальным уклоном. Это в Вышехонске. Сеня, собирай вещи, я сама тебя туда повезу. Три часа на автобусе ехать будем.

Я хлюпала носом, снова не веря своим ушам: меня везут в хороший детдом? Такие бывают?!

Нонна Эдгаровна покачала головой, глядя на мое зареванное лицо, и сказала, протягивая мне слегка потрепанную спортивную сумку:

— Вот, я тебе для вещей принесла… Прощайся с девочками, собирайся и приходи ко мне в кабинет. Потом письма друг другу писать будете, не потеряетесь.

Она ушла, а я переобнималась с подругами и немного успокоилась.

Девочки отправились на уроки, оставив меня одну в комнате, и я принялась складывать в сумку свои немногочисленные пожитки: нижнее белье, колготки, майки… На мою совсем маленькую грудь бюстгальтер уставом нищего интерната не предусматривался, хотя пора бы уже и носить… Благодаря жадному и вороватому руководству детдома, все мои пожитки благополучно поместились в одну сумку.

Влез бы и мой игрушечный енот, которого я привезла из дома малютки, но его кто-то украл еще в первый год моей жизни в интернате. Я тогда неделю ревела.

Старшаки даже тотальный обыск учинили, поскольку: «У своих крысить нельзя!», но енотик так и не нашелся.

***

Я сидела в междугороднем автобусе возле окна и таращилась на мелькающие деревья. От желтой и красной листвы рябило в глазах, но мне нравилось. Это был новый мир: большой и яркий!

Нонна Эдгаровна дремала на соседнем сидении и слегка похрапывала. Ее ресницы подрагивали, будто ей что-то снилось, и она дергала в воздухе указательным пальцем на руке. Может, дирижировала оркестром во сне.

Теперь я понимала, почему она прицепилась ко мне со всеми этими дурацкими песнями и заставляла петь гаммы. Я-то сначала думала, что она заставит меня петь перед всем интернатом на ближайший Новый год: поставит под елку с бумажными гирляндами из цветной бумаги, и скажет: «Пой, Сеня, пой про елку, про медведя и пой про смешного человечка, что на крыше живет…». Я бы тогда со стыда сгорела.

Выставлять себя напоказ и красоваться перед всеми на сцене я не готова. Очень стесняюсь. Публичность — совсем не мое…

Толком обсудить мое будущее с Нонной Эдгаровной удалось только тогда, когда мы сели в этот автобус. А до этого мы чуть ли не бегом бежали на автовокзал, чтобы не опоздать. Она еще и мою сумку с пожитками тащила.

Усевшись на свои места и отдышавшись, я настороженно поинтересовалась:

— А вы уверены, что это хороший интернат?

— Да. Я знаю несколько выпускниц из него, — ответила музыкантша, — дети поют, танцуют, на гастроли выезжают, в конкурсах участвуют. Их летом в детские лагеря к морю отправляют. Там очень серьезная спонсорская программа и директор ответственная. За своих детей горой! Я целый месяц на счет тебя договаривалась…

— А почему вы выбрали именно меня? — продолжала допытываться я.

— Миленькая ты, — вздохнула Нонна Эдгаровна, — а тут тебя к выпускному так изнахратят, что клейма негде ставить будет. Да и голос у тебя хороший. Солировать не придется, не тот уровень, но в хоре будешь отлично смотреться. Или танцами там займешься. Или музыкой, у них оркестр отличный. Главное — веди себя хорошо и учись. Такой шанс мало кому из сирот выпадает.

Я слушала ее, а в душе разгорался огонек надежды, что моя жизнь скоро изменится в лучшую сторону.

Преисполнившись благодарности, я поладила музыкантшу по руке и растроганно произнесла:

— Спасибо вам…

Когда мы с ней спешно выходили из ворот интерната, дети прилипли к окнам учебных классов и смотрели нам вслед. Только мой преследователь распахнул створку и заорал на весь двор:

— Сука, я тебя найду!

Глава 7

Мы стояли с Нонной Эдгаровной перед воротами нового интерната и ждали, когда их откроют. Охранник уже спешил к нам.

Ухоженный двор с цветочными клумбами. Чуть в стороне детская площадка для младших воспитанников… Ни фига себе у них тут роскошь!

— А мы вас еще два часа назад ждали, — говорил охранник, провожая нас ко входу, — Ольга Васильевна вся извелась уже. Проходите.

Он распахнул дверь, пропуская нас в отремонтированное здание. На стенах вместо серой и зеленой краски нарисованы пейзажи, на потолке светодиодные люстры в виде цветка, Пальмы в деревянных кадках, в холле стоит небольшой диванчик, на котором сидит девчушка лет восьми и играет в змейку на маленьком сером мобильнике-раскладушке, и стол охранника с монитором.

Я с удивлением озиралась, тараща глаза на такую красоту. После нашего детдома этот интернат мне показался дворцом. Я так разволновалась, что вцепилась в руку Нонны Эдгаровны и боялась отпустить.

Девчоночка оторвала взгляд от игрушки, слезла с диванчика и смело подошла:

— Здрасте! Ну наконец-то, — прошепелявила она, демонстрируя улыбку с двумя выпавшими молочными зубами, — сколько вас ждать уже можно? Обед прошел. Пойдемте в столовую. Ольга Васильевна велела вас с дороги накормить.

— Здравствуй, — улыбнулась ей Нонна Эдгаровна, — а может, сначала к директору нас отведешь?

— Нет, — твердо произнесла девочка, — у нее сейчас переговоры со спонсорами о танцевальном фестивале в Ярославле. Сумку тут поставьте и идите за мной. Тетя Маша вас накормит. Меня, кстати, Алиса зовут. А вы Сентябрина и Нонна Эдуардовна?

— Эдгаровна, — поправила ее музыкантша, — ну, веди нас в столовую, раз так велено. А кто такая тетя Маша?

Она приставила мои вещи к столу охранника, а он лишь махнул рукой, мол, идите спокойно, я пригляжу…

Мы пошли по коридору вслед за Алисой, а она продолжала с самым деловым видом вводить нас в курс дела:

— Тетя Маша у нас главный повар, она в столовой всем заведует. А еще у девочек кулинарию преподает с пятого класса. Некоторые мальчишки тоже ходят.

— Так, нет же такого предмета, — удивилась я.

Нонна Эдгаровна добавила:

— Даже домоводство во многих школах отменили.

Алиса неопределенно махнула рукой куда-то в сторону и пояснила нам:

— У нас все есть. И домоводство, и кулинария. Тетя Маша проводит занятия в столовой во внеурочное время и оценок не ставит… И все равно все старшие девчонки ходят… Не прогуливают. Они такие пироги пекут, пальцы пооблизываете. Мы их потом всем интернатом на продленках лопаем.

Вот это да! Они тут пирогами объедаются! Совсем как домашние дети. Может, у них еще и конфеты к чаю по воскресеньям выдают? Меня в сказку перевезли, что ли?!

Алиса свернула в очередной коридор, который уперся в розовую двустворчатую широкую дверь. Девочка толкнула створки и сделала приглашающий жест:

— Проходите, гости дорогие. Направо умывальник. Мойте руки с мылом, а то глисты заведутся. А потом садитесь вон за тот стол с фиалками, — она указала пальцем направление, — это я специально для вас поставила, чтобы красиво было.

Я посмотрела, куда она показывала, и действительно, на столе красовался глиняный горшок с бело-розовой цветущей фиалкой. Надо же, меня впервые встречали с цветами! От вида простого цветочного горшка на душе стало так тепло, что в носу защипало.

Я шмыгнула носом, приказав себе не расслабляться, и пошла вслед за Нонной Эдгаровной мыть руки. Глисты нам не нужны!

Когда подошли к столу и сели на интересные цветные пластиковые стулья с сетчатыми спинками, из-за раздаточной перегородки раздался глубокий бархатный голос:

— С приездом. А я вас жду, жду… Сейчас накормлю. Умаялись, поди, с дороги…

К нам плыла пышнотелая женщина, примерно одного возраста с Нонной Эдгаровной, и несла в руках поднос. Ее белый халат и лихо сдвинутый набок поварской колпак прямо говорили, что перед нами главный кулинар. За ней шла Алиса. Девочка несла второй поднос.

Нонна Эдгаровна встала и дернула меня за рукав, чтобы я тоже поднялась. Правила приличия.

А повариха подошла к столу и начала выставлять тарелки. Речь ее все время не умолкала:

— Зовите меня тетя Маша, тут все так называют. На первое у нас сегодня борщ, — она поставила перед нами по тарелке с густым красным супом, в котором почему-то еще лежали кусочки мяса, а сверху примостилась большая клякса белой сметаны, — да вы садитесь, берите ложки. Алиса, давай второе.

Девочка подошла со своим подносом, на котором стояли блюдца с картофельным пюре и жареной куриной ножкой. Еще были две мисочки с чем-то нарезанным и намазанным… И корзиночка с хлебом. Не блюдце, как у нас подавали, а плетеная тарелочка! Очень красивая.

Тетя Маша выставила все это на стол и упорхнула со словами:

— Приступайте, еще десерт. Алиска, чай будешь?

— Буду, — крикнула ей вслед девочка и махнула нам рукой, указывая на стулья, — чего вскочили. Ешьте, а то снова греть придется.

Она тоже забралась на стул, рядом со мной и начала болтать ногами, недостающими до пола. Мы сели на свои места, а к нам уже спешила тетя Маша с очередным подносом.

Повариха поставила на стол четыре стакана с чаем и четыре блюдца… Я не верила своим глазам! На каждом блюдце лежало по большому квадратику тряского оранжевого желе и три незнакомых мне круглых печеньки с красной кляксой чего-то посередине.

— Ну, давайте знакомится. Меня и Алису вы уже знаете… Расскажите о себе.

— Я Нонна Эдгаровна, — представилась моя учительница, — преподаю музыку в интернате. А это Стрижова Сентябрина Тимофеевна, хорошая девочка с хорошим голосом и слухом. Теперь будет учиться у вас.

Тетя Маша пододвинула Алисе один стакан и блюдце с десертом, внимательно пригляделась к моему лицу и сказала:

— Какая хорошенькая. Красавицей вырастет и на сцене будет отлично смотреться. Ты чего не ешь, Сентябрина?

Она заметила, что я вертела ложку в руках, но есть странный суп не начинала. Мне не хотелось быть грубой, но и не ответить было невежливо. Я тихонько промямлила:

Глава 8

Тетя Маша удивленно уставилась на меня и улыбнулась:

— А это, солнышко, украинский борщ. Он такой и должен быть. А ты раньше какой ела?

— Прозрачный. Там капуста, картошка, лук с морковкой. А такой у нас не готовили.

Я осторожно зачерпнула ароматный густой бульон и сунула ложку в рот. Потом вторую, третью... Это было что-то потрясающее!

В полном восхищении от нового вкуса я указала пальцем на картофельное пюре и спросила:

— А пюрешку вы тоже по иностранному рецепту готовите?

— Почему? — еще больше удивилась повариха.

— Она желтая, — пояснила я.

— А какая должна быть? — не унималась тетя Маша.

Алиса пила чай, лопала желе ложечкой и смотрела на меня, как на дурочку… Я не обращала внимания на девочку, а вела серьезную беседу:

— Обычно нам давали серо-белую пюрешку. Только она склизкая и по тарелке растекалась, а у вас горкой лежит. Как так получается?

Тетя Маша вздохнула и неожиданно погладила меня по голове. У нее были теплые и мягкие руки. Раньше меня никто не гладил и не называл солнышком.

— Наслышаны мы про ваш детдом, но ученицу оттуда впервые вижу, — обратилась она к Нонне Эдгаровне и сокрушенно покачала головой, — как же так получается? Куда руководство смотрит?

