Развод. Осколки нашей семьи

Глава 1. Лучшая подруга.

Марина

Выхожу из клиники в полнейшем раздрае. Я так растеряна, что какое-то время бесцельно топчусь на крыльце и буравлю невидящим взглядом свежевыкрашенную стену. В голове звенящая пустота. Точнее мыслей-то много, но они все сумбурные, хаотичные, навеянные паникой, а вот толковой – как быть, что делать дальше, какие шаги предпринять – ни одной.

Я шла к врачу с глубокой убежденностью, что у меня серьезная, возможно, даже неизлечимая болезнь. Но мои опасения не оправдались, и по логике я должна испытывать радость и облегчение. Однако вместо приятных чувств душой овладело смятение.

Ребенок. Нежданный, незапланированный, но от этого не менее прекрасный. Это большое счастье, не так ли? Но тогда почему я чувствую себя так, будто мне на шею навесили здоровенное ярмо? Почему мне так тяжело и тоскливо?

Я грущу и вместе с этим стыжусь своих чувств. Порицаю их. Ведь малыш, развивающийся в моей утробе, ни в чем не виноват. Он не виноват, что его родители отдалились друг от друга. Не виноват, что его папа завел молодую любовницу, а мама обнаружила ее трусы у него в машине. Не виноват в равнодушии, холоде, в угасании чувств…

На мой взгляд, каждый ребенок должен рождаться на свет в любви, но о какой любви может идти речь, если мы с Давидом даже не разговариваем? Он стал чужим…

Мужчина, живущий со мной бок о бок вот уже тринадцать лет, стал чужим.

И это так страшно. Страшно, потому мне всегда казалось, что развод – это где-то там, за чертой… У друзей, знакомых, соседей. Но не у нас. Я была уверена, что наша с Давидом семья никогда не распадется. Что мы будем вместе до самой старости.

Но, как известно, мы предполагаем, а бог располагает. Можно сколько угодно планировать идеальную жизнь, но это вовсе не является гарантом того, что в один «прекрасный» момент, все не пойдет по звезде.

В сумочке звенит мобильник, и я, не глядя, принимаю вызов:

– Алло.

– Мариш, привет, – на том конце провода слышится мягкий голос моей подруги Иры Меркуловой. – Как дела? Давненько не созванивались.

– Привет, – протяжно вздыхаю. – Ты как тебе сказать, Ир? Бывало и получше.

– Это из-за Давида, да? – догадывается она.

– Угу.

Из-за Давида и из-за внезапно обнаружившейся беременности. Хотя тут тоже он постарался.

– А, может, встретимся? – предлагает подруга. – Поговорим?

Идея хорошая. Дети сейчас у моих родителей. Давид в командировке в Питере. Чего киснуть дома одной? Так хоть по душам поболтаю. Глядишь, полегчает.

Тем более Ира не присутствовала на наших последних дружеских посиделках и пропустила много всего интересного.

И то, как Давид ушел из дома в вывернутых наизнанку трусах, а вернулся в правильно надетых.

И то, как я обнаружила у него в бардачке чужие стринги.

И то, как закатила ему истерику, а он безразлично ответил: «Развод так развод».

И то, что я каким-то образом умудрилась залететь от него…

Последнее, правда, еще никому неизвестно. Но раз сегодня намечается встреча, то Ирка станет первой, с кем я поделюсь этой новостью.

– Давай, – соглашаюсь. – Я могу хоть прям сейчас. Только что освободилась.

– Я тоже свободна, – радуется Ира. – Давай тогда через сорок минут в «Парусе»? Мне там десерты очень нравятся.

– Хорошо.

Без разницы, где сидеть и что есть. Все равно в свете последних событий кусок в горло не полезет.

Сбрасываю вызов и, радуясь тому, что у меня появились планы и теперь не придется коротать вечер в тоскливом одиночестве, сажусь в машину. Ирка замечательная. Она поймет и поддержит. Разумеется, после общения с ней мои проблемы никуда не денутся, но, когда выговоришься, всегда легче.

Эх, только жаль, сейчас нельзя пропустить бокальчик-другой… Ведь я отныне будущая трижды мать.

Дорога до ресторана занимает чуть больше получаса и, когда я захожу внутрь, подруга уже поджидает меня за столом. Встретившись, мы, как обычно, обнимаемся и садимся друг напротив друга.

– Ну давай, рассказывай, как у тебя с Давидом? – с живым интересом спрашивает она. – Что он сказал насчет поцелуев с девушкой на стоянке автосервиса?

– Да ничего путевого не сказал. Открещивается. Мол, понятия не имеет, о чем я говорю.

– Ну а что с трусиками, которые ты обнаружила у него в автомобиле?

– С ними та же история, – раздосадовано качаю головой. – Не знает. Не видел. Объяснений никаких не дает…

Вдруг резко осекаюсь и, прикусив губу, с подозрением кошусь на Иру. Я не говорила ей о трусах из бардачка. Еще не говорила.

– А откуда ты знаешь про трусики? – настороженно любопытствую я.

Она будто бы слегка тушуется. Дергает плечом и, слегка покраснев, посмеивается:

– Так мне Наташка рассказала. По секрету вообще-то, а я взяла и сдала ее с потрохами… Неловко получилось, – Ира смущенно крутит в пальцах салфетку. – Но ты бы ведь все равно рассказала бы мне об этом, верно?

– Верно, – киваю я, испытывая замешательство.

Нет, вы не подумайте, у меня нет секретов от подруг. Но все же странно, что Наташа взяла и сболтнула Ире про мою находку… Не то чтобы это прям катастрофа, но все же немного неприятно. В конце концов, это мой брак и моя тайна. Так что, по моему мнению, Наташа не имела права разглашать подробности моей личной жизни. Банально из соображений этики…

Глава 2. Разоблачение.

Марина

– Ну так вот, – продолжаю я, решив не концентрировать внимание на этой досадной Наташкиной оплошности, – я Давиду все предъявила: и про поцелуй в автосервисе, и про найденные в бардачке стринги. А он повернул все так, будто я сама дура. Меня это, естественно, жутко взбесило, и я начала скандалить. Пригрозила разводом, сказала, что не буду терпеть ложь… А он знаешь что?

– Что? – затаив дыхание, Ира подается вперед.

– Чхать он хотел на мои угрозы, – выпаливаю обиженно. – Развод так развод, говорит. Будто ему совершенно без разницы, как дальше жить: со мной или без меня.

– Ну и ну… Выходит, не умолял ни о чем? Прощения даже не просил?

– Какой там, – горько усмехаюсь. – Ему плевать на наш брак, Ир. У меня на руках неопровержимые доказательства его измены, а он даже не чешется! Знай, свое талдычит: ты меня не слышишь, не понимаешь… А что я понять должна? Что?! Что у него хрен на молоденькую любовницу стоит, а старая жена ему наскучила?!

На последней фразе эмоции берут верх, и я позорно шмыгаю носом. Терпеть не могу предаваться слезам в общественных местах, но, по иронии судьбы, именно это сейчас со мной и происходит.

– Тише-тише, Мариш, – Ира гладит меня по плечу. – Все, что ни делается, к лучшему…

– Скажешь тоже, – всхлипываю, промакивая увлажнившиеся глаза салфеткой. – У нас тринадцать лет брака, двое детей, общее имущество… А он взял и просрал все это ради какой-то профурсетки. Сволочь! Гад! Предатель! Ненавижу…

Меня захлестывает самая что ни на есть истерика. Так больно мне, так обидно! И вот вроде умом понимаю, что жалость к себе – не выход, но успокоиться все равно не могу. Потому что слишком много сил, времени, любви вложено в этот брак! Слишком мучительно вот так враз все терять!

– Марин, послушай, когда закрывается одна дверь, всегда открывается другая… Не бывает безвыходных ситуаций, поверь мне. А что касается вас с Давидом, то... Так случается. Любовь проходит. Но это не значит, что все было зря.

Мне не нравятся ее слова. О том, что наша с Давидом любовь прошла. Я знаю, что сама так говорила, но… Одно дело – я, и совсем другое – мнение со стороны. Разве может подруга хоронить мою семью раньше, чем это сделаю я сама?

Придя сюда, я рассчитывала на моральную поддержку, а получаю готовый вердикт о том, что любовь с мужчиной всей моей жизни подошла к концу.

– Ты думаешь, Давид меня не любит? – я поднимаю на подругу заплаканные глаза.

– А ты-то сама как думаешь? – Ира сочувственно кривится. – Если бы любил, стал бы изменять?

– Он не признал факт измены. Пока не признал…

– Ну, конечно. Это ведь так удобно! – восклицает язвительно. – Ничего не нужно растолковывать, объяснять…

– О чем ты, Ир?

Я чувствую, что атмосфера между нами неуловимо меняет оттенки. Из легкой и невесомой превращается в мрачную и гнетущую.

В словах, интонациях, даже в мимике подруги есть какой-то скрытый подтекст. И с этой минуты я больше не могу его игнорировать.

– Ладно, Марин, – она вздыхает. – Думаю, уже бессмысленно скрывать очевидное. Любовница твоего мужа – это я.

Ее признание звучит как гром среди ясного неба. Оно настолько абсурдно и неожиданно, что на какое-то время я впадаю в ступор. Смотрю на Иру во все глаза и тщетно пытаюсь осознать смысл услышанного. Мысли и чувства в тупике. Я просто не знаю, как на это все реагировать.

– Ты… Ты шутишь? – с трудом выталкиваю из себя осипший голос.

Я все надеюсь, что Ира сейчас рассмеется и скажет, что это такой жестокий и нелепый прикол. Ведь не может моя лучшая подруга столь коварно и вероломно всадить мне нож в спину! Да это просто сюр какой-то! Мы с ней уже почти двадцать лет дружим!

Но, к моему огромному ужасу, Ира не улыбается. И не спешит свести все к шутке.

Черт… Кажется, это все взаправду. Она на полном серьезе признается в том, что спит с моим мужем.

– Мы не хотели, чтобы так вышло. Не хотели причинять тебе боль, – Меркулова потирает переносицу. – Но порой чувства настолько сильны, что им невозможно сопротивляться…

Порывшись в сумочке, она извлекает наружу свой мобильник и, пару раз мазнув пальцем по дисплею, поворачивает его ко мне. На экране фотография моего мужа. Закинув руки за голову, он спит на кровати, а рядом с ним пристроилась Ира в миниатюрном шелковом халатике.

В том, что это ее квартира, я не сомневаюсь. Мгновенно узнаю антураж: молочно-бежевые обои, модная настольная лампа в виде дерева, ловец снов, который я однажды ей подарила…

Это больно. Чертовски больно. Будто острое лезвие, с размаху вогнанное под кожу.

– Так значит девушка, с которой он целовался около автосервиса, – это… ты? – я все еще туго соображаю, поэтому моя речь звучит тихо и заторможенно.

– Да, Марин, это была я, – кивает, блокируя телефон. – А рассказала я тебе об этом просто потому, что эпопея с любовным треугольником слишком затянулась. Этому нужно было положить конец, понимаешь? Давид не решался признаться тебе в нашей связи, поэтому я взяла ситуацию в свои руки. Ведь чем быстрее мы с этим покончим, тем быстрее каждый из нас обретет свое счастье.

– Покончим с чем? – хмуро уточняю я. – С моим браком?

– Ваш брак уже давно потерял смысл, ты и сама это знаешь, – Ира режет по живому. – Давид должен быть моим. Ему хорошо со мной. И те трусики, что ты нашла у него в машине… Уж прости за интимные подробности, но они мои. И узнала я о твоей находке вовсе не от Наташи, а от самого Давида. Он сообщил мне об этом на следующий день после того, как ты учинила ему разборки. Сказал, что впредь нам нужно быть осторожнее.

На несколько мгновений я закрываю глаза, мысленно проваливаясь в черную бездну потрясения, гнева и обиды.

Я доверяла им. Обоим доверяла.

Когда Ирка до поздней ночи засиживалась у меня в гостях, я просила Давида проводить ее до дома. Когда она расставалась с очередным козлом, я бросала все дела и кидалась утешать ее. Я возвела нашу дружбу на нерушимый пьедестал и даже подумать не могла, что однажды она так трагично и грязно закончится.

Глава 3. Дружеское участие.

Давид

Прошлое.

– Господи! Я сейчас описаюсь! – хохочет Наташа Скоробогатько, утирая слезящаяся от смеха глаза. – Димка, ну ты Петросян!

– Кто? – хмурится мой восемнадцатилетний племянник.

Его рассказ о том, как он сдавал экзамен по экономическому анализу самому строгому преподавателю университета, и впрямь вышел очень красочным и комичным.

– Ну юморист, имеется в виду, – поясняет она. – Хохмач.

– А-а-а, – тянет Димка, явно гадая, почему ему дали такое странное прозвище.

– У молодежи сейчас другие кумиры, Наташ, – усмехается моя супруга. – Петросян – это прошлый век.

– Что ж поделать, молодежь всегда на шаг впереди, – Скоробогатько пожимает плечами. – За ними не угонишься.

Хорошо сидим. Пьем, едим, разговариваем. Я люблю такие вот такие уютные душевные вечера в кругу семьи и друзей. Здесь можно вдоволь посмеяться, пофилософствовать и поделиться наболевшим. С тех пор, как мы с Мариной переехали в новый просторный дом, мы частенько зовем гостей. Не каждые выходные, конечно. Но раз в месяц – точно.

– Милый, принеси нам с девочками еще выпить, – жена мягко касается моего предплечья. – А то у нас все закончилось.

– Хорошо, – улыбаюсь. – Белого, красного?

– Мне белого сухого, – подает голос Оля Баженова.

– А мне красного полусладкого, – вставляет Наташа.

– Принесу и то, и то, – хмыкаю. – Только смотрите не упейтесь.

