Я в последний раз натянуто улыбаюсь толпе фотографов и журналистов, которые слепят меня вспышками камер и оглушают криками:
– Алиса, посмотрите сюда!
– Алиса, вы уже подписали контракт с Диор?!
– Алиса, когда стартуют съемки вашего следующего фильма?!
Красная дорожка наконец заканчивается, и я шагаю в блаженный ноябрьский полумрак и тепло кинотеатра, где через пятнадцать минут состоится премьера «Королев ночи» – молодежной драмы о поиске себя и смысла жизни в современной тусовочной Москве. В фильме я сыграла подругу главной героини – гламурную прожигательницу жизни по имени Карина. На тестовых просмотрах образ моей героини привлек внимание зрителей, кинокритиков и журналистов, и теперь Мурад намерен проталкивать меня на «Нику» в номинации на лучшую женскую роль второго плана...
Мне, если честно, сейчас совершенно плевать и на премьеру, и на потенциальную номинацию. Я просто хочу в тепло и полумрак. После вчерашнего скандала все тело ломит, стоять больно, а шагать по красной дорожке на двенадцатисантиметровой шпильке – и того хуже...
Вот только стоит мне выдохнуть и оказаться в помещении кинотеатра, как Мурад, наблюдавший за моим выходом со стороны, хватает меня под локоть и оттаскивает в сторону, в темноту, рыча на ухо:
– Что за кислая мина?! Ты что, улыбаться нормально не могла?!
– Не могла! – отвечаю я эмоционально, совсем не думая в тот момент, что будет дальше...
А дальше – звонкая пощечина:
– Поговори мне еще тут! Ты что, совсем ничего не понимаешь?! Ты – товар! Твое лицо – это товар! Ты должна улыбаться и влюблять в себя с первого взгляда! Иначе как я сделаю тебя актрисой первого эшелона и продвину в Голливуд?!
Вместо того, чтобы ответить ему, я просто молча прикладываю к горячей щеке холодную после улицы ладонь. Безумно хочется плакать. А еще лучше – просто лечь и умереть. Но нельзя: премьера...
Пока я стою в темном углу, Мурад звонит моему гримеру: нужно поправить макияж, чтобы не было видно, что он меня ударил. Пока Света выполняет свою работу, мы обе молчим: знаем, что если начнем говорить, я просто разрыдаюсь... а рыдать нельзя: тушь потечет.
Свете нередко приходится замазывать следы мужских пальцев на моей щеке или синяки под глазами после бессонных ночей рыданий, когда на следующий день предстоит выйти на красную дорожку или отправиться на съемки... Она много раз говорила мне: бросай его, твои жизнь и здоровье намного важнее карьеры, но... дело ведь совсем не в карьере.
– Отлично выглядишь, – говорит Мурад, когда я выхожу из гримерки.
Я не отвечаю, но прекрасно понимаю: за прошедшие десять минут он уже мысленно раскаялся в том, что был груб со мной и врезал по лицу, и после премьеры, как только мы переступим порог нашего дома, будет умолять о прощении, ползать на коленях и задаривать цветами... Вечная история.
Я собираюсь было уже идти в кинозал – фильм вот-вот начнется, – но в сумочке вдруг начинает вибрировать телефон, и я достаю его: вдруг что-нибудь важное?!
Оказывается, это мама.
Я беру трубку:
– Привет, мамочка!
– Здравствуй, доченька! Ты очень занята?!
– Ну... – я заминаюсь, не зная, что сказать. Конечно, я занята, но мама никогда не звонит просто так... – А что ты хотела?!
– Я хотела сообщить, что завтра мы с Альбиной летим в Германию на новый курс пульс-терапии, – говорит мама. – Не пугайся, пожалуйста, если мы некоторое время будем не на связи, ладно?!
– Да, конечно, но... терапия же была назначена на декабрь...
– Решили перенести... Если честно, ей хуже, – признается мама, и у меня внутри все сжимается от боли.
– Пора идти, – настойчиво шепчет Мурад – и я киваю: пора – значит пора. Кто я такая, чтобы спорить с человеком, который оплачивает лечение моей младшей сестры, страдающей системной красной волчанкой?!
Когда через несколько часов мы наконец добираемся до нашего загородного дома в Подмосковье, я сбрасываю с ног туфли на безумной шпильке и собираюсь было отправиться в ванную комнату, чтобы смыть с себя грим, усталость и боль этого вечера, но Мурад меня останавливает, преграждая путь и заглядывая в лицо заискивающим взглядом:
– Прости, птичка... Ты должна простить меня. Ты ведь знаешь, что я все делаю только для того, чтобы ты была счастлива и успешна.
Ну да, конечно.
Бьешь меня, чуть что не по-твоему.
Принуждаешь к сексу, когда мне и видеть тебя тошно.
Забираешь все заработанные мною деньги... до копейки.
Я просто самая счастливая и успешная девушка в мире!
Но Мурад продолжает говорить:
– Ты ведь знаешь, птичка: без меня ты была бы никем... актрисой в каком-нибудь провинциальном театре... или в кино в массовке... а то и вовсе вернулась бы в свою Орловку... а сейчас у тебя – контракт с Диор на носу! Тебя приглашают сниматься Шипенко и Балагов! Что нам «Ника» – мы дойдем с тобой до Каннского кинофестиваля, ясно?! А твоя сестра – если бы не я, она могла бы умереть еще два года назад! Ты ведь понимаешь, что так, как я, о тебе и твоей семье никто не позаботится, верно?!
– Верно, – киваю я с отсутствием каких-либо эмоций и интонаций, лишь бы он поскорее отвалил от меня.
– Ты прощаешь меня?! – настаивает он.
– Да, конечно, – отвечаю глухо. – Просто очень устала.
– Тогда поцелуй своего папочку.
Он противен мне до глубины души, но все мои мысли сейчас – только о том, как бы поскорее добраться до ванной комнаты и включить воду, поэтому я подхожу к мужчине вплотную и позволяю своим губам коснуться его губ... целую быстро, но крепко – иначе он не удовлетворится.
– Ладно, – наконец сдается мой муж. – Иди.
И я иду, счастливая – насколько это возможно, – что наконец смогу побыть немного наедине с собой. Запираюсь в ванной комнате, снимаю с себя всю одежду, достаю с полки гель для умывания и начинаю стирать со своего лица несколько слоев косметики... Потом поднимаю глаза, смотрю на свое отражение в зеркале. Тушь, тени и тональный крем размазались по лицу и смешались. Я похожа на клоуна, который попал под ливень. Жалкого и смешного. Такого же, как и вся моя жизнь под маской идеального грима.
Для поклонников, критиков и журналистов я – Алиса Амирханова, восходящая звезда кино, за четыре года проделавшая фантастический путь от богом забытой деревни в Тамбовской области до красных дорожек главных кинопремий страны, будущее лицо Диор, а ко всему прочему – счастливая молодая жена известного кинопродюсера Мурада Амирханова.
Но в реальности я – птичка в золотой клетке.
Мурад меня так и называет – птичка.
И он прекрасно знает: я от него никуда не денусь. Потому что у моей младшей сестры – смертельно опасное аутоиммунное заболевание, и без постоянной дорогостоящей терапии и лекарств она просто умрет... Мурад исправно оплачивает все ее нужды, а также нужды моей матери, но если я дернусь – он не просто лишит их содержания, он уничтожит меня и мою карьеру, так что я никогда не смогу оплатить все это сама...
Смыв косметику, я забираюсь в ванну. Хочу набрать ее и полежать немного перед сном в горячей воде, чтобы унять боль в теле. Вчера во время ссоры Мурад толкнул меня в стену, я упала и сильно ударилась... Колени и поясница ноют до сих пор, а после нескольких часов на шпильках боль стала еще сильнее. Надеюсь, до завтра она пройдет, потому что утром – съемка.
В горячей воде мне и вправду становится намного лучше, я расслабляюсь и прикрываю глаза, даже начиная немного задремывать, а потом вдруг слышу, как дверь открывается... Я сразу же открываю глаза.
На пороге стоит Мурад.
– Ты... как ты сюда попал?! – вздрагиваю я, потому что точно помню, что запирала дверь.
– Ловкость рук и никакого мошенничества, – ухмыляется он.
– Но я хотела побыть одна...
– Ты здесь уже полчаса... этого что, не достаточно?!
Я понимаю, что если начну спорить и качать права, будет хуже, поэтому миролюбиво киваю:
– Ладно, ладно... чего ты хотел?
– Тебя, – лыбится мужчина, и я в ужасе представляю, что будет дальше...
На следующее утро, несмотря на безумную усталость – физическую и моральную, – с первым же звуком будильника я подрываюсь с постели, выныривая из-под тяжелой руки Мурада, который обнимал меня во сне.
Мне хочется поскорее сбежать из дома. Да, побыть в одиночестве сегодня не получится – у меня фотосессия и интервью одному интернет-журналу, – но хотя бы получится побыть без мужа... это уже что-то.
Пока я завтракаю и собираюсь, Мурад крепко спит, уткнувшись носом в подушку. Вызвав такси, я на минуту возвращаюсь в спальню, чтобы забрать браслет, который забыла, и мой взгляд невольно падает на мужчину.
Обнаженный, с крепкими мышцами, рельефно проступающими через смуглую кожу даже в расслабленном состоянии, темные кудрявые волосы растрепались и почти полностью заслонили глаза...
Очень красивый.