Та только рукой махнула:

— Там такая круговая порука… Я вот Сеню вам привезла, а сама вернусь и заявление на увольнение подам. Не могу это видеть. Через неделю хотела сбежать, когда туда устроилась да услышала, как она поет. Решила, вытащу девочку, и сама сбегу. На север поеду, метеорологом вахтой устроюсь… Образование позволяет. Сложно мне с детьми…

Я уплетала диковинный борщ за обе щеки, но при этих словах ложка зависла, не успев добраться до рта. Я вскинула глаза на учительницу:

— Вы хотите уйти? А может, вам можно тут остаться?

Я тогда была весьма наивна и не знала, что в любой организации существует штат сотрудников, годовой бюджет, распределение должностей… Взрослые не стали меня грузить ненужной информацией. Нонна Эдгаровна ответила просто:

— Я больше ценю уединение, а вы, детишки, пошуметь любите.

Этот довод мне был понятен, и я его приняла. Тетя Маша понимающе улыбнулась:

— А готовить я тебя научу, Сеня. Можно мне тебя так называть?

Я кивнула, а она продолжила:

— Будешь ходить ко мне на занятия по кулинарии, рецепты в тетрадку записывать и своими ручками все готовить. Между прочим, несколько наших учеников после выпуска ушли на поваров учиться, хотя были отличными музыкантами. Просто на моих занятиях готовку полюбили, с блюдами экспериментировали. Один уже в Москве шеф-поваром в ресторане работает, а некоторые су-шефами трудятся.

— А если я не хочу быть поваром? — решила уточнить я, а то вдруг заставят…

— Тогда мужа будешь вкусно кормить, — встряла в разговор Алиса.

Мы ели, Нонна Эдгаровна расспрашивала тетю Машу и Алису про быт в детском доме, про творческую деятельность здешних коллективов, а я знакомилась с новыми блюдами, которых ни разу не пробовала, дожив до двенадцати лет. Оливье, курабье, желе…

Когда все было съедено, а чай выпит, в столовую заглянул запыхавшийся мальчишка. Увидев нас, он торжественно произнес:

— Ольга Васильевна ждет вас. Алиска, проводи.

Он развернулся и убежал, а наша маленькая провожатая слезла со стула и начала собирать на поднос грязную посуду. Я схватила второй поднос и начала ей помогать. Мы отнесли все к окошку мойки и пошли знакомиться с директором музыкального интерната.

Мне жалко было покидать уютную столовую. Такая яркая, с теплой атмосферой… На кремово-розовых стенах нарисованы картины из русских мультфильмов, где персонажи едят или готовят. Столы стоят не длинными рядами, как было у нас, а по два штуки так, чтобы получался квадрат. Посередине подставки с салфетками, солонка с перечницей и сахарница… Как в ресторане каком-то. Яркие стулья мне особенно понравились: красные, синие, желтые, сиреневые, зеленые. Даже один их вид поднимал настроение. В нашем детдоме в столовой стояли старые табуретки…

Алиса повела нас по другому коридору. Вдоль одной стены тянулись большие светлые окна, а на другой чередовались двери в учебные классы и большие картины в золоченых рамах, висевшие на стене. Там были и пейзажи, и натюрморты, и пара больших портретов красивых женщин в древних нарядах.

Девочка проводила экскурсию:

— Тут у нас кабинеты истории, русского с литературой, географии… На этом этаже старшие классы учатся, и ты будешь, — кивнула она мне, — а младшие на втором занимаются. У нас там тоже репродукции висят, а еще несколько копий есть. Это нам художественная школа подарила, когда наши им концерт показывали.

— А где жилые комнаты? — поинтересовалась я.

Очень мне не терпелось увидеть свою новую кровать, соседок по комнате. После теплого приема от Алисы и тети Маши мне уже было не так страшно становиться новенькой в этом интернате. Если у них хотя бы половина воспитанников такие же дружелюбные, то вряд ли они устроят мне темную с колотушками в качестве приветствия или отберут и без того небогатое добро, что я с собой привезла.

Девочка подвела нас к окошку и вытянула руку:

— Видишь, интернат буквой «П» стоит. Вот, все это крыло — учебное и административное. В середине у нас спортивный зал и актовый, там потолки высокие. А второй хвост, — она указала на вторую половину строения, расположившуюся напротив, — там на втором и третьем этаже жилые комнаты, а на первом репетиционные: музыкальные и танцевальные. Там звукоизоляция есть.

Я слушала эту малявку и удивлялась: откуда она в своем возрасте знает столько взрослых слов? Я хоть и читала книги, что брала в библиотеке, но такими словами, как «репетиционная», «звукоизоляция», «репродукции» в жизни не пользовалась. Я даже примерилась вслух, чтобы потом язык не сломать:

— Ре-пе-ти-ци-онна-я…

— Ага, — кивнула Алиса, — мы там поем, музыку играем, в залах танцовщики танцы разучивают. А еще у нас есть свой театр. Александр Варфоломеевич, который ведет литературу и занимается постановкой речи — наш драматург. Крутые спектакли ставим. Лично я Дюймовочку играю, а еще фею Динь-динь в Питере Пэне.

Глава 9

Мы прошли в комнату, где за компьютером сидела молодая женщина в очках с тонкими стеклами, а вдоль стены стояли мягкие кресла.

Я поняла, что это приемная и секретарь директора. У нашей Каркалыги тоже была секретарша — ее племянница. Вредная тетка, как и все в их семейке. Муж — жадный завхоз, сын — физрук, дочь с зятем держали магазин и якобы оказывали спонсорскую помощь нашему интернату… Ага! Как же! У них, у всех были квартиры, машины и двухэтажные дачи… А у нас сахар на десерт…

Молодая женщина встала нам навстречу и улыбнулась:

— Добро пожаловать. Ольга Васильевна ждет, проходите.

Она распахнула перед нами еще одну дверь, и мы Нонной Эдгаровной прошли в директорский кабинет.

Алиса отправилась вместе с нами, но секретарь придержала ее за руку и сказала:

— А ты беги к себе. Спасибо, что встретила гостей.

— Ну мне же любопытно, — заканючила девочка.

— А любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — засмеялась секретарь и ткнула Алису пальцем в нос, — беги, тебе еще стих учить.

Алиса вздохнула, с любопытством глядя нам вслед, а потом дверь за моей спиной захлопнулась.

Мы стояли перед директором.

Пока я только слышала имя «Ольга Васильевна», я представляла себе крупную дородную женщину, почему-то обязательно с толстой косой, закрученной на затылке в узел… Даже не знаю, откуда в моей голове возник этот образ?

Сейчас я с удивлением разглядывала настоящую директрису…

Маленькая, худенькая женщина средних лет, чуть выше меня ростом. Если бы не мелкие морщинки вокруг черных глаз и не пробивающаяся седина в темноволосой мальчишеской стрижке, то издалека или со спины, ее можно было бы принять за подростка…

И вот эта тщедушная коротышка так ответственно держит в своих руках творческий интернат?!

Я всегда думала, что окружающие уважают только силу, потому что только сильный способен отстоять свое мнение.

Как же Ольга Васильевна со всем справляется? Ее же никто не боится!

Директор сделала пару шагов нам навстречу и протянула руку Нонне Эдгаровне:

— Здравствуйте. С приездом.

Потом она пожала и мою руку со словами:

— Все, бобренок, выдыхай. Считай, что ты дома. Добро пожаловать.

Ее глубокий, бархатный грудной голос никак не вязался с хрупкой внешностью. Тогда мой словарный запас был слабоват, а сейчас я бы сказала, что в моей голове возник ярко выраженный когнитивный диссонанс. Я-то думала, что она фальцетом разговаривает, или просто тихо. А тут еще и: «Выдыхай, бобер». Откуда она знала, что я безумно волнуюсь?

Собрав в кучу все свое самообладание, я растянула губы в улыбке и промямлила невпопад:

— Спасибо.

— Присаживайтесь, — Ольга Васильевна указала на стулья, приставленные к столу, стоящему перпендикулярно к директорскому. Сама она заняла свое место: — давайте документы.

Нонна Эдгаровна достала из своей сумки папку с моим личным делом и протянула:

— Тут все. От самого обнаружения Сентябрины до окончания пятого класса. Отдельно приложена выписка оценок за начало этого учебного года. А вот медкарта.

Еще одна книжечка легла на стол Ольги Васильевны. Та удивленно поглядела на нее:

— А чего такая тонюсенькая? Потеряли, что ли, и новую завели?

— Такую в медпункте отдали, — развела руками Нонна Эдгаровна, — там все в одном шкафу хранится, сложно потерять.

Директор отложила мое личной дело и начала листать медкарту:

— Анализы, прививки, ага… ангина. Гемоглобин низкий… ветрянка… вши, вши… И это все?

Она перевела взгляд на меня и спросила:

— Сентябрина Тимофеевна, ты часто болеешь? Простываешь или с животом проблемы бывают?

Я растерялась от вопроса и перевела взгляд на свою учительницу: мне прямо самой отвечать или она скажет? До меня как-то не дошло, что Нонне Эдгаровне неоткуда знать, чем я болела или нет за всю свою жизнь. Она ободряюще подмигнула мне и сказала:

— Рассказывай, Сеня, не бойся.

От волнения я схватилась за пуговицу своей рубашки, начала ее вертеть и заговорила:

— Я почти не болею… Только горло иногда. Нам тогда старшаки сахар в ложках топят, и мы эти леденцы сосем, горло проходит. Я в медпункт не хожу, там только горькие таблетки дают и люголем горло мажут. Меня сразу тошнит…

— Ясно, — Ольга Васильевна задумчиво разглядывала меня, словно решала, прохожу я в ее заведение по здоровью или лучше отправить меня обратно. Наконец, она спросила: — а зубы у тебя тоже здоровые.

— Вроде бы, — пожала я плечами, — почти…

И примолкла. Если я ей расскажу, что у меня один коренной зуб шатается, а в двух других дырки, то она от меня точно откажется. Или вообще — сверлить отправит.

В нашем детдоме всех, кто на зубы жаловался, сверлить отправляли! Я тоже несколько раз ходила: самый первый раз мне в восемь лет коренной зуб по частям выдирали и отдельно корень с нервом. Анестезии не было, и я эту боль навсегда запомню. Сверлить тоже больно…

— Ясно, — снова повторила директор. — Сентябрина, а вот в твоей карточке указано, что у тебя вши были. Как их у вас выводили? Расскажи.

— Зачем? — удивилась я. — У вас тут тоже дети завшивели?

Только этого мне не хватало! У меня только волосы отросли, и я снова стала на девочку похожа, а они мне очередной приступ педикулеза устроят?! Снова придется ходить с гладкой макушкой, как коленка?!

Видя мой испуг, Ольга Васильевна поспешила меня успокоить:

— У нас нет вшей. Просто интересно — для обмена опытом.

Я недоверчиво глянула на нее и пробормотала:

— Хуевый опыт. Брили нас.

Глава 10

— Сеня! — воскликнула Нонна Эдгаровна. — Ты чего матом-то?

Я тоже испугалась, что у меня вырвалось привычное в нашем детдоме прилагательное. Я сжала губы и даже закусила их изнутри, чтобы еще чего позорного не ляпнуть.

Ольга Васильевна примирительно выставила ладонь вперед и добродушно сказала:

— Все нормально. Это пройдет. Перенервничала с дороги.

От ее доброго голоса мне стало совсем стыдно за свою речь, и я начала краснеть. Прямо чувствовала, что щеки и уши начали гореть. Директор встала со своего места, обошла стол и села рядом со мной. Теперь я оказалась между двумя взрослыми, которым было не пофиг на мою судьбу… Неслыханное дело, хоть желание загадывай.

Ольга Васильевна взяла мою ручонку в свою и заговорила:

— Сентябрина, ты не волнуйся. У нас хороший интернат. И дети у нас хорошие. Как раньше, в твоей жизни больше не будет.

Я подняла на нее глаза и прошептала:

— Значит, вы меня за это… слово обратно не отправите?