Оставляю гостей и спускаюсь на цокольный этаж. Там у нас стоит большой винный шкаф с большим разнообразием напитков. Они отличаются сортом, годом изготовления, количеством добавляемого сахара и многими другими параметрами.

– Помочь? – за моей спиной раздается тихий вкрадчивый голос.

Оборачиваюсь и упираюсь взглядом в Иру Меркулову, еще одну Маринкину подругу. Бесшумно, словно кошка, она подступает ближе, а на ее ярко-красных губах играет легкая интригующая улыбка.

– Да нет, я справляюсь, – отзываюсь дружелюбно.

Достаю из винного шкафа две бутылки и ставлю их на стол.

– Знаешь, иногда так устаешь от шума, и хочется побыть в тишине, – делится она. – У тебя так бывает?

– Пожалуй, – киваю, роясь в ящиках в поисках штопора. – Но это, скорее, касается работы.

– А в личной жизни, стало быть, все прекрасно?

Замерев, поднимаю на нее удивленный взгляд:

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, – картинно пожимает плечами. – Марина всякое рассказывала…

У меня нет ни малейшего желания знать, о чем моя жена разговаривает со своими подругами. Женский треп есть женский треп.

– Ясно, – я возвращаюсь к поискам штопора. – Ну это ваше, девчачье. Я в такое не лезу.

– Говорит, на тебе большая ответственность и ты очень устаешь, – Ира подступает еще чуть ближе.

А в следующее мгновенье я ощущаю, как подушечки ее пальцев опускаются мне на плечо и невесомо сбегают вниз, до самого края закатанной до локтя рубашки.

– Говорит, что в постели тоже не все гладко…

– Я считаю, это не твое дело, Ир, – обрываю, нахмурившись.

– Ты не подумай ничего такого, Давид, я же как лучше хочу, – ничуть не обидевшись, продолжает она.

Ее вторая ладонь опускается мне на спину и начинает ласково поглаживать пространство меж лопаток.

– Ты ведь муж моей лучшей подруги, мне небезразлично ваше благополучие. Может, тебе к массажисту сходить? У меня есть один знакомый. Его руки – это просто дар божий. Мигом снимают стресс и усталость.

Стоим на месте. Ира гладит меня по спине, а я буравлю столешницу невидящим взором. Наверное, это неправильно, но мне приятны ее прикосновения. Такие нежные, теплые, участливые…

– Я подумываю, – выныриваю из оцепенения и отступаю на шаг. – Возможно, массаж и впрямь не такая уж плохая идея.

– А я что говорю? – Ира улыбается. – Массаж – это лучшее лекарство для души и тела.

Мы снова переплетаемся взглядами. И на этот раз в ее ярко-голубых глазах мне мерещится то, чего я не замечал прежде.

Симпатия? Влечение? Восторг?

Да ну, чушь собачья. Меркулова – институтская подруга моей жены. У нее и в мыслях не может быть этого. Она любит Марину и желает ей только лучшего. Так что, вероятнее всего, ее и разговоры про мою усталость и массаж – просто добрый дружеский совет. Не более того.

– Да где этот чертов штопор? – я начинаю злиться, по второму кругу заглядывая во все выдвижные ящики.

– Он тут, – Ира опускает руку в корзинку, которая все это время была перед моими глазами, и извлекает оттуда пресловутую открывашку.

– Да уж, я совсем ослеп, – соглашаюсь я, протягивая руку за штопором.

Намереваюсь забрать его у Иры, но в последний момент она прячет его спину.

– Сначала пообещай мне кое-что, – произносит вдруг.

– Что именно? – я изрядно озадачен ее странным поведением.

– Пообещай, что, если однажды тебе будет плохо и захочется с кем-то поговорить, ты позвонишь мне.

– С какой стати мне тебе звонить?

– С такой, что мы с тобой тоже друзья, – Ира магнетично хлопает длинными темными ресницами. – Больше десяти лет как-никак знакомы.

– Неужели так долго? – ухмыляюсь.

– Угу, – кивает. – Ну так что, позвонишь?

– Ладно, позвоню, – сдаюсь я, решив не раздувать из мухи слона. – Отдашь штопор?

– Держи, – она вкладывает прохладный металл в мою раскрытую ладонь. – И помни, что женщина-друг в каком-то смысле даже лучше друга-мужчины.

– Это еще почему? – игра, которую она затеяла, меня забавит.

– Потому что я разбираюсь в женской психологии и могу дать дельный совет.

Что ж, а это заявление не лишено смысла.

– Заметано, – посмеиваюсь. – Если нужен будет рассудочный дружеский совет, ты первая в списке.

– Приятно хоть в чем-то быть для тебя первой, – шутливо бросает она.

А затем разворачивается на сто восемьдесят градусов и, грациозно покачивая покатыми бедрами, уходит.

Глава 4. Отличия мужчины от мальчика.

Давид

Прошлое.

– Как это ты не сможешь поехать на свадьбу к Рощиным?! – гневно восклицает жена. – Я же за два месяца тебя предупреждала!

– Так бывает, Марин, – устало тру виски. – Планы меняются.

– Но не в последний же момент?!

– Ну что я могу сделать, если премьеру фильма сместили аж на три недели?! Мы выходим в прокат раньше, а значит, работа, которую я планировал сделать в следующем месяце, нужно сделать сейчас!

– Работа, работа… Она для тебя всегда на первом месте, не так ли? – уличительно пуляет Марина.

– Нет, не так! – рявкаю. – Ты знаешь, что все свободное время я уделяю семье, но иногда ради успеха приходится чем-то жертвовать.

– В последние время ты просто одержим успехом, Давид!

– А ты нет?! Хочешь сказать, ты бы любила меня нищего и голозадого? – с вызовом.

– Я и любила тебя таким! А ты забыл об этом!

– Ошибаешься, милая. Я все прекрасно помню.

Да-да, помню. И то, как мне приходилось изощряться, дабы заполучить внимание главной институтской красавицы. И то, как ее достопочтенная высокородная семья раз за разом отвергала меня, парня без роду и племени. И то, сколько усилий я приложил, лишь бы заполучить ее руку и сердце. И обещание, данное ее отцу, о том, что рано или поздно я буду соответствовать.

И вот этот день настал. Я успешный продюсер. У меня есть деньги, награды, общественное признание. Я наконец соответствую. Вот только этого, черт подери, все равно мало! Мной все равно не довольны!

– Рощины – близкие родственники моей семьи, – не унимается Марина. – Мы обязаны присутствовать на свадьбе их детей!

– Кому обязаны? Чем? – вскипаю я. – Ты сама-то себя слышишь?!

– Я-то себя слышу, а ты себя!? – орет Марина.

Снова и снова. Скандалы, крики, упреки. Неужели это никогда не закончится? Неужели это есть реальная семейная жизнь?

Не в силах больше слушать ее визги вылетаю из комнаты и, сбежав вниз по лестнице, выхожу на улицу. Адски хочется курить. Хоть я и обещал себе завязать с этой отстойной привычкой.

Подхожу к беседке и, вытащив из-под скамейки заначку, чиркаю зажигалкой. Блаженно затягиваюсь никотином, выпуская в вечерний воздух сизое облачко дыма.

Мне хреново, но в последнее время это мое перманентное состояние. Даже не помню, когда я последний раз от души смеялся.

– Курение убивает, Давид, – из зарослей туи показывается мой «обожаемый» тесть.

– Знаю, Владимир Палыч, – киваю, – на коробке об этом написано.

– А ты все ерничаешь, да? – он становится рядом и окидывает меня снисходительным взглядом.

Тесть ниже меня на целую голову. Но при этом каким-то чудом умудряется смотреть свысока.

– Веселюсь как могу, – пожимаю плечами.

– А всем остальным сейчас не до веселья, – хмуро подмечает он.

Я знаю, к чему он ведет, поэтому предпочитаю проигнорировать его реплику. Задолбало, понимаете? Вечно оправдываться, угождать, лебезить. Я уже все объяснил своей жене. А он как-нибудь и без объяснений перебьется.

Раньше, по молодости, когда мы с Мариной только начали жить вместе, я жаждал сыскать одобрения Владимира Павловича. Говорил то, что он хотел слышать. Молчал, когда это было нужно. Делал то, что не соответствовало моим истинным желаниям.

Но в какой-то момент мне надоело притворяться. Тем более, что, как бы я ни старался, Владимиру Павловичу невозможно было угодить. Он всегда был недоволен. Всегда был убежден, что его ненаглядная Мариночка достойна большего.

– Нехорошо подводить людей в последний момент, – говорит тесть.

– До свадьбы еще несколько дней. Молодожены вполне успеют скорректировать меню.

– Дело не в меню, Давид. Дело в родственных отношениях. Отказываясь от приглашения на свадьбу, ты портишь их.

– У меня нет выбора, Владимир Палыч, – затягиваюсь сигаретой. – Взятые обязательства не позволяют мне покинуть город на три дня. Уж извините.

– Я-то извиню. А Марина?

– С Мариной я уже обо всем договорился.

– Договорился? Ты так думаешь? – в его голосе явственно проступает насмешка.

Черта с два! Он издевается надо мной?!

– Да, я так думаю, – чеканю чуть ли не по слогам. – Я ведь уже сказал.

– Марина сейчас вся в растрепанных чувствах. По-твоему, правильно, если она поедет на свадьбу в таком состоянии?

– Чего вы от меня хотите, Владимир Палыч? – я резко поворачиваюсь к нему лицом, выталкивая дым через ноздри. – Я ведь уже сказал, что не могу поехать. У меня работа. Сроки горят, понимаете? Я трудился над этим фильмом последние два года и не могу все бросить на финишной прямой. Я должен быть в офисе, со своими людьми. Свадьба ваших родственников, безусловно, очень важное событие, но я, к сожалению, не в силах на ней присутствовать ввиду объективных обстоятельств. Поэтому, пожалуйста, давайте закроем эту тему.

Тесть не спешит вступать со мной в полемику. Задумчиво смотрит вдаль, изредка щелкая языком.

– Знаешь, что отличает настоящего мужчину от мальчика? – выдает, нарушая тишину.

– Что ж… – тушу окурок в пепельнице. – Поделитесь со мной своей очередной мудростью.

– Настоящий мужчина отличается от мальчика тем, что умеет грамотно расставлять приоритеты. И в правильной системе ценностей семья всегда стоит на первом месте, а у тебя это, увы, не так.

Я молчу, не желая в сотый раз повторять одно и то же, а тесть тем временем продолжает:

– Я не виню тебя, Давид, это вполне закономерно. Ты вырос без отца, поэтому не видел перед собой правильного мужского примера. Но ты уже не юноша, верно? А значит, пора взрослеть.

– Вы все сказали? – раздраженно цежу я.

– В общем-то, да.

– Прекрасно, – прячу заначку сигарет обратно под скамейку. – В таком случае хорошего вечера, Владимир Палыч. Надеюсь, вам удастся повеселиться на свадьбе.

Если я услышу еще хоть одно нравоучение из его уст, то неминуемо взорвусь. Ведь предел моего терпения уже очень близко. Поэтому наиболее оптимальный вариант – свалить, закончив этот тупой разговор.

Глава 5. Неожиданная встреча.

Давид

Прошлое.

– Налей еще, – хриплю я, отодвигая от себя пустой стакан.

Бармен молча кивает. Достает чистый рокс, наполняет его янтарной жидкостью, добавляет туда пару кубиков льда и подталкивает ко мне.

– Спасибо. За твое здоровье.

Вы спросите: что за повод надираться в баре вечером четверга? Мой ответ таков: поводов нет. По крайней мере, таких, о которых можно было бы заявить, рассчитывая на сочувствие и понимание окружающих.

Я не болен. Мои близкие живы. Деньги льются рекой. И все же чего-то не хватает…. Чего-то важного, хрупкого, с трудом поддающегося определению.

На работе все нормально. А вот в семье… В семье вроде тоже окей, но только с большой-пребольшой натяжкой.

Мы с Мариной почти не разговариваем. Не знаю, почему… Будто бы не о чем. Хотя как не о чем, если у нас общие дети, общее прошлое и общее – хотелось бы в это верить – будущее?

Я не идеалист. Прекрасно понимаю, что в любом браке случаются кризисы, но этот, по-моему, затянулся.

Может, у нее кто-то есть? Ну, в смысле ухажер или любовник. Я доверю жене, однако порой нет-нет да проскальзывают подобные мысли. Я чувствую, что она охладела. Да и я сам как будто остыл. Хотя объективных причин для этого не вижу.

Она все так же. Красивая, умная, эффектная, умеющая производить впечатление на всех и вся. Я вроде тоже не сильно изменился. Так в чем же, черт подери, дело? Почему двое любящих друг друга людей вдруг потеряли точку опоры?

– Давид! Это ты? – слышу женский оклик.

Поерзав на стуле, оглядываюсь.

Это Ира. Ира Меркулова. Вся при параде: в роскошном красном платье и на высоченных каблуках.

– Привет, – улыбаюсь. – А ты чего здесь?

– Пришла пропустить пару стаканчиков после неудачного свидания, – она забирается на соседний стул. – А ты чем оправдаешь свое пьянство в будний день?

– Я творческий человек. Мне можно, – отшучиваюсь.

– Ты бизнесмен, Назаров, – усмехается она. – И к творчеству имеешь весьма опосредованное отношение.

– Пусть так, – пожимаю плечами. – Но кто мне запретит?

Мы обмениваемся понимающими улыбками, а затем Ира направляет взгляд на бармена и уверенно произносит:

– Клубничную Маргариту, пожалуйста.

– Так что такого ужасного случилось на твоем свидании? – интересуюсь я, отпив из своего стакана.

– Я сделала укладку, маникюр, надела лучшее свое платье, а он пришел в ресторан в растянутых трениках, – вздыхает Ира.

