Развод. Разрешаю себя любить

1.

Приплясывая в коридоре от нетерпения, в десятый раз набираю мужа. И опять слушаю длинные гудки.

— Ангелина Михайловна, ну скоро вы? — вжимая телефон в ухо, обращаюсь к внушительному заду уборщицы, который, покачиваясь и неторопясь, движется в мою сторону.

— Нет! — рявкает. — Я только начала. Ещё сантехнику не мыла. Раньше надо было.

— Раньше меня Павел Андреевич не отпускал, — бормочу, будто заднице Ангелины Михайловны есть до этого дело.

Вслушиваюсь в длинные гудки так внимательно, будто от этого зависит, ответит муж или нет.

— И не вздумай ходить мне по мокрому!

Не берёт! Сердито отрубаю звонок.

У нас уборщица-абьюзер, и Егор куда-то пропал!

Может, случилось что-то? По сердцу уже скребёт коготками тревога. Но ещё сильнее меня скребёт кое-что другое.

Бросаю взгляд на жёлтую табличку «Идёт уборка». И тут же смотрю на часы. Две минуты до моей презентации. Все собрались, наверное. Только я торчу под уборной. Литры выпитого с самого утра кофе дают о себе знать.

Презентация планируется долгая, и я не хочу подпрыгивать там, как заяц. И так всё довольно нервно.

От защиты проекта зависит моя карьера: Павел Андреевич обещал, если всё пройдёт гладко, повысит меня до начальника отдела. А Тане на зиму новый пуховик нужен. И репетиторов нужно оплачивать...

Нервно кошусь на соседнюю дверь мужского туалета. У нас женский коллектив, кроме Павла Андреевича мужским никто не пользуется. А он уже явно сидит за столом в ожидании моего выступления.

Воровато оглянувшись, шмыгаю в приоткрытую дверь и закрываюсь в кабинке. Уже через минуту бодро щёлкаю замочком, выхожу счастливая и готовая к новым начинаниям.

И обмираю от ужаса, увидев в шаге от дверцы внушительную мужскую грудь, закованную в пиджак.

И руки с часами на запястье, резко и со звоном поддёргивающие ремень.

Медленно поднимаю взгляд на лицо их обладателя.

Незнакомый мне мужчина с серыми глазами и квадратной волевой челюстью. Высокий. Смотрит хмуро и оценивающе, как на нашкодившую девочку. И дышит так зло, что мне становится не по себе.

Одним движением резко застёгивает ремень и просовывает его в хлястики. Поворачивается к крану и включает воду.

О боже! Так и знала, что вляпаюсь во что-то...

— З-з-звините... — пищу, пытаясь проскользнуть мимо к выходу.

— Выбор места — это ваша принципиальная позиция или случайность? — цедит, наблюдая за мной с хищной грацией сытого кота. И прижал бы лапой, но лень.

— С-с-случайность...

— Там рядом женский есть.

— Да, я в курсе...

Выключает воду и встряхивает кистями, часы брякают.

— У вас юбка...

— Что? — кручу головой.

Он с хрустом отрывает полотенце, промакивает пальцы. И, шагнув в мою сторону, одёргивает задравшийся подол.

Щёки покалывает иголочками стыда. А он смотрит на меня насмешливо и изучающе. Глаза у него светлые, колючие, как лёд.

— Спа-спасибо, — выдавливаю из себя. Натягиваю на лицо улыбку. — Я бы так и ходила...

— Почему-то я в этом не сомневаюсь.

Его взгляд медленно скользит к моим ногам.

— Обычно дамы запираются со мной в туалете хотя бы после свидания. Я чувствую себя обязанным.

Господи, не дай бог с тобой ещё раз где-то пересечься!

— Не стоит, нет... — пячусь спиной к дверям. — Я тороплюсь.

Он морщится так, будто я ему грязью в душу плеснула. Обиделся, что ли?

Уже прикрыв дверь, прижимаю к горящим щекам ледяные ладони.

Он же слышал, как я... Ужас!

Медленно выдыхаю. Слава богу, не с нашего этажа. Первый и последний раз этого мужчину вижу.

Несусь к своему столу, подхватываю документы и бегу в зал для презентаций. Чуть не растягиваюсь на входе, но одёргиваю пиджак и вхожу ровно и красиво.

— Наконец-то, — Павел Андреевич слегка привстаёт со своего места. — Это ведущий специалист отдела маркетинга Людмила Сергеевна Конышева. Именно она занималась проектом для «БрикПойнт».

