Развод. Семейная тайна

Глава 1

Ася

Ася возвращалась домой, легко покачиваясь в такт движения машины, и улыбка не сходила с её лица. Шестой месяц. Долгожданный скрининг – и вот, вердикт врача: «У вас всё замечательно, мамочка, не о чём беспокоиться».Поздняя весна, солнце играло в листве, предвещая тёплое лето. Она чувствовала себя цветущей, наполненной жизнью, предвкушением чуда.

Водитель въехал в элитный посёлок, остановившись у ворот, которые, к её удивлению, были распахнуты. Во дворе стояла машина Гордея. Неужели он уже дома? – подумала она. Странно, ведь у него сегодня важная встреча…Гордей, её сильный, властный муж, один из самых влиятельных людей в городе, всегда был пунктуален.

В прихожей, рядом с его массивными ботинками, небрежно брошены женские туфли на шпильке. Ася узнала их. Это были туфли Аделии, сводной сестры Гордея, гостившей у них после возвращения из-за границы и болезненного развода. В сердце затеплилась надежда: Может, они готовят сюрприз?

Но из гостиной донеслись стоны – низкие, хриплые, полные похоти, перемежающиеся с приглушённым мужским смехом. Ася замерла. Это не может быть правдой. Это сон. Галлюцинация.

Ноги сами понесли её вперёд. Рука дрожала, когда она толкнула дверь.

Гордей, полураздетый, развалился на диване. А над ним, в непристойной позе, извивалась Аделия – обнажённая до пояса, с распущенными чёрными волосами, которые, как змеи, обвивали её плечи. Её губы, ярко-алые даже без помады, растянулись в сладострастной ухмылке, а пальцы впивались в плечи Гордея, оставляя красные следы.

Тяжёлый вздох Аси прозвучал в комнате, как похоронный звон.

Они резко обернулись.

В глазах Гордея – мгновенная паника, но уже через секунду его лицо стало каменным. Он медленно отстранил Аделию, но даже в этом движении не было ни стыда, ни раскаяния – лишь раздражение, будто его отвлекли от важного дела.

Аделия же лишь приподняла бровь, её губы изогнулись в насмешливую полуулыбку. Она даже не потрудилась прикрыться, лишь лениво провела рукой по своему телу, словно демонстрируя его во всей красе.

— Ася… — голос Гордея был грубым, но в нём прозвучала фальшивая мягкость. — Это… недоразумение.

— Недоразумение? — Ася прошептала, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Они. В нашем доме. В нашем гнезде. Перед глазами ребёнка, который ещё даже не родился…

Аделия рассмеялась – коротко, цинично.

— Ой, перестань, — она мотнула головой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. — Ты же взрослая девочка. Разве не видишь, что это всего лишь… игра?

— Игра? — Голос Аси дрогнул. В груди что-то рвалось – боль, гнев, отчаяние. — ВОН! ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!

Гордей встал, поправляя рубашку с преувеличенной медлительностью, словно давая ей время «одуматься».

— Ася, успокойся. Ничего серьезного не произошло. Это не-до-ра-зу-ме-ни-е!.

Его голос звучал так, будто он делал ей одолжение, признавая вину.

Аделия же лишь прикрыла глаза, её плечи слегка вздрогнули – она смеялась. Тихий, ядовитый смешок, от которого у Аси похолодела кровь.

И в этот момент она поняла: её мир больше не будет прежним.

****

дорогие любимые мои читатели, Хочу поделиться новинкой❤️

Загляните на страницы, устройтесь поудобнее — пусть чтение станет вашим маленьким праздником.** Приятного чтения! 📖✨
P. S. Не забудьте добавить книгу в библиотеку и нажать мне нравится 😻
люблю вас 🫶🏼 ваша Луиза

Глава 2

Ася

Ася стояла в дверном проёме, будто врощенная в пол. Воздух спёрло в лёгких, сердце колотилось так, будто рвалось наружу, смешиваясь с горьким привкусом желчи на языке. Всё вокруг замедлилось: пылинки, танцующие в солнечном луче, запах дорогого табака Гордея, смешанный с терпкими духами Аделии. Даже их голоса звучали приглушённо, будто из-под воды.

— Ася… — повторил Гордей, но его рука всё ещё лежала на бедре Аделии, пальцы впивались в обнажённую кожу.

Она попыталась сделать шаг назад, но ноги не слушались. Ладонь инстинктивно прижалась к животу, где под кожей теплилась новая жизнь — та, что ещё час назад казалась символом их счастья. Теперь каждый мускул тела кричал: Беги! Но как бежать, когда дом, муж, будущее — всё рассыпалось в один миг?

— Ты бледная, как привидение, — Аделия скользнула с дивана, её голое тело двигалось с кошачьей грацией. Шпильки глухо стучали по паркету, приближаясь. — Может, сядешь? Не хватало, чтобы ты упала в обморок.

Ася отшатнулась, спина ударилась о стену. Гордей наконец встал, застёгивая рубашку с преувеличенной аккуратностью, словно собирался на деловую встречу.

— Прекрати, Аделия, — бросил он, но без настоящей злости. Больше похоже на игру — старший брат делает вид, что ругает шаловливую сестрёнку.

Сестрёнку. Сводную. Неродную. Формальность.

— Почему? — вырвалось у Аси хриплым шёпотом. Она смотрела на Гордея, умоляя взглядом: Скажи, что это шутка. Скажи, что она тебя соблазнила. Скажи что угодно…

Он избегал её глаз, поправляя манжеты.

— Я же объяснил: это недоразумение. Ты слишком эмоциональна, это вредно для ребёнка.

Аделия фыркнула, облокотившись на спинку кресла. Её чёрные волосы, всё ещё растрёпанные, блестели в свете люстры, как шёлковая паутина.

— Бедняжка, — протянула она, играя с цепочкой на шее. — Ты ведь всегда знала, что мы с Гордеем… особенные. Помнишь, на вашей свадьбе? Он танцевал со мной дольше, чем с тобой.

Воспоминание ударило, как ножом. Ася сжала веки, пытаясь заглушить картинку: Аделия в обтягивающем красном платье, её руки на плечах Гордея, смех, слишком громкий, слишком близкий…

— Замолчи, — прошептала Ася, но голос дрогнул, превратив приказ в мольбу.

— Ой, да ладно! — Аделия закатила глаза. — Мы же не кровные. Ты сама говорила, что я для тебя как сестра. Разве сестра станет ревновать?

Гордей резко шагнул вперёд, нахмурившись, но Ася уже не слушала. В ушах гудело, живот сводило спазмами. Она скользнула вдоль стены к лестнице, цепляясь за перила. Нужно подняться в спальню. Запереться. Подумать. Или просто исчезнуть…

— Ася, хватит! — Голос Гордея прозвучал резко, как хлыст. Он схватил её за локоть, но она дёрнулась, словно от огня.

— Не трогай меня! — её крик прозвучал чужим, надтреснутым. — Ты… ты прикасался к ней. Здесь. В нашем доме…

Он отпустил её, лицо исказила гримаса раздражения.

— Ты истеричишь. Иди приляг. Мы поговорим, когда ты успокоишься.

Ася медленно поднималась по ступеням, каждое движение давалось через силу. За спиной слышались шёпот — Аделии, смешанный с низким ворчанием Гордея. Слова не разобрать, но интонации ясны: он не извиняется. Он оправдывается.

В спальне пахло её духами — ландышем и ванилью. На тумбочке стояла рамка с их совместным фото: Гордей обнимает её на фоне заката, его губы прижаты к её виску. Ася схватила стеклянную поверхность, пальцы дрожали.

— Ложь. Всё было ложью…

Она рухнула на кровать, подушка впитала беззвучные рыдания. Ребёнок пихнулся внутри, будто спрашивая: «Почему мама плачет?»

— Прости, — прошептала она, обнимая живот. — Прости, что привела тебя в этот мир…

Снизу донеслись шаги. Ася замерла, узнавая тяжёлую поступь Гордея. Он остановился у двери, но не вошёл.

— Ася, — его голос прозвучал мягче, но всё ещё без искренности. — Ты преувеличиваешь. Аделия… она всегда была частью моей жизни. Ты должна понять.

Она не ответила. По щекам текли слёзы, пропитывая ткань подушки.

— Я пришлю горничную с чаем, — сказал он на прощание, и шаги затихли в коридоре.

За окном сгущались сумерки. Ася лежала, уставившись в потолок, пока тени не слились в одну чёрную бездну. Где-то в доме смеялась Аделия — звонко, нарочито громко. А потом затихла. Наступила тишина, хучее любых слов.

Она поняла: у неё нет сил бороться. Нет сил кричать, уйти, даже потребовать объяснений. Есть только ребёнок — и страх, что даже он теперь не принадлежит ей.

Ведь Гордей никогда ничем не делился. Даже с ней.

