София проснулась от ощущения… пустоты. Не трагической, чеховской пустоты, а скорее будничной — как если бы кто-то выключил звук в сериале, который ты смотрела всю ночь, но так и не поняла, зачем. Подушка пахла дорогим мужским парфюмом — тем самым, который она подарила Фабио на годовщину. Он теперь казался ей запахом неверности. И лосьоном после бритья. Одновременно.
Кофемашина, как назло, издавала звуки, похожие на чихание старого синьора. София смотрела, как густая струйка эспрессо медленно наполняет любимую чашку с надписью «Amore vero» — что теперь казалось не девизом, а дурной шуткой.
— Да-а, «настоящая любовь», конечно. Особенно, когда ты застала его с Лаурой... в библиотеке! В библиотеке, Фабио! — проговорила она вслух, накручивая на палец прядь своих каштановых волос, как будто это могло ей помочь не закричать.
Чемодан стоял у двери, как пес в ожидании прогулки. Её любимый синий — тот, что они вместе купили в Риме, когда ещё строили планы и мечтали провести старость на берегу озера Комо. Теперь внутри — не пляжные платья и купальники, а свитера, книги и тюбик любимой помады, купленной в день, когда он сказал: «Ты у меня самая красивая». Как романтично. Особенно в свете того, что вчера он сказал Лауре то же самое.
София взяла чашку кофе и уселась на край кровати, в той самой шелковой пижаме, которая когда-то означала "вечер страсти", а теперь просто мешала дышать.
— А знаешь что, София Россини? — сказала она своему отражению в зеркале. — Ты не просто жена неверного итальянского мачо. Ты — женщина, которая знает, как варить идеальный соус песто, выживать в хаосе миланской моды и, черт возьми, фотографировать пиццу так, что даже глютеноненавидящий немец плачет от зависти.
Она выпила эспрессо залпом, как шот текилы, с таким выражением, будто это был акт освобождения. Бросив последний взгляд на квартиру — слишком красивую, слишком дизайнерскую и слишком не её — она подтянула молнию на чемодане и выпрямилась.
В этот момент пришло сообщение от Тани:
«Котик, он козел. Вали со мной в Неаполь. Там солнце, вино и адвокаты по разводам, которые выглядят как молодые Марчелло Мастроянни. Я тебя жду. »
София усмехнулась. Вот кто действительно знал, как превратить катастрофу в комедию.
— Неаполь, значит? — пробормотала она и надела тёмные очки. — Что ж, amore mio… Я уезжаю. И забираю своё любимое оливковое масло.
Оставив ключи на мраморной консоли, она закрыла за собой дверь с таким изяществом, будто снималась в рекламе духов: шаг — поворот головы — щёлк каблуков. За дверью осталась не просто квартира, а старая София. А впереди — утро, море и, возможно, итальянский развод с апельсиновым соком и видом на Везувий.
Только она и чемодан. И маленький итальянский план мести... с легкой пенкой из капучино.
Ресторан назывался "La Luce" — "Свет". Он был расположен в самом сердце Милана, на узкой улице, которую туристы не находили, а местные ревниво охраняли, как рецепт прабабушкиного соуса из анчоусов. Это было место с характером: старинные зеркала, потолки, расписанные вручную, и официанты, которые подавали пасту так, будто вручали Оскар.
София пришла сюда не как гость, а как фотограф. Это должна была быть её последняя съёмка в Милане перед большим побегом в Неаполь. Камера висела на шее, как якорь, но пальцы по-прежнему знали, что делать. Свет падал через окно идеально — золотой, мягкий, почти кинематографичный. Даже равиоли казались романтичными.
— Сеньора Россини, у нас свежие трюфели. Только что из Умбрии. — метрдотель с лицом винтажного сомелье заговорщически подмигнул.
— Прекрасно. Пусть трюфели будут центром композиции. На фоне винтажной керамики. — София уже расставляла приборы, поправляла салфетки, говорила с поваром на языке, понятном только фуд-стилистам и гурманам с амбициями художников.
Именно в этот момент в ресторан влетела она. Таня. В белом костюме, солнцезащитных очках, с телефоном у уха и энергетикой, сравнимой разве что с тирамису на ускорителе частиц.
— Софи! — воскликнула она, заметив подругу. — Ты выглядишь как женщина, которую надо срочно спасать вином. Или хотя бы прошутто. Или адвокатом.