Вежливо киваю и поправляю воротничок белой блузки. Это моя счастливая блузка! Я её всегда на все важные мероприятия надеваю. Уже лет семь, не меньше! Давай, моя шелковая малышка, и в этот раз не подведи.

Уверенно здороваюсь и прохожу на место докладчика. Туфли жмут, я редко хожу на каблуках, но цокаю гордо и уверенно.

— Люди хотят жить в удобных домах. Гулять в красивых дворах... — начинаю глубоко и проникновенно, так, чтобы у этих строгих мужчин душа свернулась, а потом развернулась, а руки сами подписали контракт. — Поэтому наши заказчики делают упор не на... — внезапно затихаю, увидев в первом ряду мужчину.

Того самого!

Воздух с шумом вылетает из лёгких.

Сидит, вальяжно раскинувшись в кресле, и смотрит на меня нахмурившись. Между бровей — глубокая морщинка.

Под его льдистым взглядом руки сами лезут оправлять юбку, проверяя, не задралась ли снова.

— Так на чём вы делаете упор? — незнакомец из туалета, видя моё замешательство, расслабленно поправляет ремень.

Кровь бросается в лицо и, кажется, даже в зале становится светлее — так сильно я вспыхиваю.

Да, я в свои тридцать пять лет вот такая застенчивая ромашка. Мне стыдно, что заказчик застукал меня за... ну, не тем. Что я как воровка воспользовалась чужим туалетом.

"Перестань, Мила! Ничего ужасного не случилось!" — говорю себе и решительно встряхиваю волосами.

Я не помню, на чём остановилась.

Ничего, вступления никто не любит. Проехали...

— Оборудование для современного двора включает в себя огромное количество элементов...

Щёлкаю пультом, и на экране появляется площадка для выгула собак со шпицем, который своей мордой демонстрирует, как он счастлив гулять на объектах «БрикПойнт».

— Хозяину не придётся заботиться о том, как его питомец... — замолкаю, нарочито опустив из речи трогательные подробности физиологических потребностей животных, и упавшим голосом сообщаю: — На площадках будут установлены даже урны с пакетами.

2.

С коробкой, где собраны мои нехитрые пожитки, поднимаюсь к своей квартире. Считаю ступеньки и мысленно кручу в голове, как буду оправдываться перед мужем.

У него сейчас не самые лучшие времена. В его фирме, занимающейся юридическим сопровождением, полный разброд. Он с трудом удерживает нескольких клиентов, а моя не самая высокая зарплата вносит значительный вклад в семейный бюджет.

Взбесится, наверное. Будет ругать, что я не отработала положенные две недели и не получу за них выплату.

Но что поделаешь… По-другому я не могла. Ничего! Мы же семья, мы справимся вместе.

Дом у нас старый, лифта нет. Запыхавшись, придерживаю тяжёлую коробку подбородком и долго не могу вставить ключ в замок.

Странно, дверь открыта. Егор дома что ли? Или Танечка вернулась с учёбы пораньше?

Вспоминаю, что не купила пельмени, и вздыхаю. Знала бы, что меня уволят, подготовилась бы. На сытый желудок Егор воспринял бы новость легче.

Осторожно вхожу. В прихожей темно, но из-за двери нашей спальни доносятся звуки музыки.

— Егор? — голос дрожит. — Ты дома?

Мне никто не отвечает. Не слышит.

Ставлю коробку, которая оттянула все руки, на пол, и сбрасываю ненавистные туфли.

— Егор, я пришла. — Повторяю громче.

Босиком иду к спальне.

Подцепляю ногой футболку Егора, которую дарила ему на Новый год. Рядом переливается шёлковыми отливами яркое синее платье на тонких бретелях. Не моё — я таких никогда не носила.

Не понимаю! С каждым шагом слышу всё отчётливее вздохи и приглушённые шлёпающие удары.

Застываю у дверей, сердце колотится, ладони потеют. Кажется, воздух вот-вот взорвётся от напряжения.

— Да, давай же… давай! — всхлипывает женский голос.

Опускаю дрожащую ладонь на дверную ручку. Слёзы жгут глаза.

Я уже знаю, что там происходит, но мозг пока отказывается поверить в происходящее.

Медленно проворачиваю холодный металл и толкаю дверь.

Первое, что бросается мне в глаза, — длинные тёмные волосы. Они рассыпались по подушке и колышутся, словно живое море.

Их обладательница запрокинула голову и прикрыла глаза рукой, поэтому лица я не вижу. Второй рукой с ярко-алым маникюром томно гладит бедро Егора. Тот обхватывает её тонкие лодыжки, двигаясь так быстро, что понимаю: ещё пара секунд — и всё будет кончено.