****

Очееь жду ваши комментарии ❤️

Глава 3

Ночь опустилась тяжёлым пологом, но сон не приходил. Ася лежала, уставившись в узор из теней на потолке, сотканный лунным светом сквозь жалюзи. Каждый шорох за дверью заставлял её замирать: шаги горничной, скрип паркета, приглушённый смех Аделии, доносящийся словно из другого измерения.

Гордей не вернулся в спальню.

Утром её разбудил запах кофе. Ася спустилась в столовую, машинально поправляя складки платья, которое вдруг стало ей велико. Гордей сидел за столом, погружённый в газету, как будто ничего не произошло. Рядом — Аделия, в его любимом шёлковом халате, с мокрыми от душа волосами.

— Доброе утро, мамочка, — бросила та, играя ложечкой в кофе. — Спишь как убитая?

Ася не ответила. Села напротив Гордея, руки сложила на коленях, чтобы не дрожали. Он не поднял глаз, перелистывая страницы с преувеличенным интересом.

— Ты позавтракаешь? — спросил он наконец, деловито, будто обсуждал график встреч.

Она покачала головой. В горле стоял ком.

— Ребёнку нужны силы, — Аделия протянула ей тарелку с фруктами. — Хочешь, я покормлю тебя сама?

Гордей хмыкнул, будто это была шутка. Ася встала, опрокинув стул.

— Я не голодна.

Она почти бежала в сад, где воздух пах дождём и свежескошенной травой. Но и здесь их голоса настигали её:

— Она сломается через неделю, — донёсся смешок Аделии через открытое окно. — Ты же знаешь, как они все… хрупкие.

— Не переигрывай, — ответил Гордей, но в его тоне не было запрета.

Ася прижала ладони к ушам. Хрупкие. Они. Я.

Внезапно её охватила тошнота. Она прислонилась к дубу, судорожно глотая воздух, пока волна спазмов не отступила. Ребёнок шевельнулся, будто пытался утешить.

— Ты права, — прошептала Ася, гладя живот. — Надо бежать.

Но куда? Деньги, документы, связи — всё контролировал Гордей. Даже друзья были его друзьями.

Вечером Аделия зашла в спальню без стука. В руках — бокал вина.

— Не хочешь присоединиться? — она помахала им перед лицом Аси. — Гордей разрешил. Говорит, ты слишком… напряжена.

— Выйди.

— Ой, да ладно! — Аделия плюхнулась на кровать, проливая вино на шёлковое покрывало. — Знаешь, он всегда любил, когда я бунтую. В пятнадцать лет я украла его первую сигарету. В восемнадцать — первую победу. А теперь… — Её пальцы скользнули по горлышку бокала. — Ты.

Ася вскочила, но Аделия схватила её за запястье.

— Он никогда не будет твоим полностью. Ты — инкубатор. Сувенир. А я… — Её губы искривились в подобии улыбки. — Я его болезнь. И лекарство.

— Отпусти!

Дверь распахнулась. Гордей стоял на пороге, лицо — маска холодного гнева.

— Аделия. Вон.

Та закатила глаза, но послушалась. На прощанье провела ногтем по ладони Аси, оставляя красную полосу.

— Сладких снов, сестрёнка.

Гордей приблизился, но Ася отпрянула к окну.

— Я переведу её в гостевой флигель, — сказал он, как будто предлагал компромисс. — Ты не должна волноваться.

— Не должна? — её голос сорвался на шёпот. — А если я… уйду?

Он замер. Потом медленно улыбнулся, как взрослый, слышащий бред ребёнка.

— Ты же умная девочка. Кто тебя примет? Беременную, без денег, с моей фамилией? — Он поймал её взгляд, и в его глазах вспыхнуло что-то тёмное. — Ты *моя*. И наш ребёнок — мой.

Когда он ушёл, Ася опустилась на пол, обхватив колени. В окно заглядывала луна, холодная и равнодушная.

Побег — не всегда бегство. Иногда это тихий бунт в темноте.

Она подползла к комоду, дрожащими пальцами открыла нижний ящик. Там лежала коробка с её старыми вещами: дневник студентки, билеты в кино, фото матери. На дне — ключ. От дачи, которую Гордей купил на их первую годовщину и забыл.

Ася прижала холодный металл к груди.

— Прости, — шепнула она ребёнку. — Но мы попробуем.

За дверью завыл ветер, предвещая грозу.

Глава 4

Ася притворилась спящей, когда Гордей наконец вошёл в спальню. Он двигался тихо, будто крадучись, но запах дорогого виски и духов Аделии выдавал его с головой. Она сжала веки, стараясь дышать ровно, пока он садился на край кровати.

— Знаешь, я… — он начал, голос приглушённый, с хрипотцей. — Я не хотел, чтобы ты увидела это.

Ложь. Ася почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Он говорил так, будто извинялся за разбитую вазу, а не за предательство.

— Аделия… она всегда умела доводить до края, — продолжил он, и в его тоне прокралась тень чего-то, что можно было принять за раскаяние. — Но это не оправдание.

Она открыла глаза. Гордей сидел, сгорбившись, пальцы сжимали край одеяла до белизны. Его лицо, обычно безупречно-холодное, сейчас казалось измождённым.

— Почему? — выдохнула Ася, не в силах молчать.

Он вздрогнул, словно забыл, что она здесь.

— Ты не поймёшь. Мы с ней… — он замялся, подбирая слова, которые звучали бы менее отвратительно. — Это как болезнь. Старая, глупая привычка.

— Привычка? — её голос дрогнул. — Ты называешь это привычкой?

Он резко встал, начал шагать по комнате, руки за спиной — жест, который он использовал на переговорах, когда пытался взять паузу.

— Я не святой, Ася. Но клянусь, после рождения ребёнка всё изменится. Я исправлюсь.

Она чуть не рассмеялась. Он говорил о будущем, как о сделке, где её боль — всего лишь пункт в договоре.

Дверь скрипнула. В проёме возникла Аделия, облокотившись на косяк в полупрозрачном ночном белье.

— Ой, братец, опять каешься? — её губы растянулись в змеиной улыбке. — Надо было видеть, как ты рыдал вчера, повторяя: «Она никогда не простит». Патетика.

Гордей замер, словнув на неё взгляд, полный немого предупреждения. Но Аделия лишь закатила глаза.

— Перестань валять дурака. Ты же обожаешь, когда я тебя провоцирую. Помнишь, как в первый раз? Ты тогда клялся, что это никогда не повторится… — она подошла, обвивая рукой его шею. — Но повторилось. И ещё повторится.

Ася наблюдала, как Гордей напрягся, но не оттолкнул её. Его пальцы сжали запястье Аделии, но не для того, чтобы убрать, а чтобы прижать ближе. В этом жесте была и ненависть, и зависимость.

— Вон, — прошипела Ася, но это прозвучало как слабый шёпот.

Аделия повернулась к ней, глаза блестели ядовитым восторгом.

— Ой, бедняжка, ты всё ещё надеешься, что он выберет тебя? — она засмеялась, коротко и резко. — Он выбрал тебя только потому, что ты — идеальная картинка для его репутации. А я… — её губы почти коснулись уха Гордея, — я его грязный секрет. Самый сладкий.

Гордей резко отстранился, лицо исказила гримаса отвращения — но Ася поняла: это отвращение к самому себе.

— Хватит, Аделия. Иди спать.

— Приказ? — та приподняла бровь. — Ладно. Но позже ты всё равно придёшь. Как всегда.

Она вышла, нарочито медленно покачивая бёдрами. Гордей стоял, уставившись в пол, будто пытаясь собрать рассыпавшуюся маску.

— Она врёт, — сказал он наконец. — Я… не пойду.

Ася отвернулась к стене. Она слышала, как он разделся, лёг рядом, как ни в чём не бывало. Его рука потянулась к её животу, но она сжалась в комок.

— Не трогай меня.

Он вздохнул, но не настаивал.

Ночью она проснулась от пустоты в постели. Дверь в коридор была приоткрыта. Ася пошла на звуки шёпота из кабинета.

— …ты разрушаешь всё, — голос Гордея, сдавленный, злой.

— Разрушаешь ты, — Аделия говорила шёпотом, но Ася слышала каждое слово. — Ты хочешь быть и грешником, и святым. Получается пародия.

— Я прекращу это. Навсегда.

— Попробуй. Но мы оба знаем, что через неделю ты снова будешь у моих ног, умоляя о прощении.

Молчание. Потом стон — гортанный, животный. Ася зажмурилась, но не смогла отойти.

— Ненавижу тебя, — прошипел Гордей.

— Зато ты любишь ненавидеть меня, — Аделия рассмеялась. — И это лучше, чем твоя пресная любовь к ней.

Ася вернулась в постель, натянув одеяло на голову, будто это могло защитить. Утром Гордей принёс ей завтрак — впервые за всё время. На подносе стояли её любимые круассаны и ромашковый чай.

— Я велел убрать Аделию из главного дома, — сказал он, избегая её взгляда. — Она останется во флигеле до конца беременности.

