– Общий анализ крови. Мазок на микрофлору. Цитология. УЗИ органов малого таза. Компьютерная томография.
Борис Анатольевич ставит плюсы напротив каждого сделанного мне исследования, а я молча киваю – вся в полном доверии.
А все потому, что мы с Борисом Анатольевичем уже больше двадцати лет знакомы.
Именно он вел мою беременность двойней.
Именно он принимал роды.
И когда родились Матвей и Борис, именно он сообщил, что еще раз забеременеть у меня вряд ли получится...
Мы с мужем были очень расстроены.
Сыновья – это прекрасно... но мы и о дочери мечтали!
Вообще, еще во время беременности, когда я пришла на второй скрининг, другой врач сказала мне, что дети – разнополые.
Мы тогда с Антоном решили, что сына назовем Матвеем, а дочку – Василисой.
Коляску купили нейтрального цвета, бирюзовую.
Боди, конверты, комбинезоны, игрушки – и голубые, и розовые.
Но на третьем триместре я пришла на УЗИ к Борису Анатольевичу – во время второго скрининга он был в командировке, – и он вдруг сообщил:
– У вас два парня.
– Как так?! – удивилась я. – Ваша коллега говорила, что там мальчик и девочка...
– Ошиблась она, значит. Вот, смотрите, – он показал пальцем на экран и все мне обрисовал: – Первый мальчик... крепенький, здоровый... и второй, немного поменьше, но с ним тоже все в полном порядке...
– Ничего себе, – прошептала я, шокированная.
Вот так и родился у нас вместо Василисы Борис, которого мы назвали в честь обнаружившего его доктора.
Ну а дочка у нас так и не появилась.
Был вариант ЭКО – но муж отказался. Сказал, хочу либо естественным путем – либо никак!
Ну... никак – значит никак.
В конце концов, нам и так хорошо было.
Матвей и Борис выросли замечательными, дружными мальчишками, очень умными, способными, поступили на международное право в прошлом году, ну а в следующем им уже по двадцать!
И все бы хорошо, но... у меня случился сальпингит. Воспаление маточных труб. Да такое сильное, что оперировать надо.
И я, конечно, снова обратилась к Борису Анатольевичу.
Двадцать-то лет назад он в основном беременности вел да роды принимал, а потом перешел в платную клинику и стал работать по основной специализации – как хирург-гинеколог.
– Вы не переживайте так, – говорит он мне сейчас, пока я, бледная, как полотно, лежу на кровати в палате. – Ранним утром вас прооперируем, все будет в порядке. Восстановление меньше недели займет.
– Спасибо, Борис Анатольевич, – я киваю.
– Ну все... все... до завтра тогда, – говорит он и идет к другой кровати.
В палате два места.
Вторая пациентка – молодая глубоко беременная девушка.
Когда Борис Анатольевич оставляет нас, он вдруг оборачивается ко мне и улыбается:
– Вы попали в самые лучшие, самые заботливые и умелые руки!
– О, я знаю, – улыбаюсь в ответ. – Мы с Борисом Анатольевичем уже двадцать лет знакомы, он у меня роды принимал...
– Да, и у меня будет! – девушка прямо расплывается в улыбке.
– Правда?! – я удивляюсь. – Я была уверена, что он вот уже десять лет только оперирует...
– Все верно, – девушка кивает. – Но у моего будущего мужа бывшая жена с ним давным-давно рожала двойню, он вел беременность... Меня заверили, что Борис Анатольевич – самый лучший! И мы подумали: что, если дать ему денег?! Согласится ли он вести мою беременность и принимать роды несмотря на то, что сейчас в основном оперирует?! Мы предложили – и Борис Анатольевич согласился! Так что у меня, можно сказать, уникальные условия...
– Здорово, – я улыбаюсь.
– Не подумайте, что я избалованная, – продолжает моя новая знакомая. – На раннем сроке у меня были отслойка плаценты, анемия, угроза выкидыша... А малыш наш – очень желанный, – девушка кладет на свой огромный живот обе ладони и ласково поглаживает. – Особенно для моего будущего мужа. Потому что бывшая жена не смогла подарить ему дочку...
Мне, конечно, сразу становится немного не по себе.
Потому что я тоже рожала у Бориса Анатольевича.
Тоже двойню.
И тоже не смогла подарить мужу дочку.
Но, с другой стороны, мало ли двоен принял Борис Анатольевич за свою профессиональную карьеру?!
И мало ли женщин страдает от того, что мечтали о девочке, а родились только мальчики?!
Уверена, у Бориса Анатольевича немало таких драматичных историй.
Девушка ведь сказала, что у ее будущего мужа – бывшая жена... а я – вовсе не бывшая. Я – самая что ни на есть настоящая. И у нас с Антоном все хорошо. Мы вот уже больше двадцати лет вместе – в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии...
Был, правда, один эпизод в нашей жизни, еще до свадьбы, когда у Антона заныло в одном месте, и он изменил мне, но... он так клялся-божился, что это было один-единственный раз, что он раскаивается, что он будет предан мне до скончания веков, что я простила...
О, а вот и он!
Я беру с тумбы телефон и отвечаю на звонок:
– Да, любимый!
– Здравствуй, любимая! – слышу с того конца провода взволнованный голос. – Как твои дела, как самочувствие?!
– Нормально, – говорю я. – Но операция только завтра утром. Пока капельницу поставили. Физраствор, витамины, обезбол...
– Тебе больно?!
– Нет, – я улыбаюсь, чувствуя его волнение, и мне становится лучше. Надумала себе какие-то глупости, навертела, накрутила в голове... А Антон звонит вот, переживает.
– Ладно... ладно... Слушай, я знаю, обещал навестить тебя, но не смогу сегодня: важная бизнес-встреча. Перенести – вообще никак! Я пытался! Разве что совсем поздно вечером приеду... Но тогда, сама знаешь, могут не пустить...
– Ничего страшного, – говорю я, стараясь не показывать, что расстроена. – Приезжай завтра, после операции.
– Обязательно! Завтра – хоть пожар, хоть потоп, хоть конец света! – я буду!
– Ну хорошо! – я невольно смеюсь. Что поделать: бизнес...
Мы прощаемся – и моя соседка снова подает голос:
– Сочувствую вам.
– А?! – переспрашиваю, не понимая.
– Вам ведь муж звонил?!
– Ну да.
– Не сможет приехать?!
– Да, работа.
– Вот я и говорю: сочувствую. Мой такой же. Вечно какие-то встречи, переговоры, созвоны, переписки... Но сегодня все-таки нашел немного времени, чтобы меня навестить. Скоро будет... Вы ведь не против?!
– Я?! Нет, что вы, – мотаю головой.
– Я – Лариса, кстати, – представляется она.
– А я – Надежда.
– Красивое имя. Приятно познакомиться.
– И мне.
– Пожала бы вам руку, но мне нельзя вставать...
– Мне тоже, – я чуть приподнимаю локоть, показывая, что к вене подключена капельница. Мне ее медсестра полчаса назад поставила – и лежать с ней еще полчаса.
– Значит, будем общаться так.
– Ну да, почему бы и нет.
Вообще, я и вправду не против пообщаться, но, с другой стороны, чувствую себя очень уставшей... в основном из-за собственной тревоги.
Стресс сильно выматывает. А не нервничать просто не могу: у меня это первая операция со времен кесарева сечения...
Конечно, всего лишь лапароскопия, а не полостная.
Да и клиника платная, и доктор самый лучший... но все равно волнительно. Не усну сегодня, наверное...
Ну, с последним я ошибаюсь.
Может, это препараты в капельнице так действуют, но буквально через десять минут меня начинает вырубать.
Я сообщаю об этом Ларисе, прошу перенести наше знакомство и разговор на завтра, а потом поворачиваюсь на бок и задремываю.
Не знаю, сколько проходит времени, но в себя я прихожу от ощущения, что меня кто-то зовет...
Вздрагиваю, открываю глаза... и слышу голос Антона.
Сначала думаю, что мне кажется.
Но нет, мой муж здесь, в палате.
Вот только спросонья, обрадовавшись, что он все-таки пришел, отложив ради меня все свои рабочие дела, я не сразу соображаю, что он стоит не у моей постели, а у постели моей соседки, держит ее за руку и говорит ласково:
– Да, любимая, конечно, любимая...
Наверное, больше минуты, онемевшая от шока, я лежу в своей постели и наблюдаю за тем, как мой муж воркует с моей соседкой по палате.
Я повернута к ним, но при этом нижняя половина лица у меня закрыта одеялом, индивидуальный ночник выключен, да и вообще в палате довольно сумрачно.
Антон, войдя, меня явно не заметил.
Да это ему было и не нужно: зачем нужна жена с воспалением труб, когда есть беременная дочкой любовница?!
Да уж...
И срок у нее большой, она буквально вот-вот родит!
А значит, они знакомы как минимум год!
И это не просто интрижка, не просто случайная связь!
Он пришел навестить ее в больнице, а мне сказал, что занят!
Он заплатил Борису Анатольевичу, чтобы он вел ее беременность и принимал роды!
И она называет его будущим мужем, а меня – бывшей женой!
Что же это, получается, Антон врет ей?! Говорит, что уже разведен?!
При том, что мы даже не в процессе развода! У нас даже речи об этом не было! Мы каждый месяц по несколько раз любовью занимаемся! А в мае отметили двадцать вторую годовщину со дня свадьбы!
А теперь...
Я чувствую, как в груди нарастает тяжесть, дыхание сбивается, и слезы, немые, но сильные, катятся солеными теплыми струями по лицу...
Я невольно всхлипываю, и Антон оборачивается, впиваясь напряженным взглядом в мое лицо.
Я вижу, как выражение его лица меняется от растерянности и непонимания до узнавания и ужаса.
– Надя?! – спрашивает он громко и строго, как будто это я в чем-то виновата, а не он.
Я убираю одеяло от лица и вытираю слезы:
– Да, это я.
– Но... как?! Ты же должна была быть в третьей палате, а это пятая!
– Меня перевели, потому что там сломалось окно. Но мне кажется, это сейчас не самый главный вопрос на повестке дня... ну, или вечера.
Лариса, которая до этого смотрела на нас с непониманием, подает голос, спрашивая у моего мужа:
– Любимый, вы знакомы?!
– Да, мы... мы... – Антон заминается, и я отвечаю вместо него:
– Я – его жена.
– Что?! – ужасается уже Лариса, а мой муж, закатив глаза, вдруг начинает меня отчитывать:
– Ну зачем ты так, Надя?! Неужели не видишь, что она беременна?! И, если лежит на сохранении, значит, беременность не самая простая?! Она вынашивает мою дочку! Дочку, которую ты так и не смогла родить! Зачем создавать ей сейчас лишний стресс?! Могла бы и придержать язык за зубами!
– Что, прости?! – откровенно офигеваю я. – Ты серьезно?! То есть, ты меня не пожалел, завел любовницу, предпочел ее мне, врал, а я ее должна пожалеть?! Ты ничего не попутал?!
– Так! – перебивает нас обоих Лариса. – Что здесь происходит?! Вы что, правда его жена?!
– Да, правда.
– Ты женат?! – она смотрит на моего мужа, и я тоже смотрю, уж больно интересно, что он ей скажет, ведь если она не знала, что ее благоверный и отец ее будущего ребенка женат, то и она в каком-то смысле жертва...
– Ларочка, это очень сложный вопрос...