И у них. И в моей жизни.

Прислоняюсь к дверному косяку, чтобы не упасть.

Делаю глубокий вдох и выдавливаю из себя:
— Егор, познакомишь с гостьей?

Они вздрагивают и резко отшатываются друг от друга, как два кота, которых облили во время ссоры.

Женщина взвизгивает и хватает одеяло, под которым я сегодня спала, пока Егор руками пытается прикрыть своё достоинство.

Невольно фыркаю… Нашёл за что переживать. И одной ладони хватит.

— Ты? — тихо тянет Егор. — Но…

Женщина отбрасывает волосы с лица и садится, поджав ноги.

— А мы уже знакомы, — лениво тянет она. Похоже она уже взяла себя в руки.

Теперь моя очередь оторопеть.

— Зоя, — шепчу, пальцы в поисках опоры цепляются за дверной косяк. — Что ты здесь делаешь?

Она сдувает волосы с лица и растягивает губы в наглой ухмылке:

— Своё хочу забрать. А что такого? Поделишься же по-сестрински, а?

❤️ Благодарю вас за поддержку, вы самые лучшие!
Будет интересно, я обещаю!
Продолжение сегодня в полночь

Впереди нас ждет:

- Билет мужу и сестре в один конец

- Разочарованный в женщинах волк-одиночка

- Интриги и соблазны

ХЭ для тех, кто заслужит!

Продолжайте следить за историей Милы.
Кстати, она учавствует в литмобе "Дальше_без тебя" https://litnet.com/shrt/errh

3.

Механически поднимаю и опускаю заварочный пакетик в кипяток. Наверное, я выгляжу, как ослик Иа с шариком.

Хотя градус отчаяния, который сейчас написан на моем лице, явно выше, чем на ослиной морде.

Зои здесь быть не должно. Я не знаю, где она должна быть, но точно не здесь. Не в моём доме!

Она уехала четырнадцать лет назад — не попрощавшись, не предупредив. Просто исчезла, оставив на моих руках крошечную девочку и больных родителей.

Материнские будни оказались слишком сложны для моей непутёвой сестры-школьницы.
Она даже десятый класс не закончила.

Мы искали Зою месяц, пока она не соизволила прислать открытку, что жива и работает моделью. Спустя ещё три года сообщила, что вышла замуж, живёт в Калифорнии и счастлива.

Папа не дожил до её первой открытки — умер от обширного инфаркта. Был уверен, что с младшей дочерью что-то случилось.
Мама не дожила до второй. Считала, что Зойка в качестве модели способна только обслуживать дальнобойщиков где-то на сибирских трассах.

Танюшку бы в детский дом забрали, если бы я не удочерила, а ей тогда и годика не было. А я так не могла, хотя и сама была девчонкой.

Парень у Зойки, кстати, оказался порядочный. Ребёнка не бросил, помогал, чем мог. Ну а мне, вчерашней девчонке, для удочерения нужен был брак.
Так и вышло, что я выходила замуж нетронутой фиалкой с годовалой девчушкой на руках.

— Ну что, систер, ты успокоилась?

Зоя заходит на кухню походкой королевы, небрежно отбрасывает волосы за спину и садится на табуретку. Изящно скрещивает ноги. В её присутствии кухня сразу кажется какой-то маленькой и бедной.

— Я и не нервничала. — Делаю глоток чая из кружки.

Нагло вру! Потому что внутри всё трясётся, как желе. Только чего я добьюсь сейчас истерикой? Мне и так стоило неимоверных усилий взять себя в руки, не заорать и не вцепиться в её смоляные кудри.

Не знаю, почему не смогла сдержаться перед незнакомым мужиком, зато сейчас могу хладнокровно намотать пакетик с чаем на ложку и отжать заварку. И руки не дрожат.

Возможно, инстинкт старшей сестры срабатывает. Или ставки в этом противостоянии выше. Моя дочь!

— Давай по-родственному поговорим, без мужиков этих… — Зоя машет рукой в сторону спальни, где, видимо, прячется трусливый Егор.

— О чём нам говорить, Зоя? — Сажусь напротив, открываю вазочку с вареньем, щедро зачёрпываю ложкой и несу сразу в рот. Хочется немного подсластить эту горечь, что расползается по нутру. — Тебя не было столько лет. Может, так же и отвалишь? На такой же срок?

Откладываю ложку и салфеткой аккуратно затираю красное пятно на клеёнке. Вареньем капнула. Непорядок.