– Зато удобно, – хмыкаю.

– И с гвоздикой, – продолжает с кислым лицом. – С одной.

Мне становится смешно. Я просто представил себе эту парочку: шикарная Ирина и чувах в трениках с оттопыренными коленками. Ну умора же.

– Вот ты смеешься, а мне хоть плачь, – Меркулова грустно оттрюнивает губу. – Нормальных мужиков вообще нет! Остались одни извращенцы и уроды!

– Не отчаивайся, – сочувственно похлопываю ее по плечу. – Рано или поздно ты встретишь своего мужчину.

– Лучше бы это произошло побыстрее. Мне ведь уже тридцать шесть.

– Да брось, ты прекрасно выглядишь. Многие мужчины жизнь отдали бы за роман с такой женщиной, как ты.

– Спасибо, Давид. Ты всегда умеешь подобрать правильные слова.

Минуты плавно перетекают в часы, а мы с Ирой все потягиваем выпивку и болтаем о всякой ерунде. То ли из-за алкоголя, то ли из-за ее дружеского участия на душе становится легче, и я не замечаю, как стрелка часов переваливает за полночь.

– Черт, уже поздно, – вздыхаю я. – Пора заказывать такси.

Встаю на ноги и вдруг понимаю, что охмелел гораздо сильнее, чем думал. Меня слегка ведет в сторону, а картинка перед глазами пляшет.

– Воу, осторожней, – Ира со смехом поддерживает меня под руку. – Главное – не падать.

Перебрасываясь с ней шуточками, я расплачиваюсь за напитки и выхожу на улицу. Свежий воздух изрядно бодрит, однако в голове по-прежнему стелется хмельной туман.

– Марина ничего не скажет из-за твоего амбре? – Ира шутливо толкает меня плечом.

– Скажет. Еще как.

– Да, она у нас дама строгая, – хихикает.

– Ну так и я, слава богу, не школьник.

– Глянь, это не твое такси подъехало?

Икнув, всматриваюсь вдаль:

– Мое, кажется.

– Ну так пойдем.

Меня качает из сторону в сторону, но благодаря вовремя подставленному плечу Меркуловой я добираюсь до автомобиля без происшествий. Падаю на заднее сидение и, оказавшись в тепле салона, чувствую, что у меня адски слипаются глаза.

Черт, как же хочется спать!

Ирина тем временем о чем-то воркует с водителем, затем распахивает дверь и приземляется рядом.

– Эм… Не понял, – озадаченно хмурюсь. – Это же вроде моя машина…

– Решила с тобой доехать, нам ведь по пути, – поправляет подол платья. – Ты не против?

– Без проблем, – киваю.

А затем отворачиваюсь к окну и буквально через несколько мгновений отключаюсь, проваливаясь в забытье.

В себя прихожу от того, что потоки прохладного ночного воздуха ударяют мне в лицо.

– Подъем, Назаров! Приехали! – Ира стоит у распахнутой двери и насмешливо смотрит на меня сверху вниз.

– Приехали? – сонно бурчу я. – Так, надо с водителем расплатиться…

– Я уже все оплатила, выходи, – она тянет меня за рукав. – С тебя выпивка, с меня такси.

Выбираюсь из машины и тру веки, пытаясь прийти в себя, но получается с трудом. Ира торопит меня, призывая уйти с дороги, и только сейчас до меня доходит, что я вовсе не дома.

– Где это мы? – недоуменно озираюсь по сторонам, старясь при этом не свалиться в ближайшую лужу.

– У меня дома, – огорошивает Меркулова. – Сегодня ты будешь моим гостем.

– В смысле?

– Ну я подумала, зачем тебе таким пьянющим тащиться домой? Только Маринку зря нервировать. Отоспишься, придешь в себя, а утром я тебя рассольчиком напою, и свежачком к жене поедешь.

– Думаешь? – с сомнением тяну я.

Глава 6. Утро.

Давид

Прошлое.

Пробуждаюсь от того, что кто-то ласково поглаживает мне живот, игриво закручивая полоску волос, тянущуюся от пупка вниз. Не поднимая век, улыбаюсь. Это приятно и слегка заводит.

Через мгновенье к щеке прижимаются чьи-то теплые губы, и меня обдает терпким цветочным ароматом, который мне совершенно незнаком. Он вкусный, сладкий, но…. Моя жена пахнет совершенно иначе.

А если это не она, то кто?

Резко распахиваю глаза и вздрагиваю, ужаснувшись.

Рядом со мной на кровати сидит Ира. В полупрозрачной сорочке, через которую отчетливо просматриваются ее розовые торчащие соски.

– Твою мать! Что здесь происходит?! – сиплю я, озираясь по сторонам.

– А ты не помнишь? – Меркулова невинно хлопает глазами.

Цепочка недавних событий медленно и мучительно восстанавливается в памяти. Бар, Ира после неудачного свидания, наша с ней болтовня за выпивкой, такси… А дальше провал.

Черт. Черт, черт, черт! Что же я натворил?!

Окидываю себя взглядом и болезненно морщусь. Лежу в постели чужой женщины в одних трусах.

Приплыли, блин!

– Мы ведь не?..

– А ты бы хотел? – играет бровями.

– Ир, это ни хрена не смешно, – произношу сурово.

– Да ладно, расслабься, – она улыбается, развеивая мои самые страшные опасения. – Ты на ногах еле стоял.

Фух. Слава богу.

Башка жутка трещит от похмелья, в душе разбухает гаденькое липкое чувство вины. У меня семья, дети, обязательства… А я с Ирой в баре зависаю.

Не по-мужски это, Назаров. Не по-мужски.

И какого черта, спрашивается, так надрался? Идиот, блин! Да и Ирка тоже хороша… Притащила меня к себе зачем-то. Раздела, спать уложила. А с утра каким-то неуместными ласками будит… Как это вообще понимать?

Вскакиваю с постели и суетливо начинаю одеваться. Мне неловко и… почему-то хочется помыться. Будто я в грязи извалялся.

– Давай сразу проясним, – говорю я, просовываю ноги в брюки, – я человек семейный. Жену люблю, расставаться с ней не собираюсь. Поэтому что бы ты там себе ни нафантазировала…

– Ты меня за дуру держишь, Давид? – перебивает Меркулова.

– Нет. С чего ты взяла?

– Не собираюсь я ничего рассказывать Марине, успокойся. Этот секрет только между нами.

– Да нет никакого секрета! Я просто набухался, перекантовался у тебя и уже ухожу!

– Так и скажешь Марине? – она насмешливо наклоняет голову набок.

Ее вопрос заводит меня в тупик.

– Не собираюсь я ей ничего говорить, – отвечаю раздраженно. – И тебе не советую… Ничего ведь не было!

– Ну раз не надо говорить, то, получается, секрет, – гнет свою линию.

– Называй как хочешь, мне плевать, – огрызаюсь я. – Только давай дальше без вот этого…

– Без чего? – она беззаботно покачивает ножкой.

– Без двусмысленного общения, Ира, – серьезно смотрю ей в глаза. – Мы с тобой взрослые люди и прекрасно все понимаем.

– Да чего ты так распереживался-то? Неужели это Маринка тебя так застращала?

– Перестань все время спрашивать меня про Марину! – рявкаю я, застегивая ремень. – Наш с ней брак не твоего ума дела. Так что давай закончим на этом.

– Да не кипятись ты, Давид… Я не это хотела сказать. Ну провел ты ночь у меня в квартире? Ну что в этом такого? Мы не занимались сексом, не делали ничего плохого… Чего так волноваться-то?

– Зачем ты тогда меня целовала? – я решаю устранить любое недопонимание.

– Когда? – округляет глаза.

– Только что! Ты гладила меня и целовала в щеку!

– Ну прости! Я не знала, что ты такой недотрога…

– Да не в этом дело, Ир! – меня бесит, что она упорно притворяется невинной овечкой. – Ты ведь не глупая, да? Ты не можешь не понимать, что таким своим поведением переходишь черту!

– Какую черту, Давид? – она тоже вскакивает на ноги, бурно жестикулируя. – Этой черты уже давно нет, а ты до сих пор не заметил!

– О чем ты? – судорожно застегиваю пуговицы на рубашке.

– О вашем с Мариной браке! Тебе интереснее проводить вечер со мной, болтая обо всякой всячине, чем находиться в доме со своей женой! Разве это не так, Давид?

– Нет, не так.

– Она постоянно грызет тебя, пилит. Мол, ты не такой и делаешь недостаточно… А я приму тебя любым, веришь? Потому что для меня ты идеален, Давид. Лучше тебя нет никого на свете. И я поняла это уже очень давно.

– Что?..

Ее признание шокирует меня до глубины души.

– А то ты не догадывался, – усмехается горько. – Видел же, как я на тебя смотрю…

– Ир, вы же с Мариной подруги, – говорю ошарашенно. – С институтских времен дружите…

– И что с того? – с вызовом. – Дружба дружбой, а сердцу не прикажешь.

– Это какой-то долбаный сюр… Ты ведь не всерьез, да?

Она молчит. Буравит меня печальным взглядом, в котором застыли слезы, и молчит.

Вот же чертовщина…

– Ир, не втягивай меня в это, прошу. У меня и так на работе головняк нескончаемый… И дома… В общем, извини, но нет. Меня это все не интересует. Маринка, может, и не подарок, но я ее люблю.

– Бегаешь за ней как песик, а она не ценит. Вот уже сколько лет…

– Да, ты права, я верный пес, так что…

Нужные слова на исходе. Я не знаю, что еще сказать, поэтому подхватываю пиджак и иду в прихожую. Бегло просовываю ноги в ботинки и перешагиваю порог.

Красиво закончить этот разговор все равно не получилось бы. Поэтому теперь уж есть.

Надеюсь, неприятный осадок от этой ситуации вскоре растворится и не повлечет за собой каких-то фатальных последствий.

Глава 7. Безразличие.

Давид

Прошлое.

До дома доезжаю в дурном расположении духа. Голова раскалывается, мысли путаются, а глаза зудят, будто в них песка насыпали. Я не выспался и ужасно хочу пить. А еще покоя не дает взбунтовавшаяся совесть. Грызет, зараза, изнутри. Прямо намертво вцепилась. Ни отвлечься, ни забыться не могу.

По большому счету, я не сделал ничего предосудительного. Мы с Ирой не трахались и даже не целовались. Я в этом точно уверен, потому что события прошлой ночи постепенно оживают у меня в памяти.

Я напился, она уложила меня спать, зачем-то предварительно раздев. К поведению Меркуловой, конечно, много вопросов, но ее мотивы волнуют меня далеко не в первую очередь. Гораздо больше беспокоит другое: как отреагирует на мое ночное отсутствие Марина? Я ведь ее даже не предупредил…

Пропущенных на телефоне нет, но это, скорее всего, потому, что она обиделась. Сидит, поди, вся злая и гадает, где я и с кем. Неприятно, черт подери.

Таксист притормаживает у ворот моего дома и, расплатившись с ним, я выхожу наружу. Миную ухоженную лужайку, поднимаюсь по лестнице и распахиваю дверь.

Внутри, как всегда, царит атмосфера уюта. Пахнет чистящими средствами, Маринкиными духами и немного выпечкой. Наша домработница иногда печет пироги, и, похоже, сегодня именно такой день.

Как только я разуваюсь, ко мне подлетают дети. Анька и Макс – мои любимые малыши. Хотя, строго говоря, они не такие уж и маленькие. Сын – уже подросток, а дочь во втором классе учится. Даже не верится, что время бежит так быстро.

Макс увлеченно рассказывает мне про какую-то новую компьютерную игру, но я слушаю его вполуха – взглядом ищу жену. Но ее нигде не видно.

– Мама дома? – спрашиваю я, перебив сына.

– Да, она у себя, наверху, – кивает. – Так вот, эти монстры…

Он вновь пускается в рассказ о виртуальных чудовищах, но я кладу руку ему на плечо и, заглянув в глаза, говорю:

– Сын, давай чуть позже это обсудим, ладно? Сейчас я хочу пообщаться с мамой.

– Ладно, – соглашается, все мгновенно поняв.

Он у меня взрослый, смышленый. Ему практически не требуется повторять дважды.

Поднимаюсь на второй этаж и захожу в нашу с Мариной спальню. Судя по звукам, она копошится где-то в гардеробной.

– А, вот и ты, – бросив на меня косой взгляд, роняет суетящаяся жена. – У меня встреча с заказчиком через час, а я не могу найти свой пиджак от Валентино. Тот фиолетовый, помнишь?

– Кажется, ты отдала его в химчистку, – отзываюсь я.

Ну надо же. Никаких упреков, скандалов и даже банального вопроса: «Где ты был?» Это какая-то хитросплетенная игра, которую я не понимаю, или Марина действительно не придала значения моему отсутствию?

– Точно! – супруга легонько ударяет себя по лбу. – И как я могла забыть? Все время что-то из головы вылетает… Может, мне стоит таблетки для памяти пропить? – говоря это, она непрерывно копошится в ящиках.

– Не знаю, возможно. Проконсультируйся с врачом.

И все же это, похоже, не игра. Ее правда не интересует, где я провел ночь.

– До врача еще дойти нужно, – усмехается. – А у меня дел невпроворот. Ты, кстати, вы курсе, что Максиму досталась роль принца в школьном спектакле? Он жутко этим горд.

– Да, он рассказал мне об этом в пятницу, – киваю, наблюдая за ее сборами.

Марина – очень красивая женщина. Всегда была и, наверное, всегда будет.

Я до сих пор помню свои эмоции, когда впервые ее увидел. Восторг, восхищение, трепет. На ней еще был милый красный беретик, как у француженки, и серьги в виде вишенок. Я тогда сразу решил, что эта классная девчонка непременно будет моей. Так оно в итоге и вышло.

