Развод. Он любит другую

1. Она отняла наше счастье (Яна)

Мы праздновали день рождения Авроры.

Нашей рыженькой малышке исполнилось шесть лет.

Звучит, как самый обычный детский возраст. Но как же она выросла за эти годы. Волосы стали длинными, красиво завивались медными локонами — большими такими пружинами. И я помогла ей выглядеть еще красивее. Накрутила все на бигуди. И Ава смотрелась чудесно.

В гостях были ее друзья, соседские дети. Все веселились и прыгали под музыку во дворе.

Я была благодарна Давиду за то, что он нанял аниматоров.

Сперва мне эта идея не понравилась. Аврора говорила, что аниматоры вышли из моды. Что это "для детей". Но стоило парню, одетому в огромного тигра, включить ритмичную музыку. Как дети снова вспомнили, кто они.

Вспомнили, что они самые обычные дети. Которые любят игры. Любят развлечения. Любят, когда их любят. И когда о них заботятся. Их мама и папа.

— Почему не выходишь во двор? — спросила я мужа, когда зашла на кухню взять еще домашних сэндвичей для детворы. — Что-то случилось? Опять звонок с работы?

Давид стоял у окна и задумчиво смотрел во двор.

Он не сводил своих карих глаз с Авроры.

Муж о чем-то думал. Натирал экран смартфона большим пальцем. Хотя сам экран был черным, неактивным.

Что произошло?

— Нет, — ответил он после паузы. — Это не с работы.

Обычно ему звонят из компании.

Генеральный директор донимает что в будни, что на выходных. Не удивлюсь, если выяснится, что Давида вызывают в офис даже сегодня. В день рождения дочери.

Несмотря на то, что он взял официальный отгул.

Я подошла к нему сзади и обняла. Положила голову на сильное плечо и стала повторять за ним — наблюдать, как во дворе играют дети. В частности, наша счастливая дочь.

— Спасибо за праздник, — прошептала я на ухо и поцеловала Давида в шею. — Ава счастлива как никогда. Что у нее есть папа. — Я говорила. А он молчал. Все так же держал телефон и смотрел на Аврору. — Уверена, она запомнит этот день на всю жизнь, — мурлыкала я, повиснув на нем. — Однажды она будет взрослой тетей. И будет вот так вспоминать свой шестой день рождения… Знаешь, — улыбнулась я самой себе, — сегодня мне приснились мы с тобой. Тогда. Еще пятнадцать лет назад. Ты помнишь, какими мы были? — Я гладила его по плечу и вспоминала лучшие годы нашего брака. — Еще до рождения Назара. До моей первой беременности… Когда ты сделал мне предложение. Я тогда тоже была такая счастливая, как Аврора сегодня.

Я смотрела на детей и улыбалась собственному счастью.

Многие разводятся уже через год после свадьбы. Но мне посчастливилось попасть в настоящую сказку. В которой есть любящий и очень красивый муж. Есть красавица-дочь и подрастающий сын, который так похож на папу. Такой же красивый, с серьезными карими глазами.

— Меня сегодня не будет, — сказал Давид. И это стерло сладкую улыбку на моем лице. — Через час я уезжаю.

Он снял мои ладони со своих плеч.

И я не понимала, что происходит.

— Чем ты так расстроен? Что произошло? Этот разговор, ради которого ты покинул праздник — он прошел неудачно? — Я заглядывала в его глаза. Но Давид как будто избегал прямого взгляда. — Тебя ведь не вызывают на работу в день рождения твоей родной дочери?

— Это не с работы, — ответил муж и раздраженно вздохнул. — Еще раз говорю тебе, Яна. Не с работы.

— Тогда куда ты уезжаешь? — растерялась я. — Куд… Что произошло?

В ту минуту я не понимала, что творится.

Но мне и в голову не могло прийти, что мой супруг мне изменяет.

Что мой замечательный, практически идеальный Давид — неверный муж. Что он предал нашу семью.

Предал меня. Предал Аврору. Предал Назара.

Предал все, что мы так сильно любили.

Предал каждую минуту, проведенную вместе.

Начиная первой встречей на свадьбе сестры. И заканчивая этим утром. Когда я проснулась раньше него. Просто чтобы полежать на боку и полюбоваться красивым мужественным лицом. Которое даже во сне. Напоминало мне мою первую настоящую любовь.

Которой не бывает до. И не бывает после.

Только он. И только раз.

На всю оставшуюся жизнь.

— Поцелуй за меня Аврору перед сном, — сказал он мрачно. Словно мы прощались. — Я буду поздно.

— Давид… — собирались у меня слезы. Почему-то. Вроде без причины. Но я не понимала. Отказывалась понимать его слова. — Давид? Что произошло?

Он посмотрел мне в глаза. И вонзил в мою душу острый нож.

Который разрезал сердце пополам.

Отняв мою вторую половину.

— Произошло то, что у меня есть другая.

Эти слова прозвучали, словно выстрел.

Я еще не осознала их значения. Слушала, словно в бреду. Погружалась в странное состояние. Когда в ушах стоит приторный писк.

Этот писк нарастает. Заставляет руки дрожать мелкой дрожью.

Что-то происходит. Только что? Как это назвать?

Как это называется в семьях?

После пятнадцати лет счастливого брака…

— Что? — только и выдавила я из легких.

Не могла произнести ни слова.

Только стояла перед ним истуканом.

С дрожащими слезами на ресницах.

— Это она мне позвонила, — продолжил муж отрезать свою половину нашего общего счастья.

И мне жутко не хватало воздуха для вдоха.

Я задыхалась. Мотала головой. Отказывалась верить.

Я задыхалась без его любви. Без всего того, к чему привыкла за эти долгие годы с ним.

— Она? — повторила я это простое слово. Которое никогда не становилось между нами. — Что еще за "она"? Давид? Кто она? Кто?! КТО ОНА?!

2. Больше, чем просто секс (Яна)

Мной овладел животный страх.

Я не понимала, что происходит. Вернее — что произошло.

Потому что было очевидно лишь одно. Проблема не возникла на пустом месте. Он не придумал это только что. И да, это не с работы ему звонили.

Давиду позвонила… Любовница.

У него есть другая женщина. К которой он хочет уехать. Оставив меня с этой уродливой меткой преданной жены. С этим клеймом на всю оставшуюся жизнь.

Мне казалось, у меня на лбу было написано, что я дура.

Ведь как я могла так ошибаться в своем муже?

Это неправда. Просто неправда.

Я слушала его признания. Но отказывалась верить четким словам. Такой была моя первая реакция на правду. Горькую правду. После невесть какого периода сладкой лжи.

— Я не хотел говорить при детях, — произнес Давид еле слышно. Словно и правда пытался утаить от Авроры новость.

Новость о том, что папа наигрался семьей. И теперь ему захотелось разнообразия. Теперь ему хочется спать не только с мамой. Но и с другой, какой-то очень нехорошей тетей.

Которой я хотела кишки кухонным ножом выпустить.

Если сказанное Давидом — правда.

— Не хотел говорить при детях? — усмехнулась я через слезы. Они подступили к горлу и не давали даже выдохнуть без гадкого спазма. — Это так мило… — кивала я, вытирая соленую воду с подбородка. — Но ведь при мне ты это говоришь. При мне можно, да? Можно? — Он смотрел мне в глаза, как свирепый пес. Как будто волк. Который сделал выбор. И ему уже плевать на последствия. Как жаль, что сама я никогда не была волчицей… Может, в этом и проблема? Об меня можно вытирать ноги? — Это такая шутка, что ли? — Я сложила руки накрест и ждала четкого ответа. — Скажи мне прямо… Ты решил подшутить надо мной и добиться эмоций? Просто издеваешься?

— Нет. Это не шутка.

Ответ был коротким и ясным.

Но мне его явно не хватало.

Он правда решил, что может общаться со мной таким образом?

— Давид, да что с тобой такое?! Ты говоришь мне ужасные слова! Я не понимаю, зачем ты это делаешь! Ты вдруг заявляешь мне, что…

— Я устал тебе врать, — отрезал он жестко.

Словно ударил кнутом по моим пальцам. Которые пытались собрать внезапно разбившуюся вазу. По кусочкам. Которых никогда уже не склеить.

— Это не может быть правдой, — шептала я и растирала нервно руки.

Они резко похолодели. Кровь куда-то ушла. Я чувствовала озноб посреди лета.

Мне было до жути холодно внутри.

Меня как будто разъедала чертова дыра.

Огромная темная пропасть. Она высасывала жизнь. И опустошала меня до последней капли радости.

— Я устал постоянно бояться, что ты узнаешь. Что дети узнают, — колол он меня правдой.

Такой невероятно ребяческой правдой. Он признался, потому что страдал… Чувствуя себя лжецом. Вот и все.

— Так у тебя и правда есть женщина на стороне?

Я прислонилась спиной к дверце холодильника.

И медленно сползала. Не имея сил хоть за что-то зацепиться.

Я натурально умирала. Он словно прострелил мне грудь.

И под блузкой вот-вот проступит кровь.

Результат его вранья. И благородного признания в одном-единственном грехе — надругательстве над собственной семьей.

— Послушай, Яна, — набрал он воздуха и стал жестикулировать руками. — Я просто с ума уже схожу, понимаешь? Реально крыша едет от мысли, что ты догадаешься. Рано или поздно. Страх, что ты узнаешь.

— Узнаю о чем? — задала я риторический вопрос.

Ведь мой благоверный уже признался.

Он был мастер лаконичности.

Не стал вести со мной беседы. Просто вывалил из-за пазухи всю эту накопленную грязь. И бросил в лицо. Практически плюнул.

Я чувствовала привкус ее слюны на губах.

Как будто они целовались минуту назад.

Пока я бегала, как дура, по двору и вытирала сопли чужим детям.

Только бы наша дочь была довольна.

Я всегда жила детьми.

Всегда думала только об их благополучии.

Мне казалось, только здесь зарыта опасность.

Ведь дети маленькие. Они не понимают, что делать можно, а что нельзя. И могут загубить свою жизнь очень быстро.

Но чтобы вот так получить оплеуху от здорового мужика, которому скоро сорок должно стукнуть?

— О том, что я тебе изменяю, — ответил муж. И я окончательно сползла на пол. Почувствовала холод мрамора пятой точкой. И перестала чувствовать ноги. — О том, что я сплю с другой. Когда звоню и говорю… что у меня дела, — оказывал мне одолжение Давид, говоря правду. А мне почему-то хотелось вернуться на полчаса назад. Чтобы дальше жить в иллюзиях. — Что я очень занят работой. И буду поздно.

Слезы текли двумя обильными ручьями.

Не собирались иссякать.

На кухне было тихо. Только цокот часов. И периодические визги детских голосов на улице. Где-то за окном.

Где-то там еще бушевала нормальная семейная жизнь.

Но я не представляла, как подам этот бред нашим детям…

Моим детям.

Раз уж ему они не нужны.

Я воспитаю их сама.

— Как долго это длится? — едва произнесла я с хрипотцой.

Первый этап — отрицание — постепенно проходил.

Я устала спрашивать, правда ли это.

Давид бы никогда не стал с таким шутить.

Он всегда был очень серьезным.

И мне казалось, я могу на него положиться.

Ни о чем вообще не думать.

Было достаточно любить его искренне.

Рожать ему красивых детей.

Готовить еду. Убирать. Следить за собой и не заводить знакомств на стороне.

Господи. Как же я ошибалась.

— Долго, — сказал он уклончиво. Но мне его ответа было достаточно. Чтобы начать ненавидеть все то, что еще утром я считала лучшим в своей жизни. — Достаточно долго. Чтобы презирать себя за ложь. За это… — качал он головой и как будто осуждал себя за слабость. Что не сказал мне правду раньше. — За это тошнотворное море лжи, которой я тебя кормил все это время. Пока длился мой роман. С той девушкой.

Я долго пялилась в пол.

Переваривала услышанное.

Но все же набралась сил, чтобы поднять на него красные глаза.

3. У папы другая семья (Яна)

Я представила, как он делает это с кем-то другим.

Но не со мной.

Я видела прелюдию к интиму.

Как мои руки снимают рубашку.

Расстегивают пуговицы одну за другой.

Как пальцы играют с его сосками.

Ладони гладят мышцы и спускаются все ниже.

Повторяя очертания рельефного пресса. Который Давид тренирует с завидным упорством последние пару лет.

Только теперь я задумалась, почему он это делал именно в последнее время. С чем это было связано.

Я думала, что для меня.

Но теперь… Когда руки из фантазии спустились к брюкам и расстегивали пуговицу, ширинку… Даже когда я остановилась. Перестала дальше фантазировать.

Руки все равно продолжали ласкать моего мужа и брать то, что принадлежит только мне. По праву.

И до меня вдруг дошло. Что эти руки не мои.

Они делали все, что делала я…

Я не видела ее лица.

Воображение пока не нарисовало его в голове.

Но она делала это.

Она оседлала Давида. И они занимались сексом.

Пока он говорил, что на работе.

А на самом деле ЧПОКАЛ КАКУЮ-ТО ШВАЛЬ!

— Нет! — завизжала я внезапно. — Нет, пожалуйста! НЕТ!

Я распласталась по полу и стала рыдать от бессилия.

— Чш… — взял он меня на руки и поднял как пушинку. — Тихо, Яна. Тихо. Все будет хорошо.

— Нет, не будет! — кричала я в знакомое до боли лицо.

Но не могла выбить из головы мысль, что он изменил.

И это не просто перепих на стороне.

Это кое-что большее, чем жажда новых ощущений.

— Я не хотел, чтобы ты страдала. Поэтому не говорил тебе об этом месяцами.

— Месяцами… — повторила я. Уже сидя за кухонным столом. Пока Давид меня гладит по спине. Пытается успокоить. А у меня припадок неведомой болезни. Как ее назвать? Если не раком души. — Ты ее любишь?

Все еще надеялась, что он скажет "нет".

И мы придумаем, что со всем этим сделать.

Ведь многие мужья изменяют своим женам.

Мы все еще могли обратиться к семейному психологу.

Или сексологу.

Придумать способ освежить наши отношения.

Чтобы он нашел во мне то, чего искал на стороне…

Боже.

Я начинала торговаться.

Я приняла реальность. Но пыталась найти в этом кошмаре хоть какую-то лазейку.

Какой-то незаметный выступ на скале. За который можно ухватиться. И все спасти.

Даже после предательства.

— Она другая, — ответил Давид. — Не такая, как ты… Если бы ты видела ее. Ты бы поняла меня.

Его слова повисли в воздухе, как дым от сигарет.

Как будто кто-то выпустил табачное кольцо.

Все его видят. А оно все никак не уходит.

"Если бы ты видела ее. Ты бы поняла меня"

— Я никогда тебя не пойму, — вышло из меня сухое, жесткое предложение. Было похоже на наждачную бумагу. Которой заменили сладкий мед. — А что уж говорить о детях? Как они это поймут? — Я посмотрела ему в глаза и подалась вперед. Чтобы упереться носом в его нос. — Ты о детях подумал, урод?

— Мама? — прозвучал во всей этой кипящей ненависти… тонкий детский голосок нашей дочери. — Что случилось? — Она сделала пару неуверенных шажков в направлении круглого обеденного стола. И замерла на месте. — Почему мама плачет?

Ава смотрела на отца.

Она привыкла, что папа всегда знает ответы.

На нем все держится.

Папа заслуживает доверия.

Он сильный и смелый.

Он добрый. Он хороший.

И никогда не обидит свою семью.

Ни саму Аврору. Ни ее старшего братика.

Ни тем более маму…

В ту секунду я очень хотела выбелить Давида.

Мне правда до дрожи в коленях хотелось скрыть от детей наш грядущий развод.

Ведь мы не могли жить вместе после такого.

Может, он и мог. Его все устраивало.

Но не меня. Я не могла.

Я его ненавидела за то, что он сделал.