Ася не ответила. Она видела, как его пальцы нервно дёргались, как он поправлял галстук, который даже не был завязан. Совесть? Или страх потерять «идеальную картинку»?

Но когда он ушёл, она нашла на подносе записку, подсунутую под чашку:

«Он соврал. В три ночи он был у меня. Приходи посмотреть, как он ползает на коленях. — А.»

Ася разорвала бумагу, но слова врезались в память. Она подошла к окну. Во флигеле, сквозь тюль, виднелся силуэт Аделии — танцующий, насмешливый, словно тень Гордеева демона.

Глава 5

Ася

Ася ворвалась в кабинет Гордея, сжимая в руке смятый лист — распечатку переписки Аделии с кем-то из его подчинённых. На экране мелькали фотографии, слова, даты. Доказательства, которые она собирала неделями, пока притворялась покорной.

— Я подаю на развод, — голос дрожал, но она выпрямилась. — И я заберу ребёнка.

Гордей медленно поднял глаза от документов. Его лицо оставалось спокойным, лишь уголок рта дёрнулся — признак раздражения.

— Садись, Ася.

— Нет! — она швырнула листы на стол. — Я не буду молчать. Ты думал, я смирюсь, как твоя кукла?

Он откинулся в кресле, сложив пальцы домиком. Взгляд скользнул по распечаткам, будто оценивая ущерб.

— Ты права, — сказал он неожиданно. — Я… зашёл слишком далеко.

Ася замерла. Это был первый раз, когда он признавал вину.

— Но развод уничтожит не только меня, — продолжил он мягко, как врач, сообщающий о неизлечимой болезни. — Твоя мать живёт в квартире, которую я оплачиваю. Виталий… — он щёлкнул мышкой, на экране возникло заявление о поступлении брата в МГИМО. — Его рекомендации подписаны моими друзьями. Без них он даже на порог не ступит.

Ася схватилась за край стола.

— Ты… не посмеешь.

— Посмею, — он встал, обходя стол. — Если ты разрушишь нашу семью, я разрушу твою. Мама вернётся в ту хрущёвку, где плесень по углам. Виталий будет мыть сортиры, вместо того чтобы изучать дипломатию. И всё потому, что ты захотела… справедливости.

Он протянул руку, будто собирался погладить её по волосам, но Ася отпрянула.

— Ты монстр.

— Нет, — он покачал головой, в его глазах мелькнула искренняя печаль. — Я пытаюсь нас защитить. И ребёнка. Ты действительно хочешь растить его без отца?

За дверью раздался смех — высокий, ядовитый. Аделия, прислонившись к косяку, аплодировала.

— Браво, Гордей! Ты даже сам поверил в эту ложь. — Она вошла, помахивая телефоном. — Кстати, Виталик только что написал. Интересуется, не могу ли я помочь с подготовкой к экзамену…

Ася бросилась к ней, вырывая телефон. На экране светилось сообщение:
«Привет, Аделия! Гордей сказал, ты можешь объяснить мне про эссе. Не занята?»

— Ты… ты трогать его не смеешь! — прошипела Ася.

Аделия вырвала гаджет обратно.

— Ой, не волнуйся. Мы с ним дружим. — Она улыбнулась, демонстрируя переписку: Виталий благодарил за помощь, подписываясь «Твой Витёк». — Он такой милый… Напоминает Гордея в юности.

Гордей резко схватил Аделию за локоть:

— Прекрати.

— Чего? Я же помогаю, — она надула губы. — Хочешь, я научу его не только эссе писать?

Ася рухнула на стул. Всё сплелось — ложь, угрозы, паутина, где даже брат стал пешкой.

Гордей присел перед ней, взяв её холодные ладони в свои.

— Я исправлюсь. Даю слово. Аделия уедет. Мы начнём сначала.

Он говорил так убедительно, что на секунду она поверила. Но за его спиной Аделия рисовала в воздухе сердце, разрывая его пальцами со смешком.

— Хочешь спасти их? — Гордей вытер её слёзы большим пальцем. — Тогда останься. Ради мамы. Виталия. Ради… нашего сына.

Он поцеловал её в лоб, как отец — капризного ребёнка. Ася закрыла глаза, чувствуя, как цепь затягивается туже.

Иногда спасение выглядит как поражение. А иногда — как тихий крик в подушку, который никто не услышит.

Позже, когда Гордей ушёл на встречу, Ася нашла в кармане свёрнутую записку:
«Флигель. Полночь. Приди, если хочешь правды. — А.»

Она скомкала бумагу, но не выбросила.

Глава 6

Ася стояла у окна, вцепившись в подоконник так, что ногти впились в дерево. Закат лизал стёкла кровавым светом, окрашивая флигель, где жила Аделия, в оттенки старой раны. Записка жгла карман, как раскалённый уголёк. «Приди, если хочешь правды».

Она знала, что это ловушка. Но знала и другое: если не пойдёт, Аделия доберётся до Виталия. «Он такой милый… Напоминает Гордея в юности». Эти слова звенели в висках, смешиваясь с рвотными позывами.

— Сука, — прошипела Ася, впервые в жизни употребив это слово вслух.

Гордей застал её за ужином. Он вошёл, пахнущий холодом и чужими духами, и сел напротив, будто между ними не лежала пропасть из обмана.

— Ты ела? — спросил он, наливая вино в её бокал, хотя она не пила алкоголь с начала беременности.

— Нет.

Он вздохнул, отрезал кусок стейка, протянул ей на вилке.

— Тебе нужны силы.

— Отвали.

Гордей замер, вилка дрогнула. Потом медленно опустил её на тарелку.

— Я пытаюсь, Ася. Но ты не даёшь шанса.

Она засмеялась. Это звучало дико, истерично, и она не могла остановиться, пока слёзы не залили лицо.

— Шанса? Ты… ты спал с ней! В нашем доме! И теперь шантажируешь мою семью!

Он встал так резко, что стул грохнулся на пол.

— Я защищаю нас! — его кулак ударил по столу, тарелки подпрыгнули. — Ты думаешь, мир справедлив? Без меня вас всех сожрут!

Ася встала, подошла вплотную. Дрожала, но не от страха — от ярости.

— А ты уже сожрал.

Он схватил её за плечи, пальцы впились в кожу.

— Ты не понимаешь… — его голос сорвался, в глазах мелькнуло что-то дикое, почти отчаянное. — Я ненавижу себя за это. Но с ней… это как наркотик.

Она вырвалась, спина ударилась о стену.

— Не смей прикасаться ко мне.

Он застонал, уткнувшись лицом в ладони.

— Прости. Боже, прости…

Но Ася уже бежала в сад, где осенний ветер рвал последние листья с клёнов. До полуночи оставалось три часа.

***

Флигель тонул во тьме, лишь в одном окне мерцал тусклый свет. Ася шла, кусая губу до крови. Каждый шаг отдавался болью в висках: «Вернись. Это ловушка». Но образ Виталия — шестнадцатилетнего, доверчивого, с её глазами — гнал вперёд.

Дверь была приоткрыта. Внутри пахло сигаретами и дорогим парфюмом.

— Привет, сестрёнка, — Аделия полулежала на кровати в чёрном кружевном белье, в руке — бокал коньяка. — Я знала, что придёшь.

— Где Виталий? — Ася сглотнула ком.

— Ой, не пугайся. Он в безопасности. Пока. — Аделия поднялась, подошла вплотную. Её дыхание пахло алкоголем и мятой. — Хочешь знать, почему Гордей не бросит меня?

Она взяла руку Аси, прижала к своему животу.

— Здесь жил его ребёнок. Твой муж убил его, когда узнал, что я беременна.

Ася отпрянула, как от огня.

— Врёшь…

— Проверь, — Аделия бросила на стол медицинскую карту. Даты совпадали с их свадьбой. — Он испугался скандала. Заставил сделать аборт. А потом… — её губы дрогнули, но тут же искривились в улыбку. — Потом плакал у меня в ногах, клялся, что никогда не бросит.

Ася схватилась за стул. Мир плыл.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты поняла: ты не первая. Не последняя. — Аделия обняла её сзади, губы коснулись уха. — Уйди. Или он сломает тебя, как сломал меня.

Ася вырвалась, побежала к выходу, но дверь распахнулась. На пороге стоял Гордей, бледный, с глазами, полными безумия.

— Что ты здесь делаешь?! — он схватил Асю за руку, та потянулась к Аделии.

— Расскажи ей, как ты умолял меня остаться! — закричала та, смеясь и плача одновременно. — Как клялся, что она лишь суррогат для идеальной семьи!

Гордей взревел, швырнул Аделию на кровать. Та ударилась головой о стену, но смеялась, смеялась…

Ася выбежала в ночь. Бежала без цели, пока не рухнула у старого колодца в глубине сада. Рыдания рвали грудь, живот ныл от спазмов.

— Мама… Виталик… простите…

Она достала ключ от дачи. Потрогала живот.

— Мы уедем. Завтра.

Но из темноты выплыла тень. Гордей стоял, держа в руке окровавленный платок — видимо, от удара Аделии.