– Нет, это очень простой, блин, вопрос! – спорит с ним беременная девушка, а потом вдруг вскрикивает и хватается за живот: – Ой!
– Что такое?! – сразу начинает беспокоиться Антон.
– Не знаю... – а потом опускает взгляд в пол.
Я смотрю туда же и вижу, как под ее ногами растекается лужа...
– Воды отошли, – сообщаю мрачно.
– Чт... что значит – воды отошли?! – любовница мужа смотрит на меня, как будто я – ее врач... а я, кстати, и вправду врач, только не человеческий. Ветеринар. Но в данной ситуации я вряд ли буду полезна.
– Надо звать Бориса Анатольевича, – говорю я все так же мрачно. – Так быть не должно. При нормальной беременности это происходит во время родовой деятельности, когда уже есть приличное раскрытие...
– Ты это специально?! – взрывается Антон. – Говоришь ей, что у нее какая-то ненормальная беременность?!
О боже.
Я ничего такого не имела ввиду.
Но, с другой стороны, с чего бы мне оправдываться?!
Вообще-то, это мне изменили!
Меня предали!
А я еще и слова подбирать должна, чтобы ненароком не обидеть его любовницу?!
Просто прекрасно!
– Делайте, что угодно, зовите, не зовите, мне плевать, в общем, – я качаю головой и просто отворачиваюсь лицом к стене.
Мне по-прежнему больно, обидно, страшно, слезы не прекращаются, обливая подушку и простыню подо мной.
Я чувствую себя ужасно.
Но при этом, прекрасно зная, что не виновата, что именно я – жертва, все равно начинаю корить себя за ошибки прошлого...
Что, если та измена больше двадцати лет назад не была единственной?!
Что, если тогда я не рассмотрела его паршивую предательскую натуру, будучи юной, влюбленной и окрыленной мечтами о нашем будущем?!
Что, если не надо было прощать, не надо было давать ему второй шанс?!
Я-то всегда думала, что поступила правильно.
Как мудрая, уверенная в себе женщина.
Мол, ну, с кем не бывает?!
Молодые были, глупые.
Да и не женатые еще тогда, не связанные обязательствами брака и детьми.
Но что, если уже тогда все было ясно, а я, дурная, не поняла?! Доверилась по глупости своей... или по любви.
Да только была ли любовь с его стороны – или только иллюзия?!
Лариса тем временем, как я слышу, постанывая и пытаясь не поскользнуться, добирается до кровати, чтобы присесть.
Мне ее немного жаль, но я ни на секунду не забываю, что она мне – не друг.
Она – любовница моего мужа.
– Что делать?! Что мне делать?! – паникует Антон, и я невольно вспоминаю, как давным-давно, двадцать лет назад, когда у меня начались роды, он точно так же бегал по квартире и истерил...
Ой, зря говорят, что женщины – слабый пол.
По-моему, это больше к мужчинам относится.
Мы-то и детей вынашиваем, и рожаем, жертвуя своим здоровьем, своим сном, своим временем, своими амбициями и мечтами, и быт ведем, и в работе преуспеваем... в общем, героини.
А для мужиков порой один только вид рожающей женщины – уже трагедия и нервный срыв.
Лариса наконец догадывается нажать на тревожную кнопку, которая есть у каждой пациентки, и секунд через тридцать в палате появляется медсестра:
– Что случилось?!
Оценив ситуацию, она посылает за Борисом Анатольевичем санитарку, а сама спешит к девушке:
– Нам надо в смотровую... обопритесь об меня... вот так... и не переживайте, все обязательно будет хорошо...
Ну, не знаю, хорошо или не очень: воды-то зеленоватые были... это опасно.
Антон торопится за ними, но его тормозят:
– Вам лучше подождать в коридоре.
– Но это моя... моя...
Я мысленно фыркаю: моя – кто?!
– Вам туда нельзя, – отрезает медсестра, и они с Ларисой выходят.
Мы с Антоном остаемся в палате вдвоем.
На несколько секунд между нами повисает тишина, а потом муж со злостью в голосе говорит:
– Ты во всем виновата.
– Что, прости?! – опешив, переспрашиваю я.
Он серьезно обвиняет меня в том, что у его любовницы отошли воды?!
– Ну конечно! – он словно мысли мои читает. – А кто еще?! Видела же, что она беременна?! На девятом месяце! Ясно же было, что у нее и так проблемы были?! Зачем усугублять?!
– Офигеть! – только и могу выговорить я.
Можно, конечно, сказать, что он не прав, что проблемы уже были – ключевое слово «уже»! – и наш конфликт никак не повлиял на то, что и так произошло бы, но...
Меня откровенно шокирует сам факт его обвинений.
При том, что я его жена.
При том, что я только что узнала про его измену.
И при том, что я, вообще-то, тоже в этой клинике не на курорте, а с серьезным и опасным заболеванием, и завтра утром у меня операция...
Немного поразмыслив, Антон, видимо, тоже решает, что все это «офигеть», перебор, что он перегнул палку, и его голос становится спокойнее:
– Прости, я просто... очень переживаю!
– Я вижу, – цежу сквозь зубы.
– Не только за нее, но и за тебя!
– Ну да. Именно поэтому мне ты сказал, что у тебя бизнес-встреча, а к ней прибежал, как миленький.
– Потому что она беременна, она в уязвимом положении...
– А я с воспаленными маточными трубами, конечно, не в уязвимом, – киваю, соглашаясь со всем, потому что спорить и доказывать что-то бесполезно.
И так все ясно: меня променяли.
Променяли на шанс стать отцом дочери.
И это так до горечи грустно и больно, что даже сказать нечего.
– Я не собирался с тобой разводиться, – говорит Антон.
– Неужели?! – фыркаю я. – То есть, ты правда врал не только мне, но и ей?!
– У нас с ней была разовая связь, – признается муж, да только я не верю. – Она залетела, и я отправил ее на аборт, но она отказалась. Я долго игнорировал ее сообщения и звонки. Но во время второго скрининга она узнала, что у нас будет девочка, и снова написала мне. И тогда внутри меня вдруг что-то... не знаю... щелкнуло! И я подумал: а ведь это мой шанс! Шанс стать папой девочки! Единственный! Что, если сам бог дал его мне?!
– Ну, или дьявол, подложив эту девчонку под тебя, – фыркаю я невольно.
– Неважно! – он перебивает меня. – Важно, что теперь у меня будет дочь! Дочь, которую я буду любить, холить и лелеять! Дочь, которой я буду плести косы, покупать платья, оберегать от парней! Дочь, у которой будет два взрослых брата! Матвей и Борис защитят ее от всего мира! И я тоже! Неужели ты не понимаешь?! Неужели ты настолько бесчувственная, что...
– Я понимаю, – перебиваю я его. – Рада, что твоя мечта сбудется. Счастья вам с Ларисой и вашей малышкой.
– Что?! Нет, ты не поняла! Я же сказал: я не собирался с тобой разводиться! И все еще не собираюсь! Зачем?! У нас с тобой крепкая семья, дети, мы давно притерлись друг к другу... И я вовсе не люблю ее! Я сказал Ларе, что развелся и что мы поженимся, только для того, чтобы она успешно доходила беременность и успешно родила. Стресс – самый большой враг беременности. Как только дочка родится – я сообщу Ларе, что не собираюсь менять свой привычный ритм жизни. Будем родителями-партнерами, которые четко разделяют обязанности и поровну проводят время с дочерью...
– Какой у тебя идеальный план, – говорю я. – Но одного факта он все-таки не учитывает.
– Какого?!
– Того, что я все это терпеть не буду и подам на развод.
– О боже, – я закатываю глаза в ответ на угрозы Нади подать на развод.
Потому-то я и берег жену и любовницу друг от друга.
Потому что Лара – беременная, беременность непростая, было несколько угроз выкидыша, ей никак нельзя нервничать...
Да и у Нади проблемки по этой же части.
Вот зачем им это все?!
И мне зачем?!
Они не должны были оказаться в одной палате!
Я лично договаривался со старшей медсестрой!
Но что-то пошло не по плану... окно у них, видите ли, сломалось!
Почему в лучшей клинике города в самый неподходящий момент ломаются окна?!
Теперь Лара начала рожать – ну или что там с ней произошло?! – а Надя грозится подать на развод...
Зачем?! Чего ради?! Гордость свою потешить, что ли?!
– Тебе не надо ничего терпеть, – говорю я ей. – В нашей жизни практически ничего не изменится с появлением малышки. Ты ведь не хочешь просто похоронить все, что между нами было, все эти годы вместе, из-за своей дурацкой обиды?! Будь взрослой женщиной, Надь! Подумай сама, ну какой развод?! Тебе сорок пять, кому ты нужна будешь?! Я-то устроюсь, для мужчины сорок семь – практически начало новой жизни! А ты будешь остаток дней куковать в одиночестве...
– Уж лучше куковать в одиночестве, чем с тобой! – огрызается жена. – И дело ведь не в ребенке. Ты ведь не познакомился с Ларисой ради того, чтобы она тебе ребенка родила, верно?! Ты просто приятно провел с ней время! Изменил мне!
– Всего один раз! – возмущаюсь я, и это, в общем-то, правда.
А о том, что в моей жизни были и другие женщины, ей знать не обязательно: это дела давно минувших дней.
Я был тогда молодым, горячим и глупым.
Последние десять лет я честно хранил верность жене. И только раз ошибся... Надя и не узнала бы об этом никогда, если бы Лара не забеременела!
– Не один, – едко замечает Надя, припоминая мне еще один эпизод из прошлого.
– Ну ты вспомнила! Больше двадцати лет назад это было! Мы еще и не поженились тогда! Почему ты злопамятная такая?!
– Потому что считаю, что люди, которые любят друг друга, так не поступают. Потому что это – предательство! Я простила тебя тогда, влюбленная дура, а не надо было. Второй раз точно не прощу!
– Вот дурная, – я качаю головой, а про себя думаю: ничего, отойдет.
Женщины – создания отходчивые.
И Лара тоже отойдет. Я ведь не брошу нашего ребенка, буду участвовать в воспитании с первых дней...
– Пожалуйста, уйди, – просит тем временем Надя.
Я замечаю, что она уж больно побледнела, стала белая, как полотно.
– Что, до того тошно меня видеть?! – фыркаю я, но она не успевает ответить, потому что начинает терять сознание. Я вижу это по тому, как закатываются ее глаза, как голова запрокидывается назад, а тело становится мягким и расползается по стене, возле которой стоит кровать...
Я жму на тревожную кнопку и ору:
– Врача! Врача!
– Абсцесс, – сообщает Борис Анатольевич пятнадцать минут спустя. – Воспаление прогрессирует.
Я смотрю на свою жену с жалостью, а потом спрашиваю:
– А как там Лара?!
Борис Анатольевич аж бровь вздергивает:
– А она здесь при чем?!
Ну да, хмыкаю я про себя, он ведь не в курсе, что она – моя любовница. Лара от своего имени заключала все контракты. Я участвовал только финансово. Но теперь, если тайна раскрыта, какой смысл молчать?!
– Она беременна моим ребенком, – сообщаю я.
– Вот оно что, – Борис Анатольевич всеми силами старается не показывать свое пренебрежение, но я все равно читаю в его лице неприязнь. – Ну... Ларисе Ивановне придется делать экстренное кесарево, но этим, увы, займусь не я.
– Что значит – не вы?! – возмущаюсь я.