Ненавидела так же сильно.

Как и любила.

— Мама плачет, потому что ресница в глаз попала… Ты ведь знаешь, как это бывает, — говорил будто бы любящий папа. Он гладил Аву по головке. Брал на руки. Чтобы убедить в обычном — ничего не происходит. Все нормально, как всегда. Даже более того. Сегодня ее день рождения. Это особый день для дочки. — Помнишь, как у тебя заломилась ресничка? И болел глазик… — Давид ласково тронул носик Авроры, как делал это сотни раз. Изобразил улыбку. Наигранную улыбку. Зато так искусно.

И я поймала себя на том, что он водил меня за нос без особого труда. Давид отличный актер… Не зря он в юности ходил на кинопробы.

С таким лицом, с такой фигурой.

Высокий. Широкие плечи. Роскошный парень.

А в итоге женился на рыжей заучке. На мне.

Неужели ему правда не хватало чего-то в жизни? Пока он жил со мной. Всему виной я? Рыжая заучка?

Слишком простая для такого, как он?

— Вы что, разводитесь?

Наша кухня снова затихла.

За окном все так же ухала музыка.

Но звук был приглушенным.

За спиной у Давида стоял Назар.

И он каким-то чудом сразу понял, что к чему.

Я была поражена его чутьем.

Мой сын не по годам был смышленым.

Такой же красивый, как отец. Он был копия Давид.

Карие глаза. Темные волосы.

Даже уголочки рта повторяли мимику при улыбке…

И в минуты напряжения.

Как тогда.

Когда наш сын почувствовал ложь отца.

И забил тот самый гвоздь в крышку гроба нашего брака.

— Нет, Назар, — ответил Давид. — С чего ты…

Но у меня внезапно вырвалось:

— Да! — Все трое посмотрели на меня. С изумлением в глазах. И я размахнулась молотком сильнее. Не мелочилась. Била наверняка. — У папы другая семья. Он просто забыл нам об этом сказать.

4. Убирайся из нашего дома! (Яна)

Все были шокированы моими словами.

И Аврора. Которая не понимала, что происходит. Ведь была всего лишь ребенком. Она закончила детский сад. Собиралась идти в школу через неделю. Она банально не знала, что означает слово "развод". Но теперь обязательно узнает. Благодаря своему папе.

И Назар. Он не мог поверить, что сказанное им от страха — правда. Его вопрос, рожденный детской непосредственностью, ударил прямо в точку. И я сорвалась. Я произнесла это вслух. И страшно расстроила сына. У него на ресницах задрожала влага… Так сильно похож на отца. Но все еще просто ребенок. Всего лишь мальчик. Которому я не желала такого быстрого взросления.

И, конечно же…

Конечно же, поражен был сам Давид.

Из всех троих он единственный знал эту новость.

Но по глазам читался шок. Полнейший шок.

Он точно не ожидал, что я вынесу сор из избы.

Он надеялся, что я смолчу. Что у него получится как-то совладать с ситуацией. Совладать с моей истерикой. Совладать с тем кошмаром, который он выпустил. Открыв наш собственный ящик Пандоры.

Мы зависли на краю обрыва.

И вернуться уже не могли.

Все зашло чересчур далеко.

— Что это значит? — спросила Аврора. — Что значит "разводитесь"?

Она правда не понимала.

В отличие от брата.

— Это значит, — выплескивал Назар ничем не прикрытое разочарование, — что у тебя будет новый папа. Потому что этот с нами жить уже не будет.

— Почему? — расстроилась Ава. Она смотрела то на меня, то на Давида. И продолжала задавать невинные вопросы, которые резали мое сердце на части. — Зачем новый папа? Я не хочу! Я хочу, чтобы был старый! Папа! Не уходи!

Она рванула к Давиду, и он поднял ее на руки.

— Не слушай их, малышка! Заткни уши! Это все неправда!

Он пытался удержаться на плаву. Но вода накрыла нас с головой. Как будто после прорванной плотины.

Все катилось к чертям.

Я уже не понимала, кто прав. Кто виноват.

Помнила только то, что он предал.

И эта боль меня делала кем-то другим.

Только что образовавшуюся пустоту так быстро заполняла злоба.

Это была самая обычная ненависть. Гнев. Я страшно злилась.

Я его презирала. Ненавидела. Я была зла на него просто за то, что однажды убедил — он лучшее, что могло произойти со мной.

Он приучил, что у меня есть опора.

Что бы ни произошло, я могу на него положиться.

Какой бы кошмар ни творился вокруг — он просто раскроет объятья. И скажет мне родным голосом: "Малыш. Все хорошо. Иди ко мне. Я обниму".

Но в этот раз я не могла так сделать.

Он не спешил меня обнять.

А если бы и захотел. То я бы дала ему пощечину за это хамство. За этот цинизм. Потому что надо быть настоящим подонком. Чтобы ждать, будто я проявлю понимание. И прощу его просто за то, что он пришел ко мне с повинной.

Гори оно в огне.

Виноват во всем только он. И точка.

— Это все из-за тебя! — кричала я Давиду и пыталась забрать дочку. — Отдай ее мне! Ты ее не заслужил! Она моя, а не твоя!

— Я ее отец!

— Ты ее не рожал! Ты не имеешь на нее права! Вали к своей неотразимой шлюхе — пускай она тебе детей рожает!

Аврора плакала. Ей было страшно.

Она еще ни разу не видела нас такими.

И только Назар смотрел на это безучастно.

Но с ужасом в глазах.

Он понимал, во что это все выльется.

И для меня. И для них с Авой.

Такой отец не заслуживает права общаться с детьми.

Отныне он просто донор.

Просто автор биологического материала.

Оплодотворил меня — вот и молодец. Хотя я и сама бы могла справиться. Не было бы всей это дряни потом с "Если бы ты ее видела" и "Она совсем другая — не такая, как ты".

— Ты не соображаешь, что творишь! — пытался он успокоить мое раздраконенное чувство обиды. — Ты сейчас наломаешь дров и будешь жалеть о сказанном!

— Мне уже никогда не будет стыдно, что бы я ни делала и уж тем более ни говорила! Я тебя ненавижу за то, что ты совершил! И скажи любому человеку на земле — он подтвердит, что так поступает только мудачье! Настоящие козлы, которые притворяются идеальными мужьями! Дарят розы, приглашают в ресторан на годовщины! А все для того, чтобы жена уши развесила и не проверяла никогда их телефон! Никогда не задавалась вопросом, какими такими срочными проектами заняты их верные мужья! Не елозят ли они по столу секретуткой в эту минуту!

— Заткнись! — гаркнул Давид.

И попытался ударить.

Я зажмурила глаза. Готовилась принять пощечину.

Теперь я была готова к чему угодно.

Раз брак разрушен — пускай валится все подряд. До самого конца. Спасать все равно уже нечего…

Но он не ударил.

Я отчетливо видела, как он замахнулся рукой.

И приняла это однозначно в свой адрес.

Но когда открыла глаза, то поняла — он просто закрыл Авроре уши. Чтобы дочь не слышала ни слова о его романе.

А в детских глазах я не видела ничего.

Ничего, кроме страха. И полного непонимания.

Она терялась в догадках. Она просто хотела, чтобы все это прекратилось. Прямо сейчас.

— Убирайся отсюда! — выпалила я и показала на выход. — Я видеть тебя больше не хочу!

— Убираться из своего же дома?! Ты меня выгонять собралась, что ли?!

— Да, я тебя выгоняю! Выгоняю, потому что выбор свой ты уже сделал!

— Это мой дом! — ткнул себя Давид в грудь указательным пальцем. — И я в нем буду жить!

5. Я ненавижу тебя (Яна)

— После того, что ты сделал, — скрипела я зубами от бессилия, — дом мой!

— Он такой же твой, как и мой! Мы его строили, будучи в браке! И принадлежит он нам в равных частях! — закончил Давид осведомлять меня секретной информацией. Будто я не в курсе всей это формальной чуши. И не понимаю, что при разводе закон на стороне жены и детей. Этот дом — для них. А не для него и его шлюхи. Если разрешу ему остаться — привезет ее и покажет еще детям… Рассчитывать на адекватность Давида больше не могла. Теперь он мне казался крайне ненадежным типом. Какой же слепой я была все эти годы… Но затем он добавил вишенку для торта: — И вообще он полностью мой. Твоих денег тут нет ни копейки.

На мгновение я замерла и не знала, что сказать на подобную наглость.

Он решился меня шантажировать имуществом.

Это точно было оно. Начало долгой канители, которая уж точно превратится в ад для нас четверых.

— Ах это не мой уже дом, да? Не мой?

— Да, он не твой! Я сам на него зарабатывал! Я сам договаривался со строителями! Я сам заведовал процессом строительства! Это я — владелец этого двухэтажного коттеджа, Яна! Не ты! НЕ! ТЫ! Ты вообще сидишь на моей шее вот уже шесть лет! С тех пор, как родила Аврору! Я содержу вас всех! А ты говоришь мне, чтобы я убирался?!

Я смотрела на него и разочарованно мотала головой.

— Ты же сам мне запретил выходить на работу, мудак. Ты ведь сам мне сказал, чтобы я сидела теперь дома и детьми занималась. Чтобы никуда не выбиралась. Не забивала себе голову ерундой… Ведь зачем мне ходить на работу, если ты меня всем обеспечишь?

— И я ведь обеспечил… — рвалась из него гордость за свои поступки.

Вот только гордость эта подбирала поступки выборочно.

И на стыдные вещи она закрывала глаза. Как и совесть Давида.

— Обеспечил меня рогами на всю жизнь. На всю жизнь ты заклеймил меня преданной женой. Ты обеспечил мне теперь страх и неуверенность. Обеспечил себя ненавистью там, где могла быть любовь… Но теперь ее уже не будет. Ты ведь это понимаешь?

Я забрала у него Аву. И отошла подальше.

Чтобы он не отнял мою малышку.

Она останется со мной. Точно так же, как и сын.

Они мои дети, а не его.

Пускай валит теперь к ней.

А я уж как-нибудь переживу его отсутствие.

Достаточно своевременных алиментов — это потолок моих желаний. Но дети вырастут со мной. В этом доме.

Он для семьи.

А Давид теперь не семья. Вернее, не наша семья.

У него другая семья. Туда ему и дорога.

— Ладно. Я уеду на пару часов. Но попозже вернусь… Хочу, чтобы ты остыла. И тогда мы побеседуем, как взрослые люди.

Я ничего ему не сказала. Просто смотрела в глаза.

И молчала. Не хотела материться при детях.

Я и так уже сказала слишком много.

Они этого всего не заслужили.

Не заслужили.

— Так это правда? — остановил Давида наш сын. Назар преградил ему выход из комнаты. И смотрел на отца снизу вверх. У него стояли слезы на глазах. Но кулаки были сжаты до упора. — Это правда, что у тебя другая женщина? У тебя была любовница, и ты ездил к ней, пока врал маме?

Давид посмотрел на меня. И сердито кивнул в знак "благодарности". За то, что теперь Назар настроен против собственного отца.

Но он сам виноват. Это не я придумала историю со шлюхой.

Он сам ее придумал. Он сам творец своей истории.

И теперь ему в ней вариться до конца дней.

Надеюсь, он хоть немного пострадает.

— Я не хотел, чтобы ты обо всем этом узнал. Прости, сынок. Но все не так, как тебе кажется. Я буду рядом. Между нами ничего не изме…

— Я ненавижу тебя!

Давид явно не ожидал такой жесткой реакции.

Но он забыл, что наш сын уже большой.

И в этой битве он стал на мою сторону.

Пускай Ава еще не понимает, что происходит.

Но Назар меня защитил. И не спасовал перед давлением отца.

Пускай теперь знает — ему тут не рады.

Он все убил. Вся ответственность на его руках.

Я ему не прощу. Никогда. И ни за что.

— Не делай глупостей, — оглянулся он перед уходом.

И с мрачным лицом ушел в гараж.

После чего я услышала звук мотора.

И все стихло. Он уехал.

Мой муж уехал из дома после того, как я его выгнала.

А перед этим он сказал, что изменял мне. И любит другую.

И что я не такая, как она.

Со мной ему было плохо.

А с ней, видимо — хорошо…

Я прокручивала эти вещи в голове снова и снова.

Ходила по двору, собирая украшения к празднику.

Надувные шарики, ленточки, цветы. Огромная цифра "шесть" из розовых цветов папье-маше. Разноцветные флажки. Скатерти на столах. Хорошая силиконовая посуда — чтобы дети не били тарелки на празднике. Крупные, в детский рост, фигуры мороженого, пирожного, леденцов.

Все это стаскивалось мной в одну большую кучу.

Я была как в тумане. Кровь ударила в голову. Не было сил идти на второй этаж за таблеткой. И я сносила предметы, перемешивая домашнее с прокатным, одноразовое с капитальным, столовую утварь с бумажным декором.

И все в итоге стало большой уродливой пирамидой ненужного хлама.

Все в этой жизни теряло смысл. Без него. Когда он ушел.

Я не понимала, зачем все это надо.

И эти праздники. И эти украшения. Все эти старания.

Когда достаточно пары слов, чтобы все это накрылось медным тазом. Чтобы я потеряла всякое желание оставаться доброй, понимающей. Хорошей мамой и женой.

Я чувствовала себя ничтожеством.

Благодаря ему.

6. Сжигая мосты (Яна)

Как я могу считать себя женщиной, если меня считают за овцу?

За дрянную кошку. Считают пустышкой.

Никчемным пустым местом.

Которым попользовались — и выбросили на помойку.

Как и всю эту дрянь у меня во дворе…

Я пошла в гараж искать бензин.

— Мам?! — вбежал Назар и стал трясти меня за локоть. — Мам, что ты делаешь?!

— Я очищаю нашу жизнь от всего лишнего… Где он держит бензин? Мне нужно горючее. Где долбаный бензин?! — кричала я на пустующий гараж. — Я хочу все сжечь к чертям!

— Ты меня пугаешь, мам.

Я посмотрела на Назара.

Он был и правда почти взрослым.

Не плакал, не прятался. Он видел, что происходит неладное. Все рушится. Мне не на кого опереться.

Он поддержал меня в ту минуту.

Но и для него самого я была единственной опорой в этой жизни. Раз отец — похотливая сволочь, как и все мужики.

— Пообещай, Назар, — взяла я его за плечи и сжала их крепко. Будто от этого зависела его судьба. — Пообещай мне, что ты никогда не станешь таким, как он! Ты видишь, какую боль мне причиняет твой отец! Я этого не заслужила! Не заслужила!

После этих слов я снова расплакалась.

Стало себя так жалко. Я чувствовала дичайшее одиночество.

Я не привыкла тащить все одна. Я не привыкла к такому.

Я не знала, каково это — жить без мужчины. Жить без мужа. Жить одной. И понимать, что вся семья зависит от тебя. И от того, как ты поступишь прямо сейчас.

Я не могла все потерять. Не могла скатиться на дно.

Я буду сильной. Обещаю себе быть сильной, как бы трудно ни было в ближайшие годы.

Я клянусь.

Но сперва…

Сперва я должна очистить нашу жизнь от хлама.

— Хорошо, мам, — ответил Назар. И обнял меня. — Все будет хорошо. Я обещаю тебя защищать. И помогать. Я уже взрослый. И буду приглядывать за Авой. Она моя сестра. Ты моя мама. А папа… — сказал он и сглотнул от комка в горле, — он еще пожалеет об этом. Он еще поймет, как сильно был неправ.

— Ты моя опора, Назар. — Мы стояли в гараже и обнимались. Пока Ава наблюдала за нами из дверного проема. — Иди к нам, малыш. — Она подошла. И мы обняли ее. — Теперь мужчина в нашей семье — это Назар. Теперь он тут главный. Он наш защитник, Ава.

— А папа? — спросила дочка. — Папа скоро вернется?

