Развод. Разрушенная жизнь

Глава 1.

– Что-то твой благоверный задерживается? – спрашивает подруга, пригубив бокал игристого.

– Да, он позвонил, предупредил, что на работе допоздна, – отмахиваюсь я. – У них там проверка, поэтому очередной аврал.

– А, ну проверка — это хороший повод задержаться, – поджимает губы подруга недовольно, как мне кажется.

– А ты-то что запереживала? – смеюсь. – Нам же лучше. Посидим спокойно, никто не будет нам мешать, обсудим все щекотливые темы, – подмигиваю.

– Кстати, насчёт щекотливых тем, а ты не думаешь, что твой Борюсик тебе изменяет? – смотрит на меня подруга пытливо.

– Что? Оль, да ты что, – отмахиваюсь. – Когда ему? Он на работе устаёт, домой еле ноги приносит.

– А, ну да, ну да, – цокает она. – Хотя ты такая дурёха наивная, – закатывает глаза. – Ты ж и под носом ничего не увидишь.

– Ты так говоришь, как будто знаешь что-то, – напрягаюсь я.

– Нет, не знаю, – отворачивается к окну, поправляя свой выбеленный локон. – Но я бы на твоём месте не была настолько спокойной.

– Оль, – вздыхаю я, – дело в том, что у Бори не всё в порядке, ну ты понимаешь… С этим делом. Я привыкла к нему такому и ничего уже давно не требую. Но зато и насчёт измен спокойна.

– Ты хочешь сказать, что он того? – выпучивает на меня глаз Ольга. – Импотент? – добавляет шокированным шёпотом.

– Нет. Не совсем так. Но есть некоторые особенности, которые… заставляют меня поверить, что другая ему не нужна.

– Ой, мать, что-то темнишь ты…, – качает головой подруга.

– Всё, Оль! Забыли. Я ничего не говорила. Это вино проклятое мне язык развязало. Давай лучше о тебе. Когда ты себе найдёшь суженого?

– Никогда, – устало бросает подруга. – Меня устраивают свободные отношения.

– Да что-то по тебе не скажешь. Колись, что там твой “пупсик”? – так Олька называет своего тайного любовника, с которым встречается уже не один год. – Когда он созреет для серьёзного решения?

– Я ж тебе говорю, никогда. Он давно и глубоко женат, – ошарашивает меня подруга.

– Как? – смотрю на неё поражённо. – Ты встречаешься с женатым? – выпучиваю на неё глаза.

– Да, а что такого, – как будто защищаясь, выдаёт она. – Я его из семьи уводить не планирую. Пока…, – добавляет задумчиво, рассматривая яркий маникюр.

– Но как же так…, – перевариваю эту информацию. – Но это как-то не по-людски, Оль. Нельзя в чужую семью влазить. Это грех большой, да и вообще…

– Ой, Надь, да какая там семья, – отмахивается. – Он с ней уже хрен знает сколько лет живёт по привычке. И жена там – клуша обыкновенная. Ни кожи, ни рожи, запустила себя. Только и делает, что с детьми возится, да супчики ему диетические готовит, судочки на работу собирает, рубашечки наглаживает. Пусть нянчит его, а то начнётся вот это всё. Развод, раздел. Припрётся жить ко мне. А мне зачем этот геморрой? Мне от мужика другое нужно, и это я с лихвой получаю, – довольно улыбается.

М-да уж, не понять мне подругу. И как-то становится даже обидно. Я Борису тоже рубашки наглаживаю и еду собираю.

Взгляд снова зависает на ярких разводах на ногтях подруги. А я уж и забыла, что такое маникюр. Мне то времени не хватает, то денег.

– Ладно, Надь, мне пора, – встаёт Ольга. – Посидели мы знатно. Чет вино и правда какое-то “болтливое” попалось.

– Так ты ж и не пила почти. Один бокал и тот недопила.

– А мне хватило.

Олька собирается, накидывая шубку в прихожей.

– Пойдём, я тебя провожу, – одеваюсь тоже. – Мне как раз надо в гараж зайти, Федя завтра на каток собрался, нужно коньки его принести, чтобы прогрелись.

– Ну пойдём.

Живёт Олька в соседнем доме, идти тут совсем недалеко и как раз мимо нашего гаражного комплекса.

Подхожу к воротам нашего гаража, замечаю, что дверь приоткрыта, и из-под неё сочится неяркий свет.

– О, наверное, Боря уже приехал, машину ставит как раз.

– Ну пойдём, поздороваюсь с Борюсиком, – тут же оживляется Ольга.

Заходим в гараж, да, машина наша стоит на своём месте. Только… Как-то странно она вздрагивает, как будто в ней прямо сейчас кто-то… активно скачет…

Глава 2.

Зачем? У Бори что-то сломалось в машине, и он так пытается её починить? – мелькает глупая мысль, пока взгляд не выхватывает очертания двух фигур в странном сплетении на переднем сидении.

Замираю на месте, как громом поражённая. Не могу пошевелиться…

Как в плохом кино, вижу через окно машины, как какая-то рыжая девица подпрыгивает ритмично, закинув назад голову, блаженно прикрыв глаза… Её кудри тоже подпрыгивают в такт, скользя по идеальной спине… А за ней мелькает румяное лицо моего мужа, поплывший взгляд… И его такие знакомые, родные руки с обручальным кольцом на пальце на этой идеальной фарфоровой спине…

Из машины слышны приглушённые стоны и пошлые шлепки тел...

О боже! Это ведь не может происходить на самом деле?

Первой приходит в себя подруга. И реагирует она крайне неожиданно.

– Ах ты ж кобелина такая, – бледнеет она. – Сука последняя!

Бросается вперёд, рывком открывает дверь.

– Что, не кончил ещё, урод проклятый! – орёт она на моего мужа.

– Оля? – смотрит он на неё поражённо.

– Боречка, что происходит, – прикрывает голую грудь девица.

– Пиздец вам обоим происходит, – орёт подруга так, как будто имеет право в этой ситуации предъявлять претензии.

И вдруг набрасывается на эту рыжую девку, вытаскивает её за волосы, выкидывает из машины.

– Пошла вон отсюда, шалава, – орёт она.

Девка верещит, забивается в угол, оглядывая нас затравленным взглядом.

– Оля, Олечка, успокойся, – выскакивает следом Борис.

И… меня не видит. Он хватает за руки Ольгу так, как будто это она его жена.

– Олечка, прости, это один раз меня чёрт попутал. А так я тебя одну люблю, ты же знаешь.

– Ч-что? – кое-как выдавливаю я, ловлю ладонью стену. – Олечка?

Хватаюсь за шею, пытаясь сделать вдох. Это сюр какой-то. Это не может происходить на самом деле…

Мне кажется, я стою на лодке посреди шторма. Её качает, качает, и я могу слететь в пучину в любую секунду.

Борис ошарашенно поворачивается ко мне.

– Надя? – шепчет побелевшими губами.

Секунды становятся вязкими, как и воздух вокруг…

Я скольжу безумным взглядом по лицам стоящих передо мной людей, и как будто вижу всех их в первый раз…

– Да, подруга, – разводит руками Ольга. – Ты хотела познакомиться с моим “пупсиком”? Знакомься! Охренеть, как весело вышло! – горько усмехается она. – Эта падаль нам с тобой обоим изменил, представляешь! – зло вытирает слёзы.

Обоим? То есть… Вот эта рыжая девица, это только вершина айсберга?

Ольга… как же так… Мы ведь дружим уже столько лет…

Нет, не может быть…

Это всё просто плохой сон, скоро я проснусь, и сама потом посмеюсь над собой…

Это не может быть правдой… Отвратительная картинка качается сильнее…

Мозг никак не может принять всё происходящее, а сердце рвётся из груди от каждого открывшегося факта …

А я обычная клуша, которая свято ему верила…

Земля резко уходит из-под ног, и я выпадаю из этой уродливой реальности…

Глава 3.

К сожалению, ненадолго…

В нос и голову бьет резкий запах, который заставляет открыть глаза…

– Пей!

К губам прислоняется горлышко бутылки с водой, послушно делаю глоток, но он становится в горле тошнотворным комом.

Закрываю рот ладонью, сбито дышу…

Обвожу потерянным взглядом пространство…

Не сон. Не сон. Не сон… – противно стучит в висках.

Рыжей девки уже не видно. Зато подруга моя и муж никуда не испарились, и сейчас их неискренне обеспокоенные лица кажутся мне карикатурными…

– И как давно? – удается прохрипеть мне.

– Наденька, ты не совсем правильно все поняла, – начинает Борис говорить со мной, как с умалишенной.

Смотрю на него и пытаюсь понять, что я чувствую…

Почему я не видела? Как могла не заметить? И сколько раз они… прямо под моим носом…

Память начинает яркими кадрами подкидывать разные ситуации из прошлого, которые раньше не вызывали вопросов, а сейчас… резко окрашиваются совершенно в иной цвет.

Совместные праздники, шуточки, танцы…

Иногда он провожал ее домой вечерами, пока я укладывала детей спать, иногда подвозил домой после работы, они ведь работают в одном здании… Встречал Ольгу в аэропорту после командировки. По моей же просьбе…

И ни разу у меня не екнуло в душе, что они могут… О боже…

Как же это грязно и вероломно…

– Надюш, Оля так пошутила…, – опять оживает Борис. – Хотела тебя защитить. Вы же подруги.

Ольга стоит позади, сложив на груди руки с каменным лицом.

– Подруги…, – шепчу я. – И это самое отвратительное…, – рвано всхлипываю.

Хочется орать, как вы могли? Как? Но… в душе ледяной ступор. И это хорошо, потому что я не хочу рассыпаться на осколки перед этими предателями.

– Надь, вставай, – тянет меня за локоть Борис, – пол холодный, а у тебя почки…

И я встаю… Я все еще в шоке и не понимаю, что должна делать… Никто не готовил меня к такой ситуации…

– Надюш, пойдем домой, – продолжает Борис.

– Зачем? – задаю вопрос скорее себе, нежели мужу…

Действительно, зачем мне идти в дом, который, оказывается, наполнен ложью, а не семейным теплом, как грезилось мне еще вчера.

– Ах, да, – начинаю нервно смеяться. – Конечно, Борь. Пойдем. Ты же с работы голодный да?

– Д-да…, – нервно кивает мой благоверный, с опаской поглядывая на меня.

– Вот и отлично. Я твое любимое пюре с гуляшом приготовила. Пойдем, милый, я тебя накормлю, и спать уложу. И перед сном ты не забудь таблетку выпить. Чтобы спать крепче. Черт! Как же ты здорово устроился, а? С женой же можно только спать, да, Борь? А любить можно Ольгу, а трахать рыжую, – саркастический смех булькающими звуками рвется из меня. В груди корка льда трескается, и начинает отчаянно болеть…

Муж хмурится, становится еще бледнее. Черт! В другой ситуации я бы забеспокоилась о его здоровье. У него же сердце… и желудок… А у меня?

У меня вообще есть сердце? И душа? Кто-то хоть раз подумал обо мне… или я давно стала просто обслуживанием персоналом?

– Надь…

– Нет, подожди, Борь, – выдергиваю руку. – А давай Олю с нами позовем, а? Она же нам родная…, – булькающий смех переходит в истерические рыдания. – А чего она бегать будет? Пусть с нами и спит, да, подруга…

– Надь, истерику прекрати, – с ледяным лицом цедит она.

– Ах, да… – вспоминаю я ее слова. – У “пупсика” же жена клуша обыкновенная. Нужна только для супчиков и по-привычке. Божжже!

Закрываю бессильно лицо ладонями, захлебываясь то ли в рыданиях, то ли просто в осознании, в каком дерьме я жила все это время…

– Ох-ре-неть!

Потрясенно качаю головой, выхожу из этого проклятого гаража. Иду в ночь куда глаза глядят…

Мысли путаются и скачут. Я даже не могу определиться, что меня шокирует больше всего. Предательство мужа, подруги или моя собственная слепота и глупость.

“Ты такая дура наивная, что и под носом ничего не заметишь”. Ах, как больно и в точку! Все так и есть!

– Надь! – догоняет меня Борис.

– Не трогай! – резко разворачиваюсь и с размаха заряжаю ему пощечину. Да такую, что сама же и взвываю от боли.

Нет, физическая боль в руке – это ерунда. Просто она так резониронирует с тем, что рвет меня изнутри, что я просто не могу молчать. И я снова как помешанная, то реву, то смеюсь. А мой муж и лучшая, черт бы ее побрал, подруга, идут следом, как стая шакалов, готовые наброситься на меня сзади и добить, как только покажу слабость.

– Борь! – вдруг оживает Ольга.

– Оль, подожди! – отмахивается муж.