– То и значит. Ситуация не критическая, все будет в порядке. А вот здесь, – он показывает на мою жену. – Критическая. И тоже нужна операция.
– Не переживайте, – продолжает Борис Анатольевич. – Во-первых, сальпингоофорэктомия пройдет довольно быстро, и ваша жена легко восстановится. Реабилитация займет не больше двух недель.
– Сальпинго-что?!
– Удаление яичника и воспаленной маточной трубы. У вашей жены уже есть дети, репродуктивная функция выполнена, мы можем без проблем удалить все, что может привести к рецидиву.
– Ясно, – говорю раздраженно. – Но я и не сомневаюсь, что все пройдет хорошо. А что будет с Ларой?! Мы вам заплатили за ведение беременности и родов! А вы ее другим врачам отдаете?!
– Я в ситуации, когда вынужден выбирать между пациентами.
– И почему вы выбираете старую, отжившую свои лучшие годы женщину, а не молодую, цветущую, беременную девушку и ее ребенка?!
– Потому что кесарево сечение в этом городе умеет делать каждый хирург-гинеколог, в том числе и мои коллеги в этой клинике. У них огромный опыт. А вот лапароскопическая сальпингоофорэктомия – операция, которая требует определенной сноровки, и кроме меня, в Архангельске ее могут сделать только два врача. Оба они не работают в этой клинике.
– Значит, пойдем в другую, проблем-то?!
– Когда?!
– Завтра-послезавтра.
– Ага, к тому времени у нее начнется сепсис...
– Твою мать! – ругаюсь я.
– Деньги за роды я вам верну, не переживайте, – говорит Борис Анатольевич и встает с места, кивая медсестре: – Готовьте ее к операции.
– Да, док.
Я смотрю на свою жену, которая лежит на кушетке для УЗИ в полубессознательном лихорадочном состоянии, с красными щеками и растрепавшимися волосами, и понимаю, что испытываю к ней сейчас только ненависть... кажется, первый раз в жизни!
Вот не могла ведь потерпеть со своим воспалением!
Сначала довела Лару до стресса, а когда у той воды отошли – решила тоже в отруб уйти.
Нормально вообще?!
Справедливо?!
А если с моей дочерью что-то случится?!
Если она погибнет во время родов?!
Или какую-нибудь травму получит?!
Кто за это будет отвечать?!
Борис Анатольевич просто снял с себя всю ответственность!
Просто перекинул Лару другим врачам!
– Ты во всем виновата, – цежу я сквозь зубы, глядя на свою мечущуюся по кушетке жену, а потом меня просят покинуть кабинет, и я иду в коридор.
Начинаются операции.
Сразу обе. Одновременно.
Ларе делают кесарево сечение, Наде удаляют маточные трубы.
Я, конечно, переживаю за обеих, но больше всего – за мою будущую доченьку.
Потому что если с ней что-то случится, если я, обретя, потеряю свой единственный шанс стать отцом девочки, то... не знаю... мне кажется, я не выдержу этого.
Время тянется бесконечно, но часы показывают, что прошел всего час.
Сначала ко мне выходит Борис Анатольевич:
– Надежду Юрьевну прооперировали и перевели в палату, примерно через час она придет в себя.
– Спасибо, – киваю я, а сам жду, когда ко мне придут из операционной родильного отделения.
Проходит еще минут пятнадцать, я начинаю нервничать, но потом ко мне выглядывает медсестра:
– Вы отец?!
– Да! – киваю с готовностью.
– Идемте со мной.
Голос у нее звучит, словно что-то пошло не так...
– Что-то случилось?! – спрашиваю я в тревоге и бегу за ней.
– Почему вы решили, что что-то случилось? – искренне удивляется медсестра.
– Ну, потому что... – я теряюсь и думаю про себя: и вправду, а чего это я?! Перенервничал просто, видимо. Решил, что с ее голосм что-то не так. Но по факту «что-то не так» здесь только со мной... Уверен, все в полном порядке, и у меня родилась чудесная дочь! Правда же?!
– У вас дочь, – словно прочитав мои мысли, говорит медсестра и улыбается, а потом спрашивает: – Будете с ней знакомиться?
– Что, прямо сейчас?! – уточняю, чувствуя себя растерянным.
– Ну конечно. На маминой груди она уже полежала, теперь нужно на папиной. К тому же, маму пока зашивают и приводят в порядок.
– Да, я хочу, хочу!
– Тогда идемте.
Мы проходим в коридор перед операционными, и она показывает мне на дверь:
– Здесь душевая. Нужно тщательно вымыться с гелем и шампунем, которые там есть. Справитесь за пятнадцать минут?
– Конечно!
– Отлично, я подожду вас здесь.
После душа я надеваю специально подготовленные для меня больничные тапочки и больничную рубашку. Все чистое. Как объяснила медсестра, ребенок только родился, у нее еще нет своего иммунитета, и любая бактерия, любой вирус, любой грибок может подкосить ее нежное здоровье. Поэтому нужно быть осторожными.
Потом меня пускают в комнату, смежную с операционной.
Здесь, уже чистенькая, вымытая, ждет меня в маленькой пластиковой кроватке с прозрачными бортиками моя новорожденная дочка.
Увидев ее, я замираю, не дойдя до нее несколько шагов.
Она кажется такой крошечной, такой хрупкой и нежной, что я боюсь напугать ее своими тяжелыми шагами, поранить ее своей щетиной, уронить и разбить на мелкие осколки, как хрустальную вазу...
Конечно, мне приходилось держать младенцев, ведь я уже дважды папа.
Но, во-первых, это было давно, очень давно, двадцать лет назад.
А во-вторых, это были сыновья, мальчишки, сильные крепкие бутузы, которых жена едва-едва родила... даже думали, что придется делать кесарево, но Борис Анатольевич сказал:
– Давайте попробуем сами, – и Надя попробовала. Получилось. У Лары вот не получилось, и это, конечно, плохо, естественные роды гораздо полезнее для ребенка... Но что поделать: это Надя виновата.
Медсестра тем временем показывает мне на кресло, в котором можно устроиться, и достает малышку из кроватки:
– Ну же, садитесь. Нечего бояться. С ней все хорошо, девять из десяти по Апгар.
Хочется спросить – почему не десять?! – но я не решаюсь.
Выясню потом у Лары.
А малышка-то не виновата.
Она – самая лучшая.
Мой драгоценный цветок.
Моя нежная девочка.
Моя любовь.
Моя доченька.
Ее кладут ко мне на грудь, и я, будучи под глубоким впечатлением, провожу с ней не меньше десяти минут.
Потом девочку забирают и позволяют мне увидеть Лару.
Она, впрочем, еще не в самом лучше состоянии после операции.
Я решаю, что лучше пообщаться с ней и с Надей завтра, и отправляюсь домой.
Оттуда заказываю и Ларе, и Наде роскошные букеты цветов: они все-таки обе пережили непростые испытания.
Вот только если к любовнице я испытываю благодарность, то к жене по-прежнему – лишь раздражение и ненависть.
Знаю, это со временем пройдет, но... пока так.
Я даже решаю, что завтра ей немного отомщу... совсем чуть-чуть, одним только словом, но ей будет больно.
На следующее утро я прихожу в больницу, чтобы проведать своих женщин: жену, любовницу и, в первую очередь, новорожденную дочь.
Мне сообщают, что Лара и малышка сейчас заняты кормлением, к ним лучше подойти через полчаса, а вот к Наде можно сейчас.
Я, конечно, после вчерашнего скандала не очень хочу видеть жену, потому что понимаю: сегодня ее претензии продолжатся, она снова будет настаивать на разводе и говорить про то, что никогда не простит измену...
Но делать нечего, я обязан, я ее муж.
Я отправляюсь в ее палату.
Не стучусь, потому что знаю: она здесь одна, Лару перевели в роддом, а никого нового не подселили.
Когда я вхожу, Надя отрывает глаза от книги, которую читала, и смотрит на меня с легким прищуром.
– Привет, – говорю я ей, стараясь быть непринужденным, но получается не очень хорошо: тон выдает.
– Привет, – отзывается жена безжизненным голосом, при этом я понимаю, что дело не в ее болезни или слабости после операции – в остальном она кажется вполне здоровой и розовощекой, уж точно намного лучше, чем вчера вечером, – а лишь в ее отношении ко мне.
Она точно так же не хочет меня видеть.
Ну, хоть в чем-то мы солидарны!
– Здорово, что ты быстро восстанавливаешься, – говорю я ей.
– Ага, спасибо, – отвечает она мрачно. Видно, что не верит в мою искренность. – Рада, что ты наконец исполнил мечту и стал отцом дочери.
Ну да, конечно!
А сама-то она – прямо образец искренности!
Рада она!
Ложь!
Боже... как же тошно!
Я-то думал уже отказаться от своей мести, но... нет! Она заслужила это!
– Ну да, – говорю. – Стал. И знаешь, как я ее назову? Василиса.
– Серьезно?! – переспрашивает жена, и ее лицо искажается гримасой боли. Я прямо чувствую, как ей неприятно. На то и был расчет. Мы ведь много лет вместе прожили, и я прекрасно знаю, как ее задеть, как причинить страдания. – Ты решил назвать свою дочь от другой женщины так же, как мы когда-то хотели назвать нашу?!
– Мне нравится это имя, – пожимаю плечами.
Вообще-то, мы с Ларой договаривались на имя Эмилия, но теперь мне придется переубедить любовницу.
Впрочем, не думаю, что она откажется.
Лара точно так же, как и я, будет недовольна тем, что из-за Нади ее роды принимал не Борис Анатольевич.
– Ну, удачи, – отзывается жена и опускает глаза обратно в книгу, ясно давая понять, что продолжения разговора не будет.
Ну и не надо.
Не очень-то и хотелось.
– Буду рад видеть тебя дома после выписки, – сообщаю я и выхожу из ее палаты.
Лара уже покормила нашу дочь, и я иду к ним, чтобы подержать на руках малышку и поговорить с новоиспеченной матерью.
Думал, что сразу же скажу ей, что никакой свадьбы не будет, но теперь планирую отложить этот разговор: надо подождать, пока на дочь оформят все документы, и у нее будет имя – то, что хочу я.
Когда я рассказываю Ларе о том, что хотел бы назвать дочь не Эмилией, а Василисой, она сначала возмущается:
– Вообще-то, мы заранее договаривались!
Но я объясняю причину, и она меняет гнев на милость:
– Ладно, пожалуй, я не против... чтобы позлить твою жену. Вот только – почему она все еще твоя жена?! Почему ты врал мне?! Ты должен объясниться! А то, может, я и вовсе буду против, чтобы ты общался с дочерью...
– У вас дочь, – говорит мне доктор, и в этот момент все остальное просто теряет смысл.
Моя долгожданная девочка!
Моя малышка!
Новорожденную кладут мне на грудь, и я думаю: какая же красивая!
И совершенно все равно, что она вся в слизи, багровая, опухшая, с глазками-щелочками...
И все равно, что я сама сейчас – с огромной зияющей дырой внизу живота, ничего не чувствующая ниже груди, уставшая, вымотанная...
Теперь я – мама!
И это самый ценный дар, самый большой опыт в моей жизни!
Я так долго ждала этого, так мечтала!
Мне двадцать семь лет, я успела побывать замужем, и мы с супругом пять лет пытались зачать ребенка.