— Ты никуда не поедешь, — сказал он тихо. — Иначе я позвоню в соцслужбу. Скажу, что ты невменяемая, хочешь убить ребёнка. У тебя нет денег на адвокатов. Они заберут его сразу после родов.

Ася застыла. Даже слёзы остановились.

— Ты… не можешь…

— Могу. — Он присел рядом, бережно убрал прядь с её лица. — Но я не хочу. Будь умницей. И всё будет хорошо.

Он ушёл, оставив её сидеть на холодной земле. Где-то в доме завывала сирена — возможно, Аделии стало плохо. Или это был спектакль.

Ася достала телефон. Одно сообщение Виталию:
«Витя, если что-то случится — беги к тёте Люде в Питер. Люблю тебя».

Ответ пришёл мгновенно:
«Ты чего, Ась? Всё ок?»

Она выключила гаджет, спрятала в ботинок. Ключ от дачи прижала к груди.

Иногда надежда — это не огонь, а тлеющий уголёк. Главное — не дать ему угаснуть.

Утром она украдкой собрала сумку: документы, немного еды, деньги, скопленные из домашних расходов. План был рискованным: уехать на такси до дачи, пока Гордей на совещании.

Но когда она вышла к воротам, шофёр Гордея перегородил путь.

— Барин приказал никуда не выпускать. Простите, Ася Сергеевна.

Она отступила, чувствуя, как стены сжимаются. В этот момент зазвонил домофон. На экране — курьер с огромным букетом чёрных роз.

— Заказ для Аси Сергеевны. От Гордея Степановича.

Она машинально нажала «открыть». Курьер вошёл, протянул конверт. Внутри — фото Виталия, выходящего из школы. На обороте почерк Аделии:
«Следи за языком. Или он получит двойку… по жизни».

Ася упала на колени, рыдая в лепестки роз, которые пахли, как могила.

Грань между безумием и ясностью тоньше волоса. И Ася уже не знала, по какую сторону стоит.

Глава 7

Неудавшийся побег заставил Асю пересмотреть ситуацию под другим углом. Надо обдумать. Но сердцем она чувствовала, что ловушка захлопывается сильнее прежнего.

Комната была тихой, как склеп. Даже часы на камине, обычно мерно тикавшие, будто застыли, не смея нарушить хрупкую грань между ложью и правдой. Ася сидела в кресле, пальцы впивались в подлокотники, но боли она не чувствовала. Её сознание всё ещё там, в гостиной: голые тела, сплетённые в мерзком танце, стоны, которые теперь звучали в её кошмарах громче любых слов.

Гордей вошёл без стука. Его шаги были такими же уверенными, как всегда, будто ничего не случилось. Ни тени стыда, лишь лёгкая складка между бровями — признак раздражения, что его потревожили.

— Ты должна забыть, — начал он, не садясь. Голос низкий, ровный, будто диктовал условия контракта. — Это не повторится.

Ася подняла глаза. Его лицо казалось чужим, маской из мрамора, где даже искра вины была бы оскорблением.

— Она твоя сестра… — прошептала Ася, не узнавая свой голос.

— Сводная. — Он поправил манжету, золотая запонка блеснула, ослепляя. — И это не имеет значения.

Она засмеялась. Звук вышел хриплым, обрывистым, как предсмертный хрип.

— Не имеет? А если бы я…

— Ты не посмеешь, — он перебил её, сделав шаг вперёд. Тень от его фигуры накрыла Асю, словно саван. — Никто не поверит. Даже отец.

Он наклонился, ладонь легла на подлокотник, загоняя её в ловушку. Запах его одеколона, когда-то любимый, теперь вызывал тошноту.

— Представь: беременная истеричка, обвиняющая мужа в инцесте с сестрой. — Его губы искривились в подобии улыбки. — Тебя обсмеют. Выбросят из этого дома. И твой брат… — он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание, как яду, — Виталий останется без будущего. Мать — без лекарств.

Ася сжала глаза, пытаясь заглушить гул в ушах. В темноте всплывали лица: мама, стиравшая руки до крови на двух работах; Виталий, мечтавший спасти мир через дипломатию. Все они — заложники его денег.

— Ты монстр…

— Нет, — он выпрямился, поправляя галстук. — Я реалист. Ты выбрала эту жизнь. Теперь живи по правилам.

Он повернулся к двери, но остановился, бросив через плечо:

— Аделия уезжает. На время. Чтобы ты… успокоилась.

Когда дверь закрылась, Ася встала, подошла к окну. В саду Аделия, уже одетая в лисью шубу, садилась в лимузин. Она всегда выбирала наряды не по сезону. Перед тем как скрыться внутри, она обернулась, помахала рукой. Улыбка её была сладкой, как цианид.

«До скорого»,— прочитала Ася по губам.

Она опустилась на пол, спиной к холодному стеклу. Руки сами потянулись к животу, где ребёнок толкался, будто пытаясь сказать: «Я здесь».

— Прости… — она прижала лоб к коленям, сдерживая рыдания. — Я не могу…

Но выбор уже сделали за неё. Гордей оставил ей роль марионетки: улыбаться на приёмах, рожать наследника, хранить грязные секреты. А Аделия… Аделия всегда возвращалась. Как болезнь, въевшаяся в кровь.

Иногда молчание — не сдача, а затаённый крик перед прыжком. Но Ася пока не знала, есть ли у неё крылья.

В ту ночь она нашла в шкатулке старый кулон — подарок матери. Внутри была спрятана фотография: Ася в шестнадцать, смеющаяся на фоне моря. Та, которая ещё верила в любовь.

Она спрятала кулон под подушку. Маленький бунт в мире, где даже слёзы должны быть бесшумными.

Глава 8

Дверь в новую квартиру матери скрипнула чуть громче, чем в старой — словно металлические петли недовольно ворчали на непривычную тяжесть. Ася замерла на пороге, впитывая запах свежей краски и ламината, перебивающий слабый шлейф лаванды из открытого окна. Ольга Ивановна пыталась воссоздать здесь уют прошлого — на подоконнике стояла та же ваза с искусственными ромашками, а на стене висели старые часы с маятником. Но их тиканье теперь глухо отдавалось в стерильной белизне стен, будто время здесь билось в бетонную клетку.

«Как же ты ошибался, Гордей, — подумала Ася, разглядывая глянцевую кухонную мебель. — Думал, купив маме эту коробку, сотрешь наше прошлое». Она прижала ладонь к животу, где под кожей шевелилась новая жизнь, и сделала шаг внутрь. Под ногами хрустнул идеальный паркет — никаких скрипучих половиц, помнящих отцовские шаги.

— Дочка? — Голос матери прозвучал из глубины коридора, потерявшись в непривычной акустике. Ася закрыла глаза, представляя, как раньше Ольга Ивановна, услышав скрип двери, сразу появлялась из крохотной кухоньки, пахнущей корицей. Теперь же её силуэт медленно выплывал из-за угла, будто сама стеснялась этого просторного чуждого пространства. — Ты же не одна?

«Если бы ты знала, как я одна», — пронеслось в голове, но Ася улыбнулась, входя в гостиную. Здесь, среди бежевых диванов и хромированных светильников, даже воздух казался разреженным. Она поймала себя на мысли, что ищет глазами трещинку на обоях возле окна — ту самую, куда в детстве прятала записки для папы. Но стены были безупречны.

— Гордей на совещании. Я… просто соскучилась, — солгала она, опускаясь на холодный кожаный диван.

Мать обняла её, и Ася вжалась в её худые плечи, вдыхая запах детского крема и лекарств. Сердце Ольги Ивановны стучало неровно, как сломанный метроном.

— Садись, я испекла пирог с вишней. Твой любимый, — женщина жестом пригласила к столу, где вместо вышитой ромашками скатерти лежала гладкая клеёнка.

Ася разломила хрустящую корочку, наблюдая, как вишнёвый сок растекается по белоснежной тарелке. «Раньше он впитывался в ткань, оставляя розовые пятна», — подумала она, и вдруг чётко вспомнила: папины руки, перепачканные мукой, мамин смех, когда они все трое — она, Витя и родители — лепили вареники на той самой старой кухне. Теперь Гордей оплачивал услуги повара, запретив Ольге Ивановне «коптить потолки».

— Витя сегодня дежурит в школьном клубе дипломатии, — мать заговорила быстрее, наливая чай в фарфоровые чашки с позолотой — подарок Гордея. — Говорит, их команду пригласили на международные дебаты. Ты представляешь?

Ася кивнула, сжимая вилку. Гордей улыбался, когда упоминал лицей: «Хочешь, чтобы Виталий стал нищим? Без меня он даже в университет не поступит». Её пальцы дрогнули, и столовый прибор звякнул о блюдце.

— Ты бледная, — мать потянулась к её лбу. — Всё в порядке?