Совсем недавно я любила его безумной любовью и была так благодарна: и за то, что выделил меня среди других девчонок-второкурсниц ВГИКа и позвал в свой новый сериал, и за то, что сразу решил помочь моей сестре, хотя я вовсе не просила, и за то, как красиво ухаживал...
Свадьбу сыграли через полгода после знакомства. Громко, пышно, пир на весь мир. И я была счастлива до небес и обратно.
А потом – первая ссора, первая пощечина, первый толчок в стену, первые синяки... но сестра была на первом курсе пульс-терапии – и я не посмела разорвать отношения. Решила, что сделаю это потом. Но «потом» так и не наступило... Вот уже два года я – птичка в клетке.
Приложение такси сообщает, что водитель уже возле дома, и я спешу вниз, прихватив сумочку и солнцезащитные очки. На улице ноябрь, темное раннее утро, но мне нужно скрыть свои красные заплаканные глаза.
Когда я добираюсь до фотостудии, выясняется, что моя Света уже на месте. Мы обнимаемся – и я сажусь в кресло, чтобы она начала меня гримировать. Вообще, обычно для таких вот журнальных съемок с моделью – в данном случае, со мной, – работают визажисты изданий, но здесь мне предложили выбрать: их визажист или мой, и я, разумеется, выбрала Свету. Никто не умеет красить меня так же красиво, как она. Да и зачем кому-то лишнему видеть мои зареванные опухшие глаза?!
– Вчера вечером он опять просил прощения, да?! – спрашивает меня женщина, и я молча киваю, пока она накладывает мне на область под глазами большие охлаждающие гелевые патчи, чтобы снять отеки. – Сколько ты еще будешь терпеть это, милая?! Нужно уходить от него! Ты – прекрасная актриса, ты и без него справишься и будешь сниматься!
О, если бы... Вот только Света почти ничего не знает о моей больной младшей сестренке, а уж тем более – о том, что Мурад не подпускает меня к моим собственным, честно заработанным деньгам.
Я не люблю жаловаться, ведь это мой выбор. И конечно, я надеюсь, что однажды все изменится, но когда и как – понятия не имею.
Через два часа, когда макияж наконец закончен, прическа сделана, образы примеряны, ко мне подходит директор журнала. Мы знакомимся и начинаем обсуждать концепцию сегодняшней съемки.
– Алиса, дорогая, мы хотели бы, чтобы эта съемка была особенной – и не только для вас и для нас, но и для общественности. Поэтому мы хотим обратить внимание наших читателей на проблемы экологии и вымирания отдельных видов животных... А именно – амурских тигров.
– Ого! – только и произношу я.
– Идемте, я познакомлю вас с Федором, смотрителем зеленоградского парка больших кошек, и его тигрятами...
Тигрятами?!
Мне не послышалось?!
Я буду сниматься с живыми тигрятами?!
Мы выходим на съемочную площадку, где нас уже ждет тот самый смотритель зеленоградского парка больших кошек. Внешне – полная противоположность Мурада: светловолосый, голубоглазый...
Он первым протягивает мне руку и представляется:
– Федор.
– Алиса, – я протягиваю руку в ответ и пожимаю длинные, теплые мужские пальцы, замечая при этом, что вся рука – от кончиков пальцев и до локтя, где начинается закатанный рукав, – покрыта глубокими царапинами, заживающими и совсем свежими. Его что, тигрята так исцарапали?!
Мужчина замечает мой удивленный взгляд и улыбается:
– Не бойтесь, они сейчас сонные, так что вам ничего не грозит...
– Л-ладно, – заикаюсь я невольно, и тут из-за спины Федора раздается громкое протяжное мяуканье.
– О, кажется, Шанель проголодалась, – говорит мужчина и оборачивается.
Я смотрю туда же, куда и он, и вижу большую плетеную корзину, поставленную между осветительными приборами, а в ней – трое маленьких тигрят с огромными разноцветными бантами на шее.
– Не бойтесь, подходите ближе, – говорит Федор, присаживается рядом со своими питомцами и показывает мне и директору съемки: – С красным бантом – Шанель, она самая громкая и самая игривая. С желтым – Шакира, она обожает танцевать. Ну и с синим – Атаман, с ним лучше осторожнее: он любит показывать, кто здесь главный... вот, смотрите, – он показывает мне след от укуса на своем левом запястье. – Атаманский кусь.
– Сколько им?! – спрашиваю я, невольно растягиваясь в широкой улыбке. Тигрята смешно копошатся в корзине, пытаясь из нее выбраться, но только мешают друг другу. Маленькие, очаровательные, они кажутся плюшевыми. Никогда не видела тигрят так близко... да что там – я вообще никогда не видела тигрят! Только взрослых тигров в московском зоопарке.
– Месяц и два дня, – говорит мужчина. – Они совсем еще маленькие...
– А где же их мама?!
– К сожалению, она умерла от открывшегося кровотечения вскоре после родов... Она была очень слабой, когда поступила к нам.
– Поступила откуда?!
– Из одного цирка... с ней там не слишком хорошо обращались, – мужчина поджимает губы. – Мы выкупили ее, чтобы дать ей прожить остаток жизни спокойно, и даже не знали тогда, что она беременна...
– Мне так жаль, – говорю я.
– Наш парк – это своего рода реабилитационный центр, куда попадают большие кошки со всей России и из ближнего зарубежья... Мы выкупаем их из цирков и передвижных зоопарков, у браконьеров, у фотографов, у просто безответственных граждан, которые почему-то решили, что содержать в городской квартире дикое животное – это нормально...
– Каким же благородным делом вы занимаетесь! – говорю я с искренним восхищением и почему-то думаю: вот это да, вот это жизнь! Федор и коллеги спасают попавших в беду зверей, дают им кров и пищу, лечат и помогают прийти в себя после человеческой жестокости...
Прежде чем начать съемку, тигрят приходится кормить.
Федор достает из принесенного с собой рюкзака большие бутылочки с сосками – как для детей! – и спрашивает у меня:
– Хотите попробовать?
– Я?! Даже не знаю... – отвечаю нерешительно, но все равно послушно сажусь на пол возле корзины, а мужчина достает одного котенка и сажает его прямо ко мне на колени. Я послушно обхватываю малыша – точнее, малышку Шанель, – обеими руками и чувствую, какая она мягкая и теплая... действительно как плюшевая игрушка!
Пока тигренок возится у меня на коленях и жалобно мяучит, фотограф, воспользовавшись моментом и не дожидаясь официального начала съемки, начинает щелкать нас, подходя то с одной стороны, то с другой...
Тем временем, Федор дает мне бутылочку с теплым молоком и показывает, как ее правильно держать:
– Пожалуйста, соской вниз, под углом примерно сорок пять градусов, чтобы ей было удобнее... И держите малышку крепко: она только с виду маленькая, а на самом деле очень сильная...
Шанель выгибается у меня на коленях, упирается лапами в мой живот и начинает сосать молоко из бутылочки, сладко причмокивая. Я смотрю на нее и по-прежнему широко улыбаюсь, ощущая, как вся моя боль, все тревоги ненадолго отступают, пока рядом происходит такая магия...
После еды тигрята начинают засыпать, и именно в это время мы проводим большую часть фотосессии: сонных малышей удобно перемещать и укладывать в те позы, которые нужны фотографу. Федор активно помогает нам, ведь он лучше всех здесь знает, как правильно обращаться с тигрятами.
Когда съемка заканчивается, я подхожу к мужчине, чтобы поблагодарить его за совместную работу:
– Спасибо, это было просто чудесно... я получила столько тепла и приятных эмоций!
Федор улыбается:
– Тигрятам вы тоже понравились.
– Правда?! – невольно смеюсь. – Они вам так сказали?!
– Да, особенно Шанель! – уверяет он. – Она определенно не хотела слезать с ваших коленей!
– Правильно ли я понимаю, у вас в парке и взрослые тигры есть? – спрашиваю я, и мужчина кивает:
– Все верно. Два тигра и три тигрицы. А еще лев, две рыси, пантера, гепард и даже каракалы. Приезжайте к нам, если интересно, я покажу вам территорию и познакомлю с остальными обитателями парка.
– Обязательно, – улыбаюсь я, а сама думаю: ага, как же! Разве Мурад меня отпустит куда-то в нерабочее время?!
– Вот моя визитка, – Федор протягивает мне маленький прямоугольник картона, и мы прощаемся.
Когда я снимаю макияж и переодеваюсь, у меня берут интервью для журнала, а потом я заказываю такси обратно домой.
Пока еду в автомобиле, замечаю про себя, что сегодня впервые за полтора года я целых два часа не вспоминала о своей смертельно больной младшей сестренке и о своем муже-тиране... Вместо этого на душе были тепло, покой и забавное урчание месячных тигрят.
Блин, ну как же повезло девушке или жене Федора! За два года жизни с Мурадом я научилась улавливать его мрачную, тяжелую энергетику с момента, как он появляется на пороге дома... А у Федора энергетика совершенно другая: очень теплая, мягкая и светлая.
Надо же, как все устроено в мире: один мужчина спасает животных и любит их едва ли не сильнее, чем людей, а другой – бьет свою жену...
По мере приближения к дому мое настроение становится все хуже. Мысль о том, что придется снова столкнуться лицом к лицу с Мурадом, и совершенно непонятно, какое у него сегодня настроение, вгоняет меня в тоску.
Попрощавшись с таксистом, я открываю входную дверь и сразу же, с порога, понимаю, что что-то не так...