Вот только печально, что классная девчонка больше не смотрит мне в глаза. Ее гораздо больше волнует содержимое шкафа, чем муж, который не ночевал дома…

Я приближаюсь к жене и, обняв ее сзади, утыкаюсь носом в ее мягкие шелковистые волосы. Вдыхаю ее аромат, наслаждаюсь теплом ее кожи. Марина хихикает, поводит плечом, а затем аккуратно от меня отстраняется, аргументировав это тем, что она опаздывает на важную встречу.

В сущности, мелочь, а почему-то ранит. Не смертельно, нет… Едва-едва. Маленькими ядовитыми крючочками цепляет душу.

Мы с Мариной женаты уже больше десяти лет, и за все эти годы было всякое. И ссоры, и непонимание, и обиды, и даже битье посуды. Но вот безразличия никогда не было. По крайней мере, до сих пор.

И знаете, что самое пугающее? Что ее равнодушие не преувеличенное, не демонстративное, не призванное меня наказать. Она абсолютно органична и естественна в своей суете и в своем нежелании меня замечать.

– А ты опять на работе задержался, да? – спрашивает она, застегивая пуговицы на блузке. – Поэтому в офисе ночевал?

Жена подкидывает мне готовый ответ, в который она стопроцентно поверит, и я, не будь дураком, подхватываю его:

– Да, работы очень много, – почесываю висок. – Засиделся допоздна.

– Ясно, – проходя мимо, она бегло клюет меня в щеку. – Ладно, я побежала. Не забудь, что сегодня к четырем часам Аню нужно отвезти на день рождения к подруге.

– Да-да, помню.

– Ну пока.

Жена покидает комнату, а я остаюсь один. В тишине и с горьким привкусом разочарования на языке.

Подсунув под голову подушку, ложусь на кровать и вдруг чувствую странный дискомфорт в области паха. Что-то вроде покалывания где-то внутри… Я и прежде ощущал нечто похожее, но как-то не придавал этому особого значения. Однако сейчас дискомфорт довольно силен и даже напоминает боль. Он то нарастает, то отпускает, но при этом никогда не проходит до конца.

Я так замотался по работе, что уже несколько лет не посещал врачей. И, судя по всему, настал момент это исправить.

Глава 8. Плохие вести.

Давид

Настоящее.

– Проект, конечно, неплохой, – со скепсисом произносит Белогорский. – Но вот захотят ли наши инвесторы вложить в него свои денежки – большой вопрос…

– Андрей Дмитриевич, что вас смущает? – спрашиваю, взглянув ему прямо в глаза.

– Мне нравится ваш подход. Нравится команда, которую вы собрали. Но вот сам сценарий… У меня есть некоторые опасения на его счет.

– Отчего же? Любовные драмы прекрасно продаются, вы и сами это знаете.

– Да, однако важен подтекст. Учитывая текущую политическую ситуацию, поведение героя несколько неодназначно, вы не находите?

– Вы хотите видеть пропаганду? – поняв, к чему он клонит, устало потираю висок.

– Не открытую, боже упаси, – открещивается. – Но все же было бы здорово добавить в сюжет чуть больше традиционных ценностей.

Вздыхаю, отпивая эспрессо. Извечный конфликт политики и творчества. За столько лет в киноиндустрии я бы уже должен к такому привыкнуть, не так ли?

– Если я это сделаю, картина получит финансирование? – помолчав, осведомляюсь я.

– С высокой долей вероятности, но обещать, сами понимаете, ничего не могу.

– Андрей Дмитриевич, – снова фокусирую взгляд на его полном лице, – мы ведь с вами не первый день знакомы.

– Верно, Давид Георгиевич, – отвечает наклоном головы.

– Вы меня знаете, я не обижу и не забуду. Ваша, так сказать, выгода обязательно будет при вас.

– Бросьте, не сводите все в финансовую плоскость, – разыгрывает святую невинность, а у самого при этом глазки хищно блестят. – Я ведь тоже работник культуры. Тоже радею за достойные проекты.

– В таком случае я могу считать, что мы договорились?

– Перепишите образ главного героя, Давид Георгиевич, – упорно тянет свою линию, – а там – посмотрит.

Вот же хитрый жук! Гнется, но не ломается.

Телефон, лежащий на столешнице, вибрирует. Решив, что этому разговору не повредит небольшая пауза, беру гаджет в руки и, извинившись, выхожу из-за стола.

– Алло.

– Добрый день! Это муж Марины Назаровой? – произносит женский голос на том конце провода.

– Да, это я. В чем дело?

– Дело в том, что ваша супруга попала в ДТП.

По телу пробегается волна жара. Сердце спотыкается и пропускает удар.

– С ней все в порядке? – судорожно сжимаю пальцами корпус телефона.

– Не совсем. У нее сотрясение мозга, множественные ушибы и перелом руки.

Господи…

– Она в сознании?

– Да, но пока неважно себя чувствует.

– В какой она больнице?

– В семнадцатой, в отделении травматологии.

– Хорошо, я сейчас в Санкт-Петербурге, но скоро выезжаю, – собираюсь сбросить вызов, но вовремя спохватываюсь и добавляю. – Ей что-то нужно?

– Да, гигиенические принадлежности и сменная одежда. В общем, все, что может пригодиться в больнице.

– Понял. Все будет.

Прячу мобильник в карман и возвращаюсь к Белогорскому.

– Андрей Дмитриевич, вынужден вас оставить.

– Отчего же? – на его лице проступает изумление. – Мы ведь еще не договорили... А как же сериал, который вы хотели снимать в будущем году?

– Обсудим потом. Неотложные семейные обстоятельства.

Белогорский говорит что-то еще, но я больше его не слушаю. Срываюсь с места и мчу прочь. Когда в жизни случаются вот такие вот потрясения, работа резко уходит на второй план, а все, что казалось архиважным, вдруг меркнет и становится незначительным.

На кой черт мне деньги и карьерные достижения, если Марины не будет рядом?..

Нет, нельзя. Нельзя даже допускать таких мыслей! Надо гнать их взашей.

С Маринкой все будет хорошо. Она выздоровеет, поправится, и все у нас будет… Черт, может, не по-прежнему, а хотя бы чуточку лучше? Потому что, говоря откровенно, в последнее время наш брак трещит по швам. То она скандалит и обвиняет в изменах, то кричит про развод, то вдруг покрывается корочкой льда и делает вид, что меня не существует.

Я порядком задолбался. И порой меня действительно посещают мысли о том, что порознь нам будет лучше, чем вместе.

Да, звучит грустно, но так бывает. Любовь проходит. Чувства истончаются. И то, что раньше приносило радость, приносит исключительно разочарование, раздражение и злость…

Я любил Марину. И, наверное, до сих пор люблю. Но с недавних пор у нас нет совершенно ничего общего. Она будто стала чужой. Холодная, вечно недовольная женщина, которая замечает собственного мужа только тогда, когда он ее бесит.

Как мы превратились в одну из тех пар, которая вечно грызется? Вопрос, разумеется, риторический. Ибо ни один несчастный в браке человек не сможет точно и конкретно сформулировать, как он к этому пришел.

Женятся-то все по любви. А разводятся злейшими врагами.

Через четыре часа пребываю в Москву и, взяв такси, сразу же направляюсь в больницу. Вещи завезу ей позже. Для начала нужно убедиться, что ее жизни ничего не угрожает.

По дороге звоню няне и прошу ее присмотреть за детьми. По-хорошему, надо бы еще связаться с тещей и сообщить ей о случившейся с Мариной беде, но в груди отчего-то вибрирует протест. Она непременно расскажет все тестю, а там такое начнется… Мама не горюй. Позвонит мне и снова заведет свою шарманку. Мол, почему не уберег? Почему не был рядом c Мариной? Неужели для тебя семья не на первом месте?

Я сыт его нравоучениями по горло. Поэтому хочу оттянуть момент неизбежного нервяка хотя бы на пару-тройку часов.

Глава 9. Моя, но чужая.

Давид

Когда я пребываю в больницу, мне вручают бахилы, белый халат и сообщают, что Марина Владимировна пока спит, так что мне лучше пока ее не тревожить. Я интересуюсь возможностью пообщаться с ее лечащим врачом, и мне отвечают, что доктор скоро ко мне выйдет.

Опускаюсь в пластиковое больничное кресло и, запустив пальцы в волосы, сжимаю их у корней. В критических ситуациях я предпочитаю двигаться, а не сидеть на месте, но сейчас ситуация, увы, против меня.

Приходится усмирять нервы дыханием и самовнушением.

– Господин Назаров? – надо мной раздается мужской голос.

Вскидываю голову и, поднявшись на ноги, жму руку врачу:

– Как моя жена?

– Ее состояние стабильно. Но мы все равно понаблюдаем за ней пару-тройку дней.

– Как это произошло?

– ДТП, – он поправляет очки на переносице. – Вашу супругу сбила машина. Она переходила дорогу в неположенном месте.

– Так, значит, у нее сотрясение? И перелом? Мне по телефону сказали…

– Да, сотрясение средней степени тяжести и перелом предплечья, – кивает врач. – Но вы можете быть спокойны: плод, к счастью, не пострадал.

Я заторможенно моргаю, пытаясь уловить смысл его последней реплики.

– Какой еще плод? – переспрашиваю недоуменно.

– Ребенок, – поясняет, листая какие-то бумажки. – С ним все в порядке.

Я молчу, ни хрена не догоняя. Какой к черту ребенок? О чем он говорит?

Врач перестает листать бумажки и направляет на меня настороженный взгляд. Коротко выдыхает и, на мгновенье прикрыв веки, качает головой:

– Так вы, значит, не в курсе, что ваша супруга беременна?

Короткое замыкание.

Вспышка.

Пожар, огненными языками опаляющий грудь.

– Беременна? – переспрашиваю хрипло, хотя прекрасно его расслышал. – Нет, я об этом не знал…

– Срок еще совсем маленький, – пытается успокоить. – Должно быть, она как раз собиралась сообщить вам радостную новость. В ее сумочке были обнаружены медицинские документы.

Ох-ре-неть. Марина беременна. Третьим. Неужели я снова стану отцом?

Эта мысль никак не укладывается у меня в голове. Еще вчера я всерьез раздумывал о разводе, а сегодня на меня сваливаются такие новости. Интересно, Марина давно знает о своем положении? И собиралась ли она вообще хоть что-то мне рассказывать?..

– Спасибо, док, – отзываюсь я, с трудом ворочая языком. – Когда я могу увидеть жену?

– Пройти к ней в палату вы можете хоть сейчас. Но если она спит, лучше ее не будите. Дождитесь, пока сама проснется.

– Хорошо, – киваю я, все еще пребывая в глубочайшем шоке.

Он называет мне номер палаты и скрывается в ординаторской, а я, с трудом передвигая ватными ногами, устремляюсь вдоль по коридору.

Понять не могу, что чувствую. Радость? Наверное. Но тут точно не только она… Недоумение? Пожалуй. Наши с Мариной отношения переживают серьезный кризис – и вдруг ребенок.

Черт! Это слишком неожиданно!

Толкнув дверь палаты, захожу внутрь. Марина лежит на койке с закрытыми глазами. Бледная, изможденная, с широкой бинтовой лентой, оплетающей голову. Ее левая рука закатана в гипс, а грудная клетка мерно вздымается.

Приблизившись, несколько минут пристально изучаю ее лицо взглядом. Пухлые губы, раскосые брови, тонкий нос с небольшой горбинкой…

Помнится, именно в эту горбинку я в свое время без памяти влюбился. А Марина все ругала ее. Мол, мне не идет, она меня портит… Даже ринопластику делать хотела, но я отговорил. Сказал, что это часть ее индивидуальности.

Так странно. Порой людей что-то раздражает в своей внешности, но именно этот изъян может стать достоинством в глазах любящего человека.

Опускаюсь на стул, стоящий у окна, и под моим весом он натужно скрипит. Очевидно, этот звук будит Марину, и ее веки распахиваются.

Какое-то время она смотрит на меня в упор, не выражая абсолютно никаких эмоций. Я уже начинаю опасаться, что ее вдруг настигла амнезия (такое иногда бывает при сотрясениях), однако в следующее мгновенье жена размыкает губы и сипло произносит:

– Давид?

– Да, Марин, я здесь, – подрываюсь к ней, вставая со стула. – Все хорошо.

Пробую взять жену за здоровую руку, но она выдергивает свои пальцы из моих. Так, будто не хочет, чтобы я ее трогал. Будто ей противны мои прикосновения…

Сглатываю и, поджав губы, делаю шаг назад.

– Как твое самочувствие? – интересуюсь куда более нейтрально.

– Что произошло? – кажется, она силится восстановить цепочку недавних событий в памяти.

– Ты угодила под машину, – отвечаю. – Сейчас ты в больнице, и твоей жизни ничего не угрожает.

– Да, я помню это… Тот автомобиль выскочил из ниоткуда…

Я молчу, слушая ее слегка учащенное дыхание. И это все? Больше она ничего не хочет сказать?

Я понимаю, она травмирована и пребывает в шоке, но все же есть вещи, которые нам стоит обсудить. Немедленно.

– Дети с няней? – спрашивает, понемногу приходя в себя.

– Да.

– А мои родители? Ты сообщил, где я?

– Пока не успел.

– Им надо сказать…

– Я позвоню им в ближайшее время.

Снова воцаряется пауза. Я буравлю Марину немигающим взглядом, а она бегает глазами по палате.

– Мне нужно поговорить с лечащим врачом, – говорит вдруг.

– Зачем? – сужаю веки.

– Затем, что… Просто нужно, и все. Позови его, пожалуйста.

Почесываю мочку уха. Дергаю челюстью. Почему я ощущаю себя так, будто веду сложный судебный допрос, а не общаюсь с собственной женой?

