Развод. Спектакль окончен

Глава 1

«ВАШ МУЖ ВАМ ИЗМЕНЯЕТ»

Новое анонимное сообщение.

Как же меня это уже заколебало!

За пять лет брака с Русланом я получила их сотни. И каждое — очередная попытка развалить нашу семью.

Но сейчас, когда его политическая карьера набирает обороты, а «семейные ценности» стали главным козырем его партии, подобные атаки стали просто фоном моей жизни.

В настоящее время бизнес отошёл на второй план. Муж поставил себе цель — стать заметной фигурой в одной из крупнейших партий страны. Поэтому наша семья сейчас под особым вниманием. Во всех смыслах.

Иногда у меня ощущение, что все кругом ждут, когда же мы оступимся, чтобы громко крикнуть: «Смотрите, мы же говорили, вот и развод!»

Из любопытства открываю вложение. Фото: Руслан обнимает Женю. Смеюсь. Конечно же, фотошоп, хоть и качественный. Какие же идиоты!

Женя — жена моего брата Димы, моя подруга и пиарщик в предвыборной кампании Руслана. Между ними ничего быть не может. Какой абсурд, господи. Хоть бы думали, что пишут.

Усмехаюсь про себя: кто вообще поверит в это?

И тут приходит ещё одно сообщение:

«А может, это не муж вам изменяет, а вы ему?»

Мозг просто отказывается воспринимать столь бредовое предположение.

Я злюсь и мгновенно удаляю всё, блокирую контакт.

Сижу на заднем сиденье, вжавшись в угол Машиной машины, и бесцельно листаю фотки в галерее. Пальцы сами собой сжимают телефон так, что кости белеют.

— Май, чего злишься? — Маша, моя коллега по сцене, бросает на меня с водительского места встревоженный взгляд в зеркало.

— Да задолбали уже этим спамом, — выдыхаю, заставляя пальцы разжаться.

Она ничего не понимает. Никто не понимает, каково это — жить в осаде. За улыбкой для соцсетей и светских раутов приходится постоянно скрывать ожидание удара в спину.

Особенно такие сообщения напрягают в моменты, когда мужа не видишь долгое время.

Как же я скучаю по Руслану.

Всю неделю в Питере, где у нас сейчас гастроли, думала только о том, как вернусь домой, как увижу его, как услышу его голос.

Поэтому, когда Маша сказала, что едет в столицу на выходные, я буквально напросилась с ней.

Это единственная возможность провести денечек рядом с тем, кто для меня самый важный человек на свете.

До недавнего времени моя жизнь была относительно спокойной: несколько фильмов, пара сериалов, спектакли в театре — ничего особенно громкого. Но главная роль в мюзикле, на который никто особо не ставил, изменила всё.

Даже режиссер и продюсер не ожидали, что постановка взорвёт страну.

Всё пошло лучше любого сценария — вирусные ролики в соцсетях, публика разных возрастов, восторженные отзывы. Нас буквально подхватила волна и вынесла на самую верхушку популярности в считаные дни.

И вот сейчас — неделя в Питере с гастролями. А дальше и по всей стране.

Не представляю, как вынесу разлуку с мужем, но отказаться не могу. Это моя мечта.

Маша останавливается у нашего дома.

— Давай, Маюш, заеду за тобой через два дня, — говорит она, улыбаясь. — Отдохни и наслаждайся мужем.

Подмигивает.

— Спасибо, — киваю и выхожу из машины.

Сердце бьётся быстрее, скоро увижу его…

Захожу в дом. Дверь закрывается с тихим щелчком, отрезая меня от внешнего мира. Слышу, что Руслан уже вернулся. Кажется, он в столовой.

Двигаюсь на цыпочках в надежде сделать сюрприз. Я не смогла до него дозвониться и сообщить, что еду.

Он стоит у окна спиной ко мне, в своей любимой белой рубашке с закатанными до локтей рукавами. Расслабленная, знакомая поза. У меня перехватывает дыхание от нежности и желания подкрасться сзади, обвить его руками, прижаться к этой твердой, надежной спине...

Но взгляд, скользнув по комнате, неожиданно натыкается на… Женю?

Она сидит на диванчике, в моем коротком шелковом халате цвета шампанского. Пояс завязан так небрежно, что полы распахнуты, открывая оголенные ноги выше колена.

И она не просто сидит — она словно позирует перед художником, ее тело изогнуто в томной, вызывающей позе. Кокетливо играет пальчиками ног с ярким педикюром.

Она чуть наклоняется вперед, демонстрируя вырез и идеальную грудь. При этом не сводит с Руслана глаз.

Ее взгляд тяжелый, медленный.. Она что-то говорит, и по ее губам скользит хитрая, знающая, призывная улыбка. Кончик языка на мгновение касается уголка рта

Мой мир сужается до одной точки. Звук отключается. В голове начинает гудеть.

Стою и пытаюсь осознать, что вижу.

Не может быть... Она жена Димы, моя подруга. Это просто разговор, да? — пытаюсь убедить себя, но тревога уже пульсирует в висках.

Тру глаза, словно могу стереть эту картину. Может, я просто устала с дороги? Может, мне показалось?

Визуализация героев

Представляю вам героиню книги Майю Лебедеву, молодую талантливую актрису, супругу известного бизнесмена и политика

Супруг Майи - Дорохов Руслан Евгеньевич. Бизнесмен, миллиардер, с недавних пор перспективный политик

Глава 2

Я сижу на холодном полу, и в голову, словно обрывки чужого сценария, лезут воспоминания.

Мне не раз предлагали роли в сериалах про измены. «Это сейчас в тренде, Майя, зритель любит такие истории». Я всегда отказывалась.

Как-то иррационально боялась — словно, сыграв ложь и предательство, я притяну их в наш с Русланом идеальный мир.

Наивная дура. Моя бдительность не спасла нас. Песочный замок нашей жизни размыло одной волной. Даже не волной — просто приливом лжи.

Теперь мне и сценарий не нужен. Не нужен режиссер. Боль, которая скручивает живот, и пустота, в которую проваливается сердце, — настоящие.

Самые правдивые роли не играют. Их проживают. И за них не рассчитываются гонораром, а списывают с тебя — кровью, доверием, верой в себя.

Но почему? Как так случилось? Руслан... он же говорил, что любит. Шептал это на ухо после жарких ночей, или держа за руку в машине, когда мы куда-то ехали, целуя в макушку, когда я засыпала…

Впрочем… если подумать, то все это было совсем давно. А в последнее время мы были слишком заняты. Оба.

В этом причина? Или просто я дура? Верила в сказку.

Я ведь действительно была уверена, что он изменился. Верила, что полюбил. Но видимо... Такие, как Руслан, не меняются. Они просто получают то, что хотят. И им становится скучно.

Стеклянная дверь балкона отражает моё измождённое лицо.

Когда-то я оказалась не такой, как все его предыдущие женщины. Тем и зацепила. А потом... наскучила?

Наша семья, наш дом... Всё это просто красивая картинка. А я — главный аксессуар в его успешном образе.

Где-то в горле встаёт горький ком.

Те анонимки...