– Ой! – вдруг цепляюсь я взглядом за белый мех Ольгиной шубки. – А это же “пуся” подарил, да? – вспоминаю, как совсем недавно она хвасталась подарком. – А-ха-хах! – снова смех разбирает, горький, колючий, разъедающий душу в ошметки. – А у меня пуховик пятый год не меняется, – осматриваю я свой потрепанный видок. – А-а-а! Как это смешно, черт возьми! – глаза слезятся, вытираю их, размазывая тушь. – Ну, чего вы не смеетесь. Это же умора, нет? Старая уродина жена узнала, какая она никчемная клуша…

– Надь… – Вижу, Борис совершенно растерян. Я его таким и не помню…

– Или вы потом поржете, когда я уйду?

– Надь, – муж делает несмелый шаг ко мне.

– Не трогай меня! – рявкаю так, что он аж отшатывается. – Вали на хрен. К рыжей или Ольге, сам реши. А я пойду домой. К детям!

Глава 4.

Плохо помню, как попадаю домой. Просто в какой-то момент обнаруживаю себя сидящей на полу около входной двери нашей квартиры.

В темноте и слезах.

В душе чёрное месиво из чувств. Память избирательная беспощадная сволочь! Она снова и снова подкидывает мне пищу для того, чтобы окончательно сойти с ума. Все светлые, тёплые воспоминания окрашиваются теперь чёрной зловонной слизью.

Ольга ведь всегда была рядом. Она на моей свадьбе была свидетельницей, она крестила мою дочь. Она не просто была вхожа в нашу семью, она давно стала её частью.

А-а-а-а! Вцепляюсь пальцами в волосы, пытаясь вырвать их. Как будто это поможет стереть воспоминания и выдернуть проклятую змею из нашей жизни.

Не выйдет. Не выйдет! Она слишком плотно сидит в ней.

Господи, когда же это началось? Когда?

Я не верю, что они крутили у меня за спиной всю жизнь. Не верю!

У Ольги ведь у самой был муж. Они развелись пять лет назад. Как-то неожиданно, скоропалительно, необдуманно, как мне казалось. И Сергей уехал в другой город, оставив Ольге и квартиру, и всё имущество.

Оля подозревала, что у него там другая женщина. Переживала, а я её жалела.

А сейчас думаю, а может, они уже тогда? И Сергей узнал об их постыдной связи? Вспоминаю, что с моим мужем они недолюбливали друг друга, хотя поначалу дружили. Сейчас я уже и не помню, в какой момент между ними пробежала чёрная кошка. Почему? Раньше я не задавалась этим вопросом.

Или всё началось как раз после развода Ольги?

Отматываю в памяти эти пять лет. Что там было? Борис как раз перед этим попал в аварию. Тяжёлое было время. Он перенёс операцию, и после этого у него начались проблемы со здоровьем. Сердце, желудок, почки и… простатит.

Его это сильно подкосило, и я, как преданная жена, бросилась спасать дорого и любимого супруга. Да, я его буквально с ложечки выкармливала после операции в больнице и потом маниакально следила за его питанием, приёмом лекарств и прочим.

И да, после этого у Бори начались проблемы по мужской части. Мы обращались к врачам, но они заверили нас, что это временное явление, и вскоре, при правильном лечении, половая функция у моего мужа восстановится.

Но время шло, а устойчивого результата не было. Борис психовал, переживал. Я старалась помочь чем могла, но лишний раз боялась настаивать на близости. Пыталась заверить, что и без этого люблю его и никогда не предам.

А оказывается… Лечение он нашёл на стороне…

Это ещё один повод, от которого хочется смеяться и плакать, как ненормальной. Я уже и забыла, что такое секс. Да-да. Я – вполне ещё молодая женщина, будучи замужем, уже несколько лет не имела близости с мужчиной.

Постепенно мы даже пытаться перестали, а я боялась лишний раз намекнуть, чтобы Борис снова не впал я бессильную ярость и депрессию от очередной неудачи.

Я переживала по этому поводу, но… не знала, что делать. Все мои попытки быть соблазнительной, возбудить мужа любыми способами, заканчивались неудачей, вызывали раздражение Бориса, и меня тоже загоняли в неуверенность и страх.

Поэтому я и пытаться перестала. А Борис больше и не предлагал. Просто потерял ко мне интерес, как к женщине, и я приняла это, продолжая заботиться о нём, как о родном, любимом человеке.

В горе и в радости, как говорится.

В какой-то момент Боря успокоился. И как-то этот острый вопрос сошёл на нет. Мы его просто замяли. Я знала, что Боря пьёт таблетки, которые ему прописал врач. Думала, что они уравновешивают его гормональный фон.

И честно верила, что муж мой по-прежнему не восстановил половую функцию!

Дура дурой! Я боялась его задеть очередной неудачей, а он просто пользовался моим идиотизмом, смело наслаждаясь всеми остальными благами, которые ему предоставляла семейная жизнь!

Как смешно! Получается, Боря давно уже исцелился и решил осчастливить других, но не меня!

Сегодня я своими глазами увидела, насколько он “немощный”!

Урод! Кобель! Мудак!

Хочется вцепиться, как волчице, в его вероломную шею! Но… это эмоции. А главный вопрос уже пробивается, впиваясь острыми иглами в сердце.

Что дальше? Развод?

Я-то переживу. А дети? Что будет с ними?

Как будто услышав мои сомнения, по тёмному коридору несутся быстрые шаги босых ног.

Федька проснулся. Только бы меня не заметил. Поджимаю колени к самой груди в надежде, что в темноте он меня не увидит.

Но сегодня мне во всём не везёт.

Сын гремит посудой на кухне, пьёт воду, а на обратном пути настороженно смотрит в тот угол, где затаилась я.

– Ма, это ты? – спрашивает удивлённо, и тут же щёлкает выключателем.

Загорается яркий свет, глаза сына испуганно расширяются.

– Алёнка, вставай, маме плохо! – кричит он на всю квартиру…

Глава 5.

Обычно дочь не разбудить и пушечным выстрелом, но тут она появляется очень быстро.

Стоит в дверях своей спальни и сонно щурится.

И мы все втроём замираем, напряжённо рассматривая друг друга.

– Мам, что случилось? – дрожащим голосом спрашивает Алёнка.

А я смотрю на нее, и снова слёзы встают комом.

В памяти всплывает кадр, как Ольга держит мою крошку в церкви. Прижимает к груди, качает, что-то напевает ей. Ольга часто говорила, что Бог ей не дал своих детей, поэтому Алёнка ей как родная.

Ужас! Вот это мы породнились, оказывается! Крепче и не придумаешь!

– Ма, ты что?

Дочь делает настороженный шаг ко мне.

Такая она у меня уже большая, но такая ещё ранимая и наивная… Так на отца похожа! Его тёмные волосы, густые ресницы, пухленькие губы. Девушка уже почти. И Бориса она любит безумно… И Ольгу, чёрт бы её побрал! Она же любимая крёстная!

И как я теперь должна сказать, что наша идеальная семья в одночасье превратилась в руины? Что самые родные люди оказались предателями?

Подбородок начинает дрожать сильнее. Прячу лицо в ладонях.

– Мамочка, мамочка, что случилось? Ну скажи! – бросается Алёнка передо мной на колени. – Что-то с папой? – ужас застывает в её глазах. – Он… живой? – еле слышно.

Алёнка помнит аварию. Ей тогда было двенадцать, и она тоже была в машине. Но чудом её не задело. Спас ремень безопасности, да и весь удар пришёлся на сторону водителя. Но весь ужас случившегося она не может забыть до сих пор, и иногда даже кричит по ночам. Мы много разговаривали об этом, снится Алёнке Борис в крови и то, что папа не выжил.

Это страшно, но в голове проносится мысль, что было бы лучше, если бы Борис действительно умер. Мы бы все рыдали, скорбели, страдали… Но его образ остался для нас светлым, родным, чистым. А так… Всё хорошее теперь измазано грязью. Для меня…

А как отнесутся к этому дети, я не знаю. И пока я не готова им говорить. Я не знаю, как такое говорить вообще.

Нет, скрыть не получится, но возможно, нам удастся подобрать какие-то правильные слова, чтобы объяснить…

Господи, да какие тут «правильные» слова? Как можно ЭТО объяснить?

– Папа живой, – спешу заверить дочь. – Всё хорошо. Я сейчас встану. У меня просто давление упало. У меня бывает.

– Мам, может, скорую? Федька, неси телефон!

– Нет! – вскидываю руку. – Мне уже нормально. Воды мне принесите.

– Федя, воды неси и телефон. Я папе позвоню!

– Нет! Не надо никому звонить! Всё хорошо.

Федька несёт стакан с водой, и я замечаю, как дрожат его руки. Испугался, мой маленький. И Алёнка стоит ни жива ни мертва.

– Ну чего вы переполошились, – пытаюсь улыбнуться. – Идите ко мне, – машу им обоим рукой.

И они бросаются ко мне, как цыплята под бок квочки. Прижимаются, как тёплые котята, обнимая меня.

– Мамочка, ты зачем нас так пугаешь? – всхлипывает Алёнка.

– Мамулечка, любимая, ты только не болей, – неуклюже целует меня в щеку сынок.

– Родные мои котятки, – глажу их по спинам, целую по очереди в макушки. – Ради вас я всё выдержу. Обещаю.

– А что случилось всё-таки? Ма? – заглядывает в глаза Алёнка.

Но тут мы вздрагиваем от звука поворачивающегося ключа в замочной скважине.

– О, папа пришёл! – радостно кричит дочка, а у меня сердце опять ухает вниз.

Глава 6.

Борис застывает в прихожей мрачной статуей, рассматривая всех нас.

Первой отмирает Алёнка.

– Пап, ну что ты стоишь! Видишь, маме плохо стало. Помоги ей подняться.

Борис делает шаг ко мне. Как робот. И лицо бледное, но как будто лишённое всех эмоций.

Какой же он талант, всё же! Невольно восхищаюсь. Так скрывать свои чувства, это не каждому дано. Хотя о чём это я. У него же многолетний опыт вранья! Было время отточить свои актёрские таланты!

Жаль я так не умею. Хочется гордо встать и послать Бориса на тот самый орган, который так часто подводил его со мной, но так прекрасно радовал всяких шлюх…

Но сил хватает только на то, чтобы зажмуриться и не слишком красиво вытереть слёзы и нос.

– Надь, – протягивает руку как ни в чём не бывало.

Вцепиться в эту руку зубами! Но… рядом дети. Я не хочу портить их психику безобразными скандалами.

Да, с ними придётся поговорить, но не сейчас. Я слишком разорвана, чтобы подбирать правильные слова.

– Я сама, – отвечаю хрипло и неуклюже поднимаюсь. – Дети, всё хорошо. Ложитесь спать, завтра всем рано вставать.

Поворчав немного, Алёнка и Федя расходятся по своим комнатам.

Алёнка целует меня в щеку, потом отца. На прощание окидывает нас внимательным взглядом. Уверена, от неё не укрывается наше накалённое отчуждение, но она решает промолчать. Тяжело вздохнув, уходит к себе.

Заметила, что поругались, но пошла спать в уверенности, что за ночь мы решим с папочкой все проблемы, и уже утром будем дружно завтракать, как обычно.

Не знает ещё моя малышка, что больше не будет в нашей семье шумных завтраков и уютных ужинов. Совместных просмотров фильмов и воскресных прогулок в парке всей семьёй.

Что ж. Всё заканчивается. И впереди нас ждёт очень-очень чёрная полоса. Мы её как-то пройдём, конечно. Но прежними уже не будем. Никто из нас.

На Бориса я не хочу даже смотреть. Какого хрена он припёрся?

Ах да! Он же накосячил не только передо мной, но и перед своей “любимой”.

И она не такая добренькая, наверняка выперла его, даже на порог не пустила. У Ольги нрав крутой, мне ли не знать. Я же так не смогу.

По крайней мере, не перед детьми.

– Что, Ольга выгнала и рыжая не приняла? – горько усмехаюсь.

– Не собираюсь это обсуждать сейчас! – шипит Борис.

Проскакивает в нашу спальню, а уже через минуту выходит с одеялом и подушкой в руках, отправляется в зал на диван.

Да уж. То есть я даже банального и бесполезного “прости” не достойна?

А чему удивляться? Я вообще не помню, чтобы Борис извинялся. Он же всегда прав!

Горько усмехаюсь вспомнив.

Один раз я всё же слышала от него «прости». Правда, адресовано это было не мне, а Ольге.

Что ж. Я ведь удобная функция всего лишь. А перед ней смысл извиняться. Если посудомойка ломается, её или чинят, или покупают новую.

Починить меня не получится, значит, придётся заменить? Да только посмотрю я, Боречка, как Ольга справится с этим.