Я смотрела на нее и не знала, что ответить.

Ведь я знала, что он вернется. Он приедет.

Он сделает это. Я знала.

Но я не могла озвучить шестилетней девочке, что я думаю об этом.

— Вместо бензина можно взять спирт, — сказал Назар.

Я подняла на него глаза. И посмотрела иначе.

Не так, как на ребенка. Не так, как было раньше.

— Что это за спирт? Откуда ты о нем знаешь?

— Папа использует его для розжига мангала… Там бутылка. Написано — технический спирт для розжига каминов и костров.

— Неси его сюда. Мы разожжем костер.

— Ура! — обрадовалась Ава. — Костер! Костер!

Облитая спиртом гора загорелась от первой же спички.

Все вспыхнуло резко и сильно.

Я еле успела отойти, чтобы не обжечься.

И огонь поднялся на пару метров над землей.

Все запылало.

Шарики лопали с характерными хлопками.

Пластик скручивало, плавило. Бумажные украшения моментально прогорали насквозь, превращаясь в тонкий пепел.

Этот пепел разлетался хлопьями по небу.

И мы втроем смотрели на это, как на сказку.

Словно это представление специально для нас. И так было задумано.

Мне плевать, как Давид это будет объяснять компании по прокату декора. Пускай теперь позорится. Может прямо сказать, что жена сошла с ума после того, как узнала об измене мужа. Пускай всем теперь расскажет, какой он подонок.

А это — это просто детские шалости по сравнению с тем, что придется теперь пережить нам троим.

— Догорает, — подметил Назар и принялся сгребать не догоревшие фрагменты граблями для травы. — Я соберу потом в мусорные пакеты. И засуну в контейнер. Не переживай, мам. Я наведу порядок. А ты отдохни. Посмотри кино. Выпей чаю.

— Я хочу еще костер! — возмутилась Аврора. — Ну пожалуйста! Сегодня мой день рождения! Хочу костер! Опять большой, чтобы до неба был!

Я посмотрела на догорающие куски.

И подумала, что точно имею кое-что для дочки.

— Сейчас. Я принесу еще.

Поднявшись в гардеробную, я стала собирать его вещи.

Рубашки, деловые костюмы, галстуки.

Затем футболки, штаны, трусы и носки.

Я брала все подряд. И выбрасывала прямо в окно.

Вещи падали на землю.

А затем я их с удовольствием забрасывала в огонь.

Чтобы горело ярко и сильно. Чтобы высоко. До самого неба.

Как просила Ава…

Его одежда горела прекрасно. И с каждой сожженной рубашкой я представляла, как сжигаю ее поцелуи. Как сжигаю ее объятия.

Я вспоминала, как мы выбирали, примеряли, покупали эти вещи.

Как я говорила ему комплименты. Всячески нахваливала мужа за то, какой он красивый.

Многие из этих вещей я лично ему подарила.

Когда-то мне очень нравились и эти галстуки. И эти голубые джинсы. И эта обтягивающая белая футболка, которая напоминала мне юность. Когда все было просто и легко.

А все отношения вмещались в банальный секс.

Посиделки в кафе, поцелуи, цветы.

И обещания всегда быть вместе.

Не предавать друг друга.

Никогда.

7. Исповедь предателя (Давид)

Я чувствовал себя подонком.

Бездушным мерзавцем, который предал свою семью.

Я ехал по оживленной дороге, но будто не видел остальных. Машины пролетали мимо. Кто-то сигналил. Я не следил за скоростным лимитом.

Только приглушенный звук мотора.

Мои пальцы, сжимающие руль до скрипа кожаной обивки.

И слова моего сына в голове.

О том, что он меня ненавидит.

Господи…

Как же долго я прокручивал в мыслях этот момент — когда наконец-то признаюсь ей. И скажу, что да. Я негодяй. Я самый обычный самец, который пошел налево и влюбился, как пацан.

Но что я мог поделать. Если это правда.

Мы встретились на празднике.

Она была приглашенной артисткой.

Выглядела шикарно. Вела себя элегантно. Аристократично.

И когда мы заговорили — я уже не смог ее забыть.

Конечно, я тогда немного выпил.

Ведь это был новогодний корпоратив моей компании.

Я коммерческий директор песчаного карьера.

Хорошие прибыли. Высокие заработки менеджеров. Да и не только менеджеров — водителей фур, машинистов бульдозеров, крановщиков. Работать у нас престижно.

Поэтому президент холдинга распорядился пригласить на вечеринку настоящую певицу.

Ею оказалась Далила.

Когда услышал ее имя первый раз, то решил, что это псевдоним. Красивое слово для сцены. Но, когда разговорились, стало ясно, что мы во многом похожи.

Мы оба яркие натуры. Творческие люди.

Только я свою стезю артиста давно забросил. Пошел в бизнес, в руководство. Проявил свои таланты здесь. Стал меркантильным и практичным. Завел семью. Женившись просто на хорошей девочке.

Яна младше меня на шесть лет.

У меня она была уже не первой. И я знал, какими стервами бывают девчонки. Осознанно хотел такую.

Скромную, покладистую. Не гулящую. Хозяйственную.

Моей матери она очень понравилась.

Понравилась Яна и мне. Ведь была красива, умна.

Она была для меня прекрасным партнером все эти годы.

Ровно до того судьбоносного вечера.

До той вечеринки.

Когда я раскрепостился и взял за талию певицу. Которая спела шикарную песню на французском языке. А после — приняла мое спонтанное предложение потанцевать.

Мы кружили в танце. Играла музыка.

На голову падали конфетти.

Она пахла какими-то неземными духами.

Все было не так, как я привык.

Хотя на танец пригласил ее скорее от скуки.

Ведь Яна осталась дома с детьми.

Решила, что будет лучше, если она не станет путаться под ногами. Чтобы я мог с чистой совестью выпить с мужиками, если захочу. Ведь у нас там крепкий мужской коллектив.

Так оно и было.

Кроме беременной девочки на ресепшене и пары пожилых бухгалтерш, женщин в компании не было.

Все смотрели на меня. На нас. Как я танцую с Далилой под музыку. Ни у кого не было претензий и вопросов. Ведь я босс и имею право поступать, как хочу.

Я могу себе позволить многое. Даже ее — загадочную и талантливую певицу, которой генеральный отвалил десять тысяч евро просто за то, чтобы она спела пару песен на том вечере.

Вот только для нас двоих та встреча превратилась в нечто большее. Я не просто передал ей деньги от шефа.

Я попробовал ее, поддавшись искушению.

И потом уже не смог остановиться.

Что бы ни делал, как бы ни уговаривал себя.

Как бы ни клялся отражению в зеркале, что это был последний раз. Что девушка в постели гостиничного номера — просто мимолетное влечение. Со всеми бывает.

Правда… Со мной такого раньше не бывало.

Я не был гулящим.

Я правда верил, что никогда не посмотрю на другую.

Далила обладала какой-то магией. Она была уникальной.

Была очень артистичной. Была особенной.

И мое сердце ускорялось каждый раз, когда я видел ее.

Прикасался к ней. Целовал ее.

Забыв о семье на ближайшие пару часов.

Каждый раз, когда она мне писала или звонила. Меня охватывал страх, что Яна узнает.

И мне придется выбирать — семья или любовница.

Как я мог выбрать? Никак.

Я так и не смог.

В итоге — ненавижу себя за поступок, который совершил сегодня. Я не должен был срываться.

Не должен был говорить ей это в лоб.

Но на какую-то минуту мне показалось, что лучшего момента может и не быть. Я не могу ей врать бесконечно.

Она не заслужила.

Яна лучше меня. И имеет право знать.

Каким монстром стал ее идеальный муж.

— Не забудь заглянуть в аптеку, — пришло мне сообщение на телефон. — Уже закончились. Купи с малиновым запахом. И про запас. Скучаю…

Я притормозил возле аптеки. Скупился.

Но настроение было ужасным.

Я бросил ребенка в его день рождения.

Нагадил в душу собственной жене. Поссорился с сыном.

А самое главное — ничего не получил взамен.

Я думал, что мне полегчает, когда все расскажу. Что с плеч упадет гора. Но ничего подобного.

Стало только хуже. Я не почувствовал свободы.

И Яна теперь знает — муж предатель.

Я спал с другой, а ей просто врал. Словно мальчик.

На что я вообще надеялся? Когда начинал все это…

— Привет, — сказал я ей, когда открылась дверь квартиры. — Как ты?

Она подалась вперед и обняла меня.

Мы поцеловались. Лила стряхнула с моих волос капли дождя, который начался внезапно.

Она ценила меня как мужчину. В отличие от Яны.

В то время как жена занималась только детьми.

Далиле хватало сил следить за собой, заниматься творческой карьерой и при этом радовать меня собой.

Я быстро подсел на это сочетание.

Завидная девушка с прекрасным телом. И сильным, твердым характером. Такие, как она, нацелены строго на успех.

В этом мы были очень схожи.

Я и она идеально подходили друг другу.

Жаль, что я осознал свою ошибку с выбором жены настолько поздно. И умудрился изувечить чью-то жизнь.

8. Я не хочу терять семью (Давид)

На кровати лежал Авдей.

У него был сильный жар. И Далила пыталась что-то сделать в отсутствие врачей.

— Звонила семейному? — спросил я, присаживаясь возле малыша.

Я приложил ладонь к детскому лобику, но он был горячим.

Влажным. Нежным. Но адски горячим. Температура явно поднялась.

— Звонила уже четыре раза за сегодня. — Далила склонилась над сыном и поцеловала его в хаотично торчащие волосы. — Говорит, что сегодня не может никак. У самой давление скачет. Она под капельницей. И если жар не спадет или сильно подпрыгнет — вызывать скорую.

— Ну так, может, вызовем? Посмотри на него — он весь растекся, как тряпочка… Мне его жаль. Не могу смотреть, как дети страдают.

— Ты купил?

Я молча достал пузырек с детской суспензией от жара. И протянул Далиле.

— Отлично… Малыш, — приложила она ладонь к его красной щечке. — Мама тебе лекарство сейчас даст.

Авдей стал кривить губы и отворачиваться.

— Не хочу… — зарывался он лицом в подушку. — Не хочу таблетки!

Лила накапала белой жидкости в чайную ложечку и протянула сынишке.

— Это не таблетки. Это вкусный киселек, как ты любишь. С малиновым запахом. Давай? Откроем ротик и выпьем? Ам?

Не открывая глаз, Авдей выполнил просьбу мамы. И выпил порцию жаропонижающего.

Какое-то время он лежал на подушке неподвижно. Мне казалось, что пацан уснул.

Но затем его реснички стали шевелиться.

И наши взгляды пересеклись.

Я смотрел на него. А он смотрел на меня.

Вспоминались бессонные ночи. Когда точно так же нездоровилось Назару.

Дети часто болеют. Особенно когда идут в садик. Кто-то чихнул. Кто-то закашлял. И начинается вирус.

Днем с ним сидела Яна.

Она делала все, что требовалось от матери. Всегда была хорошей мамой для моих детей.

Пеленала, кормила. Выводила на прогулку. Помогала делать первые шаги. Убирала в доме.

Она учила Назара говорить. Одеваться. Держать ручками ложку. Ходить на горшок.

Я приезжал с работы поздно.

Как правило, она уже купала сына в ванне. И я мог помочь ей в этом — намылить ему волосы, подержать ладонь на лбу, чтобы шампунь не щипал глазки при ополаскивании.

Затем я вытаскивал его и брал на руки, завернув в большое мохнатое полотенце.

Мы шли так в спальню и укладывали Назара в кроватку.

И если случались такие вечера, как этот — когда за маленькую жизнь приходилось бороться — я заваривал черный чай. Садился рядом. И дежурил так целую ночь. Пока не наступит утро.

Я следил за тем, чтобы не подымалась температура. Держал наготове термометр.

И если ребенку становилось плохо — не будил жену. Самостоятельно сбивал. Точно так же, как с Авдеем, давал средства от жара. И ждал, пока станет лучше.

Пока он успокоится. Перестанет суетиться, вертеться, переворачиваться с боку на бок. И наконец расслабится, засопев нормальным крепким сном.

Я всегда любил своих детей.

И старшего сына. И младшую дочурку.

Они оба для меня важнее всего на свете.

— Авдей похож на тебя, — прошептала Лила.

И я почувствовал прикосновение ее руки на шее.

— Люблю на него смотреть. Когда он спит. Мне тогда спокойно на душе.

Дождавшись, пока лекарство подействует, мы вышли из спальни.

В домофон позвонил курьер.

Нам доставили еду.

Все вкусно пахло.

Далила накрыла на стол.

Но аппетита не было.

В рот ничего не лезло.

Я постоянно думал о том, что натворил сегодня.

— Прости, что вырвала с дня рождения Авы. Я знаю, как ты относишься к семейным праздникам. Как ты ее любишь… — Лила держала в руках мой телефон. И листала фотографии с Авророй. — Какая же она красавица. Такая милаха. Просто смотрю на нее — и не нарадуюсь. Очень красивая… Шесть лет — это тебе не шутки. Скоро ведь в школу?

Она меняла мне ПИН-код на телефоне каждый раз, когда я приезжал. Говорила, что это не будет лишним. Так моя жена как можно дольше не сможет подобрать пароль. А значит, не будет знать о романе мужа.

— Да… — вздохнул я устало и принялся массировать глаза. — Сегодня был хороший день. Пока не пришлось все бросить и приехать к тебе.

— Ну извини. — Далила подошла и опустилась на колени. Она взяла меня за руку. Выбрала указательный палец. Обхватила его губами. И погрузила себе в рот. — Хочешь, я вымолю прощение? Я сделаю тебе хорошо. Ты расслабишься. И обо всем забудешь.

Но я вытащил палец. И поднял Далилу с пола.

— Просто сделай чаю. Это все, чего прошу. Нам надо поговорить.

Она встала и поправила волосы. Затянула поясок халата. И принялась раскладывать еду по тарелкам.

— Если ты злишься за то, что я выдернула тебя в такой день, то знай. Я бы никогда такого не сделала, если бы Авдею не стало плохо. Ты сам говорил, чтобы я обращалась в любое время. Если речь идет о сыне.

Мне снова вспомнился Назар — когда он сказал, что ненавидит отца.

— Дети — это сложно. Особенно когда они не понимают, что происходит.

Далила некоторое время нарезала индейку мелкими кусочками. Поливала салат оливковым маслом. Готовила приборы.

Но затем ее осенило.

— Постой… Сегодня что-то произошло? — Она смотрела на меня, а я не знал, как сказать. Как описать то, что случилось на дне рождения дочки. — Ты ведь это сказал не просто так, верно? Почему тогда не говоришь, что именно… — Она закрыла рот ладонью. Положила нож на стол. И отошла на несколько шагов назад. — О боже… Не может быть… Ты ей сказал? — Она не сводила с меня круглых глаз. А я пытался избегать зрительного контакта. Ответить было тяжело. Особенно зная все последствия моего срыва. — Господи, Давид. Ты сказал своей жене, что у тебя есть я. Это правда?

Я кивнул.

— Да. Это правда. Я ей обо всем рассказал. Яна знает о нас. Я не мог больше терпеть. Не мог больше врать.

Она качала головой, не веря новости.

А я все отчетливей слышал, как хнычет Аврора. И просит меня, чтобы я не уходил. Чтобы я остался. И был с ней дома. Как обычно. Был просто папой. Никуда не уезжал.

9. Папа, не уходи (Яна)

Он вернулся поздно.

Я услышала, как после полуночи в гараж заехала машина. Где-то внизу глухо хлопнула дверь. И Давид зашел в дом, как ни в чем не бывало.

Он даже не сразу меня заметил.

Бросил на диван пиджак. Расстегнул рубашку, снял запонки. Открыл холодильник, чтобы взять оттуда бутылку холодного лимонада.

Открыл его, не отходя от кассы.

И выпил половину жадными глотками.