София застыла. Прошло пять лет с их последней встречи, но Таня ничуть не изменилась. Такая же резкая, блестящая и немного безумная.
— Таня?.. Что ты здесь делаешь?
— У меня деловая встреча с режиссёром, который хочет снять сериал о разведённой русской в Риме. Но потом я увидела в соц сетях твоё фото с равиоли и подумала: всё, к чёрту режиссёров, надо спасать подругу.
Таня обняла Софию так, будто они расставались не на годы, а на мгновения.
— Ты похудела. Или это просто аура постразвода? — спросила она с привычной иронией, оглядывая подругу с головы до пят.
— Это скорее синдром "не ела неделю, потому что страдала".
— Отлично. Сейчас будем лечить пастой и вином. У меня есть план. Ты уезжаешь со мной в Неаполь. Там есть всё: солнце, пицца, мужчины. И один юрист, которого я бы сама развела, если бы могла его сначала заполучить.
София рассмеялась. Впервые за несколько дней — искренне, громко, по-женски.
Камера лежала на столе, еда остывала, но это уже не имело значения. Потому что в её жизнь ворвалась Таня — как шторм, как шанс, как хороший итальянский фильм, в котором всё начинается с кофе и заканчивается новой жизнью.
— Неаполь, говоришь? — сказала она, приподнимая бровь.
— Чемодан уже в багажнике. Осталось только тебя туда же.
София посмотрела на тарелку с равиоли, на Таню, на свою жизнь — и поняла, что впервые за долгое время у неё действительно есть аппетит. К еде. К приключениям. К себе новой.
И они заказали две порции пасты с трюфелями. Потому что никакое прощание не обходится без хорошей пасты. Даже если это прощание — с собой прежней.
Вино в Милане всегда было крепким, как мужские костюмы Армани, и дорогим, как обещания итальянских любовников. София сидела на террасе бара "Giardino delle Emozioni" — того самого, где когда-то Фабио сделал ей предложение, так робко и с таким итальянским акцентом, что она расплакалась и согласилась, даже не услышав вопроса до конца. Теперь она плакала тоже, но по совсем другим причинам.
Перед ней стояли два бокала вина. Один — почти полный, второй — уже пуст. Она пила не чтобы забыться, а чтобы отпустить. Каждый глоток — как маленькое прощание с иллюзиями. Бармен уже перестал интересоваться, где её спутник. Он был опытным миланским барменом — знал, когда женщина приходит не за коктейлем, а за катарсисом.
Таня появилась, как всегда, внезапно — будто из тумана. На ней была кожаная куртка и короткое красное платье, которое словно кричало миру: «Да, я разрушительница серых дней, и я горжусь этим».
— О боже, ты опять пьешь в одиночестве? Это уже опасная традиция, София. Ты скоро станешь героиней романа Селинджера, только в глянцевом издании.
София фыркнула сквозь слёзы:
— Если бы это был роман, он бы назывался "Любовь, вино и идиоты в костюмах".
— Прекрасно! — Таня хлопнула в ладоши. — Я продам права Netflix. Но для начала, котик, у нас есть дело поважнее. Ты готова?
— К чему? — спросила София, вытирая глаза салфеткой, которая рассыпалась в руках, как её брак.
— К свободе. Я купила нам билеты. На поезд. Сегодня. Вечером. В Неаполь. Пятый вагон, места у окна. Вино берём с собой.
София посмотрела на Таню, как будто та предложила ей сжечь паспорт и начать жизнь заново на каком-нибудь греческом острове. Хотя… идея с Неаполем звучала не хуже.
— И ты уверена, что это хорошая идея?
— Я уверена только в двух вещах: вино — святыня, а итальянские мужчины делятся на две категории: те, кто разбил тебе сердце, и те, кто даст тебе повод забыть первых.
София засмеялась. Вино сделало её щеки румяными, а сердце — мягким, как панна котта.
Они расплатились и вышли, унося с собой последние остатки драмы. Улицы Милана, залитые золотом закатного солнца, казались сценой для их новой пьесы. По пути они зашли в магазин и купили три бутылки вина, кьянти, пармскую ветчину и мешок сицилийских мандаринов.
— Мы что, устраиваем пикник в поезде? — спросила София, недоверчиво глядя на пакет.
— Конечно. Ты что, не смотрела итальянское кино? Там все лучшие сцены происходят в поездах. Поцелуи, ссоры, признания, даже роды, если повезёт.
На вокзале их ждал тот самый поезд — с белыми вагонами и ароматом железнодорожного романтизма. С собой у Софии был чемодан, камера и сердце, чуть более лёгкое, чем утром. Она села у окна, и поезд тронулся.
— А ты не боишься? — спросила Таня, доставая бокалы из термосумки.
— Нет. Страшнее, чем жить в лжи, — ничего нет. Сейчас я чувствую… будто я наконец просыпаюсь.
Они выпили за свободу, за женскую дружбу, за мужчин, которые ушли, и за тех, кто ещё впереди. За окнами мелькали поля, тосканские деревушки и оливковые рощи, а внутри вагона стоял аромат мандаринов и смеха.
— Представь, — сказала Таня, — в Неаполе нас ждёт терраса с видом на Везувий, адвокат с глазами, как у Антонио Бандераса, и пицца, которая заставит тебя забыть даже имя Фабио.
— А если я не забуду? — тихо спросила София.
— Значит, ты просто съешь ещё одну пиццу.
Они засмеялись одновременно, как подростки на каникулах. Вино стекало по стенкам бокалов, мысли уносились далеко на юг, и поезд мчался вперёд, увозя Софию к новой главе её жизни. Где не было места изменам, слезам и холодным подушкам. Там были солнце, соль на коже, запах базилика и что-то похожее на счастье.
В тот момент она точно знала одно: дорога к себе начинается с билета в один конец. И немного вина.
Когда поезд мягко замедлил ход, и объявление по громкоговорителю прозвучало столь же певуче, как оперная ария, София проснулась от лёгкой дрёмы. Неаполь. Город, в котором даже воздух пропитан страстью, запахом моря, пиццы и небольшого безумия. За окном мимо проплывали старинные здания с облупившейся штукатуркой, бельём, развевающимся над узкими улочками, и вездесущими веспами.
— Добро пожаловать в хаос, — улыбнулась Таня, вытягиваясь как кошка. — Здесь ты забудешь, как тебя зовут, зато вспомнишь, кто ты есть.
София схватила чемодан, теперь уже казавшийся легче, чем тогда, когда она покидала Милан. И вот они — ступеньки вагона, перрон, волнение в груди. Уж сколько раз она бывала в Неаполе как туристка, но сейчас — всё по-другому. Сейчас она прибыла сюда как женщина, которая пережила бурю.
Их встретил местный зной. Воздух был густым и пахнул солнцем, как будто само светило продавали по кусочкам на каждом углу. Такси до квартиры, которую Таня арендовала ещё по пути из Милана, оказалось миниатюрным «Фиатом» с водительницей по имени Лукреция. Та сразу, по взгляду в зеркало, поняла, что у Софии «развод свежий».
— Ah, signora… — закатила глаза она. — Развод — это не конец. Это арт. Искусство, понимаете? В Неаполе всё — искусство. Даже крики соседей через балкон. Даже злость — это страсть, просто уставшая от себя.
Апартаменты оказались на последнем этаже старого дома с мозаичными плитами и дверью, которую нужно было не открывать, а уговаривать. Зато вид с террасы — Везувий, море, крыши города, похожие на старую открытку, выцветшую от солнца.
София вдохнула глубже, чем за последние недели. Сбросила туфли. Вышла на террасу. Закрыла глаза. Это было похоже на ритуал очищения, только без благовоний — только шум города, гудки мопедов и итальянская речь, льющаяся с соседнего балкона как музыка.
— Таня… — позвала она, — это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Это не правда, — ответила та из ванной, — это просто Италия.
После душа и бокала просекко, София уже улыбалась искренне, не натянуто. Они отправились в центр — без плана, только с ощущением, что сегодняшний вечер должен стать началом.
Пьяцца дель Джезу сияла в лучах заходящего солнца. Люди болтали, ели джелато, играли на гитарах, смеялись — будто никто в этом городе не знал слова "депрессия". София ела пиццу, которая была преступно вкусной, прямо с руки, как местные. Она смеялась, не пытаясь сдерживать эмоции.
— Таня, ты знала, что развод может быть началом гастрономического паломничества?
— Только если развод правильный, дорогая. Только если ты его выстрадала с достоинством и каблуками.
Позже вечером, уже в маленьком баре на окраине, они встретили его. Марко. Слишком красив, чтобы быть честным, но достаточно небрежен, чтобы быть интересным. Художник. Смешивал краски, вино и акценты.
— Что вы рисуете? — спросила София, разглядывая его испачканные пальцы.
— Женщин, которые забыли, как их зовут, но помнят, как чувствовать. — Он улыбнулся ей. — А вы, синьора, выглядите как вдохновение, только немного растрёпанное.
София смеялась. И впервые за долгое время — не из вежливости. Таня подмигнула, молча: вот он, эффект Неаполя. Он не чинит твою жизнь, он даёт тебе новую палитру.
Поздней ночью, на той же террасе, они с Таней сидели под пледом, ели инжир с рынка и молчали. Иногда молчание между подругами — это высшая форма поддержки.
— И всё-таки, Таня… — выдохнула София. — Развод — это искусство?
— Конечно. Особенно если финальный штрих — это ты в Неаполе, с бокалом вина и без малейшего желания всё возвращать назад.
София посмотрела на звёзды. Они казались ближе. Может, потому что теперь она сама была ближе к себе.
— Я ещё не уверена, кто я теперь, — сказала она.
— Тогда это идеальное время узнать. Идеальное место — уже есть.
Неаполь шумел внизу, как море. А наверху, на террасе, начиналась новая глава. Без Фабио. Без слёз. Зато с инжиром, небом и женщиной, которая снова училась жить, как будто это праздник.
И где-то внутри, под слоем сомнений, уже теплилась мысль: может быть, развод — это и правда искусство. Главное — найти правильную кисть и не бояться мазков.
Утро в Неаполе началось с запаха теста, солнечных бликов на белых ставнях и звона колокольчиков, который доносился с базилики через улицу. София открыла глаза и, не вставая с кровати, почувствовала: в ней появилось что-то новое. Лёгкость? Любопытство? Или просто хорошее настроение на фоне ароматов кофе и свежей выпечки, доносящихся из кухни, где Таня уже орудовала как полевой командир.
— Подъём! Сегодня ты узнаешь, что неаполитанская пицца — это не еда, а философия. — Таня стояла в дверях, в фартуке с изображением Везувия и надписью «Al dente or die!».
София рассмеялась. До сих пор было сложно поверить, что она здесь — в апартаментах с видом на вулкан, в городе, где пиццу умеют готовить с такой страстью, что она лечит даже разбитые сердца.
Через час они уже стояли в кулинарной школе на окраине исторического центра. Их встречал Сандро — шеф-повар с руками, словно из мрамора, и глазами, в которых читалась многолетняя любовь к муке, помидорам и базилику. Он не говорил по-английски, но каждое его движение было как лекция.
— Guarda! Questo è il cuore della pizza! — сказал он, с силой растягивая шарик теста.
София тянула тесто, лепила, смеялась, обсыпалась мукой, и в какой-то момент подумала: вот оно. Это и есть жизнь. Не идеальная, не глянцевая, не запланированная — но настоящая. Она почувствовала, как руки забыли, что такое мобильный телефон, как плечи расслабились, а сердце замолчало — не от боли, а от восторга.
Когда пицца вышла из печи, она была как ода вкусу: тонкая, с пузырьками по краям, с соусом, который будто пел арии на языке базилика и томатов.
— Это лучше, чем секс, — прошептала София.
— Особенно после развода, — подмигнула Таня, отпивая холодное пиво.
Они ели прямо на улице, сидя на ступеньках, как подростки. Прохожие улыбались, кто-то подмигивал, кто-то просил кусочек. В Италии еда — это разговор, способ сказать «я рядом», даже если ты молчишь.
Когда солнце стало плавно клониться к закату, Таня потянула Софию за руку:
— Пошли. У меня есть сюрприз. Я нашла кое-что на одной старой улице. Ты будешь в восторге.
Они свернули в переулок, где время словно остановилось. Прачки развешивали бельё, старики спорили на лавочках, дети гоняли мяч, который громко стучал о брусчатку. И вдруг — музыка. Живая, настоящая, громкая и прекрасная.
На углу стоял квартет уличных музыкантов. Виолончель, скрипка, мандолина и голос — тёплый, как августовский вечер. Они играли «O Sole Mio», и София остановилась, как вкопанная. У неё перехватило дыхание. Музыка тронула в ней какую-то глубинную струну, которую она давно считала потерянной.
Она подошла ближе. Один из музыкантов — молодой, с кудрявыми волосами и глазами цвета крепкого кофе — улыбнулся ей. Он пел для всех, но смотрел на неё. София почувствовала, как внутри что-то расправляет крылья. Её сердце — ещё вчера в гипсе — начало отбивать ритм новой мелодии.
Таня наблюдала со стороны и даже не вмешивалась. Она знала: момент особенный. Именно ради этого они приехали сюда. Ради чувства, которое нельзя подделать или сыграть.
После песни музыканты поклонились. София подошла и бросила в шляпу не монету, а... цветок. Розу, которую она нашла по дороге.
— Спасибо, — сказала она по-итальянски. — Это было красиво.
— Это жизнь, синьора, — ответил певец. — Красота — в простом. В том, что можно потерять и снова найти.
В тот вечер, вернувшись на террасу, они с Таней долго не могли уснуть. София смотрела в небо и думала: «Я снова чувствую. Я снова хочу». Не мужчину. Не отношения. А себя. Свою жизнь. Своё право быть счастливой.
И если путь к этому лежал через пиццу, музыку и спонтанные аплодисменты на улице — то пусть так.
Следующее утро снова началось с кофе — крепкого, ароматного, итальянского до мозга костей. София сидела на балконе с чашкой в руке и наблюдала, как Неаполь просыпается: с криками чаек, гулом мотороллеров и неспешными голосами старушек на соседних балконах.
— Быстро пей, у нас встреча, — сказала Таня, выныривая из спальни с модной сумкой на плече. — Ты должна познакомиться с Марко. Это тот самый человек, который делает развод... искусством.
— Таня, я только привыкла к мысли, что развод может быть не катастрофой. А теперь ты говоришь, что это искусство?
— Да. С Марко ты поймёшь, что даже конец может быть началом, если всё правильно оформить. Юридически и эмоционально.
Они шли по улицам города, которые София начинала узнавать: булочная с самым ароматным хлебом, керамическая лавка с ручной росписью, бабушка, что каждый день кормила голубей перед церковью. Таня шагала быстро и уверенно, словно шла на первое свидание, а не к адвокату. София чувствовала лёгкое волнение.
Офис Марко находился в старинном особняке, за тяжёлой деревянной дверью и вестибюлем с фресками на потолке. На входе их встретила секретарша по имени Лукреция — с идеальной укладкой и таким взглядом, будто она в свободное время решает международные конфликты.
— Сеньор Марко вас ждёт, — сказала она, слегка улыбнувшись.
Кабинет был просторным, светлым и невыносимо стильным. Марко сидел за столом, обрамлённый книжными полками и солнечным светом. Он поднял глаза, и София моментально поняла, почему Таня настаивала на этой встрече.
Марко был не просто красив. Он был воплощением итальянской элегантности: лёгкий костюм, часы на кожаном ремешке, тёплая улыбка, будто он заранее знал все твои боли и уже подготовил план лечения.
— Синьора София, — сказал он, вставая и пожимая руку. — Рад знакомству. Таня много о вас рассказывала. Присаживайтесь. Расскажите мне, что вас привело в Неаполь... кроме Везувия и пиццы, конечно.
София растерялась, но Таня ей подмигнула, и она почувствовала уверенность. Они начали говорить: сначала неловко, потом откровенно. Марко задавал вопросы с такой деликатностью, что София не замечала, как из неё выходят обиды, страхи и даже воспоминания, которые она давно упаковала в «неприкасаемое».
— Вы знаете, — сказал Марко, налив им всем лимончелло, — развод — это не провал. Это признание того, что вы выросли. Что вы хотите другого будущего. И моё дело — помочь сделать этот переход красивым. Без мести. Без грязи. С уважением.
— А разве такое бывает? — с сомнением спросила София.
— В Италии — да. Особенно если вас сопровождает хороший адвокат... и хороший терапевт. Иногда я в одном лице, — подмигнул он.
Час пролетел незаметно. Когда они вышли из офиса, София чувствовала себя удивительно легко.
— Ну как тебе? — спросила Таня.
— Я не знаю, что он делает — разводы или магию. Но мне хочется взять его с собой в чемодан.
— Осторожно. У него очередь из клиентов, и не все приходят за юридической помощью. — Таня усмехнулась.
София улыбнулась. Внутри неё что-то начинало меняться. Не просто забываться, а именно перестраиваться. Она больше не была женщиной, пережившей развод. Она становилась женщиной, которая выстраивает новую жизнь. Страницу за страницей. Глава за главой.
И, как оказалось, даже в Италии можно найти адвоката, который поможет оформить не только бумаги, но и чувства. Красиво, элегантно. По-неаполитански.
После второй встречи с Марко у Софии в голове развернулся целый театр. Она то и дело ловила себя на мысли, что сравнивает его с бывшим мужем — причём не в пользу последнего. Марко был настолько уравновешен, обаятелен и, главное, внимателен, что Софии казалось: либо это сон, либо его клонировали в лаборатории для повышения женского счастья.
На третий день Таня, словно по заранее спланированному сценарию, предложила:
— А хочешь познакомиться с бывшими жёнами Марко?
— Сколько их у него? — удивлённо спросила София.
— Три. И все… обожают его.
— Подожди. Ты хочешь сказать, что его бывшие жены с ним дружат?
— Не просто дружат. Они даже вместе написали книгу — «Как правильно развестись, чтобы не разрушить свою жизнь». Книга — бестселлер. А встречи с ними — это, можно сказать, сеанс психотерапии, комедии и мастер-класс по жизни.
София согласилась — из любопытства и лёгкого внутреннего трепета. Они встретились на уютной террасе кафе с видом на залив. За столиком уже сидели три женщины, абсолютно разные, но одинаково лучезарные.
— Это Кьяра, Франческа и Лаура, — представила их Таня. — А это София, потенциальная героиня новой главы нашего учебника.
Смех раздался сразу, и София почувствовала себя желанной гостьей.
Кьяра — блондинка в платье лимонного цвета, оказалась первой женой. Элегантная, сдержанная, с лёгкой ноткой сарказма в голосе:
— Я развелась с Марко, потому что мы были слишком молоды и хотели разного. Он мечтал о свободе, а я — о стабильности. Мы просто не совпали, но он всегда оставался джентльменом. Даже когда забирал коллекцию винила.
— А я — вторая, — улыбнулась Франческа, шатенка с веснушками и глазами, как у кошки. — Мы были страстью. И именно поэтому — недолгой. Но он был первым мужчиной, кто научил меня говорить «нет» — и себе, и другим. Наш развод был, как танго: драматичный, но красивый.
— А я — третья, — сказала Лаура, самая молодая и дерзкая, с короткой стрижкой и красной помадой. — Мы прожили три года, и это были лучшие переговоры в моей жизни. Он — адвокат, я — журналист. Наш развод длился один вечер и две бутылки вина. Мы подписали бумаги и заказали пиццу. До сих пор вместе ходим на футбол.
София слушала, зачарованная. В этих женщинах не было обиды, горечи, упрёков. Только тепло, смех и — что самое поразительное — уважение к себе и друг к другу.
— Но как вам это удалось? — спросила она.
— Мы просто поняли, что развод — не поражение, — ответила Кьяра. — Это смена маршрута. И если ты идёшь по нему с открытыми глазами, то дорога будет красивой.
— Главное — не превращать бывшего в монстра, — добавила Франческа. — Он — человек. А ты — женщина, которая имеет право быть счастливой.
— И помни, — Лаура подмигнула, — хороший развод — это, когда ты выходишь из него лучше, чем входила. С новыми серьгами, новой прической и новой верой в себя.
В тот вечер София возвращалась домой с чувством, будто побывала в какой-то альтернативной реальности, где развод — не трагедия, а перезагрузка. И если бы ей кто-то месяц назад сказал, что она будет смеяться в компании трёх бывших жён одного мужчины — она бы закатила глаза. А теперь... она чувствовала, что учится. И что её сердце уже не боится слова «конец». Потому что в Италии конец — это просто другой способ сказать «начало».
София взяла книгу, написанную Марко и его бывшими. На обложке было написано: «Per sempre non sempre. Ma per bene — sempre», что означало: «Навсегда — не всегда. Но по-человечески — всегда». И впервые за долгое время она подумала, что действительно сможет быть счастливой. Не несмотря на развод. А благодаря ему.
Утро в Неаполе началось с запаха свежего хлеба и звона колокольчиков от кофейни на углу. София сидела на подоконнике, укрытая тонким пледом, и смотрела, как улицы просыпаются: кто-то кричал из окна, кто-то спешил с корзиной апельсинов, а туристы, как всегда, фотографировали всё подряд.
Но внутри Софии царила тишина. Такая густая, вязкая, что даже капли кофе в чашке казались слишком шумными. Её мысли, обычно скачущие как цыганские лошади, будто замедлились. После недельного урагана из встреч, разговоров, инсайтов и неаполитанской философии развода, она вдруг поняла: ей нужно отдохнуть. Но не от Италии, не от города и не от Тани. От самой себя.
— Я беру отпуск, — сказала она вслух, будто подслушав себя впервые.
— От кого? — отозвалась Таня, заходя с круассанами.
— От себя. От Софии-жены, от Софии-фотографа, от Софии, которая всегда знает, как правильно. Хочу стать просто… неизвестной туристкой. Или, ещё лучше, местной без обязанностей. Женщиной без биографии.
Таня задумалась, пожевала кусочек и кивнула:
— Тогда тебе нужно в Сорренто. Или в маленький городок, где никто тебя не знает и не спрашивает, откуда ты. Там можно быть просто девушкой с книгой и шляпой.
Идея была сказочной. София купила билет до Вико Экуенсе — городка на побережье, спрятанного между лимонными рощами и лазурным морем. Там не было музеев, которые надо было «обязательно посмотреть», и не было экскурсий с гидом. Только пляжи, виноградники, пожилые сеньоры, играющие в домино, и женщины, сушащие простыни на верёвках.
С первого дня она выбросила будильник. Никаких планов. Никаких списков дел. Только утренний рынок, где она выбирала помидоры, как будто собирала драгоценности. Только долгие прогулки босиком по берегу, где её никто не знал. Только бесконечные разговоры с самой собой, но уже не в голове, а вслух, в дневнике, на открытках, которые она писала и не отправляла.
Она дала себе задание: быть бесполезной. Не полезной, не нужной, не сильной. Просто — быть. Она засыпала под шум моря, не думая, как жить дальше. И впервые за много лет это не казалось ей слабостью.
Однажды утром, в кафе с видом на скалы, официант — юный Маттео с глазами цвета сицилийского вина — подошёл и спросил:
— Вы снова с книгой о женщинах, которые разводятся красиво?
София засмеялась.
— А вы запомнили?
— Конечно. Вы читаете её, как будто ищете в ней себя.
— А может, и правда ищу. Или прячу.
Маттео пожал плечами:
— Иногда, чтобы найти, нужно потеряться.
Эта фраза стала её новым девизом. В Сорренто она потерялась — с радостью. Забыла пароль от Instagram, не отвечала на сообщения, и даже не вспоминала, как выглядит её бывший. Она больше не была «бывшей женой». Она стала Софией, просто женщиной в лёгком платье, которая улыбается прохожим и поёт под нос старую итальянскую песню.
Именно в этих днях без планов, в утренних рынках, в запахе соли и апельсинов, София начала узнавать себя заново. Без привычной тревоги, без внутренних голосов, без оглядки на прошлое. Она не торопилась назад. Потому что впервые за долгое время чувствовала себя на месте.
Отпуск от самой себя оказался не побегом. А возвращением.
Отель был похож на сон, растворённый в утреннем тумане. Он вздымался над морем, словно белоснежный замок из фильма о любви и вечном лете. Узкие балконы, обвитые виноградной лозой, террасы, нависающие над пропастью, и мозаичные полы в лобби — каждый элемент кричал о стиле, вкусе и свободе. Здесь никто не говорил громко. Здесь шёпот ветра звучал, как симфония.
София прибыла туда без багажа — буквально и метафорически. Её чемодан остался в Вико Экуенсе. Она забронировала номер наугад, просто следуя внутреннему ощущению, как будто кто-то тихо шепнул: «Сюда». Отель назывался "Villa delle Onde" — Вилла волн. Даже название было как прикосновение.
На ресепшене — тот самый Матео. Только в другой роли: не юный официант, а управляющий отеля. Всё такой же сдержанный, с этим хитрым прищуром и чувством, что он знает о тебе больше, чем ты сама.
— Добро пожаловать, синьора София, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Ваша комната готова. Вид на море и немного на самого себя, если позволите.
Она рассмеялась.
— А вы, оказывается, многогранный человек.
— Это Италия. Здесь все — немного актёры, немного повара, немного поэты.
Номер был сказкой: мягкий свет, пастельные тона, окно от пола до потолка, из которого открывался вид на залив, как с картины. София стояла в нём, как будто в церкви. Воздух пах солью, жасмином и… началом.
Позже, за завтраком на террасе, Матео принёс ей кофе и остался рядом. Он не был навязчив. Но его молчание было таким тёплым, что Софии не хотелось его прерывать.
— Вы всегда работаете здесь? — спросила она.
— Почти. Иногда уезжаю. Чтобы напоминать себе, что я свободен. Но всегда возвращаюсь. Потому что этот отель — не просто место. Он знает мои сны.
София вдруг поняла, что её душа тоже знает это чувство. Место, которое словно шепчет: «Ты дома». Не в физическом смысле. А глубже. Где ты можешь быть собой.
Вечером, когда солнце падало за горизонт, они снова встретились. Уже без слов. Просто сидели рядом на скамейке в саду. Молча. Но в этом молчании было больше, чем в тысяче диалогов. Было признание, нежность, понимание и лёгкая, почти невесомая искра.
София впервые за долгое время не боялась того, что может начаться что-то новое. Или, может, просто не называла это страхом. В Матео было что-то загадочное, но не пугающее. Как книга без названия, которую хочется читать медленно, смакуя каждую страницу.
На прощание он сказал:
— У каждого человека есть своё место, где он перестаёт убегать. Может, для вас — это не только отель. Может, это — вы сами.
И София, закрыв за собой дверь номера, вдруг поняла: да. Может быть, она уже дома. Не потому, что нашла кого-то. А потому, что, наконец, перестала терять себя.
София проснулась от звуков, которые можно было бы назвать музыкой, если бы они не были такими... бытовыми. Скрип открывающейся печи, звяканье кастрюль, негромкое итальянское пение, больше похожее на бормотание с припевами. Это была нонна Кьяра — владелица соседнего пансионата и кулинарная легенда всего побережья.
Они познакомились случайно, когда София перепутала дорогу к пляжу и оказалась на заднем дворе, где маленькая, но энергичная женщина месила тесто с такой страстью, будто замешивала судьбы.
— Ты кто такая? — строго спросила нонна, прищурившись.
— Просто гостья. Туристка. Потерялась немного.
— Потеряться — это хорошо. Значит, есть шанс найти не пляж, а что-то получше. Проходи. Поможешь мне с равиоли.
Так начались её утренние кулинарные уроки. Неофициальные, тёплые, с бесконечными историями из жизни. Кьяра была женщиной с лицом, как у старинных мадонн на фресках, но с языком, острее ножа для пармезана.
— Мужиков надо кормить, не воспитывать. Сытому мужчине глупости делать лень, — философствовала она, раскатывая тесто. — А если ты сама несчастлива — съешь пасту. Только не покупную. Ручная работа лечит лучше, чем сто разговоров.
София слушала, смеялась и лепила. Её пальцы постепенно переставали дрожать, и сердце — сжиматься. Кьяра не задавала вопросов про прошлое. Она просто кормила. Душу — через желудок.
— Ты хорошая. Только уставшая. Надо это из себя выпарить, как соус. Не кипятить — томить, — говорила она, подавая Софии тарелку тёплой карбонары.
Однажды Кьяра достала старый альбом. Там были фотографии — чёрно-белые, с потрёпанными краями. Женщина в свадебном платье с сигаретой, мужчина на мотоцикле, малыши с мукой на носу.
— Это моя жизнь. Я любила, ругалась, уходила, возвращалась. Но никогда не отказывалась от себя. Знаешь, почему? Потому что каждое утро — моё. Хочешь, я научу тебя варить бульон, чтобы в доме пахло домом? Это важнее, чем список целей на год.
София кивала, не в силах сдержать слёз. Потому что впервые за много времени ей говорили именно то, что нужно. Без анализа. Без диагноза. Просто — с любовью и луком.
Кьяра стала её терапевтом. Без лицензии. С любовью, припудренной мукой. И каждый вечер, уходя, София чувствовала, что что-то внутри становится мягче. Лечится. Становится настоящим.
И когда однажды она пришла к нонне с бутылкой вина и сказала: «Хочу научиться делать пасту с анчоусами», та прищурилась и ответила:
— Значит, ты снова хочешь жить. Тогда добавим немного перца. Для вкуса.
И София поняла: она действительно снова начала жить. Не потому что забыла, что было. А потому что, наконец, почувствовала вкус настоящего.