«Он прикоснулся к ней там, где ты сейчас трогаешь меня», — чуть не вырвалось наружу. Вместо этого Ася отстранилась:

— Просто устала. Шестой месяц…

— Помню, как носила тебя, — Ольга Ивановна улыбнулась, но глаза остались грустными. — Толкалась так, будто хотела сбежать.

Ася засмеялась, и звук вышел хриплым. Ребёнок ответил ударом под рёбра — маленький бунтарь, как она сама. Ей вдруг страстно захотелось оказаться в старой квартире — прижаться щекой к прохладному стеклу, за которым когда-то цвела сирень, а не торчали бетонные коробки элитного района. Но Гордей продал тот дом сразу после свадьбы: «Трущобы не для моей жены».

Внезапно скрипнула входная дверь.

— Сестрёнка! — Виталий ворвался в комнату, сбрасывая рюкзак Louis Vuitton — ещё одна «милость» от зятя. Его щёки горели от мороза, глаза сияли. — Ты не поверишь! Нам дали кейс по урегулированию конфликтов! Я уже…

Он замолчал, заметив её лицо.

— Что случилось?

— Ничего, — Ася потянулась к его руке, но он отпрянул.

— Не ври. Ты плакала.

Ольга Ивановна замерла с чайником в руках. Капля кипятка упала на стеклянную варочную панель, зашипев.

— Гордей… — начала Ася, но имя застряло в горле колючим комом.

— Он тебя обидел? — Виталий сжал кулаки. В шестнадцать он казался взрослым, но тень страха в глазах выдавала ребёнка. — Я сейчас позвоню ему, я…

— Нет! — Она вскочила, пряча дрожь в коленях. — Гордей… заботится. Он даже Аделию в Париж отправил, чтобы мне спокойнее было.

Имя сводной сестры повисло в воздухе, как яд. Ася вспомнила её смех, острый каблук, впившийся в паркет их особняка, когда та проходила мимо: «Инкубатор проснулся? Принеси-ка мне кофе». Теперь Аделия щеголяла по Елисейским Полям, а её собственные шаги глухо отдавались в пустом доме.

— Ася. — Мать коснулась её плеча. — Если что-то не так…

— Всё хорошо! — Она отшатнулась, и стакан с компотом опрокинулся. Рубиновая лужа поползла к краю стола, капая на идеальный пол. — Простите. Я… я устала.

Виталий молча вытер пол, а мать завернула ей в салфетку кусок пирога. «Для Гордея», — прошептала, но глаза спрашивали: «Для чего ты это терпишь?»

Обратная дорога в лимузине казалась туннелем. Ася прижала лоб к тонированному стеклу, наблюдая, как фонари превращаются в размытые пятна. В ушах звенел голос Аделии: «Ты думаешь, он выбрал тебя? Ты — инкубатор. Я — его болезнь и лекарство».

Дома её ждала тишина. В гостиной, где всё началось, пахло его сигарами. Ася опустилась на диван, в то самое место, где месяц назад нашла их: Аделия, обвившаяся вокруг Гордея, как змея. Её хохот, его рука на её бёдрах. «Ой, перестань, — сказала тогда сводная сестра, игриво отталкивая его. — Это всего лишь... игра?»

— Игра, — вслух повторила Ася, сжимая подушку, подавляя рык, рвущийся наружу. Ребёнок забился внутри, будто чувствуя её боль. — Прости, — прошептала она ему, сжимая кулон отца — единственное, что Гордей позволил оставить. — Я не могу…

Но выбор уже был сделан. В ящике её туалетного столика лежало заявление о разводе, разорванное после его слов: «Мать умрёт в съёмной квартире. Виталий будет мыть туалеты. Ты готова к этому?» Тогда она впервые поняла: их новая жизнь — это золотая клетка, где каждое перо выдернуто из крыльев тех, кого она любит.

Глава 9

Гордей замер на пороге спальни, наблюдая, как Ася спит, прижавшись к подушке в форме полумесяца — единственному, что он подарил ей после скандала с Аделью. Её волосы, раскинувшиеся по простыне, напоминали реку, в которой он когда-то мечтал утонуть.

Он потянулся к ней, но пальцы остановились в сантиметре от кожи. В кармане жужжал телефон — Адель звонила в третий раз за час. Её сообщение светилось на экране: «Ты знаешь, где меня найти. Без костюма»

— Чёрт, — прошептал он, отшвырнув телефон в кресло. Шёлковый галстук, затянутый слишком туго, вдруг стал удавкой.

Ася повернулась, и её рука упала на холодную простынь с его стороны кровати. Гордей застыл, как вор, пойманный на месте преступления. Он хотел разбудить её, сказать... что? Что сегодня, видя, как она смеётся с Виталием по видеосвязи, он впервые пожалел о всех сделках с дьяволом?

Вместо этого он вышел на балкон, где ветер трепал шторы, как призраки прошлого. Налил коньяк в хрустальную рюмку — подарок Адель, — но выпил залпом, словно это было лекарство от воспоминаний.

Его пальцы сами набрали номер Асиного терапевта. «Да, завтра в десять. Нет, она не знает».

За спиной послышался шорох. Ася стояла в дверях, закутавшись в его забытый пиджак.

— Ты не спишь, — сказала она не как вопрос, а как диагноз.

— Ты носишь мою одежду, — он указал на пиджак, где ещё сохранился запах Аделиных духов.

— Мне холодно. — Она прижала ладонь к животу. — Ей холодно.

Гордей шагнул к ней, но остановился, будто между ними протянули невидимую колючую проволоку.

— Я могу... — он запнулся, как мальчишка, — ...принести ещё одеял?

Ася рассмеялась, и звук был таким же хрупким, как их свадебный торт.

— Ты можешь остаться.

Он хотел. Боже, как он хотел. Но телефон в комнате замигал — Адель прислала фото. Её тень на стене отеля, изогнутая как вопросительный знак.

— Мне нужно... — он махнул рукой в сторону кабинета.

— Иди, — Ася повернулась, унося с собой тепло его пиджака. — Ты ведь всегда уходишь.

Гордей застыл на пороге, разрываясь между двумя дверьми. В кабинете ждал адреналин борьбы с Аделью — игры, где они рвали друг друга на части, чтобы почувствовать себя живыми. В спальне — тишина, пахнущая детским кремом и надеждой, которую он уже не заслуживал.

Он сделал шаг к кабинету. Потом ещё один. Но, дойдя до середины коридора, резко развернулся, сорвав с себя галстук.

Ася лежала, притворяясь спящей, когда он втиснулся за её спину, обняв так, будто хотел вдавить в себя.

— Я... — он прижал лоб к её шее, вдыхая запах шампуня вместо духов. — Не двигайся. Просто... не двигайся.

Ася почувствовала, как его рука дрожит на её животе. А телефон в кабинете звонил, звонил, звонил — пока Адель не разбила его об стену в парижском номере, поняв, что впервые за десять лет он выбрал не её.

Глава 10

Утро начиналось с тишины. Не той благородной, что царит в дорогих интерьерах, а тягучей, липкой, будто воздух пропитали желатином. Ася лежала на спине, ощущая, как под рёбрами толкается ребёнок — будто протестует против чего-то, чего ещё не знает.

Гордея не было. Его место оставалось пустым, простыня холодной. Но на тумбочке дымилась чашка кофе — он всё-таки зашёл перед уходом. «Какая забота», — подумала Ася, но не тронула напиток. В последнее время даже запах кофе вызывал тошноту.

Она подошла к окну. За стеклом расстилался идеальный пейзаж элитного посёлка: подстриженные газоны, беседки, похожие на миниатюрные дворцы, машины, чьи логотипы блестели, как ордена. Всё это должно было внушать спокойствие. Но Ася видела другое — как ветер гнёт молодые деревца, посаженные для красоты, как они сопротивляются, но всё равно клонятся к земле.

Телефон завибрировал.

«Дочка, ты как?» — сообщение от мамы.

Ася представила Ольгу Ивановну в той новой квартире, где даже часы тикают чужим голосом. Она набрала ответ: «Всё хорошо. Гордей забоится». И тут же удалила. Вместо этого написала: «Скучаю. Приеду сегодня?»

Ответ пришёл мгновенно: «Конечно. Витя тоже».

За этим «конечно» Ася услышала мамин голос — лёгкий, но с подтекстом. «Ты же знаешь, что тебе здесь всегда рады», — будто говорила она. «Даже если он против».

Ася тут же начала собирать, как могла на шестом месяце беременности. А во дворе ждала машина. Водитель — немолодой мужчина с потухшим взглядом — кивнул:

— Куда поедем, Ася Сергеевна?

— В город. К матери.

Он не удивился. Просто закрыл дверь и сел за руль.

Ася знала: Гордей в курсе всех её передвижений. Водитель отчитывался. Камеры в доме записывали. Даже телефон, подарок мужа, мог быть прослушан. Но сегодня ей было всё равно. Сегодня она хотела снова увидеть маму, окунуться в ее объятия. И радоваться, что они у нее есть.

Новая квартира матери пахла лекарствами и пирогами.