От него несло спиртным.

На голове небрежно торчали волосы.

Брошенный на стол смартфон запылал экраном — кто-то неспящий прислал моему мужу сообщение. Наверняка ведь — любовное.

Чтоб у него все отсохло теперь.

Ненавижу.

— Натрахался? — спросила я во тьме.

И Давид подскочил от неожиданности.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Ты спрашиваешь, что я здесь делаю? Я здесь живу. Вместе со своими детьми. А что здесь делаешь ты?

Он неодобрительно вздохнул. Поднял стеклянную бутылку донцем кверху и сделал еще пару-тройку неспешных глотков.

Намечался интересный разговор.

Давид включил кухонный свет — большой красивый абажур над обеденным столом. И присел на стул.

— Ты думала, что я уеду с концами, что ли?

— Да, — ответила я односложно. — Представь себе. Да. Я наивно рассчитывала, что ты сбежишь к своей особенной бабе и больше не будешь мучить нас с детьми своим бесячим присутствием.

— Тебе я противен. Это понятно. В свете последних событий я не осуждаю. Но зачем за детей расписываться? Какое моральное право ты имеешь натравливать их на родного отца? Ты ими просто манипулируешь, как кукловод. Это противозаконно.

— Противозаконно? — посмеялась я и положила на стол листок бумаги. — Вот, что такое противозаконно.

Давид бросил беглый взгляд на документ.

Но не стал его читать.

— Что это?

— Сейчас узнаешь.

— Ты к адвокату, что ли, бегала? Не смеши меня, Яна. Я знаю законы. Ты не можешь развестись так быстро и легко, даже если очень хочется. К тому же, никакого развода не будет. Что бы ты там себе не напридумывала…

— А вот тут ты зря, — сделала я замечание и склонилась над столом. Подалась к нему, чтобы придвинуть ближе листок формата А4. — Потому что фантазия у твоей жены что надо… Не только шлюхи могут быть талантливыми. Я вот тоже могу сочинять неплохо.

Он взял рукописный текст.

И принялся читать.

— Заявление в полицию… факты насилия… жестокое поведение… — прыгал Давид по строчкам и все больше поднимал свои черные брови. — Прошу привлечь к ответственности моего мужа за… — отвел он глаза от заявления, чтобы посмотреть мне в лицо. И закончил самым главным. — …избиение детей.

Какое-то время он молчал.

Смотрел то на меня, то на листок бумаги, который был подписан и готов к отправке в правоохранительные органы.

На кухне было так же тихо, как в первые мгновения после его признания в измене. Когда я была шокирована и не верила услышанным словам.

Свои же я написала. Чтобы у Давида была возможность не переспрашивать. А внимательно, вдумчиво все перечитать несколько раз.

— Ну как? — спросила я, сладко зевая. — Дочитал до конца?

— Что это за хрень? — начинал он закипать и трясти бумагой у меня перед лицом. — Что это еще за фокусы, Яна?!

— Ротик свой закрой. И голосочек грозный поубавь на несколько делений. Потому что мои дети спят. Разбудишь.

— Это не твои дети, а наши, — цедил Давид сквозь зубы и комкал мое заявление в полицию. — И я тебе не позволю так позориться. Даже не мечтай — я не дам тебе изуродовать наш брак и превратить все в конченый балаган. Этих чокнутых истерик не будет. — Он порвал документ на мелкие кусочки и выбросил в урну. — Я сейчас сделаю вид, что ничего такого не читал. И ничего не видел. Я приму душ. Надену чистое белье и лягу в постель. Потому что завтра мне рано на работу. И я не хочу выглядеть идиотом, которому нечем заняться по ночам.

— Ну, — подняла я указательный палец для отсчета, — во-первых, ты и так уже выглядишь идиотом. Не надо было просирать свою семью, когда в штанах зашевелилось. Вот именно тогда ты решил стать идиотом. Не сейчас. Нет, конечно. Сейчас ты можешь сделать только хуже. Но что-либо исправить, — цыкала я отрицательно, — однозначно нет. Во-вторых, переодеться в чистое белье ты не сможешь, мой дорогой.

— А это почему же?

— Я его сожгла.

— Ты его «что»?

На лице Давида застыла гримаса удивления.

Он был растерян.

— Я сожгла твои трусы и майки, — заявила я мужу прямо в лицо. — Точно так же, как пижамы. Рубашки. Футболки. Брюки. Твои шикарные галстуки. Все это ты можешь увидеть во дворе. Дождь давно заглушил запах. Но по пуговицам и заклепкам ты точно сможешь убедиться — Я СОЖГЛА ТВОЮ ОДЕЖДУ ДО ОСТАТКА. Есть еще вопросы?

Муж откинулся на спинку стула и смотрел на меня, прищурившись. Ему не верилось, что я на такое способна.

— Боюсь, ты доигралась, Яна. Это уже слишком… Сначала говоришь нашим детям о разводе. Не посоветовавшись со мной. Вопреки здравому смыслу и моим просьбам.

— Ах, я еще просьбам твоим должна была следовать? Рассказывать о твоих походах налево не как о позоре, а как о подвигах храброго принца? Может, я еще гордиться тобой должна после такого?

— Теперь ты, — продолжал Давид, повышая голос, — сжигаешь наше имущество!

— Это не мое имущество, а твое.

— Что будет дальше?! — разбрасывался он слюной. — Может, сразу дом подожжешь и обвинишь в этом меня?! Напишешь еще одно говенное заявление, чтобы очернить своего мужа?!

— Очернять уже больше некуда. И, к слову, — сделала я важную ремарку. — У меня есть еще экземпляры.

— Что?

— Ты думал, я написала только одно заявление и дала тебе его порвать?

— О господи… — выдохнул Давид и зарылся пальцами в волосы. Будто они торчали недостаточно хаотично. — Где оно? Я хочу его сжечь, пока ты не натворила ерунды. Где оно?! — крикнул он и ударил кулаком по столу. — Я хочу его сжечь КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!

10. Она за все ответит (Яна)

Ава вцепилась в папину шею.

И муж присел так за круглый стол переговоров.

Смотрел на меня, обнимая худенькое тельце дочки.

Я видела только ее спинку. И большую отцовскую ладонь, которая гладила в области лопаток.

Эта рука не собиралась отпускать ребенка, что бы я ни написала для суда или социальной службы.

Тем не менее. Я не отступлю от своего.

Он мне даст ее имя. И даст адрес.

Я хочу ее увидеть.

Эту тварь.

— Кто она, Давид? — говорила я полушепотом. Чтобы дочка не расслышала слов. — Кто эта девушка? С которой ты проводишь время. Я хочу знать, от кого ты сегодня приехал. И как я могу ее найти.

— Я не дам тебе ни адреса, ни телефонного номера. Забудь. Вы не должны с ней видеться. Это ради твоего же блага. Яна, даже не думай.

Но я выкатила ящик из стола. И достала оттуда еще одну копию заявления о детском насилии со стороны Давида.

— Если ты сейчас же не дашь мне всю информацию. Это заявление окажется завтра утром у дежурного участка. И тогда мне будет уже все равно. Детей ты больше не увидишь. Мне главное сделать тебе больно. Чтобы ты страдал, как я. Когда у тебя забирают самое ценное. И ты чувствуешь себя полным кретином. Потому что был все время в розовых очках. И просто отдавал себя семье. Растворялся в детях. Пока кое-кто себя не сдерживал и наслаждался жизнью на полную катушку.

Аврора уселась на папе поудобнее.

Он прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

Что-то напевал себе под нос.

Как будто колыбельную.

Покачивался на стуле. И убаюкивал нашу общую дочь. Которую я не могла забрать нахрапом. Но за право общения с которой могла получить нечто ценное.

— Что конкретно ты хочешь? Чтобы я вас познакомил? Этого не будет. Никогда. Даже не проси.

— Дай мне просто имя, — шептала я, перечитывая все то вранье, которое написала в заявлении. — Скажи мне, кто эта женщина. И тогда я обещаю, что эта бумажка останется в нашем домашнем сейфе. В котором я уже сменила код… Пускай лежит на всякий случай. Как страховка. Чтобы ты меня не вздумал больше дурачить, как раньше.

Давид обнял всей пятерней ручонку Авы.

И поцеловал ее холодные пальчики.

В его глазах читался торг.

Он сомневался в правильности шага.

Дать мне наводку на свою шлюху.

Что из этого могло получиться?

Хорошего — ничего.

И все же это казалось умеренной платой за возможность видеться с детьми.

Хотя бы с дочерью.

Пускай Назар его возненавидел, как и я.

Но Ава все еще была папиной.

Она его любила. Она тянулась к нему.

И отцовские эмоции в тот момент перевесили прагматичность Давида.

Он не выдержал. И сдался.

— Ее зовут Далила, — выдохнул мой муж. И я впервые услышала имя его любовницы. Имя той, которая украла у меня семью. Забрала счастье. Имя той, которая позарилась на чужое, потому что могла. — Далила Франко.

На минуту я представила, как бы она могла выглядеть. Какие образы вызывает подобное имя?

Довольно экзотично. Ярко, нетривиально.

Я уже видела перед собой самовлюбленный цветок. Который привык быть в центре внимания. И пользоваться внешностью с максимальной пользой для себя любимой.

Но когда он уточнил род деятельности нашей красавицы — в голове назрела четкая картинка без лишних вопросов.

Я буквально видела эту особь в нашем доме — на расстоянии вытянутой руки.

Прямо у него за спиной.

— Чем она занимается? Где ты ее встретил?

— На корпоративе, — ответил Давид.

— Она твоя подчиненная? Работает в компании?

— Нет, — сказал он тихонько. Чтобы не будить уснувшую Аву. — Она пела. На Новый год.

— Пела?

— Далила — певица. Занимается этим профессионально. Выступает на концертах. Фестивалях. Поет в ночных клубах. Это все, что я могу тебе сказать.

Я перевернула заявление и сделала заметку.

«Далила Франко. Певица. Ночные клубы»

— Пообещай мне, что не станешь ее искать. Поклянись, что на этом все закончится. — Он взял меня за плечо и крепко его сжал. — Клянись, что это не приведет к ужасным последствиям. И ты не сделаешь какую-то глупость. А я не пожалею, что сказал тебе правду.

Я мелко закивала головой.

— Конечно. Я просто хочу знать. Это просто для меня. Мне так будет легче свыкнуться. Я не стану ее искать. Обещаю.

Давид поднялся со стула и понес Аврору на второй этаж. Чтобы уложить в постель.

Он сделал несколько шагов, неся спящего ребенка. А я стояла и смотрела, едва сдерживая слезы.

Понимала, что это просто инерция.

Просто отголоски прежней жизни.

Скоро это эхо затеряется где-то между стройных ног этой Далилы.

И уже завтра я сменю замки.

Он больше не войдет в наш дом.

Не переступит этот порог.

И не возьмет на руки нашу дочь.

Я уж позабочусь об этом.

Это стало делом принципа.

В нашей жизни не осталось места для такого человека, как Давид.

— Прости, — сказал он вдруг. Обернулся на полпути к детской. Посмотрел на меня через плечо. И произнес эти правильные, но такие запоздалые слова. — Прости меня за все. Я сильно жалею. Все не должно было так произойти… Твоей вины здесь нет. Ты не виновата. Я сам все разрушил.

Я вытерла слезы и кивнула.

Эта влага на ресницах была тоже эхом.

По инерции я плакала.

Но твердо знала две вещи.

Со временем это пройдет. И слезы высохнут.

Я перестану реветь и страдать.

А второе…

Завтра я поеду к ней. И мы поговорим.

Я хочу взглянуть этой падле в глаза.

И если будет возможность — выцарапаю их без колебаний.

Давид подписал ей смертный приговор.

Она за все ответит.

Они оба.

11. Его любовница (Яна)

Найти его любовницу было несложно.

Если ты шляешься с публичным человеком, который больше всего на свете хочет только одного — блистать — отыскать такую «звезду» проще простого.

Достаточно задать вопрос поисковику — и Интернет тебе все найдет.

«Далила Франко — популярная певица в жанрах поп, соул, романс, — говорила первая же выдача в поиске. — Родилась и выросла в Германии. Стала известна благодаря таким хитам, как…»

Я листала записи о ее эстрадной карьере. Смотрела на фотографии, где она стоит на сцене, обнимая стойку микрофона.

Читала хроники наград, которых был удостоен «золотой голос страны». И все удивлялась одному простому факту — я о ней не слышала.

Как так вышло, что она вся из себя такая крутая. А я впервые слышу это имя.

То ли это я совсем отстала от жизни. То ли наша Лилечка самая обычная мелкая сошка. Которая пытается выдать себя за большую звезду. И за счет женатых мужиков карабкается вверх.

Ей просто нужны спонсоры. Вот и все.

Она его не любит. Я не верю.

Ей нужны только деньги Давида. Наши деньги. Средства нашей семьи. Чтобы оплатить услуги продюсеров. Подкупить какого-то члена жюри на очередном местечковом фестивале — и занять там почетное третье место.

В любом случае. Она тварь. Она просто вертихвостка. Которая ловко очаровывает своим наштукатуренным личиком. Трясет перед глазами степенных мужиков силиконовыми сиськами. И что-то там крякает своими наколотыми ботоксом губами.

Я твердо решила повидаться с Далилой.

Наша встреча научит ее больше так не делать.

Она сильно пожалеет, что угробила мне жизнь своим романом. Я понимала, что не будь этой мрази — я бы не потеряла мужа. Мои дети бы не рыдали от нависшего развода.

А сама бы я не сошла с ума, хватая кухонный нож. Чтобы положить его в сумку. И отправиться так в ночной клуб «Три икса», где сегодня выступала эта сволочь.

Меня не останавливал инстинкт самосохранения. Я шла на автомате. Как в тумане.

Села в такси. Протянула водителю обрывок бумаги, на котором был написан тот самый адрес.

Он спросил:

— В «иксы»?

Я молча кивнула. И мы поехали.

По дороге к пункту назначения я непрерывно думала о том, как сделаю это.

Черная кожаная сумка была на плече. А внутри — моя правая рука сжимала рукоять ножа.

Я заранее готовилась к моменту встречи.

Понимала, что второго шанса может не быть.

Но я была уверена в одном.

Она заслужила.

И если она исчезнет, то мне станет легче.

Мне точно станет легче.

Мне должно стать легче.

Иначе… Если нет. То что тогда вообще способно облегчить мне эти адские страдания?

Что? Что я еще могла сделать, чтобы отплатить Давиду за предательство?

— Приехали, — буркнул мужик.

И я показала в телефоне купленный билет.

Меня пропустили, не обыскивая.

Это было ключевым моментом.

Дальше буду действовать по ситуации.

Сперва ее найду. Затем подойду поближе.

А затем… Затем я вспомню в мельчайших подробностях, как мне было больно узнать об измене. Я постараюсь вложить в этот удар всю боль.

Чтобы сил точно хватило на эту шваль.

А тюрьма? Тюрьмы я не боюсь.

Я читала, что суд в таких делах становится на сторону жены. Потому что она действовала в состоянии аффекта. А значит, реальный срок никто не даст.

У меня двое детей. Никто не посмеет засадить меня за решетку.

Если надо — поплачу на камеру. Скажу, что виноват во всем был муж. А я просто не могла стерпеть этот плевок в лицо. Эту невыносимую пощечину спустя пятнадцать лет совместной жизни.

А вот ее уже не будет.

Никто не станет плакать за бездетной сучкой.

Все будут понимать, что она была самой обычной юной проституткой.

Не понимала ценности семьи. Не знала, как это — растить детей.

Она никто. И у меня рука не дрогнет, что бы Франко ни сказала. Я ее убью.

Я точно решила. Она почувствует, что такое боль униженной женщины.

— А теперь на сцену выйдет наша шикарная, — делал ведущий паузы между комплиментами, — обворожительная… и просто безумно талантливая… наша приглашенная гостья Далила Франко!