Смотрю на закрытую дверь зала. Высказать всё? Нет! Нет сил на скандалы. Пусть сидит там!

Хоть в нашу постель не полез! Хотя… Я в неё теперь тоже не хочу ложиться, представив, сколько раз он спал там после других женщин.

Несусь в спальню и остервенело сдираю с кровати постельное бельё. Мне теперь везде мерещится запах чужих духов. Парадокс. Раньше я ничего такого не замечала, а сейчас… Тошнит. От всего тошнит.

Меняю простынь. С пододеяльником ничего не получается. Не могу всунуть эту заразу! Всё комом!

Да что там пододеяльник! Вся жизнь комом!

Отбрасываю подальше непослушные тряпки. Грудь рвут рыдания, но через стенку дети, и они ещё точно не спят.

Бросаюсь в ванную, включаю душ на всю. Срываю с себя одежду, забираюсь в кабинку, сползаю на пол и вот теперь вволю отдаюсь рыданиям.

Вою так, что начинает болеть грудная клетка. Голову разрывают два вопроса: как они могли и что теперь делать?

Чёткого ответа у меня нет, но ясно одно: как раньше уже не будет. Жизнь разделилась на “до” и “после”.

И в этой новой жизни нужно чётко уяснить, что доверять больше никому нельзя. У меня и моих детей есть только я. А значит, даю себе время для истерик до утра. А потом, нужно собрать себя в кучу и что-то решать…

И решение не будет лёгким. Ни для кого из нас.

Глава 7.

Камнем падаю в криво заправленную постель. Заворачиваюсь пододеяльником, сверху прикрываюсь одеялом.

Дикая усталость берёт верх. Но заснуть нормально не получается. Я плаваю в вязкой трясине мыслей, переживаний.

Утром встаю совершенно разбитая. Противный звук будильника отзывается болью в висках.

Не хочется даже шевелиться, но… детей нужно проводить в школу.

А потом нам предстоит разговор с Борисом, от которого будет зависеть наша дальнейшая жизнь.

Ночью я многое передумала. Понятно, подать на развод не проблема, но штамп о разводе не решил всего остального. Раздел, дети, новая жизнь…

Самый лучший вариант, если Борис уйдёт жить к Ольге. Это больно, но хотя бы я не буду видеть его здесь.

Но я прекрасно помню, что подруга говорила о своём “пупсике”. Господи, это ж надо было выдумать такое прозвище. Я честно всё это время представляла его кругленьким и добродушным мужчинкой. Ольга именно так его и описывала.

– Вот мой пупсик всем хорош, пузико бы ему ещё убрать, и будет идеал.

Сейчас я понимаю, что так она заметала следы, нарочно вводя меня в заблуждение. Хотя какое это теперь имеет значение.

Так вот, если Ольга говорила искренне, то переезд “пупсика” на её территорию ей не нужен. Да и “пупсик” ведь отметился ещё на другом “рыжем” фронте.

И если Ольга решительно даст Борису под зад, то где он останется?

К рыжей пойдёт? Или есть и другие варианты?

Так, Надь, какое тебе дело? Главное, чтобы отсюда ушёл. Видеть его больше не хочу.

Великим усилием заставляю себя встать. На автомате готовлю детям завтрак, кое-как расталкиваю Федю, а вот с Алёнкой всё намного сложнее. Она стандартно прячется под одеялом и отвечает раздражённо:

– Отстань!

Утром всегда такая. Резкая, колючая.

– Дочь! – приходится прикрикнуть. – Быстро!

– Я спать хочу, Ма! Полночи из-за вас не спала.

– Я тоже, представь. А у меня сейчас два заказа. Так что, всё по-честному.

– Ладно! Всё равно ведь не отстанешь! – соскакивает с психом, шлёпает босыми ногами в ванную.

Проходя мимо закрытой двери в зал, в груди поднимается чёрная волна.

И снова тисками сжимает сердце от осознания, в какой вонючей клоаке мы все оказались. Осматриваю свою любимую кухню, и хочется начать всё крушить. Или хотя бы сорвать мои любимые раньше шторы, которые Оля помогала выбрать…

И обои она мне заказала по скидке. И чайный сервиз, из которого сейчас Федя шумно прихлёбывает чай – её подарок!

Сжимаю кулаки до хруста, отчаянно зажмуриваюсь, отворачиваясь к холодильнику.

Что теперь со всем этим делать?

Меня разрывает изнутри от невыносимой боли, но я стою, как каменная.

– Мам, – зовёт Федька, – чего ты там застыла? Я ещё один бутер хочу. Можно?

– Можно, – выдавливаю хрипло. – Сейчас сделаю.

Очень медленно режу колбасу, потому что руки как деревянные. Чёрт, а как же я с заказом справлюсь?

Я на дому выпекаю торты. Заказов у меня достаточно, и сейчас я уже должна заводить тесто, чтобы всё успеть. И подвести людей я не могу. У них ведь праздник.

А у меня разрушенная жизнь. Но разве это оправдание?

Настороженно поглядываю на закрытую дверь зала. Борису тоже на работу, и он уже должен проснуться.

Ах да, и его любимая овсянка обычно в это время уже дымится на столе. Сегодня здесь дымлюсь только я. Как бы до пепла не сгореть.

– Ма, а где папа? – растерянно спрашивает Алёнка.

Почистила уже зубы, проснулась и больше не грубит.

– Спит ещё, – отвечаю бесцветно.

– Где? Он же в зале спал? На диване его нет, и в спальне тоже. Вы что, так и не помирились?

– В смысле нет? – поворачиваюсь к дочери.

Заглядываю в зал. И точно. Диван пуст, только скомканное одеяло лежит в ногах и примятая подушка.

Сбежал… Обалдеть! Он просто сбежал, чтобы уйти от неприятных выяснений! Боря, ты падаешь в моих глазах всё ниже!

Кажется, меня сейчас снова накроет истерика смеха.

И что дальше? Может, вечером он вернётся с работы и сделает вид, что ничего вообще не случилось? Не на ту напал, урод!

– Так что, мам? – встаёт сзади дочка. – Вы не помирились?

– Нет.

– А что случилось-то?

Не знаю, что сказать дочери. Мне кажется, такие вещи нужно сначала обсуждать взрослым, а уже потом выдавать детям взвешенное решение.

Но… мой муж, видимо, хочет иначе.

– Мам…, – в голосе Алёнки слышны панические нотки. – Мам, только не говори, что вы собрались разводиться.

Тяжело сглатываю.

– Нет-нет-нет! Мамочка. Я не хочу! Я запрещаю вам! У Маринки недавно родаки разосрались и развелись. Я не хочу так!

– Алёна…

– Ма, да ты не понимаешь! У Маринки там отец мудак, я не спорю. Он любовниц прямо домой водил, урод! У нас же папа не такой! Ты что!

– Такой! – невольно вырывается у меня.

– Что?.. – бледнеет как мел дочка.

Глава 8.

Смотрю в глаза дочери, полные ужаса и неверия, и медленно умираю внутри. Её боль накладывается на мою, усиливаясь стократно.

Страдания детей мы всегда ощущаем намного острее, нежели собственные. И тут же включается механизм защиты и желание уберечь.

– Нет-нет-нет, ма! – трясёт Алёнка головой. – Это неправда. Ты что-то напутала…

И мне безумно хочется сказать моей ранимой малышке, что так и есть. Что я напутала, накрутила себя на пустом месте, неправильно всё поняла, лишь бы она не переживала… Но есть ситуации, в которых, как ни облегчай, будет только хуже. Алёнка уже взрослая, она должна это пережить. Больно, сложно, но другого пути нет.

– С кем? – всхлипывает она.

А вот это следующий вопрос, от которого шкура встаёт дыбом. Я просто не могу выдавить из себя эту ужасную правду. Алёнка любит крёстную. И я не знаю, как очернить перед ней ещё одного родного человека.

– С кем?! – требовательно повторяет дочь, как-то странно на меня смотря.

– Я не хочу говорить об этом, – зажмуриваюсь я.

В этот момент с противным скрипом открывается входная дверь. Этот звук бьёт по нервам, совершенно не вовремя подкидывая дров в топку раздражения. Сколько раз я просила Бориса смазать петли…

Но ему всегда было некогда. Теперь я понимаю почему.

Поднимаю глаза, на пороге Борис. В руках у него букет и объёмный фирменный пакет. Всё это смотрится совершенно инородно в нашей сегодняшней ситуации. Неужели он правда думает, что такое предательство можно замазать букетами?

Борис снова замирает статуей, хмуро рассматривая наши лица.

– Что происходит? – спрашивает настороженно.

Алёна окидывает взглядом отца, потом меня. Сглатывает тяжёлый ком.

– Папа, это правда? – смотрит на него то ли с претензией, то ли с надеждой.

– Что именно? – хмурится Борис.

– Мама сказала…

– Мама ошиблась, – рубит он на середине фразы. – И почему вы ещё не в школе? – в его голосе просыпается металл, который я ненавижу, когда он незаслуженно проявляет по отношению к детям.

– Утро выдалось слишком… нервным, – выдыхает Алёнка.

Борис с раздражением смотрит на часы.

– Вы ещё успеваете. Быстро собирайтесь, я вас отвезу.

– Но пап! – начинает спорить Алёнка.

– Я сказал, быстро! – выдаёт строго.

Только хочу вмешаться, но меня перебивает Алёнка:

– Вам нужно поговорить, да? – смотрит теперь уже точно с надеждой. – Разобраться и помириться, да? – переводит взгляд с меня на отца и обратно.

– Да, – кивает Борис, я же стою с комом в горле.

Нам действительно нужно поговорить не при детях. Только поэтому не спорю.

– Не надо нас везти, – обрывает Алёнка. – Федя, быстрее. Мы сами дойдём до школы.

Сгребает младшего брата за шкирку и начинает его подгонять, и сама одевается реально за пять минут.

А мы с Борисом так и стоим посреди прихожей, как два ледяных айсберга.

Он смотрит на меня. Я чувствую. Наверное, пытается понять, как найти брешь в моей броне. Не зря же он притащил этот веник.

А меня разрывает изнутри желанием убить его. Чёрная ненависть течёт по венам. И хочется до хрипоты орать: «Как ты мог?»

Но… я смиренно стою и жду, когда квартиру покинут наши дети.

И вот они, наспех одетые, выскакивают из своих комнат, обуваются. Я по привычке отмечаю, что у Феденьки рубашка мятая и криво заправлена, а у Алёнки туфли пыльные, а на блузке пятно.

В другой день я бы всё исправила, да и не допустила бы такого безобразия, но… сейчас у меня нет ресурсов обращать внимание на такие мелочи.

Мама сломалась, и теперь мятые рубашки и пятна – это лишь крошечная частичка проблем нашей семьи.

У дверей дети хитро переглядываются, а потом разворачиваются и бросаются к нам.

– Мамочка, папочка, мы вас очень-очень любим, – повисают на наших шеях, буквально разрывая мне сердце в клочья.

Федька обнимает меня, Алёнка – отца. Берутся за руки и тянут нас с Борисом друг к другу, несмотря на сопротивление.

И я прекрасно понимаю, что они делают сейчас. Я вижу их страх и растерянность. Они уже чувствуют внутренне, что наша крепкая семья дала огромную трещину, и сейчас они из последних сил пытаются склеить осколки, пуская в ход самое мощное своё оружие – детскую непосредственность, любовь, нежность.

Мои дети свято верят, что объятиями можно решить почти все проблемы, и сложно их осуждать за это. Мы ведь сами их этому научили.

Ошибся – подойди, извинись, обними, и всё будет хорошо.

Мы не предупреждали их, что в жизни бывают такие обиды, которые никакими объятиями не загладишь.

И это будет для них тяжёлый урок.

Но чуть позже. А сейчас они всё же уходят из квартиры, одарив нас напоследок взглядами, полными отчаянной надежды.

Борис закрывает за ними дверь, с тяжёлым вздохом поворачивается ко мне лицом.

– Надь, прости меня, дурака, пожалуйста…, – падает на колени…

Глава 9.

Смотрю на мужа, а слов нет… Карикатура какая-то.

Вот что он ждёт от меня, что я сейчас скажу: “Конечно, я всё понимаю, милый. Бывает. Ты просто запутался немного, но я всегда рядом…”

– Надь…, – смотрит на меня побитым псом.

Омерзительно… Безнадёжно…

Это не он на коленях сейчас, это я давно уже, там и подняться нет сил. Жить не хочется, но надо. Каждому свой крест, у меня вот такой…

Разворачиваюсь с комом в горле, иду на кухню. Отодвигаю занавеску, провожаю взглядом Алёнку и Федю, торопящихся к школе. Они тоже тревожно оглядываются на наши окна.