— Нет, — улыбнулась она, — не отправлю. Но и ты постарайся следить за своей речью. Договорились?

Я кивнула и еще больше покраснела, хотя вроде бы дальше было некуда. А директор продолжила:

— Скоро ты познакомишься со своими соседками по комнате. Живут у нас по восемь человек, но комнаты просторные. Девочки тебе все покажут и расскажут. Они тебя, между прочим, уже ждут… Устроят тебе экскурсию. А завтра ты с нашим доктором отправишься в поликлинику, пройдешь медкомиссию, чтобы мы знали все о твоем здоровье… Лечиться жженым сахаром по рецепту старшаков — не дело. А еще посетишь стоматолога. Наш интернат прикреплен к спонсорской клинике, там хорошо делают и с анестезией.

— А без стоматолога нельзя? — в моих глазах плескалась надежда, что мне удастся отмазаться от этой гестаповской пытки.

— Нельзя. Зубы должны быть здоровыми. Тем более они у тебя сейчас меняются, вдруг новые криво расти начнут, а от этого и прикус может испортиться. Не бойся, у нас все дети регулярно проходят стоматологическую проверку, ничего страшного там нет.

Я обреченно кивнула головой. Не спорить же с ней. А с другой стороны, мне тут уже нравилось, и возвращаться обратно только из-за дырок в зубах я не хотела. Даже готова была пережить издевательства стоматолога, лишь бы остаться.

Ольга Васильевна приняла мой кивок за согласие и обратилась к Нонне Эдгаровне:

— У вас какие планы на конец дня: обратно поедете или у нас переночуете? У нас есть, где гостя приютить.

— Поеду. Обратный автобус через два часа, — вздохнула моя учительница и посмотрела на меня, — Сеньку вот, к вам пристроила, теперь спокойно заявление на увольнение напишу. А ты, — обратилась она ко мне, — будь умницей. Слушайся учителей и хорошо учись. Оперной певицы из тебя не получится, но шанс на достойную жизнь теперь есть. Не подведи меня.

— Не подведу, — тихо проговорила я, стараясь сдержаться, чтобы не разреветься.

Только сейчас я осознала, что Нонна Эдгаровна уже сегодня уедет и последняя ниточка с моей прошлой жизнью оборвется. Я уже второй раз буду начинать все с самого начала: новое место, новая кровать, новые друзья, новые учителя… И снова уходит, привезшая меня сюда учительница. Я уже не помню, как звали ту, которая меня доставила в детдом из дома малютки. От нее я получила одну житейскую мудрость — женщине обязательно нужен муж. Тогда ей не придется плакать, если захочется взять сироту.

Мы еще немного поговорили о моем будущем, Ольга Васильевна рассказала подробнее об особенностях музыкального интерната, а потом мы отправились провожать Нонну Эдгаровну.

Распрощались мы возле ворот. Музыкантша обняла меня напоследок и пожелала:

— Счастья тебе, Сеня. И всего хорошего.

Глаза у нее были сухие, словно она по три раза в неделю с детьми так расставалась. А вот у меня губы запрыгали. Я тоже обняла ее и прошептала:

— Спасибо вам…

А потом было знакомство с другими детьми. Ольга Васильевна сама отвела меня в комнату к девочкам и представила. Встретили меня дружелюбно, показали, где и что лежит, а потом засыпали вопросами: оказывается, мой детский дом, откуда меня привезли, был для местных, чем-то вроде ада, в который их грозились сослать воспитатели за плохое поведение… Вот так! Домашних детей пугают страшными бабайками, а тут интернатом, в котором я провела восемь лет своего недетства.

На меня смотрели, как на героиню, которой удалось вырваться из лап злого дракона по имени Каркалыга!

Я рассказывала, стараясь говорить так, чтобы мои новые подружки не думали, что там все плохие. Дети-то там хорошие, даже старшаки, которые по-своему заботились о нас… Даже про своего домогателя поведала, только в конце добавила:

— Этот Ромка Прохин только до меня так доколупался, к другим так не лез.

— Может, он в тебя влюбился? — заинтересованно спросила одна из девочек. — Просто не знал, как это показать. Мальчишки же глупые в этом вопросе: то за косички дергают, то бумагой через трубочку плюются.

— Нет, — помотала я головой, — так не любят. Этот просто — моральный урод. И я его боюсь. Он сказал, что найдет меня.

Глава 11

Так началась моя жизнь в новом интернате.

Медкомиссию я успешно пошла: ничего патологического не выявили. Даже удивились, как мамаша решила от совершенно здорового ребенка избавиться. Лучше бы сразу в роддоме отказ написала, так меня бы прямо оттуда в семью могли отдать, а не лечили от переохлаждения. Но, судя по тому, что мать полиция не искала, рожала она дома и шансов на выживание мне не оставляла.

Зубы мне тоже привели в порядок. И, между прочим, совсем не больно. Не обманула Ольга Васильевна. А еще я поняла, что ее тут, действительно, никто не боится. Зато уважают безмерно!

Помимо учебы по школьной программе, меня определили в хор, а еще на танцы и музыку, чтобы выявить другие таланты.

Танцевала я хорошо, но душа к этому не лежала, а вот с музыкой получилось иначе… Насколько равнодушно я смотрела на рояль в старом детском доме, настолько же сильно я прониклась игрой на фортепиано тут. Это после того, как я услышала игру одной из старших девушек. Она играла одну из композиций итальянского неоклассического композитора Людовико Эйнауди. Я потом с этими мелодиями фильм посмотрела. Там чернокожий парень помогал своему парализованному боссу… Очень хороший фильм.

После этого я пересмотрела свое отношение к черным и белым клавишам, записалась на занятия по сольфеджио и начала штудировать нотные тетради…

А еще у меня появился интерес к биологии: много читала дополнительной литературы, изучала лекарственные растения и даже участвовала в олимпиадах. На районной второе место заняла!

С девочками из старого интерната общение сошло на нет в течение двух лет. У меня почти сразу тут появился мобильник, а туда приходилось писать бумажные письма… Я не хвастала, что тут так хорошо, чтобы моим подругам не было обидно, что только меня сюда перевезли, но все равно, в двух ответных письмах чувствовалось, что они немного завидуют. Одна так и написала: «Зря ты, Сенька, там так радуешься. Все мы одной дорожкой пойдем».

Третье письмо оттуда было последним, мне тогда уже четырнадцать исполнилось. Подруга писала, что у них все нормально, в прошлом месяце она аборт делала, как и многие… В конце была приписка: «А Ромку Прохина на шесть лет посадили. Он на улице грабеж и поножовщиной устроил, а у него и до этого приводы были. Тетка та, которая жертва, выжила, а этого дебила в Сибирь на зону отправили. Одиннадцатый класс не доучился».

Я вздохнула с облегчением. Все это время я опасалась, что Ромка выпустится и заявится в Вышехонск… Теперь-то я могу спокойно доучиться, а потом уеду куда-нибудь. Хоть в область, хоть в Москву. Тогда уже точно не найдет. Маньяк долбаный…

Школьные годы пролетали быстро. За это время я успела побывать в десятке городов на гастролях с хором. Мы либо участвовали в конкурсах, либо пели на концертах по разным поводам. Даже на благотворительных.

Спонсорская помощь позволяла нам выглядеть достойно: красивая повседневная одежда, сценические костюмы, чемоданчики у всех с колесиками… И мобильники у каждого. Да, не дорогущие с надкушенным яблоком, а намного дешевле, но выполняющие все возложенные на них функции. К тому же мы сами выбирали чехлы для своих телефонов, так что все было на уровне!

В Вышехонске к нам относились нормально: не считали за воров, будущих уголовников и проституток. Энтиками не обзывали.

Конечно, дети, а тем более подростки, были вовсе не святыми. Некоторые втихаря покуривали, пили алкоголь, и секс среди старших учеников случался… Только вот запрета на дневной уход с территории для старших детей тут почти не существовало — ближайшая аптека была за углом…

На уроках биологии с тринадцати лет подробно объясняли, что такое овуляция, и развеивали мифы про «первый раз не залетишь», «если после секса подмываться колой, то не забеременеешь», «если в тебя кончили, то надо попрыгать» и прочие подростковые глупости. Много говорили о контрацепции и безопасном сексе. Короче, абортов у нас почти не было. Хотя пару раз все же недосмотрели: увлеклись некоторые на каникулах.

После девятого и десятого класса меня вместе с хором вывозили на море, в летний лагерь. Это было потрясающе! Три недели рая, о котором воспитанники из обычных интернатов не могли и мечтать. Мы отдыхали не хуже домашних детей.

В выпускном классе я окончательно определилась с будущей профессией: я хотела быть врачом. Я точно не знала, каким именно, мне просто хотелось помогать людям.

Была только одна загвоздка: училась я на твердую четверку, а профильным предметам не уделяла должного внимания… На проходной балл в институт слегка не дотянула.

Но это меня не остановило, я подала документы в Вышехонский медицинский колледж и осталась в городе, который хорошо знала.

Честно говоря, я даже была рада, что не пришлось ехать в другой город, в областной центр. Страшновато мне было от полной неизвестности будущего. А еще оттого, что снова придется начинать свою жизнь с нуля: новые люди, новые друзья, новое жилье… А тут я всегда могла прийти в интернат и поболтать с учителями, Ольгой Васильевной, тетей Машей, которая сделала из меня хорошего кулинара… Да и ребята, кто тоже решил остаться в городе, были рядом.

Любимого человека у меня к выпуску так и не было. Я, конечно, встречалась с парнями. Были и поцелуи, и обнимашки по темным углам и залезанием их рук в мой бюстгальтер… Но школу я закончила девственницей. Просто видела, что эти парни меня больше хотят, чем любят… А такой вариант меня не устраивал.

От медколледжа мне дали комнату в общежитии, там мы поселились вдвоем с девушкой и маленького поселка. Катя оказалась веселой, добродушной, и мы быстро подружились.

Когда началась учеба, и я немного пообвыклась с новым режимом, то решила искать работу. Стипендия у меня, как у круглой сироты, была хорошая, но я мечтала летом снова поехать на море — как взрослая, самостоятельная девушка. А на это мне бы денег со степухи не хватило.

Подумав немного, я пошла в местную районную больницу. Вскоре я приступила к выполнению обязанностей санитарки… Хотя по большей части и медсестры. Из-за небольших зарплат, младший медицинский персонал тут не задерживался, так что мои знания, полученные на практике, бежали далеко впереди тех, что давали в колледже.

Глава 12

На дворе царил май. Самое начало. То время, когда из почек проклевываются листочки, птицы вьют гнезда, а на южных склонах пригорков качают головками первые желтые одуванчики, обдуваемые теплым ветерком.

Вся страна отдыхала на майские праздники, в колледже тоже были выходные, а я набрала дополнительных смен в больнице. За выходы в праздники ставка больше.

Нужную сумму для поездки на море я уже накопила. Деньги хранила, как умная на банковском счете, а когда звонили мошенники и спрашивали про три цифры на обороте карточки, то я диктовала им три буквы: те самые, на которые они должны были пойти… Про мошенников нам читали отдельные лекции, чтобы нас не облапошили.

Страна уже несколько дней благополучно сажала картошку, жарила шашлыки и отмечала «Мир, труд, май», а я суетилась в больнице: ставила уколы, капельницы, раздавала таблетки, выносила и мыла судна, обтирала лежачих больных.

Для меня выполнять работу сразу двух должностей вошло в привычку, тем более за это мне приплачивали. А еще благодарные за заботу пациенты иногда дарили угощение: шоколадки и коробки с конфетами. С шоколадными!

Я теперь сама себе все покупала, и в нашей с Катей комнате всегда стояла вазочка с лакомством. Но покупать себе — это одно дело, а когда тебе что-то дарят с искренней благодарностью в глазах — совсем другое. Да и работаю я на совесть, а не ради сладких презентов.