Люди в зале зашумели, стали хлопать.

Я присела за столик в углу. Не хотела привлекать внимание. Решила дождаться конца выступления, чтобы осуществить задуманное.

А заодно — посмотреть на ту, которая отняла у меня мужчину.

Кровь бурлила от адреналина.

Я не знала, что меня ждет.

Но рука не выпускала нож.

Я прятала его в сумочке. И не сводила глаз с фигуры стройной девушки в вечернем платье.

Она вышла на сцену, покачивая бедрами.

Уверенно взяла микрофон.

Делала это явно не впервые.

Далила окинула зал беглым взглядом.

Но меня не заметила.

А может, просто не узнала.

Откуда она вообще может знать меня в лицо?

Я не думаю, что Давид мог специально показывать мои фотографии. С другой стороны — наши семейные фотки у него всегда на экране блокировки телефона.

Она точно могла меня видеть.

Надо быть осторожней и не выдать себя раньше времени.

— Добрый вечер, город! — прокатился по залу звонкий голос. — Вам весело?!

— Да! — отвечал народ.

А певичка продолжала играть на публику:

— Не слышу!

— ДА! — орали люди.

Но только не я.

Я сидела, покрываясь липким потом ужаса.

От осознания того, что через три-четыре минуты все изменится.

У меня еще была возможность передумать.

Вытащить руку из сумки и убраться из клуба по-хорошему. Вернуться домой. Забиться в норку и жить свою унылую, мелкую, практически никчемную жизнь разведенки. Которая никому не нужна, кроме собственных детей.

А однажды…

Я уверена, что однажды наступит день. Когда дети скажут мне, что это я была во всем виновата.

Назар повзрослеет и хватится отца.

Он скажет мне, что это я его отняла у него.

12. Букет для мамы (Яна)

У меня внутри были рвотные позывы от того, что я только что услышала.

Меня по-настоящему тошнило.

Голова закружилась. Я хотела встать и уйти.

Глаза искали дверь туалета.

Невесть откуда напало удушье.

Не могла сделать вдох. Мне стало очень плохо.

И я не могла понять, что это — обычный стресс из-за готовящегося мной покушения. Или же то была паническая атака от безысходности.

Она сказала, что любит его.

Что Давид для нее близкий человек…

У меня перед глазами проплывала жизнь.

Я слушала, как она поет мелодичную песню на французском языке. И вспоминала, как счастливы мы были. Все эти годы. С Давидом и детьми.

Мы познакомились на свадьбе моей двоюродной сестры. Он был там свидетелем. Ярким шафером, который затмил собой жениха.

Многие хотели танцевать с ним в ту ночью. Но Давид почему-то выбрал скромную рыжеволосую девчонку. Которая даже не ловила букет невесты.

Он не спешил меня испортить, чтобы просто бросить. Это было красивое серьезное ухаживание. С цветами, билетами в кино. И игрой на гитаре — на траве, в укромном уголке городского парка.

Мы часто звонили друг другу, переписывались. Слали любовные сообщения. Я была по уши влюблена в этого парня.

Высокий, красивый, мужественный.

Мне было семнадцать, а ему — двадцать три.

Давид был настойчив, но не давил на меня.

Я сама хотела этих отношений.

Он ждал меня под домом и вел на свидание только после того, как мать давала разрешение.

Отца, к сожалению, не было.

Он ушел от нас, когда мне было шесть.

Я ненавидела маму за это. Потому что была ребенком. И не понимала, что между ними что-то произошло. Как и у нас с Давидом.

Теперь меня ждала та же участь.

Двенадцать лет назад благодаря ему я стала счастливой матерью.

У нас родился сын.

Было трудно, денег не хватало. Но муж много работал, искал средства, крутился без выходных и отпусков.

При этом он немало помогал по дому и часто вставал к ребенку ночами.

Я помню до сих пор, как легко в детском саду определяли… Чей это папа пришел.

Потому что Назар был сильно похож на отца.

И нос, и губы. Высокий лоб.

Но самая яркая черта — это глаза.

Они были черными, выразительными. Ни с кем не спутать. Это его глаза. Глаза Давида.

Я представляла, каким вырастет Назар.

И видела перед собой его папу.

Я никогда не успокоюсь. Никогда не забуду своего первого мужа. Своего первого парня. Своего первого мужчину.

Потому что Назар будет копия он.

И это окажется моим наказанием на весь остаток жизни.

Если бы сын не стал на мою сторону…

Я не знаю, смогла бы я все это перенести.

Дети всегда становятся решающим фактором.

Когда речь идет о расправе над изменщиками вроде Давида.

— Какая глубокая, красивая, романтическая песня в исполнении Далилы Франко! — Композиция закончилась. Певица прощалась с залом, чтобы сделать паузу. А ведущий спешил подготовить сцену для нового выступления. — Давайте похлопаем госпоже Франко и покажем ей, как сильно мы ее любим!

Люди хлопали. Мужики свистели.

Кто-то выкрикивал пошлые словечки.

Я же направилась к гримерке.

Мне надо было пробиться за кулисы.

— Далила! — крикнула я, боясь, что не успею. Она могла выйти через черный ход. И просто уехать. Я останусь ни с чем. — Далила Франко!

Я расталкивала людей.

Все должно было закончиться очень скоро.

Через каких-то десять секунд.

Я подойду вплотную и достану нож.

Она не успеет ничего сделать. Не успеет закричать или позвать на помощь.

Я сделаю это быстро. Я ударю в самое сердце.

А затем Давид будет страдать.

У него не будет любви.

Хотел уйти от нелюбимой к любимой?

Уходи. Только знай — я отниму ее у тебя.

Не мог быть счастлив со мной?

Ты не будешь счастлив ни с кем.

— Спасибо! — махала она рукой, оглядываясь через плечо. И направлялась в мою сторону. — Спасибо большое! Я вас люблю!

Далила шагала, отбивая стук металлических шпилек. Длинный разрез платья обнажал ее ноги.

Она была красоткой.

Вблизи заметно, что девка за собой ухаживала.

Волосы, кожа, подтянутое тело. Все говорило о здоровом эгоизме и молодости.

Она была моложе меня.

Лет на восемь. Может, десять.

Ей было едва за двадцать. Молодая шлюха без детей и совести. Хотела, чтобы к ногам весь мир упал и даже не пришлось напрячься?

Я тебя верну из сказки, потаскуха.

— Мама-мама! — выскочил будто из ниоткуда мальчик. — Это тебе! Держи!

К ней подбежал ребенок и вручил букет цветов.

Я не запомнила, какие это были цветы.

Может, орхидеи. Розы. Какие-то полевые ромашки. Нежные тюльпаны.

Я смотрела только на него — на этого мальчика. О существовании которого не знала до последнего момента.

— Авдей, какой ты молодец! — Она поцеловала мальчугана в щеку и подняла на руки. — Мама тебя очень любит! Ты давно приехал? Тебе уже лучше? Жара нет?

Она прижала его голову к губам, проверяя температуру лобика.

А он смотрел на меня.

Своими черными как смола глазами.

И я стала медленно разжимать ладонь, выпуская принесенный нож.

У нее есть сын.

Маленький ребенок лет трех-четырех.

Аккуратные губки. Ровные бровки.

Милые ушки немного торчат.

Носик — как у мамы.

Он был похож на Далилу.

И только глаза. Глаза напоминали мне Назара.

Я словно вернулась на восемь лет назад, когда мой сын был в этом возрасте. И я не могла налюбоваться тем, как сильно он похож на папу. На Давида.

У него были точно такие же глаза.

Как у ребенка Далилы.

13. Теперь он мой (Яна)

Новость о ребенке стала для меня ударом.

Говоря детям, что у папы есть другая семья. Я не имела в виду реальную семью. Где есть отец, есть мать. И есть малыш.

Он признался, что гулял. Пускай даже любил.

Но ничего мне не сказал о сыне.

А ведь это же его наследник. Его кровь.

Я узнала этот взгляд.

Авдей был похож на Давида.

Не так буквально, как мой Назар.

Но глаза…

Я до сих пор не верила на сто процентов. Не была в этом уверена.

Тем не менее, решила.

Что для всех будет лучше, если я начну бракоразводный процесс.

Поэтому я посетила адвоката. Получила консультацию. Сделала копии документов на дом, о браке, о рождении детей. Записала в список то, что надо еще сделать. Справки, цифры, коммуналка, счета за школьное питание, проезд, содержание моей машины.

По иронии судьбы, как раз перед скандалом из-за измены, Давид должен был загнать мою машину на ремонт. Барахлил замок зажигания.

Он говорил, что проблема с проводкой или датчиками. Я не знаю. Но порой она не заводилась. Поворачиваешь ключ — а в ответ ничего.

Точно как и мое сердце. Теперь.

Когда я поняла одну простую вещь — он меня обманывал не «пару месяцев». Не с новогоднего корпоратива.

Муж делал из меня дуру в течение нескольких лет. Этот роман продолжался давно. Если Авдей и правда его сына.

А я не сомневалась, что это так.

Я сказала адвокату об этом ребенке.

Она спросила, есть ли у супруга еще дети. И я не смогла ответить твердое «нет».

Существование Авдея меняет правила игры.

Адвокатесса обещала проверить эту информацию по официальным и неофициальным каналам.

Но пока что я начала со смены замков.

Через рекламу в Интернете нашла мастера. Он набросал мне смету, снял замеры с дверей и отправился за товаром.

Я отвезла детей в школу.

Назара — как обычно.

Аврору — завела в ее первый класс.

Изображая радушие перед учительницей.

В отличие от нее, я улыбалась фальшиво.

Наверняка это было заметно со стороны.

Ведь я была совсем подавлена.

Весь этот шок от услышанного и увиденного. Осознание того, что я потихоньку схожу с ума. И реально думала пырнуть ножом человека.

Все это резко подкосило меня под самый корень.

Я чувствовала, как силы заканчиваются.

Как адреналин уже не действует.

Я просто мечтала уснуть. И проспать в глубоком сне всю ночь.

Не просыпаться и не плакать, смотря на вторую половину кровати. Где раньше был он. А теперь — пустота.

Холодная, колючая. Невыносимая для любящего человека пустота. Которая буквально пожирала меня кусочек за кусочком.

Я повторяла себе, что надо стараться для детей. Что его выдра не стоит моих слез.

Но этот запал постоянно глох, как и моя машина на перекрестках.

Мне сигналили, орали бранные слова. Называли обезьяной за рулем.

А я просто поворачивала ключ в замке зажигания. Пыталась разбудить себя.

Но ничего не происходило.

Ничего. Ноль реакции.

Я выгорела…

По дороге домой заехала в супермаркет за покупками. Бродила по торговому залу где-то час.

Смотрела на цены. На названия продуктов.

Что-то брала в руки. Клала в тележку.

Катила ее в другой конец здания.

Там задерживалась в тихом углу, думая о нашем рухнувшем браке. О свое боли. Об опустевшем доме. И ненависти к тому, кого по-прежнему люблю.

Я просто плакала.

Смотрела на выбранные продукты и не понимала, зачем я их беру. Ведь дети такого не едят. Я сама такое не ем.

Но…

Он это ел. Он это пил.

Давид брился этой бритвой, поэтому я взяла ему лезвия. Он имел привычку добавлять в кофе порцию сливок вот этой марки.

И я снова их взяла.

Хотя сама вообще не пью кофе.

Меня мучили фантомные боли.

Мужа больше нет, а я все равно о нем забочусь. Все равно хочу, чтобы он был счастлив со мной. Чтобы он был всем доволен и не хотел сходить налево.

А уже не стоит. Давно не стоило переживать.

Ведь он давно уже там. И обратно не вернется.

Я жила в своем выдуманном мире.

А открыв глаза — ужаснулась от реальной жизни без иллюзий.

Оплатив покупки и загрузив их в багажник, я отправилась домой.

Опять заглохла на светофоре.

Но это было не такой большой проблемой. Как то, что ждало меня дома.

Уже из-за руля я заметила чужой автомобиль на обочине.

То была красивая новая машина белого цвета. Откидная крыша.

А в салоне — девушка.

Она вышла, захлопнув дверь.

И у меня сердце ушло в пятки, когда наши взгляды поравнялись.

— Здравствуй, Яна. Нам уже давно пора побеседовать. Я могу войти?

Передо мной стояла Далила.

Одета в белый брючный костюм.

На ткани — ни единой складки.

Волосы уложены, блестят.

Кожа гладкая, безупречная.

На ее фоне я выглядела жалко.

Но там были только мы вдвоем.

Не было ни Давида, ни детей. Ни адвокатов.

Только я и любовница мужа.

На детали было плевать.

— Этот ребенок от него? — выпалила я с ходу. Руки затряслись. Я не могла найти для них покоя. Ну а губы дрожали, повторяя вопрос: — Меня интересует только это… Твой ребенок. Его зачал мой муж?

— Я видела тебя, — сказала она, исследуя меня глазами. — Ты была в том клубе. Три икса. Пришла, но не решилась подойти… Побоялась?

Я вспомнила то бешеное чувство.

Когда везла через полгорода кухонный нож в своей сумочке. Я тогда чудом не сорвалась.

И не натворила ужасов.

Она ведь даже не подозревает, какая беседа нас тогда ждала.

Ее спас ребенок. Только и всего.

— Хочешь чаю? — спросила я вдруг. Неожиданно для себя. — Кофе? Может, сразу водки?

Франко улыбнулась, но мотнула головой.

— Нет, спасибо. Я хочу от тебя только одного. Чтобы ты отпустила Давида. И смирилась с тем, что теперь он мой.

14. Таких дают лишь раз (Яна)

Еще совсем недавно я искала способ отыскать ее. Была готова шантажировать мужа детьми. Только бы он выдал эту информацию.

Я свято верила, что встреча с этой женщиной позволит мне выдохнуть с облегчением.

На деле же я сделала только хуже.

Я увидела ее. И поняла, что именно имел в виду Давид. Когда сказал, что «если бы ты ее видела, то ты бы меня поняла».

Далила правда была яркой шлюхой.

Артистичная, сексапильная, уверенная в себе.

Она шла напролом, как ледокол. Точно зная свой курс. Не жалея ресурсов для достижения цели.

В то время как я металась по углам.

И не понимала, что делаю.

Мы были совершенно разными.

Это бросалось в глаза.

Манера говорить. Манера одеваться.

Манера подавать себя на публике.

Я так не умела.

Давид — умел. Эта шалава — умела.

Я — нет. В этом и скрывалась причина, почему он выбрал ее вместо меня.

Родственные души. Два наглых самовлюбленных нарцисса.

Я провела ее в дом и включила чайник.

Вода быстро закипала. А я смотрела на Далилу. Как она расхаживает по дому. Рассматривает фотографии на стенах.

Как она ступает обувью по ковру.

— Прошу не заходить туда обутой, — нарушила я тишину. Прежде чем в чайнике начал выть кипяток. — Там мои дети ходят босиком.

— У вас чудесные дети, — сказала она. И противно улыбнулась. Хотелось дать ей по морде увесистой чашкой.

— Откуда ты знаешь? Неужто Давид рассказывал?

— Он многое о них рассказывал. И о них. И о тебе.

— Хах… — дернулись мои губы в ухмылке. Нервной. Непроизвольной. — Говорил, что я фригидная? Слишком старая? Что я не слежу за собой и вообще… Отработанный материал.

— Он всегда отзывался о тебе с любовью.

Она сказала это. И меня аж в пот вдруг бросило. От такого… Циничного хамства.

Я отвернулась к плите. Чтобы сучка не видела моих слез. Она даже не представляла, как больно это слышать. Эту насмешку о любви.

— Невозможно любить двоих одновременно… Особенно когда одна из них встречает мужика с распростертыми ногами. Мы ведь обе знаем, что его привлекло в тебе.

