Развод после 40. Деревенское счастье

Глава 1

В доме Гордеевых царила та особенная тишина, которая бывает только в больших пустых домах. Я методично вытирала пол, проклиная в душе всех владельцев паркета светлых пород. Особенно тех, кто считает, что белый дуб — это стильно. Стильно — это когда ты не видишь каждую пылинку, каждый отпечаток и каждое пятнышко от кофе, каждая...

Мысль улетела, так как затылок пронзило неприятное ощущение. Знаете, когда чувствуешь, что на вас смотрят? Причем смотрят с таким усердием, что хочется проверить, не прорвались ли джинсовые шорты в самом неприличном месте. Я замерла с тряпкой в руке, и осторожно глянула между своих ног назад. Любой инструктор по йоге позавидовал бы моей пластичности, точно говорю!

Мужские ботинки. Дорогие, из тонкой замши, явно итальянские. И что хуже всего — они стояли на моем свежевымытом полу!

— Твою мать! — вырвалось у меня, пока я потирала ушибленное место.

Выползая из-под стола, я уже готовила гневную тираду. Очередной хахаль хозяйки, видимо, решил, что здесь проходная комната. Ну уж нет, дорогой мой!

— Вы что, совсем охренели? — я поднялась во весь рост и уперла руки в боки. — Я только что пол вымыла! Только что! А вы тут в своих...

Я запнулась, потому что передо мной стоял не типичный любовник моей работодательницы. Этот мужчина был... другой. Такой же высокий, подтянутый, красивый, но, в отличие от остальных в его глазах плескалась усталость, а не дикий азарт кобеля, готово к секс-марафону выходного дня.

— В своих ботинках прошлись по чистому полу! — все-таки закончила, хотя уверенности в голосе заметно поубавилось.

— Виноват, — мужик сначала как будто офигел от моего выговора, растерянно осмотрелся вокруг, даже назад оглянулся, будто проверяя, остались ли следы. — Исправлюсь.

И вдруг задрал свою ножищу, ни дать ни взять 45 размера, и стал стягивать ботинки за задники. Потом снова поднял на меня взгляд, так и стоя с ними в руках. Аккуратно держал их за задники. Изящно так. А руки крепкие, холеные.

— Не ожидал что тут кто-то будет, если честно. А уж этого, — он кивнул на мое ведро, — вообще. Помыть за собой не обещаю, но за дополнительные неудобства доплачу к зарплате. Вы, я так понимаю, тут на правах сотрудника?

— Ну, да. Пол сам себя не вымоет, пыль сама себя не вытрет, посуда сама себя... — я махнула рукой, продолжать можно до бесконечности. — Короче говоря, да, та, которая убирает за вами всеми. Ульяна, если точнее. А... вы? Мадам не говорила, что в эти выходные собирается приехать.

Мадам... мы с Еленой Сергеевной как-то сразу сошлись на этом прозвище. Я как-то сказала в шутку, а ей понравилось. Да и кобели ее, отборные, легко подхватывали. А у этого вон... что-то перекосило.

— Ульяна значит, приятно познакомится. — Он задумчиво меня оглядел. Снова. И что странно, даже без намека на пошлость. Обычно-то кобели эти хоть и при мадам, а чуть отвернется – глазами ого как зыркают. А этот вон... Хозяйки нет, за поводок никто не дергает, а он слюной не капает. — Позвольте полюбопытствовать, уважаемая фея чистоты. За всеми нами – это за кем конкретно?

Очень подозрительный тип...

Никогда никого не волновало, сколько их или чего. Даже было и с двумя она... того, приезжала. А тут интересуется.

— Вам зачем эта информация? Вы Елены Сергеевны гость? Значит ваше дело малое, — я, честное слово, сама того не желая, скосила глаза на ширинку и зачем-то ляпнула, — или большое. Как посмотреть. Зачем вам все эти организационные вопросы?

— И часто у Елены Сергеевны гости? — а сам так прищурился подозрительно, как будто допрашивает. Я аж себя в полиции почувствовала. Хоть никогда и не привлекалась в жизни.

Повисла тишина.

Я стояла посреди гостиной с мокрой тряпкой в руке, а он — с усталым лицом и каким-то обреченным выражением.

Вот тут-то я и заподозрила неладное.

Удивленно оглянулась, по новому оценивая сервировку столика на двоих и огромный букет нежных, белоснежных роз. Он ей совершенно не подходил, кстати. Сергеевне нашей. По размеру, для фоточек в соцсетях может и да, но не по характеру...