Вот и сейчас я наводила суету, шурша в отделении за двоих. Периодически приходилось еще бегать в приемный покой, поскольку, то и дело, скорая привозила раненых отмечальщиков. Один себе рыболовный крючок в палец загнал; другие перепили да подругу не поделили, пришлось им бедненьким за нее драться; третьи коньяк купили не в магазине, а на трассе, сразу в пятилитровой пластиковой канистре… И всех везли к нам…

Обойдя всех больных в своем отделении, я в очередной раз спустилась в приемный покой, увидя в окошко, что снова подъехала скорая.

На кушетке сидел темноволосый мужчина и держал на коленях руку, перемотанную окровавленной футболкой.

Я уже решила, что это очередной пьяненький отмечальщик, что решил пофехтовать с другом заточенными шампурами, тем более что друг стоял рядом, когда мужчина произнес трезвым голосом:

— Я рыбу на уху чистил, а нож соскочил. Сначала хотели сами замотать, а кровь все не унимается. Вот меня Серый сюда и привез.

Дежурный доктор увидел, что я пришла, и поднял глаза от заполняемых бумаг:

— О, Сеня, как ты вовремя! Не забыла, как швы накладывать?

— Забудешь тут, — хмыкнула я.

Только за последний месяц пять раз сама это делала, а до этого то одному доктору помогала, то другому… На Восьмое марта вообще одного привезли с острым аппендицитом, а у нас врачи праздник отмечают, только дежурные на местах, и то — половина веселые… Я тогда впервые помогала на операции, и все действия хирурга на усы под маской наматывала. Так что теперь наложить пару швов на порез для меня было плевым делом, и доктор это знал.

Он указал на мужчину и скомандовал:

— Займись пациентом, а то у нас следующий на подходе. С подстанции передали.

Я глянула на мужчину. Высокий, статный, лицо серьезное. Лет на десять меня старше. И одет, как для рыбалки. Куртка-энцефалитка, штаны с кучей накладных карманов и резиновые сапоги… В таком виде в перевязочную нельзя.

Я достала из шкафчика одноразовый халат из тонкой, прозрачной материи и розовые бахилы:

— Обувь и куртку оставьте приятелю, а это наденьте.

Он послушно все выполнил, а мне пришлось помогать, чтобы замотанную руку еще больше не повредил. Серый, приятель пострадавшего, бестолково топтался рядом и поглядывал на меня.

Когда мужчина стал похож на пациента, я скомандовала:

— Идите за мной, — сама направилась по коридору, а он бодро припустил за мной.

— Меня Дима зовут. Дмитрий, — неожиданной произнес он мне в спину, — а вас?

— Сеня, — коротко ответила я, но сразу поправилась, — Сентябрина Тимофеевна. Вы местный наркоз как переносите?

— Нормально, наверное, — неуверенно ответил он.

Ох, мужики…

— Вы зубы под анестезией лечили? — зашла я с другой стороны.

— Да.

— Плохо после обезболивания было? — продолжала допытываться я, шагая вперед.

— Нет, наоборот, хорошо. Совсем не больно, — уже решительнее заговорил он.

Видимо, мой уверенный голос и медицинские вопросы его успокоили.

Неожиданно он задал совсем глупый вопрос:

— Доктор, а я не умру?

Типичный мужик. Представляю, в какую панику он впадает, если у него слегка поднимается температура… Чтобы он не расслаблялся, я ответила:

— Если прививку от столбняка делали, то не умрете.

— А я не знаю… — растерялся он и даже остановился. — А когда ее делают.

— Раз в десять лет, — оглянулась я, — АДСМ называется.

— Тогда не делал, — он спохватился и припустил за мной, — а что же теперь?

Я распахнула дверь перевязочной, где у меня все было приспособлено для малых хирургических манипуляций, и успокаивающе сказала:

— А теперь я вас не только зашью, но и укол от столбняка поставлю, чтобы вы жили долго и счастливо.

— Вы же моя спасительница, — расплылся он в довольной улыбке и уселся на кушетку.

— К раковине идите, — вздохнула я, — сначала промоем антисептиками, потом обколю и шить будем…

Пока я «спасала» Димину жизнь, он рассказывал о себе. Много наговорить успел. Некоторые люди, когда волнуются, становятся весьма болтливы, им так легче переносить тревогу. Вот и этот разболтался.

Оказывается, он не местный, а приехал в гости к старому приятелю Сереге на майские праздники: порыбачить, а заодно помочь перекрыть крышу на даче. Сам Дмитрий в строительстве был не силен, но подавать кровельный материал и придерживать его во время монтажа, вполне способен.

А еще он рассказал, что холост и невесты пока нет. Все работает и работает. В офисе, в областном центре. И что квартира у него своя, а у мамы своя. И что папа не так давно умер…

Глава 13

Так началось наше знакомство. Он еще два раза приходил ко мне на перевязки, но уже при втором визите заявил, что тот пастуший пирог был с приворотным зельем: он все время думает обо мне.

Я не наивная дурочка, понимаю, для чего приезжие мужики ведут подобные разговоры с молоденькими медичками… К словам Димы тоже серьезно не отнеслась.

Много их тут таких ходит: видят молоденькую симпатичную санитарку и начинают павлинами хвост распускать. И ладно бы только холостые, так ведь и женатики пытаются клинья подбивать. А это уже подлость. Подлость в первую очередь к своим женам.

Один мне под Новый год все заливал, что жена ему изменяет направо и налево, а ему не дает. А он, бедненький, много лет терпел такую несправедливость, душу и сердце себе рвал, глядя, как она посреди ночи возвращается со своих гулянок… Любил ее очень сильно. А вот теперь разводится, сил его больше нет… Только забыл этот дурачок, что город у нас маленький. Быстренько сороки на хвосте новости о его супруге принесли: дома сидит в третьем декрете с полугодовалым младенцем. А муж по бабам шляется. К нам-то он с фурункулезом загремел — сразу тринадцать чириков на теле вскочило, а вот в отделении венерологии его хорошо знают… Семьянин несчастный.

Я ему, конечно, от ворот поворот дала, вежливо объяснив, что с чужими мужиками на свидания не хожу, так он и тут не растерялся, заявил:

— А зачем нам свидания? Мы же взрослые люди. После отбоя у тебя процедурная свободна. Там и кушеточка удобная.

Короче, подсунула я ему в набор лекарств слабительное, чтобы сидел на унитазе и о глупостях не думал.

Были и другие охотники до моего тела… Можно подумать, в городе женщин мало. Если верить статистике нашей больницы, то навалом, в том числе и холостых. Но им же всем молодых и свежих подавай, чтобы глаза блестели и грудь не обвисшая!

Дима вел себя по-другому. На последнюю перевязку он пришел с букетом розовых роз и сказал:

— Сенечка, я приглашаю тебя на ужин в ресторан. До скольки ты работаешь?

Мы к тому времени перешли на «ты», и он начал общаться со мной намного смелее, чем в первый день знакомства.

— Я сегодня до шести вечера, но в ресторан пойти не могу. Ни к чему это.

— Почему? — удивился он. — Это самый лучший рестик в Вышехонске, мне Серега сказал. Просто я завтра домой уезжаю, праздники-то заканчиваются. Вот, хотел тебя отблагодарить за заботу. Можно сказать, ты мне не только руку спасла, но и избавила от мучительной смерти от столбняка. Я в инете посмотрел, как от него умирают.

Да, да, да… Видели мы таких благодарщиков. Я в начале своей работы, еще осенью, согласилась с одним бывшим пациентом в кафе сходить — дуреха наивная. Съели мы с ним пиццу, выпили немного вина, а потом он начал меня к себе домой звать, чтобы: «продолжить банкет и отблагодарить, как надо». Своей натурой он меня благодарить собрался. Можно подумать, я его исколотый зад с йодной сеточкой ни разу не видела. Спасибо, насмотрелась за две недели, что он у нас лежал. Сунула ему деньги за половину счета и пожелала заняться самоудовлетворением посредством правой руки и крема… Когда я уходила из кафе, вслед мне донеслось негромкое:

— Вот же сука!

«Сука» — интересный эпитет в мой адрес. Причем не первый раз. И снова им награждает меня мужчина, которому я не дала. Странно. Дающая всем женщина — сука блядливая. Недающая — просто сука. А какие девушки, по мнению мужчин, не суки?

Фиг разберешь эту мужскую психологию. Да и пофиг на них. Вот только с совместными походами с пациентами куда-либо я завязала. Ну их в баню, озабоченных.

Этот тоже решил выгулять меня перед отъездом, чтобы потом было что вспомнить: жаркий прощальный секс с молоденькой санитаркой. Поди еще попросит белый халатик с работы прихватить, чтобы в гостиничном номере в непослушного пациента и шаловливую докторшу поиграть… Фиг ему.

— Ты мне цветы подарил, на том и спасибо, — строго сказала я, — а по заведениям я не хожу. Вы, мужики, слишком нехорошо себя ведете, думая, что раз счет оплатили, то вам все можно.

Дима меня понял. Не знаю, что изначально было у него на уме, но он заговорил уверенным голосом:

— Послушай, Сеня, я не знаю, кто тебя раньше приглашал… Что это были за недостойные, которые в девушке видят лишь… Ну, ты поняла. Я тебе клянусь, что у меня на уме только вкусно покушать в твоей компании, угостить тебя ужином и проводить до общежития. Даже на чай напрашиваться не буду. Честное слово!

— А тебя в общагу и не пустят, — усмехнулась я, — у нас вахтерша строгая. Пропускает только родственников, и только по паспортам.

— Вот видишь, — улыбнулся он, — и вообще, я не сторонник случайных связей. Я считаю, что более близкие отношения нужно начинать, когда хорошо узнаешь человека, будешь в нем уверен. А всякие случайные потрахушки заканчиваются венерическими болезнями и незапланированной беременностью. Возможно, из-за таких старомодных взглядов я до сих пор холостой. Не имею привычки набрасываться на малознакомых женщин и тащить их в постель…

Я слушала его рассуждения и думала: «Неужели еще встречаются такие порядочные мужчины? Или он просто мне лапшу на уши вешает, чтобы втереться в доверие, а в ресторане начнет крепкого вина в бокал подливать, чтобы быстрее окосела и перестала выделываться? Он же не знает, что я еще девственница и фиг кому дам, кроме мужа. Ну, или жениха, когда дело и так к свадьбе пойдет».

А Дима взялся расписывать меню ресторана, которое он посмотрел, когда заходил заказывать столик, и, наконец, он спросил:

— Так ты идешь со мной ужинать?

— Ладно, — согласно кивнула я и протянула руку, — только дай мне свой паспорт.

— Зачем? — удивился он.

— Посмотрю, действительно ли ты холостой.

Глава 14

Дима оказался холостяком. Отметок о разводе и детях тоже не было. Чистый паспорт, где все только о нем.

Ужин прошел в теплой атмосфере. Кормили вкусно, вина мы пили совсем немного, а еще танцевали несколько медляков. Это было так романтично.

Он просил меня рассказать побольше о себе, о своем детстве, об учебе… Скрывать было нечего, и я все выкладывала как на духу. А он только уточнял:

— Получается, у тебя совсем никого нет?

— Никого, — вздыхала я, — одна одинешенька на всем белом свете…

А потом он меня провожал. По пути рассказывал веселые истории из своей жизни, спрашивал меня про планы на будущее. Даже предложил поехать вместе на море. Я это не восприняла всерьез…

За весь вечер он даже не попытался меня поцеловать, только во время медленных танцев прижимал к себе чуть больше, чем просто знакомую. Уже возле общаги, он собрался с духом и спросил:

— Сеня, сколько у тебя было мужчин?

Фига себе, вопросик! Это мое личное дело. Я даже сначала оскорбилась, но он добавил:

— Это не любопытство. Для меня твой ответ очень важен. Только скажи правду.