Все сообщения о других женщинах, что я так яростно отвергала, веря ему. А что, если в них была правда? Не просто ложь конкурентов, а правда, которую я отказывалась видеть?

Первая ли Женя? Или таких было множество до нее?

Нет. Стоп. Эта ситуация не про измены. Это про что-то другое.

Мысль врезается внезапно, заставляя вздрогнуть. То видео! Кому оно выгодно?

Не Руслану — скандал бьёт и по его репутации. Хотя… Он же выгнал меня, даже не выслушав. Словно ждал повода.

Или… его опередили.

Конкуренты. Те, кому он перешёл дорогу в политике или в бизнесе. Ударить по нему через меня — излюбленный приём. Скомпрометировать жену, выставив её шлюхой, чтобы подорвать доверие избирателей к «семейному» политику.

Самое логичное объяснение, которое ему и самому должно было прийти в голову. Но не пришло.

А может, это месть мне? Кто-то, кого я сама когда-то не заметила, кем-то пренебрегла на пути к своей цели. Актриса, у которой я «увела» роль? Какой-то мужчина, от которого я когда-то отвернулась?

Список недоброжелателей в нашем мире редко бывает пустым.

Или… самый страшный вариант. Руслан сам всё организовал? Чтобы избавиться от надоевшей жены, сохранив лицо и получив симпатии публики. «Бедный Руслан, его так подло обманули». И никто не узнает, что он сам крутит шуры-муры за спиной жены.

Ледяная волна прокатывается по спине.

Кто бы это ни был, цель не просто оскорбить меня. Цель — уничтожить. Вычеркнуть из профессии, из общества, из жизни Руслана. Сделать из меня монстра, в которого все поверят.

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как по телу вдруг разливается странное, ледяное спокойствие.

Нет. Я не буду спасать наш брак. Его уже нет. Но ине нужно спасти себя. Своё имя. Свою карьеру. Всё, что осталось от той девушки, которая когда-то верила, что всего добьётся своими силами.

И первый шаг — найти того, кто подставил меня.

Нет, первый шаг — покинуть этот дом.

У меня есть полчаса. Всего полчаса, чтобы исчезнуть.

Медленно поднимаюсь с пола, опираясь о стену. Ноги ватные, в ушах — звон. Мысли мечутся, как пойманные птицы, не находя выхода. Куда мне идти?

Этот город огромен, а вот список людей, к кому можно поехать с таким позором, внезапно оказался пугающе коротким.

Коллеги? Сокурсники?

Последние годы, выйдя за Руслана, я растворилась в работе и его мире. Его друзья, его окружение. Мои собственные связи остались на заднем плане или стали фоном.

Первая и единственная мысль, тёплая и спасительная, как луч света в темноте: папа.

Мой добрый, немного наивный папа. Он любит меня. Он знает меня. Он ни за что не поверит этим кадрам.

Папа всегда был моей тихой гаванью, он подскажет, что делать.

А ещё... нужно как можно скорее встретиться с режиссёром. Люди из театра, с которыми я работала годами. Они-то знают меня настоящую. Никто из них не поверит в этот бред.

И главное — найти тех, кто знает, что меня не было на той вечеринке. Нужно немедленно начать звонить, искать алиби, собирать доказательства.

Мысль о действии, пусть и отчаянном, немного придаёт сил, прогоняя парализующий шок. Делаю глубокий вдох и направляюсь к лестнице, чтобы собрать вещи.

Глава 3

Слова Галины повисают в воздухе, тяжёлые и звенящие.

Отец в реанимации.

На секунду в прихожей воцаряется абсолютная тишина, в которой слышно лишь прерывистое дыхание мачехи.

Все мы — я, Дима, Женя — парализованы этим ударом.

Первым приходит в себя брат.

— Машина внизу, — говорит он глухо, уже хватая ключи. — Быстро.

Никто не спорит. Ссоры, измены, обвинения — всё это мгновенно превратилось в ничтожный прах. Единственное, что теперь имеет значение, — это папа.

Поездка в больницу проходит в напряжении. Я смотрю в окно на проплывающие огни города, и кажется, будто всё это происходит не со мной.

Внутри всё замерло, сжалось в тугой, болезненный ком. Страх скребётся изнутри, холодный и безжалостный.

Но на поверхности — ледяное спокойствие. Механизм самозащиты снова взял верх, не давая мне рассыпаться здесь и сейчас.

Рядом Галина не замолкает ни на секунду. Она всхлипывает в платок, её плечи мелко дрожат — идеальная картина отчаяния.

Но когда она поднимает на меня взгляд, я вижу в её сухих глазах не боль, а расчёт. «Смотрите, какая я бедная, а она — бесчувственная статуя».

В приёмной реанимации время течёт иначе. Оно густое, липкое, пропитанное страхом и запахом антисептика.

Мы сидим в пластиковых креслах — я отдельно, они втроём напротив. Галина продолжает свой спектакль: тихие рыдания, прерываемые громкими вздохами, чтобы привлечь внимание медсестёр. Смотрите, как я люблю мужа.

Наконец выходит врач — уставший мужчина в зелёном халате.

— Семья Лебедева?

Галина буквально соскакивает с кресла и бросается к нему, хватая его за рукав.

— Доктор, родной, как он?! Он живой? Я не переживу этого! — её голос дрожит с такой неестественной точностью, что у меня сжимаются кулаки.

Врач вежливо, но твёрдо высвобождает рукав.

— Состояние тяжёлое, стабильно тяжёлое, — говорит он, бегло оглядывая нашу странную группу. Его взгляд на мгновение задерживается на мне — на единственной, кто не рыдает и не заламывает руки. — Множественные переломы, ушиб лёгкого, черепно-мозговая травма. Сейчас он под аппаратом ИВЛ, в медикаментозном сне.

Я делаю шаг вперёд, оттесняя Галину, которая тут же разражается новым витком демонстративных рыданий, падая на плечо Диме.

— Что мы можем сделать? — спрашиваю, в голове проносится: переливание, донор, деньги на лекарства, что угодно. Мой голос звучит тихо, но ясно, пробиваясь сквозь её шумовые эффекты.

— Сейчас — только ждать. Всё в руках коллег и, простите за банальность, воли самого пациента. Команда делает всё возможное. Если что-то потребуется, мы сообщим.

Врач уходит, оставив нас с этой беспомощностью. Ждать. Самое страшное, что можно услышать, когда на кону жизнь родного человека.

Галина, получив свою порцию внимания, тут же «успокаивается», лишь изредка вздрагивая для поддержания образа.

Я отворачиваюсь к окну, в чёрное стекло, за которым отражается наша искажённая болью компания. И понимаю, что помимо борьбы за папину жизнь, начинается другая война — за правду. И проиграть в ней я не могу.

Время уходит. Нужно брать себя в руки и что-то делать.

Мобильный вибрирует в тишине, заставляя всех вздрогнуть. Вадим Александрович. Режиссер.

Я отхожу к окну, подальше от их взглядов, но в гробовой тишине больничного коридора каждое мое слово все равно слышно.

— Алло?

— Майя, что, блин, происходит? — его голос резкий, без обычных приветствий. — Объясни!

— Я не знаю, Вадим Александрович, — шепчу, чувствуя, как сзади на меня смотрят три пары глаз. — Меня там не было.