Врачи назначали мне анализы, обследования, а потом только руками разводили: с точки зрения медицины, все было в полном порядке!
В итоге мне даже поставили идиопатическое бесплодие, когда проблема есть, но причина – неясна.
В конце концов, муж бросил меня, мы развелись, и я пустилась во все тяжкие.
Переспала, наверное, с десятком мужчин за два года.
Не знаю, много это или мало, но мне хватило, чтобы понять: это все-таки не мое.
Мое – это семья и дети.
С Антоном все получилось совершенно случайно.
Неожиданное знакомство, флирт взглядами, обмен телефонами, одно свидание, всего одна ночь... и я забеременела!
Поначалу Антон отказался брать на себя ответственность за то, что мы сотворили вместе, но я не сдавалась.
Писала ему, звонила.
Делать аборт я, разумеется, не собиралась, потому что вдруг это был мой единственный шанс стать матерью?!
После второго скрининга сообщила, что у нас будет дочь.
И он вдруг растаял.
Признался, что жена, с которой он развелся пять лет назад, так и не смогла родить ему девочку, что у него только взрослые сыновья.
Я тогда еще подумала: как хорошо, у моей малышки будут братья-защитники.
Антон сказал, что готов взять на себя все обязательства, готов воспитывать малышку вместе со мной, даже готов на мне жениться.
Он и врача мне нашел самого лучшего, чтобы помог мне справиться со всеми проблемами!
Меня это порадовало, хоть я и понимала с самого начала: это будет брак ради ребенка.
Но все равно уцепилась за эту возможность не просто стать мамой, но и растить свою малышку, воспитывать ее в достойных условиях.
Родителям, подругам, даже врачам сказала, что у нас большая любовь.
Кажется, со временем даже сама начала в нее верить...
Начала думать, что Антон действительно вот-вот полюбит меня, и мы будем настоящей семьей.
Но... все сломалось. Разбилось вдребезги.
Оказалось, что он не разводился со своей женой.
Что я – так... любовница... девица, чье тело он использует, чтобы стать отцом дочери.
Меня это очень ранило.
Я и так-то знала, что не слишком важна для него, но теперь... открылась еще более неприглядная правда.
На следующий день он приходит ко мне, чтобы поздравить с рождением нашей дочери.
Сообщает, что хочет назвать ее Василисой, а не Эмилией.
– Вообще-то, мы заранее договаривались! – возмущаюсь я, но он объясняет:
– Мы с женой когда-то хотели назвать дочь Василисой. Но она не родила мне дочь. А потом она довела тебя до истерики, до преждевременных родов, да еще и Бориса Анатольевича отняла у тебя с этим своим воспалением!
– Ладно, пожалуй, я не против... чтобы позлить твою жену, – киваю я.
На самом деле, если он назовет дочь Василисой и благодаря этому будет сильнее к ней привязан – даже хорошо.
– Вот только – почему она все еще твоя жена?! – продолжаю я с гневом в голосе. – Почему ты врал мне?! Ты должен объясниться! А то, может, я и вовсе буду против, чтобы ты общался с дочерью...
– Ты мне угрожаешь?! – прищурившись, спрашивает Антон, и я понимаю, что, пожалуй, выбрала неправильную тактику.
– Я не...
– Угрожаешь, – перебивает он, и я чувствую, как по позвоночнику катятся ледяные мурашки. – Не делай так. Иначе это я буду против, чтобы ты общалась с дочерью...
Последнее, что я помню перед операцией, это то, как Антон в истерике жмет тревожную кнопку и орет:
– Врача! Врача!
Ну, хоть чем-то полезен оказался...
Когда я прихожу в себя после наркоза, мне говорят, что я, оказывается, еще и разрешение на экстренное оперативное вмешательство подписывала... а я в упор не помню!
Но неважно.
Важно – что все прошло отлично, «как по учебнику», со слов Бориса Анатольевича, и теперь я быстро пойду на поправку.
А еще – что теперь я знаю правду о своем муже.
Он, конечно же, посылает мне роскошный букет цветов, как ни в чем не бывало, а на следующее утро приходит навестить... зачем, спрашивается?! У него ведь теперь есть дочь! Вот и шел бы к ней!
– Привет, – говорит он мне.
– Привет, – отзываюсь я мрачно. Говорить с ним не хочется от слова «совсем», и я даже специально как можно чаще опускаю глаза в книгу, которую читаю... ну, точнее, делаю вид, что читаю.
– Здорово, что ты быстро восстанавливаешься.
Голос его звучит неловко, нелепо, неискренне.
Я отвечаю тем же:
– Ага, спасибо. Рада, что ты наконец исполнил мечту и стал отцом дочери.
– Ну да, – говорит он. – Стал. И знаешь, как я ее назову? Василиса.
У меня аж брови на лоб!
Вот бы я могла сдержать эмоции!
Но увы:
– Серьезно?! Ты решил назвать свою дочь от другой женщины так же, как мы когда-то хотели назвать нашу?!
– Мне нравится это имя.
– Ну, удачи, – я наконец умудряюсь укротить свои эмоции, отвечаю сухо и опускаю глаза обратно в книгу.
– Буду рад видеть тебя дома после выписки, – говорит Антон и уходит.
Ну да, конечно.
Нет у нас больше общего дома.
Был, да сплыл.
И я не уверена, что смогу прожить там с ним даже немного, даже до развода.
Скорее переберусь куда-нибудь временно: к маме или подругам.
А еще надо как-то сообщить о случившемся сыновьям, Матвею и Борису.
Что-то мне подсказывает, что Антон, увлеченный своим новым статусом отца дочери, про сыновей-то и забыл.
Тем лучше: я хочу быть первой, кто расскажет им семейные новости.
К тому же, они знали про мою плановую операцию и все равно собирались навестить меня сегодня.
Вот и подожду.
День проходит лениво, сонно.
В палату ко мне больше никого не подселяют, так что я прекрасно сплю днем, вкусно ем – кормят в частной клинике просто прекрасно, мне кажется, некоторые рестораны могут позавидовать такому меню! – читаю книгу – точнее, любимого Набокова перечитываю! – смотрю телевизор – в палате кабельное! – и немного гуляю по коридору, это важно, чтобы не образовались тромбы.
Ближе к вечеру, поужинав, я принимаю душ, а когда выхожу из него – в палату стучатся.
– Заходите! – кричу я.
Ясно, что это Матвей и Борис, потому что медицинский персонал не стучится, муж тоже не стучался.
Сыновья с порога начинают меня обнимать, расспрашивают о самочувствии, узнают, что операция прошла не сегодня утром, как планировалось, а вчера вечером, удивляются, спрашивают, почему не позвонила...
И тогда я рассказываю им, что отец мне изменил, что у него молоденькая любовница, с которой мы оказались в одной палате, и она только-только родила ему дочку...
– Ничего себе, – фыркает Матвей.
– Вот это поворот, – кивает Борис. – И ты реально ничего не знала, мам?!
– Нет, – качаю головой.
А потом они одновременно говорят совершенно противоположные вещи.
Матвей говорит:
– Какой же отец урод...
А Борис:
– Я хочу познакомиться со своей сестренкой...
– Ничего себе, – удивляюсь я, когда мать рассказывает про отцовскую измену.
– Вот это поворот, – соглашается со мной брат. – И ты реально ничего не знала, мам?!
– Нет, – она качает головой.
Я смотрю на нее с нежностью и сочувствием.
Мама, конечно, выглядит очень разбитой и уставшей.
У нее и так-то непростой период в жизни: продолжительная болезнь, которую пытались лечить лекарствами, все-таки переросла в нечто более серьезное и опасное, пришлось ложиться на операцию... и даже плановой она не дождалась: сделали экстренно, чтобы не было еще больших осложнений...
И посреди всего этого еще и такие новости на голову свалились!
Любой бы сломался.
Даже не представляю, насколько ей сейчас сложно, больно, обидно!
– Какой же отец урод... – озвучиваю я, в общем-то, свои мысли, даже не особо контролируя базар.
А Борис выдает вдруг:
– Я хочу познакомиться со своей сестренкой...
– Чего, блин?! – снова не сдерживаюсь я.
Ну, то есть, я понимаю, что интересно, любопытно – мне тоже! – что новорожденная девочка – наша кровь, да и вообще ребенок ни в чем не виноват, не виноват, что родился у папаши-предателя и мамаши-разлучницы, но... чем этот придурок, то есть брат, вообще думает?! Он что, не видит, как маме хреново?! Не понимает, что прямо сейчас мы должны безоговорочно принять ее сторону, поддержать ее и осудить отца?! Потому что он реально урод...
– А что такого?! – как будто бы искренне не понимает Борис.
Я смотрю на маму: она поджала губы.
Видно, что ей неприятно.
Но она молчит и не вмешивается.
– Давай-ка выйдем и поговорим в коридоре, – предлагаю я.
– Давай! – Борис сразу вскакивает с места, как будто бы готовый к драке.
Оно и неудивительно: мы с ним последние пару месяцев как кошка с собакой. Раньше-то всегда попугайчиками-неразлучниками были, а теперь... И да, есть причина, почему у нас разлад между собой, но мать здесь при чем?! Зачем ей это видеть и знать?! Ей и без того непросто...
Она, к тому же, тоже не выдерживает:
– Парни, не ссорьтесь! Пожалуйста!
– Мы не собираемся ссориться, – говорю я, а про себя думаю: ага, просто кому-то надо рожу начистить.
Мы все-таки выходим в коридор, и там я уже нападаю на брата с большей яростью, не переживая, что мама увидит, как мы ругаемся между собой:
– Ты совсем офигел, что ли?!
– Да в чем, блин, проблема?! Какого хрена ты набросился на меня?!
– А ты сам-то не понимаешь, что ли, дебил?! Не видишь, как матери плохо?! Не понимаешь, что ее поддержать надо, встать на ее сторону, а свое желание познакомиться с сестрой придержать пока?! Ты бы ей еще сказал, что отца поддерживаешь! Чтобы ей совсем уж крышу от боли снесло!
– А я и поддерживаю, может! – рычит брат.
– Серьезно?! – офигеваю я.
– Курьезно! – передразнивает он. – По-твоему, только твое мнение – правильное?! Какое ты вообще имеешь право учить меня?! Ты не старший брат, ясно?!
– Вообще-то, старший!
– Ну да, родился на пятнадцать минут раньше! Нашел, чем гордиться! Других-то достижений нет, да?!
Мне хочется ответить как-нибудь пообидней, побольней, и я, конечно, прекрасно знаю варианты, которые сильно заденут брата, но вместо этого говорю лишь:
– Иди нахрен.
– Сам иди! – фыркает Борис и сваливает, а я возвращаюсь в палату к матери.
Матвейка, конечно, совсем берега теряет со своей принципиальностью, правильностью и желанием быть хорошим.
Ну конечно, он ведь у нас старший брат!
Правильный брат!
Брат, который с самого начала должен был быть сыном!
А я – сын, который должен был быть дочерью...
Мне даже имя никто специально не придумывал.
Я должен был стать Василисой.
Но, вот беда, родился с членом между ног.
И родители, недолго думая, назвали меня в честь доктора, который этот самый член на УЗИ нашел.
Ну, то есть, мол, ой, не Василиса?! Не дочь?! Сын?! Какая беда! Ну и ладно, пусть Борис будет, короче!
Мне в детстве весь мозг ложечкой выели на тему того, что я должен был родиться девочкой.