— Да не было у меня никого, — нахмурилась я, — хоть это и не твое дело.

Я развернулась, быстро поднялась на крыльцо и скрылась за большой железной дверью. Он так остался стоять, глядя мне вслед.

Надо же было такое отчебучить! Одним вопросом испоганил весь вечер. Видимо, он из любителей целочек. Взломщик мохнатых сейфов — так у нас в первом детдоме называли парней, лишающих девчонок девственности. Ну и пошел он лесом… Дурак.

Я поднялась в комнату и застала Катю у окна. Она оглянулась на меня и спросила:

— А чего это твой кавалер так долго на дверь пялился, когда ты ушла. Даже не поцеловались на прощание.

— Мой кавалер поинтересовался, со сколькими мужиками я успела перетрахаться, — фыркнула я, — и по ходу обрадовался, что я еще в девочках хожу.

Катя усмехнулась:

— Ясно, еще один претендент на твою невинность.

— Ему не светит, — отмахнулась я, — он завтра домой уезжает, и больше мы не увидимся.

***

Прошло примерно две недели. У меня началась летняя сессия: зачеты, экзамены… Плюс работа. Я уже и думать забыла о пациенте, которому зашивала руку.

Вроде взрослый мужик, а повел себя как тупой подросток. Даже было немного обидно — он мне начал нравиться, а тут такое разочарование.

Я бегала на смены в больницу, зубрила лекции, штудировала учебники. Иногда вечерами выбирались с Катей прогуляться, чтобы проветрить мозги, но в основном вся жизнь крутилась вокруг учебы.

Разнообразие вносила только моя готовка. Не зря тетя Маша столько времени уделяла внеклассным занятиям кулинарии, а директор это поощряла. Катя ела мою стряпню, супы, запеканки, жаркое и прочие блюда, и нахваливала:

— Блин, Сенька, как же офигенно ты готовишь! У меня мама тоже очень вкусно готовит, но у тебя столько новых блюд и рецептов. Я многое впервые пробую. Научишь меня печь твои пироги?

— Конечно, научу, — каждый раз смеялась я, — только ты осторожнее их готовь. Один вон, попробовал и заявил, что пирог с приворотным зельем, в ресторан позвал. А как узнал, что я еще ни разу не того… Так сразу сбежал и номер телефона не оставил.

***

В один из обычных вечеров в дверь раздался стук. Мы сидели каждая на своей кровати и готовились к зачету. Видимо, кто-то из соседских девчонок решил луковицу или картошки одолжить.

— Заходи, — крикнула Катя, — открыто.

Но в дверь снова настойчиво постучали.

— И кто это там такой стеснительный? — пробормотала я и отправилась открывать.

Распахнув дверь, я замерла: на пороге стоял Дима.

Он протянул мне букет ярко-алых роз, вошел в комнату, достал бархатную коробочку из кармана и встал на одно колено…

Я ошарашенно смотрела на все это, сжимая в руках букет, и не верила своим глазам. Катюха за моей спиной выдохнула:

— Предложение…

Дима открыл коробочку, в которой оказалось золотое колечко с прозрачным камушком, и произнес:

— Сенечка моя, Сентябрина, я очень тебя люблю. Выходи за меня замуж.

Я открыла рот, чтобы ответить, и зависла. Мысли в голове вертелись с бешенной скоростью.

Он серьезно? Это на самом деле? Но мы же совсем не знакомы, виделись всего несколько раз. Разве при таких условиях женятся?

А ведь женятся! Я сама в кино видела и в дамских журналах читала, что некоторые пары только познакомятся, а на следующий день заявление в ЗАГС подают… А потом живут в любви и согласии всю жизнь. Так почему бы и мне не получить свою порцию любви? За всю-то жизнь должно разок повезти!

Я же с самого детства помнила, что семья — это когда есть муж. С мужем можно и детей заводить: хоть своих, хоть приемных. Муж — это счастье…

Перед моим мысленным взором мелькали картинки семейного благополучия: сначала мы живем вдвоем, гуляем, путешествуем… Потом появляются детки — старший, средний, младший. Даже не важно кто: мальчики или девочки. Главное — у них есть любящие родители: мама и папа. У них будет совсем другое детство, не как у меня. А потом дойдет дело до внуков…

Пока в моих мозгах творилась полная круговерть и неразбериха от разбегающихся мыслей, Дима продолжал стоять на колене и держать передо мной коробочку. А в его глазах было столько любви и надежды на мой положительный ответ, что я, наконец, собралась, вдохнула поглубже и протянула к нему правую руку, растопырив пальчики.

— Это «да»? — осторожно спросил он.

— Да, — кивнула я.

Пока Дима вынимал колечко и надевал его на мой палец, из коридора в нашу комнату заглянуло с десяток девушек. Они внимательно следили за действиями моего новоявленного жениха: одни радостно, другие завистливо.

Когда Дима поднялся на ноги и обнял меня, из коридора донесся громкий вопль:

— Горько! Горько! Горько!

Наши губы слились в поцелуе…

Глава 15

Через день я приехала в областной центр на рейсовом автобусе. Дима встретил меня на автовокзале, и мы отправились подавать заявление.

Мне до сих пор не верилось в происходящее. Казалось, что все происходит с кем-то другим, не со мной. Мне казалось, что я Золушка из сказки, что встретила своего принца, и теперь заживу сказочной жизнью.

Заявление у нас приняли, мы немного погуляли по городу, а потом Дима сказал:

— Пора идти к маме. Она очень хочет с тобой познакомиться…

Маргарита Сергеевна встретила нас радушно. Усадила за стол и угощала чаем с покупным тортом. Со мной она была любезна, задавала много вопросов о жизни в детском доме. Когда я ей рассказала, что еще играю на пианино и немного пою, она как-то нахмурилась и проворчала:

— Очень полезные в хозяйстве навыки…

Я не стала обращать на это внимания. Вдруг она просто музыку не любит… Но я же еще на медсестру учусь. А это уже достойная профессия. Когда мне понадобилось в дамскую комнату, она подождала моего ухода с кухни и заговорила:

— Димочка, зачем тебе детдомовка. С нее взять нечего, кроме смазливой мордашки. А если ей в ресторанах петь приспичит, это же позорище перед всеми нашими знакомыми будет. Совсем обо мне не думаешь.

— Мама, она в медицинском учится, — заступился за меня жених, — и я ее люблю. Смирись. И вообще, мы подумаем на счет ее работы…

И свекровь смирилась. В глаза мне улыбалась, а за спиной… Ну и ладно, думала я. Мне с ней не жить, у нее отдельная квартира. Главное — Дима меня любит и в обиду не даст.

Потом я вернулась в Вышехонск досдавать сессию и забрать документы из медколледжа. Я решила перевестись и доучиться в городе. Это было за неделю до свадьбы.

Я тогда выселилась из общежития и навсегда перебралась к жениху. Сердце замирало от счастья, когда я думала о предстоящем торжестве… Правда, выходило оно совсем не такое, как я себе представляла в девичьих мечтах…

Дима сказал, что свадьба у нас будет скромной, почти без гостей. Будут только несколько их знакомых, а мне он разрешил пригласить Катю в свидетельницы. Зато сбылась моя мечта — поехать на море без воспитателей и вожатых! Мои сбережения Дима предложил потратить на свадебное путешествие в Адлер, ведь свадьбу-то он полностью оплачивал. Так мы и поступили.

Само торжество было настолько скромным, что даже Катя удивилась:

— А почему гостей почти нет? Они что, ни с кем не дружат?

Я понимала ее удивление, но мне было все равно. Розовые очки влюбленной сиротиночки настолько крепко приросли к моему лицу, что я не замечала очевидных вещей: скупости жениха и его жесткого характера. Мне казалось, что он поступает, как настоящий мужчина, заботящийся о благе семьи. Даже на Катю фыркнула, чтобы она не критиковала мою новую семью, защищать взялась маму и Димулю.

А ведь моя подруга была права! Вместо ресторана у нас был маленький зал в кафешке на окраине города, практически на выезде. Из гостей два коллеги Димы с работы, один из которых стал свидетелем, двоюродная сестра лет сорока из соседней области и приятельница Маргариты Сергеевны с дочерью. Той самой Валечкой Евтюховой. И эта Валя смотрела на меня очень недобро, даже наряд мой прямо в глаза раскритиковала:

— Нормальное платье и фату нельзя было купить? Или на детдомовке пробу ставить негде?

Не знала она, что моя половая жизнь началась за неделю до свадьбы, когда я переехала жить к Диме. Уж он-то оценил, что до него мое тело никто не пользовал! Гордился, что ему досталась чистая невеста. А платье… Когда я завела разговор о белом и пышном наряде, он сказал:

— Сенечка, это же ненужные траты. Ты его один раз наденешь, и все.

— А если в прокат взять? — не теряла надежды я.

— Но если порвешь или испачкаешь, то придется полную цену отдавать, — приводил логичные доводы Дима. — Купи какое-нибудь белое, типа коктейльного. Тогда сможешь и дальше его носить. А сэкономленные деньги мы лучше в свадебном путешествии потратим. На экскурсии поездим, на банане покатаемся, будем ужинать в ресторанчиках, а не в столовых. Любимая, глупышка моя, ты же совсем не знаешь жизни. Слушайся меня, и не пропадешь.

Я восхищалась его умом, рассудительностью и жизненным опытом. Все-таки он почти на десять лет меня старше, и вырос в нормальной, полной семье, в институте учился. Даже в Египет один раз отдыхать ездил. Мой Дима в жизни хорошо разбирался! А я, как дура, восторженно его слушала и со всем соглашалась. А для чего еще нужен муж, как не для того, чтобы решать все жизненные вопросы.

На море мы съездили. Две недели пролетели, как один день. Для меня это была сказка. Мы купались, ездили с группами смотреть достопримечательности, а на банане даже два раза прокатились, и еще один раз на плюшке. Мне очень понравилось. К концу свадебного путешествия денег у нас почти не осталось… Мои сбережения точно были полностью израсходованы, но Дима сказал, что это не страшно. Скоро ему переведут отпускные, которые задержали.

Вернуться на учебу в новом медколледже муж мне не разрешил. Пойти работать в областную больницу санитаркой тоже. Обосновал он это так:

— Солнышко, ты у меня такая красивая, что я от ревности с ума сойду, если другого мужчину рядом с тобой увижу. Теперь ты только моя. Давай, ты будешь заниматься домом, меня с работы встречать, а я займусь обеспечением нашей семьи…

Шли месяцы. Я домохозяйничала и кормила мужа разнообразными вкусняшками собственного приготовления. Маргарита Сергеевна часто заходила в гости и начинала проводить пальцем по шкафам и подоконникам, разыскивая пылинки. А еще я слышала, что она шептала Диме, когда я выходила из комнаты:

— Сынок, да разведись ты с ней. Сначала я волновалась, что она забрюхатит и квартиру оттяпать решит… Но ты молодец, не стал ее прописывать. А теперь-то что? Вы уже полгода женаты, а она все не беременная. Пустоцвет-девка. Не зря ее мать выкинуть хотела. Бракованная она. Отброс. Вот, ты бы к Валечке присмотрелся. Не девушка, а яблочко наливное…

Глава 16

Я лежала в незнакомой кровати, в незнакомом доме и не знала, что меня теперь ждет.

Последние мгновения моего сознания почти стерлись из памяти. Помню только белую стену с пуговицами, как по ней расползалось пятно моей крови, и голос:

— А ты ее забери.

Кого забрать? Куда забрать? Может, куртку мужа из химчистки? Нет, уже забирала… Тогда, что я должна забрать?

Я лежала на мягкой подушке, перебирая различные варианты в голове, пока не поняла, что хочу в туалет.

При том что за мной есть медицинский уход, означает, что и судно должно быть рядом… Но ноги-то у меня целы. Почти. Сама дойду.