Слышу сзади шаги. На плечи ложится что-то мягкое, тёплое.

Отшатываюсь, рассматривая, что это такое.

Шуба…

Шуба?! Серьёзно?!

Меня опять начинает накрывать истерический смех.

– Боря… Ты падаешь всё ниже, – выдавливаю с кривой улыбкой. – У тебя же фантазия бурная. Давай, удиви меня, для чего ты её принёс?

– Я её заказал к твоему дню рождения, – хрипит он.

Вспоминаю, что у меня действительно через несколько дней праздник.

– Главный подарок вы мне с Ольгой уже сделали. Вчера.

– Надь, всё совсем не так…

– Да ладно, – поворачиваюсь к нему. – Как минимум у меня есть глаза. И после этого ты всерьёз решил задобрить меня букетом и шубой? Настолько я тебе “дорога”? – яд так и сочится из меня.

– Надь, – вздыхает шумно Борис. – Конечно, ты мне очень дорога. Ты для меня самый родной человек.

– Охотно верю, – усмехаюсь. – Родной, как кто? Как мать? Как сестра? Как сиделка? Кухарка, посудомойка, прачка… Продолжать?

– Надь… я знаю, что виноват… Всё это сложно…

– Да чего сложного, Борь. Ты мне честно скажи: “Надь, на тебя у меня давно не стоит. Ты думала, что это из-за болезни, а оказывается, просто моему стручку разнообразия захотелось”. Так? – рявкаю я.

– Надя! – рычит в ответ. – Я в таком тоне с тобой говорить не хочу.

– Ой, да ты ещё обидься! – взрывает меня окончательно.

– Надя, ты умная женщина…

– Да какая ж я умная, Борь! Дура полная! И Ольга только вчера вечером мне об этом говорила. Под носом у себя ничего не вижу, думаю только о жратве и детях. А нужно было жопой крутить перед тобой? Хотя помнится мне, раньше и это не помогало.

– Надя, да я изменил…, – покаянно.

– Как давно это началось? – рявкаю я.

– Какая разница, – уводит взгляд.

– Огромная, Боря! Она просто огромная!

– Один раз! – орёт он. – Я изменил вчера один раз. Всё! А Ольга… У меня с ней ничего не было.

– Правда?! А чего ж ты тогда ей в любви начал признаваться? Или в угаре жену с её подругой попутал.

– Ольга мне очень помогла в определённый момент. Но у меня с ней ничего не было.

– Знаешь, Борь, – горько усмехаюсь, – я сегодня только подумала, что ты отличный актёр. А сейчас вижу – нет. Даже тут ты бездарен.

Срываю с себя проклятую шубу, подхватываю его потрёпанный букет.

– На! – вручаю всё это комом Борису. – Пойди к рыжей, раз с Ольгой «у тебя ничего нет». Рыжая молодая, возможно, глупая ещё. Есть вероятность, что поверит. И шубу точно по достоинству оценит.

– Надь… Дай мне шанс…

– Шанс на что? Делать из меня дуру и дальше? Не выйдет!

– Надя, а как же наши дети? Ты видела, как они переживают.

Ага, рушил врезать по больному.

– Видела, Боря, видела. Только поздно ты о них вспомнил. Когда Алёнкину крёстную в постель тащил, ты о дочери не подумал? Или о сыне, когда рыжую жарил?

Вздыхает, раздражённо сжимает переносицу.

– Всё, Борь, – сдуваюсь я. – Я не вижу смысла скандалить и перетирать все гнусные подробности. Я просто хочу, чтобы ты ушёл. Ради наших детей. Я не хочу погружать их в ад, который начнётся, если ты останешься здесь. Поэтому уходи… С разводом потом решим.

– Куда? – смотрит на меня, как на дуру.

– Тебе виднее. Я так понимаю, вариантов у тебя хватает. Ну или денег на съёмное жильё. Кстати, не хочешь порадовать, откуда такие щедроты? – указываю на шубу.

– Я премию получил. А насчёт жилья… Делай что хочешь, но я отсюда никуда не уйду! Эта квартира моя так же, как и твоя!

– Что? – бледнею. – Ты предлагаешь уйти мне?

– Это уже твоё решение, но я отсюда с места не сдвинусь! И развод я тебе не дам!

Разворачивается, уходит в зал, закрывает плотно дверь.

А я стою в полном ступоре, понимая, что наша жизнь всё же превращается в самый настоящий адский котёл, в котором мы будем вариться все вместе…

Если я не найду способ выпроводить Бориса…

Глава 10.

Смотрю на время, прихожу в ужас. Я ничего не успеваю! Скоро люди приедут за заказом, а я даже не начинала!

Боже! Первый раз у меня такое.

Совершаю невероятное усилие над собой, засовываю подальше свои разбитые чувства, надеваю фартук, прячу волосы под косынку и начинаю колдовать над кремом. Слава богу, что коржи я выпекла вчера. А значит, первый заказ собрать успею. А дальше придётся ещё ускоряться.

Взбиваю крем, режу фрукты. В блокноте смотрю пожелания по дизайну.

Чёрт! Какая-то насмешка судьбы, ей-богу! Торт на годовщину свадьбы.

А-а-а-а!

Сжимаю зубы, собираю коржи в форме двух половинок сердца, смазываю кремом. Выравниваю всё до идеального состояния. А потом приступаю к украшению.

Руки дрожат сильнее, когда я втыкаю сердечки из глазури. А надпись “Вместе навсегда” получается совсем неровная и какая-то корявая.

Отворачиваюсь к окну, чтобы вытереть подступившие слёзы.

Вспоминается огромный торт, который я испекла на пятнадцатую годовщину нашей с Борисом свадьбы. Я тогда только начинала осваивать это мастерство и поэтому старалась изо всех сил. Потрясающе красивый вышел торт. И бесподобно вкусный. Все его так хвалили, особенно Борис. Именно он и вдохновил меня заняться этим ремеслом всерьёз.

Думала ли я, что мы придём к такому итогу? Господи, как тяжело в груди. Как будто кол там забили и периодически поворачивают его, поворачивают.

Краем уха слышу, как за закрытой на кухню дверью ходит по квартире Борис.

Какого хрена ты не ушёл на работу?! – хочется гаркнуть мне, но я молчу. Всё, Надя, прекрати. Смотрю на время. Успела. Заказчик придёт через полчаса. Но прямо сейчас мне нужно заводить тесто на следующий. Так что времени на скандалы нет.

Я стараюсь отключить чувства и делать всё на автомате.

Конечно, у меня это не получается. Руки дрожат, и всё валится из рук. Яйцо выскальзывает, падает на пол, растекаясь по кафелю скользкой лужей. Убираю, продолжаю замешивать тесто. Ставлю выпекаться пышки.

В этот момент на кухню заходит Борис. Одариваю его ледяным взглядом, он не реагирует. Проскальзывает к холодильнику. Открывает его и долго изучает содержимое, горестно вздыхая.

Умереть рядом с полным холодильником – это про Бориса. Он давно уже привык, что еда на столе появляется сразу в тарелке, в разогретом виде. И вилочка рядом, и ложечка. Да, я идиотка, разбаловала. Но теперь лавочка прикрылась.

Усмехаюсь про себя. Что, Боречка, проголодался? Так и хочется отправить его жрать к одной из его пассий. Но я молчу. Если начнём опять скандалить, торт я точно не успею закончить.

Борис косится на меня. Мне кажется, сейчас что-то скажет. Но нет. Сдувается. Хватает с полки колбасу.

– Положи на место! – не выдерживаю я.

– Что? – смотрит на меня поражённо.

– Что слышал. Ты в этот холодильник ничего не положил, а значит, и брать оттуда больше ничего не будешь, – объявляю поразительно спокойно.

– В смысле, не положил? Да, пусть продукты покупала ты, но на чьи деньги, скажи пожалуйста? – выдаёт с претензией.

– Скажу, – отвечаю невозмутимо. – На мои деньги, Борь. На те самые, которые я заработала. Ты же у нас такой ерундой не озадачиваешься. У тебя “более глобальные задачи”. Шубы любовницам, например. Да?

– Да что ты привязалась к этой шубе! – психует он. – Я в своём доме, в конце концов! Ты что, меня теперь будешь куском хлеба попрекать?

– Ещё не начинала. Но задумываюсь теперь о многом. Особенно когда вспоминаю всякие презабавные истории про “пупсика” из уст подруги. Например, не так давно Ольга летала в Турцию. И так удачно совпало, что ты в этот момент как раз был в командировке. Потрясающе, да? А перед этим у тебя «серьёзно сломалась машина», помнишь? И на «ремонт» пошли деньги, которые мы откладывали на отдых. Ремонт был в Турции, я полагаю? А мы с детьми летом уже два года подряд едем на дачу к бабушке. Потому что даже на Черноморское побережье нам не хватает!

– Надь, прекрати, а. Пожалуйста. Я же сказал тебе, что с Ольгой вышло недоразумение. Я никакого отношения к её “пупсику” не имею! У меня с ней ничего и никогда не было! Слышишь? Я тебе клянусь! КЛЯНУСЬ! – орёт на всю квартиру.

Вдруг я слышу в коридоре посторонние звуки.

– Кто там? – настораживаюсь. – Ты что, дверь входную не закрыл?

Мы с Борисом шокированно наблюдаем, как в кухню заходит Ольга с перекошенным от ярости лицом.

– Не закрыл! – рявкает она. – Видимо, меня ждал, да любимый мой “пупсик”, которого я выдумала!

– Оля…, – бледнеет Борис.

– Оля! – гаркает она. – И сейчас я докажу, как у тебя ничего со мной не было!

Хлопает ладонью по столу, оставляя на нём что-то не слишком большое.

Присматриваюсь.

О боже! Тест на беременность!

И на нём я отчётливо вижу две полоски!

***

На кухне воцаряется звенящая тишина.

Бледное лицо Бориса вдруг идёт красными контрастными пятнами. Ольга злющая, кажется, сейчас начнёт как дракониха плеваться огнём. А я вообще чувствую себя здесь лишней.

Как будто это не я обманутая жена, а она.

– Может, вы выйдите из моей квартиры, и будете устраивать свои разборки где-то в другом месте? – цежу я.

– Да нет уж, Наденька, – усмехается Ольга.

Выпрямляется, оглядывается. Похоже, берёт себя в руки. Усаживается за стол, как будто у себя дома.

– Мы здесь все в дерьме, дорогая, – растягивает губы в улыбке. – Поэтому и разгребать это нам тоже придётся вместе.

– Всё в дерьме, это точно! – усмехаюсь. – И кто нас в это дерьмо окунул, м?

– Понятно, – снисходительно хмыкает Ольга. – Всё ещё ищешь виноватых? Шок был вчера, сегодня гнев? Я бы подождала, пока наступит принятие, но сегодня шок у меня, – кивает на тест.

– Оля, – выдаёт убитым голосом Борис, – ты же говорила, что не можешь иметь детей.

– Поверь, я тоже так думала.

Меня опять начинает бомбить изнутри совершенно неуместный смех. Кажется, я схожу с ума… Какая досада!

Глава 11.

Борис ушёл отмываться от кремового снаряда, Ольга сама убежала, даже не попрощавшись. А мы с моей расстроенной заказчицей, Викой, пьём чай со спасёнными остатками торта.

Половина, которой я метила в Ольгу, влетела в стену и упала на край стола. Вика не удержалась, попробовала кусочек крема и заявила, что такая вкуснятина не должна пропасть. Я видела, как сильно она расстроена, да и вину за собой я всё ещё чувствовала, поэтому и предложила ей остаться на чай.

И вот Вика растерянно размешивает сахар в кружке, иногда отправляя в рот очередной кусочек торта.

– Вы меня простите, – вздыхает она. – У вас тут у самой, я вижу, не всё гладко…

– Да уж, – горько усмехаюсь. – Это мягко сказано.

– Я слышала немного разговора. Это любовница вашего мужа была, да?

Вижу в её глазах ответную боль, а не простое любопытство. Поэтому отвечаю честно:

– По совместительству ещё и моя очень близкая подруга. Так я считала.

– Это ужасно. А у меня…, – тяжело вздыхает. – Вам неинтересно, наверное, вы меня простите, – порывается встать.

– Сидите, – успокаиваю её. – И мне очень интересно.

– Сегодня у нас годовщина с мужем, – печально рассказывает она. – Я ему сюрприз готовила. Вот, торт заказала, думала вечер вместе проведём. А он…, – сокрушённо качает головой. – У него, оказывается, любовница беременная, представляете, – всхлипывает. – Пришла ко мне сегодня, молодая, наглая, красивая. Отдайте мне, говорит, вашего мужа. Ребёнку нужен отец. И что мне теперь делать?

