— Я тебя больше не люблю, Сонь.
Муж стягивает с пальца обручальное кольцо, с тихим бряцаньем опускает его на стол, скорбно отводит глаза, не выдерживая моего потрясенного взгляда.
— И я устал притворяться, что у нас все хорошо. Я не хочу возвращаться домой. К тебе. К... — он замолкает.
Онемела. Язык превратился в вату и не шевелится. Я не в силах даже горьким шепотом выдавить рычащее имя супруга: Рэм.
Ни слова не вымолвить, просто смотрю на самого любимого человека на планете, молча выдерживая сокрушительный удар.
В груди печет так, что я прикладываю к ней руки, стараясь закрыться от хлестких фраз. Обжигаюсь стекающей по щеке одинокой слезинкой. Прикрываю веки, чтобы скрыть нестерпимую ноющую боль. Отвернуться…
Нет сил сейчас разговаривать. А потом… потом будет уже поздно.
— Сонь, я долго думал, — продолжает он. — И больше не хочу тебя обманывать. Чувств нет. Их просто нет. Нам не для чего быть вместе. Прости меня.
Тихий всхлип рвется наружу, я вздрагиваю как от удара.
Пронзительные глаза полны твердой решимости.
Ломает страшно, но я стараюсь и вида не подать.
— У тебя другая? — кое-как шепчу пересохшими губами.
— У меня никого нет, — уверяет Рэм, хотя теперь в это верится с трудом. — Но и с тобой мы…
Он молчит.
— Что?
— Отдалились.
— Это причина разойтись? Я думала, расходятся люди, когда перестают что-то значить друг для друга.
— А разве у нас не так? — интересуется он. Старается по-человечески, но выходит по-свински. — Мы и так друг для друга уже почти ничего не значим.
Хочется кричать и выть раненым зверем, чтобы он говорил только за себя! Я же его все еще люблю! Я ведь люблю его!
Да, не так ярко и захватывающе, как это было раньше! Да, не так волшебно и беззаботно! Но он часть моей жизни. Часть меня, моего сердца, что сейчас заперто в клетке. И что? Этой части скоро… не станет?
— Просто скажи, как ее зовут?
— Дело не в ком-то другом. Мы даже не стоим на месте, мы просто плавно откатываемся назад.
Назад?! Но там ведь было хорошо! Прекрасно!
— И давно ты разлюбил, Рэм?
Вижу, что он не хочет говорить. Объяснять, открываться. Ему просто нужно порвать поскорее. И уйти.
А я не верю. Не верю, что это возможно.
Нам было хорошо раньше. Беззаботные. Юные. Мы с Рэмом знакомы еще с института. Поженились не сразу: проверяли чувства, деньги копили, жили для себя. Сейчас, конечно, многое изменилось. И ответственность, и мы повзрослели. Наш брак исчерпал себя? Неужели?
— Если тебе так проще и совсем не страшно меня потерять, то… ладно. Иди, — соглашаюсь я.
В его глазах удивление. Не ожидал? Думал, я на коленях умолять буду?
— То есть… — он прочищает горло, — то есть ты не возражаешь?
— С чего бы? Должно быть, ты прав и нам действительно стоит просто разойтись. Я ведь тебе не нужна.
— Спасибо.
Боже. Он мог бы сказать что угодно! Что угодно, но… спасибо?
Если бы это слово имело форму, я бы разнесла его к чертовой матери. На миллион осколков. И чтобы оно впилось в душу той, которая осмелилась вмешаться. Отчего-то я точно уверена, что все именно так. У него кто-то есть, но нужна ли мне эта правда?
Я растеряна, надломлена, но хвататься за него не стану. Раз решил — пускай.
Мой мир вдребезги, но я справлюсь.
— Вещи до вечера успеешь собрать? — огорошиваю супруга. И спешу пояснить: — Я полочки вымою.
Нам по тридцать. Прошли через многое: студенчество, отсутствие работы, мизерная зарплата, нескромные запросы, налаживание быта, покупка жилплощади, долги, ремонт, бесплодные попытки забеременеть, карьерный рост и вечная занятость. Хорошие заработки, отсутствие личного времени и смазанные перспективы вокруг. Вечно куда-то бежим, вечно куда-то торопимся.
А пока мы спешили, семья-то, оказывается, и развалилась. Хрупкая она, как оказалось, штука.
Треть жизни к черту. Так бывает, да?
Кольцо Рэма приглушенно поблескивает на столе. Я люблю мужа до чертиков. Но удерживать не стану. Вижу, врет. Не обо всем рассказал. Чувствую.
— С этого дня мы чужие? — уточняю на всякий случай.
— Сонь. Это лишнее. Давай не будем.
Поднимаюсь и выхожу из-за стола. Хочется укутаться в одеяло и выключить свет. Потерять сознание до утра.
— Да. Извини, — роняю я насмешливо. — Как я могла забыть. Ты же просто устал притворяться со мной…
РЭМ
Бросая последний скорбный взгляд на супругу, не оборачиваясь иду прочь.
Горечь сжигает заживо, чувствую себя ублюдком. Но лучше так. Это лучше, чем бесконечная ложь и сомнения. И мысли: больше не люблю.
Трясина все засасывает, и я уже не могу оставаться честным: ни перед Соней, ни перед собой. Я солгал ей. Не смог открыть правду. Да и зачем? Так ведь будет лучше для всех.
Она приняла. Я боялся, что станет плакать, умолять, просить не уходить и попробовать починить все, что сломалось. Но я не хочу.
Я не вижу просвета. Зачем? Для чего, если чувства ушли?
Соня занимает весомую часть моей жизни. Мы вместе со студенчества. Всегда шли вперед рука об руку. Но в какой-то момент пришла пустота. Дом перестал быть домом. Любимая жена — любимой. Остались просто стены и женщина в них. Чужая. Нелюбимая. И это угнетало, давило день ото дня.
И я не запутался. Я все делаю правильно. Лучше сейчас поставить точку. Сразу.
Телефон оживает, и я, вздыхая, кошусь на него с яркой надеждой: только бы не она. Объясниться стоило мне очень дорого. Очень.
Как будто рана зияет в душе. Сам все разрушил, но так ли оно на самом деле, когда и разрушать особо нечего?..
Много лет вместе, а кроме сожалений, уважения и тепла к общему прошлому больше ничего не осталось.
Вынужденно подношу к глазам мобильник и облегченно выдыхаю.
Не она…
Это немного успокаивает, я ослабляю хватку руля.
«Татьяна».
— Алло, — отвечаю я, не в полной мере осознавая, готов ли сейчас откровенно разговаривать или нет. Но игнорировать не стоит.
— Привет, — ласково мурлычет она. Как кошка. Нежная. Игривая. Своенравная.
— Ты что замученный такой?
Чувствую, улыбается.
Ее звенящий голос наполнен энергией до отказа. Пластичной, женственной, притягательной энергией. Сейчас это вызывает во мне диссонанс. Но я поддерживаю разговор. Мне нужно переключиться от неисчерпаемой вины перед Соней.
— Много важных дел было сегодня, — отмахиваюсь.
— Аа, ну ты у меня такой. Деловой до жути, — хмыкает Таня.
Я принимаю эту фразу как нечто само собой разумеющееся. В очередной раз мысленно умоляя Соню простить меня.
Я не признался жене. И не признаюсь. Не сейчас точно. Не смогу.
Не хочу думать о том, что она сейчас плачет. Из-за меня. Плечи ее поникли, внутри что-то рвется. Ценное. Сокровенное. Не хочу думать, что она сейчас дрожит в колючем ознобе и не понимает, почему так, ну почему?
Да я и сам не знаю почему. Не знаю! Но вот так. Не хочу больше. Ну не хочу!
— Точно. Таня?
— М?
Заинтересованность вибрирует в ее голосе, поддевая что-то во мне. Подначивая. Заставляя сделать шаг вперед. Еще один шаг. После которого пути назад точно не будет.
Бесповоротно и безоговорочно.
— Какие планы на вечер?
— Надеялась, что ты спросишь. А я отвечу, что очень занята и у меня совершенно нет сегодня времени.
— Но?
— Но я свободна и так жду, что ты меня пригласишь куда-нибудь…
Я облизываю губы, представляя, как она медленно наматывает прядь волос на палец. Как румянец заливает ее лицо. Как взгляд застилает матовая поволока, как я настойчиво исследую плавные изгибы ее тела, пока она ртом хватает воздух.
Ее дыхание становится глубже. Ощущаю даже через телефон. Она реагирует на меня очень остро. И это взаимно. Внутри что-то переворачивается, плоть наливается кровью. Хочу. Хочу как хищник растерзать свою добычу. Хочу впиться в ее губы, почувствовать их на своем теле. Хочу. Хочу. Хочу!
Даже не видя себя в зеркале, я знаю: взгляд мой твердеет, челюсти плотно поджаты. Уже не отступлю. И я все сделал правильно. Честно все.
— Заеду за тобой примерно в половину девятого, — окончательно разрубаю узел, все еще незримо сковывающий движения. И, наконец… освобождаюсь.
— Я буду тебя ждать, Рэм, — томно выдыхает она, стирая последние сомнения.
— До встречи.
И отбиваю вызов, включая поворотник.
Да. Я абсолютно все сделал правильно.
СОНЯ
Тихий хлопок двери отдается грохотом в ушах. Я вздрагиваю, опуская веки.
Невозможно поверить.
Почему? За что? Когда? Ну когда мы отдалились? Не знаю… я не знаю.
Не любит меня больше… но разве любовь проходит вот так? По щелчку пальцев? Почему это происходит? Неужели все сломалось и уже ничего не вернуть? Вот так просто отпустить? Да ладно?!
Не любит меня больше…
А я его люблю. Люблю каждую морщинку вокруг глаз, когда он улыбается. Люблю, как он поджимает губы, когда злится. Люблю, когда целует нежно и расслабленно. Или пламенно и горячо. Люблю его сбившееся дыхание… то, какой он серьезный и решительный. Люблю то, как неистово он умеет спорить, как внимательно умеет слушать.
Рэм никогда не был поверхностным. Он всегда мыслит глубоко и задумывается основательно. Он не принимает поспешных решений и не делает скоропалительных выводов.
Выходит… все это осознанно.
Выходит… он давно обдумывал.
И я не верю ему, что чувства прошли просто так. Я уверена, кто-то потоптался на обломках нашего семейного счастья.
Неужели он сейчас с другой? Поехал к той, кого может назвать любимой, раз это теперь не я?
И как мне это принять теперь? Страдать и мучиться догадками не мой профиль, но… как же принять? Мне больно даже представить его с другой! Мучительно! Это жестоко и невыносимо. Неужели в его сердце теперь горит другой огонек? Новый…
Боже… кто же знал, что бывает так больно.
Что сломанная кукла — это не игрушка из детства. Это искренняя девочка-женщина в отражении зеркальной глади, в душе которой все сгорело вмиг.
Я заставляю себя стереть слезы и отвернуться.
Уныло бреду на кухню. Подхожу к чайнику. Сейчас вскипятится, и я налью себе кофе.
Я не верю, что у него никого нет. Я не верю, что он способен на такое жестокое предательство. Как давно он мне изменяет, как давно хочет другую?
Это такие страшные слова: мой муж хочет другую. Ни один удар не сравнится с ними по силе.
Делаю первый глоток обжигающего напитка, но не чувствую вкуса. Лишь горечь.
Мне нужно немного времени переварить. Я сумею приклеить к губам улыбку и для остальных сделать вид, что мне все равно.
А он… Рэм ничуть не сожалеет. Его не заботит ничего. Он словно… освободился.
Предатель. Надеюсь, когда-нибудь ему будет так же невыносимо, как мне сейчас.
Опускаю взгляд на столешницу.
Выдвигаю ящик с ножами.
Тянусь чуть левее.
Вытягиваю большие ножницы с ручкой из фиолетового пластика. И решительно направляюсь в спальню.
Наш семейный альбом хранится в шкафу. Не на виду, как у многих пар.
Бережно обхватываю его и тяну на себя с верхней полки.
Возвращаюсь на кухню.
И сразу же воспоминания — наша свадьба.
Беру первую попавшуюся фотографию. Разглядываю долго. Рэм счастливый, я улыбаюсь. Влюбленные взгляды пересекаются, выбивая искры.
Разве можно было догадаться, чем закончится наш брак?
И мне совсем не жаль, изнутри черной лавой брезгливо стелется буйная решимость, пока я медленно-медленно разрезаю фотографию напополам. Собственноручно гублю память о нас. Но нужна ли она — такая память?
Некоторые фото, тщательно разглядывая, я прячу обратно. Какие-то просто сминаю пальцами, швыряя в мусорку.
Он ушел. Отказался от всего этого. От наших общих воспоминаний. От попыток объясниться по-человечески.
Он свой выбор сделал. Что ж… пусть идет.
Достаю папку с документами и решительно поднимаю крышку ноутбука.
Я не стану оставаться женой мужчины, для которого превратилась в пустое место.
Поскорее подать на развод! И пока он стремится оказаться подальше от меня, возможно, даже уже найдя мне замену, я стану надеяться, что нас разведут быстро.
РЭМ
Плавно останавливаю машину у дома Тани. Я бывал здесь уже не раз. Не поднимался никогда, но подвозил.
Это гложет и гнетет. Не удается избавиться от удручающих тягостных чувств. Я не смогу признаться Соне. Тупо не смогу. Надеюсь, она никогда не узнает.
Крепко обхватываю руль, бесконечно убеждая себя, что так лучше. Лучше, чем лгать ей. Лучше, чем самообман.
Сижу в молчании, переваривая разговор. Потрясение в родных глазах усугубляет чувство вины.
Вздыхаю, стараясь отойти от встречи. Я знал, что будет нелегко, но что настолько. Это страшно — ломать кого-то. Невысказанное обвинение… ускользающая правда… все, о чем я умолчал, не дает покоя.
Телефон оживает.
Таня.
— Рэм, — она нежно зовет меня, — ты далеко еще?
— Подъехал.
— Здорово, — она радуется искренне. — А почему не звонишь?
— Да только-только припарковался.
— Я еще не собралась. Не сердись, пожалуйста. Может… поднимешься? А то неловко как-то. Мне еще волосы высушить надо. Прости, я не успела к назначенному времени.
Я медленно опускаю веки.
Я же этого ждал, именно этого. Хотел. Думал. Планировал…
Ну? Вперед же!
Но что-то не пускает. Что-то необъяснимо тонкое и невидимое. Сковывает. Сдерживает.
И одна мысль громыхает сильнее остальных: только бы Соня не узнала. Даже сейчас. Даже после того катастрофического разговора.
Я не смогу ей объяснить. Я даже себе не могу объяснить.
— Рэ-э-м. Ты со мной?
— Да, отвлекся. Извини. О чем это мы?
— Поднимайся, — произносит она со смешинкой. — Квартира сорок восьмая.
Уточняет этаж и отключается.
Я выхожу из тачки, осторожно захлопываю дверь.
С каждым шагом идти становится легче.
Стучу в дверь не задумываясь.
— Привет!
Таня бросается мне на шею со счастливой улыбкой, обхватывает мою кисть своими пальчиками.
— Привет, — сухо отзываюсь, словно до сих пор вспоминая, что же я здесь позабыл.
— Проходи, — радостно щебечет девушка, отводит меня на кухню. — Кофе?
— Не откажусь.
— Ты такой замученный. Смурной. Сложный день?
Очень сложный.
— Да все нормально, — возражаю я вслух, стараясь расслабиться. — Как всегда. У тебя очень приятно, — подмечаю, оглядываясь вокруг.
Светлая девчачья квартира. Все миленько, в приглушенных тонах. Много розового. На Тане короткий топ и широкие брюки в пол. А еще тапки. С пухом. Или мехом. Черт его разберет, как это все называется.
Тане двадцать пять, она работает в молодежной организации: устраивает различные молодежные мероприятия на уровне города.
— Спасибо. Папа с ремонтом помогал.
Девушка рассказывает, как у нее прошел день, умело разряжает атмосферу.
— Кстати, куда мы поедем?
— А куда бы ты хотела?
— Нууу… давай поужинаем. Про кино лучше не заикаться, да? Ты выглядишь немного измотанным.
Немного? Ощущаю себя так, словно на меня медведь наступил.
— Все хорошо, Тань. Ужин так ужин, — намеренно игнорирую я заброшенную удочку. Не любитель я кинопросмотров. Соня это четко знает и обычно не настаивала, хотя я ради нее мог себя и пересилить.
— Ладно. Рэм?
— М?
— Точно ничего не случилось? — она нервно облизывает губы.
Приближается. Встает между моих ног, кладет ладони мне на плечи.
Рисковая девочка.
У меня выдержка ого-го, а ее одногодка мог бы и сорваться. Хотя Таня, скорее всего, на это и рассчитывает.
— Случилось. Но особо рассказать нечего.
— Ясно. Ты сегодня без кольца.
Ее прозорливость сейчас ну ни во что мне не упала вообще. Но ответить надо.
Когда мы познакомились, обручалку на моем пальце она видела. Общение получилось ненавязчивым. Она с самого начала знала, что я женат.
Но нас связывали чисто рабочие отношения.
Да мы и сейчас не перешли последнюю грань. Все еще на расстоянии.
— Не могу на тебя смотреть, когда ты такой расстроенный.
Ее ладони надавливают сильнее, девушка опирается на мои плечи, медленно наклоняется.
Ее губы я перехватываю первый, а она послушно раскрывается мне, позволяя больше. Мои руки на ее бедрах, я всего лишь изучаю ее. Плавно. Неторопливо. Впитываю податливость. Остаюсь доволен. И одновременно разочарован. Тем, что нашел в себе силы остановиться.
Она прижимается ко мне вплотную. Сама же предлагает, сама…
А я, вместо того чтобы притянуть ее еще ближе и усадить к себе на колени, осторожно отталкиваю, вспоминая:
— Ты собиралась голову досушить.
— А, да! — взволнованно улыбается она. Смущенно отступает назад.
А я решаю, размышляя про себя. Сегодня или нет?
— Я готова! — сияет Таня, рассеивая моих внутренних демонов.
Я поднимаюсь.