А еще и еда... Лоточки с логотипом известного столичного ресторана и продукты я, ругаясь, распихала в холодильник. Думала, мадам потащила кобелину свою на выгул, перед возлияниями и возлежаниями во всех подходящих и не очень позах и местах...

На выгул она часто их водила, мужиков. Речка у нас в деревне — кристально чистая, Елена Сергеевна всегда говорила, что подружки ее по заграницам ездят, а тут вон, под боком и такой шик. В прошлом году она же и мостик с террасой над водой выстроила и подвесные качельки, красивенные. У нас теперь все свадьбы там и дни рождения фоткать приезжают. Беседка еще...

— Так вы не... — начала я краснея до корней волос. Не от смущения — от того, что попалась. Потому что да, действительно видела здесь мужчин. Разных. Стыдно стало так, как будто самолично этому вот конкретному мужику рога наставляла. — Вернее, вы... — я провела взглядом по пустой каминной полке, на которой отродясь семейных фото не было. Все, что пришло в голову, телефонные разговоры Елены Сергеевны и ее капризное "масик". Так она называла вечно занятого мужа. — Вы и есть ее... "масик"? — В горле встал комок. Внезапно пришло осознание, что стою перед человеком, которому только что разбили сердце. Я разбила, болтовней и не умением держать субординацию. Никогда перед ними не лебезила и вот на тебе…

— Предпочитаю все же Назар, — он кивнул. Сдержанно, с достоинством протянул мне руку. Ту, что свободная от ботинок. Так и стоял ведь с ботинками в руках. Это я что же... Хозяину вот этого всего велела разуться, так выходит? А он мне еще и прибавку, к зарплате…

— Послушайте Ульяна… как вы смотрите на то, чтобы я за вот это, — он обернулся за спину, махнув своими дорогими туфлями в сторону того, за что я так несдержанно его отругала, — расплатился ужином? Обещали, что вкусный. Составьте мне компанию, вы же уже все равно закончили, так понимаю?

Глава 2

— Не могу знать, — честно признался я. Это час назад я, дурак такой, думал, что знаю о жене все. А ещё важный начальник серьезной структуры. За собственной бабой не уследил. — А даже если и придет, то что?

— Ну как же... — она оглянулась. — Мадам... в смысле, Елена Сергеевна будет, эм, огорчена. Не думаю, что это правильно. Вы ведь ее ждали?

— Ты очень верно употребила форму прошедшего времени, Уля. Я вот сразу понял, что ты умная девочка. И вежливая.

Ужинать при свечах с этой шалавой я теперь точно не буду. А жрать хочется. Ещё больше, кстати, чем до интересных новостей. Прям как год маковой росинки во рту не было, живот свело.

Реакция что ли такая? Хер его душу знает.

— Бросай ты уже свою тряпку, Уля. Я на ты, ладно уж? Простоты общения ради. Ты мне тоже не выкай что ли. А то сначала чуть не по матушке, а теперь Вы. Я как-то обычно в обратном порядке привык. Идём давай.

А она стоит. Тряпку, правда, в ведро шмякнула. И смотрит. Чего, спрашивается, смотреть? А глаза такие больные. Жалостливые.

Ты меня, девочка, не жалей.

Удумала тоже.

Отмерла только когда к столу подошёл. Сам же все расставил и вот — ничего нету. Как корова слизала.

— Какая ты шустрая, Уля.

Она смутилась и бросилась к холодильнику. Я ее оттеснил, стал доставать провизию, а сам мыслями далеко. И все стало так ладно складываться в памяти. Какие-то несостыковки. Мне так было некогда последние пару лет, что дома я свой аналитический аппарат, как его Ленка называла, выключал. Расслаблялся.

Дорасслаблялся, твою дивизию.

— Садись давай, Уля. Я справлюсь без дополнительной помощи.

Мне надо руки чем-то занять. Чтоб не разнести тут все к чертовой матери. И голову занять тоже надо.

Она замялась, но я отобрал из тонких, ещё мокрых пальчиков ресторанную коробку и строго кивнул на сервированный стол. Красиво, зараза. Я ж старался. Накупил Ленкино любимое. Хотел порадовать.