Надолго замолкаем. Обе понимаем, что вопрос этот скорее риторический. Никто тут не сможет ответить наверняка, потому что в таких ситуациях нет готовых рецептов, нет инструкций. Как ни поверни, кто-то пострадает.

И топит гнев на этих козлов, которые из-за своих похотливых желаний рушат судьбы жён, детей, родителей.

Ведь когда рушится крепкая многолетняя семья – это затрагивает не только мужа и жену, это рикошетит по всем близким в большей или меньшей степени.

– А дети у вас есть? – решаю всё же задать вопрос.

– Нет. Не случилось. Наверное, поэтому он и пошёл на сторону.

– Нет, Вика, поверьте мне. У нас двое деток, но моего мужа это не остановило, – вздыхаю с горечью.

– Печально это. И что, вы простите его или… будете разводиться? – смотрит пристально Вика. Как будто от моего ответа зависит и её решение.

– Я не знаю пока. Но жить в этим я точно не буду. Не смогу.

– Вот и я не смогу.

Вика допивает чай, вытирает слёзы.

– Спасибо, что выслушали, – встаёт. – Мне пора. Вам, если захочется просто поговорить или поплакать, вы звоните.

– Обязательно, спасибо.

Провожаю её. Это необъяснимо, но мне становится немного легче. Я вдруг понимаю, что не одна такая, что нас много. Каждый день кто-то женится, разводится. И как-то же люди это переживают? Значит, и я переживу.

Из ванной выходит Борис. В одном полотенце, обёрнутом вокруг бёдер.

Всё же красив, зараза! Подтянутый, широкоплечий.

Потому и клюют на него бабы! Лучше бы был пузатым гномом!

Да уж, Надь, железная логика! Да если захочет, то и гном найдёт приключения для своего “гномика”! Ты же понимаешь, что тут важно не пузо, а моральные устои, принципы, внутренние ценности.

– Надь, а у меня рубашка глаженая есть? – спрашивает хмуро Борис.

– Я не знаю, – хмыкаю безразлично. – К твоим рубашкам я больше не имею никакого отношения.

– Надь, ну давай как-то решим это всё, – хватает меня за руку. – Ну мы же прожили столько лет, и вообще…

– Давай как-то решим, – киваю. – Нам очень многое нужно решить. Потому что как раньше уже не будет. Я больше не собираюсь обслуживать твой кобелизм.

– Надь, я клянусь, этого больше не повторится, – смотрит на меня так преданно, что сердце невольно начинает щемить. – Я же тебя одну люблю, на самом деле, – вдруг начинает теснить меня к стене.

– Правда? – выгибаю бровь. – Так любишь, что на меня даже не встаёт! Забыл?

– Наденька, прости меня. Я просто запутался. Как будто не видел тебя, а сейчас опять рассмотрел. Ты же моя родная и красивая всё ещё.

Прижимает меня к стене, и под полотенцем, я чувствую, что проснулось то, что якобы так долго спало.

– Ты глянь-ка, – усмехаюсь. – И правда, работает, Борь.

– Надя, иди ко мне, – пытается меня поцеловать.

Я убираю губы, но он впивается в мою шею. Не отталкиваю его, прислушиваюсь к своим ощущениям. И ничего! Ничегошеньки кроме отвращения не чувствую!

У меня не было секса несколько лет! Но желания не возникает совершенно. Может, я неправильная! Древняя, глупая!

Но секс для меня всегда был тесно связан с доверием, душевной теплотой, эмоциональной близостью.

А раз всё это сломано, то и желания во мне не просыпается.

– Надюша…, – шепчет Борис, продолжая влажно целовать мою шею. Его рука пытается пробраться под кофту. –Я тебя очень хочу…

– А я тебя нет! – отталкиваю мужа. – Прикинь, Борь. Нет!

Он отшатывается, смотрит немного ошарашенно.

– Совсем? – спрашивает поражённо.

– Ага, – усмехаюсь. – Как вспомню тебя с рыжей, а потом представлю на её месте Ольгу, так вообще всё отбивает. Так что, Борь, ты женщинами не разбрасывайся. Уговаривай Ольгу тебя принять. А меня оставь в покое!

– Нет! – психует Борис. – Не хочу я Ольгу! И рыжую не хочу. Всё, нагулялся. Хочу тебя вернуть и нашу семью. Чтобы дети рядом, и ты…

– Дети останутся твоими, а насчёт меня… Всё, Борь. Разбитую чашку не склеить. Труп не оживить. Давай, не будем пытаться.

– Но Надь.

– Боря, послушай, ты скоро снова станешь отцом. И самое лучшее, что ты можешь сделать – не просрать свою новую семью. Так что, иди к Ольге, пока она не наделала глупостей.

Господи, кто бы знал, как больно мне быть разумной. На самом деле я и сама хотела бы всё вернуть. Чтобы не знать этой горькой правды, не чувствовать этой боли. Чтобы жить своей прежней размеренной жизнью, варить супчики, заботиться о муже и детях.

Глава 12.

Борис уходит.

Перед этим, горестно вздыхая и злясь, долго возится с утюгом, пытаясь погладить рубашку, в итоге бросает всё с психом, надевает водолазку, вместо брюк – джинсы, и с обиженным видом покидает квартиру.

Да, Боря, согласна с тобой, это обидно, когда выстроенная годами жизнь, размеренная и удобная, рушится в одночасье.

Но… Всё это происходит неспроста. Я верю, что есть там кто-то над нами свыше. От него ничего не скрыть, и ему виднее, кто и чего достоин. Да, за всё в этой жизни приходится платить. И чаще совсем не деньгами. Вот я сейчас расплачиваюсь за свою доверчивость и слепоту.

Ну а Борис… Думаю, у него список грешков более длинный. А потому, потеря привычного комфорта – эта лишь малая плата за совершенное.

Ухожу упорно в работу. Бросаю взгляд на часы. Скоро дети вернутся из школы.

Впервые в жизни от этого факта я чувствую не привычную радость, а… растерянность и желание спрятаться, чтобы не отвечать на их вопросы.

Но это точно не выход. Дети не виноваты в наших взрослых разборках, но переживать они будут не менее остро. Мы ведь взрослые, можем принимать решения, простые, сложные, но сами. Им же остаётся только принять нашу волю. А зная характер моих голубков, особенно Алёнки, это точно не будет легко.

Заканчиваю украшать следующий торт, когда слышу шорох из прихожей.

Алёнка. Узнаю её по характерному шуршанию одеждой, как кидает школьную сумку, пакет со сменкой. Никак не приучу её к порядку. По привычке хочу крикнуть, чтобы поставила аккуратно обувь, но осекаюсь.

Разве важно это сейчас? Да хоть вообще её в окно выбросит, только бы… что? Чем ты поможешь ей так?

– Алён, – вздыхаю я.

– Ма, а папы нет дома? Он на работе? – спрашивает настороженно.

– Не знаю, – пожимаю плечами.

– Вы что, – крадётся на кухню, садится на стул, сверля меня взглядом. – Вы так и не помирились?

– Нет, котёнок. Мы и не ругались. Мириться можно, когда ты грубым словом обидел, или обещание не выполнил, а у нас… Всё намного сложнее оказалось…

Сажусь напротив дочери. Бледная, глаза на мокром месте. Переживает.

– Ма, я всё думала, думала, думала о том, что ты утром мне сказала… Мне не верится, что папа мог…

– Алёна, пойми, дело не в том, мог папа или нет. В смысле, это наши с ним отношения, которые…, – с трудом подбираю слова, – больше не будут прежними. Вас он любит, и чтобы там дальше не произошло, он навсегда останется вашим отцом…

– Так, мама! – психует Алёна. – Не надо мне подбирать тут “политкорректные термины”! Ты мне нашу классуху напоминаешь. Та тоже, как начнёт нудить и ходить вокруг да около! Я не маленькая уже! Это Федьке ты можешь задвигать фигню, про любовь во всём мире! А мне нужны конкретные ответы на конкретные вопросы. Папа тебе правда изменил?

– Да, – вздыхаю я.

– Ты уверена? Или это просто подозрения?

– Я более чем уверена! – начинаю тоже заражаться этой настырной прямотой дочери и перенимаю её тон, переставая фильтровать слова. – Я видела это собственными глазами!

Смотрю на лицо дочери и вижу, как она свирепеет, как будто это её отец предал, а не меня.

– Ты видела, как он…, – взмахивает красочно рукой, – трахает другую бабу?

– Алёна! – хлопаю ладонью по столу.

– Я же сказала, не надо подбирать культурные слова. И я этого делать прямо сейчас не собираюсь. Что я должна была сказать? Что папа “совершал коитус” или “немножко сношался” с другой тётенькой, или что?

Как ни назови! Сам факт от этого чище не станет!

– Согласна с тобой, но всё равно, не выражайся при матери!

– Хорошо, я постараюсь! – выговаривает язвительно. – А теперь следующий вопрос: кто эта тёлка?

А вот тут я не знаю, как вырулить. Я зажмуриваюсь, перебирая в голове лихорадочные мысли…

– Всё настолько плохо? – хмурится Алёнка. – Я её знаю?

Решаю умолчать про рыжую и не топить Бориса окончательно. Пусть дочь лучше поверит, что у папочки светлая любовь к другой женщине…

Чёрт, женщине, которая много лет была желанным гостем в нашем доме, которая стала её неотъемлемой частью… И которая скоро подарит Алёнке братика или сестричку.

– Мам…, – продолжает пытать меня дочь. – Говори!

– Ты её знаешь, – выговариваю хрипло. – Мы все её знаем. Много лет…

– Что? – бледнеет Алёна. – О боже! – вдруг зажимает рот ладонью, как будто её начинает тошнить. – О боже! – зеленеет на глазах.

– Алёна, что с тобой? – пугаюсь не на шутку.

– Мамочка, – шепчет так, как будто увидела призрак, – только не говори, что это крёстная Оля…

Как она догадалась, я не знаю. И я вижу, дочь уже всё поняла…

– Мам…, – стремительно наполняются её глаза слезами.

Я только сокрушённо киваю, подтверждая её догадку.

А Алёна вдруг срывается с места и летит в ванную комнату, сгибаясь пополам над унитазом.

– Доченька… Доченька…, – бросаюсь за ней. – Что с тобой?

Алёнку выворачивает несколько раз, я подаю ей влажное полотенце, воду, а меня саму крутит так, что хоть рядом с дочкой сгибайся.

– Малышка моя, что случилось? – глажу её по спине. – Ты съела в школе что-то несвежее?

– Нет, мамочка, я вспомнила кое-что очень несвежее…

Заливается слезами, успокаиваю её, прижимаю к груди и готовлюсь морально выслушать очередную мерзкую правду…

Глава 13.

– А они давно, да? – глядя пустыми глазами в стену, выговаривает дочь.

– Я точно не знаю, – вздыхаю тяжело. – Но думаю, да. Рассказывай, ты что-то вспомнила?

Кивает.

– Это давно было. Год назад, наверное, или больше. Я как-то вернулась из школы раньше. У меня уроки отменили, а ты у бабушки была. Я думала, дома никого нет. А увидела в прихожей папину обувь и туфли крёстной. Они ещё такие классные были, серебристые, я их запомнила и у тебя такие же просила, помнишь?

– Смутно припоминаю, – выталкиваю слова через ком в горле.

– А в ванной вода льётся. И папа вышел в брюках и расстёгнутой рубашке. Я ничего не поняла, конечно. Говорю, а чего это ты дома? И почему крёстная у нас в гостях? А папа так уверенно отвечает, что они с крёстной на обед заехали, а у нашего подъезда их какой-то урод грязью обрызгал, и он предложил Ольге привести себя в порядок здесь, а потом уже домой идти. Я ещё подумала, что это странно. Да и мне показалось, что папа из ванной вышел, хотя он утверждал, что был в спальне. И про какие-то бумаги говорил, которые нужно Ольге передать… Короче, я поверила. Потому что просто представить не могла, что они могут… Чёрт! – зажмуривается. – Какая же я идиотка! Я ведь почувствовала тогда. Но не стала тебе говорить. Как такое скажешь? Да и себя потом убедила, что такого просто не может быть. И забыла об этом. А сейчас, когда ты сказала, что мы все её давно знаем, так ярко всё это встало перед глазами…, – начинает рыдать. – Прости меня, мам… Как я могла не увидеть? Какая я дура…

– Ты не дура, Алён, – обнимаю дочку, и сама хлюпаю носом. – Я ведь тоже ничего не замечала, и некоторые мелочи, которые с кем-то другим давно бы вызвали подозрение, я пропускала. Потому что тоже безгранично доверяла и им обоим. И в страшном сне не могла представить…

– Как они могли, мам… Это же так мерзко…

– Мне это тоже непонятно, Алён. И тоже мерзко. Ты даже не представляешь насколько. Ольга ведь столько лет была для меня подругой. Я с ней делилась сокровенным, рассказывала тайны, а она… Оказывается, всё это использовала против меня…, – сглатываю и, вытолкнув из себя свинцовый воздух, продолжаю. – Но… жизнь преподала нам всем очень серьёзный урок, дочь. И нам нужно его усвоить. Пережить всё это и стать сильнее.