— Что значит «не было»? — он фыркает в трубку, и этот звук болезненно отзывается в висках. — Всем же очевидно, что на видео ты! Лицо, фигура... Всё!

За моей спиной слышится сдержанный смешок. Женя. Я сжимаю телефон так, что стекло чуть не трещит.

— Я сама не понимаю, как так может быть, — отвечаю ровно, но, чувствую, что слабею. Все аргументы, вся правота разбиваются о простой и тупой факт: на видео я.

— Твой муж не может как-то это остановить? — в голосе режиссёра появляется раздражение. — Оно расползается по СМИ и сети как вирус! Весь театр в шоке!

Руслан мог бы. Если бы захотел.

Горький ком подкатывает к горлу.

Но он выбрал другой путь. Выгнал меня и дал скандалу зелёный свет.

— Я... я постараюсь связаться с кем-то, кто мог бы доказать, что это не я, — выдавливаю, совершенно не понимая, как смогу это сделать. В мире словно не осталось никого, кто бы за меня заступился.

— Да уж, постарайся, — его тон становится ледяным. — Чёрный пиар, конечно, тоже пиар. Но мне он на хрен не нужен. Уж извини. Мне придётся подыскать тебе замену.

Щёлк. В ушах звенит. Я неподвижно стою у окна, глядя на тёмное стекло, в котором отражается моё бледное, разбитое лицо.

Глава 4

Дрожащими пальцами я тыкаю в экран, едва попадая по буквам.

«Кто вы? Помогите мне доказать! Прошу! У меня жизнь рушится».

Отправляю. Сердце колотится, дрожит, останавливается.

Впиваюсь взглядом в экран, жду.

«Извини, не могу. Мое имя не упоминается в скандале, и я не могу признаться, что была там».

Чёрство. И окончательно.

Отчаяние снова накатывает волной. Это не спаситель. Это просто свидетель, которому страшно.

«Вы можете сказать это моему...» — начинаю писать, цепляясь за призрачную надежду, что Руслан, услышав правду... Но тут же понимаю — он уже всё для себя решил. Он не станет слушать. А мне самой его прощение вряд ли нужно теперь.

Стираю написанное.

Новые слова рождаются отчаянной мольбой:

«Мы можем увидеться? Пожалуйста. Мне нужны детали. Любые».

Отправляю и зажмуриваюсь.

Этот незнакомец, то есть незнакомка — единственная ниточка, связывающая меня с реальностью. А я вишу над пропастью, держась за неё одними кончиками пальцев.

Ответное сообщение всплывает на экране, короткое и безжалостное:

«Нет, прости, я не могу рисковать».

Земля уходит из-под ног. Это был мой единственный шанс. Единственная надежда.

Следующее сообщение приходит почти сразу:

«Япросто написала, чтобы поддержать, вдруг тебе кажется, что ты сошла с ума. Нет. На этом всё. Не пиши мне больше».

Поддержать? Это не поддержка. Это пытка. Дать глоток воздуха и снова бросить на дно.

Я лихорадочно печатаю, пальцы подрагивают:

«Постой, скажи мне хотя бы, кто там ещё был. Может быть, я смогу уговорить кого-то другого...»

Ответ приходит мгновенно, будто она ждала:

«Имена тех, кто там был, есть в сети. Остальные, как и я, не станут светиться».

Я пытаюсь отправить ещё что-то, хоть что-то... Но сообщение не уходит.

Рядом с последней фразой незнакомки появляется холодный, безликий значок — «Сообщение не доставлено».

Меня заблокировали.

Телефон выскальзывает из ослабевших пальцев и с глухим стуком падает на пол.

Я не поднимаю его.

Просто сижу, сгорбившись, и смотрю в одну точку. В горле встаёт ком, сдавливая дыхание. Хочется закричать, завыть от бессилия, разбить что-нибудь.

Но я лишь беззвучно вздрагиваю, сжимая кулаки так, что ногти впиваются в ладони.

Они победили. Пока что победили. Оставили меня в полной, абсолютной изоляции.

Телефон всё ещё лежит на полу. Я смотрю на него, и какая-то новая, отчаянная решимость поднимается из самой глубины.

Надо посмотреть. Посмотреть в лицо этому чудовищу, которое разрушило мою жизнь.

Поднимаю телефон, включаю.

Новости. Набираю в поиске.

Имена... Громкие имена, до которых мне никогда не дотянуться.

И вдруг — мелькает знакомое лицо. Есть.

Катя. Актриса, с которой мы играли в одном сериале не так уж давно.

У нас обеих были второстепенные роли, и мы даже ходили вместе в кафе довольно часто.

Она была там, на этой дурацкой вечеринке! И она бы обязательно подошла ко мне, если бы я тоже там была.

Сердце снова начинает бешено трепетать. Вот он, шанс! Я лихорадочно нахожу её контакт и звоню.

— Алло? — её голос звучит бодро, даже беззаботно.

— Это Майя.

— А, привет. Как дела? Отошла уже? — она смеётся. — Вот мы вляпались, да? Чёрт дернул нас с тобой туда пойти.

От её слов у меня бежит дрожь по спине.

— В смысле? Катя, меня там не было. Ты же знаешь!

— Не было? — она фыркает. — Ой, не смеши, Майка. Мне-то не втирай. Мы же пили вместе. Что значит «не было»?

Я сжимаю телефон так, что трещит корпус.

— Ааа, поняла, — продолжает она снисходительным тоном. — Ты пытаешься мужу лапши на уши навешать? Но это не ко мне, извини. Я не люблю врать. Скажи правду, мой тебе совет. Чем быстрее повинишься, тем быстрее простят. Скажи, мол, не знала, что всё будет так, открыла не ту дверь и бла-бла. Короче, ты поняла. Давай, удачки! Чмоки-чмоки.

Щелчок в трубке. Гудки.

Я сижу с телефоном у уха, не в силах пошевелиться.

Не могу поверить. Она... она не просто ошиблась. Она УВЕРЕНА, что пила со мной. Она видела меня. Так же отчётливо, как я вижу сейчас перед собой лицо Женьки.

Это не просто подстава. Это что-то гораздо более чудовищное.

Больше ни одного сообщения. Тишина. Никто не отвечает на мои отчаянные попытки достучаться.

Обреченность густеет в больничном коридоре, становясь невыносимой.

Глава 5

Когда слёзы немного отступают, я с трудом достаю вибрирующий телефон. Такси подъехало.

Отыскиваю глазами серебристую иномарку. За рулём молодой парень. Я открываю дверь и падаю на сиденье.

— Мне бы в гостиницу, пожалуйста, — голос срывается. — Можете посоветовать недорогую?.. Просто чтобы переночевать.

Он бросает на меня быстрый взгляд через зеркало заднего вида — я вся в слезах, с чемоданом. Кивает, трогается.

Едем молча. Проезжаем пару кварталов, и вдруг его взгляд снова ловит мое отражение. Присматривается.

— Слушайте, а вы... не эта… Майя Лебедева, случаем? Актриса, которую по всем новостям показывают? Жена политика какого-то.

Сам же усмехается над бредовостью своего предположения, качает головой.