— Пойдем.
Помогаю ей натянуть плащ. Распахиваю дверь, пропуская девушку вперед.
Подаю руку, но, вместо того чтобы уложить свою ладошку мне на предплечье, Таня переплетает наши пальцы и счастливо смотрит на меня.
Мы спускаемся, подходим к машине.
Телефон выжигает карман неистовым молчанием. Мне хочется позвонить Соне и спросить, как она.
Нереально тупой поступок, но я едва сдерживаюсь.
Решение принято, и нет ни одного повода драть ей душу еще сильнее.
— Ты напряжен, — летит смелое замечание, когда мы оказываемся в машине. — Рэм.
Таня подается ближе, ее дыхание чиркает щеку. Мгновение, и наши губы соприкасаются. Ее — мягкие, податливые. Зовущие. Предлагающие так много.
В моей власти оказываются не только губы, но и шея, подбородок. Гладкая кожа ощущается теплым шелком. Одной рукой пробираюсь под плотную ткань плаща, скидываю его с точеных плеч. Зарываюсь в волосы. Прижимаю к себе.
Таня смело поглаживает мою ногу.
Дыхание мое учащается. Поцелуй углубляется. Адреналин бьет в голову. Освобождение где-то недалеко, но окончательное решение созревает только сейчас.
— Поехали, — выдыхает она мне в шею, усаживаясь ровно и натягивая плащ обратно.
Ужин выдается прекрасным. Если б не темнота внутри меня. Решиться-то я решился, но сам внутренне еще не принял, не вздохнул полной грудью.
Когда оживает телефон, я резко дергаюсь, обхватывая корпус.
Андрюха звонит.
Я извиняюсь перед Таней, она вальяжно откидывается на спинку дивана, смотрит на меня, чуть прищурившись, а в глазах — жгучее обещание, что я не пожалею, если эту ночь проведу с ней.
— Да, Андрюх.
— Здорово! Ну как оно? — веселится друг.
— Да все нормально.
— Наконец-то выходные?
— Типа того.
— Какие у вас с Соней планы на завтра?
В легкие неконтролируемо лавиной хлещет воздух, едва умещаясь внутри.
— Заняты.
— Да ладно! Освободитесь часам к шести? Приезжайте! Мы тут решили в кои-то веки собраться с ребятами! У нас крутая развлекательная программа. Пополнение в игровых рядах.
Твердость в моем голосе проступает слишком рьяно:
— Нет, старик, тут пасс.
— Вот это ты зря! Я еще Соне позвоню! Чтоб она тебя уговорила! Она умеет!
— Нет, не надо!
— А че? Поругались, что ли? Ну вы уж до завтра как-то помиритесь, а!
— Андрюх. Нас не будет. В другой раз.
Таня приподнимает мою руку, укладывает себе на плечи, придвигается вплотную. Начинает мягко целовать мою шею.
— Ну ладно тебе! Да серьезно! Приезжайте! Народу много планируется, будет весело!
— Нет, точно никак.
— Эх вы. Домоседы. Ладно, разберемся.
— Давай, Андрюх. Извини.
— Понял-понял, я не вовремя. Разберемся тогда позже!
Поняв, что я завершил разговор, Таня кладет руку мне на щеку, поворачивает к себе. Ведет по груди ниже.
Ясное дело, я не могу не отреагировать. И она все понимает.
— Побудь завтра со мной. Так мало времени прошло, но мне тебя постоянно не хватает.
Она сладко дышит мне на ухо. И хочется послать все к черту и согласиться.
Меня ведь ничто и не удерживает теперь…
СОНЯ
Телефон в моих негнущихся пальцах кажется слишком холодным. Горячая вибрация почти обжигает, но я смыкаю пальцы сильнее. До боли. Аж костяшки побелели.
И так хочется увидеть его имя на экране. И не хочется одновременно.
Но это не Рэм, это Андрей. Они с женой Милой близкие друзья нашей расколовшейся семьи.
— Алло, — отвечаю я. И голос даже не срывается.
Я поднимусь с колен, и у меня все будет хорошо. А он пусть загнется со своей любовницей!
— Сонь! Здорово!
— Привет, Андрюш.
— Как дела?
— Все хорошо.
Мне приходится отнять трубку от лица, чтобы сдержать всхлип отчаяния. Но я беру себя в руки.
— А вы завтра с Рэмом что делаете?
— У каждого свои планы. День забит.
И даже голос не трясется. Вот так-то. Меня просто так не сломить. Я и с зияющей раной в душе буду идти вперед. И буду счастлива.
Без него!
— Да блин! Мы завтра с ребятами собираемся! Будет супервечер! Может, приедете? Как-то планы подгоните!
— Нет, Андрюш, точно никак. Вы уж без нас, ладно?
— Ну что ж вы такие несговорчивые! Он никак, ты никак.
— А ты что, звонил ему?
— Да, он тоже сказал, что никак.
— Ну вот видишь. Ладно, я побегу, еще дел куча.
— Да-да, конечно. Но если вдруг у вас что-то поменяется, то приезжайте!
Уверяю друга, что именно так и сделаем, но поменяется что-то вряд ли.
Отключаюсь… и иду очищать шкафы.
Одежде Рэма там теперь не место.
Пусть забирает, я уверена, уже есть кому за ней следить.
Необъяснимое чувство неотступно кричит о том, что Рэм сейчас не один. Он с той женщиной, что не постеснялась влезть в наш брак, а он не захотел ее отталкивать.
— Кто там? — растянуто раздается из-за двери глухой тяжелый голос.
— Капитолина Алексеевна, это Соня. Можете открывать.
На некоторое время тишина затягивается, но замок наконец щелкает.
Гостеприимно впуская в квартиру, распахивается дверь. Правда, с непривычным скрипом. Негромким, но тем не менее неприятным.
— Сонечка, — радостно проговаривает старушка. — Входи, милая. Входи, моя хорошая.
— Здравствуйте, Капитолина Алексеевна!
Руки тянутся к бабуле, я крепко прижимаюсь к ней, а она так же искренне обнимает меня в ответ.
— Ой, как же это хорошо, что ты приехала!
— Да я ж почти каждую субботу вас навещаю, — умиляюсь. Ну не каждую, конечно, но раза три в месяц очень стараюсь. Когда я. Когда Рэм. Иногда вместе.
— Дочка, — наставительно проговаривает пожилая женщина, — в моем возрасте уже каждая суббота на счету.
В ее глубочайшей искренности таится особое очарование.
— Глупости какие! Вы у нас еще хоть куда!
А возраст у бабули Рэма действительно почтенный. Восемьдесят семь. Шутка ли.
Я полюбила Капитолину Алексеевну как родную бабушку. Она прекрасной души человечек. Добрая. Светлая. Такая... Она так счастлива, когда мы ее навещаем. И позвонить даже сама может нам по телефону. Всегда в гости зовет, что-то вкусное для нас готовит, несмотря на больные ноги и скачки давления.
Она чудесная. Капитолина Алексеевна вырастила Рэма. Родители его погибли, когда он был совсем крохой, вот она их и заменила: забрала внука к себе. А когда Рэм привел меня в их семью, она с первого же дня отнеслась ко мне тепло. Приняла меня. Столько нас всего связывает — и подумать страшно.
Я очень люблю эту седовласую невысокую старушку за ее большое и доброе сердце. Если Рэм так легко смог перечеркнуть все, что нас связывало, и выкинуть меня из жизни, то я отрезать от себя близких людей отказываюсь решительно. Правда, делиться болью и признаваться в расколе семьи я точно не готова. Это такой жуткий стресс, и кто знает, как его перенесет бабушка.
Поэтому придется поддерживать легенду, пусть Рэм сам разбивает розовые очки, если сочтет нужным. Ему не привыкать.
— Ну рассказывай, Сонечка, как вы там живете? Что нового? — суетится бабуля, зажигая огонь на газовой плите.
Слезы подступают так не вовремя, я поднимаюсь и подхожу к окну, стараясь сморгнуть горячую влагу.
— Ой, у нас все хорошо, работы все прибавляется. Дел много, в общем, жизнь кипит.
— Так не там она у вас кипит, Сонечка. Работа… А что работа?! — причитает Капитолина Алексеевна. — Она тебя в одинокий вечер-то не согреет. Когда годы пролетят и останутся за спиной.
— Я понимаю, на что вы намекаете. Но пока так.
— Эх, молодежь. Упрямые вы у меня. Как у Рэмчика дела? Давно он что-то не заезжал, я уж и соскучилась.
— Заедет, бабуль. Давайте пока пакеты лучше разберем.
Мы с Рэмом всегда привозим бабушке продукты и все, что она скромно попросит. Причем чаще всего приходится уговаривать. Рэм иногда сразу доставку оформляет, если необходимо что-то тяжелое и срочно.
Чайник закипает очень быстро, и бабуля заваривает черный чай. Ковыляет на балкон и срывает для меня пару листочков свежей мяты.
У старушки целый сад на балконе. Она ухищряется выращивать там и салат, и лук, и петрушку, и мяту, и базилик, перчики и помидоры черри. А еще мой любимый физалис. Кудесница она, волшебница и чародейка. Не иначе.
— Я тут утром кекс испекла, — сияет Капитолина Алексеевна, доставая из хлебницы любовно нарезанные брусочки бисквита. — Ты домой забери, Сонечка, Рэмчика угостишь.
Заботливо убирает в пакетик и мне протягивает.
Я лишь вздыхаю. Возьму парочку, конечно. Не хочется обижать бабулю. Сама я больше не съем. А «Рэмчика» пусть другая подкармливает. Любящее сердце не провести, сколько бы Рэм ни врал мне.
Бабушка довольно хлопочет надо мной: радуется, чувствует себя нужной. Я же чувствую себя любимой внучкой, которой приятно погреться в ласке, заботе и нежных родных объятиях.
— Ой! — подскакивает бабуля, косясь в сторону коридора, когда внезапно раздается старомодное птичье щебетание вместо резкого дверного звонка. — Кто это к нам пожаловал? Аааа! Это, наверное, опять дети Любкины забавляются! Вчера мне полдня мешали, окаянные! Уух, я им задам! И к Любке опять поднимусь и все выскажу!
Обычно добрые проницательные глаза сейчас недовольно поблескивают, старушка грозно сводит серебристые брови над переносицей. Руки упираются в бока. Выглядит бабушка и смешно, и воинственно одновременно.
— Не волнуйтесь, я сейчас разберусь, — прокашливаюсь в кулак, чтобы скрыть веселье. И направляюсь к двери. — Я с детишками быстро общий язык найду.
Уже лучась непрошенной улыбкой, приближаюсь к двери, заглядываю в глазок… и отшатываюсь. Сердце падает в пятки. Ну почему именно сегодня?!
Крепко зажмуриваюсь, суетливо оценивая ситуацию. Что делать? Я не хочу с ним за одним столом сидеть. И вообще разговаривать. Сейчас впущу Рэма, а сама через десять минут уеду, чтобы не было так явно мое нежелание с ним сталкиваться. Ни видеть, ни слышать его не хочу.
Ну Рэм. Испоганил не только наш брак, но и такой чудный день! Я хотела сегодня подольше у Капитолины Алексеевны побыть!
Когда наши взгляды встречаются, Рэм выглядит потрясенным. А еще виноватым.
Ну надо же так. Сожалеет как будто…
Проходит несколько секунд. Или полминуты, я не знаю точно, но мы оба не шевелимся, просто смотрим друг другу в глаза и молчим.
Я сбрасываю с себя наваждение первой.
Не здороваясь отворачиваюсь и возвращаюсь на кухню.
— Там Рэм приехал, — произношу убитым голосом, ощущая, как вновь плыву и теряю уверенность в себе. Тяжело опускаюсь на стул. Мне нужна минута. Всего минута, чтобы собраться.
— Всем привет, — твердо произносит супруг и неслышно, как кот, ступает на кухню.
— Рэмчик! Мой ты родной! Какое счастье, что приехал! А мы как раз с Сонечкой болтаем, тебя вспоминаем.
— Вот как. И что наболтали?
Голос его деланно-спокойный. Я слишком хорошо знаю Рэма, чтобы не заметить, как он нервничает: дышит тяжело, мрачная полуулыбка темнеет на твердых губах, правая ладонь крепко сжата в кулак. Супруг даже не поцеловал бабушку в щеку, хотя делал это неизменно из раза в раз.
Бабуля продолжает что-то радостно щебетать, не обращая внимания на наши с Рэмом застывшие позы. Я выхожу из кухни. Ванная? Да, сойдет.
Откручиваю вентиль — хочу, чтобы вода билась о дно раковины погромче… собственные рваные выдохи, кажется, перебивают все посторонние звуки.
Мой взгляд ползет вверх. Раненый. Блеклый. Вялый. Отражение не показывает ничего хорошего, притягательного, привычного.
Осунувшееся лицо делает меня еще несчастнее. Я горестно отворачиваюсь.
Ну шикарно же все было! Отличное начало дня. Бабуля вот в прекрасном расположении духа, и у нее отличное самочувствие.
Необходимо избавиться от этих болючих, сбивающих с ног совпадений в будущем. Пусть Рэм выбирает и озвучивает дни, когда собирается навещать бабушку, и тогда мы точно перестанем пересекаться.
У меня трясутся руки. Я понимаю, что пора выходить, но боязнь проявить эмоции выше меня. Мне нужно холодное спокойствие. Во всяком случае, Рэму суждено видеть только это. Остальное уже не его ума дело. Он развернулся и ушел. Потому что его что-то там перестало устраивать.
Тру щеки. Потом еще раз умываюсь. Потом снова остервенело тру щеки, чтобы скрыть бледность.
Что ж. Пора.
Прохожу. Усаживаюсь на стул. И не знаю, что дальше делать. Что говорить. Так и молчу, неторопливо отхлебывая чай из такой же кружки, как у Рэма.
— Что-то вы, ребята, уставшие такие, молчаливые оба. Когда ж вы уже жить начнете, а то одна работа на уме.
Обычно Капитолина Алексеевна не читает нравоучения, а сегодня… как почувствовала что-то неладное.
А я… Нет-нет-нет. Я сейчас точно не готова с пеной у рта доказывать, что у нас все по плану и своевременно. Сам пусть выкручивается, а моя стрессоустойчивость потихоньку истончается.
— Ба, работа — неотъемлемая часть нашей жизни, — строго поясняет Рэм, а я вновь покидаю кухню под нелепым предлогом и подвисаю в коридоре. Деться-то мне некуда.
Пора собираться. Из коридора я отчетливо слышу разговор:
— А то я не вижу! Вон Сонечку как запустил, уставшая вся, бледная! Твоя мама с таким серо-буро-малиновым цветом лица ходила, когда тебя носила, а Сонечка — потому как от работы с ног валится. Вот не цените вы то, что имеете, — и молодость, и здоровье просто так на чужих людей тратите. Все заработать пытаетесь, Рэмчик! Нужно друг для друга стараться. Для деток. Для семьи. У вас, мои хорошие, все силы на посторонние дела уходят. А они, силы-то — ресурс исчерпаемый.
Прозорливая бабуля дотошнее любого сыщика!
У Рэма-то точно вся энергия на «посторонних» уходит. И, главное, хитрая Капитолина Алексеевна мне и слова не сказала, что я как-то не так выгляжу. Ну и отлично, пусть ему плешь проедает, достанется такое сокровище новой пассии прилично полысевшим и сердитым.
— Ты лучше расскажи, как у тебя дела, — Рэм переводит тему.
— Прекрасно. У меня нитки кончились на твоих варежках. Надо серую пряжу докупить. А у Сонечки уже прекрасные рукавицы готовы. Шерстяные. Теплые. Будет моя девочка зимой носить, меня добрым словом поминать.
— Мы тебя и без варежек добрым словом вспоминаем.
— Вот молодежь, — возмущается бабуля. Я слышу, как она что-то помешивает. — И помереть старушке спокойно не дадите.
— Ты на уши и небо поставить сумеешь, — по-доброму смеется Рэм. — Нет уж. Тут оставайся. Я лучше приглядывать за тобой буду.
— Ой-ой, ишь ты! Я как пять лет назад говорила, так и сейчас повторю! Пока правнуков не увижу, вы от меня не избавитесь. Так что пусть небо твое пока висит над головами спокойно.
Удар за ударом. И вновь, и вновь. Материнство я все откладывала на потом. А потом… все как-то не наступало. Потом вечные проблемы и неудачи. После двух бесполезных ЭКО мы взяли длительный перерыв.
Я заставляю себя зайти в кухню и попрощаться.
— Ладно, побежала я, — начинаю с осторожностью. Но бабуля с возмущением причитает:
— Как это побежала? Хоть полчасика посиди. Что ж вы все время куда-то бежите?!
— Мне правда пора, я ж на часок заехала.
Бабушка очень расстраивается, даже глазки ее тускнеют. Мне жаль причинять ей эту микроболь, но для меня так будет лучше.
— Ну что ж. Приезжай тогда, как сможешь. Сонечка, ты покажи Рэму, где дверь скрипит. А я пока тебе зелень нарву.
— Бабуль, да я в магазине куплю, тут тебе… — я осекаюсь. Такое неудовольствие мелькает в изумленном взгляде.
— Да у меня ж все свое, полезное. А и… — машет она рукой и упрямо направляется на балкон, не забыв прихватить ножичек. — Все равно нарежу.
— Вы внуку передайте. Он привезет. «Домой».
Рэм выходит со мной в коридор.
— Сам справишься? Входная дверь скрипит.
Он не отвечает, зачем-то смотрит на меня, будто раненый. Это я так смотреть должна. А то несчастный какой нашелся.
— Сонь, — прорезается у него голос. — Ты… Как ты?
Я аж замираю. Это издевательство такое? Изощренное. Хуже любых пыток. Как я? Да у меня все лучше всех! Все прекрасно!!! Не видно, что ли?!
Отворачиваюсь и тянусь к куртке.
— Сонь, — с чувством отзывается он на мое упрямое молчание, обхватывает плечи и разворачивает к себе. — Если я могу что-то для тебя сделать. Если что-то нужно. Помощь какая-то или…
Замолкает. Кадык его нервно дергается.