Вижу в прихожей пару женской обуви... не моей. Потом слышу какие-то звуки из глубины дома: смех, отрывки фраз и... стоны?!
Быстро сбрасываю ботильоны и, не снимая пальто, в одних носочках шагаю по полу в сторону спальни. Постепенно смех и стоны становятся все громче и ближе, а дверь комнаты, как оказывается, даже не закрыта полностью... Я останавливаюсь в паре метров и в щель вижу, как мой муж кувыркается в постели с какой-то задорной брюнеткой...
Мне становится одновременно смешно и противно.
Я делаю еще два шага, распахиваю дверь и застываю на пороге.
Парочка сразу останавливается. Незнакомая девица ойкает и прячется под одеялом, а Мурад, гневно сверкая глазами, оборачивается ко мне:
– Какого хрена ты здесь делаешь?!
– Я вернулась домой...
– Почему так рано, мать твою?!
– Ну, так уж получилось... – я пожимаю плечами, а он вдруг вскакивает с постели, подлетает ко мне и ударяет по лицу так, что я сразу отлетаю к стене.
Девица, с которой он был в постели, от ужаса – видимо, она не ожидала, что ее любовник бьет собственную жену, – кричит:
– Мурад! Что ты делаешь?!
Мужчина тут же оборачивается к ней:
– Заткнись! – а потом наклоняется, быстро поднимает с пола ее платье, бюстгальтер, трусики, и швыряет это все прямо в лицо растерянной любовнице: – Одевайся – и прочь из моего дома!
Перепуганная девица быстро забирает свою одежду и выскакивает из спальни, пока Мурад гневно сверкает глазами, стоя посреди комнаты, а я, чувствуя, как кружится от удара голова, пытаюсь прийти в себя...
Через пару минут девушка возвращается: оказывается, она забыла на тумбочке возле постели свой клатч. Она проскальзывает боком, по стеночке, явно боясь задеть меня или – тем более! – Мурада, а потом, наконец уходя, бросает на меня сочувствующий взгляд и шепчет:
– Прости... Пожалуйста, прости...
– Вон! – орет на нее Мурад – и девчонка, дрожа, почти выбегает прочь.
Я тем временем уже встаю на ноги и, немного покачиваясь, подхожу к постели, чтобы сесть на край и взяться обеими ладонями за голову:
– Я так больше не могу...
– Что ты сказала?! – глухо рычит Мурад.
– Я сказала, что я так больше не могу...
– Что значит – ты не можешь?! Сама меня только что опозорила – а теперь еще и я виноват, что ли?!
– Прости... я тебя опозорила?! Я правильно расслышала?! – я поднимаю голову, потому что все это уже ни в какие ворота... – Не ты меня опозорил, а я тебя?! О чем ты вообще, Мурад?! Мало того, что ты распускаешь руки, так ты теперь мне еще и изменяешь?! А потом бьешь меня при своих любовницах?!
– Она мне не любовница! – рявкает мужчина.
– Да мне все равно! – я закатываю глаза. – Я устала это терпеть!
– Неужели?! – фыркает муж. – И что же ты сделаешь, птичка?! Бросишь меня?! Вернешься в свою деревню, где даже нормальный интернет не везде есть?! И больную сестренку с сердобольной мамашей с собой заберешь, да?! Потому что, кроме меня, ты здесь никому не нужна, помнишь?! Опозоришь меня – ни в один фильм больше не попадешь, даже в долбанную массовку! Будешь играть на сцене орловского дома культуры, поняла меня, дрянь?!
Он приближается ко мне, сжимая кулаки, готовый вот-вот ударить, но я не могу... правда, я не могу больше терпеть это! Выныривая прямо из-под его тяжелой руки, я бегу прочь, по длинным коридорам нашего дома.
Он топает следом – уверенный в том, что далеко мне не убежать.
Но я хватаю ключи от автомобиля и выскакиваю из дома – в тонкой футболке и носочках прямо на ноябрьский холод.
Машина стоит во дворе... его машина. Водительских прав у меня нет, но в период нашего бурного романа он учил меня водить по пустым дорогам загородного поселка, и я помню, что нужно делать...
Я быстро сажусь на переднее сидение и едва успеваю закрыть за собой дверь, как через несколько секунд Мурад уже подбегает к автомобилю и начинает стучать кулаками по стеклу:
– Открой немедленно! Куда собралась, дрянь?!
Сердце колотится в груди, как сумасшедшее, кажется, что оно вот-вот выскочит наружу, зато в такой стрессовой ситуации мозг моментально вспоминает, как завести автомобиль, что сделать, что нажать... Я выворачиваю руль и жму педаль газа, а мой муж продолжает долбиться в окно:
– Стой, мать твою! – но уже поздно: я вывожу автомобиль на дорогу и еду куда глаза глядят.
Через несколько километров, когда мозг наконец немного успокаивается и понимает, что за мной никто не гонится, я останавливаюсь на обочине посреди темного вечернего леса и даю волю слезам.
Реву громко и долго, размазывая сопли по щекам.
Потом понимаю, что замерзла. Повозившись немного с кнопками на панели управления, догадываюсь, как включить обогрев, и еще минут пятнадцать пытаюсь согреться, глядя пустым взглядом прямо перед собой.
Голова раскалывается от боли.
Я совершенно не понимаю, что делать.
Вернусь обратно – Мурад на мне места живого не оставит.
Попытаюсь сбежать – он заблокирует все мои счета и все счета, с которых оплачивается лечение моей сестры.
Бороться бессмысленно: он – очень влиятельная персона в отечественной киноиндустрии. Благодаря его протекции на моем счету – уже пять фильмов за какие-то полтора года: две роли – главные, три – второстепенные, но тоже очень яркие. И если я вдруг отобьюсь от рук – он сделает все, чтобы меня не взяли больше ни в один фильм...
Я останусь без денег.
Альбина останется без лечения.
Поэтому мне придется вернуться... но не прямо сейчас, пожалуйста! Мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя, чтобы отдохнуть, выспаться...
Вот только куда мне податься?!
В любом отеле меня узнают, расскажут обо всем папарацци, а значит, Мурад очень быстро меня найдет.
Друзей у меня в Москве нет... ну, то есть, настоящих друзей... только те, рядом с которыми улыбаешься перед камерами...
На пол что-то падает. Я наклоняюсь и поднимаю... визитку от Федора, смотрителя тигрят... Когда мы прощались, я положила ее в передний карман джинс, а теперь, видимо, она выскользнула...
Конечно, ехать туда – это плохая идея... кому я нужна в зоопарке?! Не факт даже, что там есть жилые помещения. Может, одни только вольеры.
Но даже мимолетная мысль о том, что я снова увижу того добродушного парня и его тигрят, почему-то заставляет меня прослезиться...
Проморгавшись от слез, я читаю адрес на визитке и, решительно взявшись за руль, отправляюсь куда-то в сторону Зеленограда.
Пробок нет, и я добираюсь до места всего за час. Оказавшись перед массивными деревянными воротами, останавливаюсь и выхожу из машины, подсвечивая себе путь фарами. По обе стороны от ворот – высокий забор с колючей металлической проволокой по верхушке... Первая мысль: наверное, это чтобы дикие кошки не сбежали. Федор говорил, что здесь не только тигрята, но и взрослые тигры, и львы, и рыси... Офигеть можно!
На воротах есть звонок, я подхожу к нему и нажимаю большую черную кнопку, если честно, не особо надеясь, что кто-то мне ответит... Наверняка сейчас все звери по вольерам, а все сотрудники – по домам в городе, и одна только я стою здесь, как неприкаянная, покачиваюсь от холода, голода и усталости, и не знаю, куда приткнуться со своей бедой...
Проходит минуты две, и я, потеряв надежду, разворачиваюсь, чтобы пойти обратно к авто, но в этот момент раздается скрип, ворота медленно начинают открываться, а потом мне навстречу выходит Федор.
– З-здравствуйте, – говорю я дрожащим голосом.
– Привет, – так же тепло, как и днем, улыбается мне мужчина.
В этот момент у меня перед глазами темнеет, и я просто падаю.
– Федь, ты останешься с Багирой на ночь? – спрашивает у меня Максим, и я киваю:
– Да, не хочу, чтобы она была одна.
Багире – нашей новенькой рыси, – вчера сделали операцию по устранению заворота кишечника, она только-только отошла от наркоза, и по ней видно: ей страшно. Багира много лет провела в частном передвижном зоопарке, ее возили из города в город и содержали в ужасных антисанитарных условиях в маленькой клетке, где и вытянуться-то толком было нельзя...
В наши добрые и заботливые руки она попала всего два месяца назад – и пока не может поверить, что все ее страдания наконец закончились...
Заворот развился из-за многолетних хронических заболеваний пищеварительной системы: кормили Багиру совсем не так, как положено. Но теперь она должна быстро поправиться – и я прослежу, чтобы ей было хорошо в нашем парке, и оставшиеся годы своей жизни она была счастлива.
Минут через пятнадцать, попрощавшись со мной, Максим уезжает домой, а за ним следом – и Вероника, и Слава, и Ириша.
Через полчаса я остаюсь на территории парка один. Первым делом проведываю красавицу Багиру, пою ее водой из бутылочки – сама она после наркоза еще не может нормально лакать, – а потом оставляю у нее радионяню и, пообещав вернуться через час, отправляюсь в дом для персонала.