Я откинула одеяло и оглядела себя. Кто-то заботливо нарядил меня в медицинскую сорочку для пациентов, ту самую, при которой завязки находятся сзади, а вся спина и попа напоказ.

Я провела рукой по низу живота и поняла, что трусиков на мне нет. Как и вся остальная моя одежда, они исчезли. Может, Дима забрал. Или мама. Точнее, Маргарита Сергеевна. Я знала, что я ей не по душе, но дать благословение на мое избиение?! Это уже слишком. Не буду больше ее мамой звать. Сука старая она, а не мама.

Помню ее слова: «Да уж, сынок, распустил ты жену. Возьмись за нее…». А он и так взялся. Не знаю, где я сейчас нахожусь, но возвращаться в дом мужа я не хочу. И вообще, к нему не хочу. Он же тогда клялся, что больше никогда на меня руку не поднимет, что его бес попутал. Да и я хороша: не придала серьезного значения первым звоночкам, когда он начал повышать на меня голос, когда впервые замахнулся, когда в его глазах потухла любовь, зато появилась злоба. Какая-то довольная злоба. Словно ему нравилось смотреть, как я испуганно втягиваю голову в плечи, как зажмуриваю глаза, ожидая удара. Садист поганый.

А ведь я его любила, сильно любила. Всю себя отдала, да только он своими кулаками и ногами эту любовь за один раз выбил. Больно и жестоко.

Эх, не было рядом со мной мудрой, взрослой женщины, которая бы научила, как надо быть хорошей женой… Мамы или бабушки, или тети. Все мои знания об идеальных семьях строились на сериалах и книгах, но, кажется, что-то пошло не так. Где я не там развернула свою семейную лодку, что ее закинуло в такой шторм. Одна свекровь все время маячила перед глазами и твердила, что мужа слушаться надо, и не перечить ему. А уж рассказывать знакомым или соседям, что в доме творится — вообще нельзя. Табу! Хорошие жены сор из избы не выносят, сами со всеми проблемами справляются.

Я справлялась. Наверное… Или все же была плохой женой? Мнение свое высказывала, Диме в глаза смотрела, когда надо было покорно потупить глазки и молчать. Получается, выказывала неуважение. Может, я сама во всем виновата: спровоцировала скандал, а теперь разлеглась неизвестно где и лежу, сама себя жалею? А должна ехать домой и молить мужа о прощении!

Я даже представила эту картину: стою, жму на звонок, слышу в квартире приближающиеся шаги. Вот дверь распахивается, и я, глядя снизу вверх на мужа, начинаю лепетать:

— Димочка, прости меня — дуру грешную! Я больше никогда не буду тебя так злить. Все сделаю, что захочешь. Даже в рот возьму… Только пусти домой!

Фу, блин! Чуть не стошнило от такой фантазии. Не бывать такому никогда! Я хоть и сирота детдомовская, но не груша для битья. Чувства собственного достоинства у меня хватает. А Дима — злобный придурок. Вот сниму побои и подам заявление в полицию, будет знать…

Я прислушалась к ощущениям в теле и поняла, что не только хочу писать, но и меня немного мутит. Привет от любящего мужа — сотрясение. Был еще один странный симптом: легкое ощущение цистита… По женской части я не простывала, а значит, у меня стоял мочевой катетер. Сейчас я мешка-мочеприемника рядом с собой не наблюдаю, и мочевой пузырь полный. Получается, совсем недавно его убрали.

Так! Меня не только отмыли, перебинтовали, но еще и в промежности поковырялись. Возможно, обследовали на внутренние кровотечения после побоев. Кто же это такой заботливый?

Голова прояснялась, а вопросов становилось все больше. Но для начала нужно найти туалет.

Я начала осторожно сползать с кровати, стараясь поменьше тревожить ребра и вообще не сгибаться в корпусе. Встав на ноги, я перенесла вес на левую, правая ступня была стянута и отдалась болью, когда я на нее наступила. Возможно, на порез наложили швы. На кровати, на месте своего зада, я обнаружила большую пеленку-непромокайку, которую сама в больнице подкладывала под лежачих больных на случай, если описаются…

В комнате было две двери: одна — точно выход, а вторая явно в санузел. Сначала я похромала к двери побольше и осторожно потянула ее на себя, плавно опустив рычаг ручки. Она бесшумно открылась, и я выглянула в коридор…

Стены отделаны светлым деревом, на площадке с большим окном еще две двери и лестница вниз. Все вокруг таких теплых оттенков, что, думаю, даже в пасмурную погоду тут уютно. Приятное местечко…

Я закрыла створку, вернувшись в комнату, и направилась к двери поменьше. Точно — совмещенный санузел. Только вся сантехника такая новенькая и красивая! Я такие по телевизору видела. Даже унитаз очень занятный: не на полу стоит, а торчит из стены. Интересно, если я на него усядусь, он не отломится? А то грохнусь вместе с ним на пол, потом еще за ремонт платить придется, а я без денег. И без документов, кстати…

Я включила свет и проковыляла к унитазу. Делать туалетные дела в медицинской сорочке проще простого: ничего снимать и задирать не нужно. Оптимистка, блин — нашла положительный момент в сложившейся ситуации. Мне даже стало смешно от своих мыслей.

Потом я подошла к раковине, чтобы вымыть руки, и глянула на свое отражение в зеркале, висящем над умывальником.

— Господи, — вырвалось у меня, — какой ужас!

Глава 17

Ужас, это еще мягко сказано! По-моему, единственное, что осталось целым на моем лице — это зубы. Все остальное было в таком жутком состоянии, что страшно смотреть. Когда к нам в больницу привозили мужиков после драк, они выглядели намного лучше меня, в моем нынешнем облике.

Правый глаз полностью заплыл опухшими веками. Я осторожно оттянула их пальцами — весть белок красный. Сосуды лопнули. Я прикрыла левый глаз и огляделась. Зрение не пострадало… Левый глаз выглядел получше, только над ним нависла распухшая подушкой бровь, а снизу все темнело от фиолетового развода. Значит, нос был сломан. Эта чернота расползлась на обе стороны лица. Разбитые в двух местах губы тоже распухли и криво бугрились, демонстрируя подсохшие корочки на ранах.

Сдвинув сорочку, я оглядела живот — весь в черно-фиолетовых синяках. Ребра скрывала спиральная тугая повязка. Думаю, там картина не менее страшная. Эх, Дима, Дима…

Наиболее уцелевшими были бедра и голени. Видимо, мужу не интересно было меня по ним пинать. Ноги — это не попа, вот на ней красовались следы от ударов его начищенных ботинок. Которые, кстати, ему я каждое утро начищала, чтобы он на работу ходил в опряном виде.

Я с грустью разглядывала свое отражение — следы таких побоев проходят долго. Более-менее прилично стану выглядеть недели через три. И то, остатки разводов нужно будет тоналкой замазывать. А вот отеки, которые образовались на щеках и скулах, полностью исчезнут только месяца через два, если им не помогать специальными мазями и гелями. Для начала, мне бы сейчас пригодилась гепариновая мазь…

Во всем моем облике вопрос у меня вызывал только один момент: все мои синяки были черно-фиолетовой расцветки, с коричневыми разводами по краям… Это означает, что им уже от четырех до шести дней!

Где я была все это время?!

Провела в этом доме? Но я не вижу ничего вокруг, что говорило бы о медицинских условиях. С моим телом-то хорошо поработали. Тут стационар нужен!

Ничего не понимаю. Если прошло столько времени, то меня должны искать. Дима должен был протрезветь и остыть. Может, его совесть замучила, и он разорился на частную клинику, где меня подлатали, а потом перевезли в реабилитационный центр? Но это дорого. Я изучала вопрос частных клиник, весь интернет прошерстила, когда искала подработку во время учебы. Во многие сама звонила: там даже на самый младший медперсонал требуется профильное образование. Студентка им не нужна… Расценки на их услуги, я тоже узнавала. Не мог Дима на такое разориться! Как показал год жизни с ним, мой муж оказался достаточно скуповат. Когда я жила одна в общаге, могла позволить себе больше покупок, чем в замужестве. Тут я обязана быть очень экономной хозяйкой, чтобы не «разбазаривать семейный бюджет, который и так нелегко достается». Слова Димы и мам… Маргариты Сергеевны.

Чем больше разглядываю себя в зеркале, тем больше вопросов в голове.

Вздохнув, я вышла из ванной, выключила там свет и остановилась посреди комнаты. На стене черным квадратом темнела плазма, на столе лежал пульт… Может, телек посмотреть? А лучше бы телефон найти. Номер Димы я знаю наизусть, а еще номер полиции… Но что я им скажу? Что примерно неделю назад или чуть меньше меня избил муж, точнее чуть не убил… А его мама это поддержала. А где сейчас я сама, фиг знает.

По поводу «где»… Я поковыляла к окошку. И чего я сразу не додумалась хотя бы оглядеться? Совсем с головой плохо. Мало того, что немного память отшибло, так еще логика хромает.

Отодвинув тюлевую занавеску, я уставилась на сад с беседкой и мангалом. Так, однозначно — не реабилитационный центр. Частный дом с участком, что огородили высоким забором. И соседи есть.

С высоты второго этажа я видела ухоженные соседние внутренние дворы. Значит, не в лесу… Я потяна руку, чтобы открыть окно, но ребра тут же отдались болью. Блин, а так хотелось впустить свежего воздуха. Тем более что в саду цвели несколько кустов пионов и дерево сирени. Думаю, аромат стоит замечательный.

Еще там были две черешни. Лепестков на них уже не было, зато формировались ягодки. Черешню я люблю не меньше шоколадных конфет. В Вышехонском детском доме нам ее много привозили, когда начинался сезон. Спасибо Ольге Васильевне и спонсорам: благодаря им, я знала вкус многих фруктов и ягод, о которых в первом детском доме даже не услышала бы.

Я решила не сдаваться и снова потянулась к ручке окна. Стиснув зубы, даже застонала — широкий подоконник мешал. В обычном состоянии проблем бы не возникло, но со сломанными нижними ребрами…

Щелк! Окно открылось, и я облегченно выдохнула, опустив руку. Теперь можно вернуться в кровать, москитная сетка не даст налететь мошкам и всяким другим крылатым насекомым, а я буду лежать и дышать ароматами цветов из сада!

Только еще минуточку постою тут и полюбуюсь видами на соседние дома и сады. И на солнце, висевшее высоко в голубом небе.

Я стояла и вдыхала приятные запахи, когда позади меня раздался мужской голос:

— И чего это мы с голым задом без разрешения разгуливаем?

Глава 18

Я испуганно обернулась и вскрикнула, наступив на правую ногу. Тут же поджала ее и уставилась на моложавого мужчину кавказской наружности.

Он стоял в дверях и держал в руке стальной медицинский поднос, прикрытый маленьким белым полотенцем. На мужчине красовался синий костюм доктора: рубашка, брюки и белые кроксы. Выглядит, как настоящий врач. Короткая опрятная стрижка, лицо гладко выбрито, но нос, черные глаза и брови откровенно выдавали в нем дитя гор.

Я таращилась на него левым глазом и не знала, как себя вести.

Он вошел и закрыл дверь за собой.

— Вы, Сентябрина Тимофеевна, зря возле окошка прохлаждаетесь. Вас просквозит, заболеете… А знаете, как больно чихать и кашлять со сломанными ребрами?

Я растерянно кивнула, продолжая стоять у окна. Он знает мое имя! Значит, все же Дима организовал для меня этот домашний санаторий? Он раскаивается, решил загладить вину?

Доктор поставил поднос на прикроватную тумбочку и направился ко мне:

— Давайте, помогу вам вернуться в кровать. На ногу-то больно наступать? Больно! А вы тут прогулку устроили.

Он бережно, но крепко подхватил меня под правую руку и осторожно провел к кровати. Я обрела дар речи и проговорила:

— Я в туалет ходила.