На лбу Рэма застывает вертикальная складка. Внутри меня бушует ураган, вулкан закипает — еще немного, и взорвется.
— Конечно, нужно, — произношу само собой разумеющимся тоном. — Руки убери.
— Соня, прости меня, пожалуйста. Это ведь честнее, чем делать вид, что все хорошо. Сонь…
Он и не желает меня отпускать. Мне приходится брезгливо стряхнуть с себя его руки.
— Что скажешь? — уточняет коллега, только что сообщивший мне новость.
Мне предлагают грант на исследование. В команде несколько человек. Вообще-то, это очень привлекательное и заманчивое предложение. И по деньгам не обидят. Правда, на это нужно дополнительное время: основную работу никто не отменял.
С другой стороны, именно в свободное время мне и нужно срочно чем-то себя занять, чтобы переключиться с ненавистных дум.
— Исследовательский центр… — вслух рассуждаю я.
— Да, нам нужен еще один химик.
Сама я ни разу не принимала участия в подобных научных работах, но если кратко, то перед командой ставят задание и четкие сроки. Сумма гранта распределяется в качестве оплаты труда участникам проекта плюс включает в себя все расходы на проведение исследований.
— Когда нужно приступать?
— Вообще, время еще есть, но если ты согласна, то идеально начать поскорее. Где-то через недельку.
— Дай мне все взвесить до завтра, Дим, я определюсь.
— Хорошо. Но скажи, тебе хоть реально интересно или нет?
— Скорее да, чем нет.
— Отлично! Обрадовала!
— Я тебя наберу завтра к вечеру.
С Димой мы знакомы с института: учились на разных курсах одного факультета. Он меня старше на три года. А познакомились необычно: вместе участвовали с докладами на конференции. Я была на третьем, а он — на пятом курсе. И главное, после моего выступления этот гад еще и пытался завалить меня вопросами по моей же теме! Потом мы как-то сдружились. Он даже пытался за мной приударить, но для меня существовал только один рыцарь в сияющих доспехах.
— Окей! Но если забудешь, то я сам наберу. Сонь, очень сильно жду твоего положительного ответа…
— До завтра, Дим.
Вскоре остаюсь одна.
Хочется поговорить с кем-то. Уделить время. Внимание. Знать, что ты кому-то нужен, — это, оказывается, ни с чем не сравнимое чувство, настоящая потребность.
Отношения с родителями у меня не сложились. Папа бросил нас с мамой, еще когда я была совсем крохой. А мама постепенно… спивалась. До сих пор помню ее беспробудные пьянки, взрывы ярости, беспричинные придирки, посторонних неадекватных людей в нашей квартире. Непринятие и глубокая обида на маму была столь велика, что я из дома сбежала как могла рано. Мы не общаемся совсем. Ей без разницы, как у меня дела. Мне, собственно, тоже безразлично, чем она живет. Знаю только, что она второй раз вышла замуж. Причем за приличного мужчину. Обыкновенный, работящий. У них родился сын.
Со мной давным-давно связывался ее новый муж, приглашал к ним в гости. Предлагал встретиться с мамой, но я отказалась. Если бы она сама мне позвонила, я бы еще хоть как-то поняла ее желание поговорить, но налаживать отношения… зачем? Она давно забила на меня. У нее другая семья. Причем мама родила второго ребенка, совершенно не интересуясь старшей дочерью. Как будто можно сделать вид, что меня нет. Вычеркнуть одного дитя и всю себя дарить младшему. У меня напрочь отсутствует желание не только видеться с ней, но и вообще что-либо о ней знать. Она давно для меня чужая. Женщина, которая поставила алкоголь на первое место, в центр своего мира, при этом потоптавшись на чувствах своего ребенка.
Возможно, поэтому мне так тепло от заботы бабули Рэма. Для которой я хоть и чужая, но своя. Это так дорого моему сердцу, что я Капитолину Алексеевну считаю родной, а родную мать — совершенно посторонним человеком.
Одиночество впивается в сердце ледяными щупальцами. Как же тошно дома одной…
Вещи Рэм забрал недавно, оговорился, что на квартиру он не претендует. Оставляет жилье мне.
Если я получу грант, то смогу довольно быстро сделать здесь ремонт, чтобы обстановка дома не напоминала мне о горе. Я встану на ноги, мне бы лишь немного времени… еще чуть…
Стираю слезинку. Затем еще одну. И еще. Холодное одиночество не оставляет меня. Если б я была не одна… да хотя бы с домашним любимцем… пошла бы с собакой погулять, например. Или кошку заласкала. Как представлю ощущение мягкости и тепла под ладонью, сразу становится немного теплее.
Кстати. А почему, собственно, нет?
На собаку я не решусь. Это и дрессура, и выгул, и социализация животного. А я вечно на работе, домой возвращаюсь уже под вечер, сразу к плите. В кровать падаю уже уставшая. Сил ни на что не остается. Только в выходные можно почувствовать себя человеком. Так что собака — нет. Не мой вариант.
А вот кошечка… почему бы и… да?
Маленькие лапки будут беззвучно ступать по полу, тихое мурчание — убаюкивать перед сном, а мягкость гладкой шерсти — это вообще нечто чудесное. У меня в детстве был котенок. Мурзик. Я его с улицы притащила грязного и замерзшего. Он через какое-то время пропал. Я не уверена, но думаю, что постарались мамины «друзья».
Чистейший порыв заставляет меня залезть на доску объявлений. На глаза попадаются разные: от «отдам в хорошие руки» до «продаются породистые выставочные котята».
Зарываюсь в породах. Весь вечер уходит на изучение. Не знаю, почему выбор останавливаю на русской голубой. Дымчато-голубой оттенок шерсти на фото завораживает. Характер описан как добрый, игривый.
— Ну ты и соблазнительница, Соня! — с благоговением тянет Афина, влюбленными глазами прилипнув к серому комочку. — Какая она чудесная!
Лина вообще сияет от счастья и от кошечки не отходит. Малышка с таким трепетом касается пушистой шерстки, аж дыхание замирает.
— Линочка, обувь убираем в сторонку. Котенку нужно освоиться. Давайте за ним пока просто понаблюдаем, — предлагает Афина.
Лине только-только исполнилось три. Из-за потрясения от поступка Рэма я пропустила день рождения мелкой проказницы. Решила поздравить позже: это лучше, чем при ребенке слезы лить.
— А как ты ее назовешь? — лепечет Лина.
— Я назову ее Звездочка. Потому что у нее на груди белое пятнышко. Именно из-за него я смогла ее забрать.
— Почему? — малышка округляет глазки.
— Потому что пятнышка у этой породы быть не должно. Этого котенка обещали другой тете. Но… теперь он мой. Вы с мамой можете приезжать ко мне в гости и помогать с ним играть и воспитывать.
Линочка издает счастливый возглас.
— Когда захочу?!
— Конечно.
— Ну это уж перебор, давайте пореже, а то мы к тебе не намотаемся, — смеется Афина.
Звездочка несмело обнюхивает новую территорию, настороженно переставляя лапки, опасливо заглядывает за угол. Заводчица дала мне необходимые рекомендации, за что я ей крайне признательна.
Сама никак не могу удержаться и не погладить нового члена моей семьи. Она такая милая, глазки любопытные, шерстка мягкая. Звездочка тут же отзывается на ласку и тыкается носом в мою ладонь, стараясь продлить момент нежного прикосновения.
Сердце мое переполняется светлым восторгом: я решилась на этот шаг! У меня никогда, кроме Мурзика, которого я лишилась довольно быстро, не было кого-то, за кого бы я несла ответ, кто нуждался бы в моей неотъемлемой любви и заботе. Она как маленький ребенок, а этот мир такой большой и неизвестный, и даже в пределах одной квартиры можно узнать столько всего нового.
Я поглядываю на гостей, на котенка… и предлагаю:
— Ну что, начнем со стандартного бантика на ниточке?
Лина заинтересовывается тут же. Я предлагаю ей конфету из сухофруктов, и мы сразу сминаем фантик и перевязываем его посередине.
Детского смеха и искренней незамутненной радости в этой квартире не было никогда. Лина быстро поняла, что надо делать, и тут же стремительным вихрем помчалась по комнате. Потом побежала на кухню, в коридор. Заливистое веселье отдается в моей душе… тайной горечью. Афина растит Лину без отца. А нам с Рэмом, как оказалось, с самого начала и не суждено было иметь общих детишек. А я хотела. Это желание проявилось не сразу. Потом. С годами счастливого брака. Когда хочется заглядывать в любимые восторженные глазки и видеть в них отражение его светло-серых глаз. Но… нет, не суждено.
— Сонь, — тихо зовет меня подруга, робко ожидая, пока я обращу на нее внимание. — Как ты?
— Все хорошо. Потихоньку привыкаю быть одна.
— Ну теперь-то уже не одна, — замечает она, сочувственно улыбаясь. — Теперь у тебя есть Звездочка. И мы.
— Спасибо. Мы с Рэмом неожиданно встретились у бабушки, — с деланным равнодушием замечаю я, включая чайник.
— Да ты что!
— Да, — оборачиваюсь. — Я не представляю, как ей рассказать. Вдруг сердце схватит.
— Тяжелый случай, — соглашается Афина. — Но а что… врать ей будете? Всего не утаишь. Тем более это не на время.
— Пусть Рэм думает. А я не хочу. Пусть сам подберет необходимые слова. Я просто продолжу приезжать к ней и навещать, как раньше, если бабуля не будет против. Знаешь…
— М?
—Душа рвется при мыли о том, что бабушка, как меня в свое время, примет любую другую женщину Рэма. Да, ей главное, чтобы внук был счастлив, но… я ее как родную люблю. Неужели и в ее сердце так быстро найдется место для моей замены?
— Соня! Прекращай. Она о тебе никогда не забудет и из-за поступка твоего, прости господи, недомужа, не перестанет с тобой общаться! Ты ж сколько лет уже в их семье! А о бабуле переживала даже побольше Рэма! Она тебя как родную любит!
— Это будет очень обидно, если я и ей буду не нужна.
— Да и плевать. Ты нам нужна. Всегда! Любая! Что бы ни случилось! И мне, и Линка тебя любит как ненормальная! И мама моя тебя просто обожает, а местами и больше меня!
— Интересно, какими такими местами?
Я стою глазки и хлопаю ресничками.
Заставляю себя переключиться. Когда-нибудь я смогу вспоминать прошлое без горечи. Когда у меня все будет в порядке.
Нет, мне не легче. Совсем не легче, но теперь тяжесть эта плавно становится другой, скорее, превращаясь в новые заботы, которых не было рядом с Рэмом.
— А с имуществом что, Сонь? — интересуется Афина. — Ой, что это она там делает?!
Подруга выбегает из кухни, делает дочери замечание, просит не играть на диване с бантиком и возвращается ко мне.
— Он квартиру оставил мне. Машины поделили. Он при своей остался, я — при своей.
— Боже ж ты мой! — восклицает подружка громко и язвительно, ехидно прикладывая ладонь к груди. — Какой герой, однако! А где теперь обитает это голозадое чудовище?
— Афина! — я хоть и возражаю, но смех рвется наружу: «голозадое» чудовище, ой, я не могу. — Ахах! Ну прекрати! С тебя со смеху помрешь.
— Ты держись, ты нам живая нужна. Ну так что, где он живет-то теперь? Один?
— Я-то откуда знаю. Позвони да спроси.
— А я, между прочим, и могу! Ты меня знаешь, — язвит она и тянется к телефону, но это, конечно, всего лишь шутки.
— Да мне все равно, что у него там и как. Я и не хочу знать о нем ничего. Только перестановку дома сделаю и вообще забуду, что у меня муж был.
Тут из комнаты раздается тихая мелодия. Линочка торопится к нам, в ее ручке мой телефон.
— Соня! Тебе звонят!
Ой, это Дима. Я все-таки согласилась на его предложение. Послезавтра начинаем.
— Алло. Привет, Дима.
— Ну как?! — отзывается он несдержанно, сразу переходя к сути. — На понедельник все в силе?
— Чего ты так глазюки выпучила. Это Дима. Мы с ним с одного факультета. Учились вместе.
Но Афина не жаждет этих подробностей, ее интересуют другие:
— Так-так-так! А что это… у вас свидание?
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Нет, не свидание, он предложил мне подработку. По профессии.
— Ты говорила тебя и в лаборатории все устраивает…
— Да! Но ребята получили грант и им срочно нужен химик в команду. Дима предложил, я согласилась.
— Если Дима не женат, не забудь уточнить, что и ты теперь в разводе.
— Зачем? — веселюсь я, стараясь как можно строже посмотреть на подругу и сердито сложить руки на груди. Для пущего эффекта.
— Да как зачем? Чтоб глазки заблестели. От мужского внимания.
— Ой, я тебя умоляю! Все внимание достанется пробиркам! Не мне с ними конкурировать.
Мы с Афиной одновременно смеемся, а я вновь ехидничаю:
— И кто бы говорил. Сама-то шашни налево и направо не крутишь.
— А мне и не с кем! Я с утра до ночи в работе. Сейчас, дай бог, хоть вечерами посвободнее буду.
Подруге с Линкой очень помогает мама. А Афина постоянно вкалывает на всю семью, раньше вечерами с подработками сидела. Сейчас у нее новая должность, и вроде как дело лучше пошло. Вот только казус: руководителем оказался отец Лины. И случаются же чудеса…
Я туда не лезу, только выслушаю. Если Афина сама попросит совета — дам. Но сдается мне, чувства ее к обманщику угасли не совсем…
— Ладно, давай не будем о грустном. У меня скоро новый проект, так что я тоже под завязку в работу уйду. Зови Лину, я предлагаю пообедать.
— Давай помогу на стол накрыть. И я надеюсь, ты о Диме будешь меня в курсе держать.
— Это не то, о чем ты подумала…
— А у меня предчувствие, что именно то! Посмотрим-посмотрим.
— Меня сейчас мужское внимание не прельщает нисколько.
— Не всю ж жизнь ты будешь в раковине сидеть…
— Сказала Афина, которая после рождения дочери и на свидание-то ни одно не сходила!
— Я ходила! — горячо возражает подружка. — Там просто… просто… рассказывать было не о чем! Вот!
Она упрямо поправляет кудрявые длинные волосы, а затем, фыркнув, сворачивает их в тугую шишку на голове. (История Афины:РЕБЕНОК ОТ БЫВШЕГО БОССА. НОВАЯ ВСТРЕЧА. Книга здесь: https://litnet.com/shrt/rdEh)
— Ну а я не хочу, — сверкаю глазами. — Я решила ремонт делать. Ну этих мужиков! А после мы будем со Звездочкой на диване валяться и смотреть фильмы.
— Ой-ой. Фильмы… Все глаза протрешь! А зрение дело такое. Хрупкое, — шутит подруга.
— Завидуйте молча, — парирую я с легкостью на душе и тянусь к холодильнику: уже припасла для Линочки вкусняшки.
РЭМ
Жму кнопку дверного звонка долго: бабуля может и не сразу услышать.
Наконец доносится приглушенное лязганье.
— Рэмчик! Какое счастье! Проходи, мой милый!
Она медленно разворачивается, впуская меня в квартиру, и топает назад.
— Привет, — отзываюсь я ласково, касаюсь губами морщинистой щеки. Слабо улыбаюсь. Особых поводов для веселья нет. Везде неприятности.
— Хорошо как, что ты заехал, я уж и соскучилась.
Заношу пакеты с продуктами на кухню, помогаю разобрать. Бабуля щебечет что-то о своем, постоянно упоминая о Соне. Мне приходится пояснить, что у Сони много работы и она… останавливаюсь. Выдыхаю.
Внутренняя тревога дрожит и колется внутри.
Ну дольше молчать уже невозможно! Вчера мы забрали свидетельство о разводе.
Всё… Нас больше нет. Есть мы по отдельности. Я искренне надеюсь, что Соня будет счастлива, что она поскорее оправится от потрясения и встанет на ноги. Я знаю, что причинил ей дикую боль. И ненавижу себя за это, и корю. Но это, несомненно, лучше, чем быть вместе, когда рядом абсолютно ничего, кроме общих на двоих воспоминаний и не держит.
Ну лучше!
Зачем? Каждый может построить свою жизнь, и я от всей души желаю бывшей супруге только хорошего. И мужчину, который будет ее любить по-настоящему, глубоко, не по привычке. Как я когда-то.
— Ну что ж мне Сонечка не звонит совсем, вы не поссорились? Так давно не приезжала, — расстроенно качает бабуля головой и осуждающе щелкает языком. — У нее все хорошо?
Уворачиваться долго не смогу.
— Бабуль, мы с Соней сейчас почти не видимся. Я не знаю, как у нее дела.
— Как это?! — она вскидывает голову. Хмурится. Второй человек, которому я причиняю боль своим выбором.
Набираю в грудь побольше воздуха:
— Я осознаю, что это звучит ужасно, — понимающе киваю. Беру ее заботливые руки в свои. — Но мы с Соней развелись.
— Вы… ЧТО?!
Морщинистые ладони сжимаются в кулаки. Бабуля отталкивает меня с из ниоткуда взявшейся силой. Отходя назад, мечет молнии в мою сторону.
— Вы с ума сошли?! Как вы могли развестись?! Это что, шутки?!
Я вдруг подмечаю в ней неистовую, рвущуюся наружу энергию.
— Такое случается, люди расходятся.
— Люди, может, и расходятся, но только не вы! Вы сколько лет уже вместе! И что?! Это Сонечка мне поэтому не звонит? Всё, забыла меня совсем? И ты забыл! — обличающе тычет в меня указательным пальцем. — Вон как долго меня не навещал! Специально, чтоб не рассказывать!
— Присядь лучше.
— Ишь ты! Командовать вздумал бабушкой! Признавайся во всем! СЕЙ-ЧАС ЖЕ!
Ладонь ее с грохотом обрушивается на столешницу. Губы хоть и поджаты, но нижняя дрожит. Бабуля принимает новости, конечно, очень близко к сердцу, очень.
— Развелись мы. Я ушел, — заявляю решительно.
— И что же Соня такого сделала? Чем провинилась, что ты отвернулся? Плюнул на все совместно прожитые годы!