— Егор, на самом деле, всегда меня любил. – Она трогательно хлопает ресницами. - Он же с тобой из-за ребёнка, ты сама это знаешь…

Комкаю салфетку и, привстав, швыряю её в мусорное ведро. Как жаль, что нельзя так же поступить с Зоей.

— Ну вот так вот вышло, Мила, — Зоя неловко улыбается и поправляет съехавший на плече халатик. Мой любимый, шёлковый, в цветочек. — Ты же знаешь, что это моя семья.

Я молчу, только вытираю о колени вспотевшие ладони.

— Блин… — она нервно кусает губу. — Мне стрёмно, конечно. Но согласись: ты им никто. Так что всё честно!

Вот оно, начинается! Зойка выдыхает и продолжает решительно.

— Я хочу исправить прошлые ошибки.

— Это моя дочь и мой муж… — шепчу, отказываясь верить в происходящее. — Ты не можешь так со мной.

— Ну, Мила… Не надо так нервничать. Всякое в жизни бывает.

— Нет. Такого не должно было произойти, — отвечаю под гулкий удар сердца. Медленно поднимаю глаза на сестру. — Зачем ты вернулась, Зоя?

— Соскучилась. — Пожимает плечами, будто так и надо. — Хочу всё исправить...

— Ты соскучилась? — округляю глаза.

Вот сейчас мне хочется выплеснуть недопитый чай в её наглую ухоженную морду.
Потому что она не скучала по родителям, которым разбила сердце. Не скучала по дочке. Просто умотала куда подальше от проблем и забыла про нас.

— Что тебе надо? Давай честно, как на духу! — подаюсь к ней. — Денег? Так у нас их и нет. Чего ты тогда хочешь? У тебя же всё в шоколаде было, ты жила где-то там, в своей Калифорнии. Зачем вдруг мы тебе?

— Тепла захотелось, — опёршись щекой о ладонь, поигрывает пальцами. По потолку скользят разноцветные лучики от камней. — Семьи…

— Только не ври мне! — вожу пальцем перед её носом. — Я тебя знаю, как облупленную! Тебя никто и никогда не интересовал, кроме тебя самой. Так что вдруг случилось?

Постепенно завожусь и повышаю голос.

— Ты не волновалась за Таню, ты понятия не имела, когда умерли мама и папа. Кстати, ты вообще знаешь, что их больше нет?

— Знаю, — опускает глаза. — Мне жаль.

Не выдержав, встаю и шлёпаю ладонью по столу.

— Нет, не жаль тебе! Я точно знаю, что не жаль…

— Мила, чего орёшь на сестру? У неё и так глаза на мокром месте!

В дверном проёме появляется Егор. Уже в джинсах, стыдливо одёргивает футболку, прикрывая пузико.

— Мила, но ты правда… — Егор смущённо почёсывает нос. — Чего заводишься? Ты сама виновата.

— Что-о-о?

Смотрю на чугунную сковородку, что стоит на плите, и думаю, на сколько лет меня посадят, если сейчас не сдержусь.

4.

– Мила, ну реально... – Егор так противно тянет это "реально", что у меня даже кисти рук сводит. Так хочется схватить сковороду за рукоять. – Ты должна была сама Таньке сказать, что ты её тётя. А теперь придётся ребёнка травмировать. А она большая уже...

Прижимаю к губам трясущиеся пальцы, чтобы не заорать, не завыть.

Так вот в чём я, оказывается, виновата. Надо было сказать девочке, что её настоящая мать бросила её, испугавшись ответственности, и укатила в лучшую жизнь. Как бы она жила, зная это?

– Не смейте! – шиплю. – не смейте ей говорить!

Егор подходит к Зое, покровительственно сжимает её плечо и продолжает:

– А что ты сделаешь, если и расскажем? Мы её настоящие родители. Если потребуется, и тест сделаем. И на суде всё покажем. Кто её тебе оставит, а?

– Нет... – Зажимаю виски руками.

Стараюсь сдержаться, но очень тяжело выглядеть спокойной, когда внутри всё кипит от бессильной ярости.

Зоя мурлычет, поглаживая Егора по руке:

– Дорогой, ну не надо так с плеча рубить. Что сделано, то сделано. Мы же не будем осуждать прошлые ошибки Милы.

Кольца на её пальцах переливаются, по потолку нашей скромной кухни разбегаются цветные солнечные зайчики.

Как Зойка всегда умудряется переложить с больной головы на здоровую? Вот только что речь шла о её прошлом, а теперь обсуждается моё!