– Я говорил с врачом. С ребенком все в порядке, – роняю я. – Если ты об этом хотела его спросить.

Глава 10. Ложь

Марина

Молчание затягивается. Мысли хаотично мечутся в гудящей голове, а язык безвольно прилип к небу. Даже вдох сделать трудно, не то что говорить. Кажется, будто в груди огромный воздушный ком застярял.

Так, значит, Давид знает про ребенка? Наверное, врач ему сообщил…

Что ж, это даже к лучшему. Не придется юлить и подбирать правильные слова.

– Почему не сказала? – обвинительно пуляет Давид, потирая отросшую щетину.

– О чем?

– О том, что беременна.

Выталкиваю воздух из легких. Прокашливаюсь. Очевидно, что я нахожусь под действием седативных препаратов, но соображаю, несмотря на это, довольно трезво.

Просто этот разговор… Не так я себе его представляла. Не при таких обстоятельствах…

Но теперь уж есть как есть.

– Я сама узнала лишь накануне, – отвечаю как можно спокойней.

– О таких вещах нужно сообщать сразу, – раздраженно.

– Ну, допустим, сообщила бы. И что бы это изменило?

– В смысле, Марин? – хмурится. – Это наш с тобой ребенок. Почему ты так об этом говоришь?

– Как так?

– С пренебрежением.

Отвожу взгляд к окну. Знал бы он, что мне все известно – про него, про Иру, про их роман – наверняка не выступал бы сейчас так яро. Вел бы себя иначе. Гораздо более сдержанно. Может, даже виновато.

Хотя… Зная Давида, я ни за что не поверю, что он испытывает вину. Мой супруг – довольно хладнокровный и совсем не глупый человек. Вряд ли его интрижка с Меркуловой была необузданным импульсом. Он все продумал и просчитал. Это был его осознанный выбор.

И в этот раз он выбрал не меня.

– Я все знаю, – выдаю наконец. – Незадолго до аварии я общалось с Ирой.

Лицо Назарова ничего не выражает. По нему вообще не понятно, что он чувствует и какие мысли роятся у него в голове.

– И?

– Что и?! – огрызаюсь. – Она рассказала про ваш роман! Про то, что трусы, которые я обнаружила у тебя в машине, принадлежат ей!

Давид стремительно бледнеет. Я прямо вижу, как кровь отливает от его лица, обнажая истинные эмоции: страх, недоумение, гнев…

Его вышедшая из-под контроля мимика – лучшее доказательство того, что Ира не солгала. И глядя на мужа, чье лицо скривилось в раздраженной гримасе, я делаю неутешительный вывод: виновен.

– Это какой-то абсурд, Марин, – он запускает пятерню в волосы. – Я никогда не изменял тебе. Никогда не спал с ней!

Разочарование достигает пика. Я не думала, что Давид Назаров – мужчина, которого я любила и которым искренне восхищалась – опустится до откровенной лжи. Что на фоне неопровержимых доказательств он все равно будет цепляться за свое вранье как за спасательный круг и цинично водить меня за нос.

Как это низко. Как же подло, черт возьми!

Ну изменил, нагрешил, полюбил другую! С кем не бывает, в конце концов? Ну приди ты к жене, ну признайся во всем честно! Мол, извини, дорогая, я тебя больше не люблю. К чему эти интриги, увертки, отрицание очевидного?

Это так обесценивает… И так ранит.

Отворачиваюсь к стене и с ужасом понимаю, что на глаза наворачиваются предательские слезы. Я не хочу плакать! Совсем не хочу! Потому что не собираюсь оплакивать человека, который вытер об меня ноги, предал, втоптал в грязь долгие годы брака!

К черту тебя, Назаров! Ты не заслуживаешь моих слез!

Но они все равно тонкими струйками сбегают у меня по щекам…

– Марин! – Давид подступает ближе. – Ну неужели ты веришь ей? Ей, а не мне?!

– Я видела все своими глазами, – по-прежнему гипнотизирую взглядом стену.

– Ну что ты видела? Что? Трусы эти треклятые?! – по голосу слышу, что заводится. – Да она подсунула их мне! Забралась в тачку и подсунула…

– Замолчи! – не выдерживаю. – Закрой рот, Давид! Я по горло сыта твоей ложью!

Поворачиваюсь к нему лицом. Он напряжен. Брови сведены к переносице. Желваки на скулах туда-сюда гуляют.

– Я тебе еще раз повторяю, – цедит упрямо. – Это провокация. Намеренная провокация с ее стороны…

– А фотография, где ты спишь в ее постели, тоже провокация? – выпаливаю с вызовом.

– Что?..

– Что слышал! Ты спал у нее дома? Проводил ночь в ее кровати?

Он молчит. Играет челюстью и молчит, мерзавец!

– Ну же! – восклицаю. – Отвечай!

– Да, – выдыхает наконец. – Ночевал. Но это случилось лишь однажды, и между нами ничего не было…

С меня довольно. Я больше не могу слушать этот бред. То, как он уворачивается, пытаясь выдумать новую ложь… Нет, это выше моих сил, честное слово. Это натуральный плевок в душу!

– Уходи, Давид, – произношу устало. – Мне надо побыть одной.

– Марин, послушай…

– Просто уходи, – чеканю по слогам. – Я больше не хочу с тобой разговаривать.

– Нет, ты выслушаешь меня, – настаивает со злой решимостью, – потому что выводы, которые ты сделала, в корне неверные!

Он продолжает что-то говорить. Про него, про Иру, про ее корыстные умыслы… А мне так тошно делается, так паршиво… По пищеводу поднимается тошнота, а виски схватываются сильным болевым спазмом.

Больше ни секунды его присутствия вынести не смогу.

Не-на-ви-жу. Всей душой ненавижу.

– Помогите! – громко выкрикиваю я, понимая, что это единственный способ его заткнуть.

– Марин, ты чего? – Давид пораженно замирает.

– Уходи или тебя выставят вон силой, – цежу с угрозой. – Я видеть тебя не могу.

Назаров стискивает зубы. Замечаю венку, вздувшуюся у него на лбу. Он зол, очень зол. Но я надеюсь, что у него хватит мудрости оставить меня в покое. По крайней мере, сейчас.

– Ладно, – выпускает воздух из легких и глухо матерится. – Я уйду. Но не думай, что мы на этом закончили.

И в следующий миг слуха касается звук хлопнувшей двери.

Глава 11. С мамой все будет в порядке.

Давид

В итоге детей из школы забираю сам. Вкратце обрисовываю им ситуацию, произошедшую с их мамой, и ловлю выражение ужаса на вытянувшихся лицах.

– Бедная мамочка! – всхлипывает Аня. – Я хочу ее увидеть!

– Завтра с утра я вас к ней отвезу, – обещаю я.

– Почему только завтра? – спрашивает сын.

– Потому что сегодня маме надо отдыхать. Она очень устала.

Молчание. Влажные взгляды, направленные в окно. Наверное, надо было как-то завуалировать информацию, смягчить ее, но я так, увы, не умею. Это Марина у нас мастер такта и витиеватых речей, а я предпочитаю называть вещи своими именами. Возможно, это не совсем педагогично, но, по крайне мере, честно. А я привык быть честным с детьми.

– Но она ведь поправится, да? – с надеждой в голосе тянет Максим.

– Конечно, поправится. В ее случае все травмы прекрасно лечатся.

Вижу, что дети выдыхают. Я их успокоил, хоть и не до конца. Думаю, после общения с Мариной им станет еще легче. Они поговорят с ней и убедятся, что жизни мамы ничего не угрожает.

Приезжаем домой. С порога даю указание домработнице накормить детей ужином, а сам тем временем поднимаюсь на второй этаж, в нашу с Мариной спальню. Достаю с верхней полки шкафа большую спортивную сумку и принимаюсь складывать туда ее вещи. Из того списка, что дала мне медсестра. Халат, тапочки, расческа для волос, зубная щетка – в общем, все, что может пригодиться супруге в дни пребывания в больнице.

Собрав сумку, вызываю водителя, услугами которого иногда пользуюсь, и прошу его отвезти вещи в больницу к Марине.

Сам ехать не хочу. Слишком зол и расстроен.

Наш сегодняшний разговор прошел из рук вон плохо. Она опять обвиняла, а я пытался обороняться. Отвратительное действо. Никогда не думал, что мой брак превратится в поле боя, но, по иронии судьбы, именно так оно и вышло. Мы с Мариной как враги – кусаемся, рычим друг на друга… Даже поговорить нормально не можем.

Не выношу, когда мне делают мозги. Вот прям хронически не перевариваю.

Водитель приезжает примерно через полчаса и, передав ему сумку, я возвращаюсь в дом. Запираюсь у себя в кабинете и, достав из кармана брюк мобильник, набираю номер тестя. Дальше откладывать диалог с ним попросту невозможно. Если не позвоню сегодня, он мне всю плешь проест.

– Алло, – отвечает после второго гудка.

– Добрый вечер, Владимир Павлович.

– Добрый, Давид. Как дела? Какие новости?

– Новости, скорее, трагичные. Марина в аварию попала.

Пауза длиною в пять секунд, а потом требовательное:

– Что с ней?

– В целом, все не так страшно. Перелом руки и сотрясение мозга. Но в остальном она в порядке.

– Это, по-твоему, не так страшно?! – повышает голос.

В нем явственно звучит паника.

– Я имел в виду, что не произошло ничего непоправимого. Врачи дают хорошие прогнозы.

– В какой она больнице? – рявкает тесть.

– В семнадцатой.

– Семнадцатая – это паршивая больница! Марину надо перевести!

Выпускаю воздух через ноздри. Это стандартная реакция Владимира Павловича. Я и не ожидал от него ничего иного.

– Я сегодня был там, – говорю спокойно. – Нормальная больница. Врач адекватный и компетентный. У Марины отдельная палата.

– И что с того, что у нее отдельная палата?! Это еще ни о чем не говорит! Я сейчас позвоню своим людям и договорюсь, чтобы Марину перевели в шестую. У меня там знакомые медики и…

– В этом нет нужды, Владимир Павлович, – перебиваю негромко, но твердо. – Марина останется в семнадцатой.

– Это еще почему?!

– В первую очередь Марине сейчас нужен покой. А перемещение из больницы в больницу станет для нее новым стрессом.

– Да кто такой, чтобы это решать?!

Охренеть. Он реально не понимает?

– Я ее муж, Владимир Павлович.

– Ну а я ее отец, и…

– Владимир Павлович, – цежу я, изо всех сил удерживая самообладание, – не обостряйте. Дело уже к вечеру. Марине нужно отдыхать. Завтра утром мы с детьми поедем к ней, пообщаемся. И если она захочет сменить больницу, то мы это сделаем.

Молчит. Ничего не говорит. Но я все равно слышу недовольство, сочащееся из трубки.

– Ладно, – вздыхает наконец. – Но мы тоже хотим ее повидать.

– Хорошо. Я уточню время посещений и дам вам знать, когда вы можете подъехать. Чтобы не толпиться всем вместе у нее в палате.

– Будь добр, Давид, – отвечает едко.

Сбрасываю вызов и на несколько минут прикрываю веки. Башка чумная, виски гудят, адски клонит в сон. Но впереди есть еще одно важное дело, которое нельзя откладывать на потом. Ибо масштаб жести, которая происходит в моей жизни, с каждым днем лишь увеличивается.

Снова вооружаюсь телефоном. Отыскиваю в списке контактов номер Иры Меркуловой и нажимаю кнопку вызова. Пару секунд слушаю гудки. А затем в трубки раздается радостно-изумленное:

– Давид? Привет!

– Ты сегодня виделась с моей женой? – перехожу сразу к сути.

Секундная заминка, а затем спокойный ответ:

– Да, а что такое?

– Нам надо встретиться, – заявляю я.

– Хорошо, – оживляется. – Когда? Завтра?

– Сейчас.

– Сейчас? – переспрашивает взволнованно. – Ну тогда мне нужно время, чтобы собраться… Давай часа через два, хорошо?

– Я подъеду к тебе через сорок минут, – чеканю я, проигнорировав ее слова. – Собираться не нужно.

– Что это значит, Давид?..

– Скоро узнаешь.

Глава 12. Ты больше ее не любишь.

Давид

Минуты по пути до дома Иры пролетают почти незаметно. Во мне бурлит кипучая злость, которая перекрывает собой все другие эмоции и притупляет ощущение времени.

Честно? Я до сих пор в шоке от того, насколько далеко зашла вся эта вакханалия… Я имею в виду Меркулову и ее манипуляции. Ну это ж надо, а. Встретилась с моей женой, наплела ей с три короба, будто мы любовники, фотки какие-то показала…

Гребаный сюр! Даже не верится, что это все взаправду происходит…

Ведь нормальная баба была. Раньше, по крайней мере. У нас с ней действительно что-то вроде дружбы было… Сколько раз на вечеринках вместе гуляли, сколько раз я до дома ее подвозил… И ведь не чувствовалось ничего. Никаких вибраций в мою сторону. Адекватно себя вела, шутки шутила, на нерадивых ухажеров жаловалась – все как у всех.

Я, говоря по правде, ее даже больше как сестру воспринимал. Ее и еще двух Маринкиных подружек – Олю Баженову и Наташу Скоробогатько. Они ведь с со студенчества дружат. Столько всего пережили вместе…

Но Ира удивила, конечно. А то ты, говорит, не замечал… Да в том-то и дело, что не замечал! Если бы заметил, то сразу бы обрубил все контакты. Я же не совсем отбитый, чтобы крутить любовь с лучшей подругой жены… У меня и логикой, и с инстинктом самосохранения все в порядке.

В ту ночь, когда я по пьяни остался ночевать у Иры дома, все переменилось. Мне стало очевидно, что эта дорожка очень-очень скользкая и ходить по ней больше не стоит.