Он у нас небольшой, но уютный. Правда, с отоплением бывают проблемы, особенно поздней осенью, так что приходится ставить дополнительно обогреватель, но это ерунда.
Я включаю чайник, достаю из холодильника мясное рагу в контейнере и отправляю его в микроволновку. Несколько минут – и будет готов ужин.
Вот только одновременно со звуковым сигналом, который издает закончившая разогревать еду микроволновка, раздается звонок в ворота.
Я быстро перехожу в помещение, где установлены мониторы для наблюдения за территорией парка, и нахожу видеокамеру, установленную на заборе. Возле ворот стоит незнакомый автомобиль, а рядом с ним – какая-то девушка... хм, и вроде бы даже знакомая... ой, да это же та самая актриса, с которой днем фотографировались наши тигрята!
Конечно, я дал ей свою визитку и звал в гости, но никак не думал, что она приедет прямо сегодня, да еще и так поздно вечером...
Но делать нечего, и я иду открывать ворота.
– З-здравствуйте, – говорит моя новая знакомая – если я верно помню, ее зовут Алиса, – когда я выхожу к ней.
– Привет, – улыбаюсь я чуть растерянно, а сам вижу: девушка вот-вот упадет в обморок. Белая, как полотно, дрожащая, с красными, явно заплаканными глазами, да еще и с огромной ссадиной через всю щеку...
Боже, что с ней произошло?!
Я не успеваю ничего спросить, потому что Алиса действительно начинает покачиваться, а через мгновение падает прямо мне в руки: я едва успеваю ее подхватить, чтобы она не рухнула на холодную мокрую землю...
Блин, и что с ней теперь делать?!
Перехватив бедняжку получше, я несу ее в дом, укладываю там на свою кровать, а потом возвращаюсь за ворота, чтобы загнать ее автомобиль на территорию парка.
Потом, вернувшись в дом, я замечаю, что девушка не только в одной футболке, но еще и без обуви. Носки у нее, разумеется, промокли, так что я быстро стягиваю их с озябших ног, чтобы бедняжка не простудилась, а потом еще и обогреватель поближе пододвигаю: пусть согревается.
Нашатырного спирта у меня нет, так что я не нахожу иного способа, кроме как просто присесть рядом с ее головой и осторожно позвать:
– Привет...
К счастью, Алиса почти сразу приходит в себя – и впивается в меня огромными голубыми глазами.
– Привет еще раз, – улыбаюсь я.
Алиса прокашливается и садится на моей постели, начиная озираться:
– Ты... ты что, принес меня к себе домой?!
– Ты упала в обморок прямо на улице, – киваю я. – Так что да, пришлось.
– Ого! – восклицает она. – Спасибо. А где... где мой телефон?!
– Где-то здесь, кажется, – говорю я рассеянно и поворачиваюсь в сторону тумбы, где действительно оставил ее телефон, выскользнувший из заднего кармана ее джинс, пока я нес бедняжку по улице.
– О! – Алиса берет телефон, смотрит на количество пропущенных и поджимает губы: – Да уж...
– Кажется, тебя потеряли, – замечаю я, потому что ее телефон вибрировал не переставая те несколько минут, когда она была без сознания.
– Да, мой муж.
– Не хочешь позвонить ему и сказать, что все в порядке?!
– Не хочу, – она мотает головой, а я смотрю на огромную ссадину, пересекающую ее щеку, и спрашиваю:
– Неужели это он тебя так?!
Девушка отводит глаза и не отвечает, и я сразу понимаю, что попал в точку. Значит, ее собственный муж бьет ее?! Боже, какой кошмар! Почему она все еще с ним?! Неужели ради карьеры в кино?! Быть этого не может!
– Ты прости, пожалуйста, что я так... ворвалась... без предупреждения и разрешения... – моя новая знакомая пожимает плечами. – Мне просто некуда было пойти, а визитка, которую ты дал мне, выскользнула из кармана, и ноги сами привели меня сюда... ну, точнее, колеса, – Алиса неловко посмеивается, а потом морщится и прикладывает к щеке ладонь.
– Могу дать тебе замороженное мясо, – киваю я на ее щеку.
– Правда? Я была бы благодарна.
Я встаю, достаю из морозилки кусок мяса, оборачиваю его в чистое полотенце и протягиваю девушке:
– Держи. Еще у меня есть заживляющая мазь... я использую ее при царапинах – но в твоем случае она тоже должна помочь.
– Спасибо, – шепотом произносит Алиса.
Я приношу ей мазь, и горячий чай, и плед на плечи, и чистые носки... мужские, правда, но какая разница?! Лишь бы было тепло.
Алиса смотрит на меня с благодарностью и даже восхищением, а я на нее – с болью и сочувствием. Совершенно ясно, что в ее жизни происходит что-то страшное, раз она решилась приехать к незнакомому мужчине на окраину города, на закрытую территорию, одна, поздним вечером...
Через полчаса, когда девушка окончательно согревается и немного приходит в себя, а щека перестает так сильно болеть, я говорю:
– Мне нужно проведать нашу рысь.
– Рысь?! – у Алисы мгновенно загораются и расширяются глаза. Я еще днем заметил, с каким восторгом и нежностью она смотрела на тигрят – это меня подкупило, надо сказать, – и вот теперь – тот же взгляд!
– Да, она после операции, приходит в себя, нужно за ней приглядывать... Но я быстро, не переживай.
– А можно мне с тобой?! – спрашивает девушка.
– Ты уверена?!
– Конечно!
– Ну... ладно, – я улыбаюсь. – Не против надеть резиновые сапоги моей коллеги?! На улице мокро. Они утепленные, так что и не замерзнешь.
– Спасибо! – Алиса чуть не вскакивает с постели.
Ей очень интересно, а мне приятно видеть, как кто-то, бесконечно далекий от мира диких кошек, в котором я живу каждый день, с таким искренним, почти детским восторгом реагирует на возможность увидеть рысь.
– Тогда идем.
Я прихожу в себя на кровати в маленьком, уютном домике, где разве что трескучего камина не хватает для того, чтобы ощутить себя где-нибудь посреди леса... Мой новый знакомый, Федор, ухаживает за мной так заботливо, как ухаживала только мама, когда я была совсем маленькой: он приносит холод на мою щеку, все еще пылающую после пощечины Мурада, дает лечебную мазь, заменяет мои промокшие грязные носки сухими и чистыми, укутывает в плед и приносит чай... Невольно я смотрю на него с восхищением: в моей жизни таких мужчин никогда не было!
Конечно, мне всего двадцать два года, из которых два я встречалась и была замужем за Мурадом, а еще два перед этим – училась и работала, как проклятая, на актерском факультете ВГИКа, где за любую попытку устроить личную жизнь преподаватели и мастера жестко гнобили, но...
В школьные годы, конечно, были какие-то ухажеры, но я родилась и провела большую часть своей жизни в поселке городского типа Орловка Тамбовской области, где население – около тысячи человек, все знают друг друга с детства, и каждая девушка мечтает о принце, который примчится на белом коне – а лучше на белом бентли, – и заберет ее в большой город.
Я тоже мечтала – и какое-то время даже думала, что моя мечта исполнилась, но... реальность быстро привела меня в чувство: работа двадцать четыре на семь без единого отпуска за два года, бесконечная гонка за контрактами, съемки, съемки, съемки... а еще – пощечины от мужчины, который обещал меня любить и защищать, насилие от него же, угрозы, манипуляции... и больная сестренка, которая без моих денег просто погибнет...
Жаль, что все так вышло. Что кому-то достался теплый и милосердный Федор, а мне – домашний тиран, от которого я даже уйти не могу.
Но хорошо, что у меня есть небольшая передышка, что я могу немного подышать свободной грудью и побыть свободной.
Я послушно влезаю в утепленные резиновые сапоги, которые дает мне Федор, натягиваю рабочую куртку кого-то из его коллег, и мы выходим наружу, в холодный ноябрьский вечер.
Территория парка, судя по всему, довольно большая, хотя в темноте рассмотреть ее целиком и понять масштабы довольно сложно: фонари освещают только дорожки между вольерами и зданиями, а высокий металлический забор, опоясывающий парк, растворяется в темноте через несколько десятков метров...
– Здесь только мы с вами?! – спрашиваю я у Федора, почему-то понижая голос до шепота.
– Да, хотя вообще у нас пять постоянных сотрудников, – кивает мужчина. – Плюс один ветеринарный врач, который приезжает к нам в любое время, по предварительной договоренности.
– А что случилось с вашей рысью?!
– Ее зовут Багира, – улыбается Федор, пока мы шагаем по узкой гравиевой дорожке куда-то в темноту. – Заворот кишечника. Много лет ее неправильно кормили, и в конце концов, организм дал сбой... Но ничего, она скоро поправится – и будет самой счастливой рысью в мире.
– Она ведь не в открытом вольере, правда?! – уточняю я, чувствуя, как промозглый холод пробирается не то что под одежду – под кожу!
– Конечно, нет! Все вольеры – двойные: имеют открытую летнюю прогулочную зону и закрытую зимнюю. Все оборудовано, чтобы животным было комфортно: обогреватели, кондиционеры, увлажнители воздуха... Мы заботимся о наших питомцах – им ведь до нас уже досталось, так что... Делаем все, чтобы в нашем парке они были счастливы и ни в чем не нуждались.
Я улыбаюсь:
– Как замечательно...
Вот бы и мне вольерчик в таком чудесном парке!