— Мы просто похожи. У нас одинаковый склад ума… Мы не пасуем перед трудностями. Даже если жизнь зашла в тупик. Мы находим выгоду там, где другие бы просто сдались.

«Как ты», — будто послышалось мне.

Но это я уже дорисовала.

— Как быстро все меняется, Лила, — говорила я, вздыхая. И наливала чай в две чашки. — Буквально неделю назад я считала, что «мы» в случае Давида могу говорить только я. А теперь это «мы» принадлежит тебе. Будто всегда так было… Сколько вы вместе?

— С января, — ответила она.

Но я повторила:

— Сколько вы вместе?

— Я ведь сказала… С января.

— С какого именно января?

— Что? — удивилась она.

Но у меня на лице лишь появился новый смешок.

— Не строй из себя дуру. Тебе лучше удается играть смышленую. Ты ведь далеко не идиотка… Я хочу услышать правду.

Я уперлась руками в стол и смотрела на нее исподлобья. Хотела «извлечь выгоду в безысходной ситуации». Или как там она говорила.

Я просто хотела расставить все по местам.

Понять, как оно было на самом деле. У меня за спиной. И продолжить свою жизнь — уже без него.

— Ты думаешь, я не стою Давида? — задала она компрометирующий вопрос. — Считаешь, у меня просто смазливая морда, поэтому мужик запал на меня, устав от семейной жизни?

— Да, — кивнула я. И надпила свой чай. — Именно так я все вижу. Давид повелся на юное тело двадцатилетней шлюшки.

— Во-первых. Мне двадцать шесть, — говорила она, размешивая сахар в чашке. — А, во-вторых, я тебя прекрасно понимаю, Яна. Я не завидую тебе. Ни капли. Потому что сама через это прошла. Я прошла через это дерьмо от А до Я.

Она вынула чайную ложечку и положила ее на салфетку. Как и я, пригубила немного. Но поставила на блюдце.

Какое-то время мы молчали.

Было очень странно.

Я не решалась спросить.

Все ждала, что она продолжит.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, как тяжело дается развод. Особенно когда сама ты его не хотела… Впрочем, тебе еще повезло.

Она пила чай. А я смотрела на нее и ничего не понимала.

— В чем же мне повезло?

— В том, что муж порядочный… Мой меня оставил без гроша. Хотя он был моим первым. И единственным на тот момент. Я ни с кем не спала. Даже не смотрела в сторону других мужчин. Но ему было мало. Он ужасно ревновал и регулярно бил меня просто потому, что кто-то смотрит. Кто-то хотел заговорить со мной… Ему все казалось, что сын не от него. И что я его нагуляла.

Я приложила чай к губам и сделала пару неловких глотков. Губы начало покалывать от странных ощущений.

Я внезапно поняла, что отец Авдея — не мой муж.

— Твой малыш — не от Давида?

— Глаза, как у него, не правда ли? Просто мой бывший немного похож на Давида. Тех же кровей. Жгучий брюнет… Вкусам я не изменяю, как видишь.

Она хитро смотрела мне в лицо.

А я краснела от прилива крови.

Авдей не его сын.

Все не так, как я подумала сначала.

Если, конечно, она мне не врет.

— Если муж не верил в твою верность, то почему он не сделал тест ДНК?

— Если мужик не хочет с тобой жить, его ничто не остановит. Его ничто не убедит в том, что надо остаться… Вместо теста ДНК он нанял двух отморозков. Чтобы они меня избили прямо на улице… И чтобы я отказалась от алиментов.

У меня перехватило дыхание от ее рассказа.

Сердце стало биться рвано, нестабильно.

О чае я совсем забыла. И смотрела на то, как Далила склоняет голову. И убирает волосы от уха. Чтобы показать мне жуткий шрам, скрытый от взглядов.

— Что произошло?

— Я три часа пролежала без сознания в луже. На обочине. Где меня грохнули по голове арматурой. Объяснив перед эти простую вещь. Если подам на алименты — меня просто убьют. Моего сына будет воспитывать детдом… Всем было плевать на меня. Я просто истекала кровью. Никто даже не остановился, чтобы проверить, жива ли девка на асфальте. Может, кто-то сбил? Всем было насрать на меня… Но когда я очнулась. Пришла в себя. Добрела домой… Я была счастлива, — сказала Далила. И ее голос стал другим. Проступили ноты слез. — Потому что Авдея они не тронули. Он мирно сопел в своей кроватке. И это главное. Ты меня должна понять… Так что я знаю, что такое развод с настоящим подонком, Яна.

15. Я не сдамся (Яна)

После визита Далилы я еще долго сидела на кухне. Держала в руках чашку с остывшим чаем.

Я смотрела в пустоту и думала об услышанном.

Особенно о том, как мне сильно повезло с Давидом. Даже при том всем, что он натворил.

Далила была уверена, что мне повезло.

Она говорила, что мне больно — да, это нормально. Все испытывают боль, когда отношения заходят в тупик и происходит что-то странное.

Но она сказала, что я себе даже не представляю, какими бывают мужья. И поэтому я дура. Я идиотка, которая прохлопала нормального мужика. И теперь он с ней.

Он уже не вернется. Она теперь костьми ляжет, только бы Давид был счастлив не со мной.

Она сделает все, чтобы мой муж ко мне не вернулся. Чтобы мы точно развелись. А ее сын называл Давида папой.

Начался дождь. И я надела на себя первое, что попалось под руку — свою старую кофту на змейке. Я ее носила еще в юности. Когда училась в универе. Моя счастливая кофта.

Я прозвала ее счастливой, потому что она выручала на экзаменах. Каждый раз, когда надевала ее — сдавала на пятерки.

Впрочем, я всегда сдавала на пятерки.

На самом деле, эту историю придумал Давид.

Ему нравилось, когда я надевала эту дурацкую кофту. Он говорил, что в ней я выгляжу мило и слегка по-детски.

Он обнимал меня, прижимал к себе. Называл своей малышкой. И мы обязательно целовались после этих слов.

Наверное, поэтому я ее до сих пор не выбросила. И держу как память о лучших временах. Когда мы любили друг друга.

И были уверены, что проживем под одной крышей всю оставшуюся жизнь…

Я села за руль и отправилась в школу за детьми. Поехала на автопилоте по знакомому маршруту. Даже не думала о том, куда повернуть, где притормозить.

Светофоры горели зеленым.

Я проехала так пару километров.

Но затем увидела красный.

Это был старый семафор на железной дороге.

Переезд путей без шлагбаума.

Асфальт пересекали рельсы. И очень редко, почти никогда, здесь проезжал товарный поезд.

Я еще ни разу на него не попадала. Но в тот день, под дождем, мы внезапно встретились.

Огни мерцали алым. Семафор звенел.

Я не глушила двигатель и послушно ждала, пока можно будет ехать. Хотя другие проезжали.

Пока стояла — рельсы проскочили несколько машин. Но я смотрела сквозь них.

В голове звучали слова: «Смирись, что мужа у тебя больше нет. Потому что к тебе он уже не вернется. Никогда»

Я их прокручивала снова и снова.

Колола душу до крови этой фразой, будто хотела сказать себе — ну вот, ты видишь, что натворила? Ты не уберегла свою семью и все просрала. Ты бестолочь. Ты неудачница. Пустое место. Ты не заслужила жизни с ним. Поэтому он бросил.

Давид ушел не от семьи. Давид ушел от меня.

Дело было во мне. Это я была причиной измены. А не семья. Только я…

Дождь моросил. На лобовом стекле собирались капли. Через переезд проскочила еще машина. Но больше сзади никого. Я осталась одна.

Только я, автомобиль, дождь, бубнящий мотор. И товарный поезд, вылезший черным шнурком из-за холма.

Он приближался.

И я убрала ногу с педали тормоза.

Колеса хрустнули гравием. И стали катиться вперед. Пока не перелезли через рельсы. И не застыли на месте.

Я повернула ключ и выключила двигатель.

Он заглох. Стало тихо.

Доносилась канонада от дождя по крыше.

Он становился сильнее, капли — крупнее.

Я слышала только дождь.

И протяжный гудок товарняка в километре от машины.

Поезд приближался, давал предупредительный сигнал.

Но я бездействовала. Сидела за рулем, положив ладони на колени. Закрыла глаза и опустила затылок на мягкий подголовник.

Внутри стало спокойно. И легко.

Я так устала от боли. Так устала терпеть этот страх. У меня закончились силы бояться. Я хотела одного — чтобы все это исчезло.

И люди жилы счастливо.

Без меня.

(Зазвонил телефон)

Тишину нарушил входящий от Назара.

Я подняла:

— Да, сынок?

У меня катились слезы.

— Мам, не забудь взять зонтик, — говорил он серьезным голосом. — Идет дождь, ты можешь промокнуть… Возьми зонт. А для меня и Авы — дождевики. Мы ждем тебя на ступеньках. На входе в школу. Только нас не выпускают без родителей. Так что приезжай скорее. Только не спеши очень сильно. Дороги скользкие. Не попади в аварию... Люблю тебя, — добавил он в конце. И на заднем фоне послышался голос Авроры: — Я тоже тебя люблю, мамуля! — Затем опять был Назар: — Ава получила хорошую оценку… Даже три, — нахваливал брат свою младшую сестренку. — Нарисовала рисунок… Правда, там есть папа, — затих он на мгновение. — Но ничего. Она со временем поймет, что папы больше нет. Она привыкнет. Просто рисунок надо было о семье нарисовать. Нарисовать свою семью. Вот она и нарисовала. — Он говорил. Все говорил. А я молчала. Хотя поезд приближался — был уже так близко… — Ты скоро будешь? Мам?

— Прости, сынок. Но я не приеду.

Я ужаснулась собственным словам.

Сердце забилось в страшном ритме.

— А что случилось? Почему?

— Позвоните бабушке. Пускай она за вами приедет.

— Мы не хотим, чтобы приезжала бабушка. Мы хотим тебя. Хотим, чтобы забрала нас ты… Что происходит, мам? Я не понимаю.

Товарняк ревел, как будто зверь. Я уже видела лицо машиниста. Он тянул за клапан гудка и готовился к столкновению.

Я не могла жить без него. Я не могла смириться с этим. Не могла.

Я не могла принять эту жизнь без Давида. Точно зная, что мы уже никогда не будем вместе.

Я не могу. Я просто не могу.

— Прости меня, Назар, — плакала я от безысходности. — Прости, если сможешь. Я пыталась быть сильной. Но я слаба. Я никогда не была такой сильной, как папа… Я люблю вас.

— Мам? Что это за звук? Я тебя плохо слышу. Приезжай быстрее.

Воздух стал тяжелым и плотным от гула многотонного локомотива. Который несся прямо на меня, заставляя землю дрожать от огромных железных колес.

16. Врачи не помогут (Давид)

Я готовился оформить сделку.

Юрист принес бумаги. На столе были печати.

Представитель строительной компании внимательно читал договор.

Был нормальный, даже удачный день.

Если не считать дождя.

И того факта, что я получил документы от адвоката.

Яна подала на развод.

Она решила судиться, выбивать из меня алименты на детей. Делить имущество.

Хотя выбивать из меня ничего бы не потребовалось. Это мои родные дети. Я их люблю. Всегда любил. И буду любить.

Как бы они ко мне ни относились.

Что бы они ни говорили.

Ведь это просто слова. Сказанные детьми.

Я их никогда не брошу.

Захочет отделиться? Пускай будет так.

Хоть я и не хотел такого исхода.

Вот только зачем делить имущество?

Если я ни на что не претендую.

Дом общий. Но я готов переписать свою половину на детей. Да и вторую машину можно было бы на Яну оформить. Все равно на ней она обычно ездит.

Только вот совсем забыл отремонтировать тот чертов замок зажигания. Все собирался. Записал ее на СТО. Но все пошло кубарем, когда я вздумал признаться жене, что крепко загулял.

Понятно, я мерзавец. Раз из-за меня разрушается полноценная семья.

Но жалеть об этом было слишком поздно.

Все худшее уже произошло.

Она восприняла все жестко. С истериками.

Обняла детей и приказала выметаться.

Единственное, что я мог забрать — это мои вещи. Но их она сожгла.

Именно поэтому я уже неделю хожу в одном комплекте из брюк и пиджака. Прикупил пока рубашку и галстуки.

Постепенно свыкаюсь с ролью разведенного козла. Забиваю голову карьером. Пытаюсь наверстать упущенное.

Потому что не мог нормально работать, думая о своей лжи. Все казалось, что скажу ей правду — полегчает.

А нихрена не полегчало.

Теперь я еще больше думаю о Яне.

И не могу сосредоточиться на делах.

Как бы ни заставлял себя — не получается привыкнуть.

Каждое утро кажется, что я проснулся в неправильном месте. Каждый вечер тянет домой.

Я часто начинаю ей звонить. Но отключаюсь раньше, чем пойдут гудки. Множество раз создавал черновик сообщения в социальных сетях. Писал ей. Просил прощения.

Хотел ей предложить сходить куда-то.

Просто так. Ради нашего прошлого.

Мы ведь не чужие. Хотел поговорить.

Объясниться. Убедить жену, что я буду их поддерживать столько, сколько нужно.

Надеялся сохранить с ней хотя бы дружеские отношения.

Но теперь — развод.

Пока клиент подписывает документы, я открываю ящик стола и смотрю на стопку бумаг от адвоката. Согласно которым, я ответчик. Биологический отец Назара и Авроры.

Но никак не муж. И не отец двоих прекрасных детей. Которым отдал часть своей жизни.

И отдал бы снова. Даже зная, что не пара Яне.

Я бы сделал это опять.

Будь у меня такая возможность.

Я не жалел. Я бы все равно прожил эти пятнадцать лет в семье. Где пахнет ее духами.

— Давид Сергеевич? — тронул меня легонько парень, с которым я заключал сделку. — Простите, но телефон… Ваш телефон.

Он вырвал меня из мыслей.

И я не сразу понял, что звонят именно мне.

— Алло?

— Давид Савицкий?

— Да. Это я. С кем говорю?

— Это из полиции… Касаемо транспортного средства, зарегистрированного на ваше имя.

Я тяжело вздохнул, поправил пиджак и заверил блюстителей закона, что все будет в порядке.

— Да, я помню. Страховка. Срок действия закончился — я просто забыл ее продлить. Но прямо сейчас оформлю новую через смартфон. Тут нет никакой пробле…

— Боюсь, проблема посерьезнее просроченной страховки.

— То есть? Моя жена схлопотала штраф?

— К сожалению, она попала в страшную аварию, — прозвучало в динамике. И мои пальцы мелко затряслись от шока. — Машину переехал поезд… Вы бы не могли приехать на место происшествия для дачи показаний?

Я оборвал звонок и сразу же набрал Яну.

— Все нормально? — беспокоился клиент. — Что-то случилось?

А у меня замирало сердце от слов: «Абонент вне сети. Позвоните позже»

Я набирал опять и опять. Но вызовов не было.

Ни гудков дозвона. Ни сигнала, что линия занята. Вдруг она с кем-то разговаривает.

Все равно, с кем. С детьми, с ненавистной мне тещей. С адвокатом. Да хоть и с хреновым любовником. Я просто хотел, чтобы с ней все было хорошо. Чтобы я убедил себя — Яна жива. Она жива. С ней все в порядке.

Но телефон не отвечал. Абонент вне сети.

Все попытки дозвониться были тщетны.

И на меня нахлынула паника.

— Черт! — гаркнул я и выбежал из офиса.

Клиент кричал мне что-то вдогонку, но я не слушал. Прыгнул в машину и дал по газам.

Я ехал туда, где все произошло.

Разбрызгивая воду в лужах.

Разменивал квартал за кварталом, нарушая правила дорожного движения.

Машины сигналили. Я игнорировал светофоры.

Просто хотел убедиться — она там.

Жива. Стоит и дышит.

Только бы это было неправдой. Только бы выжила. Только бы я ошибся и понял все неверно.