Но Меркулова не могла успокоиться.

Все лезла и лезла ко мне с какими-то непонятными душевными разговорами. Звонила, писала, настаивала на встречах… В общем, вела себя максимально странно. В какой-то момент я даже стал подумывать о том, чтобы рассказать все Марине, но давление со стороны Иры внезапно прекратилось. Она перестала меня атаковать, и я решил, что ее помешательство каким-то чудесным образом сошло на нет.

Однако, как выяснилось, рано радовался. Ведь теперь Ира решила помучить не меня, а мою жену.

Подъезжаю к дому Меркуловой и набираю ее номер:

– Выходи.

И, не дождавшись, ответа сбрасываю вызов.

Через десять минут Ира действительно показывается из подъезда. Вся расфуфыренная, на высоченных шпильках и в короткой юбке, которая обнажает затянутые в черный капрон ноги…

Твою мать… Она издевается? Я же сказал не прихорашиваться! Это не свидание и даже не встреча двух друзей… Какого черта так вырядилась?

– Привет, Давид!

Меркулова садится в машину, и по салону тотчас распространяется терпкий цветочный аромат ее духов. В целом, он довольно приятный, но, на мой вкус, чересчур тяжелый.

– Что происходит, Ир? – проигнорировав ее приветствие, обхватываю пальцами руль.

– В каком смысле? – хлопает глазами.

– Пожалуйста, не притворяйся дурой, – цежу сквозь зубы. – Ты ведь никогда ей не была.

– Ты о моей встрече с Мариной? – отзывается, немного помолчав.

– Именно.

– Я просто рассказала ей правду, Давид. То, что ей давно следовало знать.

– Какую нахрен правду?! – ору я, взрываясь. – Что мы трахаемся с тобой?! Что ты моя любовница?! Так ведь это вообще не так!

– Я не об этом, – качает головой.

– А о чем?!

– О том, что ты больше ее не любишь.

– Ты долбанутая? – смотрю на Иру во все глаза.

Нет, правда, может она не в себе? Есть же всякие психиатрические заболевания... Шизофрения, например. Или биполярка. Может, у нее что-то подобное? Я тут сижу, вразумить ее пытаюсь, а она банально кукухой поехала.

– Так, значит, ты будешь это отрицать? – наклоняет голову набок.

– Буду, черт возьми!

– Но ведь это ложь, – поджимает губы. – В первую очередь ты обманываешь самого себя. Если бы ты правда любил Марину, то между мной и тобой не возникло бы этой связи… Ты бы не оказался у меня дома той ночью…

– Я был пьян!

– Это всего лишь оправдание. Но истина в том, что ты сам хотел этого. Ты хотел провести эту ночь со мной!

– Какие фотки ты показала Марине? – я снова хватаюсь за руль и пытаюсь нормализовать дыхание.

– Ничего такого… Просто запечатлела, как ты спишь.

– Зачем ты это сделала?! – реву я.

– Ну а что такого? Ты ведь правда у меня ночевал.

– Ты совсем охренела, Меркулова! – я еле сдерживаюсь от того, чтобы не сомкнуть пальцы на ее тонкой длинной шее. – Сначала ты затаскиваешь меня к себе домой и делаешь двусмысленные фотографии, потом ты заваливаешься ко мне в тачку и под шумок подсовываешь мне свои трусы, затем врешь моей жене о том, что мы с тобой любовники! Зачем ты все это делаешь?! Для чего?! У тебя есть какая-то цель, или тебе просто нравится рушить чужие жизни?!

– Я делаю этом, потому что люблю тебя, Давид, – отвечает пугающе просто. – Давно люблю.

Подвисаю. Она правда не в себе. Что мне с ней делать?

– А я тебя не люблю. И никогда не люблю, потому что ты сумасшедшая, – говорю я, глядя ей прямо в глаза. – А теперь запомни, если ты еще хоть раз сунешься ко мне, к моей жене или, не дай бог, к моим детям, я сделаю все, чтобы ты пожалела о содеянном. Я превращусь в монстра, от которого ты захочешь сбежать. И, поверь, за все те годы, что мы с тобой вместе выпивали, ты так и не узнала меня настоящего. Так и не поняла, что для меня на самом деле важно. Хочешь рискнуть? Снова позвони Марине. И тогда я устрою тебе настоящий ад.

Ира принимает мой зрительный вызов, но с ответом не спешит. Она не выдает вообще никакой реакции, поэтому я затрудняюсь сказать, уловила ли она смысл моих слов.

– Свободна, – холодно роняю я, вновь переводя взгляд на освещенную фарами дорогу.

Несколько секунд ничего не происходит, а затем я слышу, как открывается и закрывается пассажирская дверь. Скашиваю взгляд на подъездную дорожку и вижу, что Ира идет домой.

Слава богу. Надеюсь, это конец.

Глава 13. Не прощу.

Марина

Утро начинается с разговора с доктором. Он обрисовывает мне мое состояние, расшифровывает результаты анализов, а в конце ободряюще добавляет, что прогнозы у меня довольно хорошие. Дескать, кости срастутся, сотрясения пройдет, а угрозы для жизни плода минимальные.

Я благодарю врача за детальные разъяснения и вновь погружаюсь в мрачные думы. О своей беременности, о предательстве Иры и Давида и о грядущем разводе… Да-да, насчет развода я уже решила. Точно и бесповоротно.

Не прощу.

Не потому, что разлюбила или гордая до небес, нет… А потому, что человека, за которого я выходила замуж, больше не существует. Внешне Давид все такой же: красивый, статный, с характерным волевым подбородком… Но вот внутри он совершенно другой. Изменился до неузнаваемости.

Когда мы женились, Назаров смотрел на меня влюбленным взглядом и клялся в том, что никогда не обманет. А сейчас что? Стоит подле моей больничной койки и врет мне прямо в глаза.

Как вспомню наш вчерашний разговор, так дрожь пробирает. Я, говорит, тебе не изменял. И это после того, что я видела! После того, как я с его любовницей общалась!

Любовница… Слово-то какое. Роковое, зловещее. Даже не верится, что любовницей Давида стала моя подруга Ирка… Теперь уже бывшая, естественно.

А ведь мама мне говорила. Предупреждала, что нельзя впускать в семью незамужних подруг. Мол, украдут, присвоят. А я смеялась над ее опасениями. Называла их небылицами. Дескать, я своих подруг знаю. Они на такое никогда не пойдут.

Но, как показала жизнь, ни в ком и ни в чем нельзя быть уверенной до конца.

Я доверяла мужу. Я доверяла Ире. И чем это обернулось в итоге?

Вздыхаю, направляя взгляд в окно. Ладно, развод. С этим все понятно: бумажная волокита, дележка детей и имущества. А как быть с беременностью? С ребенком, который даже еще не родился на свет?

Аборт я всерьез не рассматриваю. Грешно это, да и вообще… Рука у меня не поднимется. А если рожать, то возникает вопрос: потяну ли я в одиночку младенца? Они ведь не спят по ночам ни черта… То колики, то зубки, то еще какая-нибудь ерунда.

Если мы с Давидом разъедемся, то полноценно помогать он мне точно не сможет. По крайней мере, первые года два. А значит, придется урезать работу и нанимать няню…

Уф, сколько хлопот предстоит. Аж голова кругом.

Да и врач еще подставил. Невольно, разумеется. Взял и сообщил Давиду о беременности. Зачем? С какой целью? Видимо, решил, что раз муж, то точно в курсе. Вот только врачу неизвестно, что у нас с мужем отношения хуже, чем у врагов. Он мне изменил, я его ненавижу…

Мы явно не в той ситуации, чтобы радоваться прибавлению в семействе. Нам бы разойтись с минимальными потерями… Сейчас это главный приоритет.

Сначала в коридоре раздается топот ножек и детские голоса, а в следующую минуту в мою палату врываются дети – Анька и Максим. Взволнованные, напуганные, глядящие на меня во все глаза.

– Мамочка! – лепечет дочь, бросаясь мне на грудь и обвивая меня ручонками. – Я так скучала!

– И я, моя хорошая, – глажу ее по волнистым волосам. – Я тоже очень соскучилась!

– Как ты, мам? – ко мне шагает Максимка и кладет руку мне на плечо.

– Нормально, сынок, – улыбаюсь сквозь наворачивающиеся слезы. – Жить буду.

Как же я рада видеть своих ребят!

Вслед за детьми в палату заходит Давид. Суровый, сосредоточенный. Поверх элегантного темно-синего пуловера накинут белый халат.

– Здравствуй, Марина, – здоровается муж, становясь чуть поодаль.

– Привет, – киваю сухо.

И снова фокусируюсь на детях, которые одаривают меня своей любовью и лаской.

– Тебе вещи вчера передали? Я с Алексеем отправлял.

– Передали, спасибо. Самому недосуг было заехать?

Хоть и не смотрю на него, боковым зрением все равно замечаю, что бесится. Набычился, напрягся. Челюсти наверняка свел.

– Ты вчера вроде видеть меня не хотела, – бросает глухо. – Я решил не надоедать.

Вы только полюбуйтесь, как учтивый муж! Еще б с подругами не изменял – и цены бы ему не было!

Сосредотачиваю внимание на детях. Отвечаю на их вопросы, расспрашиваю, как дела в школе. Чувствуется, что они очень за меня волновались. А теперь, когда увидели своими глазами, немного отпустило. Поняли, что жизни мамы ничего не угрожает.

– Как тебе здесь? Нормально? – спустя пару минут Давид вновь подает голос. – Больница устраивает? Врач адекватный?

– Меня все более чем устраивает, – сдержанно отвечаю я.

– К тебя родители хотят заглянуть. Через часа полтора нормально будет?

– Да, вполне.

На этом наш диалог иссякает. Я вновь погружаюсь в общение с детьми, а Назаров отходит к окну и до конца визита не произносит ни слова. Стоит там и буравит взглядом горизонт. Будто нахождение здесь ему в тягость. Будто исключительно из чувства долга пришел…

Такой красивый. И такой чужой.

Пока болтаю с сыном и дочерью, изо всех сил стараюсь не думать о нем, об Ире и об их романе. О том, как Давид раскладывал ее на столе (почему-то в моем воображении их секс происходит именно на столе), как закидывал на себя ее ноги, как тяжело дышал, глядя ей в глаза…

Ненавижу.

Нет, правда, всей душой призираю. Подлец и лжец. Вот он кто!

– Папочка, а почему ты не разговариваешь с мамой? – вдруг спрашивает Аня. – Тебе ее не жалко?

Разумеется, дети заметили холодок в наших отношениях.

– Не, само собой, жалко, – отзывается Давид. – Просто сейчас мама хочет поговорить с вами. Мы-то с ней вчера виделись.

Такой ответ, судя по всему, устраивает дочь. По крайней мере, на какое-то время.

Понятно дело, что рано или поздно нам с Назаровым придется оповестить детей о нашем грядущем расставании, но делать это сейчас было бы крайне негуманно. Они и так пережили большой стресс из-за моей аварии. Так что нам следует поберечь их психику.

А потом, когда мы все будем к этому готовы, сообщить неприятную новость.

Глава 14. Папа все решит.

Марина

– Здесь есть вип-палаты? – интересуется мама, озираясь по сторонам.

– Я так понимаю, одноместная палата – это и есть вип, – отвечаю я.

– Правда? – ее лицо разочарованно кривится. – Какой отвратительный сервис.

Для меня уже давно не секрет, что моя мать – довольно эксцентричная и оторванная от реальности женщина. Она не всегда была такой. Жизнь с отцом, который сдувал с нее пылинки и оберегал от любых невзгод, избаловала ее. Теперь она смотрит на мир исключительно через призму его взглядов.

Правильно ли это? Не берусь судить. Просто в моем браке все изначально сложилось по-другому. Давид никогда не опекал меня. Никогда не отговаривал от работы, хотя его доходы с лихвой обеспечивали нам безбедное существование. Он видел во мне личность. Самостоятельную и независимую.

С одной стороны, это, конечно, хорошо. Но с другой – мне частенько не хватало банальной заботы. Знаете, как это бывает? Чтобы обнял, утешил, поддержал. Взял на себя чуть больше ответственности и с уверенностью сказал: «Расслабься, я все решу».

Пока я росла, у меня перед глазами был другой пример, и, наверное, поэтому я так часто сравнивала. Проводила параллели между браком родителей и своим собственным. И они почти всегда были не в нашу с Давидом пользу.

– Я предлагал перевести тебя в другую больницу, но Давид настоял на этой, – недовольно вставляет отец.

– Нормальная больница, – отзываюсь устало. – Меня все устраивает.

– Но мне-то, наверное, виднее? А Давиду лишь бы поспорить…

– Может, хватит, пап? – прерываю поток его возмущений. – Хватит ругаться на Давида, ладно? Совсем скоро его не будет ни в моей, ни в вашей жизни.

Повисает пауза. Родители недоуменно переглядываются. А затем мама подходит поближе и растерянно уточняет:

– Что ты такое говоришь, Марина?

– Мы с Давидом разводимся, – признаюсь нехотя.

– Что?! Это еще почему?! – к маминому изумлению присоединяется отец.

Он тоже шагает к моей койке и обхватывает руками ее изножье.

– Так вышло, – отвечаю уклончиво.

– Что значит, так вышло?! – в его голосе проступает сталь. – Объясни ты толком, Марина!

Мне хорошо знаком этот тон. Он означает, что просто так отец от меня не отстанет. Любыми способами докопается до правды. Щипцами выудит ее со дна моей души.

– Ладно, – сдаюсь я, поняв, что скрытничать бесполезно. – Мы разводимся, потому что Давид мне изменил. Вот такая вот история.

Родители снова замолкают. Кажется, услышанное никак не укладывается у них в голове. Ведь в их картине мира такого понятия как «измена» попросту не существует.