– Да! – хорохорится Егор, гордо расправляя плечи. – К тому же дело не только в Тане. Ты сама ничего не сделала, чтобы сохранить нашу семью. У тебя пятнадцать лет в запасе было...

– С-с-скотина... – выдыхаю, прикрыв глаза.

Между мной и Егором никогда не было бешеной страсти. Сошлись спокойно, жили спокойно. Пятнадцать лет видела в нём опору, сама была ему поддержкой.

Признаю – можно полюбить другого человека. Но сообщать об этом нужно достойно. Не так... после секса с любовницей, небрежно бросая злые слова жене, которая ждала их на кухне.

Смотрю, как пальцы Зойки в сверкающих кольцах сжимают руку мужчины, которого ещё утром считала своим.

Обидно? Очень! Они только что смыли пятнадцать лет моей жизни в унитаз и нажали кнопку смыва.

– А что? – Егор продолжает добивать. – Ты вечно в делах, заботах, а любому мужчине ласка нужна... Я, как честный человек, тебе сразу признаюсь. Не могу так больше.

– Как честный человек... – шепчу помертвевшими губами, уставившись в остывший чай.

– ...И даже хорошо, что Зоя появилась... Лучше развестись сейчас, чем потом. Я ещё молодой мужик, не собираюсь свой хрен на полку складывать, ждать, когда ты расчехлишься.

С невероятным усилием делаю глоток, ставлю чашку на стол. Хотя отчаянно хочется запустить её ему в голову.

После глотка вместо бодрости и тепла по нутру расползается липкая тошнота. В глазах рябит. Под волной накатившей слабости прикрываю глаза.

– Меня сегодня уволили... – глухо сообщаю в пустоту. – Теперь ещё и это...

– То есть денег на съём нет? – почему-то интересуется Егор.

– Что, прости? – распахиваю глаза.

– Ну не будешь же ты здесь жить. С нами...

Кровавые ногти Зои впиваются ему в плечо. Всё ясно – заранее обговорили. Он действует по её сценарию.

– Квартира наполовину моя... – безжизненно напоминаю ему свои права на собственность.

– Это плохо, что денег у тебя нет, - Егор меня будто не слышит. Помрачнев на секунду задумывается и выдаёт. - Кстати, можешь на даче пока перекантоваться. Пока на ноги не встанешь.

– отличная мысль, ты такой умный у меня. – Зоя ласково целует моего мужа в макушку.

Почему-то эта сцена действует на меня, как удар дефибриллятора и я подскакиваю.

Моя жизнь непредсказуема и токсична, как огурец с горькой попкой. Вроде кажется – вот оно, ешь и наслаждайся. Ан нет!

Вот ещё вчера Таня сидела на том месте, где сижу я, и я точно также поцеловала Егора, когда он рассказывал, что хочет открыть новый офис. И я сказала ту же самую фразу.

Нет, я не верю, что после переезда его дела наладятся, но нужно же поддержать человека, он старается, пыхтит...

Только пыхтит он, оказывается, не только на работе.

Воспоминание о том, что я только что видела опять встаёт перед глазами. Кислый комок поднимается к горлу. Мне противно находиться с ними рядом настолько, что кажется меня вырвет.

– Значит так! – встаю, опираюсь о стол. – Делайте что хотите! Но я вам дочь не отдам!

Егор смотрит на меня с туповатым недоумением, а в слегка сощуренных глазах Зои я вижу... ненависть. Она такая явная и острая, что я ощущаю её кожей.

Видеть их обоих не могу!

Слегка задев плечом Зою, вылетаю из кухни. Единственное, о чём я думаю – нужно оградить от этого всего Таню.

Бегу в комнату, где только что происходило страстное соитие и вытащив ящик из тумбочки, вытряхиваю на кровать документы.

Дрожащими руками перебираю листочки и корочки.

– Так... Свидетельство о рождении, паспорт...

Схватив бумаги в охапку, бегу в прихожую и запихиваю их в сумочку.

Зоя и Егор ходят за мной хвостиком, не спрашивают, но и не мешают.

– Не смейте даже подходить к моей дочери, - угрожающе направляю палец на одного и на другого. – Если что-то скажете ей, я вас... – сжимаю кулак.

Они с недоумением переглядываются, пока я быстро влезаю в плащ и удобные кроссовки. Не очень сочетается, но мне не до модных веяний.

Взявшись за ручку двери, оборачиваюсь.

– За вещами потом приду! – покрутив пальцем тычу им в халатик и добавляю. – Это можешь не возвращать.