Ледяная волна накатывает на меня с головой. Но тело действует само — я фыркаю, отводя взгляд в окно.

— Я? Майя Лебедева? — мой смех звучит на удивление естественно, даже для меня самой. — Не смешите пассажиров, молодой человек. Я на свою зарплату учителя такие вечеринки не потяну.

Таксист пожимает плечами, но отворачивается, сосредотачиваясь на дороге.

— Бывает. Все они на одно лицо.

Я закрываю глаза, прислонившись лбу к прохладному стеклу. Сердце колотится где-то в горле. Я только что солгала так легко, будто делала это всю жизнь. Но, видимо, теперь это мое амплуа.

Он высаживает меня у небольшой, но на вид приличной гостиницы. Девушка на ресепшене с любопытством разглядывает мой потрёпанный вид, но когда я подаю паспорт, в её глазах вспыхивает не просто узнавание — целая история, которую она уже прочитала в новостях.

Она молча кивает, когда я, понизив голос, прошу нигде не светить моё имя, и так же молча принимает лишнюю купюру при оплате номера.

Я так устала, что еле-еле поднимаюсь на второй этаж, волоча чемодан. Сил хватает только раздеться, смыть с себя весь этот день под обжигающим душем и упасть на кровать.

Сон приходит сразу, но он тревожный, обрывочный. Даже здесь меня преследует Руслан. Его холодное, отстранённое лицо. Фраза, которую он произнес напоследок висит в воздухе: «А теперь исчезни».

Утром я просыпаюсь от тошноты. Кажется, я не ела почти сутки. Последний раз — с Машей по дороге из Питера.

Маша!

Мысль пронзает, как луч света. Она возвращается в Питер завтра. Может, поговорить с ней?

Она всегда была прямолинейна, но честна. Я не знаю, ждут ли меня еще в театре, но вдруг она в курсе.

Набираю её номер. Она соглашается встретиться через час в кафешке недалеко от гостиницы.

После этого набираю больницу и узнаю, что папино состояние без изменений. Помощь не требуется. Приезжать не нужно, ничем мы ему тут не поможем. Как же тревожно…

Я натягиваю первые попавшиеся джинсы и свитер, не глядя, и выхожу из номера, всё ещё чувствуя слабость.

Дверь гостиницы распахивается, и я делаю шаг на улицу — прямиком в ад.

Ослепительные вспышки камер бьют в лицо. Толпа репортеров, микрофоны, которые тычутся в меня, как дула. Десятки голосов сливаются в оглушительный гул:

— Майя Сергеевна! Это правда, что вы были на той вечеринке? Зачем вы туда пошли?

— Почему вы скрываетесь? Муж знал о вашем образе жизни?

— Госпожа Лебедева, вы действительно считаете возможным так отплясывать, пока Руслан Евгеньевич отстаивает семейные ценности?

— Дайте комментарии! Ваш муж уже подал на развод? Это правда?

— Вы не считаете, что портите репутацию всей партии?

— Комментарий! Дайте хоть какой-то комментарий!

Я застываю на месте, ослеплённая, оглушённая. Вопросы, на которые у меня нет ответа. Вернее, ответы есть, но их никто не услышит за этим шумом.

Я пытаюсь пройти сквозь эту стену, но они окружают меня плотным кольцом. Мир сужается до искажённых лиц и кричащих ртов.

И сквозь этот гам доносится тихий, спокойный голос из динамика чьего-то телефона. И я слышу своё имя. И фразу: «...продолжает скрываться от прессы и не даёт комментариев..».

Я не скрываюсь. Я просто пытаюсь выжить. Но они уже придумали свою историю. И в ней для меня нет места.

Они тычут в меня своим фейковым видео, уже приняв его за чистую монету. Они видят во мне не жертву, а виноватую. Позорную жену, опозорившую молодого политика.

Я пытаюсь пройти сквозь эту стену, но они окружают меня плотным кольцом. В горле встаёт ком. Я не могу вымолвить ни слова в своё оправдание — кто я в их глазах? Лгунья, пытающаяся выгородить себя. Или истеричка.

И в этот момент вижу её. Маша выходит из кафе через боковую дверь, быстрым шагом направляется к припаркованной машине.

Наши взгляды встречаются на секунду. В её глазах — не удивление, не сочувствие. Паника. Чистейшая паника.

Она резко отворачивается, вскакивает в машину и через мгновение уезжает.

Я стою, парализованная, пока в уши продолжают бить крики репортеров.

Глава 6

Тишина в номере оглушительная.

Я не плачу. Я даже как будто не дышу. Я просто сижу на жестком ковролине в этой унылой гостинице и ловлю в зеркале шкафа своё отражение — бледное, размытое, чужое.

«Вы могли стать ведущей актрисой театра и кино, звездой. Но вам не посчастливилось встретить Руслана Дорохова и стать его женой. Видимо, не судьба».

Эти слова прозвучали в динамике так буднично, с легкой, почти деловой жалостью, словно констатируя упущенную финансовую выгоду.

А для меня это как оглашение моего жизненного приговора.

Правда, которую я сама от себя прятала все эти годы, заворачивая в красивую обёртку под названием «любовь».

Я сижу на полу и чувствую, как рушатся последние руины моей жизни. Не потому что он сказал что-то новое. А потому что он озвучил ту тихую, подленькую мысль, что все время грызла меня изнутри, но которую я не смела произнести вслух.

Мне интересно, был ли у меня шанс? Шанс прожить какую-то другую жизнь. Без Руслана. Без его связей. Без его чертовой партии. Без его так называемой любви.

Не уверена. С того момента, как он увидел во мне то, что ему нужно, я была обречена.

Память, коварная и точная, как удар стилета, отбрасывает меня назад на пять лет. В тот самый вечер, с которого всё началось.

На тот злополучный банкет после премьеры, где я впервые почувствовала на себе тяжесть его взгляда.

5лет назад

Тот банкет после премьеры был для меня особым испытанием.

Меня впервые пригласили не «для галочки» — моя роль Ани в спектакле по мотивам «Вишнёвого сада», пусть и не главная, но уже не массовка, была высоко оценена. Поэтому я оказалась в числе приглашенных и гостей мероприятия.

Сам режиссер заявил, чтоб я не смела сбегать и явилась во всей красе. Отказываться было невежливо.

Пришлось приобрести на последние деньги вечернее платье и вместо того, чтобы ехать отдыхать домой, оказаться в зале полном знакомых и незнакомых лиц.

Я знаю, известной актрисе, которой я хотела стать нужно любить не только играть, но и вращаться в этом обществе, но на тот момент это казалось мне просто глупой необходимостью.

Поэтому я постаралась превратиться в невидимку и затеряться в ярком обществе. Хотя с моим вызывающим платьем это было непросто.

Я стояла с бокалом воды, стараясь занять минимальное пространство у колонны, и мысленно считала минуты до приемлемого ухода.

Руслана Евгеньевича Дорохова, известного бизнесмена, миллиардера, мецената я уже видела в театре раньше. Он, как генеральный спонсор театра, иногда даже появлялся на репетициях — приходил постоять в глубине зала, молчаливый и незыблемый, как гора.