– Изменил? – хрипло переспрашивает отец. – С кем?

– С моей подругой Ирой Меркуловой. Помните, мы с ней вместе в институте учились? Так вот, теперь у нас с ней не только общие воспоминания, но и общий мужчина.

– Господи, – схватившись за сердце, мама оседает на стоящую по соседству кушетку. – Какой жуткий сегодня день…

– А еще я беременна, – продолжаю атаковать родителей правдой.

Ну а что мне остается? Все равно рано или поздно узнают.

– Беременна?! – судя по маминому лицу, запас ее стрессоустойчивости подходит к концу. – Как такое вообще возможно?!

– Ну… Так получилось.

– Зачем ты вообще забеременела от Давида, если, по твоим собственным словам, он тебе изменяет?!

– Я не знала об этом, мама! Все вышло совершенно неожиданно!

Мне тяжело, больно и опять хочется плакать. Моей ситуации явно не позавидуешь: лежу вся переломанная и думаю о том, как бы выносить и воспитать ребенка, отец которого меня больше не любит.

Предполагала ли я, что когда-нибудь окажусь в подобной ситуации? Едва ли. Я выходила замуж с полной уверенностью, что мы с Давидом созданы друг для друга, что наша любовь будет длиться вечно.

Но, к сожалению, реальная жизнь совсем не похожа на сказку. Она полна уныния, жертв и разочарований. И от этого, увы, никто не застрахован.

– Этот твой Назаров совсем охренел! – гневно рычит отец.

– Уже не мой, пап. Я же сказала, мы разводимся.

– Развод – это не выход, Марина! Браки заключаются раз и навсегда! Тем более у тебя ребенок на подходе!

– И что же ты мне предлагаешь? – хмуро кошусь на папу. – Терпеть измены и жить с ним дальше?

– Я предлагаю образумиться! Вам обоим!

– Я в здравом уме. И мое решение принято на холодную голову.

– Что-то непохоже! Талдычишь о разводе, а сама беременна! – рявкает властно. – Какой срок?

– Небольшой, меньше месяца.

– Володя… – лепечет мама, обмахиваясь ладонями. – Что-то мне плохо…

– Ну что с тобой, Лизонька? – отец подскакивает к супруге. – Врача позвать?

– Воды…

– Да, сейчас.

Она наливает в стакан воды из графина и протягивает ей. Мама делает несколько глотков и в изнеможении прикрывает глаза.

– Ну что, Лиза, лучше? – тревожится папа.

– Немного…

Она всегда прекрасно умела разыгрывать беспомощность. И это обостряло папину ответственность, делало его ласковым и услужливым.

Я же совсем не такая. Когда мне плохо, я сжимаю зубы и терплю. Не ною, не жалуюсь, не прошу о помощи. И, возможно, в этом моя главная ошибка.

– Значит, так, – отец вновь оглядывается на меня. – Сейчас не думай ни о Давиде, ни о ваших проблемах. Сосредоточься на выздоровлении, поняла?

– Легко сказать…

– Я серьезно, Марина. Теперь ты не только о себе заботиться должна, но и о ребенке. А что касается ваших недомолвок, то я сам все решу. Тебе этим не надо голову забивать.

– Что значит, решишь? – хмурюсь.

– То и значит, – отрезает. – Потолкую с зятем по-мужски.

– Пап, не надо! – протестую. – Мы сами разберемся!

– Все, Марина, отдыхай, – он всем своим видом демонстрирует, что разговор окончен. – И не думай о плохом, ясно?

Глава 15. Визит тестя.

Давид

Раздраженно перекладываю папки с места на место, пытаясь найти нужный контракт. Настроение на нуле. Мысли врассыпную. И даже кофе, выпитый сверх меры, ни хрена не помогает.

– Настя, – рычу я, зажав кнопку селектору, – где контракт с медиа-холдингом? Он ведь вчера был у меня на столе!

– Сейчас поищу, Давид Георгиевич, – пищит в ответ секретарша.

– И кофе принеси!

– Уже третий за утро, Давид Георгиевич, – напоминает несмело.

– Неси, сказал!

– Как вам угодно.

Обрываю связь и, откинувшись на спинку кресла, утомленно потираю переносицу. Такое чувство, будто каждый новый день моей жизни соревнуется в отстойности с предыдущим.

Мне срочно нужен отпуск или хотя бы короткая передышка, но об этом не может быть и речи. Мой брак трещит по швам, на работе аврал, да и в плане здоровья все отнюдь не гладко…

Короче, полный писец. И я понятия не имею, как из него выбраться.

Мобильник, лежащий на столе, начинает вибрировать, и я, не глядя, прижимаю его к уху:

– Алло.

– Давид Георгиевич? – раздается мягкий женский голос.

– Да, это я.

– Здравствуйте! Это из клиники «Ремедикс» вас беспокоят. Врач Фадеев на линии. Удобно будет сейчас с ним пообщаться?

– Да, – слегка напрягаюсь. – Соединяйте.

Переключение линий занимает несколько секунд, а затем из динамика раздается:

– Давид Георгиевич, день добрый! Результаты ваших анализов пришли.

– Приветствую, док. И что там?

Короткая пауза, в течение которой я понимаю, что все хреново, а потом это подтверждают и слова врача:

– К сожалению, наши опасения подтвердились.

– Твою мать…

Я снова сдавливаю переносицу. Но на этот так раз сильно, что кость начинает поднывать. Как же это все невовремя, черт возьми!

– Давид Георгиевич, повторюсь, ситуация под контролем. Ничего непоправимого не произошло. Приезжайте в клинику, как сможете, и мы обсудим с вами план дальнейших действий.

– Хорошо, – беру себя в руки. – Вечером подъеду.

– Договорились.

Попрощавшись с врачом, я отшвыриваю мобильник и испускаю протяжный вздох. Говорил же, каждый новый день хуже предыдущего. И этот разговор очередное тому подтверждение.

Пару минут я пребываю в мрачных раздумьях, а потом тишина моего кабинета вновь нарушается писком селектора:

– Давид Георгиевич, к вам тесть пожаловал, – огорошивает секретарша.

Черта с два! А этот-то тут что забыл?! Даже на работе спасу от его нравоучений нету!

Не хочу. Просто не хочу с ним разговаривать. Видеть надменное лицо. Соприкасаться с презрительным взглядом сощуренных глаз.

Не знаю, возможно, я излишне драматизирую, но в моем сознании образ Владимира Павловича оброс какими-то поистине демоническими чертами. Он столько раз макал меня лицом в грязь, столько раз высмеивал и высказывал сомнения по поводу моего союза с его ненаглядной доченькой, что я почти уверен, он меня ненавидит.

И знаете что? У нас это взаимно.

Мы с Мариной женаты тринадцать лет, и за это время не было ни одного дня, когда он бы общался со мной на равных. Когда оказал бы поддержку или встал бы на мою сторону.

Сейчас мне это уже не нужно, но, когда я был нищим студентом, без ума влюбленным в девушку из высшей прослойки общества, я отчаянно жаждал его признания. Хотел, чтобы он считал меня за своего.

Но этого так и не случилось. Ни через год, ни через два, ни через десять.

У меня никогда не было отца. Меня воспитали бабушка и мать, и, наверное, потому отцовская фигура всегда была чем-то священным. И вот познакомился с Владимиром Павловичем, человеком, который в теории мог заменить мне отца. Но что же я увидел? Пренебрежение, неприятие, желание сломить.

Лгать не буду, поначалу меня это расстраивало. Настолько, что пару-тройку раз мы с Мариной нехило ссорились на этой почве. А потом я повзрослел, поумнел и стало как-то похрен.

Ну не любит меня тесть, и что дальше? Ну считает меня недостойным, и что с того? Деньги мне его не нужны. Одобрение тоже. Жил же как-то без его симпатии и дальше проживу. Плевать вообще.

Единственное, что жутко бесило и бесит по сей день, – это то, что Маринка сильно его слушает. «Папа знает», «папе виднее», «у папы опыт в подобных делах» – если бы мне платили каждый раз, когда я слышал эти фразы из уст супруги, то уже давно взобрался бы на вершину списка «Форбс». Ибо в таком ключе она высказывалась ну очень часто.

Конечно, у Владимира Павловича опыт. С этим никто не спорит. Но у нас же, сука, своя семья! Какого черта он везде лезет? Все время норовит научить, направить, прогнуть? Мне уже почти сорок, седина в волосах, а он меня все учит, учит и учит.

Задолбало, честное слово.

Я пытался донести Марине эту мысль. Мол, давай сами разберемся, не надо впутывать папу во все наши проблемы. Но она не слышала меня, не понимала. Ибо в ее глаза отец – непререкаемый авторитет, а я так, хрен с горы. Всего лишь мужик, за которого она вышла замуж и родила двоих детей. Такая, в сущности, мелочь.

– Давид Георгиевич? – голос Насти возвращает меня к реальности. – Владимир Павлович может пройти?

Черт… Как было бы здорово ответить «нет», и гори оно все синем пламенем.

– Да, пусть проходит, – цежу, превозмогая внутреннее сопротивление. – И кофе принеси уже наконец. Заждался.

Глава 16. С кем не бывает?

Давид

Дверь распахивается, и тесть предстает на пороге моего кабинета. Лощеный, ухоженный. В идеально выглаженном костюме и выражением брезгливой надменности на лице.

– Здравствуй, Давид.

– Добрый день, – отзываюсь, глядя на него исподлобья.

Проходит внутрь. Оглядывается. Зачем-то двигает статуэтку, стоящую на полке, и негромко роняет:

– Тебе надо освежить ремонт в офисе. Этот морально устарел.

Да что вы, блин, говорите?!

– Меня все устраивает, – отвечаю я с акцентом на слово «меня». – Люблю винтаж.

– Это несолидно. К тебе ходят люди с большими деньгами. Они должны видеть, что имеют дело с серьезным человеком.

– Пафосный ремонт далеко не показатель серьезности, – отрезаю я, тоном давая понять, что дискуссия на эту тему окончена. – С чем пожаловали, Владимир Павлович?

Тесть неспешно продвигается вглубь моего кабинета. Осматривает кресло для посетителей и, пару секунд поколебавшись, опускается в него.

– С Мариной вчера виделся. Разговаривал.

И снова тишина. Будто сообщение факта, о котором я и так знаю, должно произвести на меня какое-то впечатление.

– Как вам больница? – без интереса осведомляюсь я, припоминая, что совсем недавно он яро рвался перевести Марину в другую.

– Пойдет, но речь сейчас не об этом, – складывает руки в замок. – Речь о тебе, Давид.

Шумно вбираю воздух через ноздри. Кто бы знал, как меня достала его манера говорить урывками и выдерживать поистине театральные паузы. Мой тесть, очевидно, полагает, что таким образом усиливает эффект от слов, но на деле это ни черта не так.

– Давайте к сути, Владимир Павлович, – поторапливаю я. – Мне работать нужно.

– У тебя семья рушится, а ты о работе думаешь? – осуждающе вздергивает продбородок.

А, вот оно как. Уже папочке напела о том, какой я плохой и неверный. Что ж, неудивительно. Вполне в духе моей жены.

– Да, в рабочее время я предпочитаю думать о работе, – отвечаю с вызовом. – За это мне и платят.

– Ты, я смотрю, все шутки шутишь, Давид, – тесть вздыхает. – А ситуация меж тем очень и очень серьезная. Разве ты этого не понимаешь? Марина уходит от тебя. В прямом смысле этого слова.

– Ну уходит и уходит. Вы-то здесь при чем?

– При том, что она моя дочь. И я не могу просто стоять и смотреть, как ты втаптываешь ее в грязь.

– Мы с Мариной взрослые люди и в состоянии сами решить проблемы, возникающие в браке. А что касается грязи, то никто ее туда не втаптывает. Я всегда относился к ней с любовью и уважением.

– Да ну? – со скепсисом. – А интрижка с ее подругой – тоже проявление уважения?

– Не судите о том, чего не знаете, Владимир Павлович.

– То есть ты не спал с Меркуловой?

– Не спал, – выдерживаю его пристальный взгляд.

– И измен, стало быть, за тобой не числится?

– Именно так.

– Тогда почему Марина убеждена в обратном?

– Это сложно объяснить, – массирую гудящие виски, – однако я постараюсь это сделать.

– Уж будь добр, Давид.

– Но не вам, – делаю многозначительную паузу, – а Марине.

– Марина видеть тебя не хочет! Не то что слушать!

– Я решу этот вопрос. В конце концов, она моя жена.

Чуть наклонив голову набок, тесть внимательно меня рассматривает. Словно я подопытная мартышка, а он ученый. Затем прокашливается, расстегивает пуговицу пиджака и куда более спокойным тоном продолжает:

– Давид, давай поговорим открыто. Как мужчина с мужчиной. Я понимаю, что брак – это далеко не всегда радость, праздник и фанфары. Это трудно, изматывающе, иногда откровенно скучно. Нет ничего плохого в том, чтобы отвлечься. Человеческие слабости никому не чужды. Ну ошибся, ну сходил налево – с кем не бывает? Но ты же понимаешь, что ваша с Мариной семья дороже всего на свете. Тем более, когда она снова беременна. Разве ты готов поставить на карту годы счастливого брака ради какой-то посторонней девицы? Я допускаю, что в конкретный момент времени тебе хорошо с ней, но любая страсть рано или поздно проходит, а семья – вечна.

– Вы меня не слышите, Владимир Павлович, – качаю головой. – Я не ходил налево.

– Да-да, конечно, – усмехается, махнув рукой. – Ты эти сказочки оставь для Марины, хорошо? Женщины очень любят их слушать. Купи цветов, скажи, что ты ее любишь, и сделай так, чтобы твоя женщина была счастлива.