Мама, конечно, любила нас с братом одинаково, но вот отец... он всегда явно больше симпатизировал Матвею.
Потому что Матвей с самого начала был сыном.
А я – как бы предатель.
Тот, кто лишил его возможности стать отцом дочери, потому что оказался мальчиком.
Сначала это, конечно, было не так явно, но со временем, с возрастом – нашим и отца, – становилось все хуже и хуже.
Ведь мама так и не родила ему дочь.
Так что теперь я, честно говоря, не очень-то и удивлен, что отец изменил ей и нашел ту, что родила ему девочку.
И я это не одобряю.
Матвейка верно сказал: отец – урод.
Но вместе с тем я как будто бы понимаю отца.
И чувствую, что как будто бы должен поддержать его в этом праве стать отцом девочки, ведь это было его страстью не один десяток лет!
Возможно, теперь мне наконец-то можно будет не опускать голову под его взглядом и не стыдиться, что я – не девочка.
Вот только Матвею все это объяснять бессмысленно, все равно не поймет.
Он полон праведного, по его мнению, гнева, и учит меня:
– А ты сам-то не понимаешь, что ли, дебил?! Не видишь, как матери плохо?! Не понимаешь, что ее поддержать надо, встать на ее сторону, а свое желание познакомиться с сестрой придержать пока?! Ты бы ей еще сказал, что отца поддерживаешь! Чтобы ей совсем уж крышу от боли снесло!
– А я и поддерживаю, может!
– Серьезно?!
– Курьезно! По-твоему, только твое мнение – правильное?! Какое ты вообще имеешь право учить меня?! Ты не старший брат, ясно?!
– Вообще-то, старший!
Ну конечно, он вспомнил об этом!
– Ну да, родился на пятнадцать минут раньше! – фыркаю я насмешливо. – Нашел, чем гордиться! Других-то достижений нет, да?!
Конечно, нет, ведь это я учил и сдавал все вступительные университетские экзамены... за нас обоих!
Матвейка отвечает:
– Иди нахрен.
– Сам иди! – говорю я ему и просто ухожу.
Сворачиваю за угол, подальше, подальше, подальше... от него и от матери, которой, я знаю, больно, но которой я никак не могу помочь, потому что мне и самому больно... много лет больно от осознания, что я – нежеланный ребенок... не для нее, но для отца – да.
А теперь у меня есть шанс все исправить.
Я звоню ему.
Набираю номер, прислоняю к уху и, затаив дыхание, жду.
Потом он берет трубку:
– Алло.
– Привет, пап... Поздравляю!
– Тебе уже сказали?! – недоверчиво фыркает он.
– Да, и я правда рад за тебя и за то, что твоя мечта исполнилась... Знаю, для мамы это больно и обидно, но мне-то вы одинаково дороги, и я достаточно взрослый, чтобы порадоваться за тебя.
– Спасибо, сын, – я слышу, как его голос теплеет. – Хочешь познакомиться с сестрой?!
– Да, очень!
– Приходи в родильное отделение.
Когда мне звонит сын, я очень удивляюсь.
Знаю же, что Матвей и Борис – мамины сыновья, всегда были с ней близки, а вот со мной не особо.
Конечно, я их обоих люблю, но из-за мечты иметь дочь, чем старше они становились, тем сложнее мне было их воспринимать.
Ну, то есть, когда они только появились на свет, я расстроился, конечно, что это не сын и дочь, а два сына, но подумал: может, жена родит еще?!
Но потом жене поставили бесплодие.
После этого стало сложнее, но какое-то время я все равно надеялся, что случится чудо: мы продолжали заниматься сексом, продолжали пытаться...
Но годы шли.
Один, два, три.
Пять.
Сыновья пошли в школу, а принцесса-дочка так и не родилась.
Сыновья пошли в пятый класс, а дочка так и не родилась.
Постепенно надежда растаяла – окончательно.
И стало ясно, что стать отцом девочки мне не светит.
По крайней мере, в этом браке чуда точно не произойдет.
Думаю, неудивительно, что через какое-то время, переступив через себя, я пошел на сторону.
Сначала – чтобы утешиться, а потом, наверное, и для того, чтобы повысить свои шансы стать папой девочки, чисто интуитивно, на каком-то глубинном психологическом уровне, потому что я даже самому себе в этом никогда не признавался...
Более того: когда Лара забеременела, я испугался и приказал ей избавиться от ребенка.
Но она не стала: сказала, что малыш ей нужен вне зависимости от того, буду я помогать в его воспитании или нет.
Как же я теперь благодарен ей за то, что она не стала делать аборт!
Но тогда я подумал: ну и бог с тобой! – и решил просто прервать общение, но она продолжала писать и звонить в надежде, что я передумаю.
И я передумал – потому что узнал, что это будет девочка.
Узнал – и вдруг понял, что это настоящий дар свыше!
Знал, что жена и дети не одобрят, но... не смог отказаться от мечты.
А теперь Борис звонит – видимо, чтобы высказать свое «фи».
– Алло, – говорю я в трубку.
– Привет, пап... Поздравляю! – его голос звучит немного напряженно, но вроде бы радостно...
– Тебе уже сказали?! – хмыкаю я.
Ну конечно, сказали! Для моей жены пожаловаться – святое дело.
– Да, и я правда рад за тебя и за то, что твоя мечта исполнилась... Знаю, для мамы это больно и обидно, но мне-то вы одинаково дороги, и я достаточно взрослый, чтобы порадоваться за тебя.
– Спасибо, сын, – говорю я, чувствуя, как немного отлегает от сердца. – Хочешь познакомиться с сестрой?!
– Да, очень! – отвечает Борис с готовностью.
– Приходи в родильное отделение.
В конце концов, кто я такой, чтобы мешать брату познакомиться с сестрой?!
Теперь, когда у меня есть дочь, есть и еще одна мечта: чтобы мои сыновья стали для нее защитой, опорой и поддержкой. Чтобы укрыли ее от этого большого страшного мира. Чтобы стали надежным сильным плечом, каменной стеной, за которой сможет спрятаться моя принцесса.
Я с самого начала думал об этом.
В порыве эмоций даже жене это сообщил, когда она узнала про измену.
При этом, если думать холодной головой, трезвым рассудком, прекрасно понимал: вряд ли это будет легко и просто. Вряд ли сыновья примут мою сторону и вообще будут общаться с сестрой. Я понимал, что сначала мне придется приложить немало усилий, немало времени провести со своими детьми, не дать жене настроить сыновей против малышки...
А теперь Борис сам идет сюда, чтобы познакомиться с сестрой.
Разве это не прекрасно?!
Разве это не магия?!
И разве это не означает, что я все сделал правильно?!
Когда он приходит, мы обнимаемся, вместе идем в палату Лары, и я знакомлю сына и с новорожденной дочкой, и с любовницей.
Лара явно не против: она же не дура, тоже понимает, что со взрослыми братьями ее дочери будет гораздо комфортней.
– Если хочешь, можешь ее подержать, – предлагает Лара, показывая взглядом на малышку. Та только что поела и, кажется, начинает засыпать, сладко причмокивая пухлыми губками-бантиками.
– Я хочу! – с готовностью отвечает Борис.
Лара передает ему Василису, сын берет ее осторожно, явно немного побаиваясь – ему еще никогда не приходилось держать на руках младенцев! – и смотрит внимательно, взволнованно... точно так же, как и я вчера, когда первый раз взял ее на руки.
– Красавица, правда? – спрашиваю, улыбаясь.
– Да... она – самая нежность...
– А почему твой брат не пришел? – спрашивает у Бориса Лара, и я тоже смотрю на сына вопросительно: и правда, почему?! Они ведь всегда, с самого детства были не разлей вода. Куда один – туда и второй. Я-то думал, что они оба не придут. Но раз Борис все-таки здесь – где же Матвей?!
– Он сбежал, – сообщает мне Матвей, возвращаясь в палату, и добавляет, цедя сквозь зубы: – Трус несчастный.
– Почему трус?! – спрашиваю я.
Мне очень неприятно от того, что сыновья поссорились и один из них ушел.
Вот только сил на яркие эмоции нет, я ведь только-только после операции.
– Потому что боится, что если отвернется от отца, тот больше не будет помогать финансово... и с работой не поможет, когда универ закончим.
Вот только мне кажется, что дело совсем не в этом.
Мне кажется, что Борис решил встать на сторону моего мужа, его любовницы и их новорожденной дочери по иной причине.
Я ведь не дура, я давно знаю, что у Бориса есть психологическая особенность, связанная с тем, что он должен был родиться девочкой, а родился мальчиком и тем самым как бы разочаровал своего отца.
Я всегда любила сыновей одинаково.
Конечно, я тоже была расстроена, когда узнала, что у меня вторичное бесплодие, и родить во второй раз не получится, но то, что у меня два сына, а не сын и дочь, меня никогда не тревожило.
Я никогда не делила своих детей на «правильного сына» и «того, кто должен был родиться дочерью».
Я даже думала, что это особенное счастье, особенный дар для каждой матери – два сына, как два ангельских крыла, которые укроют и защитят от любой беды...
Вот только теперь вдруг оказалось, что не от любой.
Теперь вдруг оказалось, что Матвей – на моей стороне, а Борис – на стороне отца.
Видимо, надеется таким образом искупить свою несуществующую вину.
Мол, смотри, папа, я не дочь, но теперь, когда у тебя есть дочь, я буду для нее самым лучшим братом, а для тебя – самым лучшим, самым послушным, самым поддерживающим сыном!
И мне так грустно от этого, что я даже злиться на Бориса не могу.
Потому что, наверное, здесь Антон виноват, в первую очередь.
Не смог донести до своего ребенка за столько лет, что любит его вне зависимости от пола.
И я тоже виновата, раз не проследила, не уберегла.
Думала, со временем все это забудется, пройдет, но... по факту, все только обострилось.
И Матвей, я уверена, тоже все понимает, просто не планирует озвучивать мне, чтобы я не переживала лишний раз.
А еще, думаю, между моими сыновьями есть какой-то дополнительный разлад... и о нем мне, конечно, тоже никто не расскажет.
– Будешь подавать на развод? – спрашивает Матвей, и я киваю:
– Да, конечно. А как иначе-то?! Терпеть это?! Прощать?! Не по мне!
– И правильно, – одобряет Матвей. – Я тебе помогу с адвокатом, хочешь?!
– Хочу! – киваю я.
Сыновья учатся на факультете международного права, среди их друзей и товарищей полно будущих дипломатов, юристов, адвокатов, прокуроров, судей, у которых, в свою очередь, есть наставники, руководители учебных практик, научных проектов, курсовых и дипломов, уже состоявшиеся специалисты. Я уверена, что там много первоклассный профессионалов. И уверена, что сын сможет помочь мне, найдет для меня хорошего адвоката.
Одна проблема: Борис, скорей всего, точно так же найдет хорошего адвоката для своего отца, моего мужа.
И будем мы долго, упорно бороться друг с другом.
Будем как-то делить нашу купленную в браке большую квартиру.
Наш дачный участок с основным и гостевым домиками, баней и беседкой.
Две наши машины.
И, конечно, все наши счета и инвестиционные прибыли.
Да уж... будет непросто.
Но выбора нет: прощать измену и предательство я не намерена.
На следующий день меня выписывают.
Конечно, через три дня, потом через неделю, через две, через месяц и через полгода будут контрольные осмотры, но пока можно отправляться домой...