— А почему я должен ей врать? Себе врать. Что мне хорошо. Что меня все устраивает. Почему я должен жить так? Кому это надо?
— Смотри-ка, он какой нашелся! А чем это тебя не устраивает все как есть? Сами же строили! Вот и понастроили!
— Я ее не люблю. Я не хочу ей врать.
— Глупости, Рэмчик, — тяжко вздыхая, возражает бабуля и, морщась, медленно опускается на стул. — Любовь, она не всегда ощущается так явно, как мы думаем. Она живет внутри нас. Ты с ней сроднился. И это чувство перестало быть таким ярким. Выделяться. Кружить голову. Поэтому ты и не чувствуешь.
— Так кажется только со стороны.
— Ребеночка вам нужно было рожать, Рэмчик. Это не только для женщины божий подарок, но и для мужчины. Это тот шаг, что вы не готовы были сделать, — грозит она пальцем. — А теперь в тупике оказались, топчась на одном месте.
— Да не так это.
— И что, правда разлюбил? — назидательно уточняет она. С хитринкой что ли.
— Правда.
— И что, так Соне и сказал?
Я отвожу пришибленный взгляд. В памяти вновь родные глаза, полные слез, непонимания и шока. И вновь я ощущаю себя ублюдком…
Киваю.
— И Сонечка отпустила?
— А за что держаться-то, бабуль? За воспоминания?
Она отворачивается к окну.
— Э-ээх, Рэмчик. Что же ты наделал…
— Она достойна большего.
— Но думал ты не о ней, а о себе, когда дверью хлопал.
— Я понимаю, что ты на ее стороне. Да я и сам бы на твоем месте занял сторону Сони. Но я поступил честно. Да, я за нее переживаю. Волнуюсь, знаю, что ей плохо. И что именно я в этом виновен. Но наш брак раньше был другим. И мы были другими. А теперь… все. Мне не помогло ничего. Мы изменились. Каждый идет вперед своей дорогой. Она в своей лаборатории, я у себя. Не стоит идти вместе только ради обязанности и из чувства страха ранить кого-то. Это все равно никто не оценит.
— Так на то он и брак, чтобы развиваться параллельно! Самостоятельно, но вместе! И не мешать друг другу! Это никак не отражается на нужности друг в друге. Ты ей нужен! А она тебе? Неужели нет?
— Нет.
Обрываю. Ни к чему этот спор. В браке должны быть мужчина и женщина, которые этого хотят! Оба! А иначе зачем такой союз?
— И что, совсем-совсем не общаетесь?
— Зачем? Так только сложнее. Разошлись так разошлись. Все, и нечего тянуть.
— А внутри тебя? Неужели ничего нет?
— Пустота, ба. Просто пустота.
— Женщина наполняет своего мужчину нужной энергией.
— Ба. Мне сейчас не до этих сказок, ага? Ну правда.
— Ты себя сам послушай. От Сонечки ушел, и все опустело внутри. Ничего не осталось. А должен быть до самого края! До отказа забит лаской и любовью! А этого нет.
— Как-нибудь справлюсь.
— Без женщины не получится. А в вечном поиске идеала ты больше потеряешь, чем отыщешь.
— Я не ищу. Мне не это нужно.
— Ну дай бог, Рэмчик, тебе на пользу это пойдет. Но послушай старую бабку… не пойдет. А где ты сейчас живешь?
Бабуля проводит рукой по волосам, приглаживая. Поднимается, нервно включая чайник. Такие хлопоты успокаивают ее.
— Квартиру снял.
— Лучше, чем дома?
— Бабуль, я не жалею. Ты расскажи лучше, как твое здоровье.
СОНЯ
Бегу в новую лабораторию! Здесь мы работаем не каждый день. Чаще сменяем друг друга, но иногда и заступаем всей командой.
Телефон разрывается в сумочке.
Ох. И сердце замерло.
— Привет, бабулечка!
Актриса из меня так себе, но голос стараюсь как-то… оживить, что ли. Да еще и тороплюсь сильно.
— Привет, моя деточка! Что ж ты пропала совсем, Сонечка?
— Столько всего, бабуль! У меня подработка новая, наша команда получила грант, вот теперь мотаюсь туда-сюда.
— Надо ж так, сколько новостей. А ничего с Рэмчиком и не рассказываете. Так! Я не принимаю никаких отговорок, в субботу жду тебя у себя. Лучше всего в два!
— Нет-нет, у меня работа! Точно не смогу!
— А когда же?! Я не могу ждать, у меня все-таки возраст!
Обе смеемся.
xRUoWnUf
— Ну давайте часиков в семь?
— Отлично, я пирожки приготовлю! Жду!!!
И отключается не попрощавшись.
Уже не волнуюсь насчет Рэма. Не боюсь новой встречи. Если он тоже окажется там, я извинюсь перед бабушкой, сообщу, что навещу ее в другой раз.
Преспокойно уеду. Вот и все. И нет поводов переживать.
Однако меня гложет неугасаемое чувство, что ей уже все известно. А если так, бабуля не станет намеренно сталкивать нас с Рэмом. Она очень чуткая, настоящий эмпат.
Взгляд мой грустно огибает пустой двор, отмечая, как пожелтевшие листья медленно опадают с деревьев. Красиво, но печально. Начало осени и угасание природы всегда разводят слякоть в моей душе, несмотря на богатые золото-багряные оттенки и ковер из хрустящих засушенных листьев под ногами.
Устремляюсь наверх.
Достаю ключи, отворяю дверь — у меня свой комплект от бабушкиной квартиры.
— Моя девочка! Заходи скорее! Ой, как я благодарна, что ты нашла время приехать! — уже хлопочет она, забирая у меня пакеты: я по привычке с продуктами.
Бабуля обнимает сердечно. Родная моя…
Я прижимаюсь к ней покрепче. Даже запах этого дома навевает мысли о счастливых воспоминаниях, беззаботных днях и мечтах о будущем.
— Как чудесно у вас пахнет. Ммм-м! — с наслаждением и предвкушением веду носом. Как-то особенно приятно и тепло внутри.
— Да как и положено у бабки! Пирожки да вкусности всякие! Я специально для тебя испекла, Сонечка.
— Мастерица вы, Капитолина Алексеевна. А я вот не умею стряпать.
Мы проходим в зал, я остаюсь в одной футболке, снимая с себя теплый джемпер. Бабуля перехватывает его и любовно разглаживает пальцами на спинке старенького, но чистого кресла.
— Какие твои годы. Свои внуки появятся, не только стряпать научишься, но и вязать, и шить, и кроссворды разгадывать.
Мы обе прыскаем со смеху.
— Ты ж меня надолго так не бросай, Сонечка. Я уж грешным делом подумала, что обидела тебя чем-то.
— Ну что вы! Просто сложно как-то все. Время испаряется, и я моргнуть не успев…
Осекаюсь, совершенно выбитая из колеи. Из меня вышибает дух.
На ватных ногах подхожу к старомодному трельяжу из лакированного дуба, проглатывая горький ком.
Могу крепиться сколько угодно, но такого точечного удара я абсолютно не ожидаю. И закрываться поздно.
Мои ладони трутся друг о друга, я обхватываю себя за плечи. Хлюпаю носом, стараясь сдержать рыдания.
Я сильная, просто… просто не была готова.
Взгляд сам собой нежно поглаживает наши с Рэмом фотографии. Вот тут муж несет меня на руках. Здесь я счастливая невеста. Это с отдыха на море. Это день рождения бабушки, мы целуем ее в щеки с двух сторон. А тут мы еще студенты! Их раньше здесь не стояло…
Ощущаю ладонь бабули, сжимающую мое окаменевшее плечо.
— Скучаю по вам, а так — любуюсь.
В голосе ее нет подвоха. Но она это специально.
— Зачем вы так, бабушка? Рэм разве не рассказал вам?
— Я уберу сейчас. Извини, милая.
Она начинает спешно собирать рамки, но я останавливаю ее, каждое фото ставлю на место.
— Не стоит. Это ваш дом.
— Тяжело тебе, Сонечка?
— Тяжело. Но уже лучше.
— Что-то произошло у вас?
— Охлаждение.
— Так подогреть же можно…
— Уже нечего. Теперь каждый сам по себе. А меня ему проще было выбросить за борт, как ненужный балласт.
— Что уж тут сказать, девочка моя… что сказать… Он не прав. Да и не верю я, что не любит тебя.
— У него другая, мне кажется, есть. Но он не признается. А теперь уже без разницы. Пусть будет счастлив.
— Ты только не бросай бабушку, Сонечка, — наполненные слезами глаза буравят мне душу, бередят еще свежие раны. — Ты же из-за него про меня не забудешь, правда?
Рыдаем навзрыд вдвоем: одним махом под удар попали сразу несколько судеб.
Я с горькой улыбкой вытираю слезы с морщинистой щеки, успокаиваю бабушку.
— Да ну его, — машу рукой, проглатывая сводящие горло спазмы, — пусть живет как хочет, имеет же он право быть счастливым, если со мной таким не стал. Пойдемте чай пить. Я, кстати, привезла вам ту мазь, о которой вы говорили.
— Эх, девочка моя. Я своего внука знаю, — бабуля не позволяет перевести тему, ласково поглаживает мое плечо. Ее унылый вид и потухшие глаза коробят меня. — Не будет он счастлив без тебя. Не будет. Я как только вас вместе увидела, то сразу поняла, что это у вас навсегда. Не могу я ошибаться, Сонечка!
— Бабуль. Жизнь иногда бывает непредсказуема. Я вас единственное, о чем попрошу — не надо нас сталкивать. Я не хочу с ним пересекаться. Обещайте.
— Обещаю, моя хорошая.
Ее подавленный голос и опущенные плечи, слегка сгорбленная спина и унылый взор доламывают внутри то, что еще оставалось целым. Как можно одним ударом разрушить целую вселенную близких душ?! Ну спасибо, хоть не стал продолжать врать и строить из себя крепкую семью и сильное плечо! Хотя… отчего-то я точно уверена, что в случае острой необходимости Рэм всегда сорвется и поможет мне. Только проверять я не стану. С любыми напастями справлюсь сама!
Пленю бабушкину ладонь и решительно веду старушку на кухню. Как же она переживает! Еле переставляет ноги, седовласая голова трагично опущена. Будто смысл жизни для Капитолины Алексеевны напрочь утерян.
— Выше нос! — командую я неожиданно, усаживая бабулю на стул. Тянусь за кружечками. Даже они вызывают потепление в душе. Простые белые кружки в крупный горошек с темно-зеленой окантовкой в цвет больничных стен. — Он захотел радоваться? Захотел! С чего это мы должны страдать от его решения?! Так! У нас тут чаепитие. И вообще! Мне мяту, пожалуйста! Домашнюю! А то эти все покупные травы, знаете ли… еще неизвестно, в какой земле их выращивали и чем пичкали.
Хоть немного, но это помогает бабуле взбодриться: она тут же захлопотала, бросилась на балкон, активно размазывая слезинки по лицу. Нарвала листочков на целую роту солдат.
— Куда ж так много, Капитолина Алексеевна? — удивляюсь я и купаюсь в лучиках ее заботы и уверенности.
— Ничего-ничего! Домой возьмешь! Я сейчас сполосну и в полотенчико оберну.
Если мои глаза еще не выскочили из орбит, это просто вау, какое достижение!
Я хлопаю ресницами, пытаясь осмыслить и принять… что некоторые общаются вот так. У нас с Рэмом из отношений нечто подобное исчезло уже оооой как давно.
Но мне прекрасно было и без этого, а теперь я все же немного в ступоре.
Не тороплюсь с ответом, блокируя телефон.
Еще с часик душевно болтаем с бабушкой, не замечая, как летит время, а потом прощаемся под теплые объятия. Я обещаю навещать ее чаще и уже мысленно перекраиваю свое расписание, втискивая поездки к Капитолине Алексеевне еще и в середине недели.
Про неотвеченное СМС вспоминаю лишь в дороге.
Я: «Привет, Дим. Домой еду:)» — отправляю без лишнего пафоса.
Дима: «Не помешаю, если наберу?»
Я: «Звони, конечно».
Почему-то слегка волнуюсь, хотя с Димой мы видимся часто. Шутки, подколки — уже привычное дело, Дима парень веселый. Ну как парень. На пару лет он меня старше.
— Алло.
— Привет, Сонь. За рулем надолго отвлекать не буду. Ты завтра перед лабораторией ничего не планировала?
— По домашним делам мотаюсь. В общем, бытовуха.
Завтра суббота, мы проводим исследования. Собираемся в обед и батрачим до вечера. В воскресенье примерно то же самое.
— Давай я за тобой заеду? Пораньше немного…
— Не поняла, Дим.
— Встретимся до обеда, поболтаем. После вместе на работу поедем. А вечером я отвезу тебя домой. Мне в радость.
— Мне кажется, тебе неудобно мотаться будет.
— Да брось, это не проблема. А то работаем вместе почти месяц, а нормально пообщаться все не удается. Заодно и обсудим идеи! — спешно добавляет он.
Я тяну губы в извиняющейся улыбке, словно Дима может это увидеть, и мягко отказываюсь:
— После лаборатории мне машина понадобится. Вечером я спешно уеду. Прости…
— Ты, как всегда, в делах?
— Ну да.
— Я понял. Тогда до встречи завтра.
— До встречи…
Он отключается сразу, без лишних слов. Как-то мне пока не до общения. Тяготит.
Я думала, что Дима расстроился и на работе станет вести себя отстраненно и подчеркнуто вежливо. Но… я ошиблась.
В здание на следующий день я вхожу в приподнятом расположении духа и, так уж вышло, немного раньше намеченного времени. В комнате для персонала на столе меня уже ожидает чашечка ароматного кофе и разноцветные пончики в контейнере.
Ого…
Я бы, конечно, не была столь самонадеянна, что весь этот пир предназначен исключительно для меня, но! На контейнер наклеен крупный стикер с моим именем.
— Привет, — улыбается Дима, заходя в помещение. — Я зацепил перекус. Помнится, ты обожала пончики в институте.
— Очень мило, спасибо. Кофе тоже мне?
— А как же? Да и, кроме нас с тобой, тут никого нет.
— А как же Владимир Геннадьевич?
Хм. Мы должны были сегодня работать втроем. Но у Димы и на это уже готов ответ:
— Он неважно себя чувствует. Предупредил с утра, что сегодня не увидимся.
— Вот как. Ну что ж. Спасибо тебе… По кофейку, и приступаем?
— Я не возражаю.
***
Время медленно ползет к отметке «пять». Мы уже подустали с Димой. Он хороший специалист, сомнений нет. Да и в голове его точно вычислительная техника и механизм по генерированию новых идей.
Я так устала, что предлагаю взять десятиминутный перерыв.
— Идем, — серьезно кивает Дима. Скептично оглядывает меня. — Ты в последнее время очень уставшая. К вечеру буквально выдыхаешься.
— Возможно, взяла слишком высокий темп. Не волнуйся, на качестве работы это сказываться не будет. Скоро домой уже — отдохну.
Возвращаемся в комнату для персонала. Я стягиваю с себя перчатки, защитные очки. По-хорошему отметки бы сделать. Тянусь к журналу.
— Сонь, я сам. Посиди отдохни.
— Спасибо.
Плюхаюсь на диван, и ни одного возражения! Действительно страшно устала.
Дима, нацарапав отметки, убирает в сторону записи и опускается рядом. Завязывается непринужденный разговор. Смеемся. И тут:
— Сонь?
— М?
— А вы с мужем разошлись окончательно?
Я как-то пошутила, что мне теперь торопиться некуда и против работы во вторую смену после основной занятости никто не будет. Дима не оставил этот момент незамеченным. Русые волосы, прямой нос, тонкие губы, темно-карие глаза… Он вполне привлекателен как мужчина. Наверное, нравится девушкам.
— Или нет?
Я задумалась и не ответила. Тороплюсь исправить оплошность:
— Да, мы развелись. Печальная история.
— То есть… ты сейчас абсолютно свободна?
— Получается, так, — пожимаю плечами.
— Тогда… можно тебе хотя бы позвонить? Если увидеться вне работы не хочешь.
— Эм… Я…
— Пока думаешь, у меня тут скучает еще один приятный штрих.
Он достает из шкафа для одежды букет цветов. Наши взгляды встречаются.
Принимаю цветы, стараясь непринужденно улыбнуться. Дима очень милый, он и в институте был внимательным, веселым, приятным парнем.
И хочется не обидеть его, но сейчас я не хочу окунаться в новые отношения. Мне нужно какое-то время побыть наедине с собой.
— Дим, спасибо, букет очень красивый.
— Ты улыбаешься. Здорово, что смог порадовать. Хотел после работы тебя на кофе позвать, но ты занята. А в другой день… можно?
— Кофе это отлично. Вот только ты, наверное, ждешь от меня чего-то большего. Дим… я не готова сейчас. Извини, что так в лоб. Просто поболтать — это одно. А когда от тебя искренне ждут чего-то конкретного — совсем иное.
Он смущается. Это так мило выглядит. Знаю точно, Дима напористый мужчина, который если наметил цель, то прет как бронепоезд. Но сейчас он отводит глаза на мгновение и тут же возвращается ко мне взглядом в ожидании. А сам раздумывает над ответом.
Он даже осмеливается сжать мою руку — дотрагивается так трепетно, поглаживает большим пальцем ладонь.
Сложно сказать, что я чувствую. Визуально наблюдать за нашими пальцами проще, чем ощущать постороннее тепло на коже. Это так непривычно. Но я не отдергиваю руку. Сжимаю в ответ.
Знаю, что нравлюсь этому мужчине с института. А потом… у каждого своя жизнь. Он был женат. Сейчас в разводе. У него есть сын. Больше мне ничего неизвестно.
— Сонь, я не настаиваю ни на чем. Я все понимаю, предлагаю просто… иногда общаться помимо работы, несмотря на вечную загруженность. Ты вроде любила кино. Можем запланировать как-нибудь, кстати. Я бы тоже сходил.
— Я не совсем…
— Отказаться всегда успеешь. Кино и кофе со мной — это ведь не страшно. Верно?