— Заходи, заходи! — Ольга Ивановна засуетилась, поправляя фартук. — Я как раз вареники делаю.

Ася замерла на пороге. На столе лежало тесто, миска с творогом. Всё как раньше. Только кухня больше, плита современнее, а мамины руки дрожат сильнее.

— Гордей разрешил? — не удержалась Ася.

Мать на секунду застыла, потом махнула рукой:

— А что ему сделается? Я же не копчу, как раньше.

Но Ася видела: плита была выключена. Мама просто разложила всё для вида.

Витя выскочил из комнаты со смартфоном в руке::

— Ась, ты видела новости? Наш лицей занял первое место!

Он сиял. Гордей оплатил его обучение, связи, перспективы. Но в глазах брата Ася читала вопрос: «Как долго это продлится?»

— Молодец, — она потрепала его по волосам. — Ты же знаешь, папа бы гордился.

Имя отца повисло в воздухе. Мама отвернулась, быстро замешивая тесто.

— Кстати, — Витя понизил голос, — Гордей звонил. Спрашивал, когда ты вернёшься.

Ася почувствовала, как ребёнок внутри неё дёрнулся.

— Что ты сказал?

— Что не знаю.

Он солгал. Впервые за всё время. Они расселись троем за стол и начали лепить вареники, как раньше в старой квартире. Где был папа, где счастье было осязаемо а сейчас были только тесто и творог и мысли, которые тревожили Асю сильнее.

***
Обратная дорога казалась короче. Ася смотрела в окно, где городские огни сменялись тёмными полями элитного посёлка. Она не заметила как наступили сумерки, заслушалась историями от Витали.

Телефон зазвонил. Гордей.

Она взяла трубку.

— Где ты? — его голос был ровным, но Ася знала — это голос перед бурей.

— Еду домой. — на том конце провода слышно было дыхание, Ася внутри съежилась. Ни разу она так не поступала.

— Очень поздно. — Он сделал ударение на последний слог, будто отрезал. — Мы поговорим дома.

Она положила телефон на колени. «Поговорим». Это означало допрос. «Почему без предупреждения? Почему не взяла охрану?»А потом — холодные объятия, его рука на животе, будто проверяя, всё ли на месте.

Но когда автомобиль остановился у дома, Гордей ждал её на крыльце. Без пиджака, с растрёпанными волосами.

— Ты… — он сделал шаг вперёд.

Ася ожидала гнева. Но вместо этого он обнял её, так крепко, что она едва дышала.

— Я волновался, — прошептал он.

Это было ново.

Она хотела ответить. Но в этот момент из дома донёсся звонок.

Гордей замер.

— Не отвечай, — сказала Ася.

Он посмотрел на неё, и в его глазах мелькнуло что-то, чего она не видела давно — страх.

Но телефон звонил.

И Адель смеялась на том конце провода.

****

Добавляйте книгу в библиотеку❤️

https://litnet.com/shrt/ldP9

Подписыайтесь на меня, чтобы не пропускать выход новинок❤️

https://litnet.com/shrt/ldr9

Глава 11

Звонок оборвался, оставив после себя гулкую тишину. Гордей замер, сжимая телефон так, что костяшки пальцев побелели. Его рука дрожала — мелкая, предательская дрожь, которую он тщетно пытался скрыть. Взгляд метнулся к Асе, будто ища в её глазах якорь, но она уже повернулась к нему спиной, медленно снимая перчатки. Каждое движение было нарочито плавным, будто она боялась, что резкий жест разорвёт хрупкую плёнку притворства.

— Ася.

Он произнёс её имя хрипло, словно горло сдавила невидимая удавка. Она остановилась, но не обернулась, застыв у зеркала в прихожей. В его отражении их глаза встретились — её холодные, как февральский лёд, его — горящие мукой.

— Я не буду с ней говорить, — он бросил телефон на консоль, и фарфоровая ваза звякнула от удара.

— Ты уже говорил, — Ася провела ладонью по животу, где под кожей ёкнуло. Ребёнок будто чувствовал её боль.

Гордей резко шагнул вперёд, схватил её за плечи. Его пальцы впились в ткань свитера, но тут же ослабли, будто он испугался, что оставит синяки.

— Это не значит, что я… — голос сорвался, превратившись в шёпот.

— Что ты что? — она резко вырвалась, отступив к стене. Грудь вздымалась часто-часто, как у загнанного зверька. — Любишь её? — Губы искривились в горькой улыбке. — Или просто не можешь вырвать клыки из своей жертвы?

Он дёрнулся, будто её слова хлестнули его по лицу. Рука непроизвольно потянулась к воротнику — привычный жест, когда он чувствовал себя в ловушке.

Внезапно внизу живота резко дёрнулось, будто кто-то ударил изнутри. Ася вскрикнула, схватившись за бок.

— Что случилось?! — Гордей бросился к ней, лицо исказилось первобытным страхом. Он подхватил её на руки, хотя она отчаянно била его по груди:

— Пусти! Всё нормально!

— Молчи! — он рывком распахнул дверь спальни ногой. — Врача! Сейчас же вызову…

— Нет! — она вцепилась в его рубашку, чувствуя, как дрожит его тело. — Просто толчок… обычный толчок…

Он опустил её на кровать, но не отпустил. Ладонь прижал к животу так сильно, будто пытался удержать их ребёнка внутри. Глаза бегали по её лицу, ища подтверждения, что она не лжёт.

— Клянусь, — Ася накрыла его руку своей. Его пальцы были ледяными.

Гордей резко выдохнул, уткнувшись лбом в её плечо. Дышал прерывисто, как будто только что пробежал марафон. Ася невольно провела рукой по его затылку — короткие жёсткие волосы кололись о ладонь.

— Ты… — он заговорил, не поднимая головы, — хочешь, чтобы я остался?

Голос звучал глухо, будто из-под земли. Ася закрыла глаза. В горле стоял ком — тот самый, что не давал плакать уже полгода.

— Ты злишься, когда я ухожу к маме, — прошептала она, — но сам каждую ночь…

Он резко поднялся, будто её слова обожгли. Зашёл за спину, чтобы она не видела его лица. Рука сжала спинку кресла до хруста — дорогая кожа прогнулась под пальцами.

— Это не одно и то же.

— Почему? — она села, обхватив колени. Ребёнок затих, будто прислушиваясь.

Гордей резко обернулся. В глазах бушевала буря — гнев, стыд, отчаяние.

— Потому что я… — он задохнулся, схватившись за грудь, будто там болело. — Потому что с тобой я должен быть… — он зажмурился, — ...хорошим. А с ней…

Телефон на полу вдруг замигал. Экран, разбитый, но живой, показывал имя: Адель.

Ася замерла. Гордей посмотрел на осколки, потом на неё. Его лицо вдруг исказилось — будто кто-то дергал за невидимые нити. Он резко наклонился, поднял трубку.

— Я занят.

Голос прозвучал хрипло, почти зверино. Он швырнул телефон в стену. Хрусталь от люстры зазвенел от удара.

Ася вскрикнула, прикрыв живот руками. Гордей стоял, тяжело дыша, смотря на осколки. Потом медленно опустился перед ней на колени. Руки дрожали, когда он обнял её за талию, прижав ухо к животу.

— Прости… — шёпотом просил он, целуя ткань её платья. — Прости нас…

Ася сглотнула слёзы. Его плечи вздрагивали. Она знала — он просит прощения у всех: у неё, у ребёнка, у призрака отца, чей кулон сейчас жал ей в грудь.

А в Париже Адель в ярости разбила зеркало в ванной отеля. Осколок вонзился в ладонь, но она не чувствовала боли — только дикую пустоту.

— Она ещё заплачет, — прошипела она, сжимая кровоточащую руку. Капли падали на мрамор, как рубиновые слёзы.

Глава 12.

Гордей стоял у панорамного окна, сжимая в руке осколок разбитого телефона. Острые края впивались в ладонь, но боль была приятной — напоминала, что он всё ещё способен что-то чувствовать. На экране умного дома мерцало уведомление: «Адель: 17 пропущенных вызовов». Уголок губ дрогнул в подобии улыбки. Пусть рыдает в пустом парижском номере. Её истерика — лучший фон для его нового плана.

Он повернулся, наблюдая, как Ася спит, свернувшись калачиком на диване. Её рука инстинктивно прикрывала живот — защитный жест, появившийся после того рокового дня. Гордей сжал кулак, покалывание от осколка сменилось жжением. Он вспомнил, как месяц назад, вернувшись с УЗИ, она сияла, держа снимок с надписью «Лия». А он... Он разрушил этот свет за десять минут. Теперь её глаза, когда она смотрела на него, напоминали застывшее озеро — блестящее, но бездонно холодное.

— Не надо притворяться спящей, — произнёс он тише, чем билось её сердце на мониторе умных часов. Ася вздрогнула, но не открыла глаз. — Я знаю, что ты слышишь каждый мой шаг с тех пор, как...