– Погодите, то есть вы убеждены, что я изменил Марине, но при этом все равно настаиваете на нашем воссоединении?

– Конечно!

– А как же то, что я ее недостоин? То, что она могла найти кого-то получше?

– Ну теперь-то уж что, – сокрушенно вздыхает. – Двое детей, третий на подходе… Поздно делать рокировки, Давид. Теперь уж как есть.

– Ясно. То есть, по-вашему, шикарный веник цветов и фальшивое покаяние искупят мою вину перед Мариной?

– В каком-то смысле да, – разводит руками.

– М-да-а-а… – тяну разочарованно. – Высоко же вы цените свою дочь.

Лицо тестя вытягивается. Кажется, он не вполне понял, что я имею в виду.

– Марина не из тех женщин, кто будет молчаливо терпеть, пока ей вешают лапшу на уши, – продолжаю я. – Она сильная, независимая и знает себе цену. Ее не купишь красивыми словами и подарками. И мне очень жаль, что за тридцать семь лет ее жизни вы так и не узнали свою дочь.

– Давид, ты неправильно понял…

– Я понял все правильно, но обещаю никогда не передавать ваши слова Марине. Ибо у меня нет ни малейшего желания, чтобы она разочаровывалась еще и в вас, – говорю, глядя ему прямо в глаза. – А сейчас отчаливайте, Владимир Павлович. И советы свои засуньте глубоко и надолго. Потому что я больше не намерен их слушать.

Глава 17. Давай поговорим.

Марина

Закидываю в сумочку зубную нить, наушники и телефон. Затем набрасываю на плечи кофту и собираю заколкой волосы. Делать это одной рукой крайне неудобно, но я потихоньку приноравливаюсь. Хорошо хоть, что в аварии пострадала левая, а не правая рука. А не то бы я совсем измучилась.

Подхожу к зеркалу и принимаюсь подкрашивать губы. Синдромы токсикоза все еще мучают меня по утрам, поэтому я кажусь бледной и измотанной. Надо бы освежиться и добавить немного красок.

Сегодня у меня выписка, поэтому хочется выглядеть прилично. Не для Назарова, нет… Для детей и самой себя. С недавних пор Давид – последний в списке тех, о чьем мнении я должна беспокоиться.

Он предпочел мне другую. Красной жирной линией перечеркнул годы брака. Предал. Растоптал. Унизил. И я больше не хочу иметь с ним ничего общего.

Пока наношу нехитрый макияж, в коридоре слышатся детские голоса: мои приехали.

В связи с последними событиями моральное состояние бултыхается где-то на дне, но, несмотря на это, я очень рада грядущей встрече с Максом и Анюткой. Они мой ангелы. Лучи света в темном царстве моей разлетающейся на ошметки жизни.

У нас с Давидом не сложилось. Но мне хватает мудрости и ума, чтобы осознать одну простую истину: если бы не он, у меня бы не было таких замечательных сына и дочери. А значит наша встреча, наша любовь, наш брак – все было не зря.

Так что я не собираюсь устраивать войну, бить посуду и закатывать оглушительные скандалы. Из уважения к счастливым временам, которые мы провели вместе. Пусть уходит с миром. Пожили – и хватит. Дальше каждый сам по себе.

– Мамочка! – в палату врываются дети и тотчас заключают меня в крепкие объятия.

– Как твоя рука? – вопрошает Аня.

– А голова? – подхватывает Макс.

– Все нормально, – посмеиваюсь я, поочередно гладя их макушки. – Мама идет на поправку.

– Рука под гипсом не чешется? – сын с любопытством проводит по нему пальцем.

– Пока нет, но лучше не напоминай мне об этом. А то сразу начнет чесаться.

– Ну что, готова? – в наше непринужденное общение вмешивается Назаров.

– Да, сумки собрала, – сдержанно киваю я.

– Хорошо, – он подхватывает мои вещи. – Буду ждать вас в машине.

С этими словами он покидает палату, а мы с детьми, не торопясь, бредем следом. Все необходимые документы – выписка и больничный – у меня уже на руках, поэтому я прощаюсь с попадающимися навстречу медсестрами и выхожу из больницы.

Оказавшись на улице, жадно вдыхаю все еще теплый осенний воздух и озираюсь по сторонам. Двор покрыт ковром из красно-желтых листьев, а по ясному небу плывут дымчато-серые облака.

Красиво. Я и забыла, какой чудесной бывает погода в октябре.

Давид загружает мои сумки в машину и садится за руль. Дети занимают заднее сидение, а мне приходится разместиться спереди, рядом с ним.

– Какие планы на день? – осведомляется муж, заводя мотор и плавно выкручивая руль.

– Хочу немного отдохнуть и привести мысли в порядок, – отзываюсь я, с преувеличенным интересом глядя в окно.

– Ясно.

– А у тебя? – осведомляюсь, немного помолчав.

– Планировал поработать.

Ну, конечно. Если бы он ответил иначе, на улице бы, наверное, снег пошел. Ведь работа для Назарова – это все. Работа и интрижка с моей подругой. Не сомневаюсь, что в его сегодняшних планах есть и то, и другое.

– Пап, ну какая работа?! – в наш разговор вклинивается Макс. – Давайте проведем день вместе! Маму ведь только выписали из больницы!

– Ты можешь провести день с мамой, тебе никто не запрещает, – отвечает Давид.

– А ты?

– А у меня много дел.

– Ну во-о-от, как всегда, – сын надувается, словно рыба-шар. – Вечно ты сливаешься!

– Я не сливаюсь, – Назарову явно не по душе такие претензии. – Если ты забыл, вчера я водил вас с Аней в кафе-мороженое, а потом в кино!

– Но это было без мамы! – вставляет дочь. – А мы хотим провести время вчетвером!

Мы с Давидом переглядываемся. Он молчит. Я тоже.

Вижу, как кончики его пальцев, обхватывающие руль, белеют от напряжения.

Это неприятно и даже больно. Мы-то уже знаем, что никаких «вчетвером» не существует, а дети еще не в курсе. Отсюда и смятение, и заминки, и стыд.

Как нам сообщить им о том, что папа с мамой больше не вместе? Что они разлюбили друг друга, а их тесная связь превратилась в прах?

– Мы проведем время всей семьей как-нибудь в другой раз, – произносит Давид. – Маму только сегодня выписали, ей нужен покой.

– Папа прав, – поддакиваю я. – Я все еще чувствую некоторую слабость… Поэтому совместный досуг лучше отложить.

Это правда лишь от части, но детям мы может озвучить только эту причину. Пусть думают, что дело в моем здоровье. По крайней мере, какое-то время.

Аня с Максом сникают, погружаясь в себя, и в автомобильном салоне воцаряется тишина. Назаров молча управляет машиной, а я украдкой разглядываю его профиль: волевой подбородок, густую щетину, красиво очерченные дуги бровей, нависающие над глазами.

Взгляд мужа суровый и пристальный, направленный исключительно на дорогу. Но я знаю, что у него в голове сейчас тоже уйма мыслей. Он не может не понимать, как много трудностей нам предстоит.

Доехав до дома, выбираемся из машины и разбредаемся по жилищу. Расстроенные дети прячутся в своих комнатах, ну а я устремляюсь в спальню, будучи уверенной в том, что Давид дома не задержится. Убедится, что мы в порядке, и уедет.

Однако он, как ни странно, поднимается следом за мной. Плотно закрывает дверь нашей спальни и вскидывает на меня мрачный взгляд:

– Марин, давай поговорим.

Глава 18. Откровение.

Давид

– Давай поговорим, – соглашается Марина, садясь в кресло.

Она выглядит отстраненной и холодной. Взгляд будто корочкой льда покрылся. Осанка гордая и неестественно прямая.

– Полагаю, нам нужно прояснить недоразумение, которое между нами образовалось, и…

– Нет-нет, Давид, это обсуждать мы не будем, – она взмахивает здоровой рукой, жестом останавливая поток моих слов. – У меня нет ни малейшего желания слушать очередную ложь. Давай лучше решим, как мы будем расходиться, делить имущество и… детей.

Сказав это, жена замолкает и прячет глаза в пол. А я стою посреди комнаты с открытым ртом и не верю своим ушам.

Дележ имущества и детей… Она, блин, серьезно?! Вот так сразу, значит?

Ну что сказать? Сделала ход конем.

Браво, Марина! В отсутствии характера тебя не обвинить.

Сглатываю. Провожу рукой по волосам. Меня бомбит изнутри маленькими ядерными взрывами, но я прилагаю усилие, дабы сдержать рвущуюся из нутра агрессию и делаю медленный глубокий вдох.

– Я уже присмотрела одного адвоката. По отзывам вроде хороший, – Марина продолжает меня добивать. – Думаю, тебе тоже стоит подыскать специалиста.

– Да? А, может, все же не будем торопиться с адвокатами и прочим? – рычу я сквозь зубы. – Может, для начала просто пообщаемся как взрослые и адекватные люди?!

– А чего ты злишься?! – ощетинивается. – Думается, в сложившейся ситуации злиться должна я, а не ты!

– Это еще почему?!

– Ну ведь это не я переспала с твоим лучшим другом! – выпаливает с обидой.

Опять эта шарманка… Как же задолбало!

– Да не спал я с Ирой! Не спал! Сколько еще раз я должен это повторить, чтобы ты мне поверила?!

– Сколько раз ни повторяй, а ложь правдой все равно не станет! – верещит жена.

– Марина, твою мать! – рявкаю, шарахнув кулаком по столу. – Рот свой закрой и выслушай меня наконец!

Вздрогнув, она замирает. Ошарашенно хлопает ресницами. Подобные эмоциональные вспышки для меня редкость, оттого жена и замолкла. Не присмирела, нет… Просто оцепенела от шока и неожиданности.

– Я не спал с Ирой, – продолжаю я, воспользовавшись ее заминкой. – Не знаю, что именно она тебе наплела, но это все ложь. От начала и до конца. Да, я провел ночь в ее квартире. Это случилось один-единственный раз, когда мы случайно встретились в баре. Я напился, плохо соображал, а она какого-то черта прыгнула в мое такси и назвала свой адрес. Наутро я пришел в себя и четко расчертил границы, мол, так и так, я женат, и твои подкаты меня не интересуют.

– А она подкатывала? – со слабым интересом вставляет Марина.

– Да, – киваю. – Она недвусмысленно дала понять, что хочет большего.

– Ну окей. Допустим, ты и впрямь такой честный и порядочный, – говорит с неверием. – Но тогда откуда в твоей машине взялись женские трусы?

– Это она мне их подложила, Марин!

– Так прям и подложила?

– После той ночи Ира стала преследовать меня: пару раз заявлялась в офис, просила довезти, да и к нам в гости она тоже захаживала. Словом, ей не стоило больших усилий подставить меня. Что она и сделала.

– Как у тебя все гладко, Назаров! – жена цокает языком. – Долго выдумывал эту байку?

Коротко жмурюсь, массирую пальцами веки. Я не знаю, как донести ей правду. Просто не знаю.

– Марин, почему ты мне веришь, а? – серьезно спрашиваю я. – Мы ведь шестнадцать лет вместе, тринадцать из них в браке. Разве я когда-нибудь обманывал тебя? Разве сделал что-то такое, что заставило бы тебя усомниться в моей преданности?

– Ты стал другим, Давид. Иногда у меня такое чувство, что я вовсе тебя не знаю.

– Я стою перед тобой и клянусь, что все эти годы был верен тебе. Но ты упорно продолжаешь верить словам женщины, которая хочет разрушить наш брак. Почему так, Марин?

Жена отворачивается в сторону и какое-то время взволнованно покусывает губы. Будто ее гложут какие-то мучительные сомнения.

– Я не верю тебе, Давид, – она снова фокусирует на мне взгляд, – потому что мои выводы основаны не только на Ириных словах, но и на собственных наблюдениях.

– А конкретнее?

– Ты не станешь отрицать, что мы отдалились. Что перестали получать удовольствие от общения друг с другом. И что касается секса, то, – она слегка запинается, – он стал более редким, Давид… Гораздо более редким. И я уверена, что это связано с тем, что у тебя появилась другая женщина.

– Так, значит, тебе секса было мало? – усмехаюсь невесело. – Так что же ты мне об этом прямо-то не сказала? В глаза?

– Теперь говорю! – вздергивает подбородок. – Нравится такое слышать?

Не нравится. Но я стерплю. Так как понимаю, что ее упреки небезосновательны: в последнее время мы и впрямь трахались до смешного редко.

– И это все? Только это тебя отпугнуло? – уточняю я.

– Нет, не все. У меня есть еще одно доказательство твоей неверности, – цедит жена. – Косвенное, конечно, но все же.

– Ну же, дорогая, – расставляю ноги чуть шире и прячу ладони в карманы брюк, – удиви меня.

– Помнишь тот день, когда мы с детьми бродили по торговому центру, а потом забурились на картинг?

– Ну… Допустим.

Хотя, если честно, смутно.

– Так вот, вечером после нашей прогулки ты пошел в душ, а потом начал собираться куда-то. По твоим словам, на работу. Помнишь?

– И что дальше?

– А то, что перед уходом ты случайно надел трусы наизнанку. Я заметила это, но тебе не сказала, – мрачно продолжает Марина. – А когда поздно ночью ты вернулся домой, твои трусы были надеты правильно.

Она замолкает, явно ожидая от меня какой-то реакции, а я ни хрена не догоняю, что она хочет сказать. Какие нафиг трусы? Что это вообще значит?

– Ты сейчас серьезно? – недоумеваю я. – Готова развестись со мной из-за вывернутых наизнанку трусов?

– Да как ты не поймешь?! Дело не в том, что ты их наизнанку надел! А в том, что, уйдя из дома, ты где-то снимал их! – орет Марина, теряя самообладание. – Чтобы потрахаться, очевидно!