Развод с драконом. Истинность — не повод

Глава 1

— Развалюху свою убери! — рявкает какой-то мужчина, с неестественно яркими красными ушами. — Встала тут, не пройти ни проехать!

Я вздрагиваю и провожаю его взглядом, сжимая поводья немного крепче.

— Чего вылупилась? — он останавливается и упирает руки в бока. — Глухая что ли? Я говорю, колымагу убирай!

— Иначе что?

— Иначе… — он задумывается, будто так далеко он свою жизнь не продумывал. — Я её сожгу! Вместе с тобой и клячей! У меня атрибут огненного типа!

Я хмыкаю. Пусть попробует, потому что его атрибут…

Нет, нельзя. Мне нельзя применять силу. И злиться тоже. Всё это плохо кончится.

— Эрни, ты чего там разорался? — кричит кто-то с другой стороны улицы. — Уже все ящики перенёс? Не закончишь к обеду, останешься без платы!

Эрни смачно плюёт, пачкая бедро нашей кобылки, и переходит на другую сторону улицы. Та остаётся безучастной к этому действию и просто дремлет, пользуясь короткой передышкой.

Да уж, ну и воспитание. Видимо, не так уж хорош его атрибут, если имея его он всего лишь грузчик. Потому и такой злой.

Я медленно выдыхаю и оглядываюсь. Хорошо, что дети этого не видели. Я отпустила их к фонтану на площади, перед которой мы остановились. Не хочу, чтобы они нахватались таких примеров.

Где же Кайра?

Она ушла в ратушу довольно давно, чтобы получить деньги. Пособие. Слово такое смешное, жалкое, как сухая корочка от вчерашнего хлеба. Никогда не хватает. Но без этого нам не выжить.

Вот только она что-то задерживается. Предчувствие у меня нехорошее.

Веки наливаются свинцом. Солнце, пыль, бесконечное ожидание. Я борюсь со сном, как с врагом, но он подкрадывается с тыла, наваливается всей своей тёплой, тяжёлой массой.

***

Холод. Он всегда начинается с холода внутри, будто кто-то выпил всю кровь и залил взамен жидкий лёд.

И дверь. Большая, дубовая, с медным молотком в виде драконьей головы. Она не скрипит. Она распахивается бесшумно, с ледяным вздохом.

В проёме — силуэт.

Светлые волосы золотистые, всегда лежащие в лёгком беспорядке, но даже эта небрежность не могла скрыть излучаемое им благородство. Широкие плечи, высокий рост, до боли знакомая осанка, и ладная фигура, которую лишь подчёркивает тонкая рубашка.

Аррон.

Он будто родился, чтобы стать хозяином всего, чего касается его мир. Всего, кроме меня.

Ужас заливает всё сразу. Горло, лёгкие, мозг. Я не могу дышать. Не могу пошевелиться.

Но под этим ужасом — другая волна. Тягучая, предательская, тёплая. Тоска. По тому теплу, что исходило от этих рук. По голосу, который говорил «истинная». По чувству дома, которое жило где-то там, за этой спиной.

Останься. Уйди. Найди меня. Не смей подходить.

Он делает шаг вперёд. Свет от факелов падает на его лицо. Совсем не изменился, будто и не было тех лет, что я пряталась от него под чужим именем, под масками. Оно… усталое. Искажённое какой-то своей болью. Он смотрит прямо на меня. Его губы шевелятся.

— Сефина.

— Нет, — хрипло выдыхаю я, отступая.

Лёд рвётся из-под кожи, узорчатый иней ползёт по стенам от моих ступней. Не здесь. Не сейчас. Я не она. Я не она!

Я готова на всё. Сбежать. Спрятаться. Умереть. Только бы он не увидел. Только бы не произносил это имя вслух!

***

— Теалин! Эй, Теалин, проснись!

Толчок в плечо. Реальный, грубый. Я вздрагиваю, и мир с треском обрушивается на голову: солнце, пыль, скрипучая телега. Сердце бьётся так, будто хочет проломить грудную клетку и улететь прочь.

Кайра стоит рядом, лицо её раскраснелось не от жары, а от гнева и тревоги. В руках она сжимает тощий кожаный мешочек — наше «пособие». Но сейчас её мысли явно не о нём.

— Что с тобой? На тебе лица нет! Кошмары тебя и в полуденной дрёме достают? — её голос резкий, но в глазах — знающая тревога. Она видела, как я просыпаюсь в холодном поту слишком часто.

Я пытаюсь отдышаться, провожу ладонью по лицу, смахивая несуществующий иней.

— Ничего, — выдавливаю я. — Просто… разморило, видимо. Получила?

Но Кайра уже не смотрит на меня. Её взгляд прикован к рыночной площади позади меня. Всё её тело напряглось, как у сторожевого пса.

— Проклятье, — шипит она.

Я оборачиваюсь.

Там у лотка со скудными овощами, стоит высокий, краснорожий мужчина. В одной его руке, зажатый, как котёнок, болтается Дэнни. Наш Дэнни. Тринадцать лет, глаза больше, чем лицо. Сейчас в этих глазах — животный, немой страх.

Мужчина трясет его так, что зубы у мальчишки стучат.

— Воришка! Гадёныш! — его рёв покрывает гул площади. — Всем смотреть! Из приюта, видите ли! Руку в мой лоток сунул! Значит я тебя без этой руки и оставлю! Как положено наказывать всех воришек!