Между тем, мы подходим к одному такому зимнему домику-вольеру.
Федор достает ключи, отпирает замок, пропускает меня вперед и потом закрывает за нами дверь. Мы оказываемся в небольшом промежуточном пространстве между улицей и вольером. Вдвоем здесь особо и не развернешься, если честно: со всех сторон подпирают стены...
– А она... она меня не укусит?! – спрашиваю я взволнованно, только теперь начиная осознавать, что мы идем в гости вовсе не к домашнему котику.
– Нет, – улыбается Федор. – Багира – ручная рысь, она всю жизнь провела в частном передвижном зоопарке, где ежедневно контактировала с людьми... Другое дело, что мы здесь уважаем личные границы животных и никогда не лезем к ним с объятиями, если они сами того не хотят...
– Разумно, – я киваю, и мужчина открывает следующую дверь.
Мы проходим многометровую территорию летнего вольера – со специально оборудованным пространством для игр и отдыха и бассейном, – и снова оказываемся в тесном пространстве, которое разделяет летнюю и зимнюю зоны. Здесь уже намного теплее, я даже снимаю капюшон.
– Рыси хорошо переносят холод и даже любят его, так что вольер Багиры у нас отапливается лишь на треть возможной мощности, – объясняет Федор. – Не бойся, проходи, – он открывает передо мной четвертую и последнюю дверь, и я оказываюсь в небольшом уютном логове с сеном под ногами, а прямо передо мной... прямо передо мной лежит рысь.
Она размером с большую собаку, очень мощная, коренастая, крепко сбитая, с огромными лапами и вздымающимися боками. Единственное – нижняя часть тела у нее выбрита, и живот прикрыт тканью.
Я замираю на месте, разглядывая животное издалека.
Твою мать!
Я так торопилась сбежать от своего мужа-тирана, что совсем не подумала о трекере GPS, который установлен в его автомобиле.
Трекер позволяет отслеживать местоположение машины с точностью до пяти метров, а это значит – мне конец! Если я немедленно не вернусь домой, Мурад приедет сюда сам – и мне будет не спрятаться от его гнева...
Федор замечает мой встревоженный взгляд и сразу понимает, в чем дело:
– Твой муж?!
– Д-да, – отвечаю я, заикаясь.
– И чего он хочет?!
– Ну... чтобы я вернулась домой... сейчас же.
Мужчина качает головой:
– Алиса, ты не обязана. Конечно, я не знаю, что между вами происходит, но... – его взгляд невольно возвращается к моей щеке, на которой, наверное, все еще виднеется след от удара. – Ты не должна терпеть такое ради карьеры.
– Не должна, – я киваю, до боли сцепляя зубы и понимая, что мне придется сказать правду, потому что я не хочу, чтобы он думал обо мне плохо, чтобы он считал меня одержимой карьеристкой, которая ради денег и славы готова регулярно терпеть побои и унижения. – Но я терплю не ради карьеры. Я терплю ради своей больной младшей сестры... у нее смертельно опасное заболевание – системная красная волчанка... слышал о ней что-нибудь?!
– Слышал, – мужчина поджимает губы и добавляет: – Мне очень жаль.
– Угу.
– Но разве... – начинает Федор, а я его перебиваю:
– Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не хочу говорить об этом, а ты... ты не обязан помогать... – я мотаю головой и чувствую, как на глазах появляются слезы. Не понимаю, как этому едва знакомому мужчине удалось расположить меня к себе всего за пару часов общения?! Какой магией он обладает?! И почему так хочется довериться ему и рассказать все-все-все?!
Но я не должна.
Федор правда не обязан помогать мне.
Он и так сделал очень много за две коротких встречи со мной – и мне не стоит злоупотреблять его гостеприимством. Ведь если Мурад приедет сюда, он разнесет этот парк к чертям собачьим... А я не хочу, чтобы Федор и его прекрасные большие кошки пострадали, они тут совсем ни при чем.
– Мне лучше уехать, и поскорее, – говорю я в конце концов.
– Ладно, если ты этого хочешь... – Федор с грустью пожимает плечами.
Я смотрю на него и думаю: о нет, я не хочу, я осталась бы здесь навсегда, но не могу, увы, не могу!
Между тем, приходит еще одно сообщение от Мурада:
«Птичка, немецкая клиника только что выставила мне очередной счет на лечение твоей сестры... Мне оплачивать его или...?!»
«Конечно, оплачивать, я скоро буду дома!» – пишу я в ответ и, смахнув со щеки слезу, решительно разворачиваюсь, чтобы выйти из вольера.
Пора возвращаться, хочу я того или нет.
Вообще-то, Мурад только в самом начале нашего знакомства помог Альбине из собственного кошелька, все последующие этапы лечения оплачивались уже исключительно из моих гонораров, вот только... у меня нет доступа к моим собственным честно заработанным деньгам.
Все средства всегда идут через моего мужа. Конечно, официально на документах стоит мое имя, но по факту, все банковские и налоговые приложения установлены именно на его телефон.
Мне позволено иметь лишь одну карту, куда он лично перечисляет небольшие суммы на карманные расходы. Я как школьница – вынуждена отчитываться перед ним за каждую потраченную копейку.
В теории, я могу пойти в банк и потребовать вернуть мне контроль над моими средствами, но шаг вправо, шаг влево – расстрел.
Мурад прямо сказал мне, что если я вдруг рискну бороться – он сразу же перекроет мне дорогу на все большие и малые экраны нашей страны. Ни один режиссер, ни один продюсер, ни один журналист, ни один блогер не станет со мной общаться, а уж тем более – помогать.
А пока я буду судиться и возвращать себе свою свободу и свои деньги, моя бедная младшая сестренка просто погибнет без лечения.
Мы с Федором возвращаемся в дом, я отдаю ему курту и сапоги, потом смотрю на свои ноги и хмыкаю:
– Носки отправлю к тебе с курьером, если ты не против.
– Оставь себе, – грустно улыбается мужчина.
– Ладно... спасибо.
– Ты уверена, что не хочешь остаться?! Там темно, холодно и сыро... На дорогах сейчас опасно. А в домике несколько комнат, думаю, Вероника будет не против, если ты поспишь в ее кровати. А утром решишь, что делать дальше.
– Прости, – вместо ответа на его вопрос я лишь опускаю голову, а еще через пять минут он уже открывает мне ворота парка, и я выезжаю в дождливую ноябрьскую ночь, уставшая и несчастная.
На прощание Федор пожимает мою дрожащую руку и говорит:
– Ты можешь вернуться в любой момент. Я расскажу о тебе коллегам, даже если меня не будет на смене – тебе здесь всегда будут рады.
– Спасибо, – искренне благодарю я его и, сдерживая слезы, отправляюсь в путь, чтобы через час и пятнадцать минут припарковаться возле дома своего мужа в ближайшем Подмосковье.
Когда моя прекрасная любимая птичка сбегает от меня в промозглую ноябрьскую ночь, я не бросаюсь вслед – хотя мог бы, в гараже у меня стоит мотоцикл, о котором Алиса, очевидно, позабыла в пылу своих эмоций, – а просто открываю приложение с трекером GPS. Он давно уже установлен в моем автомобиле, и благодаря нему я могу видеть местоположение своей машины с точностью до пяти метров... чертовски удобно, скажу я вам.
Первые несколько минут Алиса гонит по лесной трассе как сумасшедшая, явно втопив педаль газа в самый пол. Видимо, боится, что я помчусь за ней. Потом она останавливается, паркуя авто на обочине, и некоторое время стоит на месте. Девушки – существа простые и предсказуемые, как пять копеек. Мне совершенно ясно, что она рыдает и думает, что делать дальше. И я, честно говоря, практически уверен, что она вот-вот успокоится и повернет назад... Ведь идти-то ей все равно некуда: в Москве у Алисы нет ни родственников, ни друзей, я с самого начала наших отношений позаботился о том, чтобы в столице она могла положиться только на меня и не рассчитывала больше ни на какую помощь...
Не в Тамбовскую же область она поедет на моем автомобиле, верно?!
Но Алиса, через несколько минут наконец тронувшись с места, удаляется от меня и от нашего дома все больше и больше, а я, налив себе бокал любимого коньяка, с интересом наблюдаю, куда же она направляется...
Несколько раз набираю ее номер – но благоверная, разумеется, не берет трубку и полностью меня игнорирует.
Оно и неудивительно: почувствовала себя свободной, небось...
Но ничего, это ненадолго.
Дорога ведет мою жену куда-то в сторону Зеленограда, но в сам город Алиса не заезжает, останавливаясь на какой-то частной территории. Я пробиваю место по картам, но обнаруживаю рядом только несколько разбросанных на лесной опушке домиков. Видимо, небольшой поселок любителей тишины и уединения. Почему Алиса направилась туда – непонятно. Может, чисто случайно занесло?!
Я немного выжидаю – но автомобиль по-прежнему стоит на месте.
Тогда я отправляю сообщение:
«Я знаю, где ты, птичка. Сама вернешься или мне за тобой приехать?!»
И снова – никакого ответа.
Тогда я пускаю в ход небольшую манипуляцию:
«Птичка, немецкая клиника только что выставила мне очередной счет на лечение твоей сестры... Мне оплачивать его или...?!»
Мне даже врать не приходится: пятнадцать минут назад на почту действительно пришло уведомление с запросом на оплату. Вообще-то, я уже внес деньги, сразу, как всегда, но Алиса-то об этом не знает...