— Верно.
— Я не буду навязчивым, ни к чему не клоню. Мне всегда нравилось болтать с тобой. Давай так и условимся. Друзья?
— Да, друзья это хорошо, — роняю растерянно, не в силах оборвать сразу из-за светящейся искренности на дне его зрачков — это так подкупает. И обещать ничего не могу. Дружба… мне сейчас этого не хватает.
— Ты, кстати, угощайся. Пончики свежие. Я заехал в пекарню специально.
Как тут устоять? Тянусь к контейнеру с моим именем.
Отдираю стикер и открываю крышку. Достаю первый кругляш розового цвета. Вкусно.
***
— Никакие это не нарушения из-за стресса, — возражает врач с улыбкой на лице, опровергая мои предположения. — Вы беременны.
Как обухом по голове.
— Вы уверены?
Женщина опускает голову и внимательно смотрит на меня поверх массивных квадратных очков со скепсисом во взгляде.
— А как же. Абсолютно. Девять недель. Никаких симптомов нет? Головокружение, тошнота, быстрая утомляемость, сонливость…
Второй удар пропускаю. И он более болезненный. Ну да… все так. Последние дни очень хочется спать, выматываюсь нереально. Вечером с ног валюсь от усталости. Но… беременность?
Мы с Рэмом так долго ждали этого малыша. А теперь? Он ему не нужен от нелюбимой женщины. Много мыслей путается в голове, так много — чтобы отмахнуться от них, приходится сделать над собой усилие.
Врач дает рекомендации, объясняет, какие анализы необходимо сдать.
Женщина подмечает мою растерянность и старается подбодрить:
— Будет повод обрадовать мужа.
Молчу. Третий удар. Но я стойко встречаю и его.
Немного времени уходит на дополнительные вопросы.
Выхожу я на ватных ногах. Усаживаюсь на ближайшую лавочку, не ощущая, что принадлежу себе в эту минуту.
Накрываю ладонью живот, отчаянно прикусывая нижнюю губу, стараюсь улыбнуться, сдерживая слезы.
«Привет, малыш», — проносится в голове неуверенное. — «Я немного растеряна… но я тебя очень жду. Правда».
Опускаю веки, задирая голову, ловлю скромные лучики солнца. Не греют. Совсем не греют…
Ну? Что теперь-то, Рэм? Счастлив?
РЭМ
Телефон надоедливо жужжит на тумбе. Тянусь за ним и, открыв один глаз, поглядываю в экран.
Таня.
Отключаю звук и убираю телефон обратно.
Не хочу сейчас разговаривать ни с кем. Башка трещит со вчерашнего дня — может, перелет сказался. Я вчера прилетел из командировки, уезжал на три недели: выставка оборудования, новые технологии и все такое. Как-то тяжелее мне стали даваться перелеты. Раньше хоть бы что, а теперь разбитый хожу пару дней. Еще сказываются разные часовые пояса.
Не хочу никого сейчас слышать, хотя Таня очень ждала, когда я приеду. Она плавно, но очень уверенно решила отжать часть моей территории, постепенно попытавшись заполнить мое личное пространство своими вещами. Даже намекала, что нам бы пора уже съехаться, но пришлось жестко обрисовать девушке четкие границы: я с недавнего времени в разводе и теперь живу один. Один — это значит один. Допуская совместные вечера и моменты у меня дома, но это скорее исключение, чем правило. И никаких банок-склянок, посторонней одежды или расчесок я здесь видеть не хочу.
Танюша хорошая девушка, где-то слишком настойчивая, где-то излишне эмоциональная, но добрая и искренняя. И еще я с удивлением отмечаю, как она действительно тянется ко мне душой. Не всегда получая ожидаемое, она впадала в ступор, брала небольшие передышки на обдумывание, бывало, обижалась, стараясь мягко и ненавязчиво установить свои правила, но это у нее до сих пор мало получается. Я не готов впустить в свою жизнь еще одну женщину. Так, как впустил Соню. Не готов снова жить с кем-то, делить быт, взгляды, свое время. Теперь это все безраздельно принадлежит лишь мне одному, как и моя личная территория. Таня присутствует в моей жизни, но я одинок. И мне так комфортно. Я стал больше работать и, как это ни парадоксально, больше отдыхать.
Таня сначала противилась моем суждениям, постоянно звала на какие-то тусовки и вечеринки, шумные встречи и громкие мероприятия, но прошло совсем немного времени, и она стала немного подстраиваться. У нее всегда есть выбор — встреча с друзьями или теплый вечер со мной. Поход в спортзал пятый раз за неделю или спокойный совместный субботний ужин в ресторанчике. Яркие посиделки с подружками или уютная прогулка по ночному городу. Поход в кино или пицца у телевизора. Вылазка в клуб или поездка в океанариум или на интересную выставку. И на удивление Таня все чаще стала выбирать меня.
Нет, я ее не меняю, я лишь обозначаю свои правила. Решение принимать их или нет остается за ней. А еще она теперь учится готовить. Конечно, иногда она остается у меня, и обычно я на правах хозяина кормил гостью. А последний раз перед моим отъездом Танюша удивила: усадила меня на стул и сообщила, что собирается сама меня порадовать. Слоеное блюдо из мяса и овощей с тонким тестом вышло очень вкусным, хоть и немного подгорело, но девушка правда старалась.
Я сейчас окончательно проснусь, немного приду в себя и перезвоню ей.
Ее друзьям кажется, что она лишь зря тратит время со мной. Что ей больше подойдет парнишка ее возраста и интересов. Ее взглядов. Танюша не намного младше меня, но разница в мировосприятии очевидна.
Когда навещаю бабушку, я каждый раз слышу упоминания о том, что у Сони все хорошо. Новая работа, прекрасный мужской коллектив, и даже котенка моя бывшая жена завела. Того самого, которого я не хотел. Соня назвала кошку Звездочкой.
И вроде у нас обоих все хорошо, вот только отчего-то челюсть возмущенно выезжает вперед, а грудь распирает изнутри от жгучего протеста. Ей без меня лучше…
Поднимаюсь. Пора собираться.
Через час перезваниваю Тане. Раньше она иногда могла оставить пять пропущенных. Я долго объяснял, что если не отвечаю — значит, занят или не слышу. В итоге это возымело действие. Теперь девушка точно знает, что я ей обязательно перезвоню, как только увижу пропущенный. И одного уже достаточно.
— Привет, Рэм! — воркует она в трубку. — Я так соскучилась!
— Я тоже. Привез тебе кое-что.
— Вау! Спасибо! Когда мы увидимся?
— Я вечером свободен. Завтра у меня выходной, можем провести его вместе, — я улыбаюсь от ее громких восторгов. Таня не сдерживает себя, пищит мне в ухо. — Какие пожелания?
— Я хочу в кино! Там такой фильм классный, все восхищаются!
Кино. Корчу рожицу. Терпеть не могу. Только для Сони готов был переступить через себя.
— Давай сходим? — настаивает Таня. — Я знаю, ты не любишь, но его правда все хвалят! Хотя бы разок! Пожалуйста!
Представляю, как она мило строит глазки. Я вообще ценитель выразительных глаз. Считаю это отражением души. У Тани глаза с хитринкой. Часто лукаво прищурены. Цвет их не помню. То ли темно-серые, то ли зеленые. У Сони — синие. Неяркие. Но пронзительные. Когда она злится, они темнеют. Когда расстраивается — тускнеют. А когда она радуется, радужка становится цвета морской воды — насыщенно-синей, и даже как будто появляются искрящиеся блики, как на поверхности водной глади в ветреную погоду. В глазах Сони — тепло и уют, спокойствие и уверенность. Привычная реальность, которая живет где-то глубоко во мне. Предсказуемость, стабильность.
KqC2fP5y
Я рад, что у Сони все хорошо. А то, что внутри все колышется, когда бабушка рассказывает мне о бывшей… так я не могу вырвать полжизни из памяти. И это нормально. Наверное.
СОНЯ
— Как ты это делаешь? — удивленно уточняю я, стараясь поймать отвисшую челюсть. — Спасибо!
Зажимаю телефон между ухом и плечом, заглядываю в бумажный пакет. О господи! Какой запах! У меня внутри все вибрирует от предвкушения!
Вновь ароматные пончики, еще ролл-цезарь, умопомрачительный кофе, и даже овощному салату в заказе нашлось место!
Дима мягко и очень ненавязчиво за мной ухаживает. Я не соглашаюсь увидеться с ним в романтической обстановке, сейчас это кажется совершенно неуместным, но мужчина раз за разом безошибочно находит, чем порадовать и как безобидно вырвать у меня кусочек драгоценного времени.
Пару раз он провожал меня до дома.
С Димой легко и приятно. Я чувствую себя свободно в его компании. Не боюсь ляпнуть что-то невпопад, не волнуюсь как-то неправильно себя повести или выглядеть смешно.
Мы с Димой на одной волне: общие взгляды, интересы, шутки.
Я держу дистанцию, но мужчине каким-то чудом всегда удается заставить меня улыбнуться и разговорить. Все же он хороший… друг.
— Да ничего такого, — льется ласковый баритон из динамиков. — Соня, ты не поверишь, но я реально мимо проезжаю, могу заехать. Никаких недоговоренностей, если это неудобно, вообще без вопросов.
Первым порывом было вновь отказаться. Но призадумавшись, я решаю, что это самый лучший момент обрисовать текущее положение дел и мои границы: Дима замечательный, безусловно, привлекательный мужчина, но… у меня сейчас совсем другие приоритеты. Да и ему не придется зря тратить время.
— Дима?
— М?
— А заезжай, и правда, ко мне. Поболтаем.
— Ну я в принципе и не… Что?! Ты серьезно? — теряется собеседник.
Он, конечно же, не ожидал, просто нащупывал почву, не верил, что я с легкость пойду на сближение сейчас.
— Да. Адрес у тебя есть.
— Отлично! Скоро буду, — твердо уверяет мужчина. — До встречи.
Приезжает гость довольно быстро. С букетом цветов. Налюбоваться не могу. Я уже отвыкла от этого. И от открытой радостной улыбки. У нас с Рэмом все как-то засасывалось в быт.
Раньше супруг постоянно дарил мне цветы, мы часто устраивали друг другу сюрпризы. Куда это все ушло? Должно быть, растворилось в суете дней, вечной спешке и неубывающей занятости.
Дима — он совершенно другой. Если Рэм для меня — это Лев: несуетливый, неторопливый, вдумчивый, размеренный, то Дима, скорее, — хитрый неунывающий лис: проворный и ловкий. Он с воодушевлением берется за любое дело.
Я вроде должна чувствовать себя хозяйкой положения, но мне отчего-то крайне неловко.
— Кофе? — робко предлагаю, хотя в руке Димы картонный контейнер с двумя бумажными стаканчиками.
— Я зацепил его по дороге, чтобы тебе не морочиться. На всякий случай, — обезоруживает меня собеседник сияющей улыбкой.
Хоть непринужденная беседа и захватывает, но внутри меня царит мандраж. Я ничего Диме не обещала, и все же не отталкиваю его, жестко пресекая попытки добиться моего расположения. Они мне приятны.
— Дим, я, наверное, скажу сейчас банальную вещь, — приступаю я к сложному разговору спустя полчаса, — ты, правда, замечательный, надежный мужчина.
— Но?
Брови его сходятся над переносицей. Дима уже понимает, что я клоню к неуместности «нас».
— Я беременна. Мы с супругом развелись, но… такой неожиданный подарок мне от него остался.
Гостя это будто и не удивляет, и не расстраивает.
— Давно узнала?
— Нет, не очень.
— А как бывший супруг отнесся к такой новости? Вы сходитесь?
— Нет, это однозначно, да и я не говорила ему еще. Просто хочу быть с тобой честной.
И тут Дима шокирует меня окончательно:
— Я ничего против ребятни не имею. Наоборот, с детства люблю с малышней возиться.
Гнетущее молчание раскрывает над нами крылья. Меня засасывает в пучину непонимания.
— Сонь, а чего ты ожидала? Стремительного бегства? Меня беременностью не напугать. Если ты позволишь находиться рядом, то я останусь. Поддержка — это очень здорово в такой период, поверь. Беременность может получиться очень сложной. И тогда непросто без помощи и участия кого-то близкого. Другой вопрос, если ты решила вернуться к бывшему. Но если нет…
— Я не вернусь к мужу. А откуда ты так много знаешь о беременности?
— Потому что у меня есть сын. И я в курсе, как бывает.
— Ты не рассказывал никогда.
— Ты не интересовалась, — удручающе отвечает Дима, подмечая мой потрясенный взгляд. Вскоре решает продолжить. — Он живет с мамой, она второй раз вышла замуж. Мы с женой разошлись по обоюдному согласию. Денису четыре. Мы поддерживаем общение, я его забираю к себе по средам, приезжаю на праздники, по телефону общаемся часто. Так что ребенка я не считаю обузой. Если ты рассчитывала, что я испугаюсь, то нет. Ты сама-то рада?
— Очень. У нас никак не получалось. А теперь вот…
— Ну и отлично. Тебе нужно себя беречь. Если понадобится, я могу подменять тебя на работе. Все… что в моих силах, Сонь.
Это удивительно. Я не верю, что все происходит наяву. И ответить на это нечем.
— Соня, если ты позволишь мне быть рядом хотя бы на правах друга, то я буду счастлив. Ты же знаешь, я к тебе с пятого курса неравнодушен. Мы оба свободны теперь… Только не отталкивай, ладно?
— Пока, Звездочка, — на весь день я прощаюсь с моим хвостиком. Котенок следует за мной повсюду. Там, где я, там она. Так мило, когда малышка утыкается теплым носиком в мою ладонь в поисках ласки. Кстати говоря, она теперь уже не такая и малышка, прилично выросла, превратившись в милого кошачьего «подростка».
— Мяу, — грустно отвечает беззаботное создание. Печаль у нее может вызвать только одно неприятное обстоятельство: я ухожу, посвящая свое время и внимание не ей.
— Сегодня постараюсь не задерживаться, — обещаю я с воодушевлением. — И привезу тебе что-нибудь вкусненькое. А ты, пожалуйста, не хулигань. Коготочки точи в коридоре. Договорились?
Провожу ладонью по гладкой спинке.
— Мяяу, — лепечет Звездочка, словно все-все понимает.
— До встречи, крошка.
Самочувствие у меня сегодня так себе. Воскресенье. Утром удалось выспаться, но я бы спала еще и еще.
Эх, ладно, ничего страшного, постараюсь лечь спать пораньше.
А вообще, беременность я переношу достаточно легко, токсикоз лишь иногда мучает по утрам или к вечеру. Проблем с питанием никаких не возникло. Так что все отлично. Анализы у меня очень даже приличные, а как хорошо после работы закутаться в теплый плед, налить горячий чай и помечтать о чем-то добром и важном: мне жизненно необходимо сделать ремонт. А еще надо будет навестить бабулю на неделе. Когда закончим с исследованием по гранту, я возьму короткий отпуск и проведу это время с Капитолиной Алексеевной.
В лабораторию приезжаю немного заранее. Успеваем обмолвиться с Димой парой приветливых слов и окунуться в изучение свойств полученного материала. Ребят сегодня много — шесть человек. У каждого свои обязанности. Работа течет слаженно: кто-то ведет записи, описывая результаты и процесс опытов, кто-то наблюдает за химическими реакциями, подмечая мельчайшие тонкости, а мы вместе с Димой работаем с реагентами.
Фух. В маске тяжеловато дышать, очень хочется глотнуть побольше кислорода. Да и перчатки бы, если честно, стянуть. На воздух хочу.
Стягиваю маску, оставаясь в прозрачных защитных очках.
День тянется нереально долго. Я сообщаю, что выйду подышать.
Дима понимающе кивает и составляет мне компанию.
— Ребят, не теряйте, мы скоро вернемся! — объявляет он коллективу и провожает меня на улицу.
Поддерживает для меня дверь. Невесомо, вскользь касается моей руки. Сложно сказать, что я при этом ощущаю. Какую-то отстраненность. Как будто блок внутри. Словно я для себя уже решила, что ничего серьезного у нас с Димой быть не может. И решению этому уже не один год.
— Плохо себя чувствуешь?
— Наверное, сегодня не мой день. Утром желудок бунтовал. С трудом проснулась. Еле с кровати встала.
— Ох ты ж черт, — печалится коллега. Он так смешно смотрится в прозрачных массивных защитных очках, небрежно натянутых на голову. Устало потирает глаза. — Но да, такое может происходить часто. Ты еще легко ходишь. Да, кстати. Вода, — улыбаясь, Дима заботливо протягивает мне бутылку.
Он специально для меня захватил. Новую. Как же я ему благодарна! Во рту пустыня. А я о воде даже и не подумала.
— Спасибо тебе большое.
Мой прекрасный спутник цепляет крышку и легко проворачивает ее.
Я с жадностью припадаю к горлышку. Это блаженство!
— Какие планы на следующую неделю?
— Бабушку планирую навестить, на осмотр нужно успеть.
— М! Точно! А давай вместе к врачу смотаемся? Я за тобой заеду, а после… прогуляемся. Как тебе идея? Пока погода хорошая. Свежий воздух творит чудеса.
— В принципе можно.
— Только я в среду с сыном встречаюсь, надеюсь, прием в другой день?
— В четверг, — посмеиваюсь я. Я уверена, Дима хороший отец. Он очень тепло отзывается о сынишке, любит, гордится им.
— Тогда договорились. Ты бледная что-то, Сонь.
— Восстановлюсь скоро.
Чтобы переключить темы разговора, мы обмениваемся парой смешных историй, и вот уже пора возвращаться ко всем.
Я жду не дождусь, когда закончится этот день, а в итоге… мне приходится даже задержаться.
Мы с Димой остаемся наедине, когда все уходят. Он заканчивает убирать реактивы. Тут его отвлекает телефон, и он извиняясь выходит из комнаты. Я тоже прибираюсь, чтобы оставить после себя чистое место. Да только подмечаю на полке штатив. Отодвигаю его в сторону, резко дернувшись, и чувствую головокружение. А еще желудок хватает спазмами: через окно в помещение проникает яркий запах жареной курицы. Я пошатываюсь, на пару мгновений прикрыв глаза и слепо шагнув вперед. Случайно скидываю с головы защитные очки и начинаю заваливаться набок. Все происходит быстро, но плавно, — задуматься некогда.