— Как ты предал нас на том самом диване? — Она села, поправляя подушку-полумесяц. В её голосе не было гнева — только усталое презрение. — Или ты хотел сказать «с тех пор, как купил мне этот золотой аквариум»?

Гордей резко подошёл к барной стойке, наливая виски. Лед звенел, как оковы.

— Я отправлю Виталия на стажировку в ООН, — выдохнул он, наблюдая, как её пальцы вцепились в край дивана. — Его проект по урегулированию конфликтов... Мне прислали рекомендательное письмо.

— Зачем? — Ася поднялась, силуэт беременной фигуры отразился в окне, наложившись на ночной город. — Чтобы я снова поверила, что ты можешь быть... человечным?

Он шагнул к ней, запах алкоголя смешался с ароматом её детского крема. Рука сама потянулась коснуться живота, но замерла в сантиметре — боялась ли она его прикосновений или он сам?

— Я хочу, чтобы наш... чтобы Лия родилась в семье, — голос сорвался, выдав слабость. Он ненавидел себя за это. — Адель больше не будет здесь. Отец заберет её в Швейцарию.

Ася засмеялась. Звук напомнил звон разбитого стекла.

— Ты выдворил её, как надоевшую любовницу? — Она ткнула пальцем в его грудь. — А что, если я всё ещё хочу развода? Если найду те доказательства, которые месяц собирала под твоими камерами?

Гордей поймал её запястье, прижал к стене. Их дыхание смешалось — гневное, прерывистое.

— Ты думаешь, я не знал? — прошипел он, чувствуя, как её пульс бешено стучит под пальцами. — Эти фотографии, переписки... Я позволил тебе копаться в моих секретах, потому что... — он резко отпрянул, провёл рукой по лицу, — ...потому что надеялся, что ты увидишь не только грязь.

Ася скользнула вдоль стены к шкафу с реликвиями. Вытащила коробку, где под слоем шёлковых шарфов лежал диктофон — подарок Виталия. Нажала кнопку.

«Инкубатор проснулся? — голос Адели, ядовито-сладкий. — Когда родишь, Гордей вернётся ко мне. Он всегда возвращается...»

Гордей выбил устройство из её рук. Диктофон разлетелся на части, как их доверие.

— Хватит! — рёв его голоса заставил вздрогнуть датчики умного дома. — Я вырвал эту болезнь с корнем! Отец лишит её наследства, если она...если я...скажу

— Она твоя сестра! — Ася вскрикнула, подбирая осколки. — Ты спал с сестрой, пока я носила твою дочь!

Гордей схватил её за плечи, притянул так близко, что увидел в её глазах собственное отражение — изломанное, чужое.

— Мы не родные! — выкрикнул он, тряся её. — Её мать... Инесса... Отец взял её, когда та была младше Виталия! Это не семья, это проклятие, которое...

Он оборвал, увидев, как Ася побледнела. Руки сами разжались, поддерживая её под локти. Она отстранилась, гладя живот шепчущими пальцами.

— Лия... — прошептала она, и впервые за месяц в голосе прозвучала нежность. — Она испугалась твоего крика.

Гордей опустился на колени, прижавшись щекой к её животу. Слёзы жгли глаза, но он запретил им падать.

— Прости, — прошептал он в тишину между ударами маленького сердца. — Я построю вам новый мир. Без теней.

На следующее утро Ася проснулась от запаха корицы. Она босиком прошла в столовую, где Гордей, в мятой рубашке, возился с противнем. На столе дымился пирог с вишней — кривой, подгоревший.

— Мама прислала рецепт, — он не встретил её взгляд, вытирая муку с часов за полмиллиона. — Говорит... Говорит, Лия оценит.

Ася разломила хрустящий край. Сок вытек, оставив рубиновое пятно на мраморной столешнице. Гордей вздрогнул — раньше он бы кричал за испорченный камень.

— Папа всегда говорил, — Ася вдруг улыбнулась, поднимая испачканный палец, — что пятна от вишни — это следы счастья.

Телефон Гордея завибрировал. На экране — «Инесса». Он резко выключил устройство, зачерпнул пальцем вишнёвую начинку.

— В субботу поедем к твоей матери. Виталий... — он проглотил ком, — Виталий покажет нам свой кейс для дебатов.

Когда они выходили к лимузину, Ася заметила: на месте разбитого диктофона лежала новая коробочка. Внутри — старый кулон отца, вправленный в золото. На записке бисерным почерком: «Крылья нельзя купить. Но можно перестать их подрезать».

В Париже Адель, разглядывая фото их обеда через взломанную камеру, разбила зеркало. Осколок в руке блеснул как нож.

— Счастливая семья? — прошипела она, рисуя кровью на стене: «Лия» — Посмотрим, как ты запоёшь, когда твоя клетка рухнет.

Глава 13

Ася

Солнечный луч скользнул по позолоте чайной пары, ослепив меня на мгновение. Я прикрыла глаза, чувствуя, как Лия переворачивается внутри, будто пытается спрятаться от этого слишком яркого мира. Гордей поставил передо мной тарелку с пирогом — края подгорели, начинка вытекла, словно рана. «Следы счастья», — прошептал во мне папин голос, но сейчас это напоминало скорее шрамы.

— Мама говорила, тебе нельзя нервничать, — Гордей разминал пальцы, испачканные в тесте. Он выглядел нелепо в фартуке с надписью «Шеф-повар», купленном кем-то из прислуги. Раньше он бы умер от стыда за такие картинки.

Я ткнула вилкой в вишню, наблюдая, как сок медленно растекается по фарфору. «Инкубатор», — звенело в ушах. Аделина усмешка, её рука на его плече в тот день, когда я вернулась с УЗИ… Я резко вдохнула, заставляя себя смотреть на Гордея. Он избегал моего взгляда, будто боялся, что я увидит в его глазах отражение того дивана.

— Спасибо, — выдавила я, зная, что это звучит фальшиво. Его плечи дёрнулись, словно он ждал упрёка, а не благодарности.

Телефон в его кармане завибрировал. Мы оба замерли, и в тишине жужжание показалось криком. «Инесса», — прочитала я на экране, когда он резко выдернул аппарат. Его пальцы сжали стекло так, что оно затрещало.

— Не отвечай, — сказала я тише, чем планировала. Не просьба, не приказ — просто констатация.

Он швырнул телефон в заполненную раковину. Всплеск воды окатил мрамор, но он не двинулся вытирать брызги. Раньше это вызвало бы скандал. Теперь он смотрел на меня, как ученик, ожидающий оценки.

— Поедем к маме? — спросила я внезапно, сама удивившись. Лия толкнулась вбок, будто одобряя. — Виталий хотел показать тебе свою модель ООН…

Гордей кивнул слишком быстро, сбивая чашку. Фарфор разбился о пол, и я невольно втянула голову в плечи — детский рефлекс, оставшийся от маминых вздрагиваний, когда в старом доме скрипели половицы. Папа всегда обнимал её тогда, шепча: «Это просто дом стучит, как наше сердце». Но вместо крика Гордей опустился на колени, собирая осколки голыми руками.

— Прости, — прошептал он, и капля крови с его пальца упала на белый кафель. Алый цветок. «Как вишнёвые пятна», — подумала я, чувствуя, что схожу с ума.

Дорога в город вилась серой лентой. Я прижимала кулон отца, спрятанный под блузкой. Гордей сидел рядом, листая документы о визите Виталия в Женеву. Его рука иногда касалась моего колена, но тут же отдергивалась, будто обжигалась.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он, когда лимузин остановился у знакомой пятиэтажки. В его голосе дрожала тревога — боялся ли он маминых упрёков или того, что я останусь здесь навсегда?

Дверь открылась прежде, чем я успела ответить.

— Сестрёнка! — Витя влетел в машину, пахнущий школьной типографской краской и яблоками. Его рюкзак шлёпнулся на колени Гордею, оставив след на дорогой ткани. — Ты должна посмотреть мою речь про санкции! Я там вставил про «дипломатию пельменей», как мы с тобой придумали…

Гордей замер, глядя на пятно. Я затаила дыхание, готовясь к взрыву. Но он лишь стряхнул крошки, доставая из портфеля смятые листы.

— «Пельмени как инструмент мягкой силы»? — он поднял бровь, и Витя засмеялся, доверчиво ткнув его в плечо.

— Ну ты же сам говорил, что переговоры должны быть… как тесто — мягкими, но плотными!

Я наблюдала, как Гордей медленно, будто сквозь боль, улыбается. Его рука непроизвольно потянулась поправить Витины вихры, но замерла в воздухе. «Он учится», — поняла я, и что-то ёкнуло в груди.

Мама встретила нас пирогом. Настоящим, с неровными краями и дырой посередине, где тесто провалилось.

— Садись, родная, — она потянула меня на старый стул, застеленный новой клеёнкой. Её пальцы дрожали, вытирая крошки со стола. — Гордей, вам чаю… элитного? У нас есть…

— Обычного, — перебил он, снимая пиджак. Его взгляд скользнул по стене, где вместо вышивки висел плакат Вити с графиками. — Спасибо, Ольга Ивановна.