Ведь не может человек выжить после переезда машины поездом. Значит, мент ошибся. Это не моя машина. Или же за рулем была не Яна.

Я не верю. Просто не верю.

Боже… Нет. Пожалуйста.

Я ехал очень быстро. До проклятой железной дороги оставалось меньше километра. Но я уже не видел асфальта. Ничего перед собой.

Слезы накатили пеленой.

Застилали все вокруг.

Ведь я понимал, что это не случайность.

Это я ее довел. Я ее довел.

Довел до этого.

Это я ее довел.

— Давид?! — махнул мне полицейский в форме. — Спасибо, что быстро явились. В таких делах лучше не скрываться и пойти на добровольное сотрудничество.

Я посмотрел на дорогу — она была усеяна кусками от машины. Везде — ошметки, пятна моторного масла, осколки стекла.

А самое главное — скорая помощь.

Она уезжала.

— Она там?!

17. Счастливая кофта (Давид)

Порой нам кажется, что хуже быть не может. Мы уверены, что худшее произошло. А значит, надо просто смириться и жить дальше. Жить новой реальностью.

Но реальность, с которой я столкнулся в тот день — она оказалась чудовищной.

От автомобиля Яны не осталось живого места.

Поезд протаранил ее на полном ходу и разорвал на части.

Я ходил по этому кладбищу.

Смотрел на обломки.

Сердце опустилось вниз.

Руки безвольно болтались на плечах.

Ноги едва переступали через валяющиеся панели, обрывки сидений и обивку салона…

Вот разбитое зеркало заднего вида.

А вот лежит на траве коробка передач, которую оторвало от мотора. Сам же двигатель застыл на рельсах метрах в двадцати оттуда.

Все было разбросано. Видно, что удар был огромной силы. Машину просто размазало.

Капал дождь. Волосы промокли, и вода сочилась через них на лоб. Стекала ручейками по лицу. И смешивалась со слезами.

Я не мог их сдержать и бесцельно бродил по тому месту. Где разбилась моя жена.

Где все это случилось.

По месту, которое будет сниться мне в кошмарах. Ведь я мог ее спасти. Я мог предостеречь. Я мог предугадать, что этим все закончится.

Она не выдержит.

Она не сможет пережить этот удар.

А кто бы смог? Я?

Я только начинал понимать, что натворил.

Все доходило медленно, обрывками, кусками. Я погружался в созданное мной дерьмо постепенно.

И это терзало мое сердце, как колючая проволока. Она наматывалась плотными рядами. Передавливала вены. Кровь не шла по жилам. Я как будто умирал, находясь на том проклятом переезде.

Я продолжал искать то, чего уже нет.

И в итоге ноги подкосились.

Я упал на колени.

Пачкая брюки черной грязью.

Ладонями зарылся в ее кофту.

Ту самую «счастливую» кофту, которую так сильно любил.

Я ее помню. Я прекрасно ее помню.

Помню, как она ее носила. Как она надевала этот забавный капюшончик. Становилась такой милой и родной. Такой простой и близкой.

Мне всегда хотелось ее обнять. Прижать к себе. Убрать рыжую челку со лба. И поцеловать. Мою Яну. Прикоснуться к ней, закрыв глаза.

Просто наслаждаться моментом.

Чувствуя, что мы живы…

Я собрал эту кофту в ладони. Скомкал, поднимая с земли. И поднес ее к лицу.

Она пахла ее духами. Пахла ею.

Слезы навалили еще больше.

И я прижал ее к губам.

Боялся отпустить, будто это что-то меняло. Будто это была она. Ее частица в этом мире.

И пока я дышу ее запахом. Пока лелею в руках тепло ее прикосновений. Она живет. Она жива.

Потому что я не мог смириться с тем, что потерял свою жену. Я просто не мог.

Слишком многое мы пережили вместе, чтобы уметь расставаться навсегда.

— Ну, как ты, дружище? — Мое плечо сжимала ладонь полицейского. Он похлопал меня для поддержки и присел на корточки. — Тяжело тебе. Я понимаю. К такому нас жизнь не готовила, верно? — Я кивнул. — Сперва не верится, что это все. Конец. Что ее больше нет. Ты смотришь вокруг. Видишь все это. Кажется, что можно еще что-то поменять. Можно все вернуть обратно. Что-то починить. Но на самом деле это конец. Надо просто принять правду… У меня тоже так было. Однажды. Я тоже прошел через это.

Я поднял глаза на парня.

И попытался представить, каково это.

Жить после потери родного человека.

— И как… — едва ворочал языком. Горло сковало спазмами. — Как вы это пережили? Как вы справились? Как с этим жить?

— Жизнь продолжается, Давид. Она продолжается даже тогда, когда ты теряешь любимую. Ты понимаешь, что она была одна такая. Второй уже не встретишь. Но… — выдохнул он. — Все потом наладится. Ты, конечно, пострадаешь. Повинишь себя во всем. Уйдешь в запой не недельку. Но в итоге справишься. Ведь твоей вины тут нет. Ты не виноват.

— Я в этом не уверен.

— Ну… — похлопал полицейский по спине. — Не вздумай на себя все валить. Тебя здесь не было. Ты никак на это не влиял. Просто такова судьба. Так было решено на небесах.

Я поднял глаза на небо.

Тучи были серыми, висели низко.

Небеса оплакивали Яну.

На душе было невыносимо тяжело.

— Как все произошло? — выдавил я из себя вопрос, за которым точно последует боль.

— Как произошло? — прищурился офицер. — А произошло все вот так… Она переезжала рельсы. И заглохла. Машинист сигналил, пытался тормозить. Но было поздно… Плохая видимость. Скользкие рельсы. Сам понимаешь. Избежать столкновения не удалось. А когда они встретились — БУМ. Все на кусочки… Твоя малышка ничего не почувствовала. Сейчас она в лучшем мире.

Меня опять душили спазмы.

Я не мог привыкнуть к мысли, что Яны нет.

Как я буду жить дальше?

Что я скажу детям? Что я скажу ее матери?

Я никогда не буду счастлив с Лилой.

Зная цену этому разводу.

— Я могу ее увидеть?

В воздухе повис этот ужасный вопрос.

Он ставил точку. Жирную и страшную.

— Не понял… — ответил полицейский. — Увидеть кого?

— Тело, — сказал я самое жуткое. — Я хочу взглянуть на тело.

Парень посмотрел на меня.

Отвел глаза куда-то в сторону.

А затем внезапно улыбнулся.

И хрюкнул от смеха.

— Я бы тоже был не прочь его увидеть. Только вот проблемка — тела нет.

— Как это, нет?

— Тело убежало. Скрылось с места происшествия.

— Что? — недоумевал я, сжимая в руках изорванную кофту. — Тело убежало?

— Ага, — кивал парень. — Благополучно оставило машину на переезде и сделало ноги. Еще до столкновения, конечно… Ты мне не подскажешь, как найти это тело? — говорил он с недовольным видом. — Потому что сумма иска от железнодорожной компании будет приличной. Кто-то за это точно заплатит.

18. Ты мне не нужен (Давид)

Известие о том, что Яна выжила — будто удар по голове.

Я оттолкнул полицейского и рванул домой.

Сел за руль, не пристегнувшись. Вырулил на дорогу и прошлифовал раскисшую грязь колесами. Набрасывая землю на автомобиль с мигалками.

Он что-то мне орал, стрелял в воздух. Даже пытался преследовать на патрульной тачке. Но через время отстал.

Я мчался как сумасшедший.

Хотел увидеть ее как можно раньше.

Пока туман не развеялся. И новость о счастливом исходе аварии не оказалась просто иллюзией. Обычным сладким сном, который снится на рассвете…

Я приехал домой за считанные минуты.

Подбежал к калитке — она была открыта.

Хотел было стучать во входную дверь. Но она тоже была не заперта.

Новые замки, новые ручки.

Но все открыто настежь.

На секунду подумал, что это могло быть ограблением. Нарисовал в голове ужасный сценарий, при котором Яну взяли в плен. Избили.

Мне стало страшно, что над ней поиздевались.

Тело трясло от этих мыслей.

Но пускай будет жива.

Пускай она здесь.

Умоляю!

Я вошел в наш дом. И увидел ее сидящей на кухне. На отдельно стоящем стуле. Почти посередине комнаты.

Яна сидела неподвижно и смотрела в стену.

На какое-то мгновение показалось, будто это не она. Я ее не узнал. Из-за странной позы, безучастного лица. Но самое жуткое — глаза. Они казались неживыми. Стеклянными.

Моя жена сидела, свесив руки.

Волосы мокрые. На щеках застыли капли влаги. Но не похоже на слезы.

Это был лишь дождь. Обычный дождь.

Она не плакала. Не боялась.

Она была как будто не здесь. Мыслями — очень далеко. Не на кухне.

И даже мой оклик не пробудил ее от этой дремы.

— Яна?!

Бросившись к ней, я обнял хрупкие плечи. Затряс ими, будто ее забирали у меня. Было такое чувство, что если отпущу — она уйдет и не вернется.

Словно неживой портрет. Проекция.

Настолько непохожей она была на ту девушку, которую я знал годами. Которую любил когда-то. Которую желал. К которой намертво прикипел и привык. С которой ассоциировал свою семейную жизнь. С которой видел свой закат, свою старость.

Но которой изменил.

Даже не заметив, как легко перечеркнул все вышеперечисленное.

Одной яркой ночью в гостинице.

Я понимал, что теряю ее.

— Отпусти… — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты ушел.

Она говорила это очень тихо. Почти шепотом. Хрипловатым шепотом. Будто долго кричала.

Мы оба были без сил от эмоций, которые пришлось пережить.

Но я не мог ее отпустить.

Не мог.

— Я думал, ты погибла. Я боялся, что больше не увижу тебя. Уже никогда.

Отстранившись от Яны, я взглянул в ее стеклянные глаза. И не увидел ничего, кроме безразличия.

Она никогда не была такой.

Она плакала, обижалась, переживала, боялась. Гораздо чаще — улыбалась, радовалась, была счастлива в браке со мной.

Вот только в ту минуту глаза были напрочь лишены всех этих чувств. Они страшили своей пустотой. Своим убийственным холодом.

Словно на том переезде осталось что-то важное. И без этого Яна не могла быть, как прежде.

Я пытался что-то сделать, но она лишь отталкивала меня руками.

— Тебе здесь не место, — говорила она, отворачиваясь. — Тебе не место в моей жизни. Я хочу, чтобы ты ушел. И никогда не возвращался. Иди лучше к ней. А я возьму такси и заберу детей из школы. Ты мне не нужен.

Встав со стула, Яна отправилась наверх.

Я начал идти по пятам и пытался поговорить.

— Это неправда. Я тебе нужен. Прямо сейчас, в эту минуту — я единственный, кто может тебе помочь.

— Да неужели?! — взорвалась Яна. — Ну и чем же ты можешь мне помочь?! Чем?!

— Я понимаю, что тебе тяжело. И ты страдаешь. Я понимаю, что…

— Да что ты вообще понимаешь?! Ты ни черта не понимаешь! И ты никогда не поймешь, что такое боль любящей жены, когда ее предают — когда ее обманывают и держат за дуру месяцами! Занимаясь сексом с молоденькой певичкой, которая ищет лоха-папашку для своего нагулянного сына!

У меня пропал дар речи.

Я смотрел на нее и не понимал, как так вышло. Откуда она знает. Как она узнала об Авдее?

— Ты что, с ней виделась? Ты виделась с Далилой?! Я же запретил тебе видеться с нею! Ты же мне пообещала не делать этого, Яна! Какого черта ты клянешься и не выполняешь обещаний?!

— Чья бы корова мычала, Давид. Ведь это ты нарушил клятву первым. Ты нарушил правила. Ты выпустил джинна из бутылки. Ты начал войну, которую не сможешь выиграть. Ты ее проиграешь. Я тебе обещаю.

— Это потому ты расхреначила машину? Мне назло, что ли? Хотела создать мне новые проблемы? Да?! Тебе просто весело от того, что мне прилетит теперь иск по возмещению убытков?!

Я схватил ее за плечо и развернул к себе.

Но тут же получил пощечину.

Яна повернулась и влепила мне так, что щека стала пылать.

Это было впервые за пятнадцать лет.

Еще никогда я не видел ее так далеко за чертой послушания.

Я никогда ее не бил. Ни ее, ни детей.

До последнего держалась и Яна.

Теперь же — и правда — джинн выпущен.

Мы оба не были похожи на себя прежних.

Холод в голосе. Ненависть. Равнодушие.

— Через адвоката я узнала, что в апреле ты получил большую премию. Где она? На что пошла? — Я молчал. Потому что не было нормального ответа. Деньги пошли на Далилу. И это был испанский стыд. Не думал, что это всплывет. — Если бы ты не тратил все заработанные деньги на шлюх, ты бы отремонтировал мою машину. И ничего бы этого не случилось, Давид. Ты сам загнал меня под поезд. Это все твоя вина.

Она вырвала плечо из моих цепких пальцев и пошла наверх. Скрылась в спальне и хлопнула дверью.

В ответ на это я последовал за Яной и попытался разузнать подробности произошедшего.

— Ну так что там случилось на самом деле? На переезде? Я думал, ты специально это сделала. Хотела… — стало мне сложно говорить такое вслух, — хотела… ну…

19. Встретимся в суде (Давид)

После жуткой нервотрепки. После страха, что она погибла. Я был рад, что Яна рядом.

Был счастлив видеть ее живой. В нашем доме. В нашей спальне. Где мы столько раз занимались любовью.

Нам было хорошо.

Она дарила мне радость.

Я долгое время не хотел ничего другого. Никого другого. Мне казалось, так будет всегда.

Просто эффект новизны — он потянул меня налево. Банально захотелось попробовать что-то новое. Кого-то нового.

И точно так же сработало с Яной.

Я возбудился от того, какой она стала.

Не такой покорной. Не такой послушной. Не такой предсказуемой, как раньше.

Но при этом она любит.

Она все еще любила.

И у меня внезапно встал.

— Прости меня, пожалуйста. — Я обнял ее за плечи. Затем позволил рукам опуститься ниже. Ладони дошли до талии. — Прости за боль. Я так хочу, чтобы все было, как прежде… Я хочу… Я очень тебя хочу.

Я прижал ее к стене.

Целовал обнаженные плечи.

Спускался ниже. Ласкал губами кожу живота. Расстегивал на ней джинсы.

— Ты делаешь ошибку, — говорила она. Но не запрещала моих действий. — Из этого ничего не получится. Даже не пытайся.

А я продолжал.

— Я так соскучился, — шептал я ей на ухо, снимая мокрую маечку. — Ты даже не представляешь, как я тебя сейчас хочу.

Я уложил Яну на кровать.

Расстегнул пуговицы своей рубашки одну за другой.

Затем снял все лишнее и наклонился ниже, чтобы поцеловать ее в губы…

Вот только здесь меня ждал облом.

— Нет, — сказала Яна твердо. И заткнула мне рот ладонью. — Раньше я думала, что люблю тебя. Даже после всего того, что ты натворил. Это не давало мне покоя. Не давало отпустить тебя в другую жизнь. Я мучилась. Страдала. Ненавидела себя за то, что не могу простить. Но затем… — выдохнула она и застегнула ширинку своих джинсов, — затем я поняла, что люблю тебя другого. Я правда все еще люблю. Но не тебя теперешнего. Я люблю того Давида, который был раньше. До того, как ты изменил. До того, как переспал со шлюхой. До того, как стал обычным козлом. И целых полгода тащил в нашу постель всю эту грязь.

Она решительно оттолкнула меня. И встала с кровати. Посмотрела на себя в зеркало. Взяла расческу и принялась расчесывать мокрые волосы.

Я же присел на краю.

Смотрел на нее с неподдельным удивлением.

Она стала другой. И это было больно.