И я правда хочу домой.
Но только нет у меня теперь дома.
Квартира, где я жила с Антоном, кажется теперь чужой... хочется поскорее продать ее, разделить средства и купить что-то, что будет только моим...
Но до этого долго, и надо пока где-то жить.
У меня есть выбор: либо родители, либо подруги.
Но маме и папе уже шестьдесят семь и семьдесят соответственно, их моя новость о разводе повергнет в шок, надо подождать, подготовиться, решить, как это преподнести, а я только после операции, у меня нет на это сил... да и они и без того все испереживались за меня.
Из подруг можно было бы к Наташке – но у нее сейчас гостят ее родители, приехавшие из Мурманска.
Можно было бы к Оксане – но она месяц назад стала бабушкой, к ней часто приезжают сын и невестка и новорожденным малышом.
И еще можно к Вере – она, вроде бы, свободна.
– Вот это встреча! – удивляется Вовка, а точнее – давно уже Владимир, взрослый, брутальный мужчина.
Я помню его совсем юным, совсем зеленым.
Вовка учился со мной не с первого класса, он пришел только в пятом, когда его родители перебрались из Няндомы в Архангельск и, соответственно, перевели сына в нашу школу.
Я тогда – да и всегда! – была девочкой-тихоней, девочкой-ромашкой, училась на отлично, обожала литературу и зоологию, таскала домой уличных котят и щенят, чтобы отмывать их, откармливать, лечить, а потом находить им добрые руки, потому что родительская квартира такого зоопарка бы не выдержала, у нас и так всегда было не меньше пяти питомцев: кошки, собаки, морские свинки, крысы, черепашки... однажды – даже еж!
Вовка влетел в наш класс, как пуля, как торпеда, практически с ноги открыв дверь. Он оказался тем еще шилом: то окна мячом разобьет, то паука в класс принесет, то битву хлебными шариками устроит... но все его почему-то все равно любили... наверное, за смелость и очаровательные ямочки на щеках.
Прогуливал он тоже много. Учился на тройки, часто списывал, я, например, постоянно давала ему русский, литературу и биологию.
Поначалу я не испытывала к нему особого интереса. Пятый, шестой, седьмой классы – все это время я держалась от него в стороне.
Но в восьмом классе произошло то, что заставило меня обратить на него внимание.
Нас вместе поставили в школьную постановку про Ломоносова. Вовка играл Ломоносова, я – его жену.
Репетиции были каждые два-три дня в течение месяца. Часто мы задерживались после уроков, а когда заканчивали – около гардероба собиралась очередь из старшеклассников, парни из десятых и одиннадцатых классов забивали всю площадку перед окном гардеробщицы, и мне, маленькой тоненькой девочке, приходилось подолгу ждать...
– Дай номерок, – сказал мне как-то Вовка, заметив, что я встала в уголке и просто терпеливо жду.
Я протянула ему свой железный номерок.
Он взял и, высоченный, с длинными руками, протолкнулся через очередь и протянул его гардеробщице, а еще через пятнадцать секунд притащил мне мое пальто.
– Ого, спасибо! – восхитилась я.
– Обращайся, – улыбнулся он.
В тот момент я и пропала, кажется, в его глазах в первый раз, подумала: какой он красивый, какой благородный, какой джентльмен!
Вовка стал приносить мне пальто после каждой репетиции.
Один раз даже проводил до дома, потому что на улице был сильный ветер, и он решил, что мне сдует.
Мне было приятно, мы мило общались о школьных домашках, погоде и какой-то ерунде, но наши интересы по-прежнему были далеки друг от друга, я по-прежнему была ботаником, он – очаровательным хулиганом, и дальше сближение не пошло.
В середине ноября мы наконец показали наш спектакль всей школе, всем ученикам, учителям и родителям.
Репетиции прекратились, все вошло в свою привычную колею.
Он перестал доставать мне пальто.
А я поняла, что влюбилась в него.
Влюбленность моя, разумеется, была тайной. Я сохла по нему все оставшиеся школьные годы, пока он менял подружек, как перчатки.
Я говорила себе: мы друг другу не пара, слишком разные, да и вообще, о какой любви можно думать и говорить, когда впереди – выпускные классы, экзамены, университет?!
В общем, я подавила в себе это чувство.
А сейчас, вдруг увидев его перед собой – мы не виделись с выпускного! – поняла, что он все еще очень, очень хорош.
– Не знала, что ты здесь живешь, – говорю я, невольно опуская глаза перед своим бывшим одноклассником.
– Да, пять лет уже! Но тебя ни разу не встречал...
– А я и не живу здесь.
– Да это-то я понял, Вера сказала, что подруга у нее поживет, ты – и есть та самая подруга, видимо.
– Именно.
– Но неужели ты к ней в гости не приходила?!
– Пару раз в год от силы. Обычно мы на нейтральной территории встречаемся, магазины, кафе... такое...
– Ясно, – Вова кивает, и между нами воцаряется неловкая пауза.
– Ну, рада была повидаться, – говорю я. – Пойду, наверное...
– Я тоже был рад. Но считаю, нам надо встретиться и пообщаться полноценно, что скажешь?
– Ну... можно, – я соглашаюсь на его предложение, а сама невольно краснею.
– Дай-ка свой телефон, – он протягивает руку.
– Зачем?! – не понимаю я.
– Номер свой тебе забью.
– А! Ну, можно.
Я достаю смартфон, протягиваю ему, он быстро что-то делает и возвращает его мне:
– Вот. Напиши, когда будешь свободна. Лично я свободен почти всегда, потому что работаю из дома.
– Ладно, – я киваю и, дождавшись, пока он скроется в своей квартире, открываю квартиру Веры.
Я решаю, что не буду торопиться, немного подожду, дам новым обстоятельствам немного успокоиться в моем сознании.
Надо принять, осознать тот факт, что теперь в соседней квартире, на одной лестничной площадке со мной живет мой бывший одноклассник и моя первая школьная любовь... в общем-то, после первой была только вторая – Антон, за которого я вышла в итоге замуж и которому родила двоих сыновей...
В остальном, я никогда не была влюбчивой, всегда твердо стояла ногами на земле, жила, работала, решала бытовые вопросы.
Даже в университетские времена, когда все однокурсницы гуляли с парнями, я посвящала время учебе и волонтерству в собачьем приюте. Надо мной даже посмеивались, мол, останешься старой девой, Надька...
Сейчас же мой мир просто резко переворачивается с ног на голову.
Любовь, которую я считала вечной, бесконечной, с которой обещала быть в горе и радости, в болезни и здравии, в богатстве и бедности, оказалась пропитана ложью, обманом, фальшью...
А любовь, которую я считала навсегда потерянной, забытой, запорошенной пылью прошлого, вдруг открыла мне дверь в прямом смысле этого слова и...
Ладно, ладно, сказала же себе: не торопиться!
И я не тороплюсь.
Спокойно разбираю свои вещи, потом отправляюсь в душ.
В клинике, где я лежала, конечно, был душ, но больничный не сравнится с домашним.
Вымывшись, я принимаю продукты у курьера – заказ сделала, еще когда добиралась на такси, потому что поднимать что-либо больше, чем три килограмма, мне пока нельзя, – и делаю себе простой и полезный завтрак.
Больничный у меня на неделю, до тринадцатого августа, но я, честно говоря, не представляю, что буду делать столько времени без работы.
Уж слишком я привыкла быть полезной, деятельной, каждый день принимать в своем кабинете собак, кошек, морских свинок, хомяков, хорьков, шиншилл и другую живность... иногда даже попугаев – хотя ими у нас занимается более узко специализированный врач-орнитолог.
А теперь неделю валяться на кровати, есть, спать... ну, телевизор смотреть... и все, что ли?!
Не умереть бы от скуки!
Впрочем, ладно, надеюсь, Матвей найдет мне адвоката, и можно будет заняться подготовкой к разводу.
Завтра вот заявление в суд подам.
Ну... и с Вовой все-таки можно встретиться, почему нет?!
Я возвращаюсь мыслями к своей школьной любви и думаю было уже написать ему сообщение, как вдруг раздается телефонный звонок.
Смотрю на экран: это муж.
Разговаривать с ним мне, конечно, не хочется, но я знаю, что если не отвечу, он просто затерроризирует меня звонками и сообщениями.
– Алло, – говорю я в трубку, надеясь лишь, что этот разговор будет коротким.
– Надя, ты где?! – раздается взволнованный голос Антона.
– Где-то, – отвечаю я меланхолично. – Подальше от тебя.
– Врач сказал мне, что тебя выписали!
– Все верно.
– Тогда почему ты не дома?!
– Сказала же: подальше от тебя.
– Ты, блин, серьезно, что ли?! Сбежать от меня решила?! Глупая женщина! Ты же понимаешь, что ты только после операции?!
– Да, и мне нельзя нервничать.
– Тебе ведь нужен уход!
– Да, твой уход из моей жизни.
– Надя! – прикрикивает он на меня.
Разговаривает со мной, как с дитем неразумным, а не как со взрослой, самостоятельной, самодостаточной женщиной.
Интересно, он и с любовницей своей такой?!
Раньше я воспринимала это как заботу и любовь, а теперь меня аж корежит от его нелепой попытки меня проконтролировать и сделать все, чтобы я была под боком, послушная, покорная, удобная...
Не бывать этому!
– Наслаждайся отцовством, – отвечаю я мрачно, чувствуя вдруг свое превосходство.
– Скажи, где ты, я приеду за тобой!
– Ни за что на свете, – я качаю головой и завершаю вызов.
Он звонит опять – но я не беру трубку, а потом и вовсе блокирую его номер. Не насовсем, конечно, нам ведь все равно придется связываться по поводу имущества или детей, но пока у меня нет сил на ругань.
Мне надо отдохнуть, прийти в себя, подумать.
Потому что в последние три дня все происходило так быстро, что я и предательство-то мужнино до конца не осознала, не отрефлексировала, не отгоревала, не отревела... А мне это точно нужно. Нужно, чтобы отпустить, переступить и жить дальше.
В итоге, я достаю из морозильной камеры мороженое, перетираю его с ягодами и включаю фильм «Дневник Бриджит Джонс».
Ну разве не идеальное кино для одинокой немолодой женщины?!
Вове я пишу уже вечером.
Долго соображаю, как именно обратиться, что сказать, что предложить.
Мозг почему-то отчаянно вопит: Надя, это свидание! И ты должна подготовиться к этой встрече, как к свиданию!
Другая часть меня спорит с этим заявлением: нет, Надя, это просто дружеская встреча с бывшим одноклассником. Встреча, чтобы поболтать, рассказать друг другу, что произошло за эти тридцать лет, поностальгировать, погрустить, как быстро летят годы...
И это ты, Надя, была влюблена в него, а не он в тебя!
У него, наверное, жена есть, дети... у тебя же есть! Чем он хуже?! Тем более что у Вовы всегда было полно поклонниц! И это уже в школе! А что потом было, когда жизнь развела вас, ты и вовсе не знаешь!
Но я все равно решаю, что надо принарядиться.
Наверное, это все-таки какой-то женский инстинкт.
И с одной стороны, мне это надо. Мне действительно просто жизненно необходимо снова почувствовать себя женственнй, красивой, привлекательной. И потому, что меня предал любимый мужчина. И потому, что мое тело пережило оперативное вмешательство. И потому, что сильный стресс заставил забыть о своей внешности, сосредоточившись на выживании.