Девочки шептались: «Смотри, Дорохов, наш меценат. Говорят, состояние — миллиарды», «Такой красавчик, правда?», «Я бы не отказалась от его спонсорства»… и еще много всего.

Но лично мне он казался не красавчиком, а чем-то холодным и инопланетным, существом с другой планеты, где правят цифры и цинизм.

Изредка я встречала его в коридорах — он проходил мимо, не глядя, будто я была частью стены.

Сегодня, во время спектакля, я случайно различила его в первом ряду — всё того же невозмутимого, с каменным лицом.

А сейчас он стоял в центре зала, окружённый нашими актёрами и важными гостями. Я наблюдала за этим, чувствуя себя невидимкой и испытывая странное спокойствие.

Пока его взгляд не нашёл меня.

Это случилось внезапно. Он слушал режиссера, что-то говорившего ему, кивал, а его глаза — ледяные, пронзительные — вдруг обратились прямо ко мне.

Не скользнули, не зацепились случайно, а целенаправленно уставились, будто он только сейчас меня по-настоящему увидел.

И этот взгляд был совершенно иным. В нём не было прежнего равнодушия. Он был тяжёлым, изучающим, почти осязаемым.

Мне показалось, что в шумном зале наступила абсолютная тишина. Я почувствовала, как по спине побежали мурашки, а щёки залила краска.

Я инстинктивно отвела глаза, сделала вид, что меня заинтересовала картина на стене, но ощущение этого взгляда на себе было таким сильным, будто на меня направили луч прожектора.

Украдкой я глянула туда снова — и да, он всё так же смотрел. Не на приму, не на режиссёра, а на меня, стоящую в одиночестве в стороне от всех. И в его взгляде читался тихий, безмолвный интерес.

Он как будто что-то решал для себя, и от этой мысли стало одновременно страшно и безумно интересно.

Вся моя усталость и желание уйти обострились, став одним единственным ощущением — я попала в поле его зрения, и ничего уже не будет прежним.

Под его взглядом я чувствовала себя неуютно. Будто меня выставили на сцену одну и раздели перед всеми. Точнее, не перед всеми, а перед ним одним.

Захотелось тут же чем-то прикрыть нескромное декольте своего вечернего платья, которое мне помогла выбрать Женя, подруга брата.

Я хотела что-то более скромное, но она сказала, что я не часто бываю на подобных мероприятиях, поэтому сегодня нужно блеснуть.

Глава 7

Я не могла больше оставаться в зале, где воздух, казалось, все еще был пропитан его властным присутствием.

Собрав остатки самообладания, я нашла взглядом режиссера и подошла, чтобы попрощаться.

— Майя, уходишь так рано? — он поднял брови с неожиданной теплотой, положив руку мне на плечо. — Ты сегодня была великолепна. Очень тонкая работа. Мы обязательно обсудим твои перспективы на следующей неделе.

Это внезапное внимание заставило меня насторожиться. Неужели влияние Дорохова уже возымело действие?

Я что-то пробормотала про усталость, постаралась улыбнуться и почти бегом вышла в прохладную ночь.

И тут же пожалела. С неба хлестал настоящий ливень, превращая тротуар в бурлящий поток. Я сжалась под узким козырьком, глядя на потоки воды.

Такси... это означало бы потратить кучу денег на одну поездку. В такую погоду цены заоблачные. А до метро — добрых пятнадцать минут бега. Я промокну до нитки.

Внезапно у тротуара бесшумно остановился черный внедорожник. Широкая дверь распахнулась, и в проеме, очерченном мягким светом салона, я увидела его. Руслана.

Он сидел в глубине, взгляд был прикован ко мне.

— Садитесь, — голос прозвучал негромко, но властно, перекрывая шум дождя. — Я вас довезу.

Я замерла на месте, чувствуя, как капли дождя бьют в лицо. Это была ловушка. Самая очевидная из всех. Но ливень усиливался, а промокшее платье леденило кожу.

— Спасибо, не нужно, — крикнула сквозь шум воды, поднимая воротник пиджака.

Я собралась с духом, чтобы сделать шаг наружу, намереваясь броситься к метро. Но дверь внедорожника распахнулась шире, и он, не обращая внимания на дождь, вышел на улицу. Его дорогой костюм моментально начал намокать, а темные волосы покрылись мелкими каплями.

— Не будьте такой упрямой, Майя, — сказал он, и в голосе прозвучали нотки нетерпения. — Это не капитуляция, это просто необходимость. Садитесь.

Я колебалась, переводя взгляд с его невозмутимого лица на хлещущий ливень. Сердце бешено колотилось.

Сесть — значит признать его победу. Промокнуть — выглядеть жалко и глупо. А еще простыть и пропустить спектакли.

— Я... я вызову такси, — слабо запротестовала, но голос потонул в раскате грома.

— В такую погоду? Вы разоритесь. Насколько я знаю, ваш гонорар не так высок, — его тон не оставлял пространства для спора. Он отодвинулся, давая мне место. — Или вы боитесь ехать со мной?

Этот вопрос, произнесенный с легкой насмешкой, стал последней каплей. Страх смешался с обидой и тем самым проклятым любопытством.

Сделав глубокий вдох, я шагнула вперед и скользнула в салон.

Дверь захлопнулась, заглушая грохот стихии и отрезая путь к отступлению.

Я оказалась в теплой, тихой капсуле, пахнущей кожей и его парфюмом.

Капли дождя застыли на моих ресницах, и я, не в силах сдержаться, предательски задрожала.

Руслан молча протянул мне большой, мягкий платок из батиста. Наши пальцы ненадолго встретились. Его прикосновение было сухим и обжигающе теплым.

— Не волнуйтесь, вашу добродетельность я сегодня оценил. Довезу вас прямо до дома, — он произнес это с легкой насмешкой, словно читая мои самые постыдные мысли.

Я кивнула, с облегчением разжимая пальцы. Может быть, он просто играет в джентльмена?

Эта мысль позволила мне немного расслабиться. Я откинулась на спинку сиденья и украдкой наблюдала за ним.

Он внимательно следил за дорогой, а в свете фонарей его профиль казался еще более резким и неприступным.

Мне вдруг стало любопытно, о чем он думает. Но я быстро отбросила эти мысли. Мне это не нужно.

Пока машина бесшумно скользила по мокрым улицам, до меня начало доходить, в какую опасную игру я ввязалась.

Что я делаю в салоне его автомобиля?

Мое мимолетное любопытство и желание укрыться от дождя теперь казались непростительной глупостью.

Машина плавно сменила ряд и свернула с пути, ведущего к моему дому.

— Мы проехали поворот, — тихо сказала я.

Он не отрывался от дороги.

— Я знаю.

Внезапное понимание ударило, как ток. Мое согласие или отказ его не интересовали. Он уже все решил. Мы ехали не к моему дому.

Страх снова сжал горло, но к нему примешивалось что-то еще — щемящее, запретное любопытство. Что он задумал? Куда он меня везет?

Машина бесшумно остановилась под навесом одного из тех ресторанов, куда нельзя просто так зайти с улицы. Швейцар уже спешил к двери.

Руслан, наконец, повернулся ко мне. Его взгляд был спокоен и непроницаем.