Сквозь туманную пелену пытаюсь удержать сознание… под руку попадает что-то — не понимаю, что именно я задела. Оседаю на пол… резкий удар головой. И вдруг глаза обжигает адской болью, которая проникает все глубже и глубже и, кажется, разъедает даже мои мозги и кости. Я в ужасе начинаю беспомощно размахивать руками, стараюсь отогнать от себя напасть, избавиться от химреагентов, попавших в глаза, но где-то глубоко внутри на уровне подсознания понимаю, что мне не удастся. Это… конец.
Крик из преисподней, что врывается в осознание, разрывая мертвую тишину вокруг, похоже… принадлежит… мне.
— Она беременна!!! — улавливаю громкий злой полушепот, пока сознание постепенно возвращается ко мне. — Вы слышите?! Беременна!
Это голос Димы. Потрясенный, яростный, возмущенный.
— Мне это известно. Пожалуйста. Не пугайте моих пациентов.
Врач. Это врач отвечает. Они оба ощутимее понижают голоса, и я с трудом улавливаю дальнейший разговор. Различаю лишь обрывки фраз о препаратах, опасности, потенциальном выздоровлении.
Глаза болят. Хотя нет. Не так. Я вообще не понимаю, что конкретно у меня болит. Как будто голову раздуло и изнутри колют тысячи иголочек, да и не просто колют, а царапают, впиваясь металлическими остриями в чувствительные ткани. Глаза мои закрыты. Внутри так сильно мешает что-то, будто мне вылили под веки тюбик мази и сейчас все так сколько и противно... Хочется это вытереть, избавиться от отвратительных ощущений, но я лишь медленно дотрагиваюсь до лица подушечкой пальца, натыкаясь на тканевую повязку. И ничего не могу сделать. Снимать нельзя. Чувствую себя пострадавшей собакой, которую облачили в защитные медицинские приспособления, а она мучается, бьется, но стянуть с себя отвратительный аксессуар не может.
Вокруг темнота. Я интуитивно поглаживаю животик.
«Все будет хорошо, малыш, мы скоро разберемся со всеми проблемами. Не волнуйся, это не страшно».
Но на самом деле мне очень страшно. И еще я боюсь быть одна. Чувствую себя потерянной в непонятном месте. В непонятной мне Вселенной. Я даже не вижу, где нахожусь. Четких границ помещения. Никаких цветов и оттенков. Есть ли рядом кто-то или нет. Что здесь? Где? Есть ли окно? Мне очень жарко и душно.
Можно открыть окно?
Дыхание замирает от напряжения, а голову я слабо поворачиваю в сторону. Туда, где только что раздался тихий скрип. И еще я разбираю шаги. Но не понимаю, сколько человек вошли. Один? Это Дима или врач? Я просто жду. Того, что будет дальше.
Реакция моя заторможена. В голове туман. Мне что-то вкололи? Скорее всего, да. Боже…
— Сонечка, — раздается совсем рядом от меня взволнованный голос. — Соня…
Прикосновение к щеке. Мягкое, неуверенное. И оно сразу прекращается, оставляя после себя пронизывающий холод.
— Дима? — шевелю я пересохшими губами. Сглатываю сухо.
— Да, это я. Со мной твой лечащий врач, Леонид Максимович.
Дима касается моей руки. Его пальцы дрожат, и это так пугает меня, тревога передается от мужчины мне и растет в геометрической прогрессии.
— Здравствуйте, Леонид Максимович, — лепечу я, чувствуя, как глаза наполняются слезами, и от этого мне еще больнее, жжет и щиплет. Но как-то приглушенно. Не яростно раздирая кожу.
— Добрый день, Соня.
Голос незнакомца сильный. Глубокий. Немолодой. Присутствует ощутимая охриплость. Ни капли волнения в спокойной фразе. Доктора я представляю невысоким, седым, а еще отчего-то уверена, что у него усы.
Затаившись, я жду продолжения его речи, но улавливаю лишь дыхание. Одно — прерывистое, взволнованное, с присвистом. Это, наверно, Дима. Второе — ровное, размеренное. Явно принадлежит врачу.
Леонид Максимович просит Диму оставить нас наедине, и, когда смолкает приглушенный шелест одежды и легкий возмущенный скрип двери, бесконечно-темное пространство вокруг меня вновь наполняется словами:
— Соня. Вам в глаза попали химические реагенты. У вас ожог. Предположительно третьей тяжелой степени, но пока это под вопросом, — он произносит все это невозмутимо, непринужденно, не знаю, специально меня успокаивает или, и правда, не может определить так сразу степень ожога. Думаю, что нарочно успокаивает меня. — Чем это чревато. Изменениями в конъюнктиве и утрате прозрачности роговицы. На роговице позже образуется струп, то есть корочка. После ее отторжения возникают рубцовые дефекты, которые… мягко говоря, снижают остроту зрения. Вдобавок к утере прозрачности.
— Я не смогу видеть? — роняю дрожащим голосом, изо всех сил сдерживаясь, проглатываю колючий прогорклый ком в горле. — Ослепну? Совсем?!
— Соня, слепота в медицине имеет разное происхождение и градации. Однозначно я ответить вам на этот вопрос не могу. Сейчас сделаю все, что в моих силах. Каков срок вашей беременности?
Он хмурится, когда слышит ответ.
— Рассматриваете ли вы аборт в сложившейся ситуации?
— Нет, не рассматриваю, — голос мой становится сильнее, но в полной тьме наедине с незнакомым человеком, пусть и с доктором, я чувствую себя крайне уязвимо. — А нельзя ли применить медикаментозное лечение, учитывая мое положение?
— Можно. Но оно будет щадящим.
— Разве нам нужно не это?
— Нам нужно сохранить ваше зрение.
Обреченность его тона не оставляет сомнений. Он будет настаивать на аборте.
— А какая существует вероятность сохранить зрение, если я соглашусь на аборт?
Мне страшно услышать ответ.
— Ситуация непростая. Гарантий вам сам бог не даст, Соня. Сейчас сложно делать выводы. Нужно взвесить пользу для вас и риск для малыша.
— То есть… если я избавлюсь от ребенка, никаких гарантий все равно не появится?
— Вряд ли.
— Я отказываюсь! — заявляю в сердцах, ладонью прикрывая мою крошку от задумчивого мужского взора. Я точно уверена, что доктор разглядывает меня. Как же это странно — ориентироваться лишь на слух. Это дает лишь приглушенное, размытое представление о происходящем вокруг.
— Я вас понял, — странно-тихо соглашается Леонид Максимович, но подсказывает мне сердце, что-то здесь не так…
— Тебе придется здесь немного задержаться, — произносит Дима, безуспешно пытаясь скрыть волнение. — Я уже узнал, что именно понадобится на первое время. Привезу все. Что-то из вещей нужно? Твое личное…
Мир мой погружен в темноту и уныние. Даже чтобы встать с кровати и не натолкнуться на тумбу, не поймать лбом угол стены или не удариться о ножку соседней кровати, — а это больно, черт побери! — мне приходится тратить уйму времени и концентрации.
Диме уже пора уезжать, часы посещения закончились еще сорок минут назад, но мужчина упрямо отказывается оставлять меня одну. С пониманием взяв меня за руку, он очень медленно прошелся по палате, пытаясь словами нарисовать карту «местности», но физически запомнить расположение мебели я пока не в силах. В итоге от усталости падаю на кровать, морщась оттого, как неприятно скрипят подо мной пружины.
— Домой хочу, — жалуюсь, стискивая кулаки. Хотя подушечки пальцев сейчас самая моя чувствительная зона, но когда я сжимаю кулаки, чувствую себя сильнее и увереннее.
— Ты лучше вспомни, — возражает Дима. — На работу же не позвонила? Надо предупредить, что ты в больнице.
Я растерянно поднимаю голову, как будто могу поймать озадаченный мужской взгляд.
— Конечно надо. А как я позвоню? — начинаю улыбаться. Разве мне остается что-то другое? — Надо бы научиться пользоваться телефоном на ощупь.
— Кнопочный? — подсказывает Дима.
Он сильно перенервничал, но очень старается не подать вида, как взвинчен.
— Я в новом быстрее запутаюсь. Мне нужно на своем… привычном.
Как многому нужно научиться, оказывается… Потеря обыденного навыка в корне меняет привычную жизнь. Я чувствую себя абсолютно беспомощной, уязвимой и немощной! Настоящей обузой. Даже элементарно не могу позвонить по телефону!
— О боже! — слетает с моих губ испуганное замечание. — У меня же дома Звездочка! Она голодной останется!
Сломалась одна шестеренка, всего одна, а рухнуло все…
— Сонь, ты не переживай. Я возьму твои ключи и смотаюсь к тебе домой. Покормлю ее, проверю, оставлю еды с запасом. А дальше разберемся. Кстати, заодно и вещи твои привезу.
— Дим, — порыв искренней благодарности заставляет мой голос дрогнуть, — ты какой-то невероятный.
— Перестань, — обрывает он меня. — Давай лучше ключи. И надо бы потренироваться с вызовом, чтобы ты понимала, как ответить на звонок.
Минут пять мы практикуемся. Он звонил мне, а я по привычке размещала телефон в правой руке, осторожно водила пальцем по экрану. Получается!
— Ну вот, — довольно роняет Дима, — я, как доеду, позвоню, и ты мне расскажешь, где, что и как найти. Заодно и вспомнишь расстановку мебели в квартире.
Обещание Дима сдержал. И у меня даже получилось объяснить ему, что именно необходимо забрать. Завтра он мне все передаст. Приехать обещал к вечеру. А сегодня меня еще ждут неприятные процедуры перед сном. И я наконец-то смогу расслабленно погрузиться в… ой, да что уж там погружаться, я и так пока что в постоянном мраке.
Но я всеми силами буду цепляться за свет и бороться. И за свое здоровье. И за маленькую жизнь внутри меня.
***
На работе, конечно, не обрадовались моему длительному отсутствию.
Звонила Афина. Спрашивала, как дела.
Я соврала подруге, что прекрасно и стабильно. Но на самом деле ничего у меня не стабильно. У меня все из рук вон плохо, и вот уже пару дней я чувствую себя запертым в клетке диким зверьком. Который и хотел бы вырваться на свободу, да прутья сдерживают. Несколько дней. Уже несколько дней, за которые стало ясно, что лечение и новая жизнь дадутся мне нелегко. Новая жизнь это так мало… это так чертовски мало… И так много одновременно. Ожоги довольно серьезные, даже веки пострадали.
Мир вокруг меня потемнел, из него испарились все краски, оставив после себя лишь слабые очертания бесформенных звуков: удар, шелест, шепот, гудение, скрип, журчание, рокот, грохот, шуршание.
Все они такие разные: едва уловимые и отчетливые, громкие и тихие, уверенные и дрожащие. И так сложно в них ориентироваться! А еще чаще они раздаются сразу общей развеселой гурьбой.
Где-то над головой надоедливым шуршанием светится лампа. Резкий звук автомобильного клаксона доносится с улицы. С верхнего этажа в мое личное пространство проникает быстрый глухой топот. И тут же смолкает. Громкие голоса за дверью палаты выделяются особенно ярко, но вскоре затихают и они.
Я лежу на кровати, небрежно обрисовывая очертания холодного металлического изголовья. Под пальцами проявляется легкая шершавость. А рядом гладко. Здесь круглое отверстие. Может быть, тут должен сидеть саморез?
Хм… саморез.
Эх. Ремонт, очевидно, так и останется моей невоплощенной мечтой. А я так хотела детскую… И будто в подтверждение моих мыслей осторожной настойчивой вибрацией меня зовет телефон.
Принимаю вызов я неловко и небыстро: мне все еще нужно потратить время, чтобы ответить.
— Алло.
— Сонечка, это я, — начинает Дима, но я мгновенно улавливаю скованность собеседника. Что-то не так. Показательное веселье и слишком яркая жизнерадостность. — Как ты там?
— Нормально.
— Как день прошел? Что интересного?
Этот вопрос даже заставляет меня улыбнуться. У меня, разумеется, масса всего интересного. Кстати, нужно как-то настроить аудиокниги. Начну проводить время с пользой.
— Ой, прости, — растерянно роняет мужчина. — Интересного у тебя, бесспорно, завались. Как настроение? — исправляется Дима. — Получше?
— Все хорошо. Лежу отдыхаю. Слушаю тишину. Я же хотела поскорее в отпуск. Вот и получила. Бойтесь своих желаний, как говорится.
— Ну да… да…
Он мнется, ему неудобно начать разговор.
— Дим. Признавайся, что такое?
Перед глазами кадр, где он проводит ладонью по темным волосам, беспокойно ероша их пальцами.
— Сонь. Да я хотел насчет команды поговорить. Я не могу от организатора скрывать случившееся. Я должен сообщить, что один из специалистов… не сможет…
— Нормально так! — негодует Афина как львица, нарезая круги по палате. Слух у меня теперь обостренный, я отчетливо разбираю каждый шаг. — До сих пор не могу поверить, что я оказалась в самом конце списка людей, которым ты позвонила в сложной ситуации!
Представляю, как ее ноздри раздуваются от возмущения, а лицо пылает протестом.
— Не передергивай, пожалуйста, — печально возражаю я. — Мне нужно было самой это принять. Успокоиться.
— Успокоилась? — с сомнением в голосе уточняет подруга.
— Нет…
— Главное, и сама сидишь взаперти, страшась следующего дня! Так еще и кошечку отдала в чужие руки! Гони мне котенка! Я ничего слушать не желаю! Звони соседке, и пусть мне передает Звездочку!
Под гнетом прогибающих меня обстоятельств я приняла, как мне казалось, правильное решение. Оно было порывистым, и да, наверное, я поспешила. Я умею признавать свои ошибки, но в тот момент я ни разу не подумала об Афине. Мне хотелось закрыться от всего мира, спрятаться в раковине и заслониться от всех, избегая неуместных вопросов, жалости, холодного снисхождения и разъедающего сострадания.
Сейчас я немного набралась сил, сейчас мне чуточку легче принимать происходящие в жизни события.
— Чего молчим? — продолжает бунтовать подруга.
— Пожалуй, ты права, я должна была сразу сообщить тебе, но честно… так хотелось одной побыть. Ничего никому не объяснять.
Афина останавливается возле меня. Теперь я с легкостью могу определить, с какой стороны доносится шум, даже если это едва различимый шелест. Как сейчас.
Нежные руки медленно обхватывают меня, подруга прижимается, кладет подбородок мне на плечо. Ее сочувствие не наносит мне новой раны, но и не придает сил.
— Извини, если слишком резко, не сдержалась. Я искренне не понимаю, почему ты мне не сказала, ведь тебе, возможно, было бы легче.
Мой тяжкий вздох обжигает губы, идет от самого сердца.
— Афин, мне нужно было это время. Подумать.
Она отстраняется, матрас прогибается под ее весом. Моя рука оказывается в кольце заботливых пальцев. От Афины исходит тепло и бодрая энергия.
— Хочешь поделиться?
На этой фразе меня прорывает. Все напряжение, копившееся изо дня в день, высвобождается. Я рассказываю о том, как мне было больно. Как было страшно. Упоминаю о разговоре с врачом. Рассказываю о Диме.
— А сейчас как? Вы общаетесь? — интересуется Афина. Голос ее заметно померк. Эмоции высвободились, осталась лишь серая печаль и скорбь.
— Да. Он звонит. Навещает меня. Все сделал, как я попросила.
— И что, даже не бежал от ответственности как руководитель?
— Заплатил штраф. Нарушений требований охраны труда найдено не было. Я сама сняла очки, — печально выдыхаю себе под нос. — Значит, сама виновата.
— А зачем, кстати? Ты же еще не закончила работу…
— Мне плохо стало. Я и не поняла, как они слетели. Не специально. Помню только испуг и как меня повело в сторону, а потом удар и обжигающая боль в глазах.
— А сама процедура? Оплата больничного? Выплаты?
— Дима помогает, — пожимая плечами, признаюсь я. — Он нашел контору, которая представляет мои интересы. Я хотела тебя попросить посмотреть документы… я же сама даже не увижу, что подписываю. Сможешь?
— Да вообще без проблем!
— Спасибо.
— Присылай документы в любое время дня и ночи! Я же… — подруга осекается. — Ой, прости. Как же все сложно! Хорошо, я могу и подъехать. Посмотреть. Даже с юристами проконсультируюсь, если понадобится. Ты можешь на меня рассчитывать!
Улыбка расцветает на моих губах. У меня все будет хорошо. Мне только нужно выстроить план на долгую перспективу…
— А Рэм не знает?
Афина произносит это так, словно извиняется.
— Пока нет.
— Слово «пока» дает надежду на то, что ты все же собираешься ему рассказать.
— Конечно собираюсь, — всплескиваю я руками. — Я и так не планировала скрывать. А теперь… наступлю на гордость. Упаду ему в ноги. Попрошу денег на няню. На восстановление мне, я надеюсь, хватит… хотя… нет, я уже ни на что не надеюсь.
Скрещиваю руки на груди. Возможно, поэтому я и отодвигала подальше встречу с Афиной. Потому что беседа с ней сродни покаянию. Опустошению. Себе-то страшно признаться, что в будущем я стану инвалидом. Да что там… я уже инвалид. И собираюсь принять на себя ответственность за будущего ребенка. Как сказала врач, у меня еще есть немного времени подумать, прежде чем решиться на самый отчаянный шаг, но сердце кричит: «Не вздумай!» А разум поддерживает и шепчет: «Всегда есть выход».
— Понимаю твое состояние, Сонь.
— Мне все твердят, что я не справлюсь. Что я дура и эгоистка. Отбитая. Без головы. Что я не имею права брать на себя эту ответственность. А ты?
— Что? — изумленно переспрашивает подруга.
— Ты тоже так считаешь? Что мне нельзя ребенка будет доверить?
Она обдумывает ответ. Не торопится соглашаться.