Что дела у нас в семье не ладятся я заметил ещё с месяц назад. Только мы прикрыли эту долгоиграющую балалайку с поставками наркоты, хоть смог голову от документов поднять, да глаза продрать и сразу просек. За время, пока плавал в этом дерьме рабочем как-то совсем не уделял жене внимания. Не со зла, вот те крест. Приходил и падал. Иногда даже помыться сил не было. Налью ванную потому что в душе стоять ноги уже не держат, лягу и прям там усну. Что откисло, то откисло. Остальное не грязь.

Ну и решил вот, сюрприз ей сделать. Порадовать. Бабы ж они любят свидания-шмидания эти. И цветы. И подарки. Сережки вот купил.

Идиот.

— Эй! А ну руки мыть марш. — Ульяна аж подпрыгнула от моего командного. Я осекся. Потер шею. — Привычка, не обижайся, Уля. Я на правах старшего, да? Спишем на возраст.

Сколько ей там годков накапало? Восемнадцать хоть есть или стервозина моя детский труд эксплуатирует?

Я вымыл руки первым. Демонстративно. Чтоб видела, что своим правилам сам подчиняюсь, а не только диктую. Вытер полотенцем. Белое, аж хрустит. Оставил ей на краю раковины. Сел. Пальцы на бутылке сдались как будто на горле моей вертихвостки. Шалава, ты Ленка. Что ж тебе передок чесался?

— Ну, за знакомство, Уля!

Налил вина, себе и ей. Чуток всего. Ну, приготовил же. Бокалы красивые, вино дорогое. Думал, отметим с женой окончание моих мытарств. А там и плавно перейдем в другие плоскости.

Нет, ну какой дурак. Никак не сложу в голове, куда мои глаза смотрели?!

— Да не бойся ты. Я не алкаш. Не напьюсь и буянить не буду. Или ты что же, — до меня вдруг дошло, что эта девчонка себе уже понадумала. Сидит, как кол проглотила. Такая была болтушка и вдруг молчит. Только кивает как кукла из сказки про Толстяков. — Ты ж не решила, что я вот это вот Ленке мщу? Ты это из головы выкинь, Ульяна. Лучше расскажи мне, давно ты тут трудишься на благо торжества красоты и чистоты?

В переводе на человеческий много ли хахалей насчитано за годы честного труда?

И ведь, мать ее, в моем доме. В бабушкином. Бабка, небось, раз …дцать в гробу перевернулась. Смотрит со своих небес и думает, какой ты, Назарушка, идиот. И головой качает, как бывало, когда набедокурю.

Она ж никогда не разрешала девок водить в дом. Ты, говорила, грязь-то дальше порога не тащи. Вот определишься с единственной — тогда милости просим, а борделя в моем доме устраивать нечего.

И вот. Бордель как есть.

Еда казалась безвкусной. Я невольно поглядывал на часы, гадая, когда заявится Ленка. Велел по своим каналам, чтоб ей позвонили будто тут прорвало трубу или ещё что. Она мне потом перезванивала в панике, сказал, что очень занят и просил ее саму приехать разобраться.

Теперь думай-гадай. Одна приедет или с кобелиной?

— Даже если бы вдруг решили, мстить, ничего бы не вышло. У нас, в деревне-то, Мишка Волков, контуженый, как тяпнет, так-то за топор хватается и бегает, то за юбки. Сперва страшновато было, а ща мы все привыкшие...

Вот жизнь у людей. Контуженный мужик с топором и все привыкли. И, небось, не без бабы. А моей чего, спрашивается, не хватало для счастья?

Я махнул винцо, как воды после кросса. Ни вкуса, ни запаха одна кислятина на языке и на душе.

Ульяна все крутила бокал в руке. Проверяла что ли на предмет чистоты? Я б на ее месте тоже брезговал, если б знал и видел, что она повидала тут.

Даже не знаю, интересно ли мне, что. Или лучше блаженное неведение.

— Умеем если не успокоить, до пара оплеух его в ясность приводят. А рука у меня тяжелая, даром что на вид не скажешь. Это вам не город, здесь и ведра таскать нужно, и дрова, и кирпичи подавать. Так что... — Замолчала, прищурилась: — я вам ничего больше скажу, про жену вашу. И так наговорила лишнего. Уже сами разбирайтесь. А сколько трудилась, разве это важно? Явно с завтрашнего дня работу новую искать придется.

— А я тебя не про жену усадил беседовать. Как будто про тебя спрашиваю, давно ли плачу тебе зарплату и хорошо ли плачу. А то я этот момент как-то упустил.