Хлопаю дверью и бегу скорее вниз. Я плохо понимаю, что делаю, но знаю одно. Я должна перехватить Таню у школы. Встречу ее, заберу... Домой она возвращаться не должна.

Пару дней поживём у подруги, потом я что-нибудь придумаю. Кредит возьму...

Но пускать мою девочку к этим двум бездушным существам я не собираюсь. Если она узнает правду, это разобьет ей сердце!

5.

На свежем воздухе, мне становится легче. Подставляю лицо прохладному ветерку, он приятно холодит взмокший лоб.

Дома меня душило ощущение, что я нахожусь на съемках мелодрамы с весьма прозаичным сюжетом. Жена возвращается с работы и застаёт дома мужа, кувыркающегося с её сестрой.

А здесь хорошо, здесь реальная жизнь. Она обрушивается на меня лаем собак, голосами людей, запахами свежей выпечки из ближайшей булочной.

Всё точно также, как вчера. Только у меня всё кувырком.

По тротуару проезжает парень на велосипеде, и мне странно от того, что он не замечает моего выжженого напалмом нутром, не чувствует моего крайнего удивления и не слышит, как падают вокруг осколки моей прежней жизни.

Наверное, для окружающих я такая же, как всегда...

Прижав руку к сердцу, тяжело опускаюсь на скамейку у подъезда. Осознание постепенно опускается на меня со звуками и запахами этого тёплого осеннего дня. Мне нужно отдышаться, побыть немного в реальности, прежде, чем набирать подругу.

Поднимаю голову и смотрю на наш балкон на четвертом этаже, словно не веря. И, мне кажется, через расстояние слышу заливистый смех Зойки.

Вновь по позвоночнику бежит волна отвращения.

Никогда не думала, что мой брак и моя прежняя жизнь закончатся вот так. Вульгарно и нелепо. На скамейке у подъезда.

Я ведь ни–ко–гда!..

Никогда не позволяла себе даже смотреть на других мужчин. Хотя возможности были, и томные взгляды на меня бросали. Я неплохо выгляжу, а в юности и вовсе считалась красавицей.

Нет, я положила свою жизнь на этого урода, который предал меня, как только подвернулась возможность. И даже не чувствует благодарности!

Я не знаю, зачем им моя Танька, и нужна ли она им вообще. Не было времени об этом подумать... Но то, что моя дочь была единственным ярким солнышком для меня, это точно! Может быть, не будь Егор её родным отцом, так я внимания бы на него не обратила. А так нежность к нему поднималась, когда думала о том, какую замечательную девочку он породил. И не бросил ведь, не сбежал...

Может быть, я не любила его до умопомрачения, но уважала и ценила. Казалось бы, что еще нужно для крепкой семьи?

Оказывается, очень даже нужно! Черные патлы и красный маникюр с разноцветными колечками.

– Ненавижу тебя! – ору кустам, двору, всему этому равнодушному чёртову миру.

Да, предателей выбрасывают. И точка!

– Мила, ты что ли? – на первом этаже открывается окно. Выглядывает наша соседка. – Чего кричишь?

– простите, Марь Степановна, – поддергиваю на плече рюкзачок с документами. – Что–то накатило...

Марь Степановна ложится полной грудью на подоконник и высовывается чуть ли не по пояс. Смотрит вверх, будто сможет увидеть наш балкон.

Недовольно морщится и жуёт губами. Переводит взгляд на меня и что–то в моём лице ей не нравится.

– Чего, Егорку со шлёндрой застукала? – сердобольно интересуется. – Я бы тоже орала, – скользит грудью обратно в квартиру. – Ты лучше не кричи, деточка, а это... Ко мне зайди, у меня самогоночка... Варенье домашнее. Выпьешь, поешь, поплачешь.

– В смысле, – округляю глаза. – Вы видели их?

– Видела, – смущенно отводит взгляд. – Недели две как...

– Вы чего молчали–то?

– Я ж думала, мало ли, зрение плохое, показалось.

– Но как же вы...

Марь Степановна громко охает, и бормочет что–то вроде «чего в чужую жизнь–то лезть».

Окно захлопывается.

Я стою, не веря, в то, что услышала. Сериальный флёр еще больше усиливается. То есть соседка знала, а я и не в курсе. Две недели, а сколько до этого я носила рожки?

То есть я готовилась к презентации, ночами не спала, возила Таньку в школу, бегала по магазинам, а за моей спиной уже разворачивалась совсем другая жизнь?

Медленно разворачиваюсь и иду к машине. Голубая малолитражка и дочь — вот всё, что осталось у меня по–настоящему.