— Я же не уточнял, когда доставлю вас домой. Сначала мы поужинаем. Вы промокли и голодны. А я не люблю, когда мои инвестиции заболевают из-за глупой гордости.

Он не просил. Он констатировал факт.

Вышел из машины, не дав мне и секунды на возражение, обошел ее, чтобы открыть мою дверь.

Глава 8

Бежать было поздно. Да и слишком многое значил для меня этот шанс — режиссер был из тех, перед кем преклонялся весь наш курс.

Было бы верхом глупости отказаться от возможности выступить перед ним только из-за присутствия этого упрямого человека.

Поэтому я решила сделать единственное, что оставалось: забыть о существовании Дорохова на время прослушивания.

Я мысленно стерла его из зала и из своего сознания. Нужно было просто взять и сделать так, чтобы меня захотели взять не потому, что он там что-то решает, а потому что я — это я.

И я выложилась так, как никогда до этого. Я не играла — я жила на сцене. Все мои страхи, вся ярость от его настойчивости, вся боль от бесконечных отказов — всё это выплеснулось в монологе и превратилось в чистую, огненную энергию. Я была так сосредоточена, что не видела и не слышала ничего вокруг.

Когда закончила, в зале на секунду воцарилась тишина. А потом раздались аплодисменты. И среди них — я не могла не заметить — его твердые, размеренные хлопки.

Он не улыбался. Он смотрел на меня, и в его глазах горел не триумф покупателя, а что-то иное. Что-то похожее на уважение.

Именно в тот миг, под звук его аплодисментов, у меня впервые мелькнула крамольная мысль. Мысль, которую я тут же отогнала, но которая, появившись однажды, уже не отпускала, укореняясь где-то глубоко внутри.

А что было бы, если бы он с самого начала признал меня равной? Если бы не пытался купить, а просто... увидел?

Это была опасная мысль. Она меняла всё. Ведь бороться с врагом — одно. А вдруг понять, что он, возможно, не совсем враг... это куда страшнее.

После нескольких часов ожидания в коридоре с другими претендентами, нас наконец вызвали огласить результаты.

Я стояла перед комиссией, чувствуя, как дрожат ноги, и нерешительно бросила взгляд на Дорохова.

Он выглядел... злым. Сидел, откинувшись в кресле, скрестив руки на груди, и смотрел куда-то в сторону. От него буквально исходили волны недовольства.

И тут до меня дошло: меня не взяли. Даже с его влиянием и деньгами.

Горький комок подкатил к горлу. Слезы навернулись на глаза — не из-за него, нет. Из-за того, что я старалась, выложилась по полной, а этого снова оказалось недостаточно.

И в этот момент прозвучало:

— Майя Лебедева. Принята на роль подруги главной героини.

Я встрепенулась. Роль подруги? Так это же второй по значимости женский персонаж! Меня... взяли?

Мне захотелось запрыгать от счастья. Я невольно глянула на Руслана, ожидая увидеть хотя бы намек на удовлетворение. Но он сидел все таким же мрачным видом и даже фыркнул, когда я, сияя, поблагодарила ассистента режиссера.

Позже, когда вез меня в ресторан, чтобы «отпраздновать», он выложил причину своего плохого настроения:

— Тебя должны были взять на главную роль. Но этот упрямец, Кирилл, ни в какую не поддавался. Ни угрозы, ни уговоры не подействовали. Говорит, ты «слишком яркая для неказистой главной героини».

— Так это же прекрасно, Руслан! Я о большем и мечтать не смела! — искренне воскликнула я.

— Ну уж нет, — отрезал он, сверля взглядом дорогу. — Ты должна ставить самые высокие цели, Майя. И добиваться.

В тот момент я вдруг поняла — нет, я поверила, — что он, кажется, изменился.

Он больше не хотел купить меня. Он искренне верил в меня и просто хотел стать трамплином.

Он недовольно рассказал, как режиссер объяснил ему свое решение, и я услышала в его голосе не злость, а странное уважение к принципиальности Кирилла Андреевича.

— Руслан, послушай, ты не должен пытаться купить мне карьеру, понимаешь? — тихо сказала я, желая достучаться до него. — Я хочу сама. Добиться самой — вот что самое захватывающее. А когда тебе приносят все на блюдечке... это не то. Если я чего-то стою, то должна этого достичь без чужогл влияния.

Тогда он впервые посмотрел на меня не как на актив и не как на пустую куклу.

В его взгляде было раздражение, недоумение и... признание.

И я пропала. В такого Руслана было легко влюбиться. От такого Руслана уже не хотелось бежать.

Эта новая роль стала для меня всем. Я пропадала на репетициях до поздней ночи, выжимая из себя все соки. И как ни странно, Руслан не жаловался.

Он перестал давить, отменил свои «деловые предложения» и просто… наблюдал. Иногда забирал после репетиций, молча слушал мои восторженные монологи.

Он начал видеть во мне не проект, а человека. Со своими слабостями и силой.

Как-то раз, уже ближе к премьере, у нас случился прорыв. Режиссер остался недоволен сценой, где моя героиня признается в любви. У меня не получалось. Я пыталась играть страсть, отчаяние, но все выходило плоско и фальшиво.

— Хватит на сегодня, — в сердцах бросил Кирилл Андреевич. — Завтра с утра, на свежую голову.

Я осталась одна в пустом зале, чувствуя себя полным ничтожеством. Из темноты зрительного зала раздались медленные аплодисменты. Я вздрогнула. Это был он.

— Не выходит? — спросил Руслан, поднимаясь по ступенькам к сцене.

Глава 9

Слезы высыхают, оставляя после себя странное, ледяное спокойствие. Прозрение, что я была для него всего лишь долгосрочной инвестицией, обожгло изнутри сильнее любого гнева. Но теперь пепел остыл.

Желудок снова сводит спазмом, напоминая, что мир всё ещё вертится вокруг простых, физиологических нужд. Есть. Нужно поесть.

Сначала мелькает мысль — вызвать еду в номер. Спрятаться здесь, за этой дверью, как за последним барьером. Но тут же приходит другое, более сильное желание. Перестать прятаться.

Если они хотят сенсации, пусть получат её из первых рук. Я не буду бегать, как затравленный зверёк.

Выйду и посмотрю им в глаза. Возможно, это единственный способ снова почувствовать себя человеком, а не мишенью.

Подхожу к окну, раздвигаю шершавые занавески, готовясь увидеть толпу с камерами у входа.

Но там никого нет.

Пустой тротуар, редкие прохожие. Никого, ни криков, ни журналистов с вытянутыми как копья, микрофонами, ни операторов с камерами.

Недоумение заставляет сердце на секунду сжаться. Куда они делись?

Первая, наивная мысль: Руслан?

Мгновенно отбрасываю её. Глупо.

Он сделал своё дело — отдал меня на растерзание, а теперь наверное наблюдает со стороны, как эта стая делает свою работу.

Тогда может… тот человек? Тот, кто звонил и угрожал? Он наверняка должен управлять даже этим.

Не понимаю. Но тишина и пустота за окном немного пугают.

Желудок снова ноет, напоминая о цели. Ладно. Идем.