— Сонечка, это слишком сложный вопрос. Мне и самой мама постоянно помогает с Линой. Я… я живу не одна, но если тебе требуется постоянная помощь и поддержка… может быть, рассмотреть возможность тебе переехать к нам… ну подожди! — прерывает она мои возражения. — Это просто как вариант. Хотя бы на первое время, пока ты сама адаптируешься. Все-таки малыш это не так просто, как кажется.
— Афина, это изменит вашу жизнь, внеся дополнительные сложности. Я планирую найти няню, но это немалые деньги. И сейчас мне очень сложно сориентироваться и понять, где мне черпать финансовый ресурс. Если бы я смогла сама… но пока не представляю как. Чем я смогу заработать. Поэтому хочу попросить помощи Рэма. Если он откажется…
— Ты подашь на алименты, — строго заканчивает за меня Афина.
Когда думаю о Рэме, внутри меня что-то переворачивается. Кипит, бурлит и плавится. Как мне его не хватает! Внимательного взгляда, взвешенных рассуждений, смелых решений. Надежного плеча и поддержки. Но теперь это ведь только мои проблемы. Рэму-то наверняка всего хватает.
Сижу в ожидании приема.
Я сама без посторонней помощи дотопала до такси, которое вызвала Афина. Подруге даже удалось так скоро записать меня на консультацию к новому доктору.
Нащупав крыльцо клиники, я доковыляла до двери, которую для меня терпеливо придержал приветливый незнакомый мужчина. Еще и пожелал хорошего дня.
Именно сейчас я начинаю остро ценить присутствие других людей рядом, особенно самых близких. Людей, которые со мной несмотря ни на что. Здорова ли я. Болею ли. Зрячая или слепая. Могу ответно им помочь или нет. Как же это, оказывается, важно!
Меня вызывают в кабинет, я смело прохожу. Решительным настроем стараюсь сразу показать, что меня не запугать страшными историями.
У врача приятный мелодичный тембр голоса. По ощущениям это молодая женщина лет тридцати.
Я коротко объясняю, зачем пришла, четко отвечаю на наводящие вопросы, также вскользь упоминаем проблему со зрением .
Ни единой недовольной нотки в уверенном голосе уловить не получилось при всем желании, только приветливость и расположение.
Я занимаю кушетку, живота касается сковывающая прохлада геля, заставляя меня поморщиться.
Рядом со мной разливается монотонное жужжание прибора, потом резкие помехи, и кабинет наполняется ритмичным стуком.
— Сердечко бьется, сейчас поглядим, — с улыбкой замечает доктор.
Затаив дыхание я слушаю, что сердце ребенка развивается без патологий, согласно срокам. Слезы стекают по моему лицу безостановочно.
Осмотр продолжается не слишком долго. И вдруг:
— Пол хотите узнать?
— Ого, уже видно, — я призадумываюсь. — Нет, пока не нужно.
— Хорошо, — тепло соглашается доктор.
Она шуршит бумагами, двигает кресло, очевидно, усаживаясь на свое место, терпеливо ждет, пока я вытру остатки геля с живота и приведу себя в порядок. Наконец я нахожу стул, опускаюсь на него медленно. Врач радостно заявляет:
— С малышом все в порядке. Подскажите, София Станиславовна, получается, несчастный случай произошел совсем недавно?
— Верно, — я киваю, настораживаясь.
— Сейчас вы получаете лечение, правильно?
— Да.
— У вас есть с собой какие-то документы, назначение врача, выписка?
— Все с собой. У меня отдельно это все лежит. Вот…
С громким щелчком расстегиваю папку. Мне Дима помогал собирать документы. Несмотря ни на что, он продолжает оставаться рядом, приезжает, заказывает продукты, мы вместе с ним и Афиной как-то вечером экспериментировали с перестановкой вещей на горизонтальных поверхностях, чтобы максимально освободить столы, полки и подоконники. Так мне проще убираться и стирать пыль.
Нащупываю плотный жесткий файл. Он тут один такой, чтобы я ничего не перепутала. Остальные бумаги разложены несколько иначе.
— Вот, — протягиваю врачу.
Она тут же принимает файл, достает содержимое.
— Угу… — очевидно, пробегается глазами по строчкам. — Угу… совсем уж недавно.
— Верно.
— Как вы себя теперь ощущаете?
— Отлично.
Мы немного обсуждаем назначенные мне препараты, женщина выписывает витамины, просит придерживаться правильного питания и не забывать двигаться. Еще строго-настрого наставляет беречь себя.
— Что, даже на аборт не отправите? — роняю не сдержавшись.
До последнего я ждала от нее ехидного замечания. Но в голосе доктора слышу лишь потрясение:
— А что, кто-то отправлял?
— Все остальные.
— Почему? — продолжает удивляться она.
— Потому что я теперь инвалид, и не то что о ребенке, о себе не могу позаботиться. Говорят, что я угроблю малыша, да и вообще ненормальная, ведь рожать с моим диагнозом нельзя, — и, отбросив очередные страхи, смело уточняю: — А вы тоже так думаете?
— Так, — печально вздыхает женщина. — Давайте начнем с того, что патологии ребенка и инвалидность мамы не так уж и пересекаются. У меня абсолютно никаких замечаний к плоду нет.
— Я так долго его ждала. Вы не представляете.
— Поверьте, некоторые и подольше ждут. Кстати. Из своей практики я помню аж два случая, когда вела беременности женщин, слепых с рождения. С малышами все было хорошо, родились здоровые детки. Вас, наверное, напугали, что вы не сможете за ребенком ухаживать?
— И это тоже.
— Глупости. Конечно, здесь важен визуальный контроль над малышом. К примеру… м… — она задумывается. — Сыпь. Или другие моменты, когда необходимо срочно оценить состояние ребенка. Но это все решаемо. Я представляю ваши чувства, когда приходится и так перестраивать жизнь в ожидании малыша, а тут еще проблемы со зрением. Но для начала нужно просто успокоиться. Найдите единомышленников. Поделитесь тем, что вас беспокоит. Вам кажется, что вы одна, но это не так. Существует множество чатов, сайтов, форумов, где люди обмениваются информацией, делятся хитростями. Поддерживают друг друга. Вам просто стоит овладеть новыми навыками. Есть специальные программы: для переписок, общения, обмена опыта. Кормить, переодевать, купать, гулять, играть с ребенком вы сможете не хуже, чем все остальные мамы. А иногда даже еще и лучше! София Станиславовна, вы плачете?
Я громко шмыгаю носом и лезу в сумку в поисках платка. Меня прорвало. Горло хватает болезненными спазмами. _NKu41JY
Щеки касается что-то шершавое, но мягкое.
— Возьмите салфетку, — участливо предлагает доктор. — Когда вы плачете и грустите, это передается малышу. Простите, если я что-то не то сказала. Я хотела помочь…
— Спасибо вам, — шепчу я обессиленно, впитывая тепло, что исходит от этой женщины. Я не вижу ее лица, но почему-то кажется, что у нее густые светло-русые волосы, собранные в объемный пучок. Добрые глаза, приятная улыбка.
Но одно я вижу однозначно: такое большое сердце, как у нее, нужно еще поискать!
— Осторожно, — предостерегает меня Дима, бережно придерживая.
Диме я бесконечно благодарна: за прошедший еще один месяц он заявил о себе как о надежном заботливом мужчине. Несмотря ни на что, он все еще рядом. Конечно, не так часто, как это возможно, но его помощь неоценима.
Я также остро ощущаю себя зависимой от других, но словно начинаю расцветать. День за днем мне удается достигнуть новой маленькой, но победы: я сама выхожу гулять, четко знаю, где и что стоит у меня в квартире, без проблем раскладываю продукты по полочкам да и вообще готовлю незамысловатые блюда, как говорится, «с закрытыми глазами».
Все еще меня добивает финансовый вопрос. На что жить? Мысли, конечно, есть, но, черт возьми, то, что было «вчера», и что ждет меня «завтра», — совершенно разные истории.
Рассказать Рэму важные новости я решила после рождения ребенка. С бабулей все намного сложнее: так хочется обнять ее, прижаться, поймать лучики ее исцеляющего тепла… мне все больше и больше не хватает доброй улыбчивой старушки. Я мысленно уже подобрала подходящие слова, чтобы аккуратно поставить ее в известность о том, что происходит в моей жизни. Да. Я соберусь с духом и поеду к ней. Возможно, даже через несколько дней. Сначала расскажу потрясающую счастливую новость, что она скоро станет прабабушкой. Да она и сама увидит: животик подрос еще. А потом я осторожно скажу, что получила травму глаз и лечусь, выздоровление будет долгим. В общем, сглажу опасные моменты, чтобы Капитолина Алексеевна легче перенесла несчастье. Да, теперь, когда сама обрела душевное равновесие, я готова поделиться и обрисовать ближайшие перспективы.
Единомышленников, как советовала врач, я пока еще не нашла.
Все больше и больше я «присматриваюсь» к Диме. Он дарит мне цветы, иногда помогает по дому.
А недавно… он впервые меня поцеловал. Это было очень неожиданно, мягко и необычно. Немного скованно и неуверенно. Мы оба долго молчали. Его осторожные бархатные губы я никак не могу перестать сравнивать с другими. Требовательными и твердыми. Родными и некогда жутко любимыми. С теми самыми, что молвили: «Я больше тебя не люблю».
Вычеркнуть из сердца человека, с которым шел рука об руку почти всю жизнь, оказывается, намного сложнее, чем можно себе представить. Не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы обида на Рэма по-настоящему угасла в душе, перестав тревожить меня яркими всполохами, уступив дорогу чему-то новому.
— Мы уже почти пришли, — сообщает Дима и переплетает наши пальцы. — Кстати, вечером у нас кинопросмотр, как ты любишь? Или закажем что-нибудь вкусненькое?
— Я хочу для тебя что-нибудь приготовить, — заявляю я смело. — Правда, не обещаю, что будет ооочень уж вкусненько.
— Ничего, я помогу.
— Как вчера с сыном встретились? — роняю я, вслушиваясь в уже привычный приятный баритон.
— Да как… как всегда. Нормально. Погоняли в машинки, побесились. У нас все без изменений. Бывшая улетает на неделю отдыхать, попросила малого к себе забрать. Так что придется тебе пока без меня немного побыть. Будешь скучать?
— А ты? — отвечаю я вопросом на вопрос, кокетливо поправляя темные очки.
Нас отвлекает телефонный звонок. Дима отвечает: это кто-то с работы, разговор завязывается надолго.
Вечер получился приятным. Мы включили старую советскую киноленту, где каждый поворот я отлично помню: и игру актеров, и каждую сцену. Нахрумкались попкорна, который я тоже сама сделала в микроволновой печи: ничего сложного в этом нет совершенно.
На прощание Дима снова меня поцеловал и уехал.
Созваниваемся мы с ним каждый день.
Своего мальчика он вскоре забрал, на работе взял небольшой перерыв, ко мне обещал приехать, уже когда бывшая жена вернется из путешествия.
Во всяком случае, я верила, что это именно так, потому что причин сомневаться в словах Димы у меня вроде как не возникало.
Вот только… через четыре дня мне позвонил коллега, с которым мы занимались лабораторными исследованиями по гранту.
— Соня! Ты извини, что беспокою, знаю, ты на больничном, но, может быть, подскажешь по старой памяти, а?
— Конечно, что случилось?
— Да у нас тут…
Мы некоторое время обсуждаем возникшую у ребят проблему, после чего коллега, извиняясь, ошарашивает меня:
— Ты извини еще раз, Дима просил тебя не беспокоить, но мы что-то все недоумеваем, спасибо тебе за помощь!
— Да ладно тебе! Ничего страшного. Мне несложно помочь. Можете теперь и не беспокоить Диму в отпуске, мы и сами справились, — с чувством произношу я, но молчание в ответ меня настораживает.
— В каком смысле в отпуске? — удивляется коллега.
— Так Дима же вроде… дома эту неделю.
— Нет, — продолжает потрясенно. — Он в лаборатории. Никакого отпуска у него нет. Приезжает по графику.
— А разве он не сидит дома с сыном… эту неделю?
— Ну это я уж тебе не скажу, но он постоянно в лаборатории. Допоздна…
Становится неприятно.
Я прощаюсь с коллегой, недоумевая, что я могла не так понять.
Сегодня Дима мне не позвонил.
Я бы, возможно, и внимания не обратила, но в свете открывшихся обстоятельств это кажется странным.
На следующий день он тоже молчал.
Я, стараясь не придавать этому значения, просто переключаюсь на свои дела. И все-таки… зачем лгать?
Если он не хотел приезжать ко мне, мог бы просто об этом сказать. Он ведь мне четко объяснил, что его не будет на работе.
Ответ я получила неожиданно.
К концу обозначенной недели я сама позвонила Диме.
— У нас все хорошо, гуляем, балуемся. Ничего такого.
Голос его странно настороженный. На втором плане я различаю уличный шум.
— Дим. Ты на работе был эту неделю?
— Я?.. Эм… н-нет, — неуверенность в его голосе зашкаливает. Что происходит?!
— Дима, я знаю, что ты ездил на работу… — и тут меня осеняет. Он врет во всем. — Бывшая не просила тебя посидеть с сыном. Верно?
— Сонь… — он начинает паниковать и нервничать.
— Афина, мы ничего не забыли? — выходя из кабинета, уточняю я, держась за подругу.
— Документы забрали. Все хорошо, не переживай. Идем.
Афина нашла для меня еще одного врача. Чтобы проконсультироваться по травме и при необходимости подкорректировать лечение.
Доктор этот принимает только раз в неделю, моя запись была аж через два месяца, но случилось чудо: несколько дней назад один из пациентов отказался от приема и мне позвонили из клиники. Предложили приехать раньше.
Афина сразу настояла, что будет сопровождать меня, и неважно, что для этого пришлось отпроситься с работы.
На прием мы обе возлагали большие надежды, но в итоге они не оправдались. Врач слегка скорректировал лечение, печально заметив, что попытаться сохранить зрение, конечно, можно, но быстро восстановить его нам не удастся в любом случае. Да, проблемы есть, и они очевидны, но никакие операции он сейчас проводить не советует, хотя они могли бы стать довольно эффективными. И пусть этот вопрос придется отложить, возможно, на год, а то и больше, но надежда воспламеняется в душе, зажигая улыбку облегчения на моих губах.
— Я предлагаю отпраздновать! — заявляет Афина. — Идем в ресторан! И не надо никаких возражений! Я угощаю! Сегодня у нас праздник! Такие новости!
РЭМ
Противный мелодичный треск раздражает. Я поднимаю голову.
Таня с закрытыми глазами нащупывает будильник и отключает источник шума.
Сладко потягивается, и я получаю утренний поцелуй в висок.
— Ты сегодня не рано встаешь? — бурчу сонно.
— На работу нужно пораньше, — воркует Танюша, поднимаясь, а я мычу в ответ что-то нечленораздельное и утыкаюсь лицом в подушку.
Пять минут поваляюсь и тоже встану. Дела всегда найдутся.
Таня собирается как метеор, перед выходом еще раз трогает волосы расческой, чмокает меня в губы и напоминает о сегодняшнем вечере.
— Я помню, не волнуйся.
Она бодро улыбается и, хватая с полки ключи от моей квартиры, непринужденным взмахом руки роняет связку в сумочку.
Мы не живем вместе, но ключи у нее есть. Так удобнее. Если я задерживаюсь, Таня может беспрепятственно пройти и дождаться меня. Времени вместе мы проводим довольно много. Она более легкая на подъем, чем я. Меня сдвинуть с места надо еще суметь, но ей удается. Иногда.
— Хорошего дня, — желает девушка и выходит в подъезд.
Я прокручиваю лапку замка.
Чтобы взбодриться, иду в душ, после — кофе.
Дел на сегодня много, но к вечеру нужно все успеть. Танюша таки вытянула меня на встречу со своими друзьями. Собираемся в ресторане: настольные игры, веселые истории, шумная компания, приятно проведенное время. Это дословно. Со слов Тани.
Ну посмотрим-посмотрим. Уехать всегда успею.
В итоге на весь день я застреваю в компьютере и подвисаю в телефоне. Два дня в неделю я стал работать из дома, но совсем не приезжать в офис не получится.
К вечеру успеваю все и даже больше. Подчиненных, правда, приходится жестко взбодрить, потому как они начинают неприлично тормозить. Но к вечеру мы успешно справляемся с поставленными задачами.
— Если что, я освободилась, — нетерпеливо сообщает Танюша. — Даже пораньше удалось. Мои потихоньку уже собираются.
— Не расстраивайся, догоним.
В ресторан приезжаем, когда остальные ребята уже развалились на местах. Таня воодушевленно представляет меня, я отвечаю взаимным приветствием. Кое с кем я уже знаком: здесь и лучшая подруга Тани — Даша, и бывшая одногруппница — Настя.
Ребят я оглядываю быстрым взглядом: молодые, зеленые, несколько развязные в поведении. Темы обсуждений у них веселые: кто как отмечал недавние праздники, как собирается отмечать грядущие, девочки обсуждают шмотки, каждый в отдельности ругает руководство. Я на всякий случай молчу, иначе могу сболтнуть, что руководство тоже не всегда самого высокого мнения о подчиненных, особенно когда те сидят в интернете вместо выполнения собственных обязанностей, вываливают кучу новых фоток в соцсети и беззаботно переписываются со всеми подряд, оттягивая рабочее время.
Таня втягивает меня в разговор, переключаемся на путешествия. То ли я изначально был так настроен, то ли и правда это не мой контингент, но мне хочется поскорее свалить. Взять Танюшу за руку и утащить в любое другое место. Она заметно взрослее своих друзей, и не только внешне.
Да ладно, по большому счету нормальные ребята, молодые еще, привыкли во всем полагаться на крепкое родительское плечо.
Просто мне здесь душновато.
У нас с Соней, к примеру, было все совсем иначе. Мы оба с самого начала карабкались сами, без поддержки и финансовых влияний обеспеченных родственников. И мне было лестно и приятно брать финансовую ответственность за свою девушку, а затем и жену, на себя. Соня всегда обожала химию, я — компьютеры. Соня любила знания и эксперименты, я — новые коды, задачи и… деньги.