– И что я должна усвоить? – размазывает слёзы по щекам. – Что никому и никогда нельзя доверять?! Даже самым-самым родным и близким?! Тебе, например! Может, ты тоже завтра найдёшь себе мужика и про меня забудешь?!

– Алён, что ты такое говоришь! Никакой мне мужик не нужен. Ты моя дочь, ты у меня на первом месте всегда. Ты и Федька.

– Это ты сейчас так говоришь. А дальше? Вы сейчас начнёте разводиться. Делить квартиру, и нас с Федькой! Где мы все будем жить? В засраной однушке? Пусть он валит к своей Ольге и трахает её там, а сюда не появляется! – выскакивает из комнаты и натыкается на злого, как чёрт отца.

– Ты ей рассказала?! – рычит на меня Борис.

– А что, нужно было врать? Рассказывать детям, что мы просто встали утром не с той ноги и решили развестись?

– Это ты решила развестись, я – нет!

– Какая прелесть, папочка, – ядовито усмехается Алёнка. – А пусть крёстная с нами живёт, чего уж! Или мы у неё. Классно же! Большая дружная шведская семья! Или подожди, – щёлкает пальцами, – давайте график сделаем. Понедельник – среда – пятница ты с нами, а вторник – четверг – суббота – с ней. А в воскресенье будем тусить все вместе, да? Пап, ты не сотрёшься?!

– Алёна!!! – рявкает Борис так, что у меня уши закладывает. – Ты что себе позволяешь?!

– А что не так?! – и не думает сбавлять обороты дочь. Характер у неё очень взрывной, и если понесло – не остановишь. – Что я не так сказала?

– Давайте всё успокоимся и поговорим, – зажимает переносицу Борис. – Да, у нас сложилась некрасивая ситуация…

– Некрасивая?! – визжит Алёнка. – Да у нас пиздец случился, папочка! Не вчера! Вы же давно с крёстной зажигаете! Я теперь вспомнила! Я всё вспомнила! И ты привозил её домой. Сначала к её дому ехал, и вы сидели там, шушукались! Я даже видела, как вы целовались, но тогда подумала, что мне показалось! Как вы могли, пап! Как?! – заходится в рыданиях. – Вы, грёбаные предатели! Уроды! Я тебя ненавижу! Всех вас ненавижу! Лучше бы ты сдох в той аварии! Ненавижу!

Выскакивает из квартиры.

Я бросаюсь за ней.

– Стой! – рычит сзади Борис, ловит меня за руку. – Пусть идёт! Успокоится – вернётся!

– Иди на хрен, понял! – рявкаю я, вырывая руку. – Она взрывной ребёнок и может наделать глупостей!

– Ей через неделю девятнадцать!

– Ты знаешь, мне через неделю тридцать восемь, но мне тоже хочется удавиться от всего, что вы устроили!

Вылетаю за дверь, бросаюсь за Алёнкой. Выскакиваю из подъезда и вижу её тонкую фигурку вдалеке.

И я понимаю, куда она так решительно бежит! К Ольге! И если та окажется дома, то я ей совсем не завидую…

Глава 14.

Догнать эту егозу оказывается совсем непросто. Не зря же я её несколько лет на лёгкую атлетику таскала.

Единственная надежда, что Ольги нет дома. В это время она на работе должна быть.

Около подъезда стоит скорая. Но мне сейчас не до неё. Я пытаюсь догнать Алёнку. Она уже успевает заскочить в лифт, поэтому я устремляюсь по лестнице.

Добежав до третьего этажа, замечаю приоткрытую дверь нужной мне квартиры. Честно сказать, тишина пугает даже больше, чем крики. Вхожу внутрь. В зале замечаю людей в синей форме. Врачи! Скорая внизу – по Ольгину душу?

В сторонке от прохода стоит злая, зарёванная Алёнка. Видимо, её даже не заметил никто. Вижу, пыла у неё поубавилось, чтобы растерзать крёстную. Но… глаза как блюдца.

– Мам…, – шокированно показывает она в сторону лежащей на диване и периодически жалобно вздыхающей Ольги.

– Что такое? – обмираю я. Неужели всё настолько серьёзно?

– Мам…, – зажимает рот ладонью дочь.

А я слышу обрывки фраз медиков:

– В отделение вам нужно. На сохранение. Иначе ребёночка потеряете.

– Мам… Она что… Она… беременная? – шепчет дочка в ужасе.

Всё что я могу, развести руками и кивнуть.

Алёнка пару секунд хватает ртом воздух.

– Дочь, пойдём отсюда, – пытаюсь увести её.

И она поддаётся. Идёт следом со стеклянным взглядом. И мне уже кажется, что нам удастся уйти без скандала. Но в последнюю секунду Алёнка вдруг приходит в себя, вырывается и летит назад в квартиру.

– Стой!

Да куда там!

Врывается в комнату, как фурия, отталкивает женщину-фельдшера, которая как раз меряет давление Ольге.

– Что происходит! – возмущается та.

Но Алёнка как будто не слышит.

– Ну здравствуй, крёстная! – оскаливается она.

Ольга тут же бледнеет ещё больше.

– Алёнушка? – бегают её глаза. – Ты откуда появилась?

– Алёнушка! – зло кивает дочь. – А ты мне решила подарить братишку-Иванушку? – кивает на её руки, скрещенные на животе. – Ты думаешь, кому-то нужен твой ублюдок? – выплёвывает с ненавистью.

– Алёна! – хватаю её за руку, пытаясь отгородить от осуждающих взглядов посторонних людей. – Нельзя так! Пойдём!

– Нельзя? Нельзя так? – взвивается она ещё больше. – А шашни крутить с моим отцом у нас под носом можно? Ты змея! – шипит на Ольгу. – Ты ядовитая тварь, которая пролезла в нашу семью! Чтоб ты сдохла, и выродок твой сдох! Я его никогда не приму! Да и не родится он здоровым! Это же грех! Ты же крёстная! Ты в церкви клятву давала! Ты…

– Тихо! – рявкает вдруг мужик – второй медик со скорой, да так, что у меня уши закладывает. – Прекратили базар! Уведите её!

– Алёна, пойдём отсюда! Пойдём.

– А я ещё не всё сказала, – упирается.

– Тогда я сейчас вызываю ментов и другую бригаду санитаров, и вас оформят, как нервнобольную! Там быстро успокоят!

Вот это на Алёнку действует. Она замолкает.

– Алёна! Пойдём! – увожу её в прихожую.

Но тут мы встречаемся лицом к лицу с обеспокоенным Борисом. Значит, тоже не выдержал и следом принёсся.

– Что здесь происходит?

– Ты очень вовремя, – киваю ему. – Любовь твоя в опасности. И, насколько я поняла, ребёнок тоже. Самое время тебе позаботиться о них. Скоро они станут твоей семьёй, как никак.

– Это не тебе решать.

– Ты прав, не мне, – хмыкаю. – Ты сам это решил, когда заделал ребёнка моей подруге. Или, для тебя ребёнок – это не семья?

– Да, папочка, иди, – ехидно выдаёт Алёна. – И не смотри на меня так! Да, я хреновая дочь! Но Ольга вот родит тебе нормальную!

– Алёна, ты ведёшь себя недопустимо! – злится Борис.

– Пф-ф-ф! – фыркает дочка. – То есть сношаться с моей крёстной – допустимо, а обсудить это – нет?

– Алёна, это дела взрослых. Мы сами с мамой решим.

– Решите, и как? Это, папочка, уже не решить! Ты разрушил нашу семью! Ты нас всех предал! Ты…

– Вы долго будете концерт продолжать? – рявкает из зала врач. – У нас пациентка в тяжёлом состоянии! А вы что устроили?

– Олечка? – бросается Борис к Ольге. – Что случилось?

– Боренька-а-а! – рыдает Ольга. – Боренька-а-а!

Он присаживается перед ней, берёт за руку, обнимает, пытается успокоить.

– Боренька, я не хочу его потерять, – прижимает Ольга руки к животу.

А меня раздирают крайне противоречивые чувства. С одной стороны, я знаю, что Ольга всегда мечтала о ребёнке. Хотела, но не получалось. И теперь… Да, это её единственный шанс стать матерью. И я бы переживала за неё, если бы отцом ребёнка был любой другой мужик. Но так…

Мне больно и противно видеть Бориса, склонившегося над беспомощной подругой. Мне, как и Алёнке, хочется крушить всё и вопить о вселенской подлости и несправедливости… И снова что-то чёрное поднимается во мне от этой инородной, вывернутой наизнанку картины. Моя лучшая подруга и муж.

А-а-а-а!

Но, я чувствую, если я поддамся этому гневу, Алёнка вообще сорвётся с катушек. Ради дочери я должна оставаться в здравом уме, и внутреннюю истерику не имею права выпускать.

Сжимаю зубы так, что кажется, они начнут крошиться.

– Пойдём отсюда, доченька, – обнимаю её за плечи. – Видишь, папа сейчас на своём месте, а мы пойдём на своё! Запомни, мы теперь сами по себе. Пора привыкать к этой мысли.

Глава 15.

Заходим с Алёнкой домой. Нас встречает настороженный Федька. Ничего не спрашивает, но пытливо заглядывает в наши лица, тут же считывая и зарёванное лицо сестры, и мой бледный, всклокоченный вид.

Он у меня вообще полная противоположность сестры. Алёнка эмоциональная, взрывная. Федя же серьёзный, и переживает всё в себе. Это иногда пугает даже больше, чем Алёнки выбрыки.

– Мам… Что-то ещё случилось? – вижу в глубине его глаз затаённый страх.

– Всё, Федюня, нет у нас больше папки, – дребезжащим голосом выдаёт Алёнка, карикатурно разводя руками.

– В смысле? – бледнеет сын. – Он что…

– Нет-нет, – наигранно смеётся Алёна. – Борис Маркович жив и здоров. Просто мне он больше не папка. Ну а ты сам уж решай. У папочки нашего скоро новый киндер появится. Ему будет совсем не до нас…

– Алёна, прекрати, пожалуйста, – обрываю дочь. – Не надо так…

Я вижу смятение и растерянность сына, и мне его хочется отгородить от всей этой грязи.

– Мам, да прекрати ты. Федька уже большой, всё понимает. А ты опять сейчас будешь правильные слова искать и пытаться как-то всё сгладить. А тут хоть гладь, хоть приглаживай, не поможет.

– Мам, у папы другая женщина, да? – расстроенно выдаёт сын.

– Не просто другая, Федь. Эта женщина – тётя Оля. Так что… Чёрт, какое дерьмо…, – сокрушённо качает головой Алёнка, похоже, ещё не до конца веря во всё случившееся.

Тут я её прекрасно понимаю, самой иногда кажется всё это страшным уродливым сном.

Наблюдаю за сыном. Он застывает на секунду, поражённо. А потом выдаёт:

– Мне он тоже больше не отец, потому что мне он ещё и соврал!

– Соврал? – спрашиваю настороженно. Мелькает в глазах сына что-то такое…

– Он клялся мне, что такого больше не повторится. А сам…, – разочарованно растирает лицо.

Я застываю от очередной порции нависшего надо мной шлепка грязи.

– Ты знал? – взвизгивает Алёнка.

– Да, – кивает сокрушённо Федька. – Только это не тётя Оля. Вы ошиблись. Это другая. Она высокая, вот с такими волосами, – показывает на поясницу, указывая длину. – Рыжая. Прости, что не рассказал, мам. Папа очень просил меня, клялся, что он расстался с той тётей, и больше никогда так не поступит. Я подумал, что так будет лучше…

И мы снова все в шоке. Я, сын и дочь… И никакую правду теперь скрыть точно не получится. Получается, я обо всём узнала последней.

– Подожди…, – шокированно шепчет Алёнка. – То есть папочка у нас вообще берега потерял? Он не только крёстную окучивал, но ещё и других баб? Откуда ты узнал, признавайся!

– Я вечером был на боксе, – рассказывает Федя. – В тот день с тренировки меня должен был забрать папа. Я его ждал-ждал, а он так и не приехал, а у меня телефон сел. И я пошёл домой пешком. Я проходил мимо кафе и заметил папину машину. Подошёл и увидел, как он там обнимается с этой тёткой. Я сразу всё понял, испугался, хотел убежать, но папа заметил меня. Мы потом с ним долго разговаривали. Он просил, чтобы это осталось нашей тайной, клялся, что у него ничего не было с этой тётей, и вообще, он с ней больше никогда не будет встречаться, а любит он только нашу маму.