Натягиваю худи, прячу волосы под капюшон и выхожу из номера. Спускаюсь в холл — администратор старательно не смотрит в мою сторону.

Выталкиваю себя на улицу. Воздух кажется слишком разряженным, слишком тихим.

Иду в ближайшее кафе. Заказываю кофе и сэндвич.

Пальцы всё ещё дрожат, когда подношу кружку к губам.

Сижу у окна и смотрю на улицу, на обычных людей с их обычными проблемами. И чувствую себя призраком, которого никто не видит и не слышит.

Кофе кажется горьким, а сэндвич — безвкусным. Я механически проглатываю кусок, и взгляд сам цепляется за цифры в меню.

Цена завтрака равна цене хорошей книги. Раньше я бы даже не заметила, просто приложила телефон для оплаты. Теперь я подсчитываю, сколько таких скромных завтраков отделяет меня от финансовой пропасти.

Мысль обжигает, как удар токсичной ясности.

За последние годы я ни разу не заглядывала в банковское приложение, чтобы проверить баланс. Не было нужды.

Руслан… Руслан следил за тем, чтобы на «бытовой» карте всегда было достаточно средств. Достаточно на всё. Я привыкла к этому, как к воздуху. И я никогда не думала, что воздух может кончиться.

Я не откладывала деньги на «черный день», его не могло бытт в моем будущем априори.

Со странным, почти суеверным страхом я открываю приложение. Ввожу пин-код.

Цифра на экране не шокирует. Она — убивает. Это сумма, которой хватит на несколько недель скромной жизни. Не больше. Я же недавно…

Да, я сделала подарки папе. У него обострилась старая болезнь спины, и я, несмотря на его вечные «не траться, дочка», купила ему дорогой массажёр и хороший матрас. А еще те самые именные часы, на которые он засмотрелся в магазине, но не купил.

Заказала всё, не глядя на счёт. А очередной платёж, который обычно приходил в начале месяца, больше не придёт. Теперь — никогда.

Но и эти деньги — не ресурс. Это — отсрочка перед падением.

Я поднимаю глаза, смотрю на стены кафе, и они вдруг начинают давить.

Мой номер в гостинице стоит как несколько таких завтраков вместе с обедами. Я могу позволить себе жить там… очень недолго.

А потом? Потом — пустота.

Паника, холодная и липкая, подползает к горлу. Впереди — полная неизвестность.

Возьмут ли меня обратно в театр? А в другой? После такого скандала? Кто захочет связываться с падшей женой Дорохова и с «участницей того самого видео»? Как долго я смогу оставаться без работы?

Значит, нужно действовать сейчас. Пока эти деньги не растаяли, как последний снег.

Я открываю браузер и снова чувствую себя беспомощной.

«Снять квартиру в Москве». Цены кажутся нереальными, издевательскими.

Половина моих сбережений за крошечную коробку где-то на краю света. За что? За четыре стены, где я буду тихо сходить с ума?

Мне нужно найти что-то ещё дешевле. Комнату. Или… или уехать из столицы? Но куда? И на что?

Я откладываю телефон, и впервые за все эти дни страх становится абсолютно конкретным, осязаемым. Это не страх перед людьми или позором. Это — животный страх остаться на улице. Без денег. Без крыши над головой.

И я понимаю, что моя война теперь будет вестись не за репутацию. Она будет вестись за выживание. И ставка в ней — эти жалкие, тающие на глазах цифры на моём счету.

Откладываю телефон. Цифры на экране — это приговор. Сидеть и плакать над ними бессмысленно. Нужно действовать.

Глава 10

Мой взгляд, блуждающий в пустоте, цепляется за телевизор в углу кафе.

Да вы издеваетесь…

На экране — сияющее, улыбающееся лицо Маши. Той самой Маши, что на днях сбежала от меня, испугавшись скандала и репортеров. Та, что сказала: «Мы просто работали вместе». Но которую я считала подругой.

Леонид Борисович, уже было повернувшийся к выходу, замирает, следуя за моим взглядом.

Голос диктора, гладкий и торжествующий:

— В мире культуры сенсация! Мария Ленская только что утверждена на главную роль в нашумевшем мюзикле!

Камера показывает афишу. Моё имя с неё уже исчезло. Там крупно горит имя Маши.

— Напомним, ранее эту роль исполняла Майя Лебедева, — голос диктора становится сочувственно-осуждающим, — которая несколько дней назад была замечена на скандальном мероприятии после премьеры в Санкт-Петербурге.

На экране мелькает то самое фейковое видео. Всего на несколько секунд. Но этого достаточно.

Я сижу, вжавшись в стул. Во мне нет ни злости, ни обиды. Только ледяное, абсолютное понимание. Потому что на что-то большее в моей душе уже нет ресурса.

Меня не просто предали самые близкие. Меня стёрли.

Женя стерла меня из моей семьи. Маша заняла не просто мою роль. Она заняла моё место, которое теперь объявлено вакантным. Они — словно новые, исправленные версии меня, без брака, без скандала, без прошлого.

А вот и фото с нашей свадьбы с Русланом.

— Майя Лебедева также является женой политика Руслана Дорохова, который, напомним, снял свою кандидатуру с выборов после того, как лидер партии Дмитрий Андреевич Михайлов выступил с резким осуждением произошедшего.

Вот как. Я не знала. Значит, враги Руслана все-таки добились своего.

Я медленно перевожу взгляд на Леонида Борисовича. Он смотрит на экран, потом на меня. В его глазах — уже не жалость. Отстранённость. Он видит не человека. Он видит провалившийся актив. Тот, от которого все уже открестились.

Он разворачивается и уходит из кафе, не оглядываясь.

Но я успеваю заметить, как его плечи напряглись, а шаг стал резким — не от злости, а от досады.

Он уже понял. Понял, что совершил ошибку. Что предложив мне ту квартиру, он не просто проявил жалость. Он привязал свое имя к тонущему кораблю, который только что показали по всем новостям как угрозу.

Он жалеет. Жалеет отчаянно. Ему достаточно одного слова, чтобы отменить свое предложение. Сказать, что передумал.

Но он уходит. И в его уходе молчаливая, яростная борьба между паникующим прагматиком и тем, кто дал слово. Совесть, эта досадная помеха, не позволяет ему сделать последний, самый логичный шаг — окончательно отречься от меня.

И в этом — моя единственная, горькая победа. Он дал мне ключ не от квартиры. Он дал мне отсрочку, купленную ценою его собственного душевного покоя. И теперь ему придется жить со страхом, что в любой момент его доброта обернется против него.

А я… я остаюсь с этим знанием. С адресом, который стал не спасением, а вечным напоминанием о том, что любая помощь мне отныне — акт милосердия, граничащий с самоубийством.

И среди этого хаоса стыда, предательства и страха в голове вспыхивает одна-единственная, тихая и ясная мысль, как далёкая звезда в кромешной тьме: Зато отец жив.

Пока я сижу здесь, униженная и растерзанная, его сердце продолжает биться.

Врачи сказали, что кризис миновал, состояние стабилизировалось. Он всё ещё под аппаратом, всё ещё между мирами, но он жив.