Как и ожидалось, манипуляция срабатывает, и мне практически сразу приходит ответ:
«Конечно, оплачивать, я скоро буду дома!»
То-то же!
Я ухмыляюсь и, отложив телефон, заказываю на сайте любимого цветочного магазина роскошный букет белоснежных лилий. Алиса очень любит эти цветы – и я надеюсь, что они хоть немного сгладят этот испорченный ее очередными выходками вечер...
Вот только оказывается, что это еще не все.
Алиса действительно возвращается домой – и даже ведет себя довольно послушно, но... в корзине для грязного белья я случайно обнаруживаю чужие мужские носки, и это приводит меня в настоящее бешенство!
– Что это такое, мать твою?! Ты где была?! – рычу я, быстрым шагом возвращаясь в спальню и тыча долбанными носками прямо ей в лицо.
Алиса теряется, не зная, что ответить, но потом все-таки бормочет:
– Я просто... просто промочила и испачкала свои, и мне дали новые...
– Кто дал?! – спрашиваю я сурово. – Ты с кем там общалась?! Ты вообще понимаешь, как ты подставляешь меня и мою репутацию?! Понимаешь, что тебя могли сфотографировать или снять на видео?! Ты что, хочешь, чтобы в прессе появились кадры, как ты принимаешь от какого-то нищеброда носки?!
– Он не нищеброд! – заявляет Алиса.
– О! – фыркаю я. – Неужели голос прорезался?! А кто же он тогда?!
– Он... он просто человек, который помог мне! Что в этом такого?!
– Действительно, что же в этом такого?! – я не могу сдержать издевательский тон. – Замужняя девушка шляется посреди ночи черт знает где черт знает с кем и принимает от какого-то постороннего мужика носки... Ты правда считаешь, что это нормально?!
– А ты правда считаешь, что бить свою жену – это нормально?! – неожиданно парирует Алиса, а я в ответ смеюсь:
– Он с тобой что, не только носками, но еще и смелостью поделился?!
– Перестань... пожалуйста... – просит Алиса, и я говорю ей:
– Спи, – а сам думаю, что не смогу оставить это так просто.
На следующее утро, когда Алиса отправляется на пробы в новый фильм, я сажусь в свой автомобиль и еду туда, где она была сегодня ночью.
Постепенно лес становится все реже, и вскоре передо мной вырастают огромные деревянные ворота, справа и слева от которых тянется высокий металлический забор с колючей проволокой наверху.
– Ты вообще понимаешь, как ты подставляешь меня и мою репутацию?! – размахивая проклятыми носками, орет на меня мой муж, да так гневно, что аж слюни во все стороны летят, а я сижу на постели, опустив глаза вниз, и молча глотаю его оскорбления и свои слезы. – Понимаешь, что тебя могли сфотографировать или снять на видео?! Ты что, хочешь, чтобы в прессе появились кадры, как ты принимаешь от какого-то нищеброда носки?!
– Он не нищеброд! – вырывается у меня невольно. Федор был так добр ко мне, что теперь мне инстинктивно хочется его защитить, хоть я и понимаю, что делаю это в ущерб себе самой и своим отношениям с Мурадом... Впрочем, какие там отношения?! Одни только манипуляции и насилие.
– О! – насмешливо фыркает мужчина, швыряя носки на пол. – Неужели голос прорезался?! А кто же он тогда?!
– Он... он просто человек, который помог мне! Что в этом такого?!
– Действительно, что же в этом такого?! – издевательским тоном передразнивает меня Мурад. – Замужняя девушка шляется посреди ночи черт знает где черт знает с кем и принимает от какого-то постороннего мужика носки... Ты правда считаешь, что это нормально?!
– А ты правда считаешь, что бить свою жену – это нормально?! – отвечаю я вопросом на вопрос, потому что мне одновременно и смешно, и страшно видеть, как Мурад прекрасно живет со своими двойными стандартами: мне из дома ни ногой, если это не работа, а ему, значит, можно и бить меня, и изменять прямо в супружеской постели...
– Он с тобой что, не только носками, но еще и смелостью поделился?! – фыркает мужчина, явно не раскаиваясь ни на мгновение.
– Перестань... пожалуйста...
В конце концов, Мурад шикает:
– Спи, – и снова уходит в ванную комнату, а я, зная, что у меня есть минут пятнадцать до того, как он вернется, наконец даю волю слезам.
Рыдаю тихо, в подушку, жалею и ненавижу себя, думаю о сестре, о том, как я несчастна, а еще, почему-то, о Федоре, его тигрятах с разноцветными бантами на шее и роскошной рыси Багире, которую он спас от смерти.
Вот бы и меня кто-нибудь спас...
На следующее утро Мурад со мной не разговаривает. Тем лучше: не нужно тратить время и силы на фальшивые любезности, поцелуи и восхищение очередным букетом, которые он регулярно швыряет мне в лицо, полагая, что цветами искупает все свои грехи, оскорбления и побои.
Я быстро собираюсь и еду в студию, где у меня назначены пробы на главную роль в новом фильме Станислава Марельского.
Когда я добираюсь до места, кастинг-менеджер сообщает о моем прибытии, и Станислав, продюсеры фильма и кастинг-директор приглашают меня в маленькое темное помещение, изнутри похожее на черный куб.
Что за странное место?!
– Здравствуйте, Алиса, – слышу я откуда-то, но не понимаю, откуда, оглядываюсь в поисках источника звука, но вокруг – только черный потолок, черный пол и черные стены, и со всех сторон меня словно насквозь просвечивают яркие софиты.
– Здравствуйте, – отвечаю я в пустоту. – Что я должна делать?!
– Вы не знаете, о чем будет фильм, верно?!
– Никто не знает, – невольно усмехаюсь я, потому что проекты Марельского – это всегда тайна, покрытая мраком. Актеры узнают сюжет, только подписав контракт о неразглашении и получив на руки сценарий, и то, финал фильма чаще всего остается в секрете до последних дней... Ну а зрители и вовсе узнают все только в кинотеатре. Даже трейлеры монтируются так, чтобы задать миллион вопросов – и не дать ни одного ответа.
– Все верно, Алиса, – отвечает мне голос. – Но сегодня ради вас мы сделаем небольшое исключение – и расскажем немного о будущем фильме. Без этого вы не сможете пройти пробы. В центре сюжета будет девушка – обычная девушка из глубинки, как и вы сами, Алиса... Она станет свидетельницей визита инопланетной расы на нашу планету, а потом... потом она попадет к ним в плен. На ней будут ставиться жестокие эксперименты. Над ее телом и разумом. Большую часть времени она будет находиться в замкнутом пространстве черного цвета... как тот куб, в котором вы сейчас, Алиса. Нам нужно, чтобы вы показали чувства и эмоции героини. Импровизируйте – потому что это придется делать и на площадке.
Голос замолкает – а я стою в центре этого маленького помещения и понимаю, что оно – это и есть моя жизнь.
Сюжет будущего фильма моего любимого современного российского режиссера – это и есть моя жизнь!
Плен. Замкнутое пространство черного цвета. Жестокие эксперименты над телом и разумом. И пронизывающие насквозь лучи софитов.
От этого осознания мои глаза наполняются слезами, и я бессильно опускаюсь прямо на пол... Пытаюсь сосредоточиться, пытаюсь играть – но это не нужно: эмоции захлестывают меня, и мой разум, мое тело делают все сами.
Не помня себя, я рыдаю, закрывая лицо ладонями, чтобы уберечься от холодных лучей и свистящих пощечин. Бегу куда-то, теряя по дороге обувь... бегу по кругу, царапая ногтями холодные пластиковые стены. Скатываюсь по ним спиной, садясь на пол, сжимаясь в комочек, обхватывая колени...
Прихожу в себя, когда софиты наконец гаснут, на потолке вспыхивают обычные лампы, а мне навстречу, аплодируя, выходит сам Марельский:
– Браво, Алиса, браво! Я знал, что вы справитесь! Я не видел никого иного в этой роли! Поздравляю, роль – ваша!
В ушах появляется шум... нет, даже не так – звон, громкий и пронзительный. В глазах пляшут черные точки. Роняя телефон и сползая спиной по стене студии, я опускаюсь на пол, не помня себя от боли и ужаса.
– Алиса! Алиса?! Доченька! – взволнованно кричит в трубку мама, но я слышу ее как будто бы издалека, словно из-под воды...
Потом ко мне подбегает кто-то из сотрудников студии:
– Госпожа Амирханова! Что с вами?! Вам нужна помощь?! – а потом кому-то из коллег рядом: – Немедленно вызовите скорую!
– Не надо скорую... – лепечу я слабым голосом.
Голова кружится, тошнит, мутит, но я прекрасно понимаю, что это исключительно эмоциональное перенапряжение.
Ну еще бы! Не каждый день тебе сообщают, что твоя родная сестра умрет, если не сделать ей пересадку почки...
А это – просто огромные деньги!
И огромный риск, конечно...
Мне помогают встать на ноги и дают мне в руки упавший телефон.
– Мам, я перезвоню, ладно? – бормочу в трубку, сбрасываю вызов, а потом на подгибающихся ногах шагаю к ближайшему дивану и падаю на него, как мешок с картошкой. – Пожалуйста, принесите немного воды...
– Да, конечно, госпожа Амирханова, сейчас...
Минуты через три я наконец немного прихожу в себя, и тогда администратор студии, сидевший все это время рядом со мной, говорит:
– Мы сообщили вашему супругу.