Мы ели в тишине, нарушаемой только Витиным бормотанием о дебатах. Гордей ковырял вилкой корж, будто искал в нём ответы. Вдруг его телефон загудел — на экране мелькнуло: «Неизвестный номер. Париж».

— Я… — он встал, споткнувшись о скрипучую дверь балкона. — На секунду.

Мама схватила мою руку под столом. Её ладонь, шершавая от крема, сжала мои пальцы так сильно, что кости хрустнули.

— Он бьёт? — прошептала она, и в её глазах отразился не папа, а череда телепередач о несчастных замужних женщинах, которые она смотрела в новой квартире.

Я покачала головой, глядя, как Гордей за балконным стеклом рвёт на части сигарету. Дым окутывал его, но сквозь туман я разглядела, как он швыряет телефон вниз, на ржавые качели детской площадки.

— Он бьёт сам себя, — ответила я, и мама заплакала, прижимая мою руку к щеке.

— Прости, — выдохнула она, — это я... После новостей про ту бизнесмена, что избивал жену... — Голос её сорвался, и я вспомнила, как папа учил нас с Витей: «Страх — это ветер. Научись ставить ему парус».

Перед отъездом Витя сунул мне в карман свёрток. Дома, развернув, я нашла диктофон-ручку. «Адель звонила, — написал он на обрывке тетради. — Говорила, что у неё есть фото… Страшные. Будь осторожна».

Лия ударила ножкой под рёбра, когда я включила запись.

"…Ты правда думаешь, что он выбросил меня как мусор? — смех Адели, звенящий, как бьющееся стекло. — Он приходил ко мне вчера. Спрашивал, как сделать, чтобы инкубатор… прости, *ты*… не плакала по ночам…"

Я выключила устройство, чувствуя, как Гордей стоит за спиной. Его дыхание обожгло шею.

— Это ложь, — сказал он, но голос дрогнул.

— А что правда? — обернулась я, держа диктофон как нож. — То, что ты разоришь маму? Или то, что научился печь пироги?

Он схватил мои запястья, прижал к стене. Его глаза метались, ища опоры в моём взгляде.

— Правда в том, что я… — он задохнулся, будто слова резали горло, — ...я не знаю, как это исправить. Но я научусь. Дай мне время.

Глава 14

Июньское солнце плавилось в витражах гостиной, окрашивая мраморный пол в кровавые пятна. Ася стояла перед разбитым зеркалом из посылки, осколки складывая в причудливую мозаику. Лия билась в животе, будто пыталась вытолкнуть ненавистный образ — Гордей у Аделиной двери, его тень, слившаяся с силуэтом в дверном проёме.

— Ты разрушаешь наш дом, — его голос прозвучал за спиной. Не вопрос, не упрёк — приговор.

Она не обернулась, подбирая осколок с датой "15.06". Вчера. День, когда он принёс ей букет пионов и три часа читал вслух детектив, пока она дремала.

— Твоя игра надоела, — прошептала Ася, вставая с трудом. Живот тянул вниз, как гиря позора. — Угрожаешь маминой квартирой? Отбери. Виталию запретишь учиться? Сделай это.

Гордей резко схватил её за подбородок, заставив встретиться взглядом. Его пальцы дрожали, выдавая ярость.

— Ты думаешь, это шантаж? — он заговорил медленно, как на допросе. — Это защита. Без меня Инесса сожрёт тебя с потрохами. Адель...

— Не смей её так называть! — Ася вырвалась, споткнувшись о край ковра. Спина ударилась о консоль, и фарфоровая ваза рухнула с мелодичным звоном.

Он замер, бледнея. Впервые за месяц страх мелькнул в его глазах — не за себя, а за округлившийся живот.

— Врача, — бросился он к телефону, но Ася перехватила руку.

— Тысячу раз "нет", — её голос звенел, как разбитое стекло. — Мне нужен не врач. Мне нужен муж, а не тюремщик.

Гордей отступил, будто её слова были физическим ударом. Его рука потянулась к галстуку, но вместо привычного жеста сорвала его, швырнув в угол.

— Хочешь правду? — он заговорил сквозь зубы, приближаясь. — Вчера я был у неё, чтобы отобрать компромат. Фото, видео... Твои "улики" для развода. — В глазах вспыхнуло что-то дикое. — Она хотела обменять их на тебя. Говорила, что беременные легко падают с лестниц...

Ася схватилась за подоконник. Жаркий ветер с озера принёс запах скошенной травы — такой же стоял в день их свадьбы.

— И что? Пожертвовал собой ради моего спасения? — её смех разбился о хрустальные люстры. — Как благородно.

Он схватил её за запястья, прижав к стене. Дыхание пахло коньяком и отчаянием.

— Да! — выкрикнул он, и в этом признании было больше боли, чем гнева. — Я готов стать чудовищем в твоих глазах, лишь бы ты... — голос сорвался, превратившись в хрип. — Лишь бы она родилась в мире, где есть папа.

Телефон завибрировал в его кармане. На экране — Виталий. Гордей принял вызов, не отпуская Асю.

— Гордей, ты обещал помочь с эссе! — голос брата звенел подростковым максимализмом. — Я тут придумал метафору про холодную войну как семейный ужин...

— Позже, — резко оборвал Гордей, но Ася выхватила телефон.

— Витя, ты в школе? — заставила себя улыбнуться голосом.

— Ась? Что случилось? Ты плачешь? — мгновенная реакция брата заставила Гордея сжаться.

— Всё хорошо, — она смотрела ему в глаза, пока говорила. — Гордей... папа... учит меня печь твой любимый яблочный штрудель.

Пауза повисла тяжёлым занавесом. Гордей закрыл глаза, будто принимая удар.

— Правда? — Виталий засопел. — Скажи ему, штрудель должен хрустеть как осенние листья!

Когда связь прервалась, Ася уронила телефон:

— Видишь? Он верит в этого "папу". Как и я верила.

Гордей схватился за сердце, будто там лопнула струна. Он шагнул к ней, но в этот момент на экране умного дома вспыхнуло уведомление: "Инесса Кривова прибыла на КПП".

Ася замерла. За окном, у чёрного лимузина, стояла женщина в алом пальто. Аделина копия — высокомерный подбородок, волосы цвета воронова крыла.

— Она не войдёт сюда, — Гордей набрал код сигнализации. — Я запретил...

— Разреши, — перебила Ася, выпрямляясь. Лия толкнулась, будто подбадривая. — Пусть увидит, как рушатся её куклы.

Когда Инесса вошла, запах её духов — удушающий жасмин — заполнил комнату. Её взгляд скользнул по животу Аси, как скальпель.

— Какая трогательная сцена, — губы растянулись в подобии улыбки. — Гордей, милый, Адель просила передать...

Она бросила конверт на стол. Фото выскользнуло: новорождённый в инкубаторе, подпись "Лия? Смешно. Она никогда не выйдет из моей тени".

Ася схватилась за спинку кресла. Темпера поползла вниз по ногам, но она выпрямилась, чувствуя, как Гордей становится за её спиной, как живой щит.

— Передай своей дочери, — заговорила Ася неожиданно твёрдо, — что тени исчезают при свете. А я... — её рука легла на живот, — ...я научилась создавать солнце.

Инесса засмеялась, но Гордей преградил ей путь к выходу. Его голос прозвучал тихо, страшно:

— Тронь её — сожгу ваше проклятое гнездо. Даже папа не остановит.

Когда лимузин уехал, Ася рухнула на диван. Схваткообразная боль сжала живот, но она стиснула зубы. Гордей опустился перед ней на колени, его пальцы дрожали, набирая номер врача.

— Прости, — повторял он, как мантру, целуя её ладонь. — Я всё исправлю. Закрою их, уничтожу...

Ася поймала его взгляд. Впервые за месяц увидела в нём не властелина, а сломленного мальчика, который боится темноты.

— Начни с себя, — прошептала она, позволяя ему прижать ухо к животу. Его слёзы были горячими, как расплавленное золото.

А в кабинете, пока они ждали врача, рассылались приказы. Квартира мамы Аси переоформлялась на Виталия. В лицей поступало пожертвование с пометкой "Для будущего дипломата". А Адель в Париже получила письмо — фото Гордея, целующего беременный живот, с подписью: "Ваша тень умерла. Соболезную".

Когда доктор уехал, констатировав ложные схватки, Гордей принёс старую гитару. Звуки "Колыбельной медведицы" плыли над озером, пока Ася дремала, держа его за руку. Он пел. Судорожно, фальшиво. Искренне.

А утром Виталий примчался с огромным штруделем. Его крошки на дорогом паркете напоминали звёзды. И когда Гордей неумело подхватил мелодию брата, Ася позволила себе улыбнуться. Битва только начиналась, но в этой войне появилось первое перемирие — хрупкое, как жизнь под её сердцем.