И все эти мои страдания — публичный позор, украденные деньги, потерянная карьера, преданные друзья — всё это лишь малая, ничтожная плата за то, чтобы он дышал. Чтобы завтра, когда он откроет глаза, мир за окном больницы всё ещё существовал. Чтобы у него была дочь, которую можно обнять, пусть даже вся в синяках и ссадинах.

Ну и пусть все от меня бегут, как от прокажённой. Плевать.

Лишь бы он жил. Ради этого я готова быть козлом отпущения для всего мира.

Эти ключи в кармане, этот взгляд Леонида Борисовича, это сияющее лицо Маши на экране, мой публичный позор — всё это просто детали в долговой расписке, которую я подписала, покупая ему жизнь.

Я медленно поднимаюсь из-за стола. Ноги ватные, но они несут меня. Вперёд. К той квартире. К этому месяцу отсрочки. Потому что теперь я знаю, зачем мне его прожить. Не для себя. Ради него.

Я подхожу к гостинице, чувствуя себя выжатым лимоном. Единственное желание — забрать чемодан и исчезнуть в той самой квартире-норе, спрятаться.

Но не успеваю зайти во внутрь. Из-под арки у входа появляется строгий мужчина в безупречном пальто. Он не похож на репортёра. В его позе — спокойная уверенность власти.

— Майя Сергеевна Дорохова?

Я замираю, инстинктивно сжимая ключ в кармане.

— Вам повестка, — он протягивает конверт. — Иск о расторжении брака принят к производству Пресненским районным судом. Предварительное заседание назначено на двадцать восьмое число. Доставил лично, чтобы вы не пропустили.

Двадцать восьмое? До конца моей отсрочки, моего месяца. Ещё три недели.

Глава 11

Ключ нехотя скрипит в замке, впуская меня в новую жизнь. Я захожу внутрь и замираю на пороге, пропуская вперед себя запах — не затхлости, а безжизненной чистоты, пахнущей хлоркой и пылью за батареями.

Комната в квартире Леонида Борисовича — точь-в-точь «камера хранения для неудачников», какой я её и представляла.

Чистый, вылинявший линолеум. Стены, выкрашенные безликой бежевой краской. Узкая кровать с промятым матрасом. Пластиковый столик у окна, за которым никто никогда не ужинал. Шкаф в углу чисты, но времен бабушки Леонида Борисовича.

И тишина. Густая, давящая, как вата.

Я ставлю на пол свою единственный чемодан — тот самый, с которым когда-то приехала в Москву и с которым ушла от Дорохова. Теперь в нем помещается вся моя жизнь.

Слабость накатывает волной. Я падаю на кровать и утыкаюсь лицом в подушку, пахнущую старостью.

Это не отдых. Это капитуляция. Я здесь не просто потрёпанная. Я окончательно и бесповоротно павшая. Эти четыре стены — моя новая реальность.

Дни сливаются воедино.

Я просыпаюсь от грохота за стеной и понимаю — мне некуда идти.

Через месяц меня вышвырнут и отсюда. Эта мысль сверлит мозг, острее любого страха. Я в ловушке, и стены медленно сдвигаются.

Инстинкт самосохранения заставляет меня открыть ноутбук. Я ищу любую работу. Официант, администратор, кассир, продавец. Моё резюме с театральным образованием выглядит насмешкой. Откликаюсь на вакансию в кафе. Звоню.

— Алло, Майя? Спасибо за отклик, — женский голос звучит бойко, но тут же становится настороженным. — Майя… Лебедева? Простите, я только сейчас… Мы вынуждены отказать. Ваша… ситуация… Нам не нужен скандал.

Щелчок в трубке оглушает.

Я снова и снова листаю объявления. Нахожу сеть супермаркетов, где обещают «быстрый старт». Прохожу собеседование — менеджер, кажется, не узнал меня. Выхожу на первую смену.

Это становится адом. Узнают все. Дети тычут пальцами: «Мама, смотри, это та самая тётя из телефона!». Пенсионеры брезгливо фыркают, громко заявляя на кассе, что «в такое заведение больше ноги не ступят».

Ко мне подходят за автографом, пока я пытаюсь выложить йогурты на полку. Снимают и фотографируются как с достопримечательностью.

Я ловлю на себе взгляды других сотрудников — не любопытные, а испуганные. Я — угроза их спокойной работе.

В конце дня меня вызывает менеджер. Он больше не улыбается.

— Майя, это невозможно. За один день три жалобы. Клиенты… смущены и возмущены. Я вынужден попросить вас больше не выходить на смену.

Щелчок ручки в его руках оглушает громче, чем хлопок двери.

Моё имя словно яд. Моё лицо — антиреклама. Мир говорит мне «нет» на каждом шагу, и теперь этот мир — обычные люди, покупающие хлеб и молоко.

Закрываю ноутбук и уставляюсь в стену. Остаётся последний вариант.

Вакансии, где нет ни имени, ни лица, ни прошлого. Уборщица, мойщица посуды. Я прокручиваю в голове слова объявлений, и каждое кажется пощёчиной. Но другой дороги нет. Я подошла к краю, за которым остаётся только плинтус.

Нахожу вакансию в маленьком кафе в двух остановках от квартиры Леонида Борисовича. Мойщица посуды. Ночная смена. Никто не будет меня видеть.

Мне тяжело дается эта работа. В последнее время у меня стойкое отвращение к еде, а здесь приходится терпеть запахи — жирный воздух от фритюра, сладковатую вонь протухших пищевых отходов, кислый аромат моющего средства.

Я часами стою у раковины, и горячая вода с моющими средствами разъедает кожу на руках. Они красные, покрытые мелкими трещинами. Я смотрю на них и не узнаю.

Руки актрисы. Руки, которые должны были говорить и чувствовать. Теперь они просто моют.

В крошеной служебной уборной висит мутное зеркало. Я случайно ловлю в нем свое отражение и замираю. Я похудела. Щеки впали, кожа стала серой, землистой. Волосы — тусклые, безжизненные пряди. А под глазами — огромные фиолетовые круги, будто меня били.

Но а как иначе, если ночью почти не сплю, а если и засыпаю, то просыпаюсь через пару часов в холодном поту.

Чувствую себя зомби. Пустым сосудом, который двигается по инерции.

Но надо искать жилье. Месяц в комнате у Борисовича подходит к концу. Скоро меня выставят.

Последние деньги на карте, отложенные с этой жалкой зарплаты, уйдут на залог и первую аренду какой-нибудь комнатушки, еще хуже этой. Мне страшно смотреть в приложения — цены кусаются, а мне нужно что-то максимально дешевое. И желательно близко к работе. Чтобы не тратиться на транспорт.

Но самое худшее даже не это. Двадцать восьмого — последнее заседание по разводу. Финальный акт нашего спектакля. А я — зомби.

Приду туда в своем самом жалком виде. Но на самом деле мне уже плевать. Плевать, что подумает Дорохов. У меня просто нет сил думать о нем. Нет сил вообще ни о чем думать. Только бы дожить до конца смены. Только бы не упасть здесь, у этой раковины.

Утром перед заседанием меня снова тошнит. Я стою, согнувшись над раковиной в убогом санузле, и кажется, мне выворачивает всю душу.