– Вот и всё, малышка, – сжимаю руль. – Теперь только мы с тобой. Надо ещё Таню выручить. Поехали.

Завожу двигатель и вспоминаю, что так и не позвонила Ленке… Мы ведь вместе со школы. Я всегда ей помогала. Она у нас жила, когда муж её гнал из дома. Я жалела её, думала: ну, со мной–то никогда такого не случится.

И вот, теперь её очередь.

Гудки в трубке тянутся длинными нервными нитями.

Наконец Ленкин голос.
– Привет, Мила.

Какая–то она напряжённая. Или мне кажется?

– Ленчик, – ногтем ковыряю облупленную эмблему на руле. – Выручишь меня? Переночевать пару дней нужно.

– А что случилось?

– Да с Егором у меня проблемы. Помнишь Зойку, сестру мою...

Ленка выдаёт нервный смешок, и я замолкаю.

– Вот же с–с–су...! – Ленка вспыхивает благородным негодованием. – Но ты, Мила, сама виновата. Как ты только простила её, как к дочке подпустила!

– Что? – обмираю от самых дурных предчувствий. – Ты о чем сейчас?

– Да Зойка эта твоя. Помню я эту дуру малолетнюю. Вот как ты Мила могла? – продолжает меня отчитывать. – Взрослая же женщина! И второй раз на те же грабли...

– Не поняла... Ты в курсе что ли?

– Да она в городе давно уже, всё–таки выжила тебя, да?

– Погоди... Это вы все от меня скрывали её что ли?

– Почему скрывали, ты не спрашивала просто. Я думала, что и ты знаешь... Что такого–то?

– Ленка! – подскакиваю на сиденье. – Ты в своём уме! Увидела где-то Зою, надо было сразу мне звонить.

– Так я её с Таней и видела.

Трубка чуть не падает из рук.

– Что?

В ушах вдруг начинается звон, и я на секунду перестаю слышать её оправдания. Мне кажется, сейчас меня посетила первая в жизни слуховая галлюцинация.

– ...В торговом центре шмотьё какое–то мерили. Я увидела, но думаю – ты уж точно в курсе, раз Танька там. Не могла же она без твоего ведома?

– Могла… – произношу одними губами. – Ленка, и ты мне не сказала?!

– Мила, ну ты чего… – В голосе её слышится раздражение. – Я правда думала, ты знаешь. Ну а как ещё? Не могла же Таня просто так ходить с Зойкой, за твоей спиной? Я что, должна была лезть? Советы тебе давать?

6.

Я еду на автомате.

Нет, машина у меня не автомат – старенькая, таких уже давно не выпускают, но я каким–то шестым водительским чутьем переключаю передачи и умудряюсь не сойти с ума, пока стою на светофорах.

Монотонные и привычные движения даже немного успокаивают, приводят в чувство.

До школы, где учится Таня, ехать минут двадцать, если без пробок. Она не в соседнем дворе, зато, бесспорно, самая лучшая. Я очень горжусь дочкой: она отлично учится и успешно сдала экзамены в сильную гимназию и учится там с пятого класса.

Там, конечно, взносы, и форма дорогая. Но Для Тани мне ничего не жалко.

Не было жалко...

Если придётся на даче жить, не знаю, как она учиться будет. Буду возить. Если она сама захочет со мной жить...

Предательские слёзы всё–таки наворачиваются на глаза.

Не хочу думать о том, что случится, если моя дочь выберет не меня.

Вдруг Егор прав? Он всё–таки юрист, и дочку при разводе мне не оставят. Что я тогда буду делать? Как жить?

И мне не понятно, почему она скрывала то, что знакома с Зоей?

Вот приеду я сейчас к ней, а она мне скажет: «Спасибо тебе, конечно, тётя Мила, но у меня новая красивая мама. И до школы ездить от неё ближе. Так что прости...»

Может и не ехать туда вообще? Я просто умру на месте, если такое услышу.

Всхлипывая, утыкаюсь лбом в руль и сзади тут же раздаётся раздражённый сигнал.

Чёрт, зеленый! Даже поплакать я не могу спокойно.

Нервничая, второпях, отпускаю сцепление и глохну. Вой клаксонов усиливается. Пока пытаюсь тронуться, меня обгоняет вереница машин. Водители мужского пола на крутых иномарках, стучат по лбу: мол, курица недобитая. Кто тебя только ездить учил?

С трудом тронувшись тащусь в правом ряду. Хватит с меня на сегодня унижений. Или подсознательно оттягиваю встречу с дочерью, боюсь, что это меня окончательно добьет.