– Что?! – переспрашиваю я в ужасе, сразу же предвкушая скандал, который учинит мне Мурад за слабость, проявленную перед незнакомыми людьми... Но делать нечего, и я просто благодарю: – Да, спасибо, – а потом делаю еще один глоток из принесенного мне стаканчика с холодной водой.
Постепенно мне становится легче, хотя тошнота почему-то никуда не уходит. Возможно, дело в страхе перед очередной встречей с мужем...
Мурад прибывает на место минут через двадцать или тридцать – в моем состоянии довольно сложно следить за временем, – и я сразу замечаю, что что-то изменилось с момента нашей последней встречи сегодня утром...
За два года совместной жизни я научилась этому непростому искусству в совершенстве. Определенное выражение лица, другой взгляд и поворот головы, другой тон голоса и другая жестикуляция... Сразу ясно, что он не в настроении, чем-то раздражен и вот-вот начнет метать молнии.
И даже тот факт, что мы в общественном месте, в студии крупной кинокомпании, не спасет меня от неправедного гнева: если Мурад решит залепить мне пощечину или схватить за глотку – он сделает это, просто выждав удобный момент, когда никто не будет на нас смотреть...
– Что ты здесь устроила?! – глухо рыкает мужчина, подходя ко мне вплотную, и тогда я замечаю, что на костяшках пальцев у него кровоподтеки.
Он что, успел с кем-то подраться?!
– Я... я... – бормочу дрожащим голосом, не сразу понимая, что сказать.
В этот момент к нам подходит администратор, который и вызвал Мурада, и обращается к моему мужу:
– Мурад Арманович, ваша супруга почувствовала себя плохо... Кажется, ей сообщили что-то во время телефонного разговора... Мы побоялись отпускать ее домой одну в таком состоянии... Простите, что потревожили вас...
– О, что вы, я так вам благодарен! – отвечает Мурад, и я, как всегда, поражаюсь тому, как меняется мой муж в присутствии других людей: становится вежливым, мягким, доброжелательным...
Глядя на эти чудесные ямочки на щеках и темные кудряшки, заглядывая в бездонные карие глаза, отвечая на широкую лучезарную улыбку, слушая приятный бархатистый голос, пожимая теплую ладонь, заключая многомиллионные контракты, его коллеги, бизнес-партнеры и друзья даже не догадываются, какой это страшный и жестокий человек...
Вот и администратор сразу расплывается в ответной улыбке:
– Всегда рады помочь... Тем более что Алиса Сергеевна получила роль в фильме Станислава Константиновича... Поздравляю!
– О, это просто замечательно! Поздравляю, любимая! – Мурад нежнейшим движением берет мою руку и прикладывается к ней поцелуем, но я ощущаю только покалывание его щетины. Обманчивый жест. Как только администратор отходит от нас, тон голоса моего мужа сменяется на грубый, и он снова рычит: – Какого хрена здесь творится, а?! Ты что, в обморок перед всеми грохнулась?! Ты нормальная вообще?!
– Я не падала в обморок...
– Тогда что?!
– Моя сестра...
– Что с этой проклятой девчонкой?!
– Тебе еще не сообщили, да? Ей потребуется пересадка почки...
– А мне какое до этого дело?! Пусть пересаживают, если надо! Я ведь плачу за ее лечение, верно?! Чего ты еще от меня хочешь, дрянь?!
– Ты правда не понимаешь?! – выдыхаю я с ужасом.
– А что я должен понять, мать твою?!
– Во-первых, это потребует огромных вложений. Операция по пересадке почки в европейской клинике будет стоить около трехсот тысяч евро.
– Чего, блин?! Я не дам таких денег!
– Но это... это просто невозможно... – я мотаю головой, чувствуя, что сердце начинает колотиться в груди, как сумасшедшее, рискуя вот-вот вырваться из грудной клетки. – Я же принимала таблетки... каждый день...
А каждый ли?! Теперь я в этом не уверена, ведь при моем безумном ритме жизни – бесконечные перелеты, съемки, интервью, премьерные показы и фотосессии, – можно запросто забыть принять таблетку в нужное время. А один-единственный пропуск уже может привести к зачатию...
– Ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты от беременности, Алиса Сергеевна, – доктор говорит со мной таким ласковым голосом, словно я не в отделении скорой помощи, а в психиатрической клинике... – Я прекрасно понимаю, что у вас сейчас карьера в самом разгаре, но... дети – это же счастье, верно?! Видимо, теперь вам придется на какое-то время сделать перерыв. Волноваться совершенно не о чем: беременность маточная, развивается нормально, срок – около шести недель.
– О боже... – я запускаю дрожащие пальцы в спутанные волосы.
– И да, мы уже сообщили вашему супругу.
– И что он сказал?! – фыркаю я насмешливо, боясь даже представлять реакцию Мурада на мою беременность.
– Он сказал, что хочет поговорить с вами об этом лично... Думаю, что он немного в шоке, как и многие мужчины в такой ситуации... Но это ненадолго, Алиса Сергеевна. Я уверен, Мурад Арманович будет счастлив стать отцом...
– Что значит – ты беременна?! – выговаривает мне «счастливый стать отцом» Мурад пятнадцать минут спустя, когда мы наконец остаемся наедине. – Ты говорила мне, что принимаешь таблетки! Ты что, врала мне?!
– О боже, Мурад... нет, конечно, нет! – потираю я переносицу и лоб, сначала не веря, что мужчина может быть так глуп в этом вопросе, а потом осознавая, что я и сама глупа, ведь была уверена, что если принимаю противозачаточные – беременность не наступит ни при каких обстоятельствах! Но мне просто некогда было думать о таких вещах! Я была слишком занята работой, лечением больной сестры и попытками не сойти с ума и не погибнуть от рук собственного мужа!
– Тогда какого хрена произошло?!
– Ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты от беременности! – монотонным голосом повторяю я слова врача, потому что на более долгие и пространные объяснения у меня просто нет сил, но Мурада, как и следовало ожидать, такой ответ совершенно не устраивает:
– Тогда почему ты не пользовалась двумя средствами сразу?!
– Ну... потому что ты ненавидишь презервативы, например?! – парирую я, раздражаясь, что он сваливает всю вину на меня, словно и не принимал участия в зачатии этого ребенка.
В следующую секунду он дает мне звонкую пощечину, и я хватаюсь за обожженную грубыми пальцами щеку, невольно вскрикивая.
– Поговори мне тут! – рыкает Мурад. – Опять страх потеряла?! Или тебя твой новый знакомый из зоопарка научил, что мужу нужно грубить?!
Я с ужасом смотрю на сбитые в кровь костяшки его пальцев и спрашиваю:
– Ты что, был там?! – а про себя думаю: он что, избил Федора?!
– А в чем дело, птичка?! – дразнит меня Мурад. – Неужели ты волнуешься за своих новых друзей?!
– Я просто...
– Молчать! – рявкает мужчина, и я послушно замолкаю, потому что не хочу получить по физиономии еще раз. – Значит, мы поступим таким образом: ты избавишься от этого ребенка как можно скорее, ясно, птичка?!
– Ясно, – говорю я мертвым голосом, даже не зная, устраивает меня такой вариант или нет.
Ведь с одной стороны, моя беременность совершенно не вовремя.
Если я решу рожать – мне придется отказаться от роли в фильме Марельского, а это – минус большие деньги, которые сейчас особенно нужны!
А еще, если я решу рожать, – я не смогу стать донором для сестры!
Да и зачем мне ребенок от мужчины, который меня бьет?!
Но с другой стороны... я кладу ладони на пока совершенно плоский живот и думаю: ведь этот малыш ни в чем не виноват...
Домой я возвращаюсь в растрепанных чувствах.
К счастью, Мурад снова не настроен со мной разговаривать, так что у меня есть немного времени, чтобы побыть наедине с собой.
Я принимаю душ – хотелось бы ванну, но я боюсь спровоцировать таким образом выкидыш, ведь я еще не решила окончательно, что мне делать с беременностью, – привожу себя в порядок и ложусь в постель, чтобы уснуть уже через пять минут: организм и психика так устали, что больше не вывозят.
На следующее утро я просыпаюсь от громкого крика.
Резко сажусь в постели и понимаю: кричит Мурад.
Боже, что случилось?!
Я быстро спускаю теплые после сна ноги в тапочки, набрасываю халат и выбегаю в столовую.
Мой муж стоит там с утренней газетой, а в глазах – ярость.
– Мурад... – я боюсь к нему подходить, но знаю, что мне все равно придется узнать, в чем дело. – Ты кричал?!
– Да, мать твою, я кричал! – рыкает муж. – И виновата, как всегда, ты!
– Здравствуйте, чем могу помочь? – спрашивает у меня миловидная девушка возле ворот реабилитационного центра, и я, ожидавший увидеть здесь какого-нибудь брутального мачо, даже теряюсь, но потом все же отвечаю:
– Моя супруга... Алиса Сергеевна Амирханова... актриса... может быть, вы видели ее в фильме...
– Я видела с ней много фильмов, – с улыбкой перебивает девушка. – Она замечательная актриса, пожалуй, лучшая в своем поколении...
– Точно, – хмыкаю я. – Так вот: вы не встречались с ней вчера?!
– В смысле – здесь?! – не понимает моя собеседница.
– Да, в вашем центре.
– Не-е-ет... я бы определенно запомнила.