Но с другой стороны, я чувствую себя так неуверенно, так нелепо... Мол, разве Вове не будет совершенно все равно, в чем я приду?! Будет на мне платье или новая блузка?! Я ведь не интересую его как женщина! Я для него – всего лишь девчонка из далекого прошлого, бывшая одноклассница, которая всегда предпочитала домашнее задание веселым вечеринкам... Он наверняка даже посмеется надо мной! Даже если ничего не скажет, про себя непременно подумает: вот глупая баба, ради кого вырядилась?!
Честно говоря, я начинаю паниковать.
Даже появляется мысль отменить все, пока не поздно, но я решаю, что так нельзя... пообещала же! Да и самой интересно!
У меня с собой не слишком много одежды, и это сильно ограничивает мой выбор.
Наверное, это даже хорошо: меньше метаний, меньше времени перед зеркалом.
Я надеваю бежевое льняное платье, закрывающее колени, и босоножки.
Косметики с собой тоже почти нет, поэтому я ограничиваюсь легким тоном, тушью и блеском для губ. Наверное, выгляжу немного бледной, но я не собираюсь скрывать, что только что пережила операцию... я и в переписке честно сказала, что на больничном.
В общем, ко времени, которое я сама же и назначила, я выхожу из квартиры, порядком взволнованная предстоящей встречей.
А вот Вова выходит из соседней квартиры совершенно спокойным. От него так и веет уверенностью в себе.
– Ну, идем? – спрашивает он у меня и подает мне руку, помогая спуститься к лифту.
– Идем, – я киваю, и мы отправляемся в кафе.
Вова берет английский завтрак, я – французский. Он оказывается и вправду очень вкусным и сытным: скрэмбл, тосты со сливочным маслом и джемом, свежие овощи и зелень, круассан, апельсиновый сок, нежный кофе с молоком – все это я уплетаю с огромным удовольствием, несмотря на то, что за окном поздний вечер, а вовсе не утро...
Впрочем, наверное, дело не только в том, что это вкусно.
Аппетит просыпается еще и потому, что я восстанавливаюсь после болезни, а еще, конечно, из-за стресса.
Вова же ест неторопливо, размеренно.
При этом успевает говорить.
Я узнаю, что сразу после школы он пошел в армию – родители планировали таким образом воспитать из него настоящего мужчину, а не хулигана, каким он был в юные годы, – а после службы поступил в университет на физическую культуру.
Меня эта информация не удивила: он еще в школьные годы любил спорт, играл в футбол, занимался борьбой и плаванием.
После университета Вова какое-то время строил карьеру спортсмена. Потом преподавал физкультуру. Потом ушел в тренеры.
Что до личной жизни, то он был женат дважды. От первого брака у него дочь Лида, которой двадцать два. От второго брака – вторая дочь Света, которой семнадцать.
Ни с одной, ни с другой женой он не продержался долго. Все остальные отношения даже до брака не доходили. Сейчас, по его собственным словам, он вот уже пять лет свободен и даже в постель ни с кем не ложится...
Не знаю, конечно, зачем мне последняя информация, но Вова рассказывает все, как на духу.
– Ну, а у тебя что? – спрашивает потом.
– А у меня сыновья-двойняшки и муж, с которым я планирую разводиться.
– Ого! – восклицает мой бывший одноклассник. – А что случилось?! Вряд ли тебе, как и мне, стало тупо скучно.
– Мне изменили, – признаюсь я, а сама думаю: что в его понимании – скучно?! И интересно, я – тоже скучная?! Скорей всего, да. Я ведь как была ботаником, так и осталась. Дом, семья, работа. Замкнутый круг. С парашютом не прыгала, кругосветок не совершала. Такие, как я, не интересны таким, как Вова. А я-то думала... Впрочем, что я думала?! Ничего. Ни на что не надеялась. Просто почему-то хотела быть рядом с ним красивой и ухоженной... Глупо.
– Измена – это очень плохо, – говорит между тем Вова. – Я в отношениях никогда не изменял.
– Почему же ты тогда расставался со своими женами и... и... девушками? Неужели просто потому, что они были скучными?
Вова признается, что класс, которому я посвятила когда-то одиннадцать лет своей жизни, собирается стабильно раз в пять лет.
– Только я не каждый раз бываю! – добавляет он. – Понимаешь, там все такие скучные! У каждого – стандартный набор достижений: закончили университет, устроились на работу, познакомились с кем-нибудь, вышли замуж или женились, родили одного, или двоих, или троих детей, потом развелись – ну, или не развелись, а просто смирились с проблемами в браке, – сменили работу – или дважды сменили, или трижды, – в надежде забраться повыше по карьерной лестнице и побольше заработать... раз год – на море, раз в месяц – на маникюр, раз в неделю – в бар, чтобы заглушить мысли... Никаких увлечений, никаких интересов, ничего. Поговорить не о чем, понимаешь?!
– Понимаю, – киваю я. – Грустно.
Но, к сожалению, я и своих бывших одноклассников прекрасно понимаю.
Со мной, наверное, есть о чем поговорить, есть и интересы, и увлечения, но... разве моя жизнь не пошла точно так же по стандартному сценарию?! Разве я живу так уж ярко, и громко, и красиво?! Нет, увы... Взрослые реалии.
– С первой женой, Лолитой, я исправно посещал каждую встречу: она считала, что это очень важно, – продолжает тем временем Вова. – Со второй, Лерой, вообще ни разу не был: она разделяла мое мнение о том, что все вокруг идиоты, и только мы – умные, – он говорит это с иронией, но я понимаю, что это, в принципе, его реальные мысли.
Вова всегда был немного себе на уме, и это не изменилось. Он по-прежнему очень уверен в себе... пожалуй, порой даже слишком.
Но кое-что меня подкупает: он говорит, что никогда не изменял своим женщинам.
Почему-то я ему верю.
– Ну и, в общем, последние пятнадцать лет я на встречи не ходил, – подводит он итог. – Получается, последний раз видел всех еще довольно молодыми, тридцатилетними... А теперь вроде и интересно, но без хорошей компании – не надо... Ты-то, как я понимаю, и не бывала ни разу?!
– Ни разу, – я киваю. – Мне никто никогда не писал, не звонил, не приглашал... – пожимаю плечами.
– Странно, – Вова поджимает губы. – Я-то думал, ты сама не хотела приходить.
– Ну, я не то чтобы хотела, но... не знаю.
На самом деле, у меня были не самые радужные отношения с одноклассниками.
Какой-то откровенной травли никогда не было, но и друзей близких не было.
Я со всеми общалась постольку-поскольку... по учебе, по каким-то проектам, списывать давала...
Близкие друзья у меня были в приюте, где я помогала, во дворе, потом – в университете.
А вот со школьными не сложилось.
Может, поэтому меня никогда и не звали на встречи выпускников?!
Может, никто просто не знал моего номера телефона?!
Я его сменила в одиннадцатом классе, незадолго до выпускного, и никому не сообщала новый.
– Все возможно, – кивает Вова, когда я высказываю ему свое предположение. – Ну а сейчас-то что?! Готова пойти со мной?! Обещаю, я тебя в обиду никому не дам!
Мне льстит его обещание, а еще все равно нет никаких важных дел, работы, да и развеяться надо бы, ибо времена мне предстоят непростые – развод и раздел имущества, – поэтому я пожимаю плечами:
– Почему бы и нет.
– Отлично! – Вова просто расцветает.
Мне это кажется странным, ведь это не он, а я была влюблена в него много лет назад...
Но действительно – почему бы и нет?!
В конце концов, я ничего не теряю.
Не понравится – уйду в любой момент.
Мне, признаться, тоже интересно, что стало с нашими бывшими одноклассниками.
Вова не видел их пятнадцать лет, а я, получается, аж двадцать восемь!
Сильно ли все изменились?!
Сильно ли изменилась я сама?!
Будут ли на меня коситься, и показывать пальцем, и обсуждать тайком?!
Вряд ли... никто из нас не помолодел, все прошли через жизненные испытания, потери, роды, воспитание детей, разводы, все много и тяжело работали...
Думаю, это будет интересно.
Вова провожает меня обратно до дверей квартиры, и мы расстаемся, договорившись списаться завтра.
Я принимаю душ, одеваюсь, ложусь в постель.
Сон приходит быстро – день был насыщеным! – а на следующее утро я проосыпаюсь от телефонного звонка.
Смотрю на экран сонным взглядом: это Матвей.
– Да, сынок! – отвечаю я, испуганная, что что-то прооизошло, потому что обычно он мне так рано не звонит.
– Доброе утро, мам, как самочувствие?! – спрашивает он первым делом.
– Да неплохо, вроде... еще не поняла... только проснулась...
– О, я разбудил тебя?! – судя по голосу, он явно чувствует себя виноватым.
Держать на руках новорожденную сестру – это особенный кайф.
Все детство, мучаясь тем, что я родился мальчиком и разочаровал отца, я ждал, когда же наконец стану старшим братом и буду защищать свою сестру, заботиться о ней, любить и оберегать... но этого никак не происходило.
Мне и Матвею исполнилось пять, потом десять, пятнадцать... в следующем году будет двадцать, и только сейчас чудо наконец произошло.
Я стал старшим братом – и моя новорожденная сестра такая маленькая и нежная, что я боюсь случайно сломать ей тоненькие пальцы...
Я смотрю на нее и, кажется, уже люблю, хоть и вижу первый раз в жизни.
Надеюсь, она будет расти здоровой и счастливой, и ее родители сделают для этого все... а я помогу.
Вот бы еще и брату втолковать, что наша семья – это не только мама, между прочим, взрослая самостоятельная женщина, которая в состоянии сама решить свои проблемы, но и сестра, маленькая, беззащитная и уж точно не виноватая в том, что родилась вне брака...
Но, боюсь, Матвей будет до конца защищать мать.
Он ведь у нас правильный сын!
И даром, что сам с грешком...
Об этом грешке я, конечно, не слишком хочу распространяться, но когда мы с отцом выходим в коридор, он на меня все-таки надавливает:
– Что произошло между тобой и братом?! Поругались?
– Ну... да, – отвечаю я без особого желания.
– Из-за чего?!
– Ты правда хочешь знать, пап?! – морщусь я. – Честно, это личное...
– Я правда хочу знать. Я не хочу, чтобы мои дети ссорились.
– Ну... – я заминаюсь, а потом все-таки сдаюсь: – Он увел у меня девушку.
– Что значит – он увел у тебя девушку?! – отец явно в шоке. Не ожидал такого от правильного Матвейки, да?!
– То и значит. Я пять месяцев встречался с девушкой по имени Марина. В какой-то момент мы с ней поссорились и не разговаривали два или три дня. Матвей позвонил ей, предложил встретиться под предлогом того, что хорошо меня знает и поможет помириться. Марина согласилась. А когда я наконец успокоился и решил, что нам пора поговорить и воссоединиться, выяснилось, что я ей уже не нужен... она переметнулась к моему брату.
– Ничего себе! – отец качает головой. – Ловко провернул!
– Ага, – говорю я мрачно.
– Ну... твой брат всегда был самовлюбленным и самоуверенным. Ты не такой. Теперь, когда ты не отказался от своей новорожденной сестры, а пришел к ней знакомиться, я вижу это особенно точно. Ты молодец и я тобой горжусь.