Глава 2

Сердце бьётся о рёбра ледяным молотом. Я иду через площадь, и с каждым шагом холод под кожей крепчает. Он пульсирует в кончиках пальцев, зовёт наружу. Одно движение. Мгновение слабости — и лёд схватит его руку, сведёт мускулы судорогой, заставит отпустить Дэнни. Это было бы так просто.

Но просто — не значит безопасно.

В голове — не крик, а расчёт: если я сделаю это здесь, на людях, слух о маге с ледяным атрибутом в захолустном приюте поползёт, как зараза.

Дойдёт до столицы. До его ушей.

Аррон уже понял, что не найдёт женщину. Он ищет силу. Имя может быть любым, но атрибут — уникален.

Приют станет маяком. И тогда… конец не только мне.

Конец тишине. Конец нашему хрупкому убежищу.

Эти дети, Кайра — все они станут свидетелями. Или разменной монетой.

Нельзя, — шепчет во мне голос разума.

Но разве могу я позволить калечить нашего ребёнка?

Я в двух шагах от них. Краснорожий мужчина заносит свободную руку для затрещины. Дэнни зажмуривается.

— Довольно!

Голос Кайры режет воздух, как лезвие меча.

Она не кричит. Она заявляет. Встаёт между мной и мужчиной, подбоченясь, и её взгляд — не ледяной, как мой, а стальной, выкованный в тысячах таких же мелких стычек.

— Отпустите мальчика, — говорит она, и в её тоне нет мольбы. Это приказ, обёрнутый в грубую вежливость. — Сейчас же.

— А ты кто такая? — рычит мужчина, но Дэнни опускает на землю. Тот шмыгает за мою спину, цепляется за простое серое платье дрожащими пальцами.

— Человек, который сейчас заплатит вам за овощи, которые вы так яростно охраняете, — парирует Кайра. Её глаза скользят по лотку — по вялой капусте, по сморщенной моркови. — Весь этот неликвид, что у вас с неделю никто не берёт. Мы заберём. По справедливой цене.

Он смотрит на неё, потом на меня, на наши залатанные платья, на тощую телегу. Усмешка растягивает его лицо.

— «Справедливая»? Для воришек? Цена будет двойная. За моральный ущерб.

Кайра не моргает. Я вижу, как напрягается её челюсть. Она достаёт наш тощий мешочек, пересчитывает монеты. Отдаёт ему почти всё. Взамен мы получаем полмешка вялых, подозрительных корнеплодов.

Надеюсь, успеем довести их до гавани прежде, чем они сгниют.

Я молчу. Я просто стою, гладя Дэнни по вьющимся волосам, а внутри меня кипит злость.

Мы покупаем гниль. По цене мяса.

Мы кормим детей отбросами, потому что у этого скота — сила, а у нас понимание того, что ребёнок важнее, чем деньги.

— Всё? — Кайра хлопает почти пустым мешочком по ладони. Её взгляд говорит мужчине всё, что я думаю, но не могу высказать.

Тот бурчит что-то невнятное, плюёт под ноги и отворачивается. Победа? Похоже на поражение, которое мы едва смогли себе позволить.

Грузим овощи сперва в мешок, затем в телегу. Дэнни, тихий и притихший, помогает. Тут же появляются Ян, чуть помладше, и Дайра, ровесница Дэнни, которые поехали с нами и стали невольными свидетелями этого кошмара. Все пришибленные, будто молот несправедливого наказания был занесён над всеми ними.

Когда с погрузкой покончено, Дэнни подходит ко мне, уткнувшись лбом мне в бок.

— Я не крал, тётя Теа, — едва не плачет. — Честно. Он уронил, а я поднял… хотел отдать…

— Знаю, — говорю я, и голос звучит хрипло. Обнимаю его. Кости, кожа. Как и все они. — Я верю тебе. Ты не виноват.

Он смотрит на меня большими глазами, в которых плещется непонятная ему жестокость мира.

— Почему он тогда… зачем так? — так же тихо спрашивает Дайра.

Как объяснить? Как рассказать о том, что некоторые люди — как пустые сосуды, и чтобы почувствовать себя полными, им нужно вылить в кого-то свою злобу? Что слабый и беззащитный — самый удобный сосуд.

— Иногда люди выбирают неправильную мишень для своего гнева, — говорю я, подбирая слова. — Потому что это проще, чем признать собственные ошибки и неправильные решения. Этот мужчина неправ. Его сила не правота. И драконьи боги видят это. Возможно, его дела идут так скверно именно потому, что он вкладывает в мир больше злобы, чем добра.

Это не совсем правда. Мир редко наказывает жестоких. Куда реже тех, кому нечем ответить на её удары.

Но детям нужны хоть какие-то ориентиры. Вера, что где-то есть справедливость, даже если они её никогда не увидят.

Дэнни немного успокаивается. Мы покидаем площадь, чтобы закончить покупки — крошечный кусок мыла, пару иголок. Всё. Мешочек пуст.

Молча забираемся на телегу. Кайра берёт вожжи. Я прижимаю к себе Дэнни и Яна, раздаю всем детям по маленькому яблоку, вместо обеда. Телега скрипит, вздымая облако пыли, и город, наконец, остаётся позади.

Ненавижу сюда ездить. Но, увы, приходится.

Дорога трясёт нас, как горошины в погремушке. Я смотрю на унылый пейзаж и веду внутренний счёт. Эти овощи… они пролежали на солнце не день и не два. Часть придётся выбросить сразу. Часть сгниёт через неделю. Мы сварим из них похлёбку, но питательного в ней будет чуть больше, чем просто в горячей воде.