– Ох-ре-неть! – выдаёт Алёнка.

Эмоции у меня похожие, только я поражённо молчу, всё больше и больше поражаясь подлости и низости Бориса. Похоже, у него совсем крыша утекла, раз он даже про сына забыл.

– Мам, а ты про рыжую знала? – прищуривается Алёнка.

– С неё всё и началось, – усмехаюсь грустно. – Но хватит об этом. Надоело!

– Нет-нет-нет, подожди, а когда это было, – и не думает отставать этот репей.

– В начале зимы, – вздыхает Федька.

– И телефон, который отец тебе ни с того, ни с сего подарил – это плата за молчание, да? – выдаёт обвинительно.

– Типа того, – хмурится Федька. – Но я не просил, он сам!

– И поэтому ты его не открывал больше месяца?

– Да, – огрызается Федька. – И не открыл бы, если бы мой совсем не сломался.

– Чёрт, вот я идиотка! – начинает нервно смеяться Алёнка. – Надо было тоже с папочки новый айфон сбить, а я дура, поверила! А ты, Федюня, молодец!

– Да не хотел я его брать, – психует сын. – Хочешь, забери его, – кидает телефон на стол.

– Так, стоп! – рявкаю я. – Хватит! Мне осточертело копаться в этом помойном дерьме! И на вашего отца с этого дня мне тоже плевать! Теперь вы – моя семья! И нам нужно держаться вместе. Согласны?

Расстроенно кивают.

– Больше никаких ссор! А прямо сейчас мы идём на каток. Я обещала, а значит, так и будет! Федька, неси свои коньки.

Глава 16.

А коньки-то так и остались в гараже. Когда я была там в последний раз, мне точно было не до них.

И вот теперь, пока дети собираются, я иду в проклятый гараж.

Кто бы мог подумать, что можно ловить настолько омерзительные ощущения от места, которое раньше было в некотором роде даже родным. Мы ведь несколько лет копили, чтобы выкупить этот гараж. И я мечтала о нём не столько ради безопасности машины, сколько для расхламления балконов. И когда мы его наконец приобрели, долго и тщательно продумывала систему хранения на стеллажах, чтобы и тут не превратить всё в рассадник хлама.

Захожу в гараж. Машины нет. Значит, Борис уехал куда-то. Скорее всего, к Оленьке своей в больницу. А может, сегодня очередь рыжей?

Так, Надя, забудь! Какая тебе разница!

Только сердцу не прикажешь. Оно всё равно сжимается и болит.

Перед глазами невольно встаёт картина, которая предстала передо мной при прошлом визите в это место, и которая разделила мою жизнь на “до” и “после”.

И никак не отогнать эти воспоминания.

Быстро-быстро прохожу к нужному стеллажу, наклоняюсь за сумкой с коньками.

Под ногой хрустит что-то. Рассматриваю… Банковская карточка.

Хм… странно. На имя Бориса, но я такую у мужа точно раньше не видела. И банк не тот, которым мы пользуемся обычно.

Кредитка? Вспоминаю все те траты, которые муж совершал мимо семейной кассы, и волосы начинают шевелиться. Я надеюсь, он это всё не в кредит набрал? Я слышала истории, когда при разводе вылезают огромные долги супруга, которые потом делят пополам, и вместо имущества жена получает неподъёмный долг.

Чёрт! Надеюсь, Борис пошёл по наклонной только в сексуальном плане… А если ещё и в финансовом? Ведь все эти шубы, Турции и прочее точно ему не по карману.

Засовываю карточку в сумочку, подхватываю коньки и с тяжёлыми мыслями выхожу на улицу. Медленно бреду к дому.

Что делать? Спросить у Бориса напрямую? Соврёт. А так…

Надо подумать.

Дети уже готовы. Вызываем такси и едем в Ледовый дворец. Все задумчивы и молчаливы. Алёнка постоянно переписывается с кем-то в своём телефоне.

Мне ужасно не хочется ни на какой каток. Я бы сейчас забилась в тёмный угол и порыдала, но я обещала детям. И ради них я готова натянуть фальшивую улыбку и порадовать их хотя бы так.

– Мам, а ты кататься будешь? – спрашивает дочь, когда мы уже стоим на кассе.

– Нет. Я плохо катаюсь, ты же знаешь.

– Надо, мамуль, надо! Нам всем нужно выпустить негативные эмоции. А кататься – это легко. Я тебя научу!

– Нет, Алёнка, – смеюсь я.

– Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, мамуль! – делает она щенячьи глаза. – Без тебя и я не пойду! – топает ногой. – Мы ведь должны быть вместе, ты сама говорила.

– Ну хорошо! – сдаюсь я.

– Ура! – радуется дочка.

И ради её улыбки я готова на подвиг, а коньки для меня именно так и выглядят.

Федя надевает свои коньки, мы с дочкой берём в прокат. Дети резво выскакивают на лёд, соревнуясь в скорости, а я как утка, медленно и аккуратно ползаю вокруг бортика.

– Мамуля, – подлетает раскрасневшаяся Алёнка, – поехали, держись за меня!

Держусь. Мы аккуратно едем на середину поля, где заметно меньше людей. У меня уже получается лучше, я начинаю чувствовать уверенность и даже кайфовать от процесса.

– Спасибо, доченька, – киваю Алёнке. – Ты катайся. Я сама дальше попробую.

– Ма! Смотри, как я умею! – кричит Алёнка, показывая мне опасные пируэты.

Едет задом, совершает зигзаги, кружится на одной ноге, почти как фигуристка. Она у меня вообще очень гибкая и ловкая.

Вдруг к ней подскакивает какой-то парень. Дочка резко тормозит, как будто врезаясь в стену, теряет равновесие и падает со всего маха на спину.

Сердце у меня обрывается. Я бросаюсь к ней, забывая, что я отвратительно катаюсь.

Спотыкаюсь и лечу вперед, едва успевая выставить руки. Лбом трескаюсь о свои же наручные часы. Болью взрывается колено и локоть.

И вместо того, чтобы помочь дочери, я выпадаю из реальности…

Глава 17.

Открываю глаза, с трудом фокусирую зрение. Вижу перед собой какого-то незнакомого хмурого мужика.

Пытаюсь встать.

– Лежите! – командует он, придавливает меня своей ручищей и начинает задирать на мне одежду.

– Что вы делаете! – пищу я, отталкивая его нахальную руку.

В панике оглядываюсь. Я в какой-то незнакомой маленькой комнате. Лежу на кушетке, рядом стол, заваленный не пойми чем, на стенах какие-то плакаты.

Пытаюсь встать, но мужик снова придавливает меня к кушетке. И я бы рада с ним побороться, но колено и бок простреливает крайне неприятной болью. В памяти проносится моё падение.

– Где я? – спрашиваю со стоном, сжимая виски.

– Без паники, дамочка. И шевелиться я вам не рекомендую. Вы упали на льду, а я оказал помощь. И как раз сейчас я пытался ощупать ваши рёбра, а не то, что вы подумали. Поверьте, вы меня интересуете исключительно, как пациент, а не как женщина. С рёбрами я могу помочь, а вот с женской истерикой не хотелось бы сталкиваться, – выдаёт недовольно.

– А кто вы такой, чтобы ощупывать мои рёбра? Вы не похожи на врача, – выдаю возмущённо.

Рассматриваю его внимательнее. Крепкий мужик в спортивном костюме, взгляд цепкий из-под хмурых бровей, нос чуть с горбинкой, как будто ломан не раз, в тёмных волосах и бороде проскакивает едва заметная проседь.

– И всё же я врач, – усмехается. – Спортивный врач, – уточняет. – Вы в моём кабинете. Но если вас что-то не устраивает, могу вызвать скорую помощь, и пусть они с вами возятся.

– Простите, – сдуваюсь я. – Я немного растерялась, – потираю виски.

– Это понятно. Головой вы здорово приложились. Ушиб колена. И рёбра я не успел проверить. Я могу продолжить, или ждём скорую? – выгибает густую бровь.

– Нет. Не нужно скорой, – выдаю нервно. – А где моя дочь?

– Это та девчонка в нелепой шапке и жёлтом пуховике? – выдаёт пренебрежительно.

Хочется возмутиться и защитить Алёнку, но сил нет. И я просто киваю.

– Я отправил её в аптеку за лекарствами. Скоро будет. Так что, продолжим?

Снова киваю.

Мужчина подходит, поднимает мой свитер и начинает аккуратно прощупывать рёбра.

Мне очень неловко, что меня трогает посторонний, и расслабиться никак не удаётся. Но надо признать, что руки у мужика аккуратные, хоть и показались мне огромными сначала. Да и сам врач не такой уж и страшный. Наоборот. Хмурый только всё время. Интересно, он вообще умеет улыбаться?

– Ай! – вдруг простреливает боль при очередном нажатии.

Напрягаюсь, терплю.

– Так, перелома нет, – констатирует мужчина. – А вот голову я бы проверил. Может быть сотрясение.

– А может, я просто отлежусь пару дней. Ненавижу больницы.

– Хотите рисковать жизнью – дело ваше. Вам рассказать, какие могут быть последствия травм головы? – разговаривает со мной, как с капризным ребёнком.

– Нет, не нужно. Я схожу в больницу.

В дверь стучат, и тут же в комнату врывается перепуганная Алёнка.

– Мамочка, ты как? – бросается ко мне на шею.

– Нормально, не переживай.

– Я бинт эластичный принесла, и мазь, что вы написали, и таблетки, – тараторит она, протягивая врачу пакет.

– Да, молодец. А сейчас иди к Максиму, а я закончу, – небрежно кивает.

Выпроваживает Алёнку буквально силой.

– А кто такой Максим? – не понимаю я.

– Парень вашей дочери, насколько я смог понять.

– Что? Какой парень? Нет у нее никакого парня, – усмехаюсь, и тут же осекаюсь, вспоминая, что ей через неделю уже девятнадцать. Все её подружки уже давно с парнями встречаются, а моя девочка ждёт принца. Так она отшучивалась. А я, выходит, просмотрела?

– Значит, дочка ваша по-дружески целовалась взасос с Максом? – скептически смотрит врач.

– Когда это? – всё это совершенно не нравится мне.

– Неважно, – съезжает с темы. – Поднимите штанину, я наложу повязку, и проверим, сможете ли вы идти.

– Как вас зовут? – хочется обращаться к человеку по имени. – Меня – Надежда, если вам интересно, конечно.

– Я запомню, – выдаёт безэмоционально. – Егор Сергеевич.

Хочется выдать стандартное “очень приятно”, но по лицу этого Егора Сергеевича можно сделать вывод, что ему совершенно неприятно.

Что ж, чёрт с ним.

Закатываю штанину. Благо я надела спортивный костюм, а не джинсы.

Егор Сергеевич выдавливает на моё уже прилично отёкшее колено прохладный гель и начинает втирать его ритмичными движениями.

Смотрю на его руки и не могу отвести взгляд. Длинные пальцы, крепкие запястья, перетянутые хорошо выраженными венами, тёмные жёсткие волоски. А кольца нет на пальце.

Надя, какое кольцо? Твой Боря обручалку уже лет десять не носит, и теперь понятно почему. Вот и этого бородатого кобеля, скорее всего, дома жена ждёт и выводок детей.

И все же умелые руки, – вздыхаю про себя. – Повезло его жене.

Бинтует моё колено эластичным бинтом, затем протягивает стакан воды и таблетку.

– Выпейте, это обезболивающее. А завтра – обязательно на МРТ.

– Спасибо за помощь, – аккуратно встаю, пытаюсь идти, но наступать на ногу очень больно.

– Постойте.

Егор Сергеевич идёт к стеллажу, достаёт трость с подлокотником.

– Возьмите. С ней будет легче.

– Спасибо, но… Сколько я буду должна за трость и за ваши услуги?

– Не падайте больше. Это будет лучшей платой, – выговаривает он и впервые выдаёт искреннюю улыбку.

А она у него очень тёплая, и мужчина сразу преображается из хмурого мужлана в очаровательного красавца…

Зависаю на секунду…

– Вам идёт улыбка, – зачем-то ляпаю я.

И тут же смущаюсь. Идиотка, зачем сказала?

– В смысле, сначала вы меня напугали, – нелепо пытаюсь оправдаться.

– Я понял, – снова становится серьёзным и холодным. – Идите.

– До свидания, – киваю на прощание, выхожу из кабинета прихрамывая.

Странный мужчина. Очень странный...
Но мне сейчас точно не до этого.

Глава 18.

Два миллиона рублей?! Два раза пересчитываю нули, сомневаясь в своём поплывшем зрении. Шесть. Шесть нулей и впереди двойка.