– Может быть, с ней встречался кто-нибудь другой?!
– Не знаю...
– Мужчина. Он еще дал ей носки.
– Что?! – удивляется девушка. – Носки?! Зачем?!
Я понимаю, что выгляжу совершенно нелепо, и никакие объяснения не спасут ситуацию, а потому быстро сворачиваю разговор, протягивая сотруднице центра свою визитку:
– Если она появится здесь – наберите мой номер, пожалуйста. Поверьте: я в долгу не останусь, отвечу услугой за услугу.
– Окей, – кивает девушка и, попрощавшись, скрывается за массивными деревянными воротами, а я направляюсь быстрым шагом к машине, при этом мысленно чертыхаясь и проклиная себя за то, что поперся в такую даль – и ради чего?! Чтобы теперь развернуться и поехать обратно?! Бред какой-то! Эта девица наверняка что-то знала, она наверняка видела Алису, а если не она – то ее товарищи, но она промолчала об этом, скрыла специально, чтобы я ничего не выяснил! Я уверен в этом на сто процентов!
В попытке немного сбить свои эмоции, чтобы за руль сесть уже в состоянии холодного разума, я со всей силы ударяю кулаком в ствол ближайшего дерева, но тут же с криком одергиваю руку: заледенелая кора врезается в костяшки пальцев с такой силой, что кожа лопается.
Я смотрю на свои несчастные пальцы: выступила кровь.
Больно, черт возьми! Да и злости совсем не убавилось...
Но делать нечего: в прямом смысле слова зализывая раны, я сажусь в автомобиль и еду обратно в город – и уже по пути мне звонят со студии и сообщают, что Алисе стало плохо после проб в фильм Марельского...
Опять она меня позорит!
Когда я приезжаю на место, она еще и в обморок падает... нормальная вообще?! Мне хочется поколотить ее прямо там – но нельзя.
Проблемы наваливаются на меня, как огромный снежный ком.
Во-первых – ее несчастной вечно больной младшей сестренке нужно триста тысяч на операцию по пересадке почки... триста тысяч евро! Да это почти тридцать миллионов рублей! Где я возьму такие деньги?!
Во-вторых – сама Алиса беременна, и мы должны сделать аборт, пока не станет поздно... никаких детей, пока ее карьера идет вверх! Она еще успеет нарожать мне наследников – но сначала нужно покорить все вершины отечественного кино... и это как минимум! Я и от голливудского не откажусь!
Но на следующий день ситуация становится еще ужаснее: я обнаруживаю в утренней газете громкий заголовок «Алиса Амирханова, звезда нового проекта Станислава Марельского, беременна!» – и понимаю, что тихим абортом здесь не обойтись. Стоит выехать с территории нашего охраняемого элитного загородного поселка – как на нас набросятся журналисты и фотографы в надежде пообщаться с будущей мамочкой...
– Я никому не говорила, – дрожащим голосом признается мне Алиса, а я думаю: ну еще бы! Сказала бы – убил на месте!
– Неважно! – перебиваю я ее. – Видимо, это проклятый докторишка рассказал! Но знаешь, что это значит?! Что теперь пресса будет бегать за тобой по пятам, и сделать аборт тихо уже не получится! Придется лишь разыграть спектакль с трагическим выкидышем, либо... либо рожать! Черт! – я невольно хватаюсь за голову. – Я должен об этом подумать!
Как назло, времени на раздумья у меня совершенно нет: нужно собираться и ехать в студию, где мы были вчера, чтобы обсудить с продюсерами контракт и подписать бумаги. Медлить нельзя: вдруг Марельский передумает и решит взять на главную роль другую актрису, раз Алиса теперь беременна?! Я не могу этого допустить!
Но также я не могу допустить, чтобы кто-то в киношной или зрительской среде решил, что я хочу избавиться от ребенка.
Поэтому, подозвав к себе жену, я строго-настрого наказываю:
– Ты поедешь со мной – но говорить буду я, тебе ясно?!
– Конечно, – кивает девушка, уже привыкшая к моей манере командовать. Тем лучше: у меня сейчас нет времени на ее воспитание.
– Ты будешь только кивать и со всем соглашаться.
– Ладно.
– Завтракай, собирайся – и быстро в машину!
Пока мы едем, я лихорадочно соображаю, как бы так подать беременность Алисы, чтобы с нами не отказались заключать контракт.
Сказать, что мы готовы отказаться от пятой части гонорара в случае вынужденного перерыва на время декрета и родов?!
Даже не знаю, рада я или нет, что Марельский решил переписать сценарий специально под мою беременность вместо того, чтобы просто найти на главную роль другую актрису...
С одной стороны, сниматься в фильме такого талантливого современного режиссера, как Станислав Константинович, – само по себе огромная честь, плюс это принесет мне деньги, чтобы продолжить лечение сестры, плюс аборт делать не нужно, да и вообще я люблю съемки: это всегда возможность сбежать от страшной реальности.
Но с другой стороны... сниматься всю беременность, несмотря на токсикоз, отеки, другие проблемы со здоровьем, – это адский труд! Я бы хотела иметь возможность подумать, сравнить «за» и «против», чтобы принять решение, но в моем случае это недопустимо: для Мурада моя роль у Марельского – это идея фикс, отказ был бы равносилен самоубийству...
Кроме того, дождется ли Альбина, пока я вынашиваю ребенка?! Мама сказала вчера, что сестре нужна срочная пересадка почки... срочная – это значит, нужно уложиться в неделю?! Месяц?! Полгода?! Протянет ли она столько на гемодиализе – или погибнет, пока я жду малыша?!
Конечно, я совсем не обязана становиться донором, но я – единственный человек, которого не нужно искать и ждать месяцы и годы, который уже здесь! Я здорова, у нас с сестрой одинаковая группа крови и один резус-фактор. Что касается моих родителей, то им не позволят стать донорами: отцу больше пятидесяти – а это уже считается противопоказанием! – и в молодые годы он сильно посадил свои почки алкоголем, а у мамы банально другая группа крови.
Ну и последнее: я не знаю, нужен ли мне вообще этот ребенок...
Конечно, он ни в чем не виноват, но... я тоже не виновата – и что с того?! Все равно каждый чертов день живу как на пороховой бочке, зависимая от перепадов настроения собственного мужа-тирана.
Вдруг он и малыша будет бить?!
Но прямо сейчас я ничего не могу изменить – а потому просто послушно киваю, соглашаясь со всем, что говорят Мурад и Станислав Константинович.
Затем мы подписываем все документы и обозначаем мои гонорары.
Планировалось, что за стандартную актерскую двенадцатичасовую смену я буду получать триста тысяч рублей, но моя беременность значительно поднимает ставки: теперь мой рабочий день стоит четыреста тысяч!
При этом съемки планируется вести практически до рождения моего ребенка – семь месяцев. Каждый месяц – по одиннадцать смен.
Это семьдесят семь рабочих дней.
Итоговая сумма контракта, без учета возможных дополнительных съемочных дней, – почти тридцать один миллион рублей!
Конечно, для меня, простой деревенской девчонки, это – просто огромные деньги! Я никогда не снималась больше двадцати пяти дней и никогда не получала больше четырех с половиной миллионов за фильм!
Но самое главное даже не это! Самое главное – это именно та сумма, которая нужна для пересадки почки моей сестре!
Вот только... Мурад не захочет отдавать эти деньги на Альбину, тем более что двадцать процентов заработанного даже по нашему договору – он ведь официально мой агент и продюсер, – будут принадлежать не мне, а ему.
Но он и мои деньги положит в свой карман: скажет, что я не умею с ними обращаться, что я все потрачу, все испорчу, как всегда... а он – мой мудрый и заботливый муж! – сделает все, чтобы сохранить и преумножить активы.
Ну да, конечно...
Начало съемок назначают на двадцатое ноября – это через неделю. До этого времени я должна предоставить студии справки от врачей – терапевт, гинеколог, психотерапевт, – а также назначить людей, которые будут помогать мне во время съемок: личного ассистента и медицинскую сестру.
На этом основная часть переговоров заканчивается, и мы с Мурадом собираемся было уже отправиться домой, как вдруг Станислав Константинович просит подойти к нему:
– Мне бы хотелось обсудить с Алисой одну деталь...
– Мы вас слушаем, – с улыбкой отвечает Мурад.
– Я же сказал: с Алисой, – с нажимом повторяет режиссер, и тогда мой муж, недовольно вздернув бровь, но в остальном не подавая вида, кивает:
– Конечно, я оставлю вас... До свидания, Станислав Константинович! А тебя, любимая, жду в холле.
Он уходит, и мы с Марельским остаемся наедине.
Станислав Константинович смотрит на меня таким пронзительным взглядом, что на мгновение мне даже кажется: он все знает, он сейчас будет спрашивать про Мурада, он не просто так придумал фильм, который повторяет мою собственную судьбу! – но нет.
Режиссер садится в кресло, жестом приглашает меня сесть напротив, а потом спрашивает:
– Алиса, вы смелая?!
– Хм... – морщусь я, не понимая, к чему он ведет.
– Не отвечайте, я знаю, что вы смелая, иначе не взял бы вас в этот фильм, да и вы бы на него не согласились! Ведь это – практически перфоманс! Но вот в чем дело... Я хочу предложить вам то, на что согласится не каждая смелая актриса... а такие есть и помимо вас, поверьте!
– Я верю... Что же вы хотите предложить, Станислав Константинович?!