— Очень хорошо, — похвалил он, — кровь в моче была?

— Нет, не заметила.

— Замечательно, — снова порадовался доктор, — первые три дня в левой почке было небольшое кровотечение. Только вчера моча в мочеприемнике перестала быть розовой.

Он усадил меня на кровать, а потом помог улечься, поддерживая под спину. Даже ноги мои уложил, чтобы я пресс не напрягала… А мне стало неудобно: на голенях проросла почти недельная щетина. Я их брила за день до избиения… Надо накопить денег на электроэпиляцию и вообще избавиться от лишних волос.

Отвлекшись от ног, я спросила:

— А мочевой катетер, когда сняли?

— Сегодня утром, — он удивленно приподнял густую бровь, — а как вы догадались?

— Симптомы цистита… А еще, синякам уже несколько дней. Где я была все это время?

— В медицинской коме, — улыбнулся он и добавил, — иначе вы бы от боли с ума сошли. А откуда у вас познания в медицине?

Вот теперь я удивилась. Он знает мои имя и отчество, а что я училась в медицинском — без понятия? Странно.

— Я год в медучилище проучилась, — ответила я и продолжила, — еще почти год в больнице санитаркой и медсестрой проработала. Вам Дима разве не сказал?

— Диму я не знаю… А меня зовут Армен Гамлетович, я терапевт, сегодня с утра с вами. Вас вчера вечером вывели из комы и перевели на снотворные. Утром сняли катетер и перевезли сюда, чтобы вы проснулись в домашней обстановке. Сейчас введу вам обезболивающее, сделаю перевязку на ноге… Через день швы снимем: мягкие ткани вы сильно порезали. Хорошо, крупные вены не задели. Но хромать месяца два будете, пока рубец не разойдется…

Он рассказывал про осмотр, а я снова зависла: он не знает про Диму. Тогда, с чьей подачи на меня свалились такие блага?!

Он размотал повязку на катетере, я и увидела, что он зеленого цвета… Зеленые — самые толстые, их устанавливают, когда пациентов кормят через вену. Значит, меня точно вводили в кому на несколько дней.

Я молча выждала, пока доктор ввел мне лекарства сразу из трех шприцов, снова закрыл катетер повязкой, и спросила:

— Армен Гамлетович, чей это дом? В какой больнице я была? Я ничего не помню… Расскажите мне.

Он склонился над моим лицом и начал осторожно ощупывать распухшие гематомы. Потом молча взял с подноса мазь, которую я не знала, и начал осторожно наносить на синяки. Все это он проделал молча, а потом спросил:

— Вы есть хотите? Тошнит? У вас еще и сотрясение. По результатам МРТ кровоизлияний в мозг нету, но ушибов мягких тканей на голове много.

Я прислушалась к своему желудку. Не понятно: хочу я кушать или нет. Так всегда после кучи лекарств: чувствительность притупляется. В итоге я решила честно ответить:

— Вроде не голодная…

— Ясно, — он размотал повязку на ступне и осмотрел швы, — но пищеварительную систему нужно возвращать в рабочее состояние. Сегодня вас покормят блендированной пищей. Будете принимать пробиотики, витамины и растительный препарат в таблетках, для восстановления тканей поврежденной почки. Еще кальцый, чтобы ребра быстрее срастались. Скоро будете как новенькая.

Он не ответил ни на один мой вопрос. Что за секретная конспирация?

Тут он начал наносить антисептик на порез и мне стало щекотно. Всегда боялась щекотку на ступнях. Я задрыгала ногой и хихикнула, тут же охнув от боли в ребрах, правда, уже не такой сильной. Обезболы начали действовать.

Затихнув, я попросила:

— Можно, я посмотрю, что там?

— Конечно, — кивнул он.

Согнув ногу в колене, я посмотрела на ступню: четыре аккуратных шва. Да уж, Дима, оставил ты мне память о разбитой свадебной фотографии. Вернув ногу в исходное положение, я дождалась, пока Армен Гамлетович наложит новую повязку, и осторожно спросила:

— Почему вы не отвечаете на мои вопросы?

Он как-то странно на меня посмотрел и грустно улыбнулся:

— Сентябрина Тимофеевна, сейчас вы находитесь в хорошем и безопасном месте. Вам больше ничего не угрожает. Ваша задача на ближайшие недели: соблюдать постельный режим, хорошо питаться и выполнять все медицинские предписания. Я с вами буду в доме до завтрашнего утра. Если не случится ничего критичного, то дальше продолжите выздоравливать самостоятельно. Я только заеду снять швы, а через две недели посмотрим ваши ребра на КТ. Скоро вас накормят. А пока отдыхайте и не волнуйтесь.

Он накрыл меня одеялом, взял свой поднос, собираясь уйти, а я, чуть не плача, спросила:

— Доктор, где я? Где мой муж?

Армен Гамлетович взял пульт от телевизора и подал мне:

— Через десять минут будут городские новости показывать по местному каналу. Посмотрите. Там ответы на многие ваши вопросы.

Глава 19

Он вышел из комнаты, а я недоуменно смотрела на дверь, за которой он скрылся. Что я должна узнать из местных новостей? Какое отношение я вообще имею к городскому телевидению? Ничего не понимаю.

Я нажала кнопку включения и начала перебирать каналы. Наконец, нашла нужный и стала ждать. Время в уголке экрана показывало «11:57», три минуты до начала новостей. А еще была дата… В реальном мире я отсутствовала пять дней! Даже если бы я решила поджать хвост и вернуться к Диме, то он бы меня убил за такое отсутствие.

Возвращаться я не собираюсь, но вот документы и вещи забрать необходимо… Но боюсь, что как только я сунусь в квартиру, он меня прибьет. Или, наоборот, начнет просить прощения… Тут не угадаешь.

В телевизоре зазвучала заставка новостей, и ведущая начала рассказывать про открытие городского парка культуры и отдыха, показали репортаж про новые карусели и аттракционы. Потом сообщили о ремонте ливневок на двух улицах, рассказали, что на городском сайте появился график отключения горячей воды на лето. Про меня ни слова. Что же имел в виду Армен Гамлетович?

Передача все шла, и только к завершению, когда диктор взялась сообщать о происшествиях, на экране появилась фотография Димы в наручниках. Я даже забыла, как дышать. За кадром ведущая рассказывала:

— Дмитрий Пыжов по-прежнему находится под арестом по обвинению в покушении на убийство своей супруги. Его мать под домашним арестом за пособничество. Сама молодая женщина выведена из искусственной комы и перевезена в частное заведение для дальнейшего лечения. Как только она сможет давать показания, с ней встретится следователь. Травмы, которые ей нанес супруг, чудом не отправили девушку на тот свет, — при этом на экране замелькали мои фотографии, где я лежу вся окровавленная и без сознания на медицинской каталке. Диктор продолжала: — В прошлом этот мужчина уже был под следствием за избиение своей первой супруги. Как эта юная девушка, вторая жена, не побоялась связать свою жизнь с домашним тираном и садистом, остается загадкой. Мы продолжаем следить за развитием страшной драмы, разыгравшейся в нашем мирном городе.

На этом новости закончились.

Я ошалело таращилась на экран уцелевшим глазом, а в голове от полученной информации творился полный сумбур. Дима сидит в полиции, Маргарита Сергеевна под домашним арестом, и вся их дальнейшая судьба зависит от моих показаний. Вот это поворот! Но как журналисты про все прознали? Как они оказались в больнице, да еще и снять меня умудрились? Кто вызвал скорую? Я же помню, что Дима погнался за мной в подъезде. Еще и кричал:

— Сука. Сбежала!

Не мог он сам меня в таком виде людям показать. Да и Маргарита Сергеевна жутко боялась огласки. Все твердила:

— Что люди скажут?!

И вообще, оказывается, у Димы до меня уже была жена! Но я же видела его паспорт, там не было отметок о браке и разводе. Чистый документ без отметок. Или он его поменял после развода?

Ох, что же делать-то?

Блин, даже посоветоваться не с кем. Может, Армен Гамлетович что подскажет? Мне надо хоть с кем-нибудь поговорить!

Я снова выбралась из постели и подхромала к шкафу. Распахнув дверцы, я печально вздохнула. Абсолютно пустые полки и вешалки. Даже моих старых вещей нет. Хотя бы трусиков…

Но я-то знаю, что, когда в больницу привозят искалеченного человека, всю одежду с него срезают ножницами, а не снимают — чтобы не шевелить сломанные кости и кровоточащие раны. С меня тоже все срезали.

Ладно. Будем использовать то, что есть в наличии. Не выйду же я из комнаты с голой попой. Вдруг в доме еще есть люди.

Я зашла в ванну и сняла с полотенцедержателя большое полотенце. Обмотала его вокруг талии и поковыляла к выходу из комнаты.

Мне нужны ответы!

Я решительно взялась за ручку и распахнула дверь…

Навстречу мне по лестнице поднималась пожилая женщина в голубом форменном платье с подносом в руках, на котором стояли тарелки. Увидев меня, она расплылась в улыбке и произнесла:

— Доброго денечка. Далеко ли собралась, ягодка?

Я замерла, а она продолжала:

— Доктор велел лежать. У тебя сотрясение и нога порезана. Сейчас голова закружится, и свалишься ты с лестницы. Ручки, ножки переломаешь… А если шейку свернешь? Как я потом Марку Андреевичу в глаза посмотрю? А ну, марш в кровать. Сейчас кушать будем. Я тебя с ложечки покормлю.

Она аккуратно втолкнула меня обратно в комнату, продолжая ворчать:

— Еле ожила, а уже бежать собралась. И чего не лежится? Матрас ортопедический, одеяло легкое, воздушное. Подушки вообще — сказка, а она вскочила. У тебя, что — ребра запасные есть? Вот же неугомонная!

Она поставила поднос на столик, мягко, но настойчиво уложила меня обратно в кровать и накрыла одеялом.

— Доктор сказал, тебя кормить можно. Даже меню на сегодня и завтра мне составил. А она на прогулку собралась.

Она отошла взять тарелку с подноса, а я, наконец, смогла вставить слово в ее трескотню:

— Вы, кто?

— Ирина. Отдай полотенце.

Я вытянула из-под одеяла полотенце и протянула ей. Она поставила тарелку на тумбочку и скомандовала:

— Лежи тихо. Сейчас полотенчик на место верну, слюнявчик тебе повяжу и куриным супчиком накормлю. Я его дважды в блендере взбила. Доктор так велел.

Она скрылась в ванной, но тут же вернулась и взяла с подноса полиэтиленовый слюнявчик. Большой, для взрослых. Пока она его на меня повязывала, то продолжала болтать.

— Нельзя тебе, ягодка, сейчас разгуливать. Так, подними спинку, я вторую подушечку подложу, — она крепкой рукой обхватила меня, приподняла и сунула под спину вторую подушку, — вот, теперь не подавишься… А то кашлять больно будет. У тебя три ребра с трещинами… Все-то вы, молодежь, неугомонные. Неймется вам…

Я молча таращила на нее левый глаз, пытаясь вставить хоть слово, а она, словно пчела, суетилась вокруг меня: пододвинула стул для себя, уселась, поправила на мне слюнявчик, подхватила тарелку, зачерпнула ложечкой суп-пюре и скомандовала:

Глава 20

Она поерзала на стуле и спросила:

— Как муж тебя избивал, помнишь?

— Да, — прошептала я.

— А как в подъезде в Марка Андреевича врезалась?

— Нет… Последнее, что помню, там была стена с пуговицами…

— Так это он и был, — расплылась в улыбке Ирина, — он такой! Как стена. Надежный.

Она мечтательно уставилась в потолок и сложила руки на коленях. В глазах читались искренняя гордость и восхищение. Видимо, непонятным Марком Андреевичем. Она даже про кисель забыла, что стоял на тумбочке. Может, она в него влюблена?

Я решила нарушить ее молчание:

— А что дальше было?