Ох-ре-неть! Это откуда такие богатства, Борь?

А я ему денег не так давно на бензин скидывала, потому что ему зарплату на день задержали. Нормально?

Про остальное я вообще молчу. Лучше не начинать даже перечислять.

Гнев чёрной волной поднимается и топит мозг. Какая же ты гнилая сволочь, Савельев! Ладно я, на меня ты давно положил свой, оказывается, отлично работающий прибор. Но дети!

Алёнка так мечтала поехать в спортивный лагерь, но это было дорого для нас. Девяносто тысяч, откуда нам взять? Я даже подумывала влезть в кредит, но Борис запретил. Мы тогда поругались, я выслушивала час, какая я расточительная, и не живу не по средствам!

Сейчас хочется вернуться в тот момент и двинуть чем-нибудь тяжёлым в эту лживую морду!

Два миллиона! Шубки-путевки-подарки своим шлюхам! А мы с детьми расточительные?

– Девушка, вы долго ещё? – выводит меня из ступора стоящий за мной пожилой мужчина.

– Э-э-э, нет, секунду.

Вытаскиваю карту, освобождаю банкомат. В ступоре отхожу назад к лавочке.

В голове несутся варианты, что предпринять.

Я могу снять эти деньги? Ну, точно не всё. Едва ли банкомат выдаст мне столько налички. Да и куда я дену это состояние? Я таких денег в жизни не видела и уж тем более в руках не держала.

А что подумает Борис? Ему ведь придёт оповещение о снятии. Конечно, я могу промолчать, что нашла карту. Пусть думает, что это мошенники его грабанули. Но…

А если он обратится в полицию? Они же в итоге вычислят, что это я сняла деньги в банкомате? Там же есть камера.

Что делать? Оставить карту в покое? Нет, так точно не прокатит!

Но и молча забрать деньги, как воровка, я тоже не смогу. А если я сниму эти проклятущие деньги и отдам ему только при разделе имущества, пусть забирает свои миллионы, а нам оставит квартиру и валит на все четыре стороны.

– Савельева, – слышу свою фамилию. – Проходите!

Это медсестра травматолога вызывает меня в кабинет. Очередь моя подошла.

Иду на приём. Травматолог флегматично задаёт вопросы, едва взглянув на меня. Выписывает направление на рентген и МРТ.

Медленно иду к рентген-кабинету. Сегодня я уже обхожусь без трости, хоть колено всё ещё прилично побаливает.

Занимаю очередь на рентген. Впереди меня женщина с загипсованной рукой, она входит, я остаюсь одна. Встаю около стены. Садиться не хочу, мне потом тяжело вставать.

Напротив кабинет УЗИ. Дверь открывается, и оттуда выходит бледная Ольга.

Мы встречаемся с ней горящими взглядами…

Глаза Ольги шокированно распахиваются.

– Борис что, тебя избил? – бледнеет она ещё больше, рассматривая мою ссадину на лбу.

Горько усмехаюсь.

– Нет, Оля, это жизнь меня избила. А у Бориса не было такой возможности хотя бы потому, что я его со вчерашнего дня не видела. Он же тебя спасал!

– Нет, – расстроенно отворачивается Ольга. – Себя спасала я сама. А раз он был не с тобой, значит, с рыжей, – обижено вздрагивает её лицо.

Мне её даже на секунду становится жаль. Теперь я отчётливо вижу, что предательство Бориса ранило не только меня. Но…

– Ты знаешь, рыжая, белая, чёрная, меня это уже мало волнует, – вздёргиваю подбородок.

– А зря, – хмыкает Ольга. – Там очень ушлая и совсем не простая девица. Ты как всегда, Надя, дальше своего носа не видишь. Только не успеешь оглянуться, как останешься с голой задницей. Очень мутная там дамочка, и как только Борис попал под её влияние, всё пошло прахом.

– М-м-м! Прахом, это в смысле, дала сбой ваша выстроенная годами система лжи? Сочувствую, – выдаю ядовито.

– Ты зря так, Надь, – устало вздыхает Ольга. – Я понимаю, ты можешь меня ненавидеть, но глупо отрицать, что какое-то время всех всё устраивало.

– Ну да, кто-то получал внимание, подарки и ласку, а кто-то тянул семью на своём горбу и получал только упрёки. И да, всех всё устраивало.

– Дура ты, Надя, – хмыкает Ольга. – Борька твой гол как сокол. Был. И подарков я тоже от него не видела. Любила его слепо и безвозмездно, – вздыхает. – А деньги у него появились, когда он с рыжей связался. И Борю начало заносить. Мутят они вместе какие-то схемы. Я тоже не сразу поняла. Радовалась и шубкам, и Турции, пока не дошло, что Боря так откупается. Кстати, Борис со мной не летал, как ты могла подумать. Он с рыжей был. И сейчас с ней.

– И зачем ты мне это говоришь?

– Глаза тебе открываю. Разводись с ним скорее, пока он не влип по-крупному. А то пойдёт с молотка всё, что вы за жизнь нажили.

– Разведусь. А что будешь делать ты? – киваю на бумажки в её руке. – Избавишься от проблемы?

– Нет. Я буду рожать. Хоть Борис и против. Но после всего на него я не надеюсь. Сама справлюсь, – вздёргивает подбородок, но я замечаю набежавшие слёзы.

Ольга уходит, а я задумчиво смотрю ей вслед. Я ведь должна её ненавидеть. Люто! Но отчего-то мне её жаль…

Какая же ты идиотка, Надь! Ты себя пожалей и своих детей!

Сжимаю в кармане злосчастную карту. В голове всплывает предупреждение Ольги, что я могу остаться с голой задницей. Нет уж, Боря! Ты, получается, всех одаривал, меня одну стороной обходил и детей?

Снова загорается дикая злость!

Я негордая, сама возьму!

Открываю Гугл, читаю о лимитах снятия наличных. Хм… по его типу карты возможно до одного миллиона. Отлично! Как раз пополам. Всё по-честному, милый!

После рентгена решительно хромаю к банкомату. Как удачно, что людей сейчас в холле почти нет.

Вставляю карту, дрожащей рукой ввожу нереальную сумму с шестью нулями и нажимаю кнопку “Выдать” ...

Глава 19.

В банкомате начинает тревожно щёлкать, шуршать. Всё это происходит, как мне кажется, бесконечно долго. Я чувствую, как к лицу приливает жаркая волна. Я почти уверена, что ничего не получится. Я не верю, что вот так просто можно получить в банкомате такую огромную сумму.

Но… Ещё через несколько бесконечно долгих секунд металлическая заслонка под моей рукой открывается, и я вижу там огромный пресс крупных купюр…

Ох-ре-неть!

Воровато оглядываюсь. Мне кажется, меня уже поджидает парочка грабителей за спиной. Но в холле почти нет людей. Вдалеке на лавочке женщина что-то читает в своём телефоне, мамочка с ребёнком торопится к выходу. Никому до меня нет дела.

И я дрожащей рукой достаю этот невероятный пресс денег из банкомата и быстро прячу его в сумку. Хорошо, что она у меня достаточно объёмная.

А что дальше? Не могу же я с такой огромной суммой ехать в общественном транспорте?

Прижимая сумку к груди, вызываю такси через приложение. И ужасно нервничаю до тех пор, пока машина не подъезжает к больничному крыльцу.

В такси спокойнее мне не становится. Таксист тоже кажется опасным.

К тому моменту, когда мы подъезжаем к нашему дому, я уже не рада этим проклятым деньгам!

Столько нервов из-за этих бумажек! Точно говорят, что счастья они не приносят.

Но, что сделано, то сделано!

Захожу в квартиру, закрываюсь на все замки. И только тут выдыхаю.

Ненадолго! Потому что замечаю туфли Бориса. Какого чёрта он тут забыл?

Стоит мне это подумать, как хмурый муж выходит из зала.

– Надя, – оглядывается он тревожно, – я кое-что не могу найти.

– Не мои проблемы, – отвечаю холодно, крепче сжимая в руках сумку.

– И всё же, – смотрит пристально на меня Борис. – Я потерял где-то банковскую карту. Ты не видела? Чёрная, с золотым тиснением.

– Чёрная? У вас же всю жизнь на работе были зелёные, зарплатные, – прикидываюсь идиоткой. Надеюсь, у меня получается.

Но не могу понять, неужели Борис ещё не увидел сообщение, что деньги сняты?

– Это не зарплатная, – цедит он.

– М-м-м, наверное, это с неё ты шубы своим прошмандовкам покупал?

– Надя! – рявкает он. – Прекрати. Это серьёзный вопрос!

– Который меня теперь совершенно не волнует!

Иду на кухню, замечаю на столе телефон Бориса, стоящий на зарядке. Разрядился? Поэтому муж ещё не в курсе про деньги? И что я буду делать, когда до него дойдёт? Он же наверняка будет искать пропажу?

И если напишет заявление, то по камерам меня легко вычислят.

Чёрт! Зачем я только связалась с этими проклятущими деньгами!

Возникает порыв вывернуть их из сумки и бросить в рожу Борису. Но, в последний момент торможу себя. Нужно быть умнее. Хотя… легко сказать. Я ведь не разбираюсь во всех этих тонкостях.

Ухожу в спальню, задумчиво останавливаюсь посередине комнаты, пытаясь придумать достойный тайник для миллиона.

Вспоминаю, что под окном у самого пола у нас отошёл кусок гипсокартона, и Борис никак его не прикрутит.

Достаю деньги из сумки. Надо во что-то завернуть. Нахожу в шкафу свой шарфик, закручиваю в него пресс денег и засовываю этот свёрток в дыру в стене. Приставляю гипсокартон на место, задёргиваю штору.

И вдруг слышу с кухни гневный рёв Бориса.

– Что случилось? – выглядываю.

Он стоит совершенно бледный и шокированно пялится в телефон.

– Меня, кажется, ограбили…, – шепчет он, хватается за голову и вылетает пулей из квартиры.

Как только Борис уходит, сразу становится легче дышать. Как будто квартира очистилась от отрицательной ауры.

Как же сильно меняется наше восприятие людей в зависимости от ситуации.

Когда-то я была счастлива, если муж проводил дома лишнюю минуту, а сейчас едва выношу его.

Иду на кухню, открываю холодильник и вспоминаю, что не зашла в магазин на обратном пути, как собиралась. А в холодильнике у нас негусто. Мне ещё и на вечерний заказ нужны некоторые ингредиенты. Короче, хочешь не хочешь, а придется идти.

Вздохнув, снова одеваюсь и выхожу из квартиры.

Быстро управиться не получается. Поход по торговому центру с травмированной ногой – то ещё удовольствие. Домой возвращаюсь на такси, иначе сумки я бы точно не смогла донести.

До лифта тяжеленные пакеты еле-еле дотаскиваю. В квартиру вваливаюсь из последних сил.

О, Алёнка дома.

– Доча, – зову её из прихожей. – Помоги мне с пакетами.

Тишина.

– Алёна! – зову громче.

Из спальни дочери доносится сдавленный всхлип. Ещё один.

– Алёна, что случилось? – бросаюсь в спальню к дочке.

Замираю. Она свернулась калачиком на своей кровати и горько-горько плачет в подушку.

У меня тут же подкатывает комок к горлу, и сердце беспокойно ускоряет бег. Но кричать здесь нет смысла. Знаю я Алёнку.

Аккуратно сажусь рядом с ней на краешек кровати. Глажу её по вздрагивающей спине.

– Малышка, не пугай меня. Скажи, тебя кто-то обидел?

Отрицательно мотает головой. Так, уже легче.

– А что случилось тогда? Плохие оценки в школе?

Кивает положительно. Фух! Ну это вообще мелочи.

– Зайка, ну ты что? Ну не получишь ты эту медаль, и бог с ней! Сдалась она нам! Главное — экзамены хорошо сдать. А не сдашь, ну тоже не проблема. Переживём.

Начинает всхлипывать тише.

– Что, опять директриса тебя наругала?

Она ведет у них русский и литературу, и дочь её терпеть не может.

– Да она конченая! – зло всхлипывает Алёнка. – Прикопалась ко мне сегодня, что я в туалете курила, прикинь! А это мелкие девчонки из седьмого надымили, а на нас все свалили!

– Ну и чего теперь, меня в школу вызывают? – вздыхаю тяжело.

– Да, но ты не ходи. Я сама всё улажу.

– А может, как раз сходить, рассказать, что я о них думаю?

– Успеешь ещё, – вытирает слёзы. – Мне бы до конца года дотянуть, экзамены сдать, и я ей сама всё выскажу! Достала!

– Выскажешь, моя хорошая, выскажешь. А Маринка там как? Что-то давно она к нам не заходила.