– Спасибо, пап, – я не могу сдержать улыбки и даже какого-то внутреннего трепета, потому что его слова – мед и музыка для моих ушей.
Всю жизнь я ждал таких слов... и вот – дождался.
– Вернемся в палату? – предлагает он. – Побудешь с сестрой еще немного...
– Да, конечно.
– А потом поможешь мне с еще одним вопросом?
– Каким? – спрашиваю я.
– Мне нужен хороший адвокат для развода.
– Да, конечно... без проблем.
На самом деле, проблема есть.
Я не очень хочу так откровенно вставать на сторону отца, помогая ему с адвокатом и, соответственно, вредя матери.
Но выбора нет: раз он попросил – придется делать. Иначе все, что случилось до, будет просто бессмысленным. И отец усомнится в моей искренности, и мать все равно уже не будет доверять так, как Матвею.
Так что, вернувшись домой, я сразу же берусь за это дело.
Кандидатур – пять.
Двое отказываются, потому что и так уже загружены до конца года.
Один – потому что решил пойти в прокуроры и сейчас занят подготовкой документов.
И еще одна – потому что беременна и скоро полностью уйдет в семью.
Пятая и последняя кандидатура – Эдуард Георгиевич Ланевский, – оказывается самой выигрышной: он соглашается.
Я связываю его с отцом, даю им телефоны друг друга и выдыхаю свободно...
А потом мне звонит брат.
Я беру трубку – выработанная с детства привычка, – но понимаю, что разговор вряд ли будет приятным.
– Зачем ты это сделал?! – с порога рычит Матвей.
– Ты бы хоть «привет» сказал...
– Привет, блин! Так зачем ты это сделал?!
– Что я сделал?! – не понимаю, но догадываюсь.
– Подсуетился с Ланевским для отца! – ну да, об этом я и подумал.
– Потому что он попросил, – я пожимаю плечами. – А тебя мать попросила о том же самом, да?!
– Да, и я не смог помочь ей, потому что ты... ты... Тебе правда совсем не стыдно?!
– Нет, – говорю я, но это ложь.
Мне стыдно.
Мне хотелось наладить отношения с отцом, а не испортить отношения с матерью.
Признаться маме в том, что я оказался бессилен, сложно.
– Что?! – ужасается она, когда я говорю, что все адвокаты отказались с ней сотрудничать. – Так быстро?!
– Да, я сам в шоке. Борис оказался проворней меня. И мне некого больше тебе предложить.
– Ничего страшного, сынок, я справлюсь, – говорит она, но по ее голосу я понимаю: она в полном отчаянии.
Оно и неудивительно: Архангельск – город небольшой, население – всего триста тысяч человек, в юридической сфере все на виду и все друг друга знают, толковых адвокатов по бракоразводным процессам – по пальцам одной руки пересчитать, и если я говорю, что все они отказались, значит, найти другого толкового будет очень непросто...
Возможно, придется даже поискать среди адвокатов Северодвинска, Новодвинска и вообще области... впрочем, если даже в областном центре выбора нет, но и там не будет...
Может, коллегам из Вологодской области написать?! Из Карелии?! Или Коми?! Там наверняка найдутся замечательные адвокаты. Вот только денег понадобится дофига, чтобы оплатить не только саму защиту, но еще и дороги туда-обратно, проживание и питание на время судов...
Конечно, я подрабатываю, особенно сейчас, летом, но... боюсь, таких денег у меня все равно нет. Даже при том, что это соседние области. О Москве и Санкт-Петербурге вообще нет смысла мечтать.
Я прощаюсь с мамой и звоню брату.
– Ты отвратителен, – говорю я ему.
– Кто бы говорил! И вообще, знаешь, раз уж ты решил порвать все связи между нами просто потому, что я принял пополнение в нашей семье, а ты нет, я поступлю так же...
– И что ты сделаешь?! – фыркаю я.
– Первого сентября я пойду в деканат нашего университета и сообщу, что это я сдавал за тебя вступительные экзамены.
– Чего, блин?! – я чувствую, что впадаю в ярость.
Он издевается, что ли?!
Неужели настолько офигел, что подставит меня под исключение из университета?!
– Чего слышал, – говорит Борис.
– Да ты... – начинаю я, но слышу гудки. – Алло! Алло, мать твою!
Я звоню ему снова, но брат больше не берет трубку.
Тогда я пишу ему гневное сообщение:
«Только посмей! Поверь, я тоже найду на тебя компромат! Покатишься к чертям собачьим за мной следом!»
Борис не отвечает.
Понимает, что на самом деле у меня нет на него никакого компромата.
По крайней мере, такого, из-за которого его бы исключили из университета.
Конечно, за то, что он сдал вступительные экзамены вместо меня, ему сделают выговор, наверняка вызовут в деканат, чтобы отругать всей комиссией, но в остальном... за него еще и держаться будут, ведь он, получается, аж дважды успешно все сдал! Какой молодец!
С другой стороны, у меня тоже есть козырь: Марина.
Они ведь с Борисом не просто так расстались, это была не какая-то бытовая ссора... он ударил ее.
Причем не воспринял это всерьез: мол, ну, подумаешь, влепил пощечину, с кем не бывает...
Но Марина, конечно, отреагировала совершенно иначе: ей было очень больно и страшно.
Я позвонил ей и предложил встретиться, чтобы поддержать.
Она долго плакала у меня на груди, а потом... поцелуй случился как-то сам собой.
Некоторое время мы еще отрицали наши чувства.
Она переживала, что я могу оказаться таким же негодяем, как брат.
А я переживал, что она влюбилась не в меня, а в то, что мы с Борисом, ее настоящей любовью, похожи... вот только похожи ли?!
В конце концов, мы признались во всем друг другу, себе и Борису.
Он заявил, что я увел у него девушку, с этого момента и начался наш разлад.
Мы с Мариной встречаемся уже два месяца – ровно столько длится и наша с братом ссора.
В последние пару недель внешне все было вроде бы нормально, но внутри продолжалась буря.
Теперь же наш разлад снова выполз наружу и приобрел какие-то катастрофические масштабы.
Он может рассказать в университете, что сдал за меня экзамены.
Я могу рассказать всем, что он ударил свою девушку.
Он – за отца и уже нашел ему адвоката.
Я – за мать и тоже не собираюсь сдаваться...
Немного поразмыслив, я снова пишу брату:
«Расскажешь кому-нибудь про экзамены – расскажу родителям и всем нашим общим друзьям, что ты бил свою девушку!»
В этот раз Борис отвечает, пусть и не сразу:
«Вот как, значит?! Будем теперь условия друг другу ставить, компромат раскрывать?!»
«Ты это начал, не я», – отвечаю я ему.
«Окей, будем считать, что пока у нас есть сдерживающие силы в отношении друг друга. Но с адвокатом я все равно тебя обошел, признай?!»
К сожалению, я ждала этого: что не только Матвей будет искать для меня адвоката, но и Борис для Антона...
Логичный шаг, раз уж наши сыновья-юристы разделились во мнениях и примкнули один к матери, а другой к отцу.
Обижена ли я на Бориса, злюсь ли я на него?!
И да, и нет.
Да, потому что это действительно неприятно, потому что я считаю, что правда за мной, а мой муж – изменник и предатель, который просто наплевал на двадцать с лишним лет брака, на семью, на все данные обещания...
Я ведь много раз предлагала ему пойти в протокол ЭКО или взять девочку из детского дома. Он наотрез отказывался. А теперь утверждает, что это я во всем виновата, потому что, зараза такая, не родила ему дочь!
Но ведь он с любовницей в постель не ради дочери ложился! Сам говорил, что поначалу послал ее, когда она забеременела... и только потом, узнав, что будет девочка, передумал. А если бы был мальчик?! Что тогда?!
И в то же время, я все понимаю: все действия, чувства, эмоции, мысли Бориса продиктованы детской травмой, которой я, видимо, не придала в свое время должного значения. Может, надо было пойти с ним к психологу?!
Теперь же, когда я звоню Борису, он просто не берет трубку, на сообщения тоже не отвечает.
Не хочет говорить со мной – и все.
Ничего. Я дам ему время. Ведь он мой сын. Нет ничего, что мать не простила бы своему ребенку...
А пока у меня есть отрада и утешение в виде Матвея.
И да, он пока не нашел мне адвоката, но обещает не сдаваться, время-то еще есть.
А пока я восстанавливаюсь после операции, долго сплю, вкусно и разнообразно ем, понемногу гуляю, даже добираюсь до суда, чтобы подать заявление на развод.
Ну и, конечно, готовлюсь к встрече выпускников, на которую пригласил меня Вова.
Положительные эмоции и новые впечатления мне сейчас очень нужны!
Ради этого записываюсь в салон красоты, чтобы покрасить волосы и сделать новую стрижку. Там же меня уговаривают еще и на маникюр и педикюр. Последнее, конечно, мне вряд ли пригодится – в августе в Архангельске уже постепенно вступает в свои права осень, в босоножках не побегаешь, – но раз уж я себя радую и балую, то почему бы и нет?!
После салона отправляюсь по магазинам, покупаю себе красивое платье, а к нему – платье и туфли.
Домой возвращаюсь в приподнятом настроении, на лестничной площадке сталкиваюсь с Вовой.
Он тоже задаривает меня комплиментами и напоминает:
– Завтра в шесть вечера – встреча выпускников. Вместе поедем, верно?
– Верно, – киваю.
– Что скажем про наши отношения?
Меня этот вопрос немного смущает, но я отвечаю:
– Что мы друзья.
– Отлично.
Дома я принимаю душ, разогреваю в микроволновке ужин, ем и ложусь в постель, потому что очень устала. День и так-то был насыщенным, да еще и после операции я утомляюсь быстрее обычного.
Кроме того, завтра тоже много дел.
Надо и к Борису Анатольевичу с утра сгонять: у меня первый после операционный осмотр, будут делать УЗИ и смотреть швы.
Надо и обед приготовить, а то в холодильнике пусто.
Надо и на встречу сходить.
Засыпаю я быстро, но просыпаюсь как будто бы слишком скоро... в кромешной темноте.
Не сразу понимаю, что меня разбудило.
Успеваю глянуть на часы: три часа ночи.
Собираюсь было повернуться на другой бок и уснуть опять, но потом слышу какой-то звук.
Понимаю: он-то меня и разбудил.
Что это?!
Как будто кто-то пытается открыть ключом входную дверь.
Неужели Вера вернулась?! В принципе, даже неудивительно, что глубокой ночью: рейс-то из Турции любым может быть...
Вот только она не предупреждала меня.
Может, случилось что, и она прилетела пораньше, чем изначально планировалось?!
Мысли перетекают в моем сонном сознании одна в другую, я встаю с постели и направляюсь в сторону коридора.
В этот момент дверь все-таки открывается, но вместо голоса подруги я слышу голос какого-то незнакомого мужчины, который, споткнувшись о мою обувь, громко матерится.
В полном ужасе, я сразу отступаю и закрываю дверь спальни на замок – благо, он есть и не сломан!
Свет не включаю, чтобы не выдать себя.
Вместо этого на цыпочках иду к кровати, беру телефон и начинаю звонить Вере.
Звоню раз, два, три, но Вера не берет трубку.
Тогда пишу ей:
«Твою квартиру открыл ключом и вошел какой-то мужчина, что мне делать?!»
Прислушиваюсь, пытаюсь понять, кто это может быть.
Бывшего мужа Веры и ее брата я знаю по голосам, и это не они.