Если раньше Яна психовала, истерила. Делала глупости. То теперь она переступила черту.

Ей стало просто все равно.

Это было гораздо страшнее, чем я мог себе представить.

Она меня не любит. Уже нет.

Вот только что тогда со мной?

Что это было?

Почему я сам внезапно ослабел и вцепился в жену, которую готовился оставить?

Было странно. Это пугало.

Я не знал, что с этим делать.

И не был к этому готов.

— Что произошло на самом деле?

— Ты о машине? — уточнила Яна, вытирая потекшую тушь. — Ты не отремонтировал зажигание. Потому что все потратил на тачку любовницы. А вот твоя жена заглохла перед поездом. Я ведь всего лишь вожу в школу наших детей. Зачем мне новая машина, правда?

— Прости…

— Меня просто чудом не разорвало на молекулы. Но ты не переживай. Это не из-за тебя. Вернее… — усмехнулась она, — из-за тебя, но не так, как ты подумал. Я бы не стала убиваться из-за такого мудака, как ты. В мире полно мужиков, которые лучше тебя. По крайней мене, они не насрали мне в душу, трахая крашеных блондинок на высоких каблуках.

Мне стало паршиво.

Хотелось уйти. Я даже встал, набросил рубашку. Взял пиджак под мышку.

Но все же решил узнать подробности.

— Так, значит, вы с ней правда виделись? Как ты ее нашла?

— Она сама сюда приехала.

— Что? Приехала сюда? Прямо домой?! — Она не должна была так делать. Это переходит все границы. Черт! — И для чего она приезжала? Что она тебе рассказывала?

— Рассказывала, как вы счастливы теперь. Без меня. Далила просила моего благословения.

— Благословения?! — подскочил я от странных слов. — Благословения на что?

— На то, чтобы с чистой совестью прыгать на твоем члене. Пока виагра помогает... Будь осторожнее с сердцем, Савицкий. А то еще умрешь в пикантной позе.

— Господи… — закрыл я глаза ладонью.

Но Яна продолжала с нездоровой ухмылкой.

— Я с радостью ей разрешила. Сказала, что ты мне нафиг не нужен. А затем послала ее в задницу... Вот так мы побеседовали с твоей курицей.

Я застегнул рубашку. Надел пиджак.

Привычно посмотрел в трюмо, чтобы завязать нормально галстук. Казалось, что я снова дома.

Но это был обман.

Я понимал, что все закончилось.

И впереди меня ждут малоприятные открытия.

— Авдей — не мой сын, — сказал я перед уходом. — Не думай, будто я тебя обманывал годами. Я бы никогда на такое не пошел.

— У тебя кишка тонка. Ты бы быстро сдался с потрохами. Я знаю, что Авдей не твой. И вообще большой вопрос — чей он на самом деле. Ты уверен, что Далила знает, кто отец? Может, материнство для нее — просто галочка? Пунктик для гордости. Инструмент очарования таких наивных папиков, как ты.

— Намекаешь на то, что Лила плохая мать? — Мои губы тронула ирония. — А сама-то что? Ты даже детей из школы забрать не можешь, чтоб без приключений. Где они сейчас? Сидят до сих пор в школе? — В ответ на это Яна показала мне средний палец. Молча дождалась, пока включился смартфон. — Чем ты занимаешься?!

— Вставляю симку в старый телефон. Потому что новый разбился… И пишу своей маме, чтобы забрала детей к себе. Пока я не приеду.

— Я сам их заберу, — бросил привычно и хотел сдержать обещание.

Только вот Яна огорошила:

— Ты не имеешь права приближаться к ним, пока суд не подтвердит твои отцовские права.

— Чего?! — психовал я от дурацких условий. — Это мои дети! И я сделаю им только лучше, если буду забирать их из школы!

— Забирать их будет бабушка. И сегодня. И на следующей неделе. А потом они сами начнут добираться до дома автобусом.

20. Никогда не прощу (Яна)

В тот день я прошла точку невозврата.

Та часть меня, которая любила Давида — она осталась на рельсах.

Я успела выпрыгнуть.

Покинула машину до удара.

Но она… Она осталась там.

И не потому, что замешкалась.

Не успела. Не смогла.

Она просто не хотела жить без него.

Не хотела дышать воздухом. Зная, что муж в эту минуту дышит чужими духами.

Не хотела ложиться спать и просыпаться. Потому что знала — ее ждет холодная постель.

Та часть меня не хотела жить.

Потому что ее жизнь полна страданий.

Я ее понимала.

Я не осуждала эту часть себя.

И прекрасно чувствовала всю ее боль.

До последней капли яда с надписью на пузырьке «измена».

Я ее простила. И оставила одну.

Это был ее выбор. Ее решение. Ее исход.

Но не мой.

В отличие от нее, я еще имела смысл жить.

У меня были чудесные дети. Была мать.

Был дом с красивым садом и просторным двором. Где так приятно сидеть под виноградным навесом в летнюю жару.

Пить ароматный мятный чай.

Просто сидеть. И слушать пение птиц.

У меня была я.

Я это поняла слишком поздно.

Совсем забыла, что могу существовать без Давида. Мне казалось, что я полностью растворилась в браке. Но это не так.

Я ошибалась.

Та часть меня, которая осталась в машине — она была только частью. Но не целым.

И я забрала то, что принадлежит мне.

Оставив то, что принадлежало Давиду.

Я вырвалась на волю. И решила жить.

Жить без мужа. Жить без брака.

Без кольца на пальце.

Но жить ради детей. Ради себя. Ради самой жизни. Ведь мне только тридцать два. Впереди еще столько неизведанного. Столько приятного.

Я решила, что хочу увидеть, как Назар закончит школу. Каким он вырастет.

Конечно, он будет похож на отца. Но это только внешне. Внутри он будет другим. Я это знаю. Я в это верю. И хочу в этом убедиться лично.

Я хочу увидеть рисунок Авроры.

Тот самый, который она нарисовала в школе.

Назар сказал, что там есть «папа».

Я не буду его рвать. Я не выброшу этот клочок нашего семейного прошлого. Он будет лежать вместе со старыми фотографиями.

Я сохраню все хорошее.

Оно навсегда останется со мной. В моей душе. В закоулках памяти я сохраню и свидания. И поцелуи. Его гитару. Его цветы. Наш первый раз.

И даже счастливую кофту.

Я сохраню все то, что было между нами.

Но никогда не забуду причину нашего развода.

Он изменил. Он предал.

Я никогда его не прощу.

Даже если приползет к нам на коленях.

В моей жизни не осталось места для козла.

— Мама! Мама! — кричала Аврора, когда увидела меня на пороге. — Смотри, какой я рисунок нарисовала!

На листе бумаги — семья из четверых.

Был высокий, с квадратными плечами, папа.

Была хрупкая, словно соломинка, мама.

Зато в шикарных туфлях на каблуке и с яркой бирюзовой сумкой.

Между ними за руки держались двое детей.

Назар был почти лысым, как отец.

А вот у Авы на голове была роскошная рыжая коса.

Это было очень мило.

Красивый рисунок. Цветастые фломастеры.

Много тепла и искренней веры. Что жизнь будет выглядеть именно так.

Мне полегчало. Я больше не злилась.

Этот рисунок не вызвал у меня истерики.

Я его не скомкала.

Не оторвала край, где был Давид.

Мне было приятно видеть, как искрится детская улыбка. От того, что я киваю. И мне нравятся старания Авроры.

Я обняла малышку. Поцеловала ее в лоб.

На глазах проступили слезинки.

От встречи с детьми нахлынули эмоции.

Казалось, я их больше не увижу.

Поэтому хотелось побыстрее обнять и дочку, и сына.

— Все нормально, мам? — Назар подошел и погладил меня по плечу.

— Да, сынок, — кивнула я и незаметно вытерла воду на ресницах.

— Я тебе звонил. Много раз. Но не мог дозвониться. Я переживал. Боялся, что ты попала в аварию… Что тебя занесло. Или врезалась в кого-то. Что произошло? Почему ты задержалась?

— Извини, что не приехала. Машина сломалась.

— Бабушка так и сказала, что машина навернулась… Опять зажигание?

— Ага. Заглохла прямо на дороге. Ничего не помогало. Пришлось эвакуатор вызывать.

— Папа столько обещал отремонтировать. — Назар качал головой, осуждая Давида. — Я бы сам отремонтировал, если бы умел.

— Ничего. Не переживай. Главное, что я здесь. И с вами все в порядке.

— Давай я гляну сегодня. Когда домашку сделаю. Я в интернете смотрел один видос. Там механик на живом примере показывал, как можно перебрать проводку.

— Не нужно, Назар, — отмахивалась я и тянула сына за руку. Просто чтобы обнять. — Уже не нужно. Я отвезла машину в сервис.

— Обещали быстро сделать?

— Да нет, — нахмурилась я, имитируя возмущение. — Говорят, запчасти очень долго ждать придется. Через море будут ехать целый месяц.

— Ничего себе. Целый месяц? А не разводняк, случайно? Может, в другой сервис перегнать? Я могу помочь. Буду толкать, а ты — рулем крутить. Я справлюсь.

— Сынок. — Обняв Назара за шею — чмокнула его в макушку. — Я постараюсь что-то придумать. Обещаю… Как там бабушка?

— Задавала вопросы. Расспрашивала про папу… И я ей сказал, что у него любовница.

С кухни пришла моя мать.

Она вытерла руки о фартук и обняла меня.

— Я знаю, что произошло. Мне Назар все рассказал. Давид сволочь… Хочешь кофе с коньяком?

Мама недолюбливала моего мужа.

Причем эта вражда между ними — она возникла не сразу.

Спустя годы. После рождения Авы.

Мама считала, что Давид стал слишком властным и гордым.

Он гордился тем, что поднялся с самого дна.

Он был успешен. Хорошо зарабатывал.

Построил двухэтажный дом в пригороде.

Но мама любила повторять, что ничего бы этого не случилось, если бы не я.

Потому что мужик успешен только тогда, когда того хочет жена.

21. Встреча через годы (Яна)

Давид не хотел, чтобы я выходила на работу.

Он мотивировал это собственным высоким заработком. А также временем, которое я должна уделять нашим детям.

Он хотел, чтобы я была послушной домохозяйкой. Никуда не выходила без него.

За исключением школы, супермаркета, парикмахерской и больничных коридоров — когда дети болели. И надо было оббивать пороги врачей.

Особенно намаялась я с Авророй. По большому счету, из-за ее болезненности мы и решили взять паузу в моей бухгалтерской карьере.

Ава часто болела.

Это проявилось довольно быстро.

Проблема моей рыжей малышки — бронхиальная астма.

В таком возрасте все начинается с аллергии. Педиатры советуют давать антигистаминные препараты, чтобы у ребенка не слезились глазки, не скребло горлышко, не было аллергического насморка.

На этом все. С кем не бывает.

Ведь каждый третий ребенок чувствителен к аллергенам. Они везде — буквально в воздухе вокруг нас.

Цветут деревья и трава — пыльца. Настало лето и жара — дорожная пыль. Дети проводят много времени в доме — тоже пыль, но уже домашняя.

Словом, все это усыпление рецепторов может скрыть серьезную проблему.

У меня было точно так же.

Родители не сразу поняли причину кашля и сетовали на слабость моего организма. А через несколько лет — когда состояние ухудшилось — мне диагностировали астму.

Слава богу, я смогла ее побороть.

Время прошло — я переросла болезнь. И теперь она почти не проявляется. За исключением стрессовых ситуаций. Поэтому всегда ношу с собой ингалятор.

— Это вы Яна Савицкая?

Ко мне вышла женщина из отдела кадров.

Мы стояли в коридоре, жали друг другу руки. Но я ее не знала. Раньше она здесь не работала — была другая кадровичка.

— Да. Это я. Вы получили мое письмо?

— Получила. А как же. Я его переслала Роману Николаевичу. Он вас ждет в своем кабинете… Очень жаль, что вы сразу не сказали, что хотите выйти на работу. Я бы утрясла этот вопрос, будь уверенность, что опытный бухгалтер выйдет из декрета. А так мы уже взяли девочку на ваше место.

— Я думала, что выходить не буду. Так уж вышло. Простите, пожалуйста.

— У вас ребеночек болеет, верно?

— Раньше болела. У меня дочка, — улыбнулась я. Но тут же вспомнила, как Ава мучилась от удушья. А я сидела над нею сутками. — Началась астма. Нужен был уход. Сейчас Авроре стало лучше. Пошла в школу. Общается со сверстниками. Делает домашние задания. Любит рисовать. И вообще — растет здоровой, смышленой девчушкой.

— Какое красивое имя — Аврора.

— Спасибо.

Меня отвели в кабинет директора фирмы.

Хотя дорогу я и так прекрасно знала.

За эти шесть лет здесь мало что изменилось, кроме легкого ремонта и новой мебели.

Босс находился на прежнем месте.

Только имя на двери было другим.

«Жданов Роман Николаевич»

Я на мгновение застыла.

Это сочетание мне показалось до боли знакомым. Так звали моего первого парня.

Еще в школе. Мальчика, с которым я встречалась до отношений с Давидом.

Моего Рому тоже так звали.

И он был хорошим. Нам было классно вместе.

Я думала, что выйду за него замуж, когда закончим школу и универ.

Но его родители имели другие планы на будущее сына.

Их не устраивал тот факт, что я из бедной семьи, росту без отца.

Роме они желали блестящей карьеры и надежного финансового положения.

Поэтому буквально перед выпускным он сказал, что должен уезжать в Германию. Потому что туда перебирались на постоянное жительство его родители.

И документы сына уже поданы в престижный университет Дрездена.

Для меня это стало шоком.

Я много рыдала. Не могла понять, как он мог так поступить. Ведь мне казалось, что мы любим друг друга.

Мы могли часами говорить о том, как будут выглядеть наши дети. На кого будет похожа дочка. И какие глаза будут у нашего сына.

Забавно, что глаза у Ромы и Давида похожи.

Рома тоже был видным кареглазым брюнетом.

Мама говорила, что мне очень повезло с Романом. Из обеспеченной семьи, отличник. Серьезный. Нацелен на карьеру.

Но после выпуска из школы Рома уехал.

Мы расстались навсегда.

Он обещал, что мы будем видеться. Что он будет приезжать. Будем переписываться, болтать по телефону.

Но реальность оказалась куда жестче к нам обоим.

Родители не разрешили сыну поддерживать со мной контакт. Я не смогла ему рассказать, как поступила в универ. Какие у меня предметы.

Я так и не узнала, как сложилась его жизнь на немецких просторах.

Наверняка он выгодно женился. У него большая счастливая семья. Какая-то немка родила ему детей. И у них все хорошо — как могло быть у меня с Романом. Но в итоге не было.

Впрочем, жизнь не терпит пустоты.

Если закрываются одни двери — открываются другие.

Сейчас я понимаю, что не пережила бы этой потери — не пойди я на свадьбу двоюродной сестры. Чисто чтобы отвлечься от своего горя.

Там я встретила Давида.

И моя жизнь изменилась.

Она заиграла новыми красками. Я снова влюбилась. Только в этот раз все было серьезно. Было по-настоящему. Это были планомерные и зрелые отношения. Потому что я ценила Давида как еще один шанс обрести счастье.

Он был старше на шесть лет.

Он работал. Уже закончил универ.

У него была своя квартира. Пускай и съемная. Но своя — платил он за нее сам.

Ведь родителей не было.

Он сирота. Мать бросила в роддоме.

Отец неизвестен.

И все, чего он добился в этой жизни — он всего добился сам.

Тогда я была рада, что встретила такого мужчину. После Романа.

Но теперь… Теперь я понимала, что и первый, и второй — всего лишь этапы жизни.

Они научили меня любить.

Показали, как это — терять.

Благодаря Роме и Давиду я зарубила на носу — ничто не вечно. Прошлого не вернуть. Не стоит за него держаться.

Разве что…