Ирина вздрогнула и вернулась в наш грешный мир. Приосанилась и гордо заявила:

— Марк Андреевич так твоему мужу по морде съездил, что тот по стеночке сполз и сознание потерял. А хозяин тебя подхватил и в больницу повез. Там-то тебя и подлатали. Теперь тут долечиваться станешь.

Она замолчала и сунула мне под нос трубочку, чтобы кисель пила. Я отодвинула рукой угощение. Нужно все узнать, а Ирина самое интересное пропустила. То, что я потеряла сознание в подъезде, а очнулась тут, это я и так знаю. А что происходило остальные несколько дней? Откуда все прознали журналисты? Когда арестовали Диму?

У меня куча вопросов, а она делает вид, что уже все рассказала. Меня пока порадовали лишь слова, что ее хозяин Диме по мордасам заехал. Я даже почувствовала себя немного отомщенной. Надо будет при встрече поблагодарить шефа этой болтливой горничной.

— Ирина, что произошло в те дни, когда я была в коме? Я новости перед вашим приходом посмотрела. Кто меня в больнице снять умудрился?

Я засыпала ее вопросами, а она невозмутимо ответила:

— Так телевизионщики в больнице репортаж снимали — туда новый аппарат МРТ привезли и установили… А тут Марк Андреевич на своей большой машине подъезжает, тебя с заднего сидения вытаскивает и бежит к центральному входу. А у журналистов прямой эфир: они у главного врача на крыльце интервью берут, про аппарат спрашивают. Конечно же, оператор камеру на тебя перевел… Хозяин бежит, тебя несет, орет, чтобы каталку привезли и тебя спасали. А это весь город в прямом эфире смотрит! Через три минуты полицейские прилетели, спрашивают, что произошло. А врачи уже вокруг тебя снуют, что-то вкололи, что-то перетягивают. Главный кричит, чтобы тебя в новый аппарат МРТ засунули и все повреждения сразу посмотрели… Ты теперь местная знаменитость.

— А мой муж? Как его арестовали?

— Мудак — твой муж. Давить таких надо. Марк Андреевич полицейским быстро сказал, где и при каких обстоятельствах тебя нашел. Они сразу по адресу рванули… А там твоя свекровка вокруг своего сынка суетиться, успокаивает. А он орет: что тебя найдет и прибьет. Даже не обращал внимания, на вылезших на лестничную клетку соседей. Соседская бабка, оказывается, возле двери подслушивала, когда свекровь пришла и поддержала твоего садиста. Добро дала на избиение.

— А чего же она сама полицию не вызвала?

— Люди боятся мести от неадекватных соседей, — вздохнула Ирина, — не лезут… А тут все выложили. Дело громкое получилось. Твоего козла ждет показательная казнь. Его даже с работы уволили… Полицейские уголовное дело завели. Если бы муженек тебя на пару сантиметров ниже пнул, то был бы разрыв печени… И селезенка твоя чудом уцелела. Это покушение на убийство, а не семейный абьюз. Мамаша его — пособница. Даже если ты откажешься давать показания, их все равно накажут. Ты же не будешь их защищать, ягодка?

— Не буду, — прошептала я. — Я даже не знала, что у Димы была первая жена, которую он бил.

— Таким мужики не хвастаются, — усмехнулась Ирина и примолкла, разглядывая меня. Неожиданно она спросила:

— А ты хоть симпатичная была до этого? Просто ни одной фотографии нет. Ваша квартира закрыта, а в соцсетях журналисты тебя не нашли.

— Очень симпатичная, — вздохнула я, — а странички в соцсетях я удалила после свадьбы. Муж попросил. Говорил, что там одни глупости и извращенцы. Не хотел, чтобы я со всякими незнакомцами общалась…

— Типичный абьюзер, — недовольно наморщила нос Ирина, — сначала изолировал тебя от окружения, потом подавил личность, а в конце вишенка на торте — рукоприкладство. Твои документы остались в квартире, а имя муж в полиции сказал… А так, мы о тебе только общую биографию знаем. Хозяин разузнал.

Она замолчала. Я перехватила кружку с киселем и стала пить его через трубочку. Ароматный, сладенький и достаточно жидкий, чтобы не застревать в соломинке. Очень вкусный. Уж я-то в готовке разбираюсь.

Допив, я сказала:

— Спасибо. Все очень вкусно. А что было в больнице? Доктор сказал, меня в кому вводили.

— Вводили, — кивнула она, — ты же в больнице работала… Сама понимаешь, для чего это делают.

— Понимаю. А почему Армен Гамлетович не знал, что я на медсестру училась?

Ирина снова расплылась в улыбке:

— Армен с Марком Андреевичем в одном классе учился. Дружат они. Когда все случилось, Армен с семьей в отпуск ездил за границу. Только вчера вернулся. Хозяин с ним посоветовался… Решили тебя будить и сюда перевозить. Армен сказал, что пару дней присмотрит. Мы просто забыли его предупредить, что ты немножко врач.

— Ясно… А почему именно сюда?

— А куда? — удивилась Ирина. — Ты же сирота. Не к свекрови же тебя отправлять. Выздоровеешь, восстановишься, а там придумаем, что с тобой дальше делать… Так, теперь пей лекарства и отдыхай. Доктор позже зайдет.

Она снова сходила к подносу, принесла таблетки и стакан воды. Дождалась, пока я их выпью, и подоткнула мне одеяло:

— Спи давай, ягодка.

Глава 21

Снова я проснулась, когда солнце светило в окно сбоку. Значит, дело к вечеру.

Я взяла пульт с тумбочки и включила телевизор. Там точное время узнаю.

Через несколько минут дверь приоткрылась и заглянул Армен Гамлетович.

— Как спалось? Что снилось?

— Спалось хорошо, — ответила я, — ничего не снилось.

Захотелось даже улыбнуться… Но не с моими нынешними губами.

Доктор подсел, достал все ту же мазь из кармана и открутил колпачок:

— Тогда давай синяки мазать.

Я закрыла глаз и позволила спокойно обмазать свое лицо. Мазь была прохладная и приятно остужала кожу. Вопросов я пока не задавала, толком еще не проснулась.

Когда он закончил, я спросила:

— А Марк Андреевич, он кто?

— Мужчина. Бизнесмен. Правда, со своими особенностями… Сейчас пульс и давление измерим. Я приборы принесу.

Он вышел из комнаты, а во мне проснулась тревога: что еще за особенности?

Злым-то он быть не может. Злые люди избитых девушек не спасают, морды их мужьям не бьют. Может, он бабник? Или алкаш запойный… Полгода держится, а потом две недели тут дым коромыслом. Что-то я про семью не спросила. Вдруг тут еще его жена и дети есть, а он меня в дом приволок. Так и до скандала недалеко. Вот умеет же этот Армен Гамлетович от ответов уходить.

Что Марк Андреевич — мужчина, это я и так поняла. Бизнесмен — тоже понятно. А какой у него бизнес?

Тут я осеклась и даже в мыслях затихла… А вдруг он сутенер?! Спасает девушек, а потом заставляет на себя работать или за границу продает. А если бы я не была сиротой, то сдал бы в больницу и забыл, а тут в свой дом приволок… А доктор и горничная — его сообщники. Заботятся, в порядок девушек приводят, а потом получают свою долю от выручки. Ужас какой!

И ведь я права: с чего незнакомый мужик левую бабу к себе потащит? Он ведь даже не знает, что я на самом деле хорошенькая, чтобы влюбиться с первого взгляда. Когда я в него врезалась, то уже была похожа на окровавленную смесь бульдога и китайской хохлатой собачки. То еще зрелище — может вызвать жалость, отвращение, тошноту, но точно не любовь… А может, он моральный извращенец, и ему нравятся девицы в синяках?

Вот же меня занесло… Может, отлежаться денек и в бега удариться? Как делали дети в моем первом детском доме. Только я теперь взрослая, могу пойти в полицию, раз меня весь город знает. Приду в компании пристава в квартиру, документы и вещи заберу, да и умотаю обратно в Вышехонск. Заселюсь в общагу, восстановлюсь в колледже. И вообще, надо с государства свою законную жилплощадь стребовать, а не по общагам толкаться. Хоть и однушка, но своя собственная: хочу — обои переклеиваю, хочу — кота заведу.

Только бы немного разобраться с этим домом… Вдруг тут все хорошие и добра мне желают, а я полемику о злых людях развела. Потом самой же будет стыдно, что так плохо о них думала.

Вернулся Армен Гамлетович, натянул мне на руку манжету, и приборчик зажужжал… Все показатели на экране были в норме, чему мы оба обрадовались. Когда доктор стянул с меня тонометр и собрался уходить, я спросила:

— Армен Гамлетович, а что за бизнес у Марка Андреевича?

— Хороший, — ухмыльнулся он уголком рта, — доход приносит и позволяет жить красиво. Так, мазь от гематом я оставлю тебе, на ночь сама синяки намажешь. Я поеду домой, но буду на связи. Если что, Ирина мне позвонит, и я примчусь. Но судя по всем показателям, твоей жизни ничего не угрожает. Твоя задача: хорошо питаться, принимать лекарства и отдыхать. Скоро будешь как новенькая. А так — до завтра.

Он махнул рукой и скрылся за дверью. Я только и успела, что промямлить ему вслед:

— До завтра…

А сама снова впала в панику: у хозяина доходный бизнес. Понятно, что не банкротный… А какой, доктор так и не сказал. Партизаны, блин. Мне же страшно!

Надо к Ирине с вопросами поприставать, когда она ужин принесет. Прямо пригрозить ей, что специально гулять на лестницу отправлюсь и свалюсь, если правду не скажет. Пожалуй, так и сделаю.

Горничная не заставила себя долго ждать. Вошла с подносом и с порога поинтересовалась:

— Как ты, ягодка? Армен говорит, что ты крепкая. Проголодалась? А я пюре картофельное приготовила и котлетки куриные на пару. Фарш так перебила, что они воздушные получились, как бисквит. Я бы еще салатик положила, но Армен сказал, что фрукты-овощи в нормальном виде только послезавтра давать можно. Но это нестрашно, завтра я тебе желе на утренний десерт выдам, а в обед детские пюрешки принесу. Я тебя быстро на ноги поставлю.

Она тараторила без умолку, не давая вставить мне и слова. Когда она поставила поднос на столик, чтобы подложить мне подушки под спину, то на несколько секунд примолкла, а я поспешно вставила:

— Ирина, я хотела спросить… Это не любопытство…

— И правильно, — кивнула она, — любопытство до добра не доводит! Сама знаешь поговорку: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Если я тебе раскладной столик поставлю, ты сама вилку удержишь? А то я внизу ужин для Марка Андреевича готовлю, следить надо.

Я кивнула, а она тут же выскочила из комнаты. Я услышала ее торопливые шаги, спускающиеся по лестнице, и тут же она снова затопала наверх. В комнату Ирина вошла с деревянным столиком в руках на коротких складных ножках… Буду есть в постели, как барыня.

Только я открыла рот, чтобы задать беспокоящий меня вопрос, как Ирина установила над моими ногами столик и снова затараторила:

— Сейчас я тебе все тут поставлю, а ты кушай. По телевизору вечерние сериалы начали показывать. Смотри и кушай, настроение себе поднимай. Я потом забегу, грязную посуду соберу, пару бутылочек с водой на тумбочку поставлю, если ночью пить захочешь. А зубная щетка с пастой в ванной у тебя стоят, я сама еще утром новенькие распаковала, пока ты спала… Ладно, побегу я, а то пригорит ужин, чем я хозяина кормить буду? Не дошираками же. Да и не ест он всякую дрянь… Приятного аппетита, ягодка.

С этими словами она выскочила из комнаты и спешно сбежала по лестнице… Да уж. Все я расспросила. Все интересующие вопросы задала. А уж ответов получила: прямо вагон и маленькую тележку!