Опять сигнал. Старый фордик, поравнявшись со мной, что–то требует. Наверное, один из тех, кого я на светофоре задержала.

Немолодой серьезный водитель знаком показывает, чтобы я открыла окно.

Кручу ручку, готовясь к порции отборной брани.

– У вас колесо спустило! – тычет пальцем. – Как вы едете? Не чувствуете что ли?

– Не чувствую, – бурчу и снова вращаю ручку, чтобы поднять стекло.

Да, я ничего не чувствую, не вижу и не замечаю. Живу, как слепая! И мужа проморгала, и дочь...

– Направо сворачивайте, – успеваю услышать, – накачаю или помогу поменять.

Благодарно улыбаюсь ему сквозь непросохшие слёзы. После всего этого идиотского дня, получить кусочек заботы от незнакомца – бальзам на израненную душу.

Быстро прикидываю в голове, что до окончания уроков у меня еще около часа, времени полно, и послушно включаю поворотник.

Мужчина в синей спецовке ходит кругами вокруг моей синенькой тачки.

– Спустило же... Ну как вы не видите!

Послушно опускаю голову и соглашаюсь.

– Тащите компрессор. Есть у вас? – Недовольно пинает колесо, которое, как по мне, чувствует себя очень даже неплохо. – И ремкопмлект, если есть.

– Что, так всё плохо? – ошарашенно осведомляюсь, но всё–таки иду открывать багажник.

– Ещё бы... Оно взорваться у вас могло в любую секунду, – снисходительно добавляет, – Ох уж женщины эти.

Мужчина в спецовке внушает доверие. Наверное, в автосервисе работает.

Ну вот, есть же добрые люди на этом свете! Не знаю, что бывает от взрыва колеса, но, кажется, мне повезло.

– Ремкомплекта у меня нет, а может быть и есть, но я не знаю, как он выглядит, – жалобно сообщаю спустя пару минут, когда уже перебрала все пакеты и железки. – Вы посмотрите, может быть, вы его увидите?

В ответ слышу только резкий рёв и визг шин по асфальту.

– Эй!

Высовываюсь из–за багажника, и успеваю заметить, как фордик мужчины в спецовке на приличной скорости несется по двору.

Двери моей малолитражки подозрительно распахнуты. Охваченная самым дурным предчувствием, бросаюсь подхожу к машине и с трудом удерживаюсь на ногах.

Рюкзака с вещами нет. Бог с ними с вещами!

Там же карточки, документы. Там телефон! Там даже ключи от машины... Я по привычке вытащила их и положила в кармашек.

– Стой! – бросаюсь за ним. – Остановись!

Бегу из–за всех сил. Хорошо, что здесь плотная застройка, и этот гад не может гнать в полную силу.

– Остановите его! – кричу, размахивая руками.

Прохожие шарахаются от меня, образуя живой коридор отчуждения, будто я несу невидимый, но всеми узнаваемый знак изгоя.

Я, наверное, страшно выгляжу сейчас. На ходу снимаю плащ, который путается в коленях, и бросаю на асфальт.

Возможно, впереди будет шлагбаум, забор, что угодно. О том, как я буду драться за свои вещи, пока не думаю. Главное – догнать.

Я уже неспособна думать. Сознание устаёт от неприятностей, которые сыплются на мою голову и покорно уступает место панике.

Нетренированное тело сопротивляется, дыхание срывается. Но я несусь сломя голову, потому что от этого зависит всё. Чуть не сбиваю с ног пешехода и, схватив его за лацканы куртки, проворачиваюсь с ним в каком–то безумном танце, успеваю выдохнуть.

– Полицию вызовите. Срочно!

Он отшатывается, как от чокнутой.

Я виляю среди припаркованных машин, серебристый форд уже не виден. Может быть, выскочу на дорогу и успею рассмотреть номера?

Словно в замедленной съемке делаю шаг под колёса черной низкой тачки со значком быка на капоте. Понимаю, что мне нужно уйти, отпрыгнуть, но я стою, как вкопанная, и наблюдаю за торможением.

Водитель широко открывает рот, видимо кричит что–то и бьет по рулю. Сигнал, резкий и громкий взрывает мозг.

Черный капот ударяет меня в бедро. Я пытаюсь сгруппироваться, заваливаюсь вперед, прямо на блестящего быка, и локоть простреливает острой болью.

Дорогие мои, приглашаю в историю нашего литмоба
Наталья Ван. Развод. Ты сделал свой выбор
https://litnet.com/shrt/jMhY