Первый круг игр немного расслабил меня, второй же, наоборот, напряг еще больше.
В итоге я извиняюсь перед компанией и поднимаюсь.
— Сейчас вернусь, — подмигиваю озадаченной Тане и отхожу от стола.
Направляюсь к выходу, но меня вдруг обдает таким жаром, что становится горячо, я даже дергаю себя за воротник поло. Показалось? Или я реально услышал голос Сони? Сердце учащает ход, я блуждаю взволнованным взором по расставленным в зале круглым столам и диванчикам вдоль панорамных окон и… неожиданно запинаюсь, когда натыкаюсь на потрясенный, но неприязненный взгляд Афины.
_J2CYe3G Неконтролируемо делаю шаг вперед, чувствуя, как внутри все обмирает, когда я разглядываю знакомый затылок, изящную шею, разворот острых плеч. Светлые волосы небрежно собраны наверху в объемный пучок — Соня любит эту прическу. Я, не в состоянии пройти мимо, словно завороженный, приближаюсь к столику, стараясь не обращать внимания на удивление и растерянность на лице Сониной подруги.
— Афин, ты что так резко замолчала? — удивляется Соня. И когда я произношу дежурное «привет», бывшая жена резко поворачивается в мою сторону, настороженно прислушиваясь.
Как вкопанный я стою, боясь шелохнуться и даже дышать. Соня как видение из моей прошлой жизни. Той самой части меня, которая навсегда останется внутри. Той самой, что не забывается.
Впиваюсь потрясенным взглядом в лицо бывшей жены и поверить не могу, я отказываюсь в это верить! Отказываюсь! Может быть, есть другая причина темных очков на носу и тщательного изучения пальцами приборов, что стоят перед Соней?
Негодование и злость, несогласие и отвержение проникают в каждую частичку меня, пуская в мясорубку адекватность. Мне хочется на весь зал заорать, что это несправедливо и быть такого не может!!! Но язык прилипает к пересохшему небу, а я с трепетом разглядываю милое лицо, вежливую улыбку, ямочки на щеках. Глаза спрятались за толстыми стеклами, не пуская к себе любопытных посторонних.
— Соня, что случилось? — настойчиво подаю я голос, радуясь, что он ни капли не дрожит.
— Небольшой… несчастный случай в лаборатории, — жизнерадостно проговаривает Соня, извиняясь пожимает плечами.
«Небольшой несчастный случай»? Это даже звучит дико, не то что выглядит!
Я вообще не успеваю никак отреагировать, ни единого вопроса больше задать, как мои пальцы обжигает огнем, а предплечья касается чужое тепло.
— Ой, Рэм, а я думала, тебя и не догоню, — бьет в спину беззаботный нежный голос. — Ты знакомых встретил! Здравствуйте!
Твою мать!!! Твою ж!!! Мать!!!
Именно этот момент она выбрала, чтобы подойти?!
Афина с круглыми глазами разглядывает Таню, недоверчиво проезжаясь вверх-вниз по фигуре моей спутницы.
Я на ту даже не смотрю, мне хочется вырвать руку из ее собственнической хватки и показательно вытереть о салфетку. Уже поджимаю губы, чтобы не сболтнуть лишнего, как Соня лучезарно здоровается:
— Ты с девушкой, — мягко замечает она и, ничуть не смущаясь, приветствует Таню в ответ: — Здравствуйте!
В ней ни капли жеманства или притворства. Как всегда естественна.
— Я Таня, — девушка любезно представляется в ответ, не замечая моих в изумлении ползущих вверх бровей. Вот так просто?! «Я Таня»?! Моей бывшей жене?! Финиш!
— А я — Соня.
— Приятно познакомиться, — уже с фальшью отзывается Таня.
Мы с Афиной, кажется, вместе давимся и захлебываемся неприличным кашлем.
— Таня, ты иди к ребятам. Я догоню, — не выдерживаю я, наконец прочистив горло. Нужно оградить Соню от дальнейших потрясений. Я бы вообще не хотел, чтобы она знала что-то про мою нынешнюю личную жизнь. Абсолютно!
— Но, Рэм… — недоверчиво пытается возразить Таня, но сейчас она здесь ооочень не к месту.
— Пожалуйста, — с нажимом проговариваю я каждый слог, едва сдерживаясь, чтобы не развернуть ее и не подтолкнуть подальше отсюда! — Я сейчас вернусь. Через три минуты.
Она вскидывает голову, так некстати расстреливая меня глазами. Буравит мятежным взором, сердито поджимая губы. Возмущенно. Нервно.
Но она поняла. Она все поняла. Прекрасно знает, что моюбывшую зовут Соня.
Я молчаливо жду ее решения. Таня знает, что если она сейчас взбунтуется, наш вечер будет безвозвратно испорчен. Раздумывает она недолго, после чего не прощаясьразворачивается и удаляется.
— Так что там в лаборатории случилось? — быстро меняю я тему. И вновь прочищаю горло.
Афина жалобным взглядом проезжается по Соне и отводит глаза.
— Травму получила, — расплывчато объясняет моя уже не жена, и тут я неосознанно всматриваюсь в ее живот. Думал, мне сначала показалось… но нет!
— Сонь, ты беременна? — на выдохе уточняю. Это открытие вышибает дух. Как? Мы же… мы же столько лет…
— Как видишь.
— Ты замуж вышла?! — несдержанно допытываюсь я, в эту минуту ненавидя себя за несвойственную мне запальчивость, но мне нужен ответ. Мне. Срочно. Нужен. Ответ!
— Нет. Я туда больше не стремлюсь, — и, отнимая у меня остатки воздуха, отправляет в нокаут: — Ребенок твой. Планировала рассказать попозже. Рожать месяца через четыре, а там уж и созвонимся.
Я реально начинаю задыхаться. Кислород заканчивается, будто кто-то отжимает легкие. Как половую тряпку.
В голове не укладывается.
— А почему раньше не сказала? — только и могу уточнить. Все остальное лупит меня по голове точечными ударами.
— Да пока не о чем, Рэм. По факту будет уже разговор. Ты извини, мне нужно отойти. Афин, — переводит она внимание на подругу, и та тут же подскакивает с места, словно на иголках сидит. — Проводишь?
— Да-да, конечно! Пойдем.
— Хорошего вечера, Рэм, — играючи рушит Соня мою устаканившуюся жизнь и, поднимаясь, тянется к трости, которую я подмечаю только сейчас.
Я еще долго остолбенело смотрю ей вслед. Даже когда они с Афиной скрываются за поворотом.
В голове отбойными молоточками раздаются две глухие фразы.
Соня беременна.
И она не видит. Ничего. Вообще.
СОНЯ
— Вот, возьми салфетку, — торопливо предлагает Афина, и моих пальцев касается невесомая мягкость. Неуверенное движение стирает горячие слезы со щек.
Я все реву и реву, никак не успокаиваясь. Будто плотину прорвало. Надрывные всхлипы гулко отражаются от всевидящих стен, пока я беспомощно опираюсь о холодный неприветливый кафель.
«Я Таня».
Одному богу известно, чего мне стоило держать лицо.
Почему, ну почему нельзя по команде перестать думать о ком-то, вспоминать? Нельзя вырвать с корнем: раз — и не было ничего! Почему нет специальной кнопки «перепрошить»? Или «изменить настройки»?
Его жизнь полна красок, новых эмоций, новых людей.
Моя тоже может похвастаться новыми впечатлениями и ворохом сложностей. Вот только почти все они с жирным знаком минус.
До боли прикусываю губу, в голове все звенит ее недовольный голос.
— Она хоть красивая? — ровно уточняю, заставляя взять себя в руки.
— Она? Эм… — мнется Афина, застигнутая врасплох моим вопросом. — Нет! Вообще ни о чем!
Не слишком-то правдоподобно у подруги выходит поддержать меня.
— Опиши ее.
— Да она… такая себе… невысокая, не худая, волосы жидкие, как-то присобраны на голове, остальные — до талии болтаются. Щеки слегка припухлые, как у ребенка. Обычные губы, нос. Накрашена неброско.
— В платье?
— Д-даа… а что?
— В красном? — настоятельно уточняю я. Хочу сложить полный образ.
— А как ты угадала? — удивляется Афина.
— Стук каблуков расслышала, вот и предположила… не знаю, просто картинка пришла. Сколько этой Тане лет примерно?
— Нууу… двадцать… пять, наверное. Ну там… плюс-минус.
— Молоденькая, значит, — подвожу я итог. — Красивая, стильная, ухоженная. Все верно?
— Сооонь… — расстроенно тянет подруга.
— Верно, — вздыхаю я. И как меня угораздило?
— Хочешь, уедем?
— Нет, — заявляю решительно, продвигаясь вперед. Ага. Вот и умывальники. Кран металлический, прохладный. — Я хочу есть. А наш ужин уже наверняка остыл.
— Как только захочешь, мы сразу поедем.
— Как только поедим, так сразу и поедем.
РЭМ
— Почему ты заставил меня уйти? Я разве не имела права стоять рядом?! — почти кричит от возмущения и обиды Таня.
Я крепче сжимаю руль. Всего на пару секунд. И вновь расслабляю пальцы.
Если в начале вечера я еще хотел подняться и уйти, не дождавшись окончания встречи, извиниться перед компанией, то как только увидел Соню, намеренно остался, периодически потрясенно оглядываясь на ее столик, стараясь урвать хоть крупицу недосягаемой для меня информации. Но нет. Они спокойно общались с Афиной, болтали. Улыбались. Прям идиллия.
Таня, подметив мою настороженность и заинтересованность другим столом, пару раз полоснула меня острым взором. А потом аккуратно предложила поехать домой.
Мы с ней мало разговаривали… ровно до того момента, пока не остались одни.
— Что ты молчишь!!! — негодует она.
— А что я должен сказать?
— Ты попросил меня уйти!
— Да. Потому что беззаботная трескотня была неуместна. Сама так не считаешь?
— Ты выставил меня перед бывшей!
— Не выставил, а лишь настоятельно попросил войти в мое положение и подождать в стороне. В чем проблема вообще?
— Как ты можешь об этом так спокойно рассуждать?!
— А что ж мне, орать как ты? — роняю я раздраженно. Хочется тишины. Обдумать. Переварить… Таня мне откровенно мешает.
— Я… я не понимаю! Зачем ты вообще к ней подошел?!
— Элементарная вежливость. Слышала о таком?
— Да тут вежливостью и не пахнет, Рэм! И кстати, о положении. Ты видел, что она беременна? — ехидно уточняет Таня. Не понимая, что делает еще хуже. Значительно хуже.
— Заметил, да.
— Вы только разошлись, а она уже от другого залетела! А ты стоял и… так смотрел на нее, Рэм!
— Поаккуратнее, Таня… — несдержанно предупреждаю я, на пару мгновений сурово повернувшись в сторону девушки. Когда о Соне говорят с подобным пренебрежением и вульгарностью, у меня внутри поднимается волна ярости. Никогда не мог это контролировать. Я в состоянии на многое закрыть глаза и пропустить мимо ушей. Но когда речь заходит о Соне… до сих пор торкает. И сейчас Таня меня просто неприлично злит своей неразумностью и излишними эмоциями.
— Я возмущена до глубины души! От тебя точно не ожидала такого! Ты меня даже не представил!
— Ты сама с этим превосходно справилась, — отмахиваюсь я, потихоньку закипая.
Таня продолжает неистовствовать:
— Ты совершенно проблемы не видишь?!
— Кроме того, что ты как ненормальная кричишь уже пять минут? Таня, моя выдержка не железная.
— Ты мог бы меня ей представить по-человечески. Как свою девушку! А она еще и насмехалась! Ты видел? Даже не посмотрела в мою сторону! Словно я букашка какая-то!
— Таня! Она и так все поняла! Любой бы понял! И не посмотрела она не поэтому! Ты совсем сквозь пелену своей обиды ничего не различаешь?!
— Что ты на меня кричишь? — уязвимо отзывается она.
— Да потому что у нее проблемы со зрением! — меня окончательно прорывает. — Она тебя не видела!
— Что?
— То! Поэтому и сказал, что неуместно это все было! И сейчас твоя истерика тоже неуместна!
— И что, ты теперь к ней помчишься? Пожалеть ее?
Я проглатываю ответ, ибо он получится неимоверно грубым. Благо времени натикало уже много. Дороги свободны. До Таниного дома долетаем быстро, минут за двадцать.
— Ты меня домой привез? — дрожащим от непролитых слез голосом уточняет девушка.
— Да.
— Мы планировали к тебе вернуться.
— Извини, планы поменялись.
Она поджимает губы, смотрит наверх, чтобы не разреветься. Но сегодня я не гожусь для утешения. Уж как есть.
— Только не говори, что ты действительно к ней сорвешься…
Пришибленный полушепот сейчас меня не трогает никак.
Холодный корпус выжигает кожу ладони. Пальцы сжимают-разжимают телефон.
Перед глазами лицо Сони. В очках. С дежурной улыбкой на губах. Я даже мог бы представить ее пренебрежительный взгляд в тот самый момент.
«Но тебе захотелось!» — крикливой злорадной правдой отдаются в ушах слова Тани.
Между ребрами дико печет и что-то неудержимо дрожит, победно вырываясь вперед. Эта усиливающаяся тряска хватает грудь и плечи. Переходит на руки.
Я нервно листаю контакты, чтобы… чтобы что?
Поверженно прикрываю глаза, стараясь принять жгучую действительность.
Интуитивно нахожу ее имя, что кислотой несется по венам. Рваный вдох.
Звоню.
Гудок. Гудок. Гудок. Еще и еще. Острые. Способные поранить.
Подсознательно я не был готов к этому. Я все жду и жду, пока Соня снимет трубку, с замиранием сердца и едва дыша. Секунды утекают в пропасть забвения, а нежный голос так в динамиках и не раздается.
Расплескав настрой, я отбиваю вызов; голова понуро опускается, подбородок невесомо касается ключиц.
Соня…
Несколько ярких воспоминаний вспыхивают в закромах памяти, я вскидываю голову, упрямо опять нажимаю на ее имя. Вновь жду ответа, и вновь тишина…
Я близок к тому, чтобы сорваться в эту бездонную пропасть, но в какой-то момент сознание вспыхивает, заставляя меня торопливо скроллить страницу вверх. Нахожу другое имя и жму на кнопку вызова.
— Алло, — обволакивает меня нежный голос с четко уловимыми нотками недовольства.
— Привет, — бросаю нетерпеливо. Мне срочно нужна информация.
— Привет.
— Объясни, пожалуйста, что произошло?
— Я? — недоумение собеседницы зашкаливает.
— Я звонил Соне, но она не отвечает. Я… не понимаю, это нормально? Она не отвечает, потому что говорить со мной не хочет, или может быть другая причина? У нее нет возможности? Как вы с ней связываетесь сейчас?
— Я сама ей звоню. Иногда она может и не ответить.
— А что случилось с Соней?
— Кислота попала.
Щелчок. Такое чувство, что меня ударили по голове и глаза выскакивают из орбит, в груди становится тесно и так больно, будто невидимые мелкие осколки впиваются в плоть.
Молчание лишь усугубляет это.
— И что… полная утрата зрения? — уточняю звенящим голосом. Едва сдерживаю себя, чтобы не заорать.
Кислота!!! Это же… это…
Я проглатываю ругательство, подходя к окну. Кладу трясущуюся ладонь на подоконник.
— Рэм, — не поддается Афина. — Я думаю, тебе стоит уточнить у Сони самостоятельно. Если она не захочет рассказывать — ее право.
— Как она вообще все это вынесла?! — все же срываюсь я.
— Непросто. Да ей и сейчас непросто. Это ж не дверью хлопать.
— Афин, я не за этим.
— Тогда что ты хочешь от меня, Рэм?
— Я хотел ее предупредить, что приеду. Но она не отвечает.
Черт, нам столько нужно обсудить!
— Я бы на твоем месте ее предупреждать не стала… — тонко подмечает подруга моей жены.
— Понял. Она в нашей квартире живет? Тут ничего не поменялось?
— Нет. В вашей.
— Спасибо тебе.
— Что намереваешься делать?
— Для начала поговорить.
— Нууу… что ж. Желаю удачи.
— Пока.
СОНЯ
— Да, это отлично, бабуль, — заканчиваю я разговор с Капитолиной Алексеевной. Мне пришлось сначала ей врать о вечной занятости. А потом признаться, что я лежала в больнице, потому что получила небольшую травму в лаборатории. Бабушка убеждена, что у меня сотрясение мозга. Я пока не стала ее разубеждать в этом. Поэтому частично я бабулю подготовила к новостям, осталось самое важное. Зато она не обижается, что я давно уже ее не навещала.
— Ты ж смотри там, моя хорошая, береги себя!
— Мне уже гораздо лучше, я планирую на следующей неделе к вам приехать.
Радости ее нет предела, мы еще коротко обсуждаем погоду. Капитолина Алексеевна радуется, какое сегодня прекрасное утро: солнышко яркое, небо голубое. Ни тучки. А еще и морозец приближающейся зимы ух как бодрит!
Из всего перечисленного я могу прочувствовать только последнее.
— Ты только выгляни в окно!
Я печально поворачиваюсь в сторону коридора и плетусь к комоду. Увидеть краски мира я не смогу еще долго. Мой мир теперь — черно-белая картинка.
Но я, дожимая в голосе радость до отметки «присутствует», все равно уверяю бабушку, что согласна с ней:
— Да! Чудесный день!
Разговор заканчивается быстро.
Так. Ладно. Не время грустить. Мне еще нужно обед приготовить. Тут, конечно, тоже куча сложностей, но Афина привезла мне силиконовые термо-перчатки, чтобы я использовала их вместо прихваток. Очень удобная штука, между прочим, теперь я не боюсь обжечься.
Как только начинаю хозяйственные приготовления, раздается звонок в дверь.
Я даже вздрагиваю от неожиданности.
Что такое? Афина еще на работе, да мы и не договаривались сегодня увидеться.
Подходя к двери, по привычке кидаю громкое: «Кто там», а ответ заставляет меня усомниться в собственном слухе:
— Соня. Это Рэм.