Развод под 50. Дорогая, тебе пора в утиль!

Глава 1

– У тебя другая женщина?

Я вся дрожу. Собрала всю храбрость, чтобы задать вопрос, который разделит мою жизнь надвое.

Роман выходит из уборной и встает напротив, по взгляду не определить, что думает, но я успеваю заметить мелькнувшую там досаду.

Он должен оправдаться, сказать, что я брежу, но вместо этого с раздражением проводит рукой по волосам и едва сдерживает циничную ухмылку.

– Ты хочешь поговорить об этом сейчас? Не вздумай позорить семью перед гостями. Дома обсудим.

Я задыхаюсь от возмущения, что он даже не пытается убедить меня в том, что я говорю глупости. Будто всё равно ему, что я знаю его тайну.

Хватаюсь дрожащими пальцами за подаренное мужем на нашу годовщину жемчужное ожерелье и с силой сжимаю бусины. Хочется содрать с себя украшение, которое будто душит своей фальшью, но я сдерживаю гнев.

За эти годы так привыкла к тому, что нужно удерживать образ счастливой успешной семьи без черных пятен и проблем, с которыми сталкиваются остальные супружеские пары, что даже сейчас, когда всё вокруг, выстроенное моими розовыми очками, рушится, не могу пересилить себя и устроить безобразный скандал и концерт на потеху гостям.

Сжимаю зубы, но в этот раз не собираюсь молчать.

– Нет. Мы поговорим сейчас, и плевать я хотела, что подумают о нас твои гости. Половину из них я не знаю, и пока ты не ответишь на все мои вопросы, я не успокоюсь!

Я едва не шиплю, чувствуя не только боль, но и разочарование.

Тридцать лет нашего брака мы решили отметить в ресторане, позвать самых близких, а в итоге меня окружают многочисленные знакомые Романа по бизнесу, а из родственников присутствуют только наши дети.

Я и это проглотила, радуясь хотя бы тому, что муж разрешил привести на праздник внуков. Столько лет я безропотно соглашалась с его мнением, что семья – это только мы и наши дети, а теперь оказывается, что всё это игра в одни ворота.

Пока я сосредоточилась на нашей семье, мой муж играл на два фронта.

– Хочешь поговорить? Надоело притворяться? – щурится Роман и стискивает челюсти. На скулах перекатываются желваки, на лице – звериный оскал.

– Притворяться?

Роман хватает меня за подбородок и сжимает его пальцами, запрокидывая мне голову вверх. Ухмыляется некрасиво, будто перед ним стоит не его жена, требующая ответа на свой вопрос, а рабыня, посмевшая не вовремя подать голос.

– У меня есть другая женщина, Лина. Довольна? Я ответил на твой вопрос?

Он говорит так обыденно и даже с легкой скукой, словно я спросила его, в каком костюме он завтра пойдет в офис. И ни капли раскаяния в глазах, только раздражение и гнев, что отвлекаю его от важных дел.

На глаза наворачиваются слезы, а в голове шумит, будто черепную коробку сдавило изнутри жестким кулаком, но я ни звука не издаю, пытаюсь совладать с реальностью.

У меня никогда не было привычки копаться в телефоне мужа. Это ведь личное пространство, да и он не давал повода усомниться в его верности. Пароль от меня не скрывал, в душ с собой телефон он не забирал.

Все эти годы мне казалось, что это у нас семья такая, основанная на доверии и уважении, а сегодня, когда муж вышел из-за стола в разгар нашей годовщины и оставил телефон на столе, что-то вдруг дернуло меня посмотреть, кто написывает ему весь вечер.

Кого он не может проигнорировать в самый важный день в году.

– Кто она? – потерянно спрашиваю я, безуспешно пытаясь вырваться из хватки Ромы.

– Какая разница? Не лицемерь, Лина, тебе не идет.

– Не лицемерь? Это всё, что ты можешь сказать? Мне, своей жене?! Ты ведь обещал, что никогда не обидишь… Не предашь… Что не заставишь…

Дыхание перехватывает, и я с силой вцепляюсь ногтями в кисть мужа. Он морщится, но руку с моего подбородка не убирает, наоборот, сжимает сильнее, до боли.

Он никогда не позволял себе распускать руки, и я чувствую беспомощность, когда сталкиваюсь с другой стороной своего мужа. Но и это уже не способно меня удивить, не после новости о том, что мой верный муж, которого я ставила всем в пример, падает с пьедестала на самое дно.

– Прекрати истерику, Лина, тебе не идет. И найми себе уже нормального косметолога или визажиста, под этой штукатуркой все морщины видны. Не позорь меня перед людьми.

Рома впервые оскорбляет меня напрямую. Он и раньше, конечно, намекал, что мне, как и другим женщинам нашего круга, не помешало бы заняться омоложением, как то ботоксом, филлерами, но я всегда считала это дурным вкусом. Предпочитала пластике здоровый образ жизни и спорт.

Телефон мужа в руке вибрирует, и я молчу, сглатывая оскорбления. Неприятно слышать, как твой муж называет тебя старой, но я впервые растеряна, ведь мы вместе прошли огонь, воду и медные трубы, а всё, что его, оказывается, волнует – это как я выгляжу и что обо мне, как о его жене, думают другие.

– Тебе очередное сообщение от Ирочки, – выплевываю я с обидой, и мне наконец удается вырваться из его хватки и отойти.

Рома опускает взгляд и видит в моей ладони свой гаджет. Глаза его темнеют, лицо становится хищным, но он вдруг ухмыляется так противно, что мне хочется загнать себя в душ и тереться мочалкой в надежде смыть с себя эту горечь и ощущение грязи, липнущей к коже.

– Ну вот, а говорила, что не знаешь. В чем дело, Лина? Зачем этот скандал? Всё же хорошо было. Ира – она мне для здоровья, по вторникам и четвергам, строго в рабочее время. У семьи время не отнимает, все праздники и отпуска я с тобой и детьми. В чем проблема?!

Он не шутит.

И правда как будто не понимает, почему я злюсь. Что-то цепляет меня в его словах.

По вторникам и четвергам…

Эта Ира не просто мимолетная любовница…

Она его постоянная женщина.

– Как давно ты спишь с ней, Рома?

Глава 2

– Как давно ты спишь с ней, Рома?

Я жду ответа, кажется, целую вечность. Чувство, будто меня бьют под дых, и я падаю на колени, придавленная тяжелыми плитами. Мне тяжело дышать, но я молча стою, опасаясь сказать хоть что-то еще.

Если я не возьму себя в руки, то просто разревусь, некрасиво размазывая остатки макияжа по лицу.

Уверена, что Рома… мой Рома, который когда-то защищал меня от хулиганов, не позволял обижать меня даже своей матери, вдруг меняется на глазах. Превращается в обидчика, который ни капли не сожалеет, что вонзил нож мне между ребер.

– Пятнадцать лет, – отвечает мне холодно муж, дергает плечом, словно ему неприятно оставаться со мной наедине.

В его взгляде легкая брезгливость, и я вдруг с ужасом осознаю, в чем дело.

Сейчас он сравнивает. Меня и ее. Свою любовницу…

Нет, практически вторую жену.

Она явно уже не молода, раз их связь длится так долго…

Половину всего нашего брака с Ромой…

Оттого и обидно, что муж явно повелся не только на внешность молодой вертихвостки.

Нет.

Не стал бы он спать столько лет с женщиной, которая была глупа, как пробка, и с ней не о чем было поговорить.

И сравнение это сейчас явно не в мою пользу. Вон как его перекашивает.

– Не делай такое наивное лицо, Лина. Мы оба знаем, что ты давно знаешь о моей личной жизни за пределами семьи. Что за концерт ты тут устраиваешь? Хочешь увеличить финансирование своей галереи? Не вопрос. Обговорим это завтра, а теперь не делай мне мозги, дорогая, приводи себя в порядок и возвращайся за стол. Еще не все сказали тосты.

Он так цинично смотрит мне в лицо, что я теряюсь. Не понимаю, о какой моей осведомленности он говорит. Я ведь всегда считала его образцом примерного семьянина, с которым мы рука об руку доживем до глубокой старости, а на деле выходит, что всё это пшик.

Иллюзия, которую я поддерживала все эти годы, сама не зная, что главная дурочка во всей этой истории – это я сама.

– И телефон мне верни. Это в первый и последний раз, когда ты взяла его без спроса! Руку! – рявкает муж и меняется в лице, когда видит мой разочарованный взгляд.

Я и не скрываю, что он теперь для меня предатель, от которого меня тошнит.

Его оружие обычно – это холодная агрессия, тем непривычнее видеть, как он вдруг выходит из себя и практически вырывает у меня из ладони телефон, чуть не сломав мне палец. Я сдерживаю вскрик и сжимаю пальцы, чувствуя, как неприятно они болят.

– Я не вернусь. Не стану притворяться счастливой парой. Ты растоптал всё то хорошее, что было между нами, Рома, и не сможешь заставить меня выдавливать из себя фальшивую улыбку.

Он жестко хватает меня за предплечье и с силой тянет в общий зал. В коридоре, к счастью, нет людей, никто не слышит нашего разговора.

– Не истери. Иначе сегодняшнюю ночь я проведу не дома. Ты меня услышала?

Угроза мрачной тучей повисает в воздухе, и я сипло выдыхаю. Вот-вот готова разреветься от жалости к себе, но Рома, увидев зачатки начинающейся истерики, грубо встряхивает меня, не испытывая сожалений, да так сильно, что у меня начинает болеть голова и хрустят шейные позвонки.

– Ты ее любишь? – шепчу я.

Между нами всё кончено, я не смогу делить мужа с другой женщиной и закрывать глаза на его двойную жизнь сквозь пальцы, как многие из окружения в нашем возрасте, но мне отчаянно нужно знать ответ на этот вопрос.

– Причем тут любовь?! – рычит Рома, словно я сказала какую-то глупость и оскорбила его. – Ира удовлетворяет меня, как мужика, но моя жена – это ты. Не сравнивай хрен с пальцем, дорогая.

– У нас же всё хорошо в постели было.

Мой голос звучит потерянно, и в этот момент я ненавижу себя за интерес. Лучше бы я вообще всего этого не слышала. Хочется закрыть уши, чтобы стереть его голос из памяти, но эти слова снова и снова терроризируют мой разум.

Рома молчит, но так выразительно смотрит на мой V-образный вырез, что я опускаю взгляд, и глаза щиплет от обиды.

Похвастаться мне нечем, грудь даже до двоечки не дотягивает, но он всегда убеждал меня, что его всё устраивает, что он любит меня такой, какая есть, ведь я его любимая и мать его детей.

Неужели это всё ложь?

Ложь…

Он мне все эти годы врал, не краснея и не мучаясь угрызениями совести, а я, как дура, отдавала ему всю себя.

– Ты стареешь, Лина, возраст берет свое, а я мужик в самом расцвете сил. Тебе уже ничего не надо, так что ты должна радоваться, что я не лезу к тебе каждую ночь, чтобы удовлетворить свои потребности. Хороший левак укрепляет брак, слышала?

Горько кривлюсь, чувствуя себя будто в зазеркалье. Кажется, что это кошмар, и я вот-вот проснусь, но сколько бы я себя не щипала, ничего не происходит.

– Лучше бы мы развелись, Рома. Так было бы честнее, не находишь?

Я поднимаю взгляд, снова глядя на хамскую ухмылку мужа.

– Развод? Никакого развода, Лина. Меня всё устраивает. А ты нацепи улыбку и шуруй к гостям, не ударь лицом в грязь перед моими партнерами.

Я вдруг отчетливо вижу, что всё, что волнует мужа – это его репутация. Он не хочет ее терять, как и отказывать себе в мужских удовольствиях. Даже не спрашивает моего мнения, не извиняется, ведет себя так, будто это норма, и это как раз я веду себя неправильно.

Меня тошнит от морды мужа. Идти за стол и вести себя так, будто ничего не произошло, выше моих сил, но я не могу не узнать кое-что еще.

– Твоя Ирочка, – не скрываю язвительности, – просила пополнить ее счет, хочет отправить сына в языковой лагерь в Англию. Чужого мальчишку ты тоже спонсируешь, чтобы сохранить наш брак?

Глава 3

Ткань моей блузки трещит по швам, расходится в стороны, когда Рома сильно сжимает ее. Он не жалеет мою одежду так же, как и мои чувства. Словно они и я сама – второсортный расходный материал. Легко найти замену.

– Сына моего не трожь, Лина…

Он четко ставит границу, за которую мне переступать нельзя. Мне будто по носу ударяют железной дверью.

– Сколько лет твоему сыну?

Я не успела пролистать переписку, которую увидела, достаточно далеко наверх, чтобы увидеть снимки, но он явно достаточно взрослый, чтобы ехать в языковой лагерь в другую страну.

– Тебя это не касается, Лина. Он тебе как-то мешает? Отнимает время? Нет. Я не заставляю тебя его принять и полюбить, как и принимать в семью, знакомить с нашими детьми. Если переживаешь, что я сделаю его своим наследником, не стоит. Мальчик на меня не записан, так что за наследство можешь не трястись.

– Причем тут наследство? Ты обманывал меня большую часть нашего брака, жил на две семьи и даже завел от другой женщины ребенка. Ты когда-нибудь собирался вообще признаться мне? – шепчу я, а сама боюсь расплакаться.

Нос щиплет, а глаза уже на мокром месте, но я продолжаю смотреть на мужа, выискивая на его лице хоть каплю раскаяния.

– Если бы ты не лезла не в свое дело, никакой проблемы бы и не возникло, Лина! – ощеривается Рома и сжимает челюсти. – Пятнадцать лет молчала, а сейчас вдруг решила в обиженную и обездоленную поиграть? Назови цену, чтобы ты угомонилась и снова продолжила делать вид, что мы – образцово-показательная семья. Чтобы ты и дальше закрывала глаза и смотрела сквозь пальцы на мою интрижку, улыбалась, как прежде, и не задавала глупых вопросов, которые тебя не касаются!

Ему плевать на мои чувства, настоящие мысли. Он вбил себе в голову, что мне важны только деньги, что я просто не хочу делить его бизнес с другой семьей.

– Я ничего не знала, что за чушь ты несешь? – выкрикиваю я, но у меня садится голос, и изо рта вырываются хрипы. – Да если бы я хоть на секунду увидела, что ты из себя представляешь, я бы никогда! Слышишь, никогда!

– Перед другими играй роль заботливой жены и псевдо-хозяйки галереи, а мне прекрати врать! Я тебя насквозь вижу, ты – инфантильная домохозяйка, не способная обеспечить себя куском хлеба, возомнившая о себе невесть что. Но я закрываю на твои недостатки глаза, так как мы семья, так и ты будь добра ответить мне тем же. Я к тебе отношусь с куда большим уважением, чем любой другой мужик нашего круга и достатка. Так что не строй из себя святошу, мне это уже вот где!

Рома проводит ребром ладони вдоль шеи, вид такой, будто его вот-вот вырвет. И столько презрения в его взгляде, что мне хочется закрыть глаза и уши, сделать хоть ненадолго вид, что ничего этого не было. Но я не могу. Не могу…

Буквально утром мне казалось, что мы любящая пара, опора и поддержка друг другу, а сейчас шоры с глаз спадают, и я вижу Романа настоящего. Тем, каким он стал, а я и не заметила, пребывая в иллюзиях.

Пятнадцать лет…

– Я… Я не вернусь за стол… И к тебе не вернусь… – выдыхаю я, а сама хватаюсь за грудь.

Внутри всё жжет, меня колотит, а лицо горит.

Раздается истошный крик, полный отчаянья и агонии.

Я не сразу осознаю, что это я, как почти сразу кидаюсь на мужа, бью его руками по груди и шее, задеваю острыми ногтями лицо, практически ничего не соображая. Выплескиваю на него боль, виновником которой он стал, но он стоит в ступоре недолго.

Взрывается ревом, с матами хватает меня за плечо и заталкивает в уборную. Жестко держит меня за заднюю часть шеи, не давая двинуться, а затем мне в лицо летят брызги холодной воды.

Он с силой опускает мое лицо к раковине, жестко трет мне кожу до боли, будто вбивая воду в меня, и я задыхаюсь, не в силах сделать ни единого вдоха.

Мне уже кажется, что я потеряю сознание, как он отпускает меня, грубо толкая в сторону.

Голова ударяется о столешницу, и я хватаюсь за нее, пытаясь не упасть. Грудная клетка сжимается, пульс частит настолько, что кружится голова.

Я хватаю ртом воздух, но никак не могу наполнить им легкие.

Рома что-то кричит, его лицо искажено напряжением, как-то некрасиво перекошено, и это последнее, что я вижу. Заваливаюсь на спину, слышу стук, затем щелчок, и плечо простреливает резкой болью.

Глава 4

Рома всегда обладал жестким характером и имел стержень, что меня в нем всегда восхищало. В отличие от него, я была слишком мягкой, полной его противоположностью, но это и делало нас идеальной парой.

Там, где нужно было надавить и добиться справедливости, на первый план выходил Роман.

Мне же удавалось его сдерживать, когда он перегибал палку. Я выступала буфером между ним и детьми, старалась сгладить острые углы, если он вел себя жестоко.

Но я никогда не думала, что с его бессердечностью и беспощадностью мне придется столкнуться лицом к лицу. Испытать на себе его грубость, превратиться в одного из противников, которых он никогда не жалел. Переступал через них и топтал напоследок, чтобы в спину ему не летели проклятия и плевки.

– У вас была паническая атака, давление сто двадцать на семьдесят, пульс восемьдесят пять, уровень кислорода в норме, – доносится до меня голос дежурного врача. – Выпишу вам бета-блокаторы и езжайте домой, у нас койко-мест нет.

Женщине на вид лет сорок, моложавая, но с каким-то неприятно-острым взглядом. Чем-то она напоминает меня в молодости – такие же черные волосы, типаж лица и фигуры.

Отличия незначительны, и только глаза выдают, что характер у нас разный. Я спокойная и мягкая, а она – пробивная и жесткая. Такой и я когда-то хотела стать, мечтая еще в школе, что стану успешной и деловой женщиной, которая никогда ни от кого не будет зависеть.

Но вот она я.

Мне пятьдесят.

Моя галерея держится на плаву только из-за денег мужа, а сам он держит меня за дурочку.

– Что с моим плечом?

Голос после пробуждения хрипит, голова гудит, но больше всего меня беспокоит, что я не могу нормально двинуть рукой.

– Вывиха у вас нет, скорее всего, растяжение связок плечевого сустава, – равнодушно отвечает… я прищуриваюсь… Ирина Федоровна Малявина, заведующая терапевтическим отделением.

– А с головой? У меня кровь!

Второй рукой я включаю фронтальную камеру на смартфоне и с ужасом смотрю на свое отражение. На правом виске запеклась кровь, бровь рассечена, лицо выглядит отекшим. На здоровую я мало похожа.

– Дома сделаете перевязку, – уже раздраженнее говорит Ирина и дергает губой. – Если будет беспокоить головная боль и тошнота, обращайтесь в районную поликлинику, где прописаны.

– Я никуда не пойду, пока мне не обработают ссадины и не осмотрит травматолог!

Голос звенит от напряжения, боль в висках становится стреляющей, а лицо заведующей расплывается, но я не отступаю.

Рядом никого, кроме этой противной докторши, нет. Ни мужа, ни детей, словно я сирота с вокзала. Так она ко мне и относится, будто за меня некому заступиться.

– Послушайте, женщина, моя смена закончилась час назад. Меня дома ждет несовершеннолетний ребенок и остывший ужин. Мне еще отчет из-за вас писать, – цедит она сквозь зубы, будто я ей испортила всю жизнь. – Вашей жизни ничего не угрожает, поэтому не вижу причин…

– Я требую главного врача! Я буду жаловаться на ваше вопиющее хамское поведение!

Она морщится, косится на дверь и сжимает зубы. Кивает, так как ей некуда деваться, и отправляет меня в процедурный кабинет к медсестре.

Телефон молчит. Ни одного звонка или сообщения от детей или мужа, а я даже не знаю, как сюда попала.

Малявина не отвечает на мои вопросы, сразу ретируется, и мы с медсестрой в процедурной остаемся одни.

Хочется реветь от обиды, что я сижу здесь одна, никому не нужная и старая. Никому нет дела, умру я или выживу. Хоть бы одна живая душа поинтересовалась, где я и всё ли со мной в порядке.

– Вы не обращайте внимания на Ирину Федоровну. Она обычно так себя не ведет, а сегодня с утра без настроения. Женщина она неплохая, да только с мужчинами не везет. Есть у нее один, да только женат, ребеночка ей сделал пятнадцать лет назад, а признавать отказывается. Бедная женщина, ее только пожалеть можно.

Пожилая медсестра цокает, а вот я напрягаюсь.

Ирина… Пятнадцать лет… Сын… Женатый мужчина…

Совпадение?

– А вы не знаете, кто меня сюда привез?

– Муж ваш, кто же еще. Он наверняка сейчас в кабинете у заведующей, лютует, что она так с вами грубо. Вы подождите его за дверью, Ирина Федоровна его долго держать не станет, выпишет вам рецепт и отпустит.

– А где я могу найти вашу заведующую?

– На втором этаже, шестой кабинет справа.

Обезболивающие еще не начали действовать, голова болит, но мне жизненно необходимо попасть в кабинет к этой Малявиной. И плевать на осмотр травматологом.

Сердце колотится, ладони потеют, а я никак не могу вспомнить лицо на аве любовницы Ромы.

В это время суток в больнице нет людей, даже охранник посапывает на стульчике, не замечая, как я прохожу мимо него к нужному кабинету. Дверь приоткрыта, и я медленно касаюсь ее, ощущая, как в ушах барабанит пульс.

Мне страшно увидеть мужа и эту Ирину вместе. Я всё еще надеюсь, что они не знакомы, и это просто совпадение, но иначе объяснить грубость врача не могу.

– Зачем ты притащил ее ко мне? – слышу я вдруг раздраженный голос Ирины.

– Твоя больница ближе всего к ресторану. Не скорую же мне было вызывать. А ты человек свой, болтать и фиксировать прием в базе не станешь. А кому надо, рот если что заткнешь.

Выходит, Рома так сильно не хотел огласки, что пренебрег моим здоровьем. Не вызвал скорую, а сам отвез меня в больницу, где ко мне относятся не лучше, чем к скоту.

– Не боишься, что твоя узнает, к кому ты ее привез?

Жесткость из голоса Ирины пропадает, уступая место насмешливой иронии. Она из тех, кто за словом в карман не полезет.

– Рот закрой! Тебя это не касается. Моя семья неприкосновенна, Ирка, – грубо пресекает ее расспросы Рома.

Она молчит, но я отсюда чувствую ее чисто женскую обиду. Не решаюсь приоткрыть дверь пошире, так что их не вижу, но мне и слуха хватает, чтобы убедиться, что эти двое связаны.

Любящая женщина во мне всё еще лелеет надежду, что это не та Ира, которая родила Роме ребенка и грела постель все эти пятнадцать лет, но нельзя бесконечно закрывать глаза на очевидное.

Глава 5

– Обручальное кольцо сними, Верхоланцев, – звенит от напряжения голос Ирины. – Я тебе не жена, которая стерпит любое унижение. Мы с тобой договорились, когда ты со мной, то ты только мой. Ни жены, ни детей. Только ты и я.

– Язык свой ядовитый прикуси. С подчиненными будешь в приказном тоне разговаривать! – рычит Рома.

Раздается небрежный звон скинутого обручального кольца.

– Тебе же нравится, Ромаш, когда рядом женщина дерзкая, с характером. Не ври мне, что хочешь под собой молчаливую тихоню без амбиций. Я даю тебе то, что не может дать жена и…

– Рот закрой, дрянь!

Звучит хлесткая пощечина по лицу. Следом шлепок явно по ягодицам, но Ирина гортанно стонет. Ей нравится, как Рома с ней жесток. Она наслаждается его животной агрессией и сама подзуживает, нарываясь.
Я зажмуриваюсь и прикрываю рот рукой, сдерживая истеричный смешок. Мне не до смеха, плохо до разрыва грудной клетки, но я не могу разреветься вслух. Не готова снова столкнуться лицом к лицу с мужем. Боюсь увидеть в его глазах издевательскую насмешку, а в глазах Ирины торжество.

Я слишком слаба, чтобы пережить новое унижение. Но и уйти не могу, с болезненными вдохами вслушиваясь в стоны Ирины и рыки мужа.

Никогда не слышала, чтобы он так наслаждался близостью. Со мной в постели он всегда был ласков и нежен, никогда не позволял себе неуважения.

Выходит, я его не знала никогда.

Вот что он любит на самом деле.

Вот что ищет на стороне, притворяясь примерным семьянином.

Меня всю колотит не то от озноба, не то от невыносимого жара. Ноги не слушаются, становятся деревянными. Мышцы сводит, а легкие горят, словно вот-вот разорвутся в клочья.

Не знаю, как долго я стою под дверью.

В себя прихожу от звонка.

Мне звонит дочь. Убавляю звук, но поздно.

– Ты что, дверь не закрыл?! Если подчиненные увидят и главврачу доложат, меня на ковер вызовут! – шипит Ирина, услышав мелодию.

– Не мельтеши. Не забывай, кто посадил твой красивый зад в кресло заведующей. Я всё решу.

Я отпрянула, в панике оглядываясь по сторонам. Неподалеку туалет, куда я и вхожу, чтобы спрятаться, сделать себе передышку и только потом столкнуться с мужем.

Такого унижения я еще никогда не испытывала.

Хоть бы постыдился, ведь знал, что я ранена и в плохом состоянии.

Презираю в этот момент себя за слабость, что не ворвалась внутрь и не накинулась на Романа и его любовницу.

Не знаю, что на меня нашло. Может, мне было стыдно?

Когда в ресторане с Ромой мы были наедине, я могла себе позволить выплеснуть на него свой гнев, а когда рядом появляется соперница, весь мой дух куда-то испаряется.

Все эти пятнадцать лет она знает обо мне, о нашем с Ромой браке всё. И какие у нас, оказывается, есть проблемы в постели. Чем я дышу, чем занимаюсь.

Чувство, словно она залезла мне в шкаф с нижним бельем и перебирает его, с презрением двумя пальцами касаясь моих панталон и сравнивая их со своими танго и стрингами.

В глубине души я знаю, чего боюсь на самом деле. Почему не открыла дверь кабинета и не убила обоих за свой позор.

Я не готова к сравнению. Знать, что муж все эти годы спит с другой ради удовлетворения своих низменных потребностей – это одно. А увидеть воочию, кого он предпочитает мне – другое.

Она младше. Пусть ненамного, но в моем возрасте такая разница уже критична. Моя седина против ее пышной черной копны. Мои шрамы от кесарева против ее идеального тела, которое она явно оттачивает, чтобы поддерживать себя в форме.

Она ведь любовница, задача которой помогать Роме сбрасывать напряжение. Ей нужно быть красивой и легкой.

Она не завалена домашними делами, у нее нет нужды заботиться о муже и готовить ему ужин, ведь он любит только приготовленное моими руками.

Все эти годы она пользуется привилегиями статуса жены Ромы, строит карьеру с помощью его влияния и связей, одевается в бренды, ездит с сыном на курорты, но обязанностями, которые в этот статус входят, не обременена.

Всхлипываю, размазывая остатки косметики по лицу. Не обращаю внимания на боль в плече. Становится всё равно, ведь большую боль, чем причинил мне любимый муж, даже не придумать.

От дочки уже три пропущенных, и я всё же выхожу из кабинки туалета. Хочу привести себя в порядок и уехать домой. В ресторан я не вернусь, но в лицо Роме напоследок посмотреть хочу.

– Так и знала, что это была ты.

На выходе меня встречает насмешливый голос Ирины Малявиной.

Она стоит у входа в уборную, закрывая мне выход в коридор.

И как долго она здесь?

– Тыкать мне не надо, я ваш пациент, а вы обслуживающий персонал, – гнусавым голосом осаживаю ее, но выглядит жалко.

Голос дрожит, лицо зареванное. Не в таком виде я хотела предстать перед той, кому Рома отдал пятнадцать лет, украв эти часы и дни у меня и детей.

Малявина сжимает зубы и прищуривает по-кошачьи глаза, но проглатывает оскорбление. Знает, что может уязвить меня куда больнее.

– Ты меня старше всего на пять лет, не такая уж большая разница в возрасте, чтобы выкать. Да и потом, какие между нами могут быть формальности? У нас муж на двоих, куда уж ближе?

Пять лет. Я даже ответить ей не могу, в шоке смотрю на ее молодое лицо, которое хоть и выглядит взрослым, но признаков старения на нем нет. Словно она выиграла в генетическую лотерею еще в материнской утробе.

– Мне сорок пять. Удивлена? Деньги Ромы, косметология и морской воздух каждые три месяца творят чудеса. Он у нас щедрый мужчина.

… Щедрый…

На открытие галереи мне пришлось убалтывать его два года. А уж о поездках за границу приходилось просить едва ли не на коленях. Рома много работал, а одну меня и детей не отпускал. Всё время будто держал на привязи, лишая тех радостей, которыми награждал любовницу.

Постель Рома оценивает дороже, чем создание семейного очага и воспитание его детей.

Она заслужила привилегии его жены, а я…

Глава 6

Ирина нагло разглядывает меня с головы до пят. По лицу не понять направление мыслей, но когда она громко хмыкает, догадываюсь, что она моим видом не впечатлена.

Она и при осмотре знала, кто я и чья жена, так что ее поведение сейчас – это грязная уловка, чтобы заставить меня почувствовать себя старой клячей, ничтожной и некрасивой.

Она хочет отравить мой разум мыслями и сравнениями.

Хочет, чтобы я ее ненавидела так же сильно, как она ненавидит меня.

Телепатом быть не нужно, чтобы понять ход ее мыслей.

– Как тебе наш Ромаш? Правда зверь? Всю душу из меня вытряс, аж пальчики до сих пор дрожат.

Она умывается, ополаскивает шею и протирает бумажными полотенцами промежность. Устраивает для меня представление, пытается уколоть, ищет болевую точку. Дрянь…

– Гордишься? Зря. Ты моя замена, – медленно растягиваю я слова, демонстрируя превосходство. – Да, более молодая, не спорю. Но ты всего лишь бак для слива отходов для Ромы. С тобой он выпускает монстра, которого всегда боялся показать мне. Меня он любит, ведь я его жена, которую он сам когда-то выбрал. Тебя же использует, чтобы не приносить домой агрессию и негатив. С тобой он оставляет грязь, вытирает об тебя ноги, как о входной коврик, а ко мне приходит чистым.

Я холодна и сосредоточена, стараюсь не зацикливаться на боли. Не покажу слабости перед этой женщиной. Не дам ей себя растоптать окончательно. Пусть вся моя семейная жизнь летит в бездну, но я встречу удар с гордо поднятой головой.

– Утешай себя, – кивает она. – Вам, постылым женам, только и остается, что верить в самообман и лапшу, которую вешает на уши неверный муженек.

Сжимаю зубы. Как она смеет смотреть на меня таким жалостливым и вместе с тем торжествующим взглядом?

– Можешь не плакать в подушку и не унижаться, Верхоланцева я у тебя не отберу, – ухмыляется Малявина, а я вдруг замечаю, что с губ стерлась красная помада, придавая ей расхристанный вид. Даже предположить боюсь, чем она занималась этим ртом совсем недавно.

Она касается ворота моего платья, смахивает невидимые пылинки и растягивает пухлые губы в мерзкой улыбке. Хватаю ее за кисть и заламываю ее вбок, отталкивая от себя. Пусть не смеет касаться меня своими грязными руками.

– У меня было пятнадцать лет, чтобы увести Ромаша из семьи, но я всегда знала свое место, Лина, – цокает слегка обиженно эта актриса.

– Для тебя я Полина!

Ирина морщится, дергаясь от моего окрика, но молчит. Что-то ей нужно от меня, иначе бы она не вела себя так нарочито спокойно. Вспомнить только ее грубость в палате, когда она выгоняла меня из больницы.

Что-то изменилось за эти полчаса. Вот только что?

– Ты можешь оставить себе Рому и статус замужней женщины уважаемого предпринимателя, Полина. Убеди Рому признать отцовство и принять нашего с ним сына. Взамен я так и продолжу находиться в тени и прикрывать твой тыл на постельном поприще, – шепчет она, явно получая удовольствие от своей беспардонности.

Тычет мне в лицо годами обмана, когда я единственная из нас троих ходила с ветвистыми рогами.

– Если Роман не бросил семью ради тебя пятнадцать лет назад, как и не признал свое отцовство, значит, не такая уж ты и незаменимая замена. Однажды тебя ждет та же участь, что и меня. Он найдет помоложе, без претензий. Девчонку, которая будет готова раздвигать ноги по первому его зову. Так что с чего ты вообще решила, что можешь диктовать мне условия? Кто ты вообще такая?

Мне неприятно обсуждать личную жизнь мужа, которая выходит за рамки нашего брака, но я не готова спустить Ирине ее уверенность в том, что она может что-то от меня требовать.

С чего она взяла, что Роман мне нужен? Потасканный, гулящий… Он совсем не тот мужчина, в которого я когда-то влюбилась. Гордость не позволит мне унижаться и оставаться его женой, закрывая глаза на его похождения.

Каждый раз, когда я буду смотреть на время, буду думать, чем он сейчас занимается. Работает или с кем-то спит, прикрываясь мужскими потребностями?

От этого мне еще более мерзко. Что он не может признать, что это он такой мудак, который не может удержать причиндалы в штанах.

– Нет, это ты не понимаешь. Я тебе не глупая девчонка без извилин в мозгу. Я взрослая женщина, которая знает такие потаенные потребности Романа, о которых ты не догадаешься, даже если проживешь с ним еще тридцать лет, – цедит сквозь зубы Ирина.

– Думаешь, почему он не бросает меня все эти пятнадцать лет? Редко какая любовница может удержать голодного мужика дольше пяти лет, я же продержалась столько, сколько ты себе и представить не можешь. И стоит мне только захотеть, как ты отправишься в утиль, на свалку для престарелых жен.

Она делает глубокий вдох с сипением и продолжает:

– Это пятнадцать лет назад я была нищим терапевтом в захудалой поликлинике на окраине, и мне приходилось лишь мечтать, чтобы такой, как Верхоланцев, обратил на меня внимание. Сейчас я женщина со статусом, влиянием и связями. Такую Роману будет не стыдно вывести в свет, представить своей новой женой. Ведь ни у кого и вопроса не возникнет, почему он променял бездарную рисовальщицу на уважаемого в медицинских кругах врача.

– Закрой рот. Я не собираюсь слушать этот бред.

Мой голос звучит на ее фоне слабо, но это всё, что я сейчас могу. В ушах звенит, сердце колотится так часто, что за грудиной покалывает, и я из последних сил держусь за столешницу раковины.

Возникает чувство дежавю. Не хватает только чтобы она меня ударила и толкнула так же, как в ресторане сделал Рома.

– Ты будешь слушать всё, что я тебе скажу! Я долго терпела, что мы с сыном вынуждены быть на вторых ролях, но я никому больше не позволю считать его уродом. Полусиротой при живом отце! Либо ты убедишь Романа признать его своим сыном и еще одним наследником, либо я заберу силой жизнь, которую ты у меня украла!

Не в силах больше находиться в ее отравляющем обществе, я толкаю ее в сторону и резвым шагом выхожу из уборной. Слышу позади удар, затем болезненный вскрик, но не оборачиваюсь.

Глава 7

Рома в очередной раз звонит.

От него уже двадцать пропущенных.

Пару секунд гипнотизирую телефон и решаю принять вызов. Нужно поставить в нашем разговоре точке.

– Где ты? Немедленно езжай в ресторан, – жестко чеканит Рома, даже не спросив, как я, не случилось ли чего со мной.

Я дрожу по привычке, но впервые проявляю твердость и пресекаю желание оправдаться. Оно непроизвольное, выработанное годами прессинга. Я даже не заметила, как в этом браке потеряла себя.

А сегодня будто проснулась от долгой спячки, с удивлением замечая, что не обязана подчиняться прихотям мужа.

Не обязана быть его женой.

Не обязана быть заложницей нашего брака, который он сам похерил.

Не обязана терпеть его распущенность и потакать измене.

– Я уже сто раз тебе сказала. В ресторан я не вернусь, а с тобой развожусь. Домой не приходи, вещи твои я отправлю курьером.

– Я так понимаю, истерика твоя набирает обороты, – холодно констатирует Рома, и я вся сжимаюсь. – По-хорошему ты не понимаешь.

– По-хорошему это разбить мне голову, отвезти на осмотр к своей любовнице, а потом отыметь ее на ее же рабочем столе?

– Еще хоть одно слово матерное, я приеду и весь рот твой мылом продезинфицирую. А насчет сцены в кабинете забудь, и дальше живем, как жили, – лениво тянет Рома, особо не заморачиваясь, что причинил мне за один день столько боли, что я просто не могу ее в себе вместить.

– Ты серьезно сейчас? Предлагаешь мне сделать вид, что я ничего не видела? Притворяться, что мы с тобой – счастливая супружеская пара?

Меня переполняет горечь, что я замужем за таким мудаком.

– Я? Предлагаю? – холодно усмехается он. – Я тебе ничего не предлагаю, дорогая.

Его “дорогая” звучит издевательски.

– Это в твоих же интересах жить дальше, как прежде.

– Так мне тебя еще благодарить нужно?

– А ты считаешь, что разводом мне больно сделаешь? Проучишь меня и я стану, как шелковый? Нет, Полина, развод в первую очередь ударит по тебе.

Он говорит так безэмоционально, будто не с женой общается, а с не перспективным клиентом, который обманом прорвался к нему на прием без записи.

– На что ты намекаешь? Что я старая?

Я помню его взгляд в ресторане. Особенно ту досаду и презрение, когда он мысленно сравнивал меня с любовницей. Это сейчас, после сцены в больнице я понимаю, о чем именно он думал.

Что у нас с Ириной разница всего в пять лет, а у меня седина, морщины, обвислые груди и живот со стриями.

Противно, что мужики смотрят только на внешность. Не понимают они, что ты вынашиваешь их детей, во время беременности теряешь зубы, красоту и здоровье. Тяжело рожаешь, а потом еще долго восстановиться не можешь, ведь возраст берет свое, и хоть целыми днями занимайся спортом, а трое детей, один из которых кесаренок, накладывают вечный отпечаток на твоей фигуре и коже.

Еще кормишь всех детей грудью, ведь муж против смесей, а потом оказывается, что муж уже давно тискает чужие прелести, которые не испорчены многочисленными родами и декретами.

До чего же противно…

– Тебе пятьдесят, а не тридцать, Полина, – Рома делает слишком длинную паузу. – Будь благоразумной и не устраивай истерик. В твоем возрасте женщине бы с внуками возиться, а не начинать жизнь с нуля. Срок годности, знаешь ли, даже у меда есть.

Я вся пылаю, на меня в этот момент накатывает волна жара. Как же не вовремя. Климакс у меня наступил пять лет назад, а приливы порой случаются и сейчас. Он не говорит прямо, но намекает, что менопауза у женщин – главный маркер женского срока годности.

– Не смей выворачивать ситуацию так, будто ты мне одолжение делаешь!

Меня трясет, и я хватаюсь рукой за спинку дивана, чтобы ничего не разбить. Руки так и чешутся схватиться за вазу китайской династии Цинь, которую нам подарили на двадцатилетнюю годовщину свадьбы семья губернатора. Но я боюсь, что если не сдержусь, пойду в разнос и испорчу уют, который с такой тщательностью когда-то обустраивала.

Это ведь мой дом тоже. Я отсюда никуда не уйду. Это Рома пусть проваливает на все четыре стороны, забудет сюда дорогу и оставит меня в покое.

– Ты всерьез настроена на грандиозный скандал, Полина? Сдюжишь?

Он считает меня слабохарактерной и никчемной. Не верит даже, что я и правда подам на развод. Думает, раз зарабатывает больше и обеспечивал все эти годы семью, может помыкать мной и диктовать условия. Уверен, что я без его подачек помру с голода и буду с протянутой рукой на вокзале стоять. Такая злость поднимается, что я сжимаю зубы с такой силой, что раздается скрип.

– Я лишу тебя содержания, твою галерею дотаций и поддержки, и всё, что у тебя останется – этот дом, который ты не сможешь содержать, как только нас разведут. Помни об этом, когда снова начнешь угрожать разводом. Я дважды предлагать тебе сохранить брак не буду. Еще одно слово про развод, и мое терпение иссякнет.

Рома хмыкает, с каким-то садистским удовольствием унижая меня, а я сжимаю ладонь в кулак, до крови впиваясь острыми ногтями в кожу.

– Ты не посмеешь, – предпринимаю я последнюю попытку достучаться до мужа. – Я детям расскажу всё, они меня поддержат.

– Уверена?

Глава 8

Звонить детям мне не приходится. Старшая дочь сама набирает меня.

Я колеблюсь, не зная, стоит ли вываливать на детей новость о предстоящем разводе в такой день или всё же подождать до завтра.

Так и не решив, что делать, поднимаю трубку.

– Мам, вы где? Гости уже волноваться начинают, что вы пропали куда-то, скоро торт должны вынести, – с беспокойством спрашивает Мелания. Ей двадцать восемь, она замужем за подчиненным Романа Кириллом, у них двое детей, и она самая ответственная из всех наших троих детей.

– Извинись перед гостями, Мел. Я не приду, а насчет отца вашего не знаю.

Не могу держать в себе неприятную новость. Никогда не умела строить хорошую мину при плохой игре. Не стоит и начинать.

– Что случилось, мам? Вы что, поругались из-за какой-то ерунды?

Неприятно от легкого пренебрежения в голосе дочери, но я проглатываю его.

– Нет, не поругались. И не из-за ерунды.

– Ты можешь нормально сказать, что происходит, мам? Кто вообще со своего праздника уходит в самый разгар? Мне вот что говорить гостям? Краснеть перед ними?

Мел, как обычно, берет всю ответственность на себя. Переживает, как и Рома, что о нас подумают другие. В отличие от младших Платона и Веры, она больше думает о других, чем о себе. Наверное, в этом есть доля моей вины.

– Я ухожу от вашего отца, Мел, так что эта годовщина… – сглатываю плотный ком.

– Это шутка такая? Ты прикалываешься?

В голосе ее звучит раздражение. Она не любит перемены, воспринимает их болезненно. Для нее важны стабильность и постоянство, и мне жаль, что приходится разрушать ее устоявшийся мир.

– Не шутка, Мел. Наш брак с вашим отцом исчерпал себя, и так больше продолжаться не может. У него будет своя жизнь, у меня своя.

– Что за блажь? Вам по пятьдесят, какой еще развод? Вы о нас подумали или о внуках своих?

– Вы к нашему разводу не имеете никакого отношения, Мел.

Я слышу, как она пыхтит, затем отходит куда-то подальше, музыка чуть утихает в динамике, и снова возвращается слухом ко мне.

– Ваш “развод”, мам, – слегка ядовито говорит дочь, даже цокает осуждающе, – касается всей семьи, а значит, отношение мы к нему имеем самое прямое.

Я не отвечаю, и мы обе молчим.

Слова застревают в горле, мешая мне признаться в истинной причине развода, но старшая дочь всегда допытывается до правды. Упрямства ей не занимать.

– Вы же душа в душу прожили тридцать лет, мам. А сейчас вдруг ни с того ни с сего решили развестись, да еще и в годовщину жемчужной свадьбы? Отец с утра тебе подарил дорогущий набор украшений, всё было хорошо, а к вечеру то что изменилось?

Я не вижу ее, но чувствую, что она вся дрожит. Мне хочется обнять ее, но я не рядом, а даже если бы была такая возможность, зная ее ершистый характер, она бы не позволила. Дернула бы плечом и отстранилась, желая сделать мне больно.

Поведение дочки ранит меня, но я ведь мать, знаю ее сильные и слабые стороны с детства, понимаю, что она это не со зла. Просто не готова к переменам, привыкла, что мы с Ромой – единое целое, ее опора и поддержка.

Делаю глубокий вдох и выдох. Не хочу расплакаться при дочери. Она ведь мне не подруга, чтобы взваливать на нее свой эмоциональный груз.

– Всё не будет уже, как прежде, Мел, пойми.

– Какой вам развод? Вы почти пенсионеры, мам, какая еще новая жизнь? Если тебя интересует мое мнение, так знай, я против развода! Платон и Вера тоже не одобрят его, даже не вздумайте разводиться!

Обидно, что дочь считает меня старой, мне ведь всего пятьдесят. Не восемьдесят же, хотя некоторые и в этом возрасте меняют свою жизнь, отказываясь жить так, как им претит.

– Это не опрос, Мел. От твоего желания ничего не изменится. Я говорю тебе о разводе, как об окончательно принятом решении.

Стараюсь говорить ровно и твердо, не дать слабину, за которую дочка сможет зацепиться. В моей душе в это время царит хаос, сама я в растрепанных чувствах. Нескоро еще смогу отойти от предательства, но не могу позволить, чтобы дети видели меня потерянной и потухшей.

Мел всхлипывает, и мое сердце отбивает неровный ритм. Оно болит за старшую дочь, на которую я первой вываливаю неприятную новость.

– Ты взрослая девочка, Мел, сама уже жена и мама, – мягко пытаюсь я привести ее в чувство. – Тебе же не пятнадцать, чтобы закатывать истерики из-за нашего с Романом развода. У тебя своя семья, для вас ничего не изменится.

– Изменится, – глухо произносит она, даже слегка гундосит. – Ты же женщина, мам, неглупая, должна понимать, что для нас развод – это крах всей жизни.

– Не преувеличивай.

Голос дочери звучит так, будто после развода женщинам только и остается что уехать в дом престарелых доживать свой век.

– Я тебе правду говорю. Сила женщины в ее молодости и красоте. Ты же уже лет десять как не котируешься на рынке невест, наш бабий век короток, а вот мужчины, особенно при больших деньгах, с возрастом наоборот становятся куда привлекательнее.

Я понимаю, к чему она клонит. Что я останусь никому не нужной старухой с десятью кошками под боком, а Рома довольно быстро найдет мне замену, стоит только ему щелкнуть пальцами.

– Вокруг отца коршунами девки молодые вьются, прохода ему не дают. Не пройдет и недели, как кто-нибудь из них к нему в койку прыгнет, к его деньгам присосется и колечко обручальное выпросит.

Поджав губы, качаю головой. Дочь не видит, но мне не нравится, куда нас заводит наш разговор.

– Думай, что говоришь, Мел. Я не буду обсуждать с тобой личную жизнь твоего отца.

– И я не хочу! Но если вы разведетесь…

Дочка снова всхлипывает, слишком чувствительно реагирует. Не стоило вообще поднимать эту тему сегодня и портить ей настроение. Лучше бы вообще было заставить Романа самому во всем признаться детям.

Но он умыл руки. Как в воду глядел, что разговор выйдет не из простых.

Мне хочется заручиться поддержкой детей, чтобы они образумили отца. Раз не получилось у нас с ним нормального брака, так пусть развод пройдет гладко. Надеюсь, что его угрозы оставить меня у разбитого корыта в мои пятьдесят окажутся пустыми. Иначе он падет в моих глазах так низко, что пробьет дно Марианской впадины.

Глава 9

– Твой отец… – голос теряется, и я рукой прикрываю глаза, пытаясь справиться с болью. – Он мне… изменяет…

Мелания неверяще молчит. Только сопит тихо в трубку.

– Не может такого быть, мам. Ты что-то не так поняла.

Голос у дочери дрожит, будто она вот-вот расплачется, и мне ее даже жаль больше, чем себя.

Между нами повисает напряженная пауза.

Я не знаю, как сказать ей о том, что Рома обманывал нас всех пятнадцать лет. Что у него не просто постоянная любовница, но и сын. Выходит, младший брат для Мел, Платона и Веры.

Я думала, что старшая дочь молчит, потому что пытается осознать, что я не шучу и всё верно поняла, а оказывается, что думает она всё это время о другом.

– До тебя сплетни офисные дошли, что ли? – вкрадчиво спрашивает Мел, и я замираю.

Сердце стучит с перебоями, ладони потеют, а сама я покрываюсь испариной, хоть платье теперь выжимай.

– Что за сплетни?

Мел чертыхается, явно корит себя за то, что сболтнула лишнего.

– Мам, я… Я думала, ты знаешь о них и не обращаешь внимания. Это же просто сплетни, они ничего не значат. Уверена, их распускают те, кто хочет рассорить вас с отцом. Неужели ты позволишь беспочвенным слухам разрушить ваш брак?

Брак… А ведь, действительно, у нас с Романом не союз, а самый настоящий брак. Как деталь с дефектом, которая годится только на выброс. В утиль.

– Достаточно, Мел, ни о каких слухах я не в курсе, и это уже неважно.

– Как неважно? А как же… А о нас вы подумали, когда решили разводиться? Обо мне? Почему никто не думает, каково мне будет?

Тяжко слушать всхлипывания дочери, еще и плечо продолжает ныть, я стараюсь им не двигать. Хочется лечь, укрыться одеялом и зарыться головой под подушку. Забыться и сделать вид, что всё в порядке. Хотя бы на одну ночь. Но раз я начала нелегкий разговор с дочкой и призналась в том, что хотела скрыть хотя бы до завтра, то стоит его закончить.

– Приезжайте завтра с Верой и Платоном, Мел, нужно будет и младшим сообщить о разводе.

Мел продолжает всхлипывать, а затем удивляет меня. Неприятно так удивляет.

– Мам, а может… ты закроешь на это глаза?

– Закрою глаза на что?

Настораживаюсь. Надеюсь, что это не то, что я подумала, и намекает она совсем на другое.

– Вы ведь с папой ровесники, мам. Ты увядаешь, а мужчины… Они ведь в этом возрасте только расцветают, им много надо… В постели там… Та женщина… Она ведь наверняка для отца ничего не значит, просто любовница. А любит он тебя.

– Дочь, – на сердце у меня тяжелеет, – ты хочешь, чтобы я закрыла глаза на похождения твоего отца? Позволила ему иметь любовницу на стороне, а потом ждала его с накрытым столом дома, как ни в чем не бывало?

– Так многие живут, мам. Все мужчины… изменяют… Я думала, отец другой, но… Раз так, то зачем разводиться-то?

Сглатываю горький плотный ком и прикрываю глаза. Считаю до десяти, чтобы успокоиться. Мел – моя родная дочь, но иногда я ее совсем не понимаю. Я ведь воспитывала ее по-другому, а теперь она выкидывает вот такие фортеля.

– Я не буду терпеть измены, Мел. Твой отец… он…

Дыхание перехватывает, когда я вспоминаю отвратительные стоны из кабинета Малявиной. Как они оба пыхтели, будто издеваясь надо мной.

Зажмуриваюсь. До сих пор неприятно и больно. Шутка ли, мы ведь вместе с Ромой прожили тридцать лет. Стали родными, как мне казалось.

Не скажу же я дочери, что своими глазами видела, как отец “любит” и “ценит” меня. Вытирает об меня и мои чувства ноги.

– Он ударил меня. Сегодня в ресторане.

Касаюсь перевязанной головы и едва сдерживаю стон. Виски раскалываются, голова кажется чугунной, но я настолько привыкла терпеть, что даже боль превозмогаю, не позволяя себе проявить слабость хотя бы наедине. Словно я не женщина, а… робот какой-то.

– Не говори только младшим, Мел, я и тебе…

Хотела было добавить, что зря вообще всё это вывалила на нее, как она меня опережает.

– Как же я устала, мам, – с горечью тянет Мел, и по голосу кажется, что она измотана и на грани истерики. – Почему всегда я должна быть между вами и решать ваши проблемы? Почему именно я? Почему Платон с Верой всегда в стороне, вы никогда их не нагружаете морально, как меня? Я ведь старшая, всё выдержу. А они всегда маленькие. Им уже двадцать пять и двадцать, а ты всё жалеешь их, ведь они не должны решать проблемы взрослых. А мне что, можно?!

Она явно кривится, снова хлюпает носом. При этом ударяет меня по-больному. Будто пощечину мне отвешивает.

Это ведь неправда. Я никогда не делала различий между детьми. Да, просила порой в детстве Мел присмотреть за младшими, но никогда не заставляла быть им мамой вместо меня, не нагружала домашними обязанностями сверх меры, всегда старалась, чтобы у нее было счастливое детство. Вот только она вбила себе в голову, что я взваливаю на нее ответственность и слишком непосильную ношу. Что заставляю ее в ущерб самой себе помогать семье.

– Мел…

– Боже, – как-то потерянно выдыхает она, но будто отвлекается на что-то. – Мам, тут… тут папа… он…

Хмурюсь. Не сомневалась, конечно, что Рома вернется на торжество. Как же, он ведь не может упасть в грязь лицом.

– Что там, Мел?

Не знаю, зачем спрашиваю. Моментально, впрочем, жалею об этом.

– Папа… Он… вернулся с другой женщиной.

Глава 10

В эту ночь я засыпаю с трудом. Пью дополнительно еще обезболивающих и забываюсь тревожным сном.

Мне снится, что я появляюсь в ресторане абсолютно голая. Около Романа сидит Ирина, его рука собственнически лежит на ее бедре, а все вокруг поздравляют их, что наконец решились узаконить отношения.

Я же стою в чем мать родила и не могу уйти, сгораю со стыда, когда все замечают меня и начинают тыкать в меня пальцами, хохоча и обсуждая, какие у меня целлюлитные ляжки, обвисший живот с некрасивым рубленым шрамом поперек. Что груди у меня давно не как у девчонки, а похожи больше на уши спаниеля.

Заканчивается всё тем, что меня закидывают непонятно откуда взявшимися тухлыми помидорами и гонят прочь.

– В утиль, старуха, в утиль! – кричат мне вслед, и громче всех слышен голос Ирины, которая наслаждается моим унижением больше остальных.

Просыпаюсь утром я вся в испарине, простынь подо мной насквозь мокрая, так что я не с первого раза поднимаюсь.

Всё тело болит, как и плечо, так что встаю с кряхтением и уханьем, а когда вижу себя в зеркале, морщусь. Вчерашнее разорванное мужем платье помялось, придавая мне еще более измученный вид.

Косметика вся размазалась, ведь я впервые не смыла ее перед сном. Не было никаких сил – ни физических, ни моральных.

Душ слегка освежает, как и чистая домашняя одежда, а вот кофе заставляет чувствовать себя хотя бы человеком.

Договариваюсь о записи в больницу после обеда, а пока прикладываю лед к плечу, чтобы уменьшить боль и легкий отек, а затем закрепляю руку и плечо бандажом, который остался еще со времен, когда у Платона было такое же растяжение. Подростком он у нас был активным и постоянно влипал в мальчишеские неприятности. Сломанные руки-ноги, сотрясения – чего мы только не пережили.

Немного успокоившись после ночных кошмаров, решаюсь заглянуть в телефон. Множество сообщений и пропущенных вызовов от детей, но первым я открываю видео, которое прислал мне рано утром Роман.

Сердце колотится, и я вспоминаю шокированные слова Мелании.

– Папа… Он… вернулся с другой женщиной.

Включаю двухминутный ролик и жадно прилипаю взглядом к экрану. Снимает не кто-то со стороны. Это записи с камер видеонаблюдения.

Роман ведет Ирину прямиком к нашему столу, где всего два свободных стула. Наших. Аккуратно придерживает ее за талию под недоуменными взглядами гостей, галантно усаживает ее на мое место и требует заменить приборы. Затем встает и толкает речь, которую все ждут.

– … Ирина – особо важный гость на нашей с Полиной годовщине свадьбы… уважаемый врач, заведующая терапевтическим отделением в областной больнице…

Я молча слушаю его хвалебные отзывы и обтекаю, чувствуя ненависть к мужу, который проявляет ко мне тотальное неуважение. Хочет этой выходкой унизить перед людьми, но при этом не пересекает тонкую грань, не представляет Малявину любовницей.

– Сегодня я позвал вас, чтобы отпраздновать тридцать лет моего брака, но по правде говоря, сейчас мы все сидим здесь только благодаря Ирине.

Каков же лицемер. Пусть меня и не было на торжестве в этот момент, но всё это представление, как по нотам, разыграно именно для меня.

– Когда-то именно она укрепила наш с Полиной брак. Она появилась в самый нужный момент, как капля масла в заедающий механизм.

Его ладонь касается оголенного плеча Ирины, и я сжимаю челюсти. Какой же это позор. И она тоже хороша. После рабочей смены поперлась незваной гостьей на чужой праздник, где сидят наши с Романом дети. А еще строила из себя любящую мать, которая за сына глотку любому перегрызет.

– Как тонкая пленка смазки, проникла между трещинами и уменьшила напряжение между нами. Так что этот тост я хочу поднять за Ирину!

Многие смотрят на Романа озадаченно, перешептываются, но бокалы свои поднимают. Люди в замешательстве, но ничего не говорят. Будут теперь шептаться, что Роман Верхоланцев на годовщину свадьбы пригласил женщину, с которой спит на стороне.

Видео заканчивается, и я медленно кладу телефон на стол. Руки дрожат, и у меня пока нет сил открыть сообщения от детей. Младшие наверняка задаются вопросом, что вчера произошло и почему я ушла из ресторана так тихо и незаметно.

Мел вряд ли рассказала им, о чем у нас с ней был разговор. Надеется до сих пор, наверное, что это блажь с моей стороны, которая быстро пройдет.

– Ну что, посмотрела видео?

Роман бесшумно подкрадывается сзади и так пугает своим резким появлением, что я взвизгиваю от испуга и подрываюсь со стула.

– Что ты тут делаешь? – выдыхаю недовольно, подмечая, что, в отличие от меня, он выглядит на все сто. Свежий, гладковыбритый, в чистой футболке и светлых домашних брюках.

– Это мой дом, Полина, что я могу тут еще делать? Я здесь живу, – с ленцой отвечает, с неодобрением поглядывая на мой внешний вид.

Благо, воздерживается от критики, иначе бы я кинула в него чашку с остывшим кофе.

– Приведи себя в порядок, Полина, дети приедут через полчаса. Раз ты посмотрела видео, то надеюсь, поняла, что я шутить не намерен?

Прищуриваюсь, упрямо поджимая губы, и он качает головой, читая мои мысли.

– Я даю тебе последний шанс поступить правильно, Полина. Скажем детям, что с разводом ты погорячилась, беспочвенно меня приревновав.

Он говорит об этом так спокойно и уверенно, будто не сомневается, что я именно так и сделаю.

– Будешь убедительной, – пауза, – и я не выгоню тебя из этого дома.

Снова молчит, специально тянет, чтобы меня помучать.

– Но с этого дня наш брак будет на моих условиях. Ты будешь подчиняться правилам, которые я для тебя составил.

Я часто дышу, неверяще глядя на мужа, с которого слетает флер цивилизованности. Даже дар речи теряю, не в силах что-то сказать. Может, я бы и влепила ему пощечину, но в этот момент раздается трель дверного звонка.

Дети приехали.

Глава 11

Смотрю на себя в зеркало и морщусь. Уставший вид придает мне плюс десять к возрасту, и от этого так неприятно, что хочется реветь, но я не могу себе этого позволить. Из принципа не хочу идти в ванную и подчиняться приказу Ромы.

Домой пришли мои дети, а не посторонние. Пусть видят меня без марафета, такой, какая я есть.

Изможденная старуха.

Во взгляде мужа читается всё, что он обо мне думает, и я отворачиваюсь. Всё еще трясет от его уверенности, что я стану подчиняться его правилам. После его же измены стану плясать под его дудку и выпрашивать его внимания.

Так и хочется показать ему фигу и крикнуть: “выкуси, Верхоланцев!”

Поздно. Дети уже нестройной гурьбой вваливаются в дом, настороженно смотрят нас с отцом и переглядываются между собой. Судя по взгляду младших, Мел им всё уже рассказала.

Единственный, кто держит себя в руках – ее муж Кир. Холодно и оценивающе проходится по мне, затем одобрительно по своему начальнику Роме. Будто в курсе происходящего и пришел, чтобы поддержать влиятельного и полезного тестя.

И если раньше зять мне нравился, то в этот момент так сильно напоминает Рому, что у меня тумблер щелкает, выворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

– Это же неправда, мам? Вы с отцом не разводитесь? – первой не выдерживает молчание младшая Вера. У нее слегка отекшее лицо и покрасневшие глаза, словно она ревела несколько часов к ряду, и что-то мне подсказывает, что так оно и было.

– Для начала доброе утро, дети. Присаживайтесь на диван, разговор у нас будет серьезный. Мать пока заварит нам всем кофе.

Рома кидает на меня предупреждающий взгляд. Я было дергаюсь по привычке, ведь я хозяйка дома, и в мои обязанности всегда входило гостеприимство, но в этот раз быстро одергиваю себя.

– Я тебе не служанка. Хочешь кофе? Завари его себе сам! – цежу сквозь зубы и первой иду к дивану, сажусь прямиком в центре.

Саботирую привычный уклад жизни. Обычно дети всегда садились на диван, Рома, как хозяин и глава семьи, в единственное кресло напротив, а я – на его подлокотник, как бы правая рука.

После моих слов воцаряется тишина. Только скрежет зубов Ромы слышен. При детях сдерживается, хотя ему явно хочется грубо схватить меня за локоть и отправить на кухню, где, как он считает, место женщины.

– Значит, правда, – шепчет Вера, во все глаза наблюдая за нашим противостоянием.

Дочка выглядит потерянной, словно бездомный щенок, выкинутый под зад ногой из теплого дома.

– Вы уже взрослые, дети, – вздохнув, решаю я быстро успокоить всех, пока у кого-нибудь не случился приступ. – Мы с вашим отцом разводимся, в этом нет ничего страшного. Вы не дети малолетние, уже достаточно самостоятельны, чтобы принять наш развод и смириться с ним.

– Но почему? Это из-за вчерашнего, мам? – растерянно снова спрашивает Вера.

В отличие от нее, Платон хмуро молчит и стоит позади всех, его эмоций не понять, когда он этого не хочет.

– Ты про спасительницу Ирину, которая спасла наш брак? Прям Жанна Д'арк, кинулась на амбразуру смазывать ржавеющие детали вашего отца, – хмыкаю я и кидаю насмешливый взгляд на Романа.

Он морщится, кажется, уже жалея, что натворил вчера под градусом.

– Это стало вишенкой на торте, Верочка. Вы же уже, наверное, догадались, кем приходится эта Ира Малявина вашему отцу? И что у них с Ромой есть…

– Достаточно! – рявкает Роман, подскакивает ко мне, как ошпаренный. Видимо, не ожидал, что я вот так прямо вывалю всё детям.

– Ваша мать вчера перебрала лишнего и поскользнулась в туалете. Ударилась головой о кафель, заработала себе сотрясение и растяжение. Напридумывала себе черте что и теперь убеждает всех нас в том, что я ей изменяю.

Рома нагло врет, не моргнув и глазом. Совершенно бессовестно выставляет меня невменяемой, и дети этому верят. Вон как Мел с облегчением приваливается к Кириллу. Вера всхлипывает и прикрывает лицо ладонями. И только Платон никак не реагирует. Цепко прищурившись, разглядывает нас с Романом. Делает какие-то свои выводы.

– Мам, тебе в больницу надо, – выдыхает Мел. – Ты меня так напугала вчера, надо было мне сразу отцу о твоем звонке рассказать, я ж не знала, что ты ударилась головой. Сотрясение – это не шутки, вон тебе даже привиделось, что отец с твоим врачом в кабинете тебе изменяет.

Меня как молнией в макушку бьет. Я аж подскакиваю с дивана и сжимаю кулаки, желая выбить из мужа всю дурь. Никто не видит, как в его взгляде мелькает злорадство. Мол, я тебе предложил условия, тебе остается только согласиться, если не хочешь, чтобы я выставил тебя чокнутой и больной.

– Что, Верхоланцев, обелил себя перед детьми, да? Даже про извращения в кабинете своей врачихи рассказал да меня фантазеркой выставил? Какое же ты ничтожество, – выплевываю я, взъерошивая волосы. Меня так колотит от распирающего гнева, что я выхожу из себя и толкаю его что есть сил, бью пультом от телевизора и выхватываю из его рук телефон.

– Не верите? – смотрю на шокированных детей и протягиваю им телефон. – Сами посмотрите переписки с Партнером номер два!

Первой отмирает Вера, берет в руки телефон и заходит во все мессенджеры. Я же смотрю победным взглядом на мужа, но он выглядит довольным, словно всё идет по его сценарию.

– Но тут ничего нет, – растерянно спустя время говорит Вера, и остальные дети тоже кивают.

Я сглатываю и сама беру в руки телефон, выискиваю вчерашнюю переписку, но в этот раз под Партнером номер два записан какой-то мужик, и сколько бы я не искала то, что своими глазами увидела вчера, ничего не нахожу